Костенко Константин : другие произведения.

Мои каникулы в голове физрука Клюшкина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
  
  
  
  
  
  
  Константин Костенко
  
  Мои каникулы в голове физрука Клюшкина
  
  
  
  
  
  2017 г.
  
  
  1. Я нарушаю традицию
  
  Была суббота, 29 декабря. Я и папа ехали в нашей старенькой "Шкоде" по Москве, и папа, как это у него водится, ругал не соблюдающих правил водителей. Иногда, не отвлекаясь от дороги, он протягивал руку и нащупывал носовой платок, чтобы провести им по вспотевшему лбу и подбородку. Папа у меня до сих пор пользуется носовыми платками. Никак не хочет признать, что есть более удобные салфетки. Папа ― консерватор, человек-консерва. Но славный и добрый. И, главное, спокойный, как сервант. Мама говорит, у него над ухом можно палить из пушки, он даже не поморщится. Ну, может быть, аккуратно поправит растрёпанную звуковой волной прядь волос, прикрывающую лысину. Да, мой папка слегка лысоват. Кроме того, он небольшого ростика и полненький. Мне иногда кажется, что все главные бухгалтера, мужчины, должны быть именно такими: спокойными, лысыми и часто потеть.
  ― Зараза такая. Выруливают неизвестно откуда. Хоть бы поворотник включил. Невежа.
  Это мой папаня так ругается. Без восклицательных знаков. Надо слышать, как он это делает: скучным, монотонным голосом. Будто рассказывает о медном колчедане на уроке природоведения.
  В это же самое время я сидела на заднем сиденье и тапала пальцами по смартфону, громя из катапульты зелёных свинок. Если говорить обо мне, то я ― десятилетний ребёнок (скоро одиннадцать), пол женский, зовут Таней. Поскольку фамилия моего папы Иголкин, то я тоже Иголкина. А ведь могла быть, допустим, Булавкиной или Гвоздевой. Не потому что у меня мог быть другой папа, это немыслимо, просто все эти фамилии колюще-царапающие. По идее, человек с такой фамилией, как мне кажется, должен представляться тощим, длинным, со злобным личиком и вечно всем недовольным. Но я в папу. То есть полноватая и коротконогая. Ну, или мне так кажется. Мама утешает: говорит, с годами, когда я вытянусь и подрасту, мой небольшой жирок равномерно распределиться по телу, и я стану красавицей и стройняшкой. Хотелось бы верить. Мама у меня психолог, знает, что говорит. Хотя часто ошибается, но это поправимо. Вот я и жду, когда, наконец, вытянусь. Пока же напоминаю себе сплющенного колобка. То есть я не идеально круглая, скорее овальная. Что уже утешает.
  Так вот, значит, 29 декабря мы выехали из своих родных Куличек (город в Подмосковье, 7 км от столицы нашего государства) и старались найти улицу Средняя Ордынка, дом 8, строение 1 А, офис 111. Там должно было располагаться туристическое агентство, которое мы вместе выбрали на семейном совете. Это вовсе не значит, что наши родные Кулички ― такая дыра, что там даже не нашлось приличного турагентства. Враки. У нас всё есть. Но папа у меня (его, кстати, зовут Геннадием Степановичем) ― человек основательный, поэтому он сказал, что лучше воспользоваться профессиональными услугами московского туроператора: за ними строже надзор, поэтому они более ответственны. Ну что ж, если это говорит бухгалтер... Короче говоря, в этом вопросе мы с мамой решили положиться на главу семейства. Сказал ― сделай.
  И вот мы с папой едем. Только не подумайте, что это наша всегдашняя традиция: уезжать на зиму в тёплые края. Когда такое было? Подождите, дайте вспомнить... Загибаю один палец, другой... Да никогда! Мама с папой у меня трудоголики. Казалось бы, у всей страны каникулы ― езжай куда-нибудь, проветрись. Но они у меня ещё, к тому же, домоседы. В крайнем случае, посидев за новогодним столом, могут собрать сумки, погрузиться вместе со мной в "Шкоду" и отправиться в первых январских числах к бабушке с дедом, в посёлок. Там они пьют чай, смотрят телевизор и молчат. Нет, разговоров, конечно, хватает. Но только в первые часы. Затем, когда всё обсудили, говорить не о чем. Поэтому мама с папой виновато смотрят на стариков и осторожно спрашивают: "Ну что? Может, мы уже поедем?"
  Так почему же всё-таки в тот раз, 29 числа, была нарушена наша семейная традиция? Кто подкинул мысль с турагентством? Скажу не без гордости: я. Мне удалось пошатнуть закосневшие устои. Мне тогда казалось, это классно: мы едем в отпуск!.. Эх, знать бы заранее, что из этого выйдет. Хотя, может, всё к лучшему? А?
  Да, хочу предупредить заранее: книгу пишу не я. Точнее, я, но не совсем. В общем, тут всё довольно запутанно. Поэтому лучше рассказать с самого начала. Но для этого придётся перескочить на недельку назад.
  
  2. Йогуртовые коровы
  
  Перед самыми каникулами, 22 декабря, у нас с Машкой Задавакиной зашёл разговор ― кто чем займётся в новогодние дни. Она с родителями собиралась в Паттайю.
  ― Не понимаю, ― фыркнула она, ― что за удовольствие мёрзнуть тут, когда можно спокойно устроить себе ещё одно лето. Только ненормальному может нравится снег и минусовая температура.
  ― Ну, знаешь, ― возразила я, ― вообще-то у нас половина земного шара живёт зимой при холоде и при снеге. Хочешь их всех записать в сумасшедшие?
  ― Зимой надо или сидеть дома в плюшевых тапках с кружкой какао, или, если вынуждена передвигаться по улице, ― только в уютной суперновой тачке с тёплым кондеем. А бегать и играть в снежки или скользить, как дебил, на лыжах, ― это не для меня.
  Машуня Задавакина, ― она во всём такая. У неё даже ник в виртуале: mary.the.be$$$t. Коротко и ясно. Хотя при этом городит порой такую чушь!.. Например, как-то раз стала доказывать мне, что в какой-то стране (кажется, Швейцарии) живут специальные йогуртовые коровы. От наших обычных, дескать, получают молоко, а йогурт берут только от йогуртовых коров.
  ― Интересно, ― сдерживаясь, чтобы не повалиться со смеху, спросила я, ― а что же тогда с сыром? Ты же не станешь уверять, что из некоторых коров при доении получают куски гауды или камамбера. Это было бы жестоким обращением с животными.
  Но Машуня не сдавалась.
  ― Пф-ф-ф! Странная ты, ― заявила она. ― Кто же станет получать от коров сыр сразу кусками? Сначала он выходит типа жидким. Агась. А затем из него лепят то, что мы видим в магазинах.
  В общем, такая у меня одноклассница. Подругой её назвать сложно, мы просто соседки: живём в одном доме, поэтому иногда по дороге из школы мне приходится выслушивать её высокомудрый бред. Короче: Задавакина. Вот уж кому фамилия в пору, будто по ней шили. Правда, и внешность у неё ― не то, что у меня. Но если брать мамину теорию ― о том, что с годами мы все вытягиваемся, ― что же тогда будет с Машуней? Моя полнота пойдёт в рост, это понятно. А Задавакина? Станет худой, как логарифмическая линейка?
  Кстати, и мама у неё такая же. Самое любопытное ― когда-то её и моя мама тоже учились вместе. Правда, фамилия у старшей Задавкиной тогда была другой: Букашкина. Но кротким характером божьей коровки она точно не отличалась. Мама говорит, она страшно завидовала ей (не мама ― Букашкиной; наоборот). В классе было две красавицы: моя мама (кстати, сейчас она Людмила Ивановна) и будущая Задавакина. Так вот, последняя считала, что это несправедливо: она хотела быть первой и единственной. Для этого старалась лучше наряжаться и приносила в класс всякие супермодные штуки, чтобы похвастаться. Что тогда было? Пейджеры, кубик Рубика, косметика из Польши... Моя мама, конечно, не подавала вида, что её это задевает, но позже призналась мне, что её это страшно бесило. С ней вели войну, а она поднимала руки и сразу, без боя сдавалась.
  ― Но я не хотела воевать. Что за глупость? ― объясняла мама. ― Зачем было доказывать, что я лучше? Я нравилась себе такой, какая была.
  Но всё же получалось так, будто мама пасовала, а значит тем самым признавала, что Букашкина лучше. Маму раздирали противоречия. Возможно, именно это заставило её податься в психологи.
  Тем не менее, Букашкина, которая позже стала Задавакиной, не отвязалась. Прошли годы. Она завела себе плечистого мужа (не такого, как мой папка) и теперь ходит в бриллиантах и нарочно ставит под нашим окном свой джип и бибикает вступлением из Бетховена. Это у неё такой сигнальный гудок: "Па-ба-ба-баммм!!!" Позывные судьбы, жизненного рока.
  Из-за неё мама стала курить. Как услышит это "пабабабам", сразу у нас в доме начинается вселенская уборка: мама бегает по квартире с включенным пылесосом и кричит на всех, чтобы не топтали. Потом, когда всё блестит, присаживается рядом и просит простить за крик. Объясняет, что стремление к идеальной чистоте ― это у неё нервное. Затем идёт на балкон и курит. А там то же самое: "Па-ба-ба-баммм!!!"
  ― Людочка, ― спокойно втолковывал ей папа, ― это замкнутый круг. Ты куришь, потому что бывшая одноклассница действует тебе на нервы. Потом ты просто продолжаешь курить, потому что уже не в силах бросить. Это плохо отражается на здоровье и общем самочувствии, и тебя начинает раздражать любая мелочь. Давай уберём из этой замкнутой цепи всего одно звено: брось курить. Всё наладится.
  Папа у меня не курит, поэтому мама с ним соглашается. Но как только она собирается бросить свою дурную привычку, тут же на улице возле булочной перед ней вырастает Букашкина: вся в бриллиантах, как кремлёвская ёлка. И мама, придя домой, выскакивает на балкон и чиркает зажигалкой.
  А папа продолжает:
  ― Людочка, ― терпеливо говорит он, ― ты умная, образованная женщина. Зачем играть на одном поле с той, которая живёт совершенно по другим принципам?
  ― Генусик, ― подышав на очки (она у меня близорукая) и протерев их уголком халата, отвечает мама, ― но по таким же точно принципам живут практически все. Я привыкла оглядываться на мнение большинства, ничего не могу с собой поделать. Начинаю сравнивать себя и её и ловлю себя на том, что тоже хочу бриллианты.
  ― Так давай купим их. Для этого, правда, придётся на некоторое время перейти на макароны с соевым мясом, но мы постараемся чтобы наше семейное сальдо превысило обычные показатели.
  ― Но, Гена! ― в сердцах восклицает мама. ― Я же понимаю: это глупо. Я что, ради этого училась на психфаке, ― чтобы подавлять собственные комплексы и глубоко укоренившуюся неуверенность какими-то блестящими висюльками?
  ― Мам, ― утешаю я её в такие минуты, ― если тебе от этого будет легче, давай станем курить вместе. Я буду губить здоровье с тобой на пару, и тебе будет не так обидно.
  ― Ещё чего! ― возмущается мама. ― Даже не думай. Увижу с сигаретой, дам по губам, так и знай.
  ― Вот как? ― удивляюсь я. ― Значит, бросить курить намного проще, чем я думала? Достаточно дать тебе по губам, и всё сразу прекратится?
  Но что-то я увлеклась. У нас в доме есть ещё один член семьи: Ёфт Шарипов. Он отличается тем, что, подняв ножку, метит территорию, смотрит на вас печальным лягушачьим взглядом на кухне во время ужина и ночами храпит в уголке. Но о нём позже. Пока вернусь в тот день, с которого всё началось.
  Итак, найдя Среднюю Ордынку дом 8 строение 1 А, мы с папой оставили машину на парковке и увидели за стёклами здания, которое громоздилось перед нами, цветной красивый постер с одинокой пальмой и лазурной лужицей. Мы поняли, что приехали правильно. Турагентство.
  Я подёргала папу за рукав.
  ― Пап, та машина едет за нами от самых Куличек. Я давно обратила внимание. ― Я показала на парковку, где сразу вслед за нами притормозила чёрная пузатая беэмвушка. ― Что это, как думаешь? Нас преследуют?
  ― Танюша, глупости, ― покачал головой папа. ― Кому мы нужны? Пойдём.
  И мы пошли дальше, к зданию с пальмой. Но вы, уважаемые читательницы и читатели, пожалуйста, запомните этот момент. И фотку с чёрным BMW тоже приколите где-нибудь в памяти кнопкой. Мы ещё к этому вернёмся. Правда, гораздо позже. Но так надо, поверьте.
  
  3. Консультант-лаборант
  
  Когда мы вошли в дом 8 строение 1 А, у меня неожиданно зачесался глаз. Левый. И правая ладошка. Папа не верит в приметы, а то бы я у него спросила: к чему бы это?
  На двери офиса 111 полосками скотча был приклеен обыкновенный лист формата А4. Мятый, немного надорванный сбоку. А там ― жирнючий шрифт и громадные буквы:
  
  Туристическое агентство "Жан Паспарту"
  Мы исполним ваши самые заветные мечты!
  
  Дверь была приоткрыта. Папа занёс кулак, но я сказала:
  ― Зачем стучать? Войдём.
  ― Невежливо, ― постарался урезонить меня папа, но было поздно. Я толкнула дверь.
  Белые пластиковые стены, стол, кружка с торчащей из неё ложкой и надписью "Михаил"... Вентилятор на штативе, жалюзи... А на полу, покрытом линолеумом в цветочек, в позе трупа, как в детективах, с подогнутой ногой и лицом вниз, лежит человек. Мужчина. Чёрные отутюженные брюки, белая офисная рубашка и тёмные носки в красный ромбик. Я почему-то всё это запомнила.
  ― Что это, пап? ― холодея от страха, спросила я.
  ― Не знаю, ― неуверенно ответил отец. ― Может, стоит набрать ноль два?
  "Труп" неожиданно вскочил.
  ― Простите... Ужасно неловко... ― растирая мятое лицо, сонно пробормотал он. ― Простите ещё раз... Прилёг на минутку... Тут же уснул.
  ― Прямо на полу? ― всё ещё не в силах отойти от произведённого впечатления, спросила я.
  ― Кровать принести как-то неловко. Что подумают клиенты? Поэтому иногда улучаю свободную минуту и располагаюсь на полу. Он у нас чистый. Каждое утро приходит уборщица. Итак, я слушаю вас.
  ― Пап... ― обернулась я к отцу, реакции которого были не такими быстрыми, поэтому он всё ещё молчал, пытаясь, видимо, сообразить: как это можно спать на рабочем месте? ― Пап, ты слышишь?
  ― Да, мы к вам по делу, ― очнулся наконец мой родитель. ― Хотелось бы на январских праздниках куда-нибудь отправиться. Ну, вы понимаете.
  ― К морю, на солнышко? ― улыбнулся турагент. Только тут я заметила у него на бледно-свекольной и обветренной шее свисающий на ленте бейджик:
  
  Миша
  Консультант-лаборант
  
  Признаться, эта добавочка ― "лаборант" ― меня слегка смутила. Ну, "консультант" ещё куда ни шло, с этим ясно. А вот "лаборант"... На вид Мише было что-то около сорока лет: седоватые виски и пробивающаяся тёмная щетина на впалых щеках.
  ― Да, к морю, ― согласился отец. ― Туда, где теплее. Но так, чтобы не слишком дорого. Мы, знаете ли, с женой скромные госслужащие.
  ― Понимаю, ― ответил Миша и перебрался к столу. Выдвинув из него ящик, он стал выбрасывать перед нами, как игральные карты, рекламные буклеты. ― Бали, Маврикий, Испания, Золотые пески... Белокуриха... Это уже наши, родные широты...
  ― Знаю.
  ― Выбирайте. Всё, что вам понравится. Мы исполним все ваши заветные мечты. Видели на двери? Подберём отель, забронируем места на авиарейс...
  ― Дайте для начала прайс-лист, ― остановил его папа. ― Хотелось бы ознакомиться с ценами.
  ― Минуту, ― проговорил консультант-лаборант и, уставившись глазами удава в монитор, защёлкал мышью. Извергая распечатанный лист, очнулся и зажужжал принтер. ― Вот, ― подавая бумагу, сказал Миша, ― полный перечень услуг. Справа, в последнем столбце ― цены. Цены указаны вместе с НДС.
  ― Спасибо, я разберусь, ― ответил папа, вытер платком лоб и уселся, держа лист перед собой.
  Я села рядом.
  ― Что выберем? ― шёпотом спросила я. ― Лучше туда, где много экзотических фруктов. Хочется всё попробовать. Пхукет или Паттайя?
  ― А что это у вас здесь, внизу? ― постучав по листу ногтем, спросил папа.
  Я видела, что Миша раскладывает "косынку". Услышав папин вопрос, он подбежал.
  ― Где?
  ― Вот. "Особые экспериментальные туры по бюджетным ценам. Для тех, кто готов погрузиться в неведомое". Что ещё за "неведомое"? В чём оно заключается? И насколько бюджетны обещанные цены?
  Папа у меня любит всё просчитывать. В первую очередь его интересуют не море и фрукты, он изучает ценники.
  ― Ах, это! ― неожиданно оживился Миша (он и без того, казался мне оживлённым, но в тот момент просто весь засиял). ― Это наша новинка. Свежие научные разработки в сфере туриндустрии.
  ― Что это значит? ― озадаченно поглядел папа.
  ― У вас найдётся лишних пара минут?
  ― Даже три.
  ― Тогда послушайте. ― Подвинув свободный стул, консультант-лаборант уселся. ― Постараюсь быть кратким.
  ― Не забудьте остановиться на ценах.
  ― Обязательно.
  
  4. Секретная линия московского метрополитена
  
  Из рассказа Миши мы узнали, что агентство "Жан Паспарту" тесно сотрудничает с одной научной лабораторией. Вообще, по образованию Миша ― нейробиолог. До сих пор аспирант, никак не может защитить кандидатскую: отвлекают бытовые мелочи. Так вот, научная лаборатория, с которой сотрудничают он и "Жан Паспарту", совсем недавно разработала кванто-электронное устройство, называемое транспсихологическим телепортатором или попросту, как именуют его некоторые академики, "мозговой перемещатель".
  ― Так значит... ― не успел задать вопрос удивлённый отец.
  ― Вы правильно подумали, ― перебил догадливый Миша. ― С некоторых пор наше агентство имеет возможность отправлять своих клиентов в туры по чужим мозгам.
  ― Мозг, вообще-то, из серого и белого вещества, ― заметила я. ― Что там интересного?
  ― Увлекаешься нейробиологией? ― с улыбкой поглядел на меня Миша.
  ― Немного, ― соврала я.
  ― И всё-таки, ― не унималась папина бухгалтерская душа, ― сколько это стоит? Вы так и не ответили.
  ― Погодите. Для начала хотелось бы объяснить принцип действия. Погружать туристов в вязкую субстанцию, называемую также "серым веществом", было бы с нашей стороны крайне невежливо и непродуктивно. Мы отправляем людей не в сам мозг, мы предоставляем возможность путешествовать по просторам чужого сознания. Представьте: есть телевизор со всеми его микросхемами, с жидкими кристаллами дисплея и так далее... Но глядя на него, вы ведь не обращаете внимания на пластиковый корпус или на решётку динамика. Нет, вы видите интересный фильм, который передаёт экран. Так же здесь. Наши эксклюзивные туры позволяют людям, отправляющимся в отпуск, путешествовать по обширным просторам захватывающих, образно выражаясь, фильмов, которые смотрят наши реципиенты.
  ― Реципи что? ― спросила я.
  ― Реципиенты. Люди, в чьё сознание мы можем вас погрузить, если вы согласитесь. Мы работаем с небольшой ― пока небольшой! ― группой сотрудников. У нас с ними официально оформленные договоры.
  ― Почему же, ― поинтересовался папа, ― это стоит сравнительно недорого?
  ― Подумайте, ― с готовностью ответил Миша, ― вас не надо усаживать в самолёт, не требуется никаких хлопот и затрат, связанных с гостиничным устройством... Вы просто встаёте перед мозговым перемещателем и специальный гамма-луч делает вас на время бесплотным и практически невидимым. Вы превращаетесь в зыбкое ионно-протонное облачко. И в таком виде просачиваетесь в чужой внутренний мир.
  ― Облачко? ― опешил папа. ― Но кто может гарантировать, что по окончанию тура мы станем такими же, как были? И вообще, как вы извлечёте нас обратно?
  ― Наверное, при помощи того же перемещателя, ― предположила я.
  ― Совершенная правда. Транспсихологический телепортатор обладает обоюдонаправленным действием. Превратив вас в ионно-протонный туман, он точно так же может сделать этот туман плотным, состоящим из обычных молекул и ДНК, и это снова будете вы. Ошибки быть не может, электроника всё точно просчитывает, можете не сомневаться.
  Папа сразу же заявил, что ни за что не позволит, чтобы его семью превратили туман. Это, должно быть, опасно. Нет, уж лучше в Белокуриху, на Алтай. Или в Болгарию, Золотые пески. Там должен быть не слишком дорогой сервис. Но я сказала:
  ― Пап, зачем сразу отказываться? ― И повернулась к Мише. ― Скажите, а море там есть?
  ― Где? В чужой голове?
  ― Да.
  ― Если море для вас принципиально важно, ― будет вам и море, и кораллы, и цветастые рыбки. Мы предоставим нашему сотруднику подбор слайдов и другие видеоматериалы с морскими пейзажами. Просматривая их перед сном в течение нескольких минут, он запишет всё на подкорку, и вы окажетесь в тёплых морских краях.
  ― Пап, может, попробуем? А?
  ― Н-н-н... Нет. Не думаю.
  ― Но интересно же! ― не сдавалась я. ― Девчонки из класса были и в Болгарии, и в Таиланде, а в голове ещё никто не был. Я стану первой. Ну, папулечка! Пожалуйста!
  ― Танюша, мама будет против, я знаю. Нет, я просто уверен. Странно же будет выглядеть наш новогодний отпуск ― в голове бог знает кого.
  ― Но мы ещё не спрашивали маму. Откуда ты знаешь, что она ответит? ― Я снова повернулась к консультанту-лаборанту. ― Вы можете назвать цены? Во сколько обойдётся тур в Болгарию и сколько стоит путешествие при помощи мозгового перемещателя? Хотелось бы сравнить. ― (Я знала, чем надавить на папу.)
  ― Цены на черноморское побережье Болгарии указаны в прайсе. Кажется, около семисот пятидесяти долларов США.
  ― Хорошо, ― отозвался папа. ― Сколько же будет стоить воображаемый пляж в чьей-то черепушке?
  Миша уставился в монитор.
  ― Сейчас скажу точно. Цена недельного тура по внутренним мирам... Сейчас, сейчас... Варьируется от семидесяти до двухсот десяти долларов США.
  ― Семьдесят долларов! ― поразился папа. ― Подождите, сколько это? Около четырёх тысяч рублей. Не может быть. Всего? Или за человека?
  ― Естественно.
  ― Действительно. Недорого, ― задумался папа.
  ― Пап, давай не будем соглашаться сразу. Поговорим с мамой, подумаем... У нас ведь ещё есть время подумать?
  ― Сколько угодно, ― улыбнулся наш собеседник. ― Экспериментальные туры осуществляются практически ежедневно, без ограничений.
  ― А мы можем, ― спросила я, ― прежде чем что-то решим, поглядеть на сам аппарат? Какой он? Где находится? Нужно ехать в лабораторию, да?
  ― Если вы не слишком заняты...
  ― Пап, мы ведь не слишком заняты?
  ― Честно говоря, я бы сам не отказался поглядеть на это чудо техники. Любопытно. Это можно сделать прямо сейчас?
  ― Прошу вас, идёмте за мной.
  Миша вывел нас из офиса. Закрыл дверь на ключ и повёл коридором, в самый конец. Там была ещё одна дверь. Обычная, металлическая, слегка ржавая. Звякнув ключами, Миша открыл замок. Перед нами был чёрный проём. Сунув руку в темноту, Миша пошарил по стене. Включился свет.
  ― Входите.
  Мы вошли. Пустое холодное помещение, похожее на склад. Цементный пол, серые стены. В углу сложенные друга на друга картонные коробки.
   ― Теперь вниз, ― остановившись перед ступенями, сказал наш провожатый.
  Спустились. Снова дверь. На этот раз деревянная, заклеенная, как обоями, пузырящимся плакатом: морская лагуна, крытые соломой полинезийские хижины на ножках и парящие в небе буквы облачным курсивом:
  
  Welcome to Bora-Bora!
  
  Дверь открылась без ключа. Мы прошли за Мишей. Перед нами был уходящий в непроглядную даль туннель и гирлянда лампочек под потолком. По земле проложены рельсы. На рельсах ― скромных размеров вагон-локомотив, немного игрушечного вида, похожий на тот, на каком я когда-то ездила на детской железной дороге. Меня туда водила мама. Вагончик был выкрашен в весёлые оранжево-зелёные цвета, по боку шла надпись: ГИИМиТ.
  ― ГИИМиТ. Что это? ― поинтересовался папа.
  ― Государственный институт изучения мозга и туризма.
  Консультант-лаборант прислонил к пластиковому кружку рядом с дверью бейджик. Кружок засветился, двери вагончика раскрылись.
  ― Заходим, ― позвал Миша.
  Почти всё пространство вагона занимали мягкие пассажирские сиденья, как в поездах метро. Впереди ― там, где привычнее было бы увидеть водителя ― был расположен широкий пульт: кнопки, рычажки... Миша нажал несколько кнопок. Локомотив дёрнулся, загудел, поехал.
  ― Куда мы?
  ― В лабораторию, ― ответил Миша, возвращаясь к нам и усаживаясь на месте для пассажиров. ― Институт расположен под землёй.
  ― А вы разве не должны стоять там, ― папа указал на пульт, ― и управлять движением?
  ― Зачем? Всё делает автоматика. Кстати, знаете, где мы находимся?
  ― Нет. Объясните.
  ― В московском метро.
  ― Как это?
  ― Проложена дополнительная, секретная линия. Точнее, полностью засекреченной она была когда-то. Сейчас, когда разработки нашего института находят своё применение в туриндустрии, эта линия просто скрыта от любопытных глаз. Поэтому электровозом не нужно управлять. Он здесь единственный, другие не ходят. Ничто не стоит на пути.
  ― В каком районе Москвы мы находимся? ― осведомился папа.
  ― Секретный туннель был проложен параллельно Калужско-Рижской линии. Сейчас мы недалеко от станции Третьяковская.
  ― И далеко ехать? ― спросила я.
  ― Не очень. Приблизительно район Новых Черёмушек. Будем там... ― сдвинул рукав, Миша обнажил часы, ― ...примерно через двадцать минут. Потерпите. Вскоре познакомитесь с нашим научно-туристическим чудом: мозговой перемещатель. Он не страшен. Наоборот ― очень практичная, современная вещь. Если сравнивать обычные путешествия и те возможности, которые открывает перед нами перемещатель, то это как греть обед в сковороде и пользоваться микроволновой печью. Что удобнее, как считаете?
  
  5. Список реципиентов
  
  Оранжево-зелёный вагончик затормозил. Двери сами собой распахнулись.
  ― Приехали, ― оповестил Миша. ― Прошу за мной, не отставайте. Осталось немного.
  Вскоре мы были в лаборатории. Встретила нас улыбающаяся тётенька в белом халате. Её бейджик с именем висел на такой же синей ленте, как у Миши.
  
  Инесса Блинова
  Научный сотрудник
  
  ― Добрый день, ― сказала она певучим голосом. ― Проходите. Михаил, вы с ознакомительной целью или как?
  ― Да, просто осмотреться, ― бодро отозвался Миша и добавил, бросив на нас с папой хитровато-смешливый взгляд, ― мы ещё раздумываем.
  Инесса Блинова понимающе улыбнулась, кивнула и оставила нас.
  ― Специалист по перемещениям, ― шёпотом сказал Миша. ― Это она обычно отправляет туристов в головы реципиентов.
  ― Надо же, ― удивлённо произнёс папа. (Не думаю, что он был на самом деле удивлён. Женщина-специалист ― не такое уж редкое явление. Скорее, ему нечего было ответить.)
  Я огляделась по сторонам, изучая лабораторию более внимательно. У стен почти такие же широкие кнопчатые пульты, как в секретном поезде. Множество проводов ― на полу, под потолком... Глухой гул, будто в соседнем помещении работает мотор. И что-то то и дело пыхтит и отдувается: как паровоз, выпускающий пар.
  Вот! Я нисколечко не сомневалась: это он! На толстом стальном штативе с шарнирами ― видимо для того, чтобы можно было менять высоту и наклон ― стояло какое-то устройство. Похоже на фантастическую лазерную пушку с двумя стволами, глядящими в разные стороны. Стволы пушки нацелены на две круглые площадки белого цвета в разных концах помещения. На одной буква "Р", на другой "Д".
  ― Это он? Перемещатель? ― указывая на "пушку", поинтересовался папа.
  ― Ошибиться невозможно. Верно? ― лучась от счастья, ответил консультант-лаборант и подошёл к одной из площадок, с буквой "Д". ― Перед путешествием вы должны будете встать здесь. Там, ― он указал на соседнюю площадку, ― располагается наш сотрудник: реципиент. Этот излучатель, ― имея в виду ближайший "ствол" пушки, продолжал объяснять Миша, ― втягивает вас внутрь устройства. Там вы делаетесь более тонкими и бесплотными, и уже затем, при посредстве следующего излучателя катапультируетесь в голову стоящего на том пятачке человека.
  ― Кошмар, ― поёжился папа. ― Всё равно что попасть в пылесос.
  Не выдержав, я подбежала, и взобралась на площадку "Д".
  ― Татьяна, не смей, ― заволновался папа. ― Сейчас же слезь. Вдруг опасно.
  ― Ничего опасного, ― заверил его Миша. ― Идите сюда, ― позвал он. ― Не бойтесь.
  ― Но вдруг он сам собой включится, ― указывая не перемещатель, произнёс папа. Но на площадку всё же взобрался.
  ― Ну что вы, ― успокоил Миша. ― Для этого его надо сначала подключить к электропитанию. Затем запускается пульт управления, измерительные приборы... И потом, круг, где располагается реципиент, пуст. Вы же видите. Мы не можем отправиться в никуда.
  ― Пап, возьмём с собой Шарипова?
  ― Танюша, мы ещё ничего не решили.
  ― Но если вдруг решим, что с ним будет? Придётся ведь куда-то девать. Отдадим на хранение бабе с дедом? Но его станут кормить борщом, я знаю. Шарипов не привык.
  ― Шарипов? Средняя Азия? ― поинтересовался консультант-лаборант.
  ― Таджикистан, ― ответил папа.
  ― С вами едет кто-то ещё?
  ― Мы ещё ничего не решили, ― сухо повторил отец.
  Я спросила:
  ― А кто такие, эти реципиенты?
  ― Да, ― подхватил папа, ― что за люди? По какому принципу вы их отбираете?
  ― Скажу так, ― откашлявшись, сообщил Миша, ― всё это люди непьющие ― ну, разве что, в меру ― и прошедшие тщательную проверку у психиатра.
  ― У вас есть что-то вроде досье или портфолио? ― продолжил папа. ― Можно взглянуть на ваших сотрудников?
  Миша приблизился к шкафу в углу. На полках стояли папки. На корешке одной из них от руки, маркером было написано:
  
  Список реципиентов
  
  Миша протянул список папе.
  ― Пожалуйста, прошу.
  ― Спасибо. Просто интересно, ― словно оправдываясь, проговорил отец, ― кто они все. Ведь не каждый же согласится.
  ― Вы правы.
  Папина рука переворачивала листы в клеёнчатых файлах. Я стояла рядом и наблюдала. Мелькали имена, фамилии... Суходолев... Луц-Курчавый... Горшко... Фотографии мужчин, женщин... С усами, без... Лысые, не очень... Вдруг...
  ― Пап! Стой! ― воскликнула я.
  ― Что?
  ― Пролистай немного назад. Да нет, ещё. Вот. Остановись.
  ― Клюшкин Валерий Павлович, ― прочитал папа рядом с фотографией сурового на вид, коротко стриженного мужчины в олимпийке. ― Кто это? Ты его знаешь? Постой, постой... ― прибавил он, что-то припоминая. ― А ведь в самом деле... Лицо будто бы знакомое.
  ― Да ведь это наш школьный физрук, Клюшкин, ― выпалила я. ― Кличка Тузик. Ты должен был его видеть. Вспомни хорошенько.
  ― Тузик? ― подошёл к нам Миша. ― Что ещё за Тузик? Ну-ка, ну-ка. Интересно.
  
  6. Ёфт и Тузик
  
  Сначала про Шарипова. Я обещала, помните? Шарипов ― это наш семейный мопс. Точнее, помесь мопса и ещё не понять кого. Какой-то дворняги. Получился мопс на длинных худых ножках. Странное создание. Тумбочка, скрещенная с журнальным столом. Помню в первый момент, когда его к нам принесли, мама сказала, что это "дитя любви".
  Вот его многострадальная судьба. У нашей соседки с третьего этажа, тёти Валеры, есть мопс, девочка. Чистокровная. Как-то раз мопсиха тёти Валеры потерялась. Сбежала. Затем вернулась. А ещё через какое-то время родила деток. Я видела, как тётя Валера ругает её и говорит, что ей должно быть стыдно. Судя по виноватым глазам молодой мамаши, она стыдилась. Но деток своих любила: облизывала и всё такое. А потом тётя Валера стала ходить и предлагать всем щенков. Но соседи вежливо отказывались. Смущало сомнительное происхождение. Однако спустя ещё какое-то время кто-то вновь стал обходить квартиры и тренькать дверными звонками. Это был дворник Джон. (Точнее, полное его имя Джонон, это по-таджикски, но для краткости все зовут его, как англичанина. Будто мы не в Подмосковье, а в графстве Девоншир.)
  Итак, придя к нам, Джон сказал, что услышал в подвале писк. Оказывается, не имея возможности содержать щенков в квартире, тётя Валера отнесла их в подвал. Там присматривала за ними и подкармливала.
  ― Возьмите щеночка, ― упрашивал Джон. ― Нехорошо собаке жить в подвале. Вырастет, одичает, покроется блохами, станет всех кусать. А кругом дети.
  Джон объяснил, что недавно смотрел научно-популярную передачу. О переселении душ.
  ― А вдруг это ваш дедушка, ― показывая из-под куртки пучеглазое рыльце, убеждал он.
  ― С нашим дедушкой, слава богу, пока всё в порядке, ― ответила мама.
  ― Да, ― подтвердил папа, ― ему рано переселяться. Если он в кого и переродится, то, думаю, это будет сазан или толстолобик.
  ― Что это ты уготовил ему такую судьбу? ― критически взглянула на папу мама.
  ― Но он всё время молчит. Вот я и подумал, что...
  ― Тогда, ― возвращаясь к прерванной теме, сказал дворник, ― может быть, это мой дедушка. Приютите его, будьте людьми.
  Он положил щеночка у маминых ног.
  ― Вот и берите его, раз это ваш родственник, ― ответила мама.
  ― Не могу, ― вздохнул Джон. ― У меня уже две собаки. У человека не может быть сразу три дедушки.
  ― Значит, всё-таки это не ваш дедушка?
  ― Кто знает? Может, он, может, нет. Но мне кажется, эта собака когда-то была неплохим человеком. Вы должны взять её.
  ― Как звали вашего деда? ― спросил папа.
  ― Ёфт. По-таджикски значит "найденный".
  ― Извините, ― изрекла мама, ― но ваш дедушка, кажется, сделал лужу.
  ― Кто не делал луж в далёком детстве? ― с философским видом заметил Джон. И тогда, наблюдая за этой сценой, я сказала:
  ― Мам, давай заберём его. В любой квартире есть место, предназначенное для домашнего питомца. Оно у нас вакантно.
  Мама подумала, протёрла очки пояском халата... А ещё через какое-то время, когда Ёфт у нас прижился и стал делать лужицы только на улице, как-то раз сказала мне со смущённым и озабоченным видом:
  ― Таня, дочка, послушай, ― сказала она, дождавшись, когда мы останемся в кухне втроём (то есть, я мама и Шарипов), ― не хотелось бы заводить этот непростой разговор... Но ты растёшь, а значит, рано или поздно я, как мать и как психолог, должна буду обязательно затронуть эту тему. Смотри, не гуляй с мальчиками. Слышишь? Видела, что случилось с мамой Ёфта? Это всё результат легкомыслия.
  ― Считаешь меня маленькой глупой сучкой?
  ― Татьяна! Что за выражения у нас в доме?!
  ― Ну что я, виновата, что среди собак есть сучки и есть кобели? Не знаю, возможно, сами они себя такими не считают, но наука кинология неумолима. Так что все претензии, пожалуйста, не ко мне. А насчёт того, с кем мне гулять в будущем... Боишься, что в один прекрасный день я принесу тебе маленького Шарипова?
  ― Ты знаешь, о чём я, не надо острить.
  ― Конечно же, я всё поняла. Но с другой стороны, мне ведь всё равно рано или поздно придётся гулять и задерживаться по вечерам. Ты ведь именно так встретила папу. Или вы столкнулись одним декабрьским утром, когда было сумеречно и изо рта выходил пар?
  ― Нет, мы познакомились в гостях.
  ― В шесть утра по Москве?
  ― Это была дружеская вечеринка. Не забывай: мне в тот момент было двадцать три года.
  ― Так ведь и мне когда-нибудь будет двадцать три.
  ― А я о чём? Дойдёшь до нужного возраста, тогда и пропадай вечерами.
  ― А до этого безвылазно сидеть дома? Откуда возьмётся жизненный опыт? Я буду глупа, как мама Шарипова, несмотря на то, что мне будет столько же, как тебе, когда ты встретила папу. И пожалуйста, не беспокойся: знакомств с мальчиками в ближайшие два-три года я не планирую. Если вдруг увижу, что за мной увязался какой-нибудь настырный мопс, обязательно сообщу тебе, прежде чем ответить на его предложение сходить в кино или съесть по мороженому.
  ― Нет, этот ребёнок сведёт меня с ума!
  ― Вот как? Значит, психологи тоже сходят с ума?
  Теперь перейдём к физруку. Почему он Тузик? А вот послушайте. Как-то раз, выстроив нас в спортзале, Валерий Павлович вышел из своей подсобки и принёс резиновую грелку. Обыкновенная такая, какими бабушки греют спину и ноги. Встав перед строем и ничего не объясняя, Клюшкин вцепился в края грелки руками и, весь побагровев, стал растягивать её, как аккордеон. Но это был плохой аккордеон, ржавый. Потому что никак не хотел тянуться. Клюшкин напрягся сильнее, стал фиолетовым... И вдруг случилось чудо: грелка слегка вытянулась.
  ― Сейчас... ― прохрипел физрук. ― Должна порваться. Следите!
  Но грелка рваться не желала. Хотя давно потеряла привычную форму. Тогда, рыча от усердия и ярости, Клюшкин вцепился в неё зубами... Грелка затрещала... И лопнула.
  ― Вот... ― переводя дух, с довольным видом объявил физрук. ― Кто сможет сделать так же, тот станет... ― Он попытался подобрать подходящее определение.
  ― Физруком? ― скромно поинтересовалась я. (Ох! Зачем я это спросила?)
  ― Нет, не физруком, ― тяжело уставился на меня Клюшкин. ― Человеком. До физрука ещё надо дорасти.
  Я прямо так и увидела: эволюционная цепочка: австралопитек, хомо эректус и... Клюшкин.
  ― А ты, Иголкина, ― продолжал физрук, ― сейчас выйдешь из строя и присядешь десять раз "пистолетиком".
  ― Но за что, Валерий Палыч?!
  ― За ум.
  ― За это теперь наказывают?
  ― За это наказывали во все времена. Вспомни уроки истории. Джордано Бруно.
  В общем, начиная с того раза, Клюшкин (признаюсь: не без моего участия) превратился в Тузика. Потому что бытовавшее на тот момент выражение ― "Порвал, как Тузик грелку" ― обрело своё зримое воплощение. В нём в самом деле было что-то собачье. Конечно, его сложно было сравнить с миленькими комнатными собачками или нашим Шариповым. Если бы его посадили на цепь, на заборе обязательно следовало бы приколотить табличку:
  
  Осторожно, злой физрук!
  
  Уроки физкультуры были мучением. Особенно для таких, как я: любителей сладко-мучного. Клюшкин подгонял, кричал, издевался. Мы были у него то "шлангами", то "мешками", то "деревянными обрубками". Он уверял, что формирует в нас характер.
  ― Запомните, ― говорил он, ― вы должны вырасти настоящими мужиками. Слыхали?
  ― А как же быть с теми, кому это не светит ни при каких обстоятельствах? ― поинтересовалась я.
  Физрук приблизился.
  ― Пусть сдохнут! ― выкрикнул он мне в лицо.
  ― Я, вообще-то, имела в виду девочек, ― робко пояснила я.
  ― Лучше им тоже стать мужиками, ― нисколько не смущаясь, ответил физрук. ― Потому что жизнь сурова. ― И он снова заорал мне в лицо, да так, что, кажется, разлохматилась не только чёлка, но и брови с ресницами. ― ЯСНО?!!!
  В общем, таким он был, наш учитель физкультуры Валерий Павлович Клюшкин. И в голову этого человека мне предстояло отправиться.
  
  7. Мамины ошибки
  
  Потому что папа вдруг решил, что это самое разумное решение. В первую очередь, его, конечно же, соблазнила цена: $ 70 с человека. На детей до 11 лет ― скидка 10 %.
  ― Нужно пользоваться ситуацией, ― доказывал он маме. ― Татьяна взрослеет. В следующий раз будет поздно.
  ― Но, пап, ― не соглашалась я, ― он же псих. У него в голове, как в спортивной кладовке: куча матов ― я имею в виду спортивные, ― гантели и старый драный козёл. Тоже спортивный.
  ― Танюша, вспомни, что говорил нам Михаил: по всем психологическим параметрам ваш учитель физкультуры в норме. И ещё: за строгой и чёрствой маской зачастую скрывается богатый внутренний мир. Тоже слова Михаила, и я с ним полностью согласен.
  ― К тому же, ― решила поддакнуть мама, ― мы этого человека знаем. То есть он наш, куличовский. Как профессионал, я могу пойти и поговорить с ним. Дам ему необходимую психологическую установку, чтобы наш не совсем обычный отпуск прошёл с максимальным комфортом.
  ― И ты совсем не боишься такого рода путешествий? ― поинтересовалась я. ― Мы думали, ты откажешься первой.
  ― Почему же, ― не согласилась мама, ― я думаю, это не помешает моим практическим навыкам. Подумать только, впервые в жизни передо мной открывается перспектива заглянуть в мир чужого сознания! И вы думали, я откажусь? Об этом мечтали Иван Михайлович Сеченов, Зигмунд Фрейд, Фёдор Михайлович Достоевский...
  Папина лысина удивлённо сморщилась.
  ― Людочка, ― спросил он, ― при чём тут Достоевский?
  ― Это сложная тема, не сейчас, ― отмахнулась мама. ― Нет, ― продолжала она, ― мы обязательно должны провести новогодние праздники в чьей-нибудь голове.
  ― Но не обязательно же голова Тузика! ― не сдавалась я.
  ― Татьяна, ― строго посмотрела мама, ― что за манера: называть взрослого человека собачьим именем?
  Я указала на лежащего со скучающим видом Шарипова.
  ― А собаку человечьим, значит, можно, да?
  ― Таня, послушай, ― мягко заговорил отец, ― это будет наш пробный тур. Согласна? Подумай: мы заплатим по семьдесят долларов на брата и поглядим, что это вообще такое. Может, нам не понравится. Но если всё пройдёт, как по маслу, то почему бы в следующий раз нам не переместиться в кого-нибудь ещё. В голову очаровательной интеллигентной женщины. Я видел там одну, когда листал список реципиентов. Композиторша. Вполне себе ничего.
  ― Что ещё за композиторша? Ты о ком? ― с подозрением поглядела мама. Папа поспешил перевести разговор:
  ― Ну, или не композиторша, ― вытирая неожиданную испарину, произнёс он. ― Там много достойных людей. Ну, так что? Встретимся с Валерием Павловичем Клюшкиным? Людочка, мне нужно, чтобы ты была со мной. Поговорим, узнаем, что это за человек. И как он смотрит на то, чтобы мы всей семьёй провели праздники у него в голове.
  С Тузиком мама с папой встретились 31 числа. Пришли в школу с утра пораньше и спросили, где найти физрука. В целом они остались довольны.
  ― Вполне себе адекватный, рассудительный мужчина, ― дождавшись, когда вся семья будет в сборе, вынесла вердикт мама. ― К тому же, пышет здоровьем, а это важно.
  ― Но ты не видела его на уроках, ― не соглашалась я. ― Он звереет.
  ― Вполне возможно, ― вставил папа, ― что это обыкновенный спортивный азарт. Я слышал, как однажды футбольный комментатор выругался прямо в прямом эфире.
  ― Прямо в кривом?
  ― Татьяна, не перебивай отца.
  ― Не стану повторять, что он в точности сказал, но суть сводилась примерно к следующему: он предлагал вырвать всей футбольной команде ноги и вставить зубочистки. Конечно же, это было сделано в азарте. Кто без греха?
  Пока не настал конец рабочего дня, мама решила созвониться с агентством "Жан Паспарту". Ответил женский голос и попросил подождать: звонок будет переведён на сотрудника ГИИМиТа. Мама включила громкую связь, чтобы мы были свидетелями.
  ― Алло, Инесса Блинова, научный сотрудник. Что вы хотели? ― ответили в трубке.
  ― Добрый вечер, ― сказала мама, ― мы из Куличек. Муж и дочка были у вас в субботу. Знакомились с лабораторией и новой услугой. Я про мозговой перемещатель.
  ― Да, да, припоминаю.
  ― Скажите, с какого числа можно взять путёвку?
  ― Это не ко мне. Лучше в агентство.
  ― И всё же. Аппаратом ведь управляете вы. Вы работаете в январе или у вас, как у всей страны?
  Договорились, что путёвку можно оформить с 3 января. Новый год придётся встретить дома, 1-2 у всех законный отдых, ну а третьего числа, ― сказала Инесса Блинова, ― добро пожаловать в Институт мозга и туризма.
  ― Простите, хотела спросить, ― не спешила отключаться мама.
  ― Внимательно слушаю.
  ― Курить во время путешествия не запрещено? Я, вообще-то, бросаю, но всё же: голова. А человек, как я понимаю, некурящий. Я про физрука. Как думаете, ничего?
  ― Поскольку там, в путешествии, ваши сигареты, скорее всего, будут чисто символическими, то, думаю, да: можете смело курить. Хотя лучше бросить. Удачи вам в этом начинании.
  ― Про собаку, ― сидя у мамы над ухом, нашёптывал папа, ― про собаку не забудь.
  Мама нервно отмахнулась.
  ― Постойте, ― сказала она, ― если говорите, сигареты будут воображаемыми... Как же тогда с личными вещами и багажом? Имеет смысл тащить с собой чемоданы? Где брать зубную пасту, полотенца, я не понимаю?
  ― Можете быть спокойны, недостатка в этом не будет, ― заверила Блинова.
  ― Собака, ― продолжал жужжать папа, ― собака...
  ― Секундочку. Мы можем взять с собой домашнего пи...
  Пи-пи-пи. Заметно расстроившись, мама перевела взгляд на телефон.
  ― Положили трубку, ― сказала она.
  ― Выход один, ― не унывал папа, ― записать по пунктам все интересующие вопросы и третьего числа, перед оформлением всё уточнить.
  Происходило это вечером. До этого у нас в школе был укороченный день. По дороге домой Машка Задавакина не упустила возможности лишний раз позубоскалить: я, мол, буду мёрзнуть в Куличках, а она наслаждаться солнцем в Таиланде. Я не в силах была смолчать.
  ― Кстати, мы тоже уезжаем, ― ввернула я. ― Всей семьёй.
  ― Куда? На деревню к бабушке?
  "Смейся, смейся!" ― подумала я.
  ― А вот и нет! Туда, куда тебе и не снилось. В голову нашего физрука.
  ― Врёшь! Такого не бывает!
  ― А вот и бывает! Доказать?
  Впервые я увидела в Машкиных глазах неподдельный интерес и зависть. Обычно там высокомерие. Она считает, что завидовать должны ей. "Ага! ― подумала я. ― Выкусила?!" Впрочем, через какое-то время мне пришлось пожалеть о своём поступке (позже поймёте почему). Не смогла удержать язык за зубами. А ведь обещала себе: расскажу о путешествии в классе только после того, как вернусь. Со мной всегда так: не хватает выдержки. Вдруг что-то пойдёт не так и наш отпуск накроется? Как я буду выглядеть перед Машуней и остальными?
  Тем не менее, когда подошли к дому, прощаясь с Задавакиной, я сказала (не без ехидства, конечно же: не смогла устоять):
  ― С Наступающим тебя, Машунчик!
  Это означало: "Езжай в свой скучный Таиланд, зато я отправлюсь туда, где ты ещё не бывала!"
  ― И тебя также, пухлячок! Агась! ― приторно улыбаясь, ответила мне Машуня, но за её улыбкой, я уверена, было вот это: "Врёшь про путешествие в голову! Не верю. Всё равно ведь узнаю и всем расскажу, что добиваешься популярности, сочиняя ерунду".
  Дура я, дура. Получается, иду по маминым стопам. Не хватало ещё закурить. Неужели так важно с кем-то и за что-то соперничать? Почему нельзя просто жить, не заморачиваясь?
  
  8. Вопросы
  
  Этим же вечером, отмечая праздник, мы посидели за столом. Поели оливье и магазинный торт. Мама обычно готовит торт сама, но сегодня ей было не до того. Так она сказал. Разговоры за ужином были только о предстоящем путешествии. Вопросы, вопросы... Где окажемся, что это будет? Санаторная зона, обычный пляж, город-музей?.. Пока шли семейные дебаты, Шарипов с кислым видом лежал на диване и смотрел "Голубой огонёк".
  Потом я пошла к себе. Легла, включила лампу. Почитала Конан Дойля. Хотела позвонить Машке, чтобы ещё раз поиздеваться и испытать чувство удовлетворения, но сдержалась. Так недолго превратиться в маньячку. Расслабься, Танюша. Жизнь длинная, однако не стоит тратить её на чепуху.
  1 и 2 числа тянулись мучительно. Я смотрела на снег во дворе, потом кто-то долго и гулко колошматил на турнике бейсбольной битой ковёр... Потом я гуляла с Шариповым, мы доедали на кухне оливье...
  3 числа мы взяли сумку с вещами ("На всякий случай", ― сказала мама), нацепили на Шарипова поводок, папа проверил на "Шкоде" сигнализацию, и мы отправились в Москву. Электричкой.
  В доме на Средней Ордынке нас встретил старый знакомый: консультант-лаборант Миша. Он сказал, что с собакой могут возникнуть сложности. Мама, помимо прочего, прихватила справки из ветеринарной клиники.
  ― Вот, ― шурша бумагами, сказала она, ― можете убедиться сами. Собачка у нас привита. Все необходимые вакцины: чума, бешенство... Не вижу никаких сложностей.
  ― Всё это прекрасно, ― согласился Миша. ― Но ваш реципиент может запротивиться.
  ― Это почему? ― озадаченно нахмурился папа.
  ― Потому что это его голова.
  ― Ну и что?
  ― Погодите. Вы бы впустили в себя несколько человек, да ещё с животным? Пусть даже оно привито от бешенства.
  ― Но мы не сотрудничаем с вами, ― стояла на своём мама. ― И потом, какая разница: с собакой, без... Люди тоже разносят грязь и микробов.
  В общем, Миша сказал, что постарается убедить Валерия Павловича. Нужно только показать ему бланки с печатями из "ветеринарки".
  После этого была оформлена путёвка. Мама с папой с оставили подписи; папа не забыл включить на телефоне калькулятор и вычесть 10 % за ребёнка. Миша положил деньги в сейф и повёл нас по коридору в подвал. Там мы уселись в оранжевый вагончик и поехали под утренней новогодней Москвой.
  ― Тузик уже там? ― машинально поинтересовалась я и тут же поправилась: ― Извините... Валерий Павлович.
  ― Должен быть, ― ответил Миша. Затем, немного помолчав, добавил: ― Как только окажетесь на месте, то есть в голове Валерия Павловича, я и Блинова постараемся держать с вами связь.
  ― Связь? ― искренне изумилась мама. ― Оттуда что, можно звонит по телефону? Надеюсь, там нет роуминга.
  ― Связь будет через нашего представителя.
  ― Там кто-то из ваших?
  ― А как же. Встретит вас. В дальнейшем, если что, будете искать его. Он предоставит возможность набрать по телефону Инессу Вячеславовну или меня. В крайнем случае, можно отправлять письма. В обычном, бумажном виде или по электронке.
  ― Там есть Интернет? ― обрадовалась я.
  ― Случается.
  ― Что значит, случается? ― насторожилась мама. ― Он либо есть, либо нет.
  ― Всё будет зависеть от того, насколько далеко господин Клюшкин ― точнее, его голова ― будет располагаться от источника вай-фай сигнала.
  ― Да, но нам потребуется код доступа.
  ― Его легко запомнить: "голова".
  ― Латиницей?
  ― Нет, просто пишите, как обычно, русскими буквами "голова", и всё.
  ― Погодите, ― сказала мама, ― а как с вещами? Я взяла всё необходимое: домашние шлёпки, увлажняющий крем...
  ― Зачем вам шлёпки?
  ― Странный вопрос. У вас типично мужское мышление. Вы предлагаете мне надевать гостиничную обувь? Не хватало ещё, чтобы я подцепила грибок.
  ― Но там нет гибка. Это голова, поймите.
  ― Понимаю, ― не унималась мама, ― голова. А у вас она, кажется, отсутствует. Зачем же я волоку с собой все эти справки о собачьих прививках? Значит, всё-таки болезни там имеют место?
  ― Поймите, болезни имеют значение здесь, ― терпеливо объяснял Миша. ― Господин Клюшкин может вас просто не пустить с не привитым псом. Это его святое право. Поэтому нужны все эти бумажки: сломать его внутренние барьеры. Предубеждения, понимаете? Вы ведь психолог.
  ― Да, ― слегка успокоилась мама, ― это называется паттерны мышления. Но шлёпки я с собой всё же возьму.
  ― Ваше право, не смею препятствовать.
  У папы тоже нашлось, что спросить. Он вынул список вопросов.
  ― Скажите, пожалуйста, ― начал он, ― что всё это время делает реципиент?
  ― То есть?
  ― Ну, всё то время, пока мы будем находиться в его черепном пространстве.
  (Да, папашка у меня такой. Как ляпнет, так ляпнет. Черепное пространство! Это перл. Надо где-нибудь записать.)
  Отвечая на папин вопрос, консультант-лаборант сказал, что в течение всего нашего отпуска Валерий Павлович будет вести привычный, будничный образ жизни. Правда, по договору, предоставляя голову туристам, раз в три дня он обязан появляться в Москве. Сотрудники исследовательского центра будут проверять его общее состояние, он будет дышать в трубочку, чтобы можно было определить, сколько он накануне выпил ("Праздники, сами понимаете!"), и в довершение всего в специальном кабинете в течение двадцати минут ему будет необходимо прослушать трек с аудио-релаксацией.
  ― Вас ничто не должно волновать, ― уверял Миша. ― Реципиенты получают неплохой процент от той суммы, которую вы оплатили. Поэтому все они, включая господина Клюшкина, можно сказать, кровно заинтересованы в том, чтобы ваша поездка прошла без эксцессов. Иначе, если посыплются жалобы, мы вынуждены будем ограничить доступ туристов в их головы. В Москве и области полно других голов. Порядочных и уравновешенных.
  Остановившись, локомотив с шипением распахнул двери.
  ― Встаём, приехали.
  
  9. Учитель засыпает
  
  Инесса Блинова вместе с Тузиком ждали в лаборатории. Подошли мы. Вместе с Шариповым. В первую секунду я даже как-то удивилась: почему Шарипов на поводке, а физрук просто так? Мог бы, по крайней мере, натянуть намордник. (Я, наверное, злая, да? Sorry!) Но он был, что называется, при параде: серые отутюженные брюки, белая рубашка с галстуком в горошек...
  ― Это что? ― грозно вытянул палец физрук.
  ― Это? ― с обаятельной улыбкой переспросила мама. ― Это наш домашний питомец. А это необходимые справки. Вот... Прививки от бешенства, от чумы... Он у нас послушный, вы не думайте. Знает команды. Шарипов, сидеть. Сидеть, я говорю. Что за непонятливый пёс!
  ― Ещё насидится, ― сказала я.
  ― Вы собираетесь взять его с собой?
  ― Послушайте, если нас всех временно растворят каким-то лучом, то какая, собственно, разница ― собака это будет или человек?
  ― Но он станет рыть ямы.
  ― Кто вам такое сказал?
  ― Все собаки роют ямы.
  ― Но это не норовая собака, вы же видите. Он декоративный. Мопс.
  ― Сверху, может быть, мопс, а внизу у него что?
  ― Согласна, ― вздохнула мама, ― лапы у него действительно отцовские. Но судя по их длине, его папа был псом гончей породы. Борзой. Нет, такими лапами ямы не пороешь.
  ― Ну, почему же, если очень постараться... ― с сомнением прогнусавил папа.
  ― Гена, где ты в последний раз видел, чтобы Шарипов рыл ямы? Когда такое было? И вообще, ― мама вновь обернулась к физруку, ― с чего вы решили, что у вас там непременно должна быть земля?
  ― Что же там? ― спросил физрук. ― Вам же придётся где-то стоять, ходить.
  ― Может, у вас там песок. Или опилки. Или то и другое в смешенном виде. Не думаю, что в опилках так уж удобно рыть ямы.
  ― Издеваетесь?
  ― Ну, что вы! Даже не думала.
  Спор обещал быть длительным, поэтому я решила вмешаться.
  ― Валерий Палыч, ― сказала я, ― беру Шарипова под свою личную ответственность. Если начнёт разгребать землю, я его остановлю. Буду строго следить, обещаю.
  ― Валерий Павлович, ― с убедительностью сказал Миша, ― это действительно так: расщепляясь на субатомные соединения, материальные субстанции, включая людей и животных, делаются практически неотличимы. То есть я хочу сказать, что наличие вместе с путешественниками небольшой комнатной собачки на вас никак не отразится. Вы этого не заметите.
  После этого нам, как туристам, дали необходимые инструкции: как себя вести, даже как дышать во время перемещения. Мы взобрались на площадку "Д". Физрук отправился к той, что с буквой "Р". Надев защитные очки, сотрудник Блинова пошла колдовать с пультом. Штатив с перемещателем, прожужжав, выдвинулся из пола. Сам перемещатель слегка надломился. Его пушки, медленно опустившись, нацелились в нас. На стене рядом с Блиновой, на двух мониторах я увидела лица своей семьи и Клюшкина. Я поглядела на папу с мамой. Прижимая сумку с вещами к себе, папа вспотел и выглядел взволнованным. Не часто ему приходилось бывать туристом. Ему привычнее бухгалтерский стол.
  ― Спокойно, ― подбадривал всех Миша, ― ничего страшного.
  Вдруг я заметила, что на одном из мониторов изображение исчезло: Клюшкин куда-то делся. Я поглядела на противоположную площадку... Упав на пол, Клюшкин отжимался на руках.
  ― Валерий Павлович, что вы делаете? ― спросил консультант.
  ― Мне так удобнее. Сгоняю стресс, ― ответил Клюшкин, продолжая отжимания и негромко считая: ― Двадцать один, двадцать два...
  ― Валерий Павлович, встаньте, прошу вас.
  ― Сейчас. Тридцать семь... Сорок один... Пятьдесят... Всё. Можно, ― бодро вскочил на ноги Клюшкин. ― Я готов.
  ― А я нет, ― положив сумку, заявил вдруг папа. ― Требую вернуть наши деньги назад.
  ― Дорогой, что такое? ― в недоумении воззрилась на него мама. ― Всё шло нормально.
  ― Он отжался, ему хорошо, ― с обидой произнёс папа. ― А как быть другим? Может, он не знает, но у него поднялось кровяное давление. Вдруг это отразится на путешествии?
  Физрук приложил большой палец к запястью.
  ― Пульс в норме, ― сказал он.
  Папу ещё какое-то время уговаривали ― мама, сотрудники... Я бы сама попросила отдать нам деньги, чтобы мы вернулись домой, но было поздно: что я скажу Задавакиной? Нет, папу надо было срочно успокоить.
  ― Пап, ― сказала я, ― погляди на меня. Я не боюсь. И тебе не надо. Поехали, раз уж собрались.
  ― Кто вам сказал, что я боюсь? ― оскорбился папа. ― Я с удовольствием. Я лишь требую, чтобы господин физрук стоял на месте и не мельтешил.
  ― Валерий Павлович... ― с мольбой произнёс Миша.
  ― Хорошо. Стою, ― заверил всех физрук.
  Но как только камеры, вмонтированные в пушки, повторно нащупали наши лица, я увидела, как физрук приседает на одной ноге: пистолетиком.
  ― Господин Клюшкин, вы снова? ― Голос консультанта сделался строже.
  ― Это всё они, ― балансируя на ноге, пожаловался физрук. ― Сначала я не нервничал, а теперь ― вот. Мне нужно срочно согнать стресс.
  ― Вам-то чего нервничать, не понимаю? ― спросила мама. ― Кого здесь расщепят, меня или вас?
  ― Тогда стойте и ждите, ― ответил физрук. ― Одиннадцать, двенадцать...
  В конце концов, было принято решение: принесли стул, усадили Тузика, и мама, пользуясь профессиональными навыками, ввела его в гипнотический сон.
  ― Теперь будет спокоен, как удав, ― отряхнув ладони, словно у неё там налипла пыль, сказала мама. ― Перемещайте нас уже скорее, а то я сейчас начну курить.
  Я ещё раз взглянула на мониторы... Папа, мама с Шариповым на руках, я... Откинувшийся с открытым ртом на спинку стула, бесчувственный Клюшкин.
  ― Приготовились... ― сказал натянувший защитные очки Миша. ― Пять, четыре, три... Приятного путешествия!
  Всё-таки в конце я немного испугалась. Схватила маму за локоть и крепко зажмурилась.
  
  10. Головной вагон
  
  Сначала было темно. Потом сквозь закрытые веки я разглядела яркую вспышку. Затем как будто бы ничего не происходило. Я осмелела, раскрыла глаза... Белым-бело. Вверху, внизу. В то же время всё вращалось. И хотя вращаться было нечему, кругом было пусто, всё равно я чувствовала себя так, будто меня запихнули в стиральную машину. Затем оглушительно загудело. Я хотела закрыть уши ладошками, но поняла, что ни ладошек, ни ушей нет. Я исчезла!.. Снова гудок. На этот раз он показался знакомым. Внизу что-то стучало... Похоже на стук вагонных колес. Поезд! Тем не менее, вокруг была всё та же молочно-белая пустота. И тут впереди показался туннель. Длинный, чёрный. Он втягивал в себя всё, включая меня, как пылесосный шланг. Я снова зажмурилась...
  А когда, уже по-настоящему, раскрыла глаза, то увидела, что я, мама и папа с Шариповым едем в обыкновенном купейном вагоне. За окном было темно. Ночь? Мама спокойно выкладывала вещи из сумки, папа читал газету, а Шарипов, взобравшись на край лежанки и положив морду на лапы, выпучил глаза.
  ― Нет, это чёрт знает, что такое! ― возмутилась вдруг мама.
  ― Что случилось? ― выглянул из-за газеты отец.
  ― Хотела надеть шлёпки, а тут глядите что.
  И мама продемонстрировала вынутые из сумки деревянные туфли с острыми загнутыми носами.
  ― Такие носят в Нидерландах, ― совершенно обыденно, будто ничего не произошло, высказался папа.
  ― Генуся, ты не понимаешь? Здесь не было деревянных туфлей. Были мои домашние шлёпки. Где они? ― Мама принялась рыться в сумке с удвоенным пылом. ― Что за дурацкие шутки? Ничего не пойму.
  ― Может быть, в голове так положено? ― предположила я.
  ― Нет, если здесь всё так, кувырком, ― заявила мама, ― то я прямо не знаю... Мне такие сюрпризы ни к чему.
  ― Людочка, ― сказал папа, ― ты попробуй. Может, тебе понравится.
  ― Что?
  ― Туфли, говорю, примерь.
  ― Придётся, ― вынужденно согласилась мама. ― Босой ходить не привыкла. А в уличной обуви, на каблуках много не набегаешься.
  Натянув деревяшки, мама прошлась по купе туда-обратно. Её ноги громко цокали. Мы с папой еле сдерживались, чтоб не рассмеяться.
  ― Прекрасно! ― мрачно усмехнулась мама. ― Теперь о том, что я иду в туалет или просто подышать в тамбур, будет знать весь вагон. Кстати, мы тут одни или есть ещё кто-нибудь?
  ― Остальные купе пустуют, я проверял, ― не отрывая головы от лап, ответил Шарипов.
  Мы замерли.
  ― Шарипов, ― произнесла наконец мама, ― ты говорящий?
  ― Понимаю вашу реакцию, ― невозмутимо продолжал Шарипов. ― Немой заговорил. Но я не был немым.
  ― Боже! Ты ещё рассуждаешь!
  ― Слушайте, это унизительно, ― качнув головой, ответил Шарипов. ― Мало того, что вы считали меня бессловесной тварью, так вы ещё думали, что я окончательный тупица, не способный правильно строить мысль?
  ― Шарипов, скажи, ― поинтересовалась я, ― ты дедушка дворника?
  ― Странные люди! Для того, чтобы быть чьим-то дедушкой ― хоть дворника, хоть премьер-министра, ― нужно, чтобы были внуки. А для того, чтобы были внуки, нужно, чтобы...
  ― Ясно, не продолжай.
  ― Согласен, всё довольно странно, ― опустив газету, сказал папа. ― Но предлагаю, пока длится наш необычный вояж, ничему сильно не удивляться. Может, всё это нам только кажется, ― кто знает.
  ― Логично, ― кивнула мама. ― Пойду, по крайней мере, узнаю у машиниста, куда мы направляемся.
  Покинув купе, мама зацокала.
  За окном было всё так же темно. Иногда мелькали и проносились редкие огоньки. То ли фонари на столбах, то ли окна жилищ. Улегшись на верхней полке, я решила немного почитать. Хорошо, догадалась захватить с собой домашнее чтиво. Протянув руку, взяла с сетчатой полки книжку и, увидев при свете ночника название, слегка ошалела. Вот что было написано золотым тиснением на обложке:
  
  Артур Конан Дойл
  "Мышь Баскревилей"
  
  "Что ещё за мышь? ― подумала я. ― Где собака?" Нет, с головой Клюшкина явно творилось что-то не то. Раскрыв страницу с закладкой, я начала читать.
  
  Глава IV
  Проклятие рода Баскервилей
  
  ― Сэр, как вы узнали, что у меня в кармане манускрипт? ― вытаращив глаза, воскликнул наш гость.
  ― Дорогой доктор, ― успокаивающе похлопал собеседника по плечу Холмс, ― как только вы вошли, я сразу подумал: вот человек, у которого в кармане что-то лежит.
  ― Это ясно, ― энергично жестикулируя, ответил Джеймс Мортимер, ― у всех в карманах что-нибудь да есть. Но в одном кармане у меня ключи от машины...
  ― От чего??? ― удивлённо спросили мы с Холмсом.
  ― Прошу прощения, господа, ― поправился доктор, ― от кареты с лошадьми, а в другом манускрипт. Как вы узнали, что он там? Может, вам известно, в каком году он был написан?
  ― Разумеется, ― раскуривая трубку, ответил Холмс. ― В одна тысяча семьсот сорок девятом.
  От растерянности доктор начал машинально выкладывать содержимое карманов на круглый низенький столик, на котором у нас покоилась статуэтка, изображающая ветвистое бревно. На стол посыпались таблетки всех видов, слипшиеся леденцы, обваленные в табачной крошке, металлический свисток и, наконец, изъеденный жуком-резиноедом длинный сапог, предназначенный для ходьбы по болотам и другим топким местам.
  ― Дорогой друг, ― постарался успокоить доктора Холмс, ― вас не должна смущать моя дьявольская проницательность. Ведь я Шерлок Холмс. Имея такие имя и фамилию, трудно не знать того, что известно лишь единицам. И потом, край рукописи до сих пор выглядывает из вашего бокового кармана. На ней размытые старинные буквы и, сверху, дата. Я не слепой, чтобы не видеть этого.
  Резко обернувшись, доктор посмотрел на свой карман, и только тут понял, что Холмс прав. Он смеялся около семи минут. Я поднёс ему стакан воды.
  ― Спасибо, ― произнёс доктор, сделал порядочный глоток и уселся на предложенный Холмсом стул. ― Итак, господа, ― расправив манускрипт на коленях, продолжал Джеймс Мортимер, ― я хотел бы, чтобы вы послушали то, что написано в этом древнем документе. Это напрямую относится к тому делу, с которым я к вам пожаловал. Я могу начать?
  ― Само собой, ― расположившись в кресле, ответил Холмс. ― И хотя мне заранее известно то, о чём говориться в вашем документе, всё равно читайте. Доктору Ватсону всё это будет крайне интересно.
  ― Но я тоже знаю, о чём речь, ― сказал я. ― О мышах.
  ― Как?! ― обвёл нас растерянным взглядом доктор. ― Господа, я отказываюсь что-либо понимать. Всё это выходит за рамки моих представлений.
  ― Читайте, читайте, ― сказал Холмс, ― мы с удовольствием послушаем историю предка покойного сэра Чарльза ещё раз. Нам будет полезно.
  ― Ладно, господа, тогда слушайте, ― ответил доктор и, не сдержавшись, вновь покатился со смеху.
  Я подумал, что смех доктора в очередной раз затянется, поэтому повторно наполнил стакан водой. Но Джеймс Мортимер достаточно быстро с собой совладал и перешёл к чтению.
  
  Баскревиль-холл, 1749 год
  О мыши Баскервилей известно с незапамятных времён. Мрачные предания сопровождали наш несчастный род на протяжении веков. Я не стал бы писать об этом, потому как малейшая мысль о страшном чудовище заставляет остатки моих волос на голове вздыматься, как на швабре, но я хочу, дети мои, чтобы вы и ваши потомки знали об этой истории.
  Болезненное обжорство и особое пристрастие к сыру чеддер ― вот, что сгубило нашего давнего предка, сэра Гуго Баскревиля. Высший судья, известный так же под именем Сырного Олдуса, который проживает в сырной стране с молочными заливами и повелевает всеми сырами мира, покарал нашего прадеда сначала непомерным аппетитом, а затем наслал на него ужаснейшую мышь. О мой бог, как же я её боюсь!
  Внимайте же, дети мои. Вот как это было. Во времена короля Артура, который, вынув однажды из камня меч, взял камень с собой, а меч, как ненужную ерундовину, забросил в ближайший кустарник, жил наш предок, сэр Гуго. Был он так толст, что слуги возили его на двух тележках. На одной возлежал сам сэр Гуго, а на другой ехал его живот. Передвигаясь с охраной и свитой по селениям, которые располагались вокруг его замка, Гуго отнимал у крестьян весь сыр вплоть до последней корки и там же, не вставая с тележек, всё жадно сжирал. Бедные запуганные крестьяне за глаза прозвали его Гуго Вислопузым. Ходили даже легенды, что, мол, ночами живот Гуго Баскервиля отделяется от своего хозяина, бродит по окрестностям и вынюхивает при помощи пупка, где спрятан сыр. Поэтому кто бы и как бы не утаивал запасы сыра, Гуго всё равно найдёт его и слопает.
  И вот однажды, измученные бесконечными сырными набегами, жители сельских поселений возмутились и сказали себе: "Всё, отныне перестаём производить сыр! Ни чеддера, ни штильтона, ни дерби, ― ни черта больше Вислопузый от нас не дождётся!"
  И в самом деле, крестьяне своё слово сдержали и отныне стали питаться только хлебом и мясом с картошкой. Никакого сыра.
  Но сэру Гуго по секрету было доложено, что где-то в глубоком погребе, у селянина по прозвищу Грэг Сморщенный Нос лежит целая шайба чеддера. Однако она считается священной и предназначается якобы Сырному Олдусу, который среди селян считается повелителем сыроварения.
  Но сэру Гуго было плевать на Сырного Олдуса. Он посчитал это вздором, поэтому тут же, незамедлительно повелел грузить свой живот на тележку.
  Приехав в деревню, он приказал позвать к себе Грэга Сморщенного Носа. Убедившись, что нос селянина действительно напоминает русскую гармошку, сэр Гуго попросил его сыграть на этом необычном инструменте что-нибудь весёленькое. Грэг сыграл, но вислобрюхий капризник этим не удовлетворился.
  ― Неси сюда сыр, окаянный неуч! ― заорал он. ― Я тебе покажу, как прятать его от меня для какого-то там Олдуса!
  ― Но, сэр, ― взмолился Грэг, ― как же?! Сырный Олдус расстроится. Он нашлёт на вас свою мышь.
  ― Мышь? ― спросил Гуго. ― Я не боюсь мышей, дурень. Неси сыр, не разговаривай, а не то заставлю тебя играть на носе до самого вечера, да ещё буду приглашать на все праздники в замок, чтобы ты тоже играл.
  Так Гуго Баскервиль отхватил священную порцию сыра. И тут же его сметал, отряхнув с усов мелкие крошки. Затем, слегка подождав, он услышал, как брюхо на соседней тележке издало громкое бульканье, всколыхнулось, как сонный тюлень, после чего сэр Гуго взмахнул рукой, сказал: "Поехали!", и вся его кавалькада двинулась назад, к замку.
  Ночью Гуго не спалось. Его томила изжога. Он дёрнул колокольчик. Прибежал молодой паж. Гуго заказал ему воды с содой, паж умчался из спальни, но тут же, в длинном замковом коридоре раздался его душераздирающий вопль. Гуго с трудом сполз с кровати, взвалил непомерный живот, как мешок, на плечо и, освещая путь свечой и тяжко передвигаясь, вышел за пределы спальни. Что же он увидел? О ужас! При упоминании об этом у меня даже сейчас трясутся и похрустывают коленки. Зубы мои давно выпали, я ношу их с собой в кармане в виде протезов, поэтому, когда мне страшно, я их скорей надеваю: чтобы услышать, как мелко и отчаянно они постукивают. По тому, насколько дробно и мелко они стучат, я определяю: страшно мне или нет. Но речь здесь не обо мне. Что же всё-таки стало с сэром Гуго?
  Слушайте, дети мои. Короче говоря, выйдя из спальни, наш пращур вознёс свечу над головой и тут же различил прилипшего к стене пажа. Бедного юношу колотила дрожь. В первое мгновение сэр Гуго не узнал его, потому как паж был густо покрыт сединой. Это и в самом деле было непостижимо, ибо совсем недавно Гуго говорил с ним и не заметил на нём ни единого белого волоска. Но тут вдруг паж весь поседел. Поседели не только его волосы, поседела вся его одежда, включая старые обвислые чулки и стоптанные туфли на пряжках. Он стоял и вздрагивал от страха, и кода Гуго спросил его: "В чём дело, мерзавец? Где моя содовая вода?", то паж, медленно вознеся руку, указал на пол. Приглядевшись, сэр Гуго различил что-то маленькое и серое. Подойдя ближе, Гуго напряг зрение и вдруг увидел крохотную мышку. Та поглядела на него бисерными глазками и вдруг прокричала на чистейшем оксфордском наречии:
  ― Сюрпри-и-из!!! Привет от Сырного Олдуса, жирдяй!
  После чего, раззявив обширную, как у льва, пасть, усеянную острыми зубищами, издала рык такой силы, что наш злосчастный Гуго вместе с животом рухнул на каменный пол и больше не поднимался.
  А Грэг Сморщенный Нос той же ночью обнаружил, что сырная шайба, предназначенная Олдусу, вновь каким-то чудом оказалась у него в погребе. Грэг развеселился и сыграл на своём носе небольшую сюиту для шотландской волынки и оркестра. Правда, оркестра рядом не оказалось, да и волынки, признаться, тоже не было, но Грэгу вполне хватило его необычного природного инструмента.
  Вот, дети мои, и всё, что вам надо знать о сэре Гуго Баскревиле и о проклятой мыши, которая преследует наш род на протяжении многих лет и не даёт спокойно наслаждаться сыром.
  
  Я закрыла книгу. Да-а! В оригинале, насколько знаю, события повести Конан Дойля развивались чуть-чуть иначе.
  Вернулась мама. Её лицо выражало беспокойство.
  ― Народ, ― сказала она, ― боюсь, мы попали в какую-то передрягу.
  ― Что опять? ― поинтересовался папа.
  ― Я дошла до головного вагона... Кабина машиниста пуста. Поездом никто не управляет. По-вашему, это нормально?
  ― Может, это ещё одна секретная линия? ― спросила я.
  ― В голове?
  ― Ну, мало ли... В голове вообще много линий. Я имею в виду, извилины.
  ― По-моему, она здесь одна. Только невероятно запутанная.
  ― А что с другими пассажирами? ― осведомился папа. ― Ты не догадалась заглянуть в купе других вагонов?
  ― А вот это уже вторая странность, ― ответила мама. ― Поезд абсолютно пуст. Поезд-призрак. Мы единственные.
  ― Что ж, ― хрустнув газетой и возвращаясь к чтению, сказал папа, ― не будем удивляться. Мы ведь договорились.
  ― Присядьте, ― предложил маме Шарипов. ― Съешьте сухарик.
  Усевшись на полку, мама стянула деревянные шлёпанцы и стала разминать ноги. Послышался стук.
  ― Что это? ― насторожилась мама.
  Постучали ещё.
  ― Стучат в дверь, ― сказал папа.
  ― Мистика какая-то, ― тихо проговорила мама. ― Я прошла поезд до самого хвоста. Никого не было. Шарипов, да гавкни ты уже, наконец, для приличия.
  ― Не понимаю, зачем? ― удивился пёс.
  ― Чтобы знали, что с нами собака и остерегались. Мы же не знаем, кто там.
  ― Ну, гав, ― нехотя сказал Шарипов.
  ― И всё?
  ― Гав! Гав-гав! Достаточно?
  ― Я открою, ― спрыгнув с полки, сказала я.
  ― Таня, осторожно. ― Папа поднялся, вооружившись свёрнутой в трубку газетой.
  Я открыла. За дверью стоял незнакомец в ярко-сиреневом пиджаке и таких же брюках. На вид ему было около пятидесяти. Голову украшала беспорядочная шевелюра с густой проседью, больше похожая на гнездо, под носом были точно такие же пышные и взлохмаченные усы. Ещё одной необычной и отличительной деталью его гардероба была обувь: сверкающие в электрическом свете туфли из позолоченной кожи. Было в нём что-то от фокусника.
  ― Кто вы? ― поинтересовалась мама.
  Поглядев на нас широко раскрытыми и слегка безумными глазами, незнакомец произнёс:
  ― Ни за что и ни при каких обстоятельствах не переключайте синий тумблер. Слышите?
  ― Простите, ― спросил папа, ― что за тумблер? Где он?
  ― Не знаю, ― ответил незнакомец, ― но если увидите, не троньте. Лучше обойти стороной. Иначе всем нам несдобровать. А теперь простите за беспокойство... Спокойной ночи.
  ― Стойте! ― опомнилась мама. ― Нам с вами надо поговорить.
  Но сиреневый незнакомец, будто не слыша, покинул купе. Быстро натянув деревянную обувь, мама потребовала, чтобы Шарипов шёл за ней: ей нужна охрана. Ссылаясь на неважное самочувствие, Шарипов сказал, что предпочёл бы остаться. Мама заметила, что до тех пор, пока он не обнаружил способности говорить, он ей нравился больше, и что природа мудро распорядилась, лишив домашних питомцев возможности озвучивать свою точку зрения, чтобы их хозяева не разочаровались. Выслушав обличительный мамин монолог, папа сказал, что пойдёт вместо Шарипова.
  ― Тогда скорей, иначе он исчезнет! ― поторопила мама.
  Я пошла с ними. Шарипову сделалось стыдно, и он бодро засеменил впереди семейства, виляя завитушкой хвоста и обнюхивая длинную ковровую дорожку в вагонном проходе.
  ― Туда! ― уверенно сказал он. ― Этот человек направился в соседний вагон.
  Мы поспешили.
  Скажу сразу: никакого незнакомца в золотых туфлях мы не нашли. Всё было так, как сказала мама: поезд оказался пустым, и мы неслись не известно куда.
  Папа вновь предложил не поддаваться панике, а просто пойти в купе и спокойно лечь спать: утро вечера мудренее. Что же касается непонятного синего тумблера, то мы его, конечно же, не тронем.
  ― Ведь так? ― обратился к нам папа. При этих словах он поглядел на нас с надеждой и в то же время лёгкой долей сомнения, словно не был вполне уверен в твёрдости наших обещаний.
  
  11. Красный тумблер
  
  Я проснулась от скрежета. Поезд тормозил. За окном сиял солнечный день. Мама с папой были на ногах.
  ― Лето! Самое настоящее лето! ― выглянув в окно, радостно оповестила мама.
  ― Какая-то станция. Или полустанок, ― стоя рядом с мамой, сказал папа.
  ― Татьяна, Шарипов, ― складывая постель, поторопила мама, ― встаём, не разлёживаемся. Кажется, приехали. Надеюсь, впереди нас ждёт самый настоящий отдых!
  ― Я тоже на это надеюсь, ― сворачивая матрас рулоном, добавил папа. ― Как-никак были заплачены деньги.
  Деревянный перрон был пуст. Мы вышли. Помимо сумки, папа нёс два пухлых пакета с зимней одеждой. Было тепло. Даже жарко. В нескольких метрах от железнодорожного пути, вблизи посыпанной гравием площадки было небольших размеров строение, вроде избушки. Зелёного цвета, с островерхой шиферной крышей. Под крышей крепилась вывеска с названием станции: "Мозговедческая".
  ― Интересное название, ― заметил папа.
  ― Гораздо интереснее и страннее было бы, ― возразила мама, ― если бы станция называлась, допустим, "Сосновый бор" или "Горные ключи". А так ― в самую точку. Но всё это ерунда. Меня сейчас гораздо больше волнует, где представитель фирмы. Нам его ждать или появиться сам?
  ― По-моему, это он, ― сказала я, увидав, как из зелёной избушки появляется мужчина... в ярко-сиреневом костюме и сияющих позолотой туфлях. Да-да, это был он, вчерашний незнакомец! Только на этот раз гладко причёсан на косой пробор. Когда он подошёл, я увидела, что его усы тоже причёсаны на одну сторону, туда же, куда чёлка. Несмотря на свой несколько диковатый вид, незнакомец в этот раз выглядел менее подозрительно. Широко и любезно улыбался. В его костюме я заметила дополнительное новшество: широкий, возможно, серебряный медальон на цепочке. Вглядевшись, я различила гравировку: мозговые полушария, вид в профиль, снизу колёса. Мозг на колёсиках. Должно быть, это символизировало тесное сотрудничество нейробиологии и туристического бизнеса.
  ― Здравствуйте, ― сказал сиреневый. ― Путешественники? Милости просим, милости просим!
  Он потянулся к нашей сумке, желая, по всей видимости, помочь, но, остановив его руку, мама не без строгости спросила:
  ― Скажите, пожалуйста, как такое возможно? Вчера вы были у нас в купе, а теперь вы вдруг тут. Что за странные фокусы?
  ― Кто? Я? ― в изумлении поглядел на нас сиреневый. ― Хотите сказать, я был в поезде? Вы уверены?
  ― Абсолютно, ― ответила мама.
  ― Вы просили не трогать синий тумблер, ― напомнила я.
  ― Но это невозможно, ― не согласился собеседник. ― Я почти неотлучно нахожусь здесь. Я представитель агентства. Кто же, если не я, будет встречать туристов?
  В общем, представитель агентства сказал, что это какое-то недоразумение: он в самом деле не знает, кто заявился к нам в его обличии. И про синий тумблер ему тоже ничего не известно. Затем, попросив у нас турпутёвку и документы, он сказал, что требуется небольшая формальность и быстренько убежал в избушку. Появился он оттуда через минуту, всё так же сияя улыбкой. Вернул документы и объяснил, что, если вдруг он нам понадобиться, его всегда можно найти здесь, на станции "Мозговедческая". При этом, спохватившись, он представился:
  ― Зовут меня Калохол Алохолович. Ваш покорный слуга.
  ― Калохол Ало... ― с сомнением произнесла мама. ― Вы уверены, что это ваше имя?
  ― Точно так же, как в том, что вы Людмила Ивановна Иголкина, ― живо отозвался Калохол, аккуратно поплевал на пальцы и пригладил усы на левую сторону. ― Кстати, важная инструкция перед тем, как ваш туристический отдых вступит в силу. Пожалуйста, не трогайте красный тумблер.
  Мы недоумённо переглянулись. Даже Шарипов.
  ― Такое впечатление, ― сказала я, ― будто у вас тут одни тумблеры. Так какой из них не трогать?
  ― Да, ― присоединился к моему вопросу папа, ― синий или красный?
  ― Я сказал: красный, ― вежливо повторил Калохол. ― Не трогайте его. Про синий ничего не знаю, я уже говорил.
  ― Что же такого должно случиться, если мы его всё-таки тронем? ― спросил папа.
  ― Этого сказать не могу. Не в праве, ― с сожалением произнёс Калохол. ― Просто не трогайте, и всё. Поверьте, так будет лучше.
  ― Ёфт Шарипов, что вы собираетесь делать? ― ужаснулась мама, глядя на то, как, нисколько не смущаясь, наш пёс задрал лапу.
  ― Как что? ― удивился Шарипов. ― То же, что делают практически все собаки, когда их выгуливают.
  ― Позволь тебе напомнить, любезный друг, ― продолжала мама, ― что, во-первых, мы находимся в чужой голове и делать тут всякие вещи нужно осмотрительнее, иначе это будет выглядеть невежливо, а, во-вторых, ты, кажется, обрёл дар речи. Тебе не кажется, что это, в некотором роде, обязывает?
  ― Не понимаю, ― продолжая стоять с задранной ногой, удивлённо выпучил глаза пёс.
  ― Мама хочет сказать, что ты теперь почти, как мы, ― пояснила я.
  ― Молодец, доченька, умница. Хоть кто-то не потерял способности рассуждать последовательно.
  ― Хорошо, я понял, ― ответил Шарипов. ― Пойду за угол.
  ― Итак, что же нас ждёт впереди? ― обернулась мама к Калохолу. ― Где море, где пляж?
  
  12. Стена
  
  ― Ваш отдых начинается там, за стеной, ― указывая в сторону, сказал Калохол Алохолович. Мы повернули головы вслед за его пальцем. Перед нами открывался очаровательный пейзаж: нависшее над горизонтом голубое небо, широкое поле, редкие деревца и убегающая вдаль полоска железной дороги.
  ― Стена? Где вы её увидели? ― не поняла мама.
  Калохол Алохолович попросил следовать за ним. Пройдя метров десять, мы увидели, что всё это ― и поле, и рельсы, и берёзки ― с большим искусством и в мельчайших деталях нарисовано на огромной стене. У этой стены не было ни конца ни края. Во всяком случае, мы не увидели, где она начинается и где заканчивается. Высоту её тоже трудно было определить. Но она была очень высокой. ОЧЕНЬ, просто высоченной. Не вру. Вершина её терялась где-то за облаками. Калохол принялся крутить рычаг.
  ― Сейчас откроется дверь, ― сказал он, ― и вы войдёте.
  Повинуясь движению рычага, в стене, вместе с куском пейзажа, со скрипом стала подниматься металлическая дверь. Когда она поднялась примерно на метр, Калохол, прекратив крутить, сказал:
  ― Скорее, входите. Выше, увы, поднять не могу, иначе застрянет. Ржавый механизм. Входите, не смущайтесь.
  Я поглядела в открывшийся просвет. По ту сторону стены был ещё один пейзаж, не слишком отличающийся от нарисованного. Только на этот раз к горизонту, помимо рельсов, извилистой лентой бежала покрытая асфальтом дорога с белой пунктирной полосой.
  ― Что нас там ждёт? ― наклонившись, поглядела вместе со мной мама.
  ― Пятизвёздочный отель плюс трёхразовое питание. Вечером, перед сном ― стакан сока. Любого, на выбор. Простите, чуть не забыл. Гостиничные талоны. ― Калохол протянул несколько картонок. ― Входите, входите, ― нетерпеливо добавил он, ― я должен за вами закрыть.
  Мама с папой, присев, прошли под дверью. Мы услышали скрип рычага.
  ― Постойте, ― поспешил сказать папа в неумолимо сужающийся просвет, ― как, в случае чего, с вами связаться? Прийти и постучать в эту дверь? Или как-то по-другому? Вы слышите? Почему молчите?
  Дверь опустилась.
  ― Чёрт знает что, ― разгибая спину, произнёс папа. На всякий случай он постучал по двери кулаком. Ноль реакции.
  ― Нет, мне всё это определённо не нравится, ― высказалась мама. ― Во всяком случае, всё меньше и меньше.
  Раздался звонок. Мы обернулись. На стене надрывался стационарный телефон. Мама схватила трубку.
  ― Да? ― сказала она. ― Это мы поняли, но куда идти? Вперёд, не сворачивая? Что? Поймаем такси? То есть там будет море и пляж, я так понимаю? Что значит, "вполне вероятно"? Слушайте, меня не устраивают подобные ответы. Говорите, пожалуйста, прямо. Кто кому платит за сервис, ― мы вам или наоборот? ― Мама растерянно застыла. ― Бросил трубку, ― объяснила она.
  ― Кто это был? ― спросила я.
  ― Алохол Анальгинович! И как теперь ему дозвониться? Чертовщина какая-то!
  ― Действительно, ― изучая телефонный аппарат, сказал папа, ― ни номерных кнопок, ничего. Этот телефон, по всей видимости, предназначен для односторонней связи. Людочка, что он тебе сказал?
  Мама ответила, что Калохол посоветовал идти по дороге. Пройти якобы нужно метров триста ― триста пятьдесят. Возможно, удастся поймать такси. Многоэтажное здание отеля мы увидим издали.
  ― Гена, это идея была изначально дурацкой, ― не успокаивалась мама. ― Зачем я только согласилась?
  ― Людочка, но ты ведь хотела попасть в голову. Как Достоевский, помнишь?
  ― Вообще-то, Зигмунд Фрейд. Я поторопилась с решением. Признаю.
  ― Я бы не стал делать поспешных выводов, ― почесав ухо, сказал Шарипов. ― Впереди могут ждать удивительные приключения.
  ― Да, но какие? ― парировала мама. ― Упасть с высокой горы или завязнуть в болоте ― тоже, своего рода, приключение. Но что-то мне этого не хочется.
  ― Мам, а ведь Шарипов прав, ― решив внести спокойствие, сказала я. ― На сколько у нас путёвка? Неделя? Семь дней приключений, какими бы они ни были, ― разве это не здорово?! Всё ведь понарошку, в чужом воображении. Ну же, родители! Не унывайте!
  ― Я бы так не сказала, ― заметила мама. ― С утра мы так и не позавтракали. У меня начинает сосать в желудке. И это совсем не понарошку.
  ― Хотите чипсов? ― предложил папа. ― Я взял пакетик. На всякий пожарный.
  ― О нет! ― категорично заявила мама. ― Это не еда, это отрава.
  ― А мы бы с Шариповым немножечко отравились, ― скромно вставила я. ― Шарипов, скажи?
  ― Гав!
  ― Глядите! Такси! Эй!!! Стойте! Подождите! ― кинулся папа в сторону дороги. С привычным для нас лаем Шарипов бросился следом. По дороге ехал жёлтый автомобиль. Заметив размахивающего руками папу, он остановился.
  
  13. А. С. Пампушкин
  
  Мы проехали вверх по холму... И увидели синий дорожный указатель:
  
  г. Кулички
  
  ― Что?!! ― воскликнула мама.
  Преодолев вершину холма, такси начало спускаться. Вместо пятизвёздочного отеля внизу, на дне широкой долины перед нами развернулась знакомая городская панорама. Я узнала здание торгового центра "Пегас" (у нас в городе его называют "свечкой"); левее, возле Бадаевского пруда сиял купол церкви. Лента реки сверкающим серпантином рассекала город надвое. Где-то там, недалеко от набережной, рядом с ДК и стадионом "Труд" должен стоять наш дом.
  ― Гена, что это? ― с обидой произнесла мама. ― Мы возвращаемся туда, откуда приехали?
  ― По-моему, кто-то слишком много думает о родных краях, ― недовольно высказался папа.
  ― Ты о ком, Генуся?
  ― О господине физруке. Или его забыли попросить, чтобы он просматривал перед сном фото морских пляжей, или... я не знаю... Возможно, его мозг отказывается впитывать другую информацию. Своими мыслями этот тип навечно застрял в Куличках.
  Не успели мы въехать в город, как на улице Чревачевского дорогу нам преградила толпа. Гремел оркестр: бил барабан и торжественно горланили трубы. Вперёд вышел высокий сухопарый дяденька в светлом костюме. На согнутый локоть он уложил пышный букет роз. Остановив наше такси жестом, он приветливо улыбнулся.
  ― Где-то я уже его видела, ― промолвила мама. ― Кто это?
  ― Наш куличовский мэр, ― ответил таксист, ― Мозжечков.
  ― Точно-точно, ― согласился папа, ― Олег Олегович. Я за него голосовал.
  ― Мам, кого они все встречают? ― разглядывая сквозь стёкла машины оркестр и других людей, спросила я.
  ― Боюсь ошибиться, ― ответил Шарипов, ― но, кажется, виновники торжества мы.
  ― Мы?! ― удивилась мама.
  Олег Олегович Мозжечков раскрыл дверцу.
  ― Людмила Ивановна? ― спросил он.
  ― Да, ― оставаясь в салоне, ответила мама. ― А что здесь случилось?
  ― Прошу вас, ― сказал мэр, ― выходите. Геннадий Степанович? Очень рад! А мы вас давно ждём. Всё готовилось к вашему приезду. Людмила Ивановна, возьмите, пожалуйста. Вам. ― Мозжечков вручил маме цветы.
  ― Что тут происходит? Что за грохот? ― поморщилась мама.
  Мэр сделал знак музыкантам. Трубы и барабан замолкли.
  ― Друзья! Куличовцы! ― обратившись к собравшимся, выкрикнул Мозжечков. ― Наши знаменитые путешественники вернулись! Встречаем их! Ура!
  ― Ура-а-а!!! ― радостно подхватили люди. Мозжечков захлопал. Все тоже захлопали. Оркестр вновь загрохотал. Мама зажала уши.
  Чуть позднее в сопровождении мэра и его помощника мы шли по центру Куличек. Молодой помощник, тоже в костюме, плёлся сзади. Нёс цветы и вещи. Из рассказа Олега Олеговича мы поняли, что наша семья Иголкиных ― известные путешественники.
  ― Слышал, планируете остаться здесь навсегда, ― сказал мэр. ― Что ж, разумное решение. Путешествовать бесконечно невозможно, всему есть предел, согласен.
  ― Вообще-то, у нас были другие планы, ― ответила мама. ― Мы собирались остановиться в другом месте.
  ― Где, например? ― спросил мэр.
  ― Ну, не знаю, ― замялась мама. ― Есть не менее живописные места. Города, курорты...
  ― Шутите? ― улыбнулся мэр. ― Всем известно, что кроме нашего города на земле больше ничего нет.
  ― Как так, ничего? ― спросила мама. ― Где же мы тогда путешествовали? По голой земле?
  ― Именно так, ― с самым честным видом отозвался мэр. ― Проехались по лесам и полям и вернулись назад.
  В конце концов, стало ясно, что, как правило, один раз в год наше семейство срывается с места и, повинуясь глубоко укоренившемуся инстинкту, совершает кругосветку. Мы ― патологические непоседы. (Вот уж не подумала бы!) При этом, отправляясь из пункта А (г. Кулички), мы неизбежно возвращаемся назад. Потому что пункта Б просто не существует в природе.
  Мы проходили через Печёнковский сквер. Это рядом с улицей Печёнковской. Сквер вымощен широкими бетонными плитами и обсажен по краям елями. В центре сквера, насколько я помнила, всегда стоял памятник Пушкину. Он был запечатлён в задумчивой позе, держал в опущенной руке шляпу-цилиндр и скомканные перчатки.
  ― Стойте! ― крикнула я. ― Что с Пушкиным?
  ― Где? ― завертел головой мэр. ― О каком Пушкине ты говоришь, девочка?
  ― Да вот же, ― показала я на памятник. ― Только это какой-то другой Пушкин, не тот. Что с ним?
  Мама с папой тоже нашли в памятнике изменения. Фигура изображала почти такого же курчавого и бакенбардистого мужчину, только вот с животом у него было что-то новенькое. Прославленный поэт сделался толстяком. Металлический живот свисал на пояс панталон, как у заядлого любителя пива и колбасок.
  На постаменте мы разглядели табличку:
  
  Александр Сергеевич Пампушкин
  Поэт и гурман
  Погиб от несварения желудка в поединке с куском телятины
  Годы жизни 1801 - 1839
  
  ― А-а, ― протянул Олег Олегович, ― вот кого вы зовёте Пушкиным! Но вы ошиблись. Пампушкин. Вот здесь, читайте. Наша краса и гордость! Вот что значит ― путешествовать слишком долго. Многое стирается из памяти. Забыть Пампушкина!.. Родные мои, ну как же?!
  От Олега Олеговича мы узнали, что поэт Пампушкин (конечно же, коренной куличовец) писал не о любви и природе, а в основном о еде. Сам он любил вкусно поесть, поэтому все его произведения в той или иной мере воспевают гастрономические утехи: борщи по старинному рецепту, кулебяки и кремовое мороженое.
  ― Кстати, ― сказал Мозжечков, ― можете послушать сами. Сейчас прозвучит фрагмент его стихов.
  Зайдя памятнику за спину, мэр показал небольшую приборную панель. На ней, как на электросчетчике, было три переключателя. Все разного цвета: красный, синий, зелёный.
  ― Обратите внимание, ― сказал Олег Олегович, ― здесь три тумблера. Но эти два мы не трогаем.
  ― Почему? ― спросил папа.
  ― Не знаю, ― ответил мэр. ― Строжайше запрещено.
  ― Кем?
  ― На это тоже не могу дать ответ. Не потому что не хочу, просто я действительно мало что знаю. Но вот этот тумблер, зелёный, вы всегда можете смело включать. Сейчас. Внимание...
  Олег Олегович коснулся зелёного выключателя. Щелчок.
  ― Теперь идите сюда, ― позвал он.
  Мы вновь глядели на слегка позеленевшую и обрюзгшую мордяху поэта. Рот на металлической голове медленно, как задвижка банкомата, раскрылся и оттуда глухим и скрипучим голосом старинной патефонной записи заговорил какой-то мужчина. Слегка подвывая, с тягучими интонациями он принялся читать:
  
  Я помню чудное мгновенье:
  Передо мной явился торт.
  Он был красив до одуренья!
  С цукатом, кремом... ―
  Высший сорт!
  
  ― Подлинный голос Пампушкина, ― пока длилось чтение, прошептал мэр. ― Был записан на фонограф в студии Шарля Кро.
  ― То есть француз? ― спросила мама.
  ― Кто? Шарль? Ну, кончено же. Тоже наш куличовский.
  ― Где же тогда Франция? ― не унималась мама.
  ― Людочка, ― выразительно поглядел на неё папа, ― мне кажется, мы задаём Олегу Олеговичу слишком много вопросов.
  Мне показалось, что папа всем своим видом хочет напомнить маме, что Кулички ― это не совсем Кулички и что мэр, разумеется, тоже невзаправдашний. Но мама не уловила намёка.
  ― Нет, я хочу знать, ― настаивала она, ― где Франция? Где отель Биарриц и Лазурный берег?
  Добродушно рассмеявшись, Олег Олегович ответил, что, конечно же, Франция тоже здесь ― в старой части Куличек, по ту сторону реки Мухомойки, на Левом Полушарии. Так здесь назывались берега реки: Левое и Правое Полушария.
  
  14. Запрещённый анекдот
  
  Свой дом мы нашли на старом месте: ул. Компрессорная 53. Мэр Мозжечков всё ещё находился с нами. Стоя во дворе возле лавочек, мы в недоумении разглядывали поблёскивающие, чёрные стены пятиэтажки.
  ― Что-то он как-то весь потемнел, ― сказала я.
  ― Его что, перестроили, пока нас не было? ― спросил папа.
  ― Нет, ― ответил мэр, ― строительный материал всё тот же: каучуко-пенопластовая резина. Ну, а то, что он слегка потемнел и запылился... Возможно. Надо отдать распоряжение коммунальщикам. Пусть влезут на подъёмник и пройдутся влажными тряпочками.
  ― То есть, ― спросила мама, ― наш дом резиновый?
  ― Конечно, ― ответил мэр. ― Всегда был таким. Хочу напомнить, что район улицы Компрессорной, а также Перловая и Старые Пыжи являются сейсмически опасными зонами.
  ― Здесь бывают землетрясения?!
  ― Периодически. Но мы справляемся.
  ― Странно.
  ― Под землей сидит наш специалист, Аверьянов, и всем распоряжается. Там, в шахте сейсмическая станция.
  ― Значит, нас время от времени трясёт?
  ― Потрясывает. Но, как видите, это неопасно. Дом вибрирует, но не рушится. Мебель в вашей квартире ― а также холодильник, телевизор и тэ дэ, ― всё намертво присобачено к полу специальным клейким составом. В крайнем случае, когда начнёт трясти, вы просто будете подскакивать на резиновом полу, ударятся о потолок и лететь обратно. Это не больно: стены и потолок мягкие. Да что я рассказываю, вам ведь всё известно!
  ― Но там же мебель, ― возразила мама. ― Можно удариться и наставить синяков.
  ― Ну вот, снова приходится напоминать, ― улыбнулся мэр. ― Мебель тоже резиновая. Людмила Ивановна, всё просчитано и очень удобно. Простите, ― добавил он, окунув руку во внутренний карман пиджака, ― на всякий случай, если во время путешествия вы подзабыли... Это шаблон. Распечатанный образец. ― Он показал сложенную записку.
  ― Что это? ― развернув бумажку, спросила мама. ― "Лысый заходит в парикмахерскую..." Чушь какая-то!
  ― Ну-ка, ― потянулся рукой отец, ― разреши. ― Взяв записку, он принялся внимательно читать.
  ― Там анекдот, ― пояснил Олег Олегович. И тут же, приложив палец к губам, перешёл на опасливый шёпот. ― Только тсс! Мы не должны не то что повторять этот анекдот, даже думать о нём нельзя. Не рекомендуется.
  ― Иначе что? ― спросила мама.
  ― Это как-то связано с землетрясениями. У сейсмолога Аверьянова своя теория. Но о ней как-нибудь потом. Пока же прошу ― заучите анекдот наизусть и ни за что не пересказывайте. Не думайте о нём. Просто запомните. Сможете?
  ― Как сказать, ― засомневалась мама.
  Изучавший всё это время записку, папа наконец подал голос.
  ― "Лысый заходит в парикмахерскую, ― прочёл он, ― и говорит: "Доктор, у меня болит колено. Что делать?"" Вы сказали, это анекдот?
  ― Да, ― согласился мэр. ― Неужели не смешно?
  Бережно пригладив на голом темени одинокую прядь, папа с достоинством ответил:
  ― Нет.
  ― Ну, понимаете... ― постарался объяснить Олег Олегович. ― Как бы вам подоходчивей... Лысый...
  ― Так?
  ― Заходит...
  ― Допустим.
  ― В парикмахерскую...
  ― И?
  ― В том-то и дело, Геннадий Степанович, поймите, он совершенно не похож на вас. У вас прекрасная, элегантная причёска. А тот лысый, который в анекдоте...
  ― Ну?
  ― Он лысый полностью. Ну, то есть совсем. Как коленка, понимаете?
  ― Пап, это такая разновидность юмора. Абсурд. Чем бессмысленней, тем смешнее.
  ― Я понял, но где смеяться? Почему он спрашивает про какого-то доктора? Он же в парикмахерской.
  ― Генусь, успокойся, ― произнесла мама. ― В чём шутка юмора, я объясню тебе потом. А вы, пожалуйста, растолкуйте ― почему этот анекдот нельзя пересказывать? Что в нём такого? Мы только что, можно сказать, разобрали его по косточкам, и...
  Мама недоговорила. Из-под земли донёсся гул. Он приближался. И тут мы ясно почувствовали, как земля под ногами пошла волнами. Как море. Олег Олегович предусмотрительно присел.
  ― Видите? ― пересиливая нарастающий шум, крикнул он. ― Этот анекдот крайне опасен. У нас в городе он строго запрещён. Позже объясню, в чём дело. Скомкайте бумажку, уничтожьте её! Ещё лучше съешьте и проглотите!
  ― Спасибо, ― расставив руки, как канатоходец, ответила мама, ― мы не голодны. ― Одной рукой она нащупала мою ладошку, а другой коротким движением поправила сползшие на кончик носа очки. Я поглядела на дом. Он вихлялся, как танцор. Мирно отдыхавшая до этих пор на крыше, стая ворон вспорхнула и недовольно загалдела. Окна дома то растягивались, то сужались ― в зависимости от того, в какую сторону гнулось здание.
  Меньше чем через минуту всё закончилось. Гул стих, беззаботно зачирикали воробьи.
  ― Ну так что, ― выпрямляя ноги и поправляя воротничок, сказал Мозжечков, ― поднимемся к вам в квартиру? Я провожу, вы не против?
  Мама приложила к домофону магнитный ключ. Никакого результата.
  ― Не тот ключик, -- сказал мэр. ― Возьмите, вот ваши настоящие ключи. ― Взяв у помощника позвякивающую связку, он передал её нам.
  В квартире, на первый взгляд, ничего не поменялось. Всё знакомо до мелочей. Лыжи в углу, брошенная на спинку стула кофта в моей комнате... Казалось, мы только что вышли. Хотя мебель, похоже, действительно была из резины. Я потрогала: мягкое, мнётся.
  С выключателями на стенах тоже кто-то поколдовал. Они стали тройными. Точно так же, как на памятнике Пампушкину: красный, синий, зелёный. Под красными и синими переключателями была наклеена полоска тетрадного листа. На ней маминым почерком было написано:
  
  Осторожно! Не трогать!
  
  ― Неужели это писала я? ― не поверила мама.
  ― Похоже на то, ― ответил папа. ― Наша квартира, значит, мы и написали.
  Мама с папой (а за ними Мозжечков) ушли в кухню. Я осталась в прихожей. Стала причесываться перед зеркалом. Шарипов крутился рядом и всё обнюхивал. Вдруг над самым ухом я услышала вкрадчивое шипение.
  ― Девочка, ― заговорил кто-то, ― не слушай никого. Включи красный тумблер. Попробуй.
  Я посмотрела в зеркало. Из-за плеча выглядывал помощник мэра. Нагнувшись, он уставился мне прямо в глаза. Я попятилась. Шарипов принял боевую стойку.
  ― О чём вы? ― спросила я. ― Зачем вы мне это предлагаете? Вы ведь знаете: опасно.
  ― А ты пробовала?
  ― Нет. Даже не хочу, не предлагайте.
  ― Тогда откуда знаешь, что опасно? Так говорят? А сами они знают? Нет. Подумай над этим, Таня. Я знаю: когда-нибудь ты не выдержишь и всё равно сделаешь это.
  ― Я расскажу о вас Олегу Олеговичу.
  ― А я скажу, что ты обманываешь.
  ― А если найдётся кому подтвердить? ― вклинился Шарипов.
  ― Тогда я сделаю это сам! ― Протянув руку, помощник коснулся красного выключателя.
  ― Нет! ― едва не вскрикнув, попросила я. ― Не надо. Не делайте этого. Пожалуйста.
  ― Что, испугались? ― захихикал помощник.
  Появились родители и Олег Олегович. Я решила пока ни о чём не говорить. Хотелось во всём разобраться самой: что же такое с этим загадочным тумблером?
  ― Гена, ― проводив гостей, сказала мама, ― сейчас мы все пообедаем... Если, конечно, котлеты, которые я оставляла, не превратились в резиновую подошву... Итак, мы сейчас быстренько перекусим, и я хочу, чтобы ты нашёл нашу машину и немедленно отвёз нас в Москву.
  ― Но, Людочка, нам же ясно сказали...
  ― Мало ли что сказали? ― отрезала мама. ― Генуся, надо. Я должна отсюда уехать. Пойми, у меня заслуженный отпуск. Но сначала ― Москва. Там всё выясним.
  
  15. Кулички forever
  
  Наша машина была в полной сохранности. Дожидалась на парковке. Мы боялись, что она тоже из какого-нибудь каучуко-пенопласта, но ничего, обошлось.
  Никаких указателей, оповещающих, что где-то там ― Москва, нам не встретилось. Но папа знал, куда ехать. Мы выехали за пределы Куличек. Дорога вела на запад. Проехав немного полями, мы миновали небольшую рощицу... Снова поле, снова холм... И синий знак-указатель:
  
  г. Кулички
  
  ― Что за издевательство?! ― вскипела мама. ― Гена, ты правильно едешь?
  ― Подожди, дай взобраться на холм, ― попросил папа и добавил газу.
  С вершины холма открылась знакомая картина: пересечённый Мухомойкой, родной городок.
  ― Разворачивайся, ― распорядилась мама, ― едем обратно, на восток.
  ― Но Москва западнее, ― напомнил папа.
  ― Это в твоей голове она западнее, ― возразила мама, ― потому что ты не спал на уроках. Может быть, у господина Клюшкина по географии было "два".
  Получалась странная штука: куда бы мы не ехали ― на восток или на север с югом ― всюду за холмом нас поджидали Кулички.
  ― Долгожданный отпуск, ― мрачно высказалась мама. ― Прекрасно, нечего сказать!
  Шарипов хихикнул.
  ― Что смешного, я не понимаю?! ― накинулась на него мама.
  ― Мы только что совершили ещё одно кругосветное путешествие, ― ответил Шарипов.
  Мне это показалось забавным. Я расхохоталась. Папа тоже немного посмеялся. А мама, криво улыбнувшись, сказала, что раз уж так, то придётся, видимо, отправиться в резиновый дом и там переночевать. Завтра будет видно, что к чему.
  Однако назавтра ничего не изменилось. Мы сделали ещё одну попытку вырваться из города, но... Посёлка Хрумичи в пятнадцати километрах от города, где жили дед с бабушкой, тоже не оказалось. Мы постарались отыскать разрисованную стену, за которой скрывалась наша единственная связь с внешним миром, таинственный Калохол, но это тоже ни к чему не привело. Гигантская стена, которую невозможно перенести или бесследно разрушить в течение одного дня, исчезла, будто её никогда не было. Мама сказала, что у неё вот-вот начнётся паника. Но папа ответил:
  ― Людочка, ты же психолог. Расслабься. Посчитай до десяти.
  ― Генуся, ― сказала мама, ― чтобы сделать вид, будто ничего не происходит, мне придётся считать до миллиона.
  Так прошёл день, другой... Мы надеялись отыскать хоть какие-то следы физрука Клюшкина, но, как и следовало ожидать, результатов это не принесло.
  Семь дней отпуска пролетели мухой. Вслед за этим прошло лето, наступила осень... А мы всё жили и жили в резиновом доме по улице Компрессорной 53. Заботливо отложенные папой деньги в заначке (которые приходилось менять как валюту в местном банке), таяли, словно сон. Так сказала мама: "Наши деньги улетучиваются, как приятный сон. Кошмар!"
  ― Что же делать? ― спросила однажды мама.
  ― Может, стоит пойти на работу? ― предложил папа. ― Иначе вскоре нам не на что будет питаться.
  ― Вот уж не думала, что в чьей-то голове снова придётся работать. По идее, нам здесь сразу надо было назначать пенсию. За вредность.
  Но делать нечего ― мама отправилась на фабрику по производству тапочек, где работала до того, и её, как известную путешественницу да ещё к тому же отличного психолога, приняли с распростёртыми объятьями. Работа на фабрике тапочек была нервная: люди занимались сложным, кропотливым трудом, поэтому там всё время требовался психолог.
  Папа тоже пошёл на старое место: экспериментальное предприятие "Орфей", выпускающее педальные арфы. Папа подчитывал доходы и убытки от производства и продажи этих сладкозвучных инструментов.
  Ёфт Шарипов остался сторожить дом и смотреть телевизор, а меня отправили в школу.
  Это была общеобразовательная средняя школа Љ 3. Я посещала её с самого первого класса, но только не здесь, это ясно. Поскольку зимние каникулы в голове Валерия Павловича легко превратились в летние, я сразу перескочила в шестой класс. Одноклассники были прежними, я знала всех до одного; но всё же это были не они. Скорее, их копии. Не заметила я только одной ученицы: Задавакиной. (О ней позже. Вы поймёте, почему её не было.)
  Ко мне относились, как к дочери путешественников. Однако особой популярности в классе мне это не прибавило. Во мне по-прежнему видели странную толстую девочку. То, что я несколько раз совершила кругосветку, вызывало восхищение, скорее, у учителей. Вообще, я заметила, что ненормальными здесь, в голове, казались в основном взрослые. Дети вели себя более-менее привычно.
  На уроках изучались странные предметы. "География города Кулички", "Древняя и новейшая история Куличек"... Была даже "Куличовская математика". На этом уроке мы решали самые заурядные примеры и уравнения, но задачки были своеобразные. Например, по условиям одной задачи пешеход выходил из Куличек со скоростью 5 км в час и терялся в бесконечности, потому что... Ну, вы, наверное, догадались.
  Сведения по истории тоже отличались оригинальностью. В учебнике говорилось, что город Кулички основал Юрий Долгоносик. (Ну, разумеется ― если где-то там, в моем мире Долгорукий основал Москву, то почему бы другому Юрию тоже что-нибудь не основать.) Дальше было совсем интересно. Сплошная мешанина. Вот рассказ о войне с французами 1832(!) года.
  Из учебника следовало, что военачальником французских войск в то время был некто Бонапарт. Так, допустим. С этим в порядке: похоже на правду. Но дальше сообщалось, что этого человека прозвали Наполеоном из-за его пристрастия к определенному сорту тортов. И вот однажды, когда война была в самом разгаре и ни одна из сторон не хотела уступать, хотя были истощены практически все ресурсы, в штаб русских войск заявился поэт Пампушкин и сказал: "Я знаю слабое место французов". "Что же это за место?" ― спросил у него фельдмаршал Суворов. "Лишите Бонапарта его любимых тортов, и через недельку-другую он и его армия объявят капитуляцию".
  Выяснилось, что торты (по особому старинному рецепту) выпекаются в новой части Куличек, на Правом Полушарии, а на том берегу Мухомойки, где жили французы, существуют лишь жалкие подобия. Поэтому предводитель французских войск всегда заказывал торты у русских. Поставки кондитерских изделий не прекращались даже во время войны. И тогда, как утверждали куличовские исторические хроники, фельдмаршал Суворов запретил поставлять на неприятельскую сторону торты, а своим солдатам и офицерам скомандовал: "Ребята! ― крикнул он свои звонким петушиным голосом. ― Чудо-богатыри! Садимся на берегу и устраиваем чаепитие!" Военные уселись, были привезены слоеные торты, и начался пир.
  В это же самое время Бонапарт, которому за завтраком не удалось съесть ни кусочка "наполеона", поглядел в подзорную трубу и увидел, что русские войска преспокойно сидят и объедаются его любимым лакомством. У Бонапарта потекли слюнки, он вызвал к себе генералов и тут же продиктовал коммюнике.
  В конце концов русские и французы договорились: объединиться в один город, сохранить старое название (Кулички) и жить мирно до скончания веков. А Пампушкин тут же настрочил по этому поводу поэму, которая начиналась так:
  
  ― Скажи-ка, дядя, ведь недаром
  Клубится свежий крендель паром
  И дышит ароматным жаром
  Французский круассан?
  Ведь были же у нас застолья,
  Там пировал Жан-Жак и Толик,
  И ели до кишечных колик,
  И пили квас + сидр!
  
  А вот небольшой отрывок из учебника куличовской географии. Раздел "Геология". Здесь, кстати, объясняется почему нельзя рассказывать анекдот про лысого.
  
  В 1987 году, в мае месяце, парикмахер Леонид Федосеевич Крипштейн сидел на своём рабочем месте и скучал, обмахиваясь полотенцем и отгоняя мух. Посетителей не было. Надо вам сказать, ребята, что помимо стрижки Леонид Федосеевич увлекался также сбором анекдотов. Хотел собрать все известные анекдоты в одной книжке и выпустить её большим тиражом. Кроме того, Леонид Федосеевич сам занимался сочинением анекдотов, и иногда это у него получалось.
  В тот самый день в парикмахерскую вошёл человек. Это был мужчина средних лет, в рубашке с коротким рукавом и шляпе в мелкую дырочку. Войдя, он сдёрнул шляпу с головы и спросил... Впрочем, не важно, что спросил вошедший ― Леонид Федосеевич не придал этому особого значения. Его поразила важная деталь. Мужчина был лысым. Ни волосинки, ни пушка. И тогда в уме Леонида Федосеевича сам собой сложился новый анекдот. Полностью приводить его не стоит: чревато. Но вы, ребята, можете спросить о нём у родителей. Они знают. Выучите его и больше никогда не вспоминайте.
  Тем же вечером, после работы Леонид Федосеевич записал сочинённый им анекдот в специальную тетрадь. И в ту же самую ночь, 20 мая 1987 года, в Куличках разразилось землетрясение.
  Утром подземные толчки повторились. Сейсмолог Аверьянов ломал голову над причиной сейсмической активности. Насколько ему было известно, в последний раз Кулички трясло во времена Рюрика, который приказал всем танцевать в честь победы над шведами. Тогда земля содрогнулась от топота множества ног.
  Минутой позже на сейсмическую станцию вбежал парикмахер Крипштейн и сказал, что знает, почему земля трясётся. Он передал предшествующие события: вчера он записал анекдот, прочёл его и сам же посмеялся... И началось!.. Не придав этому значения, проснувшись по утру, парикмахер Крипштейн вновь раскрыл тетрадку... Именно тогда были зафиксированы повторные толчки.
  Сейсмолог и парикмахер провели эксперимент: прочли анекдот и стали ждать. И тогда Кулички встряхнуло трижды.
  Аверьянов распорядился перенести сейсмическую станцию под землю. В глубинах земной коры он стал изучать ― отчего безобидный и, будем откровенны, не слишком остроумный анекдот так действует.
  Позднее, отправляя с почтовыми земляными червями письменные отчеты, Аверьянов поделился с руководством Куличек соображениями. Он предполагал, что в самых нижних слоях земной коры живёт великан. Большим умом он не отличается, иначе он откликался бы на любую другую остроумную шутку, но анекдот про лысого по какой-то причине пришёлся ему по вкусу. Аверьянов нарочно зачитывал сквозь громкоговоритель все анекдоты из тетрадки Крипштейна. Ни один из них не вызвал ни малейшего колебания геологических пластов. Но анекдот про лысого... Само собой, напрашивался логичный вывод: землю трясёт смеющийся великан. Ведь сама земля не может смеяться, верно?
  Так была открыта причина сейсмической активности в наших родных Куличках. Будьте осторожны, ребята, не рассказывайте слишком много анекдотов! Иначе придёт великан и заберёт вас под землю. Думаете, такого не может быть? Что ж, поговорите об этом с сейсмологом Аверьяновым.
  
  Учить такие уроки было легче лёгкого. Тем более, я заметила ― когда тебя вызывали к доске, можно плести всякую несусветную чушь. Например, про то, как Ганнибал на боевых слонах, обутых в коньки, завоевал Антарктиду. Или про то, что совсем недавно учёными-филологами была открыта дополнительная, тридцать четвёртая буква русского алфавита, которой дали название "ё-моё". Как ни странно, всё прокатывало: выслушивая мой "научный" бред, учителя вдумчиво и согласно кивали, а в конце ставили мне "пять" или "четыре". Такая учёба мне нравилась! Но всё равно ― ужасно хотелось назад, домой. И не только мне. Помимо прочих, повседневных дел, мои родители не уставали строить планы побега из внутренней вселенной физрука.
  Маму, кстати, тоже удивляло ― почему её всегдашней занозы и соперницы нигде не видать. Соседи и коллеги по работе вроде на месте, а Букашкину будто удалили клавишей "delete". При этом, осыпаемый кистями рябины и листвой, её джип проторчал у нас под окнами практически целый август.
  ― Гена, ты заметил? ― как-то раз не без самодовольства спросила мама. ― Я совсем забыла о сигаретах. Нисколечко не тянет. Хоть какая-то польза от пребывания здесь.
  Однако совсем скоро, ночью сладко спавшие родители вынуждены были резко подскочить. К нам в дом (точнее, в окна) стучалась судьба. И стучала она вступлением из Бетховена: па-ба-ба-баммм!!!
  Здесь я, пожалуй, прервусь. Уступлю место одной своей знакомой. Пусть расскажет сама, что случилось с ней и её досточтимым семейством.
  
  16. Между Паттайей и "верхней конечностью"
  (рассказ Маши Задавакиной)
  
  Вау! Круто! Можно начинать, да? Ладно, ок. Короч, я ― Мэри. Знаю, Иголкина про меня всякого наболтала. Но она типа того, слегка помешанная. Не верьте ей. Во всём остальном, так уж и быть, верить можно, но вот насчёт меня...
  Короч. Было так. После того, как я узнала, что Танюха собирается в голову Тузика, я подумала: "Ладно, ок. Я с родаками поеду в Таиланд, а она..." Слушайте, но такого точно никто никогда не делал. Я, во всяком случае, не слышала. Получается, она станет круче меня? Ну, нет! Этого я допустить не могла.
  В общем, я решила проверить. Пока мои мамусик с пападрилом паковали чемоданы и думали, что вскоре отправятся в Таиланд, я нашла по старому телефонному справочнику адрес Тузика и...
  Он был в трусах и футболке с каким-то кренделем в мотоциклетной каске. Сверху была надпись:
  
  Ю. А. Гагарин
  "Поехали!"
  
  При этом он что-то жевал. Не тот, что на футболке. Другой, в реале.
  ― Задавакина? ― пропустив пищу в желудок, спросил физрук. ― Тебе чего?
  ― Валерий Павлович, ― сказала я, ― вы не могли бы пригласить меня в дом? Невежливо держать женщину за дверью.
  Короч, вошли. В прихожей на гвозде болтались рукавицы для бокса. Я сразу с порога заявила:
  ― Ваша голова в самом деле открыта для всех желающих?
  Сначала он отнекивался, но затем, когда я сказала, что мне всё известно, признался, что действительно работает в турфирме: типа внештатный сотрудник. Я сказала, что он должен назвать мне телефон турфирмы: я собираюсь уломать родаков, они сдадут путёвку в Таиланд, и...
  ― Мы поедем к вам в голову, Валерий Павлович. Агась? Мне кажется, это будет круче. Вы ведь не против, да? Мы же не бесплатно.
  Клюшкин упёрся. Стал бубнить про какие-то условия в договоре, из-за которых он типа не имеет права впускать в свою верхнюю конечность больше чем одну семью за раз... Я предвидела такой вариант. Поэтому объяснила, что семьи бывают малодетные и наоборот. А бывают ещё многобабушковые и многодедушковые. Если по договору в голову может влезть только одна семья, то в чём, собственно, проблема? Иголкиных трое. Нас, Задавакиных, тоже три. Итого шесть. Что, не бывает таких семей? Тузик согласился, но сказал, что Иголкины и без того протащили с собой собаку. Шесть человек, да ещё плюс собака ― это для него too much.
  ― Я не могу свободно, как человек, отдыхать, ― канючил он. ― Всё время что-то щекочется. И чешется! Я имею в виду, там, в голове. Будто ползают муравьи.
  ― Может, тараканы?
  ― Или тараканы. Или мелкая надоедливая псина, которая роет там ямки. Представь, Задавакина, что это за пытка ― когда чешется внутри башки. Я пробовал почесать через нос, веточкой от веника... Дохлый номер.
  Меня его проблемы не колыхали, поэтому я применила план Б.
  ― Валерий Павлович, ― дипломатично сказала я, ― хотите знать, зачем Иголкина отправилась к вам в голову? Помните, вы как-то сказали, что за год по физре ей грозит неуд? Так вот, она хочет найти там классный журнал и поставить сама себе по вашему предмету "пятак".
  ― Она тебе так сказала?
  ― Агась. И знаете, я могла бы её остановить. Доверьтесь мне. Я стану вашими внутренними глазами и руками. Мы сцапаем её в момент преступления. Супер, да?! Но для этого я и мои родители должны оказаться у вас в голове. Кстати, если у вас в мозгах чешется, я могла бы их слегка поскрести. Рожком для обуви. Или специальным ёршиком. Для посуды.
  ― Правда?
  ― Правда что? То, что я обещаю почесать вам мозг?
  ― Да.
  "Агась, щас! Бегу, аж спотыкаюсь!" ― подумала я. Но чисто на словах, ртом сказала:
  ― Клянусь святой Барби и Вечным Шопингом!
  Дома я сказала, что поездка в Паттайю отменяется: в школе нам всем дали задание ― пока есть такая возможность, отправиться вместе с родителями в путешествие по головам учителей. Это типа для налаживания понимания между преподами и учениками. Короч: нам выпал физрук. "Делайте, что хотите, ― заявила я, ― но мне надо. Иначе влепят за год "два", я пойду по сколькой и кривой дорожке и превращусь в бомжа".
  ― Ты хочешь, чтобы я отменила поездку на море, отказалась от загара и поехала в голову какого-то физрука? ― уставилась на меня мамусик. Я увидела, как она вздёрнула и поломала бровь. Это значило, что умасливать её придётся долго и креативно. Возможно, придётся пустить слезу. Проверенная опция.
  ― Зая, ― встрял пападрил, ― давай разберёмся.
  ― Вовик, в чём разбираться? ― психанула мамусик. ― Тупая идея и тупая голова. Делайте, что хотите, а я еду загорать. Я купила крем для загара и купальник. Где мне всё это использовать? Представляю себя в купальнике в голове какого-то там... Буэээ! Даже подумать стрёмно. Конячий бред!
  ― Галюня, ― не сдавался пападрил, ― учителя ― мегеры. Они вкатают ребёнку неуд. Она станет бомжом, она ведь сказала. Ты хочешь? Я нет.
  Короч. Родителей я уломала. Осталось телепортироваться в тыкву Тузика, потусоваться там какое-то время, затем вернуться и первой, не дав слова Иголкиной, рассказать, где я была на каникулах. Все посохнут от зависти! И я снова буду выглядеть крутецки.
  Цена на путёвку приятно удивила. Особенно радовалась мамусик. Отобрала у пападрила то, что удалось сэкономить, и купила ещё один купальник. Нам обещали, что в башке у Тузика тоже будет море. Теплее, чем на юге.
  В лаборатории на нас направили мегакрутую штуку... Блеснул луч... Нас всосала чёрная дыра туннеля.
  Мы ехали в поезде. Мамусик пыталась найти проводника, чтобы заварить китайский чай для похудения, но поезд оказался пустым. Ни одного пассажира. Как в ужастиках. Мегажуть!
  Утром прибыли на вокзал. Я глянула в окно и увидела под крышей круглые часы. От шока мой язык прилип к челюсти.
  ― Ма, па... ― позвала я. ― Это типа что?..
  ― Чтоб меня пергидролем!.. ― ахнула мамусик. ― Это ж Кулички! Вовик, куда вы меня завезли? Я сейчас устрою истерику!
  ― Зая, ― ответил пападрил, ― если собираешься устроишь истерику, то я тоже подыму такой кипиш, мало не покажется. Думаешь, я в восторге?
  ― Это всё она! ― ткнула в меня пальцем мамусик. ― Что мне делать с купальниками?
  ― Подумаешь, проблема! ― сказала я. ― Сделаешь парочку селфи и выложишь в "Одноклассниках".
  ― Машка! ― взвизгнула мамусик. ― Не оголяй нервы! Растерзаю и не склею!
  Короч. Прошвырнулись по городу. Кое-что изменилось. Особенно наш дом. Он стал мягким. Нашли наш джип. Пападрил почистил его щёточкой от всякой шняги. Да, забыла добавить: стояла осень, учебная пора. В общем, мало интересного. Скучный человек физрук и в голове у него уныло и муторно. Но я надеялась, что пять дней отпуска просвистят, как молочный коктейль в трубочке, а затем я спокойненько вернусь в класс и первой обо всём расскажу.
  
  17. Бывшие соперницы заключают союз
  
  Ну-ну, помечтай, помечтай!.. Привет, это снова я, Таня. Восторженный пыл одноклассницы я остудила чуть позднее, в приватной беседе. Пока же хочу вернуться к той ночи, когда я мои родители услышали под окном тревожный сигнальчик от немецкого дедушки Людвига.
  Галине Викторовне Задавакиной среди ночи захотелось маринованного имбиря. В холодильнике имбиря не оказалось. Поэтому она отправила Владимира Петровича, своего мужа, в круглосуточный супермаркет. Они долго ругались и спорили: идея с ночным походом в магазин казалась Владимиру Петровичу дикой. В конце концов, он сдался.
  Выйдя во двор, он завёл машину и случайно, локтем задел кнопку сигнала. Вот тогда-то и прозвучало "пабабабам".
  Мои мама и папа быстро оделись и вместе со мной отправились к Задавакиным. Там всё выяснилось. Произошла встреча туристов и земляков.
   Оказалось, что никакой станции "Мозговедческой" Задавакины в глаза не видели. Калохол Алохолович на их пути тоже не попадался. Хотя им была обещана встреча с представителем турфирмы.
  Маме и папе показалось странным, что Задавакины сдали путёвку в Таиланд буквально на днях.
  ― То есть, ― спросила поражённая мама, ― там, у нас дома всё ещё зима?
  ― Представь себе, ― ответила Галина Викторовна. ― Фантастика, да?
  ― Значит, всё это нам только привиделось? То, что мы с Генусиком и Танюшкой живём здесь уже более двух месяцев.
  ― Это всё Машка, ― пылая гневом, сказала Галина Викторовна, ― она меня подбила. И где я теперь должна загорать?
  ― Генуся, ― требовательно поглядела на отца мама, ― где мы обе должны загорать? У меня тоже были свои планы.
  И пока папа соображал, что ответить двум разъярённым дамам, вернулся Владимир Петрович и привёз мочёный имбирь. Моя и Машкина мамы поужинали и решили временно (а может, навсегда) заключить перемирие. Они больше не были соперницами, они были подругами по несчастью.
  Пока родители сидели в кухне, и оттуда доносились жаркие споры и обсуждение планов, мы с Машуней заперлись у неё в комнате. Я рассказала про школу ― что там за ученики и какие порядки.
  ― Как настроена? ― спросила я. ― Будешь туда ходить или нет?
  ― А надо?
  ― Вообще-то, я уже в шестом классе.
  ― Ну, если только по приколу. Так как, говоришь, называется новая буква алфавита?
  ― Я её выдумала. Учителя, скорее всего, уже забыли. У меня вообще такое впечатление, будто у них в одно ухо влетает, в другое вылетает.
  ― Значит, тут всё ненастоящее?
  ― Трудно сказать. Как будто бы да и как будто нет. У нашего Тузика, как оказалось, довольно своеобразное мышление.
  ― Говори, пожалуйста, проще, а то шпаришь, как по книжке про девятнадцатый век. Я всё-таки девушка современная.
  ― Современная или примитивная?
  ― Ни черта не поняла, но чувствую, подкалываешь. Иголкина, прекращай. На меня это не действует, ты знаешь. Мой статус по жизни всё равно круче, чем у тебя. И кстати, когда вернемся назад, я расскажу о путешествии первой. Поняла?
  ― Всё-таки надеешься?
  ― Не волнуйся, мамусик с пападрилом найдут способ выкрутиться. Заплатят, кому надо, и мы потутукаем обратно через туннель. А вы останетесь здесь и будете работать со своей мамуськой на фабрике тапочек. Да шучу, не парься! Поедете с нами, так и быть.
  Вот они, плоды воспитания. Я строила вокруг создавшегося положения теории и не могла отделаться от сомнений; Машуня же, в отличие от меня, была убеждена, что достаточно сунуть кое-кому необходимую сумму, пострелять кокетливо глазками, и всё будет ок. Признаться, я даже слегка позлорадствовала, когда пролетел сентябрь, а Задавакины всё ещё жили по соседству. Боже, какая я злюка! Ужасно неловко. Узнав об этом, мама сказала:
  ― Танюша, ты человек? Так?
  ― Так.
  ― Значит, тебе не чуждо ничто человеческое. Успокойся. Немножко позлорадствовать над тем, кто долго ходил, задрав нос, а затем плюхнулся в лужу, это в порядке вещей. Поняла? Это заложено в нашей психике. Другое дело, что не надо на этом зацикливаться. Если найдёшь в себе силы, протяни руку и помоги тому, кто завяз в грязи.
  ― Да? А он нарочно возьмёт и спихнёт тебя туда, где только что сидел сам.
  ― Всё может быть, не отрицаю. В таком случае, запомни это, и больше никогда такому человеку не помогай. Пусть в следующий раз выкарабкивается сам. А ты поможешь тому, кто более достоин.
  ― Всё ещё ничего не придумали?
  ― Ты о чём? О побеге из Куличек?
  ― Да.
  ― Нет, всё в процессе. Но мы с папой думаем. Всё наладиться, потерпи.
  ― Да я, честно говоря, сильно не страдаю. Что там Кулички, что здесь.
  ― Да, но там, помимо Куличек, есть Москва, Лондон и Тель-Авив. А тут раскормленный Пампушкин и прочая чертовщина. В общем, терпение, доченька, успокойся.
  ― Мам.
  ― Да?
  ― У тебя не было желания включить красный тумблер? Просто так. Узнать, что будет.
  ― Таня, не смей. Учись подавлять некоторые импульсы. А ещё лучше займись сублимацией. Имеется в виду, почитай, позанимайся аэробикой... Тебе, кстати, не помешает. Нет, я не хочу сказать, что ты пухленькая, не подумай...
  ― Но уже сказала.
  ― А ты будь выше этого, поняла? Ну, подумаешь, сболтнула нечаянно. Я ― человек, и мне тоже не чужды маленькие простительные слабости. Я люблю и тебя, и папу... А всё остальное ― тьфу, как-нибудь наладится. Потерпи, ещё раз говорю.
  
  18. Институт мозга выходит на связь
  
  На следующее утро мы сидели в кухне и завтракали. На холодильнике работал маленький телевизор, шла какая-то викторина. Естественно, куличовская: с куличовскими вопросами и куличовскими участниками. Быстро счавкав свою порцию, Ёфт лежал в углу с осоловевшими глазками и дремал.
  Папа доел яичницу.
  ― Кофе? ― спросила мама.
  ― Да, Люсенька, если можно.
  Убрав грязную тарелку, мама налила кипятка.
  ― Генусик, ― глядя на телеэкран и помешивая ложкой сахар, сказала она, ― а ведь для неё это поражение.
  ― Ты имеешь в виду викторину?
  ― Генуся! Галка Букашкина. О ней речь. Представляю, как она сейчас бесится со своей коллекцией купальников.
  Я почувствовала в мамином голосе победные нотки.
  ― Ничто человеческое, да, мам?
  ― Что?
  ― Ничего, проехали.
  Мама подала папе кружку и, усевшись, принялась намазывать поджаренный тост плавленым сыром.
  ― По-моему, у неё пластика груди. Не заметил?
  ― Людочка, извини, но я на такие вещи не смотрю. Я, когда общаюсь, то гляжу людям в лицо.
  ― А, ну да, да, ― сказала мама, откусывая, ― понимаю. Глупо обсуждать такое с мужьями.
  ― Кто бы мне сделал пластику груди, ― вздохнула я. ― Может, на день рождения? А, мам?
  ― Не сходи с ума. И не лезь во взрослые разговоры, сколько раз повторять?
  ― Но у вас всегда взрослые разговоры. Вы ведь взрослые. И потом, что плохого, если одна часть моего тела наконец станет больше другой? Как у тебя. Почему твой живот не бросается в глаза? Да потому что у тебя наверху другая выпуклость.
  ― Татьяна, ― постучав ножом по краю тарелки, сказала мама, ― доживи сначала до моих лет. И вообще...
  ― А до этих пор жить с животом? А вдруг у меня так и останется? У тебя будет выпуклость, а у меня впуклость.
  ― Танюша, ― сказал папа, ― погляди на меня. Я же как-то существую.
  ― Пап, я тебя, конечно, уважаю, но ты же не хочешь, чтобы, кроме всего прочего, я унаследовала твою лысину?
  ― Татьяна, что это значит? ― возмутилась мама. ― Не груби отцу.
  ― Людочка, она не грубит. Всего лишь констатирует очевидные факты. Господи, снова про лысину!.. Только бы не вспомнить анекдот, только бы не вспомнить...
  ― Таня, запомни: у тебя нет никакого живота. Поняла?
  ― Что же там?
  ― Это у мужчин "живот". А у женщин "животики". Учти и запомни.
  ― Даже если у меня будет пузо, всё равно животик?
  ― Да.
  ― Всё ещё завтракаете? ― проснувшись, перебил пёс. ― Кто-нибудь даст мне десерт?
  ― Господи, Ёфт Шарипов!.. ― схватилась мама за сердце. ― Никак не могу привыкнуть, что ты говорящий. Прежде чем что-то сказать, тявкай хотя бы пару раз для приличия, чтобы я подготовилась. Не пугай, слышишь?
  Машуня стала ходить в школу вместе со мной. Путешествие по голове Клюшкина неожиданно сблизило нас. Мы стали, если не подругами, то, по крайней мере, приятельницами и постоянными собеседницами. Среди одноклассников мы чувствовали себя инопланетянками. Поэтому всё чаще отделялись и, глядя на школьную суматоху со стороны, занимались пересудами.
  ― А Шульженко всё такой же симпатичный. Даже, по-моему, стройнее, чем был. И причёска другая. Ему идёт. Агась? Что думаешь?
  ― По-моему, тот же самый. И причёска, и мордуленция. И пустота внутри. Если подуть ему в ухо и зажать пальцами ноздрю или глаз, то можно сыграть на нём, как на духовом инструменте.
  ― Как бы его зафрендить?
  ― В смысле? В онлайне?
  ― В онлайне он у меня давно в контактах. Хочу, чтобы он предложил сходить куда-нибудь, потусить.
  ― Ты же говорила, вы обнималась.
  ― Когда?
  ― Там, за пределами головы. Вспомни: ты сказала, что после уроков вы остались в классе, и он обнял тебя и признался в любви.
  ― Пф-ф-ф! Нашла, что вспомнить. Это было давно. Совсем другая жизнь.
  ― А, то есть этого как бы не было, не считается. Это хочешь сказать?
  ― Короч. Мне надо, чтобы всё типа состоялось заново. Кинуть ему смс? Но женщине первой ― стрёмно. Тем более мне. Я же не с помойки. Может, как в книжках ― послать записку? Иголкина, хочешь стать моим личным гонцом?
  ― Я похожа на почтового голубя?
  ― Ты обязана помочь мне.
  ― С каких пор? Ты спасла мне жизнь?
  ― Нет, но ты же типа моя...
  ― Кто?
  ― Ну, соседка по дому... одноклассница... Ну, давай! Помоги мне!
  ― Хорошо, как подпишешься?
  ― Где, в записке?
  ― "Мария Владимировна Задавакина, мозговая путешественница"?
  ― Подписи не будет. Пусть догадывается. Просто скажешь, что есть одна симпатичная девушка, которой он кажется интересным. Хотя нет, забудь. Лишние траблы. Нужно сделать, чтобы не я, а он сам написал мне. Но как?
  После уроков, как в старые, дотузиковые времена, мы шли вместе домой. Задавакина не переставала удивлять.
  ― Устала дико. Иголкина, хочешь понести мой рюкзак?
  ― Спасибо, у меня свой.
  ― Трудно, да? Я бы на твоём месте обрадовалась.
  ― Интересно, с чего вдруг?
  ― Навстречу идут пешеходы, видишь? Думаешь, что они видят? Двух девочек. Одна из них красавица, другая нет. И та, первая, которая красавица, обращается со второй, как с человеком. То есть не гнобит, ничего... Просто предложила понести сумку с учебниками. Иголкина, некрасивые должны помогать красивым. Им всё равно, они такими и останутся. А я, если устану, быстро начну стареть, моё лицо потеряет свежесть... Ну давай! Возьми рюкзак, я замучалась!
  ― Ну, уж нет. Подожду, пока ты окончательно вымотаешься. Буду наблюдать, как твоё лицо, по твоим же прогнозам, сморщится, и у тебя начнут выпадать зубы. Возможно, тогда ты наконец поймёшь, что вокруг тебя люди, а не твои личные носильщики.
  Тем не менее, "оруженосец" у Машки всё-таки появился. Тщедушный очкарик из нашего класса, Борька Яблочков. В школе, где мы когда-то учились, у него была кличка "Дурде". Это от французской велогонки: Тур де Франс. Тур-де, Дур-де. Откуда такая странная ассоциативная связь? Всё из-за велосипедного шлема. Борька никак не мог с ним расстаться: носил на улице, в школе на переменах... Возможно, даже спал с ним, я не знаю. Он мог бы сидеть в таком виде на уроках, но учителя прочли ему нотацию, и он стал убирать головной убор в парту. Свою странную привычку он объяснял тем, что в жизни всегда есть опасность удариться головой: можно получить сотрясение мозга, это отрицательно скажется на умственных способностях. Помню, когда-то, наравне с другими, я любила над ним подушить.
  ― Боря, ― говорила я, ― ты зря опасаешься сотрясения мозгла.
  ― Почему? ― спрашивал он.
  ― Как можно сотрясти то, чего нет?
  Хотя при этом Дурде отлично разбирался в математике. Те, кто половчее и поленивее, списывали у него контрольные.
  Здесь, в голове, Борька тоже не расставался со шлемом. Задавакина сказала ему, что отныне ему выпадает великая честь: он будет провожать её из школы домой и заодно носить её рюкзак.
  ― Только чур идёшь сзади, ― предупреждала она. ― Чтобы никто не подумал, что ты с нами. Просто неси учебники и молчи. А мы будем говорить о своём, женском. Иголкина.
  ― Да?
  ― Любишь надрываться? Не будь дурой, отдай рюкзак Дурде. Ему нравится, ты же видишь. Боря, ты же возьмёшь ещё один рюкзачок?
  ― Парни должны помогать девочкам, ― покорно соглашался Дурде.
  ― Мне не нравится, когда кто-то кого-то унижает, ― говорила я.
  ― Какое унижение, ты что? ― недоумевала Машуня. ― Он просто помогает, ты же слышала.
  Однажды мы трое, я, Машка и Дурде, шли мимо киосков. Это в районе рынка, они стоят там рядами: салон цветов, шаурма... И киоск печати.
  ― Девочки. Да-да, вы двое, ― услышали мы за спиной. ― Подойдите, пожалуйста.
  Из киоска выглядывало лицо старичка в очках. Глаза под крупными линзами были увеличены до размера тарантулов.
  ― Да подойдите же, не стойте, ― продолжал киоскёр. ― Я хочу предложить вам газету. С телепрограммой на неделю. Купите, вам это понадобится.
  ― Но у нас в семье телевизор почти не смотрят, ― ответила я. ― У нас онлайновое вещание. Во всяком случае, когда-то было.
  ― А я говорю ― купите, ― настаивал старик. ― Вам надо. "Куличовская неделя". Программа на последней странице. Специально шариковой ручкой отметил нужную передачу. Скажите родителям, чтобы не пропустили. Она для вас.
  Я и Задавакина посмотрели в газету. Синим кружком было обведено время.
  
  17.30. "Объедение!" Кулинарные новости с заслуженным артистом Ю. Гасанчуком.
  
  ― Машка, ― тихо сказала я, ― чувствую, это неспроста. Дедуля явно что-то знает. Вы знакомый Калохола Алохоловича? Он вас послал? ― спросила я, возвращая газету.
  ― Впервые о таком слышу. Что за имя? ― изумился старик.
  ― Ладно, ок. Сколько стоит газета? ― поинтересовалась Маша.
  ― Пять руб пятьдесят коп.
  ― Валюту принимаете?
  Машка сунула в окошко обычную сторублёвку ― из нашей, другой реальности. Загородив купюрой солнце, старик рассмотрел её на свет.
  ― Странная бумаженция, ― сказал он. ― Что за деньги, какой страны?
  ― Заголовландия, ― ответила я. ― Это на той стороне Мухомойки, между Австрией и Зимбабве.
  ― А-а.
  ― Может, подарите газету просто так? Мы были бы вам очень признательны.
  ― Агась. Если что, будем должны.
  ― Подарить не могу. Но поменять ваши деньги на другие, местные, ― это вполне. Берём ваши сто рублей... Это пойдёт в коллекцию к нумизматам... И отдаём наши сто рублей. Видите? На наших ― памятник Пампушкину. Ну-ка, кто вспомнит дату его рождения? На уроках литературы проходили?
  ― По-моему, восемнадцатый век, ― ответила я. ― Тысяча семьсот какой-то год.
  ― А вот и нет! ― обрадовался старик. ― Ошибка. Загляни в учебник. Эх ты, двоечница!
  ― Кто, я?! Да у меня почти все пятёрки! Не верите?
  ― Теперь беру сто рублей обратно... И отдаю вам сдачу. Пять пятьдесят минус сто...
  ― Девяносто четыре пятьдесят, ― быстро посчитал Борька.
  ― Правильно, молодец! ― похвалил киоскёр.
  ― Он не молодец, он Дурде, ― вставила Машка. ― И вообще он не с нами.
  Если не считать Шарипова, дома у меня никого не было. Родители были на работе. Я и Машка отправились ко мне. Борьку отпустили. Свой секрет мы ему, конечно же, не раскрыли. Зачем? Всё равно не поверил бы, да и не понял.
  Время близилось к четырём. При помощи пульта Задавакина "листала" телеканалы.
  ― Что за канал такой: "Поэзия и деньги"? Здесь такого нету.
  ― Стой, ― догадалась я. ― Может, это загадка?
  ― В газете? Но её печатали на газетной фабрике, на огромном принтере...
  ― Хочешь сказать, в типографии, на печатном станке?
  ― Пф-ф-ф! Неважно. Думаешь, там кто-то сидит и типа нарочно выдумывает для нас загадки?
  ― Машка, мы в голове. Пойми, вокруг нас совсем не то, что кажется. Не люди и не предметы. То есть они, конечно, и предметы, и люди, но мы видим их такими, скорее, по привычке. Это мысленные образы. Понимаешь, о чём я?
  ― Смутно. Если правда: вообще никак.
  ― Ладно, ок. Ты видишь сны?
  ― Когда сплю? Агась.
  ― Ну, вот. Почти то же самое. Мы во сне у Тузика. Так что загадки загадывает не типография. Это зашифрованные послания от физрука, о которых, возможно, он даже не догадывается.
  ― Как это?
  ― Подсознание и психоанализ. Долго объяснять. Поговори об этом с моей мамой, она знает. Итак, поэзия и деньги... Деньги и поэзия... Действительно, странное название для телеканала. Тем более, если посмотреть, ― все передачи, которые там идут, далеки от заявленной темы.
  Пришли мама с папой. Мы с Машей рассказали о киоскёре и кулинарной передаче, которая вот-вот должна была начаться.
  ― Девчата, ― попросила мама, ― вспоминайте всё, что этот старичок вам говорил.
  ― Пытаюсь, ― ответила я. ― Он поменял нам деньги и отдал сдачу, а потом...
  ― Мы сказали, что типа из другой страны, ― напомнила Маша.
  ― Из какой? ― осведомился папа.
  ― Заголовландия, ― ответила я. ― Пришлось сочинять на ходу.
  ― Вспомнила! ― воскликнула Машка. ― Он попросил назвать день рождения Пампушкина. Сказал: загляните в учебник.
  ― Да-да, ― согласилась я, ― точно! Дата, цифры... Где учебник?
  ― Я помню наизусть, ― подал голос Шарипов. ― Видел на табличке. Шестое июня, тысяча восемьсот первый год.
  ― Шесть ноль шесть, тысяча восемьсот один.
  Мы долго соображали, что с этим делать. Наконец догадались: набрали цифры на пульте от телека. Сначала 6061801, затем 1801606. Сработало! На экране появилась студия с кухонным оборудованием. Одетый в поварской колпак, артист Гасанчук, о котором я раньше не слышала, пригласил гостя программы.
  ― Уважаемые телезрители, ― объявил Гасанчук, ― наш сегодняшний гость ― специалист в области ресторанного бизнеса, консультант-менеджер сети ресторанов "Кабанье ухо", Водевиль Всеславович Нейронов. Аплодисменты! Встречаем!
  В студии захлопали.
  ― Я и Водевиль Всеславович, ― продолжал ведущий, ― сегодня приготовим для вас стерляжью уху с грибами, клюквой и хреном.
  ― Михаил! Консультант-лаборант! ― ахнула мама. ― Убейте меня, если это не он собственной персоной!
  
  19. Мы переходим в режим квеста
  
  Мама была права. Все узнали в Водевиле Всеславовиче турагента.
  ― Как он туда попал? ― спросила Маша.
  ― Обыкновенно, ― ответил папа, ― посредством телесигнала.
  ― Но почему он Водевиль Всеславович? ― проронила мама. ― И что за "Кабанье ухо"?
  Нарезая на доске шампиньоны, гость студии меж тем повернулся к телекамере и заговорил:
  ― Людмила Ивановна, Геннадий Степанович... Надеюсь, вы меня слышите. Мы отправили в подкорковую область реципиента сигнал. Хотелось бы думать, что вы его каким-то образом примете. Случилось непредвиденное. Не знаю, в чём причина. Возможно, в перемещателе. Он сейчас немного барахлит, но мы его починим, не волнуйтесь. Не исключено также, что всё дело в особенностях психики Валерия Павловича. Слишком сложная. Казалось бы: обыкновенный физрук!.. Одним словом, вынужден сообщить прискорбную вещь: в данный момент ГИИМиТ не в силах извлечь вас обратно.
  ― Что?!! ― вскочив с дивана, воскликнула мама. ― Так и знала!
  ― Людочка, пожалуйста... ― попросил папа. ― Спокойно. Он продолжает.
  ― Повода для серьёзной паники пока не вижу, ― скобля ножом корешок хрена, докладывал Водевиль-Миша. ― Мы работаем над создавшейся ситуацией и обязательно что-нибудь придумаем. Инесса Вячеславовна просила вас не тревожиться, она отличный специалист. Да, кстати, совсем недавно в голову господина Клюшкина отправились ещё одна группа туристов. Семья из Куличек. Вы должны быть знакомы.
  ― Это про нас, ― пояснила Маша.
  ― Не исключено, ― продолжал Водевиль, ― что вы встретитесь и сможете объединиться. В тесной дружеской компании намного легче, согласитесь. Так что прошу: сохраняйте спокойствие. И немножечко терпения.
  Закидывая нарезанные ингредиенты в кипящую кастрюлю и помешивая варево длинной черпалкой, Водевиль-Миша, помимо прочего, сообщил, что выход из головы Клюшкина, вполне возможно, нам придётся искать самим. ГИИМиТ, разумеется, тоже не будет сидеть сложа руки и попытается вызволить нас наружу обычным способом, то есть при помощи научного оборудования, но для этого потребуется время.
  Как нам отыскать выход из головы и каким он должен быть, ― этого консультант Миша сказать не мог.
  ― У человеческой психики, ― рассуждал он, ― сложное, запутанное устройство. Это сложнее перемещателя. Так что, извините, ничего не могу посоветовать. Просто ищите выход. Я знаю одно: он есть. Где ― не знаю. Но есть. Должен быть.
  ― Спокойно, ― подбадривая, сказал нам папа. ― Если есть вход, то должен быть и выход. Разумно.
  Михаил заверил, что он или Инесса Блинова время от времени будут выходить с нами на связь, но где и каким способом это произойдёт, ― этого он не мог сказать заранее.
  ― Мы просто будем отправлять сигнал в мозг реципиента, будем вызывать вас, как только понадобится сообщить что-то важное. Но вы должны понимать: электромагнитные мозговые поля могут искажать сигнал. Как он будет преобразован и в каком виде вы его получите... Трудно сказать. На это не сможет ответить даже Людмила Ивановна. А она, как нам всем известно, ― дипломированный психолог. Всё, что могу посоветовать, ― внимательно присматривайтесь к различным текстам ― газетным статьям, рекламным объявлениям... Возможно, там будут подсказки. Точно так же прислушивайтесь к чужим разговорам, случайным словам... Не исключено, что к вам будут обращаться незнакомые люди, сообщая нечто полезное... Всё это будут кусочки нашего послания. Нужно склеить их, и тогда, надеюсь, станет понятен общий смысл. Да что я говорю! Яркий пример. Игры в стиле "квест". Слышали? Уверен, вы или ваша дочь хотя бы раз пробовали играть в них. Практически то же самое. Ходите и собираете разрозненные фрагменты информации, затем всё объединяете, и таким образом отыскиваете ключ к выходу на следующий уровень. Ваша турпоездка плавно переходит в игру! Потрясающе, не правда ли?! Думаю, вас это утешит.
  Кроме этого, Михаил дал понять, что зашифрованные послания могут также приходить от физрука. Он не меньше других заинтересован в том, чтобы его голова была свободна от чужого присутствия. О том, как из его головы выйти, он, разумеется, не знает, иначе бы уже сказал. Но не исключено, что глубинная, скрытая часть его психики владеет подобной информацией, поэтому будет пытаться вывести нас на правильный путь, посылая те или иные подсказки.
  ― Куда же девался ваш хвалёный представитель, Анальгин Алохолович? ― обращаясь к телеэкрану, спросила мама. ― Он исчез вместе с Мозговедческой станцией! Халтурщики!
  ― Да, что касается нашего представителя... ― словно услышав обращённую к нему гневную тираду, промолвил Михаил. ― Он тоже перестал выходить на связь. Мы не можем до него дозвониться.
  ― Конечно, не можете, ― строго заметила мама. ― Потому что стена растворилась в воздухе! Вместе с телефоном!
  ― Простите, ― сказал гость кулинарных новостей, ― я должен закончить. Уха почти готова, кипит... Осталось добавить перца, лаврушки...
  Вынырнув из-за плеча Водевиля Всеславовича балаганным Петрушкой, ведущий Гасанчук бойко протараторил:
  ― На этом, дорогие друзья, ― сказал он, ― мы прощаемся! Ждём вас в следующий четверг в нашей передаче "Объедение!" До новых встреч!
  Изображение перекосилось, замелькали дрожащие полосы... Всё накрыла серая телевизионная рябь.
  Этим же днём я, мама и папа, а также наш говорящий пёс отправились к газетному киоску. К нам присоединилась Машуня. Она вела своих всполошённых родителей. Мы хотели найти киоскёра и серьёзно поговорить.
  В киоске нас встретила девушка с наивными глазами и рыжими, порхающими ресницами. Непрерывно улыбаясь, слабеньким, почти шепчущим голоском она пролепетала, что никакого старичка здесь нет и не было. Они работают вдвоём с тётей Валей, напарницей. День ― она, день ― тётя Валя.
  ― Кто же продал нам газету? ― поинтересовалась я.
  ― Не знаю, ― ответила киоскёрша. ― Может быть, я?
  ― Но мы вас не помним.
  ― Я вас тоже. Простите. Может быть, вам журнальчик или гороскоп? Год фиолетовой свиньи обещает быть удачным.
  ― Спасибо, обойдёмся без гороскопа, ― сказала мама и обернулась к нам. ― Что будем делать?
  ― Не знаю, как вы, ― ответила Галина Викторовна, ― а лично я пойду и нажрусь чего-нибудь сладкого. У меня стресс. Вовик, срочно вези меня в "Ням-Ням". Там шоколадные штрудели и пирожные с ванилью. Вы с нами?
  ― Нет, ― не без гордости заявила мама. ― У нас в семье свои способы бороться со стрессом. Не менее эффективные.
  
  20. Мадам Букашкина идёт на фабрику тапочек
  
  В настоящих Куличках Галина Викторовна была бизнесвумен. У неё был салон красоты, включающий спа-процедуры и солярий. В этих Куличках салон куда-то исчез. Галина Викторовна обнаружила это, спустя какое-то время, ― когда у неё и Вовика стала иссякать наличка.
  Она нашла банкомат, вставила пластиковую карту и услышала, как, гаденько подхихикивая, совершенно нормальным человеческим языком денежный автомат оповестил, что на её счету ноль средств. Галина Викторовна подумал, что это ошибка. Вставила карту повторно. Банкомат попросил не щекотать ― он, дескать, слишком чувствителен ― и повторил, что денег у неё действительно нету. Возмущённая Галина Викторовна сказала, что этого не может быть, они там были! Банкомат посоветовал найти работу, за что и отхватил от Галины Викторовны звучный пинок и наименование "дурака" и "груды металлолома".
  В помещении салона красоты расположилось Куличовское общество шепелявых. Здесь у них проводились собрания и проходили торжественные мероприятия.
  ― Людям ш рещевыми дефектами, ― терпеливо объяснял Галине Викторовне председатель общества, ― тофе нуфно где-то вштрещятьщя. Вот мы и шобираемщя. Пьём щай, щитаем вшлух штихи, шкажки или щерьёжные ишторищешкие романы... Но шалон крашоты... Помилуйте, школько щебя помню, тут такого не было. Вы ошиблищь.
  В отчаянии Галина Викторовна обратилась к моей маме.
  ― Знаю, ― промокая салфеткой слёзы горести и стыда, промолвила она, ― ты меня ненавидишь. Но ты здесь давно, а я без году неделя. Что делать? Где брать деньги, скажи?!
  ― Во-первых, успокойся, ― ответила ей мама. ― А во-вторых, ― да, я испытывала по отношению к тебе чувства. Не всегда, будем так говорить, положительного свойства. Но чтобы ненавидеть... Нет, это слишком. Правда. Ну, и наконец, в-третьих... Галя, что если тебе устроиться на фабрику тапочек вместе со мной?
  ― Я?! На фабрику?! Люська, ты представляешь меня на фабрике? Это ж конячий бред!
  ― Понимаю. Но только учти: у нас хоть и не такие огромные зарплаты, но предприятие стабильно. Есть собственный санаторий с кислородными коктейлями. К Новому году всем дают детский подарочный набор, включающий в себя мандарины и шоколад. Не журавль, конечно, но вполне ощутимая, живая синица, которую можно подержать в кулаке.
  Так мадам Букашкина оказалась на Куличовской фабрике тапочек. Сначала она хотела предложить себя в качестве модели. Строя густо наштукатуренные глазки, она выпускала по старенькому директору заряды очарования сначала одиночными выстрелами, затем очередями. При этом сказала, что могла бы фотографироваться в фабричной продукции для модных иллюстрированных журналов.
  ― Классный маркетинговый ход, я считаю! ― уверяла она. ― Представьте: я, вся такая отпадная женщина, в шикозных плюшевых тапках! Да у вас после этого всё раскупят! Однозначно. Осталось только договориться в цене. Сколько вы сможете мне платить?
  ― Галина Викторовна, ― смущённо покашляв, сказал директор, ― ну что вы, подумайте: ну какая из вас фотомодель? Вам же тридцать пять лет.
  ― Да?! ― вспыхнув, ответила Букашкина. ― А вам все семьдесят!
  ― Не спорю, ― согласился директор, ― возраст у меня предпенсионный. Но я же не рвусь на обложку журнала. Галина Викторовна, фотомодели нам не требуются. Подумайте, может, вас устроят другие вакансии.
  Галину Викторовну определили в резиновый цех. Туда, где делались подошвы. Рядом лежала мягкая сантиметровая лента и металлические клейма с циферками, целый набор. Циферки указывали размер обуви. Выуживая из вместительного короба, который стоял слева, подошву, Галина Викторовна замеряла её лентой, затем накаляла на спиртовке клеймо и выжигала нужный размер. После чего бросала пронумерованную подошву в другой короб, справа от себя.
  Работа была кропотливой, нервной. Но Галину Викторовну предупреждали. Впрочем, к услугам работников всегда был психолог. Во время обеденного перерыва Галина Викторовна входила в мамин кабинет и, распластавшись на кушетке, с горечью произносила:
  ― Признаю: ты меня уела. Полностью, с потрохами.
  ― Ты про что? ― спрашивала мама.
  ― Ты оказалась круче меня. Ведь что получилось? Я штампую тапки, а ты сидишь тут в чистоте и гоняешь чаи. Ну, как тут не завидовать?
  ― Чёрт возьми, Галюня! ― не сдерживалась мама. ― Мы в черепушке у физрука. Всё настолько нереально и относительно, что я даже не знаю, как тебе объяснить. Неужели не чувствуешь? Какая разница, кто чем занят? Главное, выполнять свою работу добросовестно. Можно повышать квалификацию, этого тоже никто не отменял. Ты можешь стать бригадиром или мастером цеха. Но суть не в этом. Мы ищем выход, пойми. Нам нужна свобода. И потом, кто тебе сказал, что я целый день пью чай?
  ― А что ты делаешь? Прямо сейчас.
  ― Между прочим, сейчас время обеденного перерыва. А я, вместо того, чтобы разогреть захваченные из дома спагетти с сыром, сижу и выслушиваю твои жалобы. Галюнь, прости. Не раскисай, слышишь? Вернёмся назад, в настоящие Кулички, и всё встанет на круги своя.
  ― И снова будем в контрах?
  ― Всё зависит от тебя. Я бы предпочла остаться подругами. У нас не так мало общего, подумай. Наше детство, например.
  ― Ладно, уговорила.
  Само собой, Галина Викторовна никогда бы не пошла в резиновый цех, если бы не её муж Вовик. Трудно сказать, по какой причине, но голова Тузика явно не благоволила семье Задавакиных. Что-то у этих двоих (у семьи и головы) не заладилось.
  До появления на родине блистательного обжоры Пампушкина старший Задавакин владел кофейным автоматом, который стоял у входа в ТЦ "Пегас", и там частенько толпились продавцы в белых сорочках и обычные покупатели, а также за ним числилась машина для изготовления попкорна с несколькими видами карамели. Прилавок, за которой истуканом стояла продавщица в нарядной бейсболке и продавала попкорн, располагался там же, в здании ТЦ, перед кинозалом.
  Так вот, в голове физрука всё поменялось. Точнее, и кофе-автомат, и машина для попкорна, и даже жующая жвачку флегматичка Лола в бейсболке, ― всё было на прежних местах. Не было лишь одного ― права владения всем этим, закреплённого за Владимиром Петровичем. У оборудования оказался другой владелец. Владимир Петрович проверил по документам.
  Не в силах ничего доказать, Машкин папа до крайности расстроился, купил у Лолы попкорн и поплёлся в кино, на утренний сеанс. А затем, в отместку, с обидой на весь свет, пошёл на следующие сеансы ― дневные и вечерние. И там, усаживаясь на задний ряд, во всеуслышание комментировал действие фильма и рассказывал, чем всё закончится. Короче, старался испортить отдых как можно большему количеству куличовцев.
  Охрана "Пегаса" выволокла Машкиного пападрила под руки и вытурила из Центра.
  Однако подобное недоразумение не могло остановить Владимира Петровича. Слишком сильна была обида. Она жгла его, как клеймо для тапочек, которым вовсю орудовала его жена. Зная, как получить из кофейного автомата бесплатную порцию, Задавакин нажал какую-то потайную кнопочку и выдул аж пятнадцать стаканчиков свежего, халявного кофе.
  После этого его видели снующего, как психованный хомяк, по лестницам "Пегаса". Он носился туда-сюда, по всем пяти этажам, и никак не мог затормозить. Он пользовался эскалатором, но каким-то непостижимым, противоречащим здравой логике способом: для того, чтобы подняться наверх, бежал, перемахивая через три ступеньки, по лестнице, ползущей вниз. Практически то же самое он проделывал, спускаясь к нижним этажам. Но только в этот раз использовал эскалаторную ленту, поднимающую наверх других посетителей ТЦ. Благодаря ему, возникла страшная неразбериха и толкотня.
  Старшего Задавакина вытолкали из стеклянных дверей Центра второй раз за сутки. И поставили у входа специального человека ― следить, чтобы он не проник обратно.
  Девочки и мальчики, не пейте кофе. Лучше какао. Иначе будете кружить в пространстве, как Владимир Петрович. В тот вечер он обпешеходил Кулички (вместе со старой их частью, за Мухомойкой) около семи раз подряд. Он не считал. Точнее, сначала считал, но затем сбился.
  Наступила ночь. Владимир Петрович забрался на крышу нашего резинового дома и там наконец утихомирился. Сначала он поглядел вверх, на звёзды (не знаю, откуда в голове взялись звёзды, но они там были, точно), а затем на окраину Кличек ― туда, где тёмной стеной высился лес. Вот тогда-то Владимира Петровича и посетила эта странная идея ― о сборе грибов. Причём сейчас, немедленно! Казалось бы ― двадцатые числа октября, стёкла машин по утрам обрастают инеем... В конце концов, ночь! Какие, к бабушкиному лешему, грибы?! Владимир Петрович прекрасно осознавал всю абсурдность подобной мысли, но что-то подсказывало ему: внезапно пробудившийся в нём грибник не так уж нелеп, как может показаться.
  
  21. Тайный Орден ночных грибников
  
  Мой папа увидел странную процессию, стоя на балконе. Но сначала он услышал музыку. Это была таинственная музыка, исполняемая на скрипках пиццикато (это когда щиплют струны), и подыгрывали им с хрустальной нежностью колокольчики и флейта. Папе музыка показалась знакомой. Он позвал маму, и они вместе определили, что это что-то из Чайковского. Кажется, "Щелкунчик".
  И лишь затем мы все (я, мама-папа и Ёфт, которого я по его просьбе взяла на руки), собравшись на балконе, заметили идущую по соседней улице черепашьим шагом вереницу людей, ощетиненную лучами фонариков. В хвосте вереницы, вслед за машиной, медленно тянулось какое-то странное сооружение. Это было что-то вроде автомобильного прицепа или фургона мороженщика, какие можно увидеть в фильмах. Но у этого фургона была необычная форма. Кроме того, он был увешан светящимися гирляндами и музыка шла из него.
  Во дворе мы столкнулись с семьёй Задавакиных. Владимир Петрович увидел загадочную процессию намного раньше, с крыши. Мы все сошлись на том, что это происшествие может что-то означать. Возможно, там мы найдём скрытое послание.
  Строй людей с включенными фонарями мы догнали на улице академика Хрюгге. Только тут мы разглядели, что музыкальный фургончик сделан в форме гриба. Музыка лилась из стального рупора, который вращался на вершине шляпки. В ножке гриба была дверца и окно. Именно там мы разглядели мэра Мозжечкова.
  ― Что тут происходит? ― шагая рядом, спросила мама.
  ― А, это вы, Людмила Ивановна! ― узнал нас городской глава. ― Здрасьте-здрасьте. Добрый вечер.
  ― Какой же вечер! Время почти двенадцать, ― ёжась в накинутой кофте, из-под которой болтался халат, проворчала Галина Викторовна.
  ― И всё же, Олег Олегович, что всё это значит? ― повторила я вопрос. ― Почему вы внутри гриба?
  ― Раз уж вы всё равно не спите и раз уж вы здесь... Усаживайтесь. ― Мэр Мозжечков распахнул перед нами дверцу. ― Прошу, входите. Это боровик, места хватит всем.
  Не заставляя себя долго упрашивать, мы забрались в фургон. Здесь было уютно, как в автокемпере: мягкий диванчик, стол... Даже холодильник с телевизором. Расселись.
  ― Чайковский? ― спросил папа.
  ― Что?
  ― Я про музыку. Что играет? По-моему, балет "Щелкунчик", Чайковский.
  ― Не чай, кофе.
  ― Простите?..
  ― Кофейский Петр Ильич. Куличовский композитор.
  ― Мне сейчас будет плохо, ― глядя на жену, пожаловался Владимир Петрович.
  ― Балет "Зубастик", ― продолжал Олег Олегович. ― Танец Конфетной Феи.
  ― Дяди, тёти... ― заговорила вдруг Машка. ― Нельзя ли, типа того... ближе к делу?
  ― Да, что, вообще, за ерунда? ― присоединилась к дочери Галина Викторовна. ― Куда мы едем? Куда идут все эти люди?
  И тут мэр Мозжечков рассказал нам, что каждый год двадцать шестого октября тайный куличовский Орден, гордо именующий себя "Ночные грибники", выходит на улицы города с единственной целью ― собирать грибы.
  ― Грибы?! ― удивилась я.
  ― В городе?! ― переспросила Машуня.
  ― В минусовую температуру?! ― не могла поверить мама.
  ― Очуметь! ― резюмировала Галина Викторовна. ― Вы это сейчас серьёзно?
  ― Вполне, ― с вежливой улыбкой ответил Олег Олегович.
  ― А знаете, в этом что-то есть, ― с умным видом закивал Владимир Петрович.
  ― Конечно, понимаю, ― продолжал мэр, ― искать грибы в такое время года, да ещё на асфальте, ― самая что ни на есть дикость. Но дело в том, что мы ищем всего один гриб. Особый, городской. Такая разновидность. И встретить его можно только двадцать шестого числа.
  ― Что же это за такой ненормальный гриб?
  ― Реактивный Сморчок.
  ― Как-как?
  ― Сморчок. Реактивный. То есть быстрый, практически неуловимый. Но мы надеемся, что когда-нибудь мы его, паразита такого, всё-таки сцапаем.
  ― Так он что, бегает? Гриб с ногами?!
  ― О-о! Это, доложу я вам, такие ноги!.. Говорю вам: реактивный.
  И мэр Мозжечков поведал о существующем с давних пор куличовском предании. Которое гласило: кто поймает Реактивного Сморчка, тот и будет править городом и его власть будет передаваться потомкам. До тех пор, пока Сморчок не попадётся в руки кого-нибудь ещё. Когда-то, пару веков назад, предкам Олега Олеговича посчастливилось: Симеон Мозжечков по кличке Бородуля, обыкновенный бондарь, как-то раз схватил Реактивного Сморчка и тем самым взвалил на себя всю ношу власти. С тех пор гриб оставался неуловимым.
  ― У вас что, нет обычных мэрских выборов? ― осведомилась мама.
  ― Если вам не изменяет память, Людмила Ивановна, ― ответил Мозжечков, ― так было всегда. За время вашего последнего путешествия в городе по этой части ничего не изменилось. Зачем какие-то выборы? Всё решает Сморчок. Хотите стать мэром...
  ― О нет, ― не дослушав, замахала руками мама, ― благодарю!
  ― Ну-ну, и что для этого надо сделать? ― подалась вперёд Галина Викторовна.
  ― Присоединяйтесь к нашему тайному Ордену и вместе со всеми ловите Сморчка.
  ― Я готова, ― ответила Машкина мама. ― Посвящайте меня. Скорее.
  ― И меня, ― присоединился Владимир Петрович.
  ― Ну, и нас заодно, чего мелочиться? ― добавил папа.
  Вынув из холодильника пластмассовый контейнер, Олег Олегович поставил его в микроволновку, после чего бухнул на стол дымящееся паром кушанье.
  ― Что это? ― подвигала я носом.
  ― Пахнет капустой, ― доложил Шарипов. ― И что-то ещё. Не мясо, определённо.
  ― Совершенно верно, ― подтвердил городской глава. ― Это солянка с жареными сморчками. Не реактивными, обыкновенных пород. Приятного аппетита. Кушайте.
  Он раздал каждому вилку.
  ― Это что, и есть приобщение? ― спросила мама. ― После этого мы станем ночными грибниками?
  ― Да, у нас всё просто, ― согласился мэр. ― Ешьте, остынет.
  Мы немного поели. Шарипова мне пришлось угостить со своей вилки. Судя по перекошенной физиономии, ритуальная еда пришлась ему не по вкусу.
  На улице Канатной процессия неожиданно замерла. Приглушив звук в музыкальном центре, сигнал из которого по проводам подавался к громкоговорителю, Олег Олегович взял микрофон и объявил. Усиленный рупором, звук его голоса мощно разнёсся снаружи.
  ― Друзья! ― сказал он. ― Куличовцы! Тайный Орден ночных грибников открывает очередной сезон охоты на неуловимого Сморчка. Поймаем же его, испытаем судьбу. И пусть власть из моих рук примет самый достойный. Вперёд, ребята! За Сморчком! Ищите его во всех закоулках, настигайте в тёмных подворотнях... Он неуловим, но мы быстрее, сильнее, сообразительнее! Вперёд! Начинаем!
  Олег Олегович покрутил регулятор громкости, доведя его до отказа. Музыка композитора Кофейского оглушила тёмные просторы города. За стенками "гриба" мы услышали скомканные, хаотичные голоса, кто-то что-то азартно выкрикивал. Вслед за этим донёсся топот множества ног, точно там, по улицам врассыпную кинулся лошадиный табун.
  
  22. Порт-Салз
  
  Мы освещали путь выданными Олегом Олеговичем фонариками. На соседних улицах, в просветах между домами то и дело мелькали лучи других фонарей, слышались обрывки речей. Город кишел ночными грибниками. Все бегали, суетились. В воздухе витали нетерпение, азарт и отдалённые скрипки и колокольчики из балета "Зубастик".
  Лихорадка гонки и поиска передалась нашим родителям. Особенно усердствовали Задавакины.
  ― Скорее! Чего телитесь? ― рвалась вперёд Галина Викторовна.
  ― Галюня, ― экономя силы, отвечала мама, ― ты в самом деле надеешься стать мэром?
  ― Нет, буду Тапочной Королевой! ― огрызнулась Галина Викторовна. ― Коню понятно: лучше управлять городом, чем штамповать тапки. Быстрее! Туда! Там ещё не проверяли.
  ― Дети, не отставать! ― на ходу обернулась мама. ― Галя, Владимир... Но что если никакого Сморчка нет? И вообще, что это за тайный орден, о котором знают все?
  ― Какая разница? ― идя скорым шагом, отвечал Владимир Петрович. ― Раз есть шанс, надо его использовать.
  ― К тому же, ― сквозь отдышку добавил папа, ― подсказки, Людочка. Сморчок ― не Сморчок, но я понял одно: некоторые ситуации здесь работают на то, чтобы указать нам выход. Может, это один из тех случаев.
  В районе площади Семи Мирных Революций мы с Машкой поняли: мы безнадёжно отстали, родители умчались вперёд. С нами остался Шарипов.
  ― Пф-ф-ф! Ерунда-вопрос, ― не стала заморачиваться Машуня. ― Можно подумать, в этих унылых Куличках кто-то когда-то терялся. Мы здесь, как примотанные скотчем. Ну что, продолжим поиски?
  ― А надо? ― спросила я (признаться, я подустала от беготни). ― Шарипов, что думаешь?
  ― Идёмте домой, ― посоветовал пёс. ― По пути будем поглядывать. Вдруг мимо пробежит гриб.
  ― Ну да, ― недоверчиво пробубнила я, ― помашет шляпкой и поскачет дальше.
  Мы шли по набережной, затем через мост. Не торопились. Было свежо, но не холодно.
  ― Что будешь делать, когда вернёмся? ― спросила Маша.
  ― Как обычно: жить, ходить в школу... Ждать следующих каникул. Ты не представляешь, как я соскучилась по нормальным, человеческим знаниям. Надоела вся эта бредятина, которая в здешних учебниках.
  ― А я первым же делом накидаю в свой профиль местных фоток. Памятник Пампушкину, всё такое... У меня вся флешка на смартфоне забита. Будет что показать. И ещё, я, типа того... решилась...
  ― На что?
  ― Кину сэмэску Максу Шульженко. Типа нечаянно. Что-нибудь непонятное, типа того: "Ты сегодня идёшь со мной?" Если подойдёт и спросит: "Что за траблы? Что собираешься замутить?", просто поржу, как дура, и скажу, что отправляла сообщение тебе. Типа ошибка. Крутецки?
  ― Даже не знаю. А потом?
  ― Потом, потом... Да какая разница! Короч: главное сделать.
  Мы были недалеко от улицы Компрессорной. Скоро должен был показаться наш дом. Внезапно, залившись лаем, Шарипов бросился в темноту.
  ― Фу! Место! ― крикнула я. ― Тьфу ты! Он же понимает. Шарипов, куда?! Стой!
  ― Сморчок! ― скрываясь за углом дома, успел крикнуть пёс. Мы услышали повторный лай.
  Мы с Машкой неслись по улице. У нас был один фонарик на двоих, но он не понадобился: у обочины выстроились фонарные столбы. Было светло. Мы не знали, куда бежать, но всё время ориентировались по собачьему лаю, который возникал то тут, то там. Наступило затишье.
  ― Стой, ― сказала я. ― Где он? Почему молчит?
  ― Постоим, ― переводя дух, ответила Маша. ― Вот что значит сачковать на физре. Вернусь ― запишусь в фитнес.
  Снова лай.
  ― Там! ― крикнула я. ― Бежим!
  ― О боги! ― воскликнула Машка. ― Сморчок, может, и реактивный... Но я-то нет!
  Кинулись в соседний переулок. Здесь было сумеречно, ни огонька.
  Грозно рыча, Шарипов удерживал кого-то зубами за ногу. На земле распласталась фигура. Человек ― не человек, гриб ― не гриб... Не разобрать. Машка выхватила у меня фонарь.
  ― Дай на пять сек.
  Яркий луч высветил пористую шляпу с вытянутой тульей и такое же, в мелких дырочках, коричневатое лицо с бесформенным, как яичница, носом.
  ― Грибной человечек! ― радостно выдохнула Задавакина. ― Танька, мы поймали его! Мы сделали это! Йес!
  ― Вообще-то, поймал его я, ― уперев лапы в грудь странного создания, объявил Шарипов.
  ― Но тебе никто не разрешит стать мэром, ― возразила Машка.
  ― Почему? Я сообразительный, я быстрый... Могу рыкнуть, если что не так, могу повилять хвостиком, если надо чего-то добиться... Что ещё надо для должности мэра?
  ― Красивое лицо. А у тебя морда. Ты ― собака.
  ― От собаки слышу.
  ― Хватит, прекратите, ― попросила я. ― Подумаем лучше, что с ним делать.
  ― Он, вообще, говорит? Эй, гриб. Ты понимаешь нас? Ду ю андестенд?
  ― Может, его надо показать Олег Олеговичу? Машка, берём его за руки, чтоб не смысля. Шарипов, ты тоже следи.
  Однако не успели мы нагнуться, чтобы схватить фантастическое существо, как вдруг заскрипел визгливый, хрипловатый голосок. Словно, двигая челюстями ящичков, заговорил старый комод.
  ― Порт-Салз, ― сказал наш пленник.
  ― Что? ― спросила я. ― Портсалз? Что это?
  ― Порт... Салз, ― с расстановкой повторил Сморчок, и тут же у нас на глазах произошла поразительная перемена. Пойманный гриб стал сжиматься, усыхать... Машка направила фонарь. Мы увидели, как кожа Сморчка темнеет, покрывается глубокими и частыми морщинами, точно кора вяза или высохшая картошка... Затем что-то блеснуло фотовспышкой... Перед нами на земле, в неизменно светлом костюме, лежал Олег Олегович Мозжечков.
  
  23. Заколдованная лодыжка
  
  От Олега Олеговича мы узнали, что Реактивный Сморчок и он, мэр Мозжечков, ― это, в общем-то, одно лицо. Всё дело в давнем проклятии: каждое двадцать шестое октября мэр Куличек, кем бы он ни был, превращается в гриб и, спасаясь от преследователей, мечется по всем городским закоулкам. Таково бремя власти. Когда-то Сморчком был предок Олега Олеговича ― бондарь Бородуля, затем Бородулин сын... И так далее. Вплоть до отца Олега Олеговича, который вместе с мэрской должностью оставил в наследство сыну грибное проклятие.
  ― Причина в лодыжке, ― сказал городской глава. ― Можете убедиться. Она заколдована.
  Спустив носок, Олег Олегович показал нам ногу. В самом деле: часть ноги в районе лодыжки была коричневой, как молочный шоколад, и пористой.
  ― Заметили? ― спросил Мозжечков. ― Всё остальное время года, кроме этого дня, я остаюсь грибом частично. На пять, можно сказать, процентов. И только двадцать шестого числа, ровно в полночь я полностью преображаюсь, и в городе начинается суматоха.
  Я спросила: неужели об этом знаем только мы? Почему Олег Олегович скрывает это от других?
  ― Я не мог передать пост городского главы кому попало, ― объяснил Олег Олегович. ― Ведь от того, кто будет управлять Куличками, зависит ни много ни мало судьба всего человечества. Нам не нужны проходимцы. Поэтому мы ждали умного, сноровистого. Того, кто сможет поймать Реактивного Меня, благодаря уму и ловкости, а не путем поблажек.
  ― Но вас поймал пёс, ― напомнила Маша. ― Да ещё не понять какой породы. Вы что, поставите его на своё место?
  ― Отличный кандидат, ― ответил Олег Олегович. ― Мне нравятся его глаза. Умные.
  ― В таком случае, мне хотелось бы знать, ― промолвил Шарипов, ― проклятие передаётся вместе с должностью?
  ― Видите, он у вас даже разговаривает, ― обратил наше внимание Олег Олегович. ― Ну чем не новый мэр!
  ― Если мне надо будет превращаться в грибную собаку, ― проворчал Шарипов, ― то извините: отдайте свой пост кому-нибудь другому.
  ― Мне! ― вытянула руку Машка. ― Можно, я буду мэршей?
  ― Почему ты? ― поинтересовалась я. ― Собака наша.
  ― Девочки, не спорьте, ― остановил нас Мозжечков. ― Новый мэр должен сам выбрать, кому передать власть.
  ― Слышали? ― важно выпятил грудь Шарипов.
  ― И знаете, ― продолжал Мозжечков, ― ваша животинка абсолютно права: тот, кто сделается мэром, получит в придачу заколдованную лодыжку и раз в год будет бегать от членов тайного Ордена.
  Мне захотелось подробнее узнать про лодыжку. Олег Олегович объяснил, что это некое подобие мифической уязвимой пятки, которой, по слухам, обладал один из героев куличовской древности. Поймать Реактивного Сморчка ― задача, действительно, чудовищно сложная, почти невыполнимая. Даже если вам посчастливится и вы схватите его, допустим, за плечо или руку, ― всё равно это ничего не даст: Сморчок вывернется и уйдёт. Именно поэтому должность мэра около двух веков сохранялась за родом Мозжечковых. Только по чистой случайности Симеон Бородуля догадался воспользоваться для поимки Сморчка ловушкой: поставил на одной из улиц верёвочную петлю и обвил ею лодыжку пробегающего мимо гриба.
  ― Надеюсь, понятно, ― продолжал Олег Олегович, ― схватить Реактивного Сморчка можно только за волшебную косточку. Да и то не за всякую. Правая, как видите, у меня такая же, как у всех. Видимо, это было чистой случайностью, и наш новый мэр... Простите, как мне к вам обращаться?
  ― Ёфт. Ёфт Шарипов. Моя мама ― чистокровный мопс.
  ― Так вот, ― снова заговорил Мозжечков, ― по счастливой случайности господин Ёфт схватил меня за левую ногу. И именно там, где надо: за лодыжку. То есть возьми он чуть выше, за икру или бедро, и вы бы сейчас со мной не беседовали. Ну, вот и всё. Так у нас в Куличках делаются мэрами. Теперь, господин Ёфт, если вы не передадите должность кому-то по доброй воле, вам остаётся дождаться своих щенков, и один из них в будущем автоматически станет мэром...
  ― И грибом, ― подсказал Шарипов.
  ― Что делать? ― посетовал наш собеседник. ― Таковы условия. Ничто не даётся задаром, сиречь без последствий.
  ― Простите, Олег Олегович, ― вставила я, ― но что вы такое сказали? Помните? Портсалз.
  ― Когда?
  ― Когда были грибом, ― напомнила Маша.
  ― Как вы сказали? ― переспросил Мозжечков. ― Порт-Салз?
  ― Да. Что это?
  Порывшись в карманах, Олег Олегович что-то вынул.
  ― Посветите, пожалуйста, ― попросил он.
  В свете фонаря мы увидели, как пальцы Мозжечкова разворачивают сложенную вчетверо бумажку. Это был билет. На теплоход.
  
  Речное пароходство г. Кулички
  30.10.34
  Круизный лайнер "Княжна Филателия Игоревна"
  1 пассажирское место в каюте на одну персону
  Пункт отправления: Кулички-1
  Пункт назначения: Порт-Салз
  
  24. Буквенный винегрет
  
  Олег Олегович сказал, что, будучи грибом, произнёс эти слова, по всей видимости, неосознанно. Они вышли сами по себе. Во всяком случае, он сейчас не помнит, чтобы говорил это.
  ― Но что это за порт? ― не отставала я. ― Он вверх или вниз по реке?
  ― Насколько мне известно, ― в глубокой задумчивости отозвался Олег Олегович, ― такого пункта назначения не существует. Есть Кулички-один ― это недалеко от нас, в центре, ― Кулички-два... Дальше следует причал Средняя Лобная Извилина, село Предбанное... И всё, дальше ничего. То есть плавсредства дальше не идут. Это конечный пункт.
  Про билет на "Княжну Филателию" Мозжечков сказал вот что. По его словам, он появился при самых загадочных обстоятельствах. Олег Олегович нашёл его в рабочем кабинете. Он просто лежал на столе. Олег Олегович позвал секретаршу. Та ответила, что на стол билет положила она. "Откуда он? ― поинтересовался Мозжечков. ― Кто-то принёс?" Секретарша ответила, что точно так же обнаружила его на столе. Только на своём. Если кто-то его и принёс, то этот кто-то пожелал остаться инкогнито.
  ― Она так и сказала: "Инкогнито", ― пояснил Олег Олегович. ― Я всегда подбирал себе умных помощников. Инкогнито ― значит, тайный, неизвестный.
  ― Агась, мы в курсях.
  ― Значит, тридцатого числа, ― спросила я, ― вам нужно сесть на теплоход и отправиться не понять куда? В несуществующий Порт-Салз?
  ― Получается, так, ― согласился Мозжечков.
  Тщательно протерев шею платком, папа наконец вымолвил:
  ― Итак, думаем. Тридцатое число. То есть цифра тридцать.
  ― Тридцать, десять, тридцать четыре, ― напомнила я. ― Тридцатое октября тридцать четвертого, местного года.
  ― Правильно, ― кивнул папа. ― И непонятное слово: Порт-Салз. Что же всё это значит?
  ― Вовик, ― отдала распоряжение Галина Викторовна, ― думай. Шустрее.
  ― Зая, мой мозг и без того кипит, ― буркнул Владимир Петрович. ― Если добавить градус, он просто взорвётся.
  ― Генуся, ― сказала мама, ― вся надежда на тебя.
  ― Почему я?
  ― Потому что ты спец по цифрам. И вообще...
  ― Что вообще?
  ― Любишь кроссворды.
  ― Но, может быть, порт ― совсем не порт? ― предположила я.
  ― Агась, ― живо отозвалась Машка. ― Говорится одно, а думается другое. Терпеть не могу квесты. Но там, по крайней мере, всегда есть типа опция подсказки. А здесь?..
  ― Кажется, портом ещё называют разъём для штекера, ― снова взял слово папа.
  ― Значит, что-то и куда-то нужно воткнуть, ― поддержал папу Владимир Петрович.
  ― Вовик, ты гений, ― съязвила Галина Викторовна. ― Только воткнуть надо тебе. Вилку под напряжением. И я, кажется, знаю куда.
  ― А что? Логично, ― высказалась мама. ― Взять и подключить штекер. Только вот к чему?
  ― Ясень дуб, ― не слишком задумываясь, ответила Галина Викторовна, ― к телеку. Что обычно туда подключают?
  ― Видак. Камеру.
  ― То есть, получается, это снова институт мозготуризма? С нами хотят установить связь?
  ― Видимо, есть что сообщить. Может, всё готово для нашего возвращения.
  Этот разговор происходил сразу после "грибной" ночи, утром. Я и Машка всё рассказали родителям: и про то, кем, на самом деле, оказался Сморчок, и про новый статус нашего пса... и про Порт-Салз.
  Мы долго ломали голову, что означает слово "порт" и что означает "салз". Пробовали, как в прошлый раз с кулинарной передачей, вводить в телевизионный пульт дату, отштампованную на билете. Бесполезняк. В конце концов, нас всех стала одолевать зевота (после ночной беготни мы так и не прилегли), и мы договорились, что сегодня берём на работе и в школе отгулы и хорошенько отсыпаемся. А вечером наш консилиум вновь собирается, и мы продолжаем думать.
  Вечер прошёл впустую. Мы так ничего и не придумали.
  Утром я и Задавакина пошагали в школу.
  На уроке русского куличовского, где разбиралась тема сложных слитных слов, до меня вдруг дошло. "В самом деле! ― подумала я. ― Как я не догадалась сразу?" Я накарябала записку и бросила его на соседний ряд, Машке.
  
  Портсалз
  
  Вот что я там написала. Прочтя послание, Машка, видать, ничего не поняла. Потому что спросила одними губами: "И что?" Так же беззвучно, старательно разевая рот, я ответила: "А-на-грам-ма!"
  ― Что? ― прошептала Задавакина.
  ― Анаграмма, ― повторила я.
  ― Иголкина! ― прикрикнула учительница. ― Что за разговоры во время занятий?
  Знаками я попросила Машку потерпеть: поговорим на перемене.
  ― Думаю, это анаграмма, ― сказала я, когда прозвенел звонок. ― Слово, полученное путём перестановки букв. Мы искали отдельно "порт" и "салз", потому что так было в билете. Но что если нас хотят запутать? Нарочно. Понимаешь, о чём я?
  ― Смутно. Повтори.
  ― Анаграмма. Было одно слово, переставили местами буквы, получилось: "Портсалсз". Или: берём слово "Маша", переставляем буквы, получается что? Шама. Или Амаш. Дошло?
  ― Кажется.
  ― Осталось догадаться, что такое "портсалз". Что-то ужасно знакомое. Вертится на языке, не могу поймать. Тропслаз... Злароптс...
  ― Спортзал.
  ― Супер! Как так быстро догадалась?
  ― Пф-ф-ф! Простецки. Вбила слово в окошко дешифровщика анаграмм.
  ― У тебя на смартфоне интернет?! Откуда?!
  ― Не интернет, скачанная прога.
  ― Но ты впервые узнала, что такое анаграмма. Зачем тебе дешифровщик?
  ― Так, на всяк случай. Видишь? Всё когда-нибудь пригождается.
  
  25. Шкатулка с печенькой
  
  Теперь немного о Максе Шульженко. Чтобы было понятно, ху из ху.
  Машка не зря о нём вздыхала. Было из-за чего. Хотя я лично другого мнения. Мне важнее внутренние качества, а лицо у мальчишки или его рост... Всё это, конечно, тоже имеет значение, но лицо, за которым не проглядывает ум, это, скорее, всё-таки не совсем лицо. Я бы, по примеру папы, назвала это "передней частью головы".
  Так вот, передняя часть головы у Макса была очень даже ничего. Почти образцовая. Он мог бы рекламировать леденцы на палочке или средство от подростковых прыщей. Рост у него тоже ― будь здоров. Но особого ума я в нём не замечала. Гогочет, как идиот, над тупыми мальчишескими шутками и вслух обсуждает девочек. Причём, зная, что некоторые по нему сохнут, нарочно говорит про них всякие обидные вещи. Так, чтобы те слышали и разбрызгивали во все стороны слёзы. И это умно?
  Признаться, я на него одно время тоже заглядывалась. Это было в младших классах. Пока наконец не поняла, что шансы у меня невелики. Ну и ладно. Вовремя сообразила, что это даже к лучшему. После этого "мужской вопрос" был для меня закрыт. Если не навсегда, то, во всяком случае, до лучших времён.
  С чего вдруг я вспомнила про Макса? Скоро поймёте. В круговорот дальнейших событий были втянуты не только мы с Задавакиной, но и вышеупомянутая личность. Включая Борьку Яблочкова-Дурде. Вот такая образовалась прелестная компания!
  Итак, после того, как я и Машка, поняли, что для дальнейших поисков нужно отталкиваться от слова "спортзал", мы стали думать: "Почему спортзал? Что там, в спортзале? Нам нужен спортзал как спортзал или спортзал как слово?" Сплошные вопросы.
  ― Конечно, спортзал, а не химическая лаборатория, ― размышляла я вслух. ― Мы ведь в голове у Тузика.
  ― И как нам это поможет? ― спросила Маша.
  ― Давай вспоминать, что в нашем школьном спортзале такого необычного.
  ― Кандейка. Она всегда заперта.
  Стоп. Тут стоит немного упомянуть, как в голове проходили уроки физры. Во-первых, у нас не было учителя. Говорили, будто никто не хочет идти на такую зарплату, но мы-то с Машкой всё понимали. Во-вторых, на уроках наш класс был предоставлен самому себе. Нам кидали волейбольный мяч, натягивали сетку, и все занимались кто чем горазд. В основном, бесились и орали. Или, накувыркавшись, валялись на мягких матах. Нормальная такая куличовская физкультура. В-третьих, как уже было сказано, небольшая подсобка в углу спортзала, где когда-то ютились учительский стол Клюшкина и он сам, здесь, в "черепном пространстве" никогда не открывалась.
  Мы почему-то подумали, что этот факт имеет решающее значение. Поэтому, прогуляв урок пения, где который день разучивался романс на стихи Пампушкина "Сижу над селёдкой с петрушкой сырой", кинулись на третий этаж. Дверь в спортзал оказалась незапертой. Внутри пахло потом и резиной.
  ― Странновато, ― промолвила я. ― Входи кто хочешь. Обычно тут закрывают.
  ― Скорей всего, уборщица. Была тут и типа забыла. Гля: на полу мокрые полосы.
  Подошли к подсобке.
  ― Знакомая картинка, ― сказала я. ― Где-то я её видела. Где?
  На двери подсобки был наклеен зазывающий постер: туземные хижины на сваях, под ними ласково-синее море и сверху надпись:
  
  Welcome to Bora-Bora!
  
  ― Так и думала, ― подёргав дверную ручку, сказала Машуня. ― Заперто на ключ.
  ― Правильно, ― согласилась я, ― если есть замок, то должен быть ключ. Замок старого типа. Следовательно, ключ обычный, с колечком. Не плоский.
  ― Ты это сейчас типа косишь под доктора Ватсона?
  ― Если на то пошло, то доктор Ватсон ― ты. Я ― Шерлок Холмс.
  ― Тогда я Анджелина Джоли в роли Лары Крофт, которая вырубит тебя с одного удара.
  ― И как это поможет с нашей проблемой?
  ― Не знаю. Просто Шерлок Холмс ― не мой герой. Мне не нравится его нос.
  ― Но преступления и квесты не раскрываются при помощи носа. Если бы Шерлок Холмс щёлкал не преступления, а орехи, то ― да, нос бы ему не помешал. Причём, чем твёрже и острее, тем лучше. Как у какаду или тукана. У тебя птичье мышление, не замечала?
  ― Ладно, ок, если такая сообразительная, может, подскажешь уже, где нам нарыть ключ? С колечком, как ты хотела. Агась! Вот ты и призадумалась, пухлячок!
  Где обычно хранятся ключи от школьных кабинетов? В учительской. Или у завуча. Так мы подумали. Началась перемена.
  ― Как попасть к завучу, чтобы не заметили? ― спросила Маша.
  Я стала перебирать варианты:
  ― Отвлечь. Устроить пожар, наводнение... Завуч побежит, забудет впопыхах закрыть дверь...
  ― Нет, это хуже, чем деление десятичных дробей. Слишком заморочно.
  ― Согласна. Но нам нужен план. Что бы такое придумать?
  ― Дурде! ― крикнула Машка. ― Подь сюда.
  В толпе учеников, сбегавших с лестницы, я заметила велосипедный шлем.
  ― Боря, ― сказала Задавакина, ― нужна помощь. Надо, как Лара Крофт, пробраться в кабинет завуча и свистнуть ключ. Смогёшь?
  ― Боря, ― добавила я с улыбкой, ― Маша шутит. Иди, отдыхай, нам ничего не надо.
  При этом я глянула на Машку так, чтобы она усекла: нам не нужны помощники. Мы не имеем права раскрывать секреты. Но Машуня, видать, не поняла. Потому что спросила:
  ― Иголкина, чего выпучилась? Мы ведь искали план. Вот, пожалуйста, ― наш личный бот. Мы его типа нагрузим заданиями, он пойдёт и всё выполнит. Дурде, ты ведь хочешь испытать приключения? Типа как в игре. Агась?
  Мы ждали возле спортзала. Я уже смирилась, что у нас будет помощник из местных. В конце концов, можно не раскрывать тайны до конца. Просто приключение, ок?
  Борька вернулся. Не один. С ним был Шульженко.
  ― А ну, что задумали? ― с ухмылочкой сказал он. ― Колитесь.
  Оказалось, Макс застукал Яблочкова, когда тот с осторожностью крысы выскальзывал из кабинета завуча. Сама завуч отошла. Дурде сказал, что её срочно зовут в учительскую.
  ― Всё просто, ― ответила я Максу, ― мы хотим узнать, что в кандейке. Тебя никогда не удивляло, что она всё время заперта?
  ― Да, но понадобится ключ, ― сказал Макс.
  ― А ты думаешь, для чего мы зарядили юнита? Дурде, ты принёс?
  С расстроенным видом Борька ответил, что ключи действительно хранятся в кабинете. На настенной доске, оббитой бархатом. Там, на отдельных гвоздиках, под наклеенными бирками с названиями помещений, висят ключи практически от всех кабинетов и подсобных комнат. Нет только одного.
  ― И конечно же, это ключ от кандейки в спортзале, ― в сердцах вымолвила Машуня. ― Как всегда! Закон гнусности.
  Однако Борька добавил, что на пустующем месте булавкой с круглой пластмассовой головкой к бархату была приколота записка.
  ― Я её взял. Вот, ― сказал он, протягивая свернутый вдвое обрывок.
  Красной учительской пастой там было написано:
  
  Пойти в столовую, найти Веру Леонидовну. Попросить печенья.
  
  ― Слушайте, это становится интересным! ― восторженно оскалился Шульженко. ― Зачем просить печенье, если всего лишь надо взять ключ? Реальный бред!
  ― Ребят, ― предложила я, ― может, вы всё-таки вдвоём пойдёте? А? Я и Задавакина управимся сами.
  ― Ну нет! ― запротивилась Машка. Она взяла своего миленького за руку и замурлыкала. ― Макс, ты ведь хочешь испытать настоящее приключение? Скажи "да", чтобы я в тебе не разочаровалась. Ну же, давай!
  Вера Леонидовна, крупная женщина в белом переднике и косынке, оказалась поварихой в школьной кухне. К нашему удивлению, она не стала задавать лишних вопросов. На просьбу дать нам печенья, просто на минуту отлучилась и принесла тёмную лакированную шкатулку со сказочной росписью: ветвистое дерево, на котором, вроде яблок, растут ало-розовые языки, а внизу, на земле ― два ребёнка, мальчик и девочка.
  Мы раскрыли шкатулку. На атласной подстилке с углублением покоился изящный ключик с фигурным, завитым, как кренделёк, колечком. Казалось бы, мы наши его. Но всё было непросто. Ключ был сделан из рассыпчатого песочного печенья.
  
  26. Поиски
  
  Обо всём, что случилось в наше отсутствие, я узнала намного позже.
  Мы не вернулись из школы. Прождав нас до позднего вечера, родители запаниковали. Оказалось, вместе с нами пропала ещё пара мальчиков, но о них, по понятным причинам, наши родители беспокоились меньше всего.
  Ночь прошла в нервном ожидании. Моя семья и Задавакины уселись перед телефоном и, не слишком рассчитывая на результат, стали звонить, куда только можно. После куличовского морга и Центральной больницы связались с полицией. Дежурный ответил, что не может начать поиски без личного распоряжения мэра. Олег Олегович, в свою очередь, сказал, что свои полномочия он уже сложил, и его дырявая лодыжка, кажется, помаленьку приходит в норму.
  ― Почему бы вам не обратиться к господину Шарипову? ― посоветовал Мозжечков. ― Он живёт рядом с вами и он ― новый глава. Ему и решать.
  Шарипов долго отнекивался. Никак не хотел вступать в должность. Это наложило бы ворох обязательств, и тогда прощай собачья вольность! Но отдавать пост сомнительным, на его взгляд, личностям, вроде Галины Викторовны, ему тоже не хотелось.
  ― Короче: и хочется, и колется, ― подвела итог собачьим объяснениям Галина Викторовна.
  ― Кажется, я нашёл выход, ― произнёс папа.
  ― Ну и? Выкладывайте, ― поторопила Галина Викторовна.
  ― Шарипов, ― продолжил папа, ― если тебе по каким-то причинам не хочется быть мэром, ты мог бы стать врио.
  ― Врио? ― спросил Шарипов. ― Впервые слышу.
  ― Временно исполняющий обязанности. Ты, вроде как, мэр и в тоже время нет. Но ты можешь отдавать распоряжения.
  ― Конгениально! ― обрадовалась мама. ― Шарипов, быстро звони в полицию.
  Тут же, впрочем, взглянув на собачьи лапы, мама тоскливо вздохнула и набрала номер сама. После чего поднесла трубку к морде временно исполняющего обязанности.
  ― Алло, ― сказали в телефоне, ― дежурный слушает.
  ― Гав!
  ― Это что, шутка? Вы куда звоните? ― уточнила трубка.
  ― Гав-гав!
  ― Ваш мутант резко позабыл человеческую речь? ― шёпотом поинтересовалась Галина Викторовна.
  ― Шарипов, в чём дело? ― осведомилась мама.
  ― Я мог бы переводить, ― предложил Машкин папа. ― Я отлично понимаю собак.
  ― Не надо, ― отозвался пёс. ― Простите, немного переволновался. Алло, дежурный? С вами говорит временно исполняющий обязанности мэра Ёфт Шарипов.
  К поискам приступили рано утром. Одетый в тёплую собачью куртку, Шарипов лично отдавал приказания начальнику опергруппы, майору полиции Колобкову, а тот, в свою очередь, руководил подчинёнными.
  ― Вы, как я погляжу, ― досадовал Шарипов, ― привыкли заниматься ерундой. Что ещё за сбор улик? Зачем опрашивать каких-то свидетелей? Мы тратим драгоценное время. Нос! Вот главное орудие поиска. Нюхайте, господа полицейские. Рассредоточьтесь по городу и обнюхивайте каждый угол, каждый квадратный сантиметр. Но для начала предлагаю ознакомиться с запахом, который мы ищем.
   Врио мэра распорядился показать наши с Машкой вещи. Майор Колобков понюхал мою резинку от волос, затем Машкин свитер, после чего то же самое проделали его подчинённые.
  ― А теперь ребята, ― гаркнул майор, ― курсируем по всему городу и хорошенько вынюхиваем. Всем ясно?
  ― Но, товарищ майор, ― пожаловался один из полицейских, ― у меня насморк.
  ― У него насморк, ― передал мэру Колобков.
  ― С насморком надо лечиться, ― посоветовал Шарипов. ― Этот пусть остаётся, остальные ― вперёд.
  ― Лейтенант Пупков, ― рявкнул Колобков.
  ― Чхи! Я, товарищ майор!
  ― Пойдите в аптеку и купите капли от носа. Остальные за мной! А я за господином Шариповым. Все поняли?
  ― Да!
  ― Очень хорошо. Нюхайте, ребята! Нюхайте!
  Поиски привели в школу. Повариха Вера Леонидовна вспомнила, что накануне пара девочек и мальчиков попросили у неё печенье.
  ― И что? ― поинтересовался Шарипов.
  ― Я им дала, ― ответила повариха. ― В деревянной коробке.
  ― Деревянной? ― переспросил врио мэра.
  ― Мне так сказали, ― пояснила Вера Леонидовна, ― если кто-то попросит печенья ― дать коробку.
  ― Вы не могли бы рассказать, что это была за коробка? ― вступил в разговор Колобков. ― Можете её описать?
  Наступило тридцатое число. Мы отсутствовали. Наши следы терялись в школьном спортзале, и полицейские из опергруппы не знали, что делать дальше. Подсобка была взломана. Там обнаружились пыльные баскетбольные мячи, несколько спортивных кубков и старый учительский стол, покрытый исцарапанной клеёнкой. Больше ничего интересного.
  Меж тем мои родители вместе с Задавакиными не оставляли попыток понять, что такое Порт-Салз. Они попросили у Олега Олеговича билет на теплоход, чтобы один из них смог отплыть и узнать, в чём, собственно, дело. Но в куличовском пароходстве сказали, что навигацию закрыли буквально на днях, и "Княжна Филателия Игоревна" отправилась в док, на ремонт.
  Тогда наши родители попросили предоставить им катер или лодку. Шарипов распорядился, и катер был выделен. Родители поплыли вниз по реке. Отчалили от главного порта: Кулички-1. Затем были Кулички-2, Средняя Лобная Извилина, причал у села Предбанное... И вдруг снова ― Кулички-1, Кулички-2... Всё, как говорил Мозжечков.
  ― Ни черта не пойму, ― яростно растирая лоб, ворчал Машкин пападрил. ― Получается, река закольцована? Что-то я не заметил.
  ― Это всё физрук! Пергидроль ему на лысину!
  ― Осторожнее, Галина Викторовна, ― предусмотрительно вставил мой папа, ― а то можно вспомнить анекдот на определённую тему, и тогда... Нам сейчас не хватало только подземных толчков.
  ― Идёмте домой, ― устало произнесла мама.
  ― Но что дальше? ― спросил папа. ― Что делать, Люсенька?
  ― Ждать, ― промолвила мама, и все согласились, что, действительно, наступил вечер, и сегодняшний день вряд ли принесёт что-нибудь новое.
  ― Людочка, ― сказал папа, когда мои родители оказались дома, ― а что если всё это нам только кажется.
  ― Что именно, Генуся?
  ― Ну, всё. Может быть, с нашими девочками всё в порядке, а то, что они исчезли... ― это такая игра воображения. Не будем забывать, в каком месте мы находимся.
  ― Всё может быть, я не исключаю, ― ответила мама. ― Но в то же время ясно вижу: ты здесь, я тоже... А вот наша Танюшка... Прости, но всё, что ты сейчас сказал, для меня не аргумент.
  ― Но что если ни меня, ни тебя тоже не существует. Я имею в виду, сейчас, в данную минуту. Что если мы друг другу тоже кажемся?
  ― Уверяю тебя, Генуся, если я сейчас разобью об твою голову фаянсовую супницу...
  ― Не надо. Она нам ещё пригодится. Я имею в виду, голова. Супница, кстати, тоже.
  ― Генусик, это пошлая метафизика. К чёрту. Я ― мать, и я имею полное право беспокоиться за своё дитя. И если ты считаешь, что все наши поиски напрасны...
  ― Ну что ты, нет. Конечно, нет, Люсенька. В конце концов, что нам ещё остаётся? Ты права. Будем искать.
  
  27. Спортзал растёт
  
  И всё же, что с нами случилось?
  Итак, мы были в спортзале, я держала шкатулку с печеньем в виде ключа и понимала, что открыть дверь таким ключом просто нереально.
  ― Почему? ― осведомилась Маша.
  ― Не догадываешься? ― спросила я. ― Как будешь поворачивать его в замке? Он же раскрошится.
  ― Но он же типа... волшебный.
  ― Слишком много болтаете, ― оборвал нас Шульженко. ― Доверьтесь мастеру. Ну-кась.
  Не успела я ничего сообразить, как шкатулка была у него в руках. Он просто выхватил её у меня и поднёс ключ к замочной скважине.
  ― Стой! ― попыталась я остановить. ― Не делай этого!
  ― Не попробуешь, не узнаешь, ― ответил Макс и крутанул ключ. ― Упс! Облом.
  У него в пальцах было завитое колечко. Остальная часть печеньки застряла в двери.
  ― Я же говорила! Ну что вы за люди? Сначала делаете, потом думаете. Почему нельзя наоборот?
  ― Мы - не люди, мы типа ― подростки, нам простительно. Максик, поковыряйся в замке, плиз. Вдруг достанешь оставшийся кусочек. Мы его типа склеим.
  ― А почему бы просто его не съесть? ― неожиданно разродился идеей Борька. ― Я про ключ. Вдруг так надо.
  ― Дурде, твоя велосипедная каска, кажется, натёрла тебе мозг. Умнее ничего не мог выдумать? Агась! Слопать ключ. Мегадурость. Где ты такое видел?
  ― Нет-нет, погодите, ― сказала я. ― А что если правда?
  ― Ну конечно, щас!
  ― Но... но... но мы ведь не знаем, что это на самом деле, ― заикаясь от волнения, доказывал Яблочков. ― Если ключ, то почему в виде печеньки? А если печенька, то почему...
  ― Всё познаётся на опыте, ― недослушал его Макс и, недолго думая, разломал колечко на четыре половинки.
  Другого выхода не было. Мы решили испытать ― что будет. С хрустом разжевав свою часть ключа, я тут же почувствовала, как спортзал растёт. Словно живой, он вытягивался змеёй, делался огромным и невероятно длинным. Таким длинным, что дверь подсобки вместе со стеной уехала куда-то далеко-далеко. Я её больше не видела.
  ― Какая-то дурковатая Алиса получается, ― проговорила наконец Задавакина. ― Что это? Мы уменьшились или увеличился спортзал?
  ― Кажется, это больше не спортзал, ― заметила я. ― Скорее, коридор.
  Мы шли по этому коридору довольно долго. Часы на моём телефоне показывали 17.02. Получается, мы протопали около трёх часов.
  ― Всё, не могу больше, ― садясь на пол, захныкала Машуня. ― Мои бедные ножки!
  ― Может, назад? ― предложил Макс.
  ― Ты что! ― ужаснулась Задавакина. ― Ещё столько же пешкодрапом?! Максик, ты меня совсем не жалеешь.
  И тут мы услышали голос.
  ― Ребята, как вы здесь очутились? Хотя бы взяли кого-нибудь в провожатые. Да хоть бы меня.
  Мы увидели приближающуюся фигуру. Это был наш "химик", Анатолий Анатольевич. И здесь, и в наших родных Куличках среди учеников у него была кличка Хотябыч. Потому что всегда и к месту и ни к месту он употреблял выражение "хотя бы".
  ― Ищете вход на сейсмическую станцию? ― спросил учитель. ― Впрочем, хотя бы вы искали что-то другое. Всё равно здесь только одна дверь. Она же ― вход и она же ― выход. Хотя... ― задумался он на секунду. ― Ну да, ну да. Вы бы хотя бы поздоровались, черти. По-моему, мы сегодня не виделись. Хотя... Ну да, ну да.
  ― Здрасьте, Анатоль Анатолич.
  ― Хотя бы так. Добрый день, чертенята. Так что, идёте? Я хотя бы провожу.
  ― Анатолий Анатолич, но почему сейсмическая станция?
  ― А вы ожидали чего-то другого? Хотя бы потому, что дверь, сквозь которую вам предстоит пройти, ведёт под землю.
  До двери с плакатом, пригашающим на Бора-Бора, в конце коридора мы добрались примерно в 18.20. То есть, спустя ещё час. Вынув из кармана обычный ключ, Хотябыч спокойно, без помех открыл то, что мы считали подсобкой. Мы увидели кабину лифта с горящими кнопками.
  ― Входите, ― пригласил химик. ― Жмите самую последнюю кнопку. Там, где написано "Гиппокамп". Разглядели? Ну да, ну да. Счастливо добраться!
  И, не дожидаясь наших действий, Хотябыч сам надавил нужную кнопку и, пока дверцы задвигались, успел помахать нам рукой.
  
  28. Сейсмолог Аверьянов и доктор Фрейд
  
  Лифт спускался минут пятнадцать. Наконец остановился. Дверцы распахнулись, и мы увидели освещенную лампами пещеру. Всё, как полагается: сталактиты, сталагмиты. Где-то со звонким эхом капала вода.
  Нас встречали. Мужчина ― по виду, чуть моложе моего папы. Средний рост, спортивные штаны и кирка на плече с налипшей глиной. Голова обмотана пёстрой банданой. Встречающий представился сейсмологом.
  ― Сейсмолог Аверьянов.
  Да, вот так, запросто. Ни имени, ни отчества. Профессия и фамилия. Я заметила, что он совсем не улыбается. Угрюмый тип.
  ― Пришли поглядеть сейсмическую лабораторию? ― спросил он. ― Что ж, не отставайте.
  Он зашагал вперёд. При этом даже ни разу не обернулся. Точно его не интересовало ― идём мы или нет.
  ― Предупреждаю, ― всё так же не оглядываясь, оповестил он, ― я человек прямой и откровенный. Здесь под землёй, в полном одиночестве отвыкаешь от разных общественных глупостей. Отпадает необходимость взвешивать слова, забываешь о всяких там сюси-муси... В общем, у меня всё просто, без глазури. Так что, если шарахну по вашим нежным головёнкам какой-нибудь откровенной резкостью, не сочтите, пожалуйста, за грубость.
  Пройдя извилистым коридором, который то сужался ― так, что приходилось нагибаться, ― то делался шире, мы приблизились к овальной металлической двери с колесом в виде корабельного штурвала. Дверь была прямо в земляной стене. Покрутив "штурвал", Аверьянов потянул дверь на себя, петли заскрипели... Мы увидели светлую "прихожую" со стенами, обшитыми листовым железом.
  ― Входите, ― сказал провожатый. ― Разуваться здесь. ― Он указал на плетённый из соломы коврик. После этого он выдал нам одинаковые шлёпанцы с вышитой монограммой: КСЛ. ― Куличовская сейсмическая лаборатория, ― расшифровал Аверьянов и поставил кирку в деревянный ящик в углу ― рядом с лопатой, ломиком и другими инструментами.
  Мы прошли по металлическому полу, под которым, казалось, была пустота: он гулко, подобно барабану, отзывался на каждый шаг.
  После этого очутились в широком, щедро освещённом помещении. У стен застыли приборы и пульты управления, мигали индикаторные лампы и дрожали стрелки на измерительных панелях. Впрочем, рядом с одной стеной, свободной от научного оборудования, была совершенно другая, можно сказать, домашняя обстановка: столик с электрочайником, сахарница, хлебница и узкая ваза с искусственным тюльпаном. Сверху висела средних размером картина, выполненная масляными красками. Я пригляделась. По уровню мастерства можно было сказать, что это рисунок третьеклассника, оставленного на второй год. Полотно изображало безобразного, хохочущего человека с редкими зубами и лопухами ушей; огромными ручищами он растягивал гармошку. Помимо прочего, на шее намалёванного уродца болтался секундомер с голым циферблатом, и освещал всё это, расположенный в углу картины, похожий на морского ежа, оранжевый шар.
  Заметив, что я смотрю на это незамысловатое художество, хозяин лаборатории внёс ясность:
  ― Подземный великан, ― сказал он, выдвигая из-под стола стулья. ― Усаживайтесь. У меня какао. Будете? Впрочем, выбора у вас нет. Придётся лакать, как миленьким.
  На наш вопрос ― "Что он имел в виду? Почему мы должны пить какао? Может, нам не хочется", ― Аверьянов ответил, что какао, разумеется, можно не пить, но тогда придётся искать другой путь.
  ― Путь? Какой путь? ― поинтересовалась я.
  "Назад, к поверхности", ― ответил Аверьянов. Он сказал, что, если мы хотим вернуться, придётся сделать это другим путём, не тем, каким мы сюда попали. Так здесь всё устроено.
  ― Помните школьный коридор, по которому вы шли? ― спросил он. ― Так вот, если решите отправиться по нему назад, он уведёт вас в бесконечность. Вы будете идти и идти. Не исключаю, что в пути состаритесь и помрёте. Хе-хе.
  Впервые я видела на лице Аверьянова улыбку. Но это, скорее, была гримаса ― будто он по ошибке откусил сэндвич с сапожным кремом.
  ― Отсюда только один выход, ― сказал он, ― вперёд, без страха и сомнений. Впрочем, вру. Страх и сомнения будут. Они будут цепляться, как колючки, но всё равно ― только вперёд. Что, страшно?
  ― Подумаешь! ― заявил Шульженко. ― Нашли кого пугать.
  В глазах Машуни, которая поедала нашего одноклассника взглядом, я прочла метровые буквы:
  
  ТЫ ― МОЙ ГЕРОЙ!!!
  
  ― В таком случае, наливаю какао, ― сказал сейсмолог. ― Да или нет?
  Мы согласились выпить по кружечке.
  ― Кружечка, к сожалению, всего одна, ― заметил Аверьянов. ― Но больше не потребуется.
  Протянув руку к полке, он поставил на стол кружку с рисунком и буквами. Рисунок изображал оскаленную сталактитами пещеру. Сверху в виде арки разворачивалась надпись:
  
  На земле и под землёй будь всегда самим собой!
  С Днём спелеолога!
  
  ― Парни подарили, ― объяснил Аверьянов. ― Знакомые. ― Он тронул чайник. ― Тёпленький. Можно, конечно, подогреть, но я бы не советовал. Хе-хе.
  И снова эта гримаса: злорадство и отвращение.
  ― Не надо греть, ― попросила я. ― Пусть будет тёплым. И вообще, я не хочу какао. Нам бы поскорее уйти.
  ― Агась. Только подскажите ― куда?
  ― Поверьте, вам всем необходимо выпить на дорожку какао, ― зачерпывая ложкой порошок и разводя его в воде, ответил Аверьянов. ― По-другому не уйти. Поэтому прикусите язык и ждите.
  Звяк, звяк... Как заворожённые, мы следили за тем, как Аверьянов размешивает сахар. Я чувствовала, как внутри меня щекочется какая-то непонятная жуть. Что задумал этот сумасшедший подземный затворник? Стряхивая ложку, Аверьянов постукал ею по фарфоровому ободку.
  ― Теперь закройте глаза, ― произнёс он. ― Все, без исключения.
  ― Да, но какао...
  ― Закройте, говорю вам. Будете пить так ― вслепую. Раз, два... Готовы? Три. Дружно зажмурились.
  Я сжала веки. В следующий момент я почувствовала, как стою на чём-то неустойчивом. То, на чём я стояла, дрожало и покачивалось. Свистя в ушах, в лицо дул ветер. Не дожидаясь команды, я раскрыла глаза. Рядом стояли Машка, Борька и Макс. Я почувствовала некоторое облегчение, но тут же заметила, что под ногами у нас трамплин для прыжков в воду. Я перевела взгляд вниз... Коленки ослабли и задрожали. Далеко внизу была огромных размеров кружка. В ней ― будто кто-то, желая остудить, дул на неё ― плескалась коричневатая маслянистая жидкость.
  ― Гля! ― крикнула Машка. ― Какао! Короч, как хотите, я ― назад. Что-то стрёмно.
  ― Но нам сказали: назад пути нет.
  ― Не попробуешь, не узнаешь, ― промолвил Макс и первым засеменил к твёрдой площадке.
  В тот же миг, поменяв каким-то чудом физический состав, трамплин сделался мягким. Неожиданно обрушившись, он повис ковровой дорожкой. Громко вопя, мы соскользнули и полетели вниз. Шульженко удалось зацепиться за край трамплина. Однако вскоре он плюхнулся вместе с нами в тепловатую жидкость.
  ― Тону! ― причитала Задвакина. ― Макс, держи меня! Тону! Не видишь, что ли?!
  ― Ты что, не умеешь плавать?
  ― Немного, по-собачьи.
  ― Так греби! Шевелись!
  ― Ребят, ― осклабившись и шумно бултыхая руками, прокричал Яблочков, ― а море-то... Пробовали? Сладкое!
  ― Дурде, ― резко отозвалась Машка, ― ты меня бесишь! И сними, плиз, свою идиотскую каску! Она утянет тебя на дно.
  ― Слушайте, а где края кружки? ― спросила я, оглядываясь. ― Кто-нибудь помнит, они были?
  ― Теперь это не бассейн, ― ответил Макс. ― Самое настоящее море!
  ― Сладкое! Пейте! ― повторил Яблочков и, нарочно погрузив в какао лицо, пустил пузыри.
  ― Гля, гля! ― крикнула Машка. ― Что-то плывёт. Корабль! Мегакруть!!!
  В самом деле, из зыбких туманных испарений, которые клубились вдали, вынырнул острый бушприт. Вслед за этим появился огромный пузатый парусник. На его борту лучились надраенной медью буквы:
  
  Doremunkes
  
  Снова анаграмма? Или на этот раз латынь? Вглядываясь в подзорную трубу, над бортом парусника возвышалась украшенная седой бородкой голова в поблёскивающих очках.
  Был сброшен трап. Мы взобрались на палубу. С нас ручьями текло какао. Перед нами стоял бодрый старикашка. Внимательный взгляд, круглые мелкие очочки. Попыхивает сигарой. В отличие от сейсмолога, разглядывая нас, старичок не переставал растягивать губы.
  ― Кто вы? ― спросила я.
  ― Моё имя, дети, Зигмунд Фрейд. Доктор психологии. А также, на досуге, путешественник и исследователь неизвестных мозговых территорий. Хотите плыть вместе со мной?
  ― Смотря куда, ― теребя пальцем в ухе, чтобы вылилось какао, бросила Машка.
  ― В Порт-Салз. Я направляюсь туда. Так вы со мной или нет?
  
  29. Подземный город
  
  Как мы вскоре узнали, доктор Зигмунд был одновременно и капитаном "Доремункеса", и единственным членом экипажа. А также, не считая нас, единственным пассажиром. Он объяснил, что корабль, на самом деле, живой и обладает разумом.
  ― Надеюсь, дети, кто-нибудь из вас держит домашнюю кошечку или хомячка, ― проговорил доктор.
  ― В нашей семье живёт Шарипов. Он ― пёс.
  ― Прекрасно! Значит, мы друг друга поймём. Доремункес ― мой питомец. Одновременно друг и незаменимый помощник. Хотите поглядеть, как он слушает команды? ― Доктор Фрейд повернулся к носовой части корабля и, весь приосанившись, громко распорядился: ― Доремункес, лево руля!
  Тут же мы увидели, как, скрипя деревянной обшивкой и туго натянутыми снастями, парусник меняет курс.
  ― Видите? ― обрадовался доктор. ― У нас с ним телепатическая связь. Понимаем друг друга, можно сказать, с полуслова.
  После того как мы хорошенько отмылись от липкого какао, доктор накормил нас в кают-компании обедом. Затем вывел нас обратно на палубу и, вглядевшись в подзорную трубу, радостно воскликнул:
  ― Вот он! Мы прибываем! Порт-Салз, подземный город.
  На горизонте показалась земля. Но ничего похожего на морской порт или большой город мы не заметили. Просто большая гладкая пустыня, закатанная в асфальт. Капитан "Доремункеса" объяснил, что город, на самом деле, густо застроен: там множество зданий ― от обычных девятиэтажек до старых приземистых особняков, в стенах которых располагаются музеи и театры. Есть даже несколько небоскрёбов.
  ― Где же они все? ― удивилась я. ― Они что, из воздуха?
  ― О, нет! ― посмеялся дедушка Зигмунд. ― Конечно же, понимаю. Вы, дети, привыкли к тому, что дома строятся наружу. Но здесь, в Порт-Салзе всё иначе. Дома уходят внутрь.
  ― Как это?
  ― Так. Они под землёй.
  После некоторых объяснений мы наконец поняли, что дома в этой части мозгового пространства сооружаются наподобие ям. Допустим, здание может иметь пять или девять этажей. Первый этаж сверху, рядом с поверхностью земли, а последний уходит глубоко вниз. Внутри зданий, так же, как у нас, в нормальном, "поверхностном" мире, есть лестницы, работают лифты, но с некоторых пор в целях экономии ― да и вообще потому что так захотелось здешним обитателям ― для спуска на "верхние" этажи используются гладкие горки, как на детских площадках. Вместо утомительных переходов по ступенчатым лестницам жители таких домов просто усаживаются на горку и катятся с ветерком до нужного этажа. Подниматься, разумеется, приходится на лифте.
  Мы вышли на берег. Старичок Фрейд сопровождал нас.
  Порт-Салз действительно был необычным городом. Куда ни глянь, всюду, как в степи, ровно и гладко, глазу не во что упереться. Но народу и машин хватало. Всё было покрыто асфальтом и каменной плиткой. И повсюду из невидимых динамиков горланит прилипчивая попсовая песенка. Я вспомнила: давно, около двух лет назад её крутили на всех радиостанциях. Там ещё такие слова: "Ты ― моя карамелька", тара-рам, тара-рам... В общем, ужасно прилипчивый мотивчик: просочится в мозг, не вытряхнешь.
  Сначала нам показалось, что машины и пешеходы в Порт-Салзе снуют без всякого порядка, словно муравьи по ровной поверхности. Но потом, взяв из морского порта такси и очутившись в городе, мы увидели, что улицы и дороги здесь всё же есть. Они были прочерчены былыми, красными и жёлтыми линиями на асфальте. Кроме того, там же, на асфальте мы заметили надписи: "Улица Метателей Молота дом Љ такой-то"; или: "Гимназия искусств Љ 2", "Музей бицепсов и трицепсов" и так далее.
  ― Вглядитесь внимательнее, ― сказал нам Фрейд. ― Видите, рядом с надписями? Деревянные крышки. Это люки, точнее, двери. Вход в здания. Открываем люк и входим под землю. Там ― музей, а там ― хлебный магазин. Хотите, куда-нибудь заглянем?
  У нас был выбор: посетить Дом-музей почётного жителя Порт-Салза, великана Олимпикуса или прогуляться в парке.
  ― Парк под землёй?! Что, реально? ― не могла поверить Маша.
  ― Сомневаетесь? ― хитро прищурился доктор.
  ― И там есть деревья, скамейки?..
  ― Даже продают сахарную вату и мороженое в лотках. Иначе что это был бы за парк?
  Доктор предложил убедиться. Мы распахнули двустворчатую дверь в земле и увидели коротенькую лесенку. Спустившись по ней, мы оказались в комнатке с кафельными стенами.
  ― Вооружайтесь подстилками, ― сказал нам Фрейд. ― На попе ехать не слишком-то комфортно. ― Подойдя к деревянной полке, он взял несколько круглых ковриков. ― Берите.
  Приблизившись к низкому проходу в стене, мы увидели гладкую металлическую горку. Нужно было усесться на коврик, оттолкнуться и скользить по горбатому спуску, как в далёком детстве.
  Горка была длинной. Летя по ней на подстилках за доктором, мы сделали несколько крутых виражей. Наконец, внизу показалась просторная, залитая солнцем местность. Запахло растительностью. Щебетали птицы, ровными рядами высились деревья, зеленели газоны. Где-то вдали снова мурлыкала песня про "карамельку". Горка оборвалась, и мы с разгона, горошинами, попадали на землю. Я больно ударилась локтем об каску Дурде.
  ― Спасибо! ― растирая ушибленное место, проворчала я. ― Сам, значит, защищаешься, а других калечишь, да?
  ― Прости, ― пролепетал Борька.
  ― Откуда здесь солнце? ― поинтересовался Макс.
  ― Искусственное, ― отозвался доктор. ― Система мощнейших ламп. Воздух тоже искусственный. Но его химический состав полностью соответствует тому, который на поверхности.
  ― Зачем же строить всё это под землёй? ― не понимала я. ― Это невыгодно.
  ― Как сказать, как сказать, ― с сомнением подёргал бородку старичок. ― Во-первых, хочу вам напомнить: это Порт-Салз. Здесь так живут. Причём давно. А во-вторых, оглянитесь. В этом парке не бывает осенних гроз и заморозков. Вечное лето. Хотя, надо признать, искусственное. Кстати, я до сих пор не рассказал вам о первом здешнем поселенце: великане Олипикусе. Он всё ещё жив, и если у нас с вами найдётся минутка, то... ― Внезапно доктор Фрейд осёкся. ― О, нет! ― поглядев в сторону, тихо простонал он. ― Только не это!
  ― Что случилось? ― спросила я.
  ― Видите ― там? ― в ужасе прошептал наш провожатый. ― Человек. Лысый, как лампочка. Это Достоевский. Кажется, он направляется к нам... и, кажется, он меня узнал!
  По аллее между кипарисами торопливо двигался худой сутулый мужчина. На нём была мешковатая кофта на пуговицах и вытертые почти до бела джинсы. Голова его была абсолютно голой, с глянцевой, отбрасывающей слепящие отсветы кожей.
  ― Это Достоевский? ― изумилась я. ― Писатель? Но почему он без бороды, как на фотках?
  ― К сожалению, а, может, к счастью, это не писатель. Просто человек, который всех страшно достал. Оттого и Достоевский. Приготовьтесь, ребята, сейчас вместе с ним мы попадём в дурацкий анекдот, и не будем знать, как из этого выпутаться. ― Тут же, развернувшись, доктор изобразил на лице приветливую улыбку и громко воскликнул: ― Кого я вижу! Старый добрый друг, вы ли это?!
  
  30. Снова загадки: Олимпикус
  
  Меня удивило, что человек, которого здесь звали Достоевским, подойдя к нам, первым же делом вынул из кармана расчёску и тщательно причесался. Он словно бы не замечал, что на его голове ― ни волоска. Или не хотел замечать.
  Скоро я узнала, что второе более вероятно. Среди портсалзцев Достоевский прославился тем, что при отсутствии какой-либо растительности на голове он упрямо считал себя обладателем роскошных шелковистых волос. И никто не смел намекнуть ему, что это не так. Порт-Салз считается счастливым городом: здешние жители предпочитают не думать и не говорить о неприятном и всё время натянуто улыбаются. Именно поэтому Достоевского никто не желал расстраивать: узнав правду, он мог впасть в отчаяние, а настоящий портсалзец ни за что не хотел бы на такое смотреть. Так что Достоевского трепетно оберегали: отпускали комплименты по поводу его "прекрасно уложенной причёски", старались, находясь в его компании, обходить места, где можно было столкнуться со своим зеркальным отражением, и многое другое. Словом, обитателям подземных домов приятнее было держать себя и других в самообмане, чем видеть голую (в данном случае лысую) правду.
  Всё это рассказал нам (мне и Задавакиной) старый доктор. Но сначала мы поднялись из парка в лифте, очутились в комнатке с кафельными стенами и вышли на поверхность. Доктор Фрейд отправил Достоевского и мальчишек вперёд. При этом он успел шепнуть Яблочкову, что надоедливый "волосач" непременно поведёт их в ближайшую парикмахерскую. Так вот, необходимо добежать до парикмахерской быстрее, чем туда доберётся Достоевский, и шепнуть парикмахеру всего лишь одно слово: "Достоевский". Дальше он всё сделает сам.
  В общем, пока Шульженко сопровождал лысого дядьку, а Борька мчался к парикмахерской, у нас с Машкой было время выслушать нашего пожилого друга. Кроме всего прочего, доктор Фрейд также поведал, что Достоевский страдает одной неприятной особенностью: потливость ладошек. Но идёт он с этим почему-то не в нормальную поликлинику, к врачу, а в ближайшую парикмахерскую. Причём идёт, как правило, не один. Берёт кого-нибудь в спутники (знакомых, случайных собеседников) и просит проводить его в больницу. Но идёт, зараза такая, ― упрямо, никого не слушая ― в парикмахерскую! Создавая тем самым сложнейшую ситуацию: всем приходится врать и выкручиваться самыми замысловатыми способами.
  ― Сейчас всё увидите сами, ― пообещал доктор. ― Я ведь недаром отправил одного из ваших вперёд: предупредить парикмахера. Чтобы не ранить душу нашему доставале, он успеет сменить возле своего заведения вывеску и, надеюсь, спрячет в парикмахерской все зеркала.
  Так и было. Доктор Фрейд показал нам поддельную надпись на куске серой, под цвет асфальта материи: "Больница". Ею была прикрыта другая, настоящая надпись: "Парикмахерская". Рядом была дверь.
  Мы вошли. Снова ― лесенка, по которой мы спустились в освещенное помещение. Как во всякой парикмахерской, здесь был поднимающийся-опускающийся стул, но при этом ― ни одного зеркала. Посредине стояли наши мальчишки, Достоевский и искусно скрывающий за деланной улыбкой беспокойство толстенький человек в белом фартуке с объёмным накладным карманом: по всей видимости, парикмахер.
  ― Так что мне делать с руками, доктор? ― осведомлялся Достоевский в тот момент, когда мы вошли.
  ― Э-э-э... ― неуверенно протянул человек в фартуке. ― Вы не пробовали подуть на них? Может, тогда они высохнут.
  ― Иногда они высыхают, ― согласился Достоевский, ― это так, но затем снова становятся влажными. Как от этого избавиться, ума не приложу. Я не могу здороваться за руку: стыдно. Хоть волосы на голове рви. Такое расстройство! ― Найдя в кармане расчёску, он привёл в порядок несуществующую стрижку. ― Доктор, ― сказал он, ― вы не могли бы дать мне какое-нибудь лекарство? От потливости.
  ― К сожалению, нет, ― пробормотал человек в фартуке. ― Рад бы, да не могу. Я специалист в другой области.
  При этом я заметила, как поддельный "доктор" делает нашему профессору незаметные знаки. Бросая выразительные взгляды то на Достоевского, то на выход, он, по всей видимости, умолял поскорее увести привязчивого надоеду.
  ― Боюсь, ― проговорил старичок Фрейд, ― вам здесь никто не поможет. Ваша проблема слишком сложная. Идёмте, друг мой.
  ― Как жаль, ― опечаленно вздохнул Достоевский. ― Придётся посетить другую больницу. Вы проводите меня?
  ― Обязательно, ― пообещал Фрейд. ― Дети, уходим.
  Он взял Достоевского под локоть и уже хотел вместе с ним удалиться, как вдруг на стене, за высоким широколистным цветком вроде фикуса я разглядела картину в раме. Я моментально вспомнила, где видела её. В лаборатории сейсмолога Аверьянова. На ней, под висящим в небе полумесяцем, был нарисован великан. С гармошкой и секундомером.
  ― Стойте. Не уходите, ― попросила я.
  Достоевский с Фрейдом вынуждены были задержаться.
  ― Что это за картина? ― спросила я хозяина парикмахерской. ― Откуда она у вас?
  ― Честно говоря, не помню. Кто-то подарил. Но зачем ты спрашиваешь, девочка? Ты знаешь, кто это?
  ― Подземный великан, ― ответила Машка. ― Нам так сказали.
  ― Правильно. Олимпикус.
  ― Кто-нибудь идёт со мной в больницу? ― капризно поджав губы, спросил Достоевский. ― Вы обещали.
  ― Да подождите вы, ― отмахнулась Задавакина. ― Иголкина, думаешь, типа снова квест?
  ― Не исключено.
  ― Я требую, сейчас же!.. ― топнув ногой, взвизгнул Достоевский. ― Проводите меня в поликлинику! Слышите?!
  ― Ой, да что вы расшумелись! ― повернулась к нему Машка. ― Устраиваете лишние траблы себе и другим. Можно подумать, вы никогда типа не догадывались, что у вас на голове танцпол. Вы же лысый. Примите это стойко, как мужчина.
  Нижняя челюсть у Достоевского растерянно упала, и его и без того вытянутое лицо вытянулось ещё сильнее. Взрослые засуетились: кинулись утешать Достоевского, уверяя, что его голова пышно колоситься, шипели на Машку, прося, чтобы та помолчала, но мне показалось, что Задавакина в данной ситуации полностью права. Я присоединилась к ней, сказав, что хватит уже скрывать от человека очевидные вещи.
  ― Вы в своём городе пытаетесь не испортить никому настроения, ― продолжала я, ― но на самом деле держите друг дружку в напряжении. Зачем убегать от проблем, если иногда легче увидеть их? Так, по крайней мере, можно либо решить их, либо принять такими, какие они есть. Поверьте, я знаю, что говорю: моя мама психолог. Ну и что, что вы полысели. Мой папа тоже практически лысый, но он же этого не скрывает. Поглядитесь вы, наконец, в зеркало и поймите, что гладкая голова совсем не мешает вам быть просто хорошим человеком.
  Про потные ладошки я тоже добавила. Потому что у самой когда-то была та же проблема. Помню, мама тогда сказала, что я, по всей видимости, держу себя в постоянном напряжении. Может, меня волнует мой вес? Но мой вес не делает меня глупым, никчёмным ребёнком. Отнюдь. Всем известно, что это не так.
  ― Расслабься, ― сказала мама, ― ты прекрасная, умненькая девочка. Когда-нибудь это обязательно оценят. Увидишь.
  Кроме того, бабушка научила меня делать тёплые ванночки для рук из отвара дубовой коры. И про потные ладошки я забыла.
  Немного придя в себя, Достоевский наконец подал голос:
  ― Думаете, ― спросил он, ― лучше принять всё, как есть?
  ― Ну, конечно, ― заверила я. ― Иногда, как говорит мама, мы мучаемся не из-за того, что есть, а из-за того, как мы к этому относимся. Не поняли? Вот вы лысый, и вам кажется, что это ужасно. А по мне так очень даже прикольно и весело. Не обижайтесь, я в хорошем смысле. У вас огромное преимущество, подумайте. Вам не надо каждый месяц платить за стрижку. Покупайте на сэкономленные деньги мороженое!
  ― Но ко мне всё равно заходите, ― посоветовал парикмахер. ― Добро пожаловать. Помогу вымыть вам голову шампунем и смажу её лучшим питательным кремом.
  ― Значит, ― озадаченно огляделся Достоевский, ― это парикмахерская?
  ― Увы, да, ― развёл руками парикмахер. ― Мы берегли вашу нервную систему. Оказалось, зря.
  В общем с Достоевским всё закончилось благополучно. Он принял себя таким, какой он есть, и у портсалзцев отпала необходимость врать и обходить его при встрече десятой дорогой.
  Теперь по поводу картины. Мы попросили парикмахера снять её со стены и принялись изучать.
  ― Вы находите в ней нечто необычное? ― спросил Фрейд.
  ― Хотим сравнить с той, которую уже видели, ― объяснил Борька.
  ― Глядите: секундомер, ― обратил наше внимание Макс.
  ― И что?
  ― Стрелка на двух.
  ― Или около того. Здесь нет цифр.
  ― А там, на сейсмической станции сколько было? Не помните? Эх, была бы у меня феноменальная память!..
  ― Подожди, ― сказала Машка. ― Я успела сделать селфи.
  ― Когда?
  ― В лаборатории. Перед тем, как плюхнуться в какао. Щелкнула себя на гаджет. Только вот не помню на фоне чего ― картины или кнопок и лампочек.
  
  31. Умный корабль
  
  Мы полистали свежие Машкины фотки. Палуба "Доремункеса", волны за бортом цвета какао... Вот! Сейсмическая станция. За столом Задавакина, над головой намалёванный великан.
  ― То же самое, практически. Стрелка на двух.
  ― Не пойму, чего мы вцепились в эту стрелку? Может, дело совсем не в ней.
  ― А может, здесь вообще ничего? А? Ну, картина и картина.
  ― Доремункес, ― сказала я. ― Не догадываетесь, что это?
  Все поглядели на доктора.
  ― Это мой корабль, ― изумлённо проговорил он. ― Думаете, он как-то поможет вам в поисках?
  ― Анаграмма, ― объяснила я. ― Доремункес ― значит, секундомер. И здесь, на картине тоже секундомер. Сечёте? Здесь какая-то связь. Осталось понять ― какая.
  Продолжая сравнивать великанов на Машкином гаджете и того, который был в парикмахерской, мы наконец поняли, в чём дело. Так очевидно! На одной картине ― солнце, на другой ― месяц.
  ― Ну, конечно! ― воскликнула я. ― Всё становится на свои места. Глядите. Стрелка ночью на двух ― это два часа. Так? То же самое положение стрелки днём...
  ― Четырнадцать часов.
  ― Агась! Теперь четырнадцать надо прибавить к двум.
  ― Думаешь?
  ― Ну, типа... Почему нет? Дурде, помогай. Лень юзать калькулятор.
  ― Боря, предоставь эту задачу ей. Задавакина, ты справишься. Распрями извилины.
  Итак, у нас в арсенале было две зацепки: Доремункес-секундомер и цифра 16. Что с этим делать, мы не знали.
  ― Доктор, вы обещали познакомить нас с великаном.
  ― Познакомиться с ним не удастся. Он давно здесь не живёт. Но остался его Дом-музей. Можем прогуляться.
  Мы уже собрались спуститься в музей, как вдруг нас всех неожиданно тряхнуло.
  ― Ничего себе! ― удивилась я. ― Здесь что, тоже землетрясения?
  ― Да, ― согласился доктор, ― иногда бывают. Но Порт-Салз поистине счастливый город. Как видите, сейсмические колебания не наносят никакого ущерба: нечему разрушаться!
  Музей располагался в огромном помещении с единственной комнатой, высоченным потолком и чем-то вроде прихожей. Обстановка была нехитрой: вырытая в земле яма, служившая некогда очагом, медный котёл на суковатом бревне, гигантские стол, табурет и стены, отделанные грубым камнем. Как сказал нам смотритель: здесь сохранился первозданный вид. Уходя, Олимпикус оставил всё примерно в том же порядке.
  ― Загляните под кровать, ― предложил смотритель. ― Там старые, прохудившиеся башмаки. Олимпикус оставил их как испорченные. Мы их почти не трогаем. Иногда счищаем паутину и плесень, но в сущности они стоят, как стояли.
  На наш вопрос ― где сейчас Олимпикус? ― смотритель сказал, что этого не знает никто. Во всяком случае в Порт-Салзе. Известно лишь одно: он жив, ибо век великанов не сравнить с нашим, но где он и куда ушёл...
  ― Кстати, ― заметил музейный работник, ― вы наверняка почувствовали подземные толчки. Они были только что. Возможно, вам будет небезынтересно узнать: когда-то давно в Порт-Салзе не знали о землетрясениях. Они начались сразу после того, как ушёл Олимпикус.
  ― Но почему он ушёл? В чём причина?
  Ответа на этот вопрос мы не получили.
  Посовещавшись, мы решили, что в Порт-Салзе нам, по всей видимости, делать больше нечего. Если "Доремункес" ― это вывернутый наизнанку секундомер, то, возможно, нам надо быть на корабеле.
  ― Но куда мы поплывём?
  ― Вот что, дети, ― сообразил старый доктор, ― поскольку мой корабль ― далеко не дурак, что если дать ему возможность самому принять решение. М-м-м? Что думаете?
  ― И как вы себе это представляете?
  Очутившись на корабле, доктор отвёл нас на корму. Мы встали перед штурвалом, после чего наш взрослый друг громко скомандовал:
  ― Доремункес, слушай внимательно, отдаю приказание. Шестнадцать. Слышишь меня? Шестнадцать. Что бы это ни было, прошу тебя, прими самостоятельное решение. Мы в затруднении.
  Штурвал ожил, закрутился... Сами собой дёрнулись и поползли вверх по мачтам тяжёлые реи... Надулись ветром паруса... "Доремункес" вышел из порта. Мы были в открытом море. Перед тем, как усесться обедать, Макс забросил через борт ведро на верёвке. Теперь мы могли запить наш обед отличным свежим какао.
  ― И всё же, куда мы направляемся? ― спросила я Фрейда.
  ― Не имею понятия. Постараемся довериться моему старому верному товарищу. Он меня ещё не подводил.
  
  32. Аффа
  
  К вечеру, стоя с подзорной трубой у борта, доктор Фрейд неожиданно прокричал:
  ― Берег! Вижу землю на горизонте!
  Мы бросились к нему. "Доремункес" на всех парусах скользил к едва различимой полоске суши.
  ― Что это, доктор? Страна, город? Вы там бывали?
  Фрейд покрутил на подзорной трубе объектив и, спустя минуту, ответил, что местность ему знакома. Это Аффа ― портовый город.
  ― Аффа? ― спросила я. ― Ну точно, так и есть! Цифра шестнадцать: единица и шестёрка. Берём английский алфавит и отыскиваем нужные буквы: эй и эф.
  Пришлось объяснить ход моей мысли. Я сказала, что какое-то время, сопоставляя имеющиеся факты, думала: что может означать цифра 16? Самое простое объяснение: шифр. В любом шифре за цифрами спрятаны буквы. Но какие это буквы, откуда? Я начала с элементарного: алфавит. Какой алфавит? Русский? Тогда почему название корабля на борту латиницей: "Doremunkes"? Значит, всё-таки английский. После этого осталось найти нужные буквы под номерами: 1 и 6. A и F. Почему же тогда Аффа? Но если рассматривать цифру 16 в зеркальном порядке, то...
  После этого слово взял капитан. Дедушка Зигмунд спешил проинструктировать нас. Потому что Аффа, по его словам, ― город, в котором он не сможет нас сопровождать.
  ― Почему? ― спросила я. ― Что вам мешает?
  Доктор сказал, что Аффа разделена на две половины. Одна заселена взрослыми, другая ― детьми. И ни те, ни другие не смеют пересекать разделительную черту. Когда-то все жили вместе: учителя, ученики, родители... Но с какого-то момента возникли непреодолимые разногласия: дети заявили, что им надоело слушать старших, на что оскорблённые взрослые ответили: "Ну, и ладно! Живите, как хотите". С тех пор город разделился. Изнывая от скуки, взрослые ведут на своей половине обыденную размеренную жизнь; дети, забросив серьёзные дела, только и делают, что развлекаются.
  ― Доремункес, ― объяснил доктор, ― может причалить к взрослой части города. Но тогда на берег смогу выйти только я. Вам придётся оставаться на борту. Это строгое правило Аффы.
  Мы договорились, что Фрейд высадит нас на детской половине. Мы постараемся познакомиться с городом сами.
  Густели сумерки, надвигалась ночь. Мы шли по пустой улице. Из стоящих по краям фонарей работал лишь один, да и тот, подслеповато моргая, грозился вот-вот погаснуть. Вокруг были кучи мусора; под ногами шуршали пустые пакеты от чипсов, конфетные обёртки.
  ― О майн гот! ― с досадой произнесла Машуня. ― Что за грязюка!
  ― Совсем, как у меня в комнате, ― призналась я. ― Когда надо срочно делать домашку и ни до чего другого просто не доходят руки.
  ― Страшновато, ― произнёс Борька. ― Где все?
  ― Слышите? ― остановился Макс.
  ― Что?
  ― Музыка.
  Это был ночной клуб. Мелькали огни, грохотала музыка, тусила молодёжь. Я заметила, что правило "детям до 16" здесь не действует: в клубе кучковались и наши ровесники, и помладше, и постарше. Но в основном подростки ― от 10 до 16.
  Мы не знали, где притулиться. Встали у барной стойки. Здесь подавали коктейли. Без алкоголя: спиртное в Аффу, как нам сказали, привозят только на взрослую половину.
  ― Ладно, ок, ― сказала Машуня бармену, ― тогда как бы нам заказать безалкогольный мохито?
  ― Мне молочный с ванилью.
  ― Три мохито и молочный. Или что, надо типа... заплатить?
  Оказалось, денег здесь не берут. Но заплатить придётся. Одного из нас закроют в "кабинку позора", она без потолка, и любой желающий сможет подойти, зачерпнуть лопатой гнилой мусор и вывалить сверху на "терпилу".
  ― Это что, ― осведомилась я, ― вы здесь так развлекаетесь?
  ― Ну да, ― ответил бармен. ― Прикольно же.
  ― Дурде, ― сказала Машка, ― придётся расплачиваться тебе. У тебя каска, ты типа в танке. Агась?
  ― Никто не будет расплачиваться, ― отрезала я. ― Спасибо, ― повернулась я к бармену, ― нам ничего не нужно.
  ― Нет, почему же, ― возразил Яблочков, ― я готов. Минута позора, зато ― коктейль. Какао надоело.
  ― Прекрати, ― настаивала я, ― не унижайся. Ты что, совсем себя не уважаешь?
  Заиграл медляк.
  ― Максик, умеешь танцевать? ― спросила Задавакина.
  ― Конечно, чего там мочь. Переступай с ноги на ногу, и всё.
  ― Главное, чтобы ноги были не чужими, ― вставила я.
  ― Хочешь? ― обращаясь к Максу, продолжала Машка.
  ― Чего?
  ― Майн гот! У тебя что, тоже вместо мозгов каска?! Пф-ф-ф! И это типа наши мужчины.
  ― Иголкина, ― произнёс вдруг Шульженко, ― ты не против, если мы немного потанцуем?
  ― Почему я должна быть против? Я что, комитет по защите нравов? Танцуйте себе на здоровье.
  ― Ты не поняла. Я хочу пригласить тебя.
  ― Меня?!
  Я опешила. Макс, первый парень в классе, приглашал меня! Может, я ослышалась? Я стояла, как дура, с отвисшей челюстью, все ждали моего ответа, Машуня тихо злилась (я видела), но так не могло длиться вечно. С каждой миллисекундой ситуация делалась всё более идиотской. Поэтому я заставила себя помотать головой. Как лошадь: "Да, конечно! Хочу! И-го-го!".
  Мы топтались под музыку среди других танцующих. Я никак не могла понять: что же произошло? Почему Шульженко выбрал меня?
  ― Ты не пошёл с Задавакиной. Почему? ― спросила я. ― Она ведь приглашала.
  ― Мне нравятся умные.
  ― То есть внешность для тебя не важна?
  ― Угу.
  ― И ты не считаешь, что я слегка... Ну, как бы... Полновата, что ли. Тебя это не смущает?
  ― Угу.
  ― Что "угу"?
  ― Не смущает. ― Макс смотрел в сторону стойки. ― На самом деле, мне хотелось её потроллить. Поглядеть, как она будет беситься.
  ― Кто?
  ― Задавакина. Я же вижу ― она запала на меня. Глянь, как злится! Нет, ты глянь, глянь! Ухохочешься!
  ― Тебя это забавляет?
  ― Угу.
  ― И ты нарочно пошёл со мной, чтобы позлить её?
  ― Ну да, а что?
  Я отпихнула его.
  ― Знаешь, кто ты? Урод!
  ― Я так не думаю.
  ― В моральном смысле, придурок! Ненормальный! Не приближайся ко мне больше.
  ― Ой-ой, можно подумать!
  Я пошла назад, к Яблочкову и Машке.
  ― Маш, нам надо поговорить.
  Задавакина демонстративно отвернулась.
  ― Я не разговариваю с предательницами.
  ― Во-первых, не вижу, в чём моё предательство, а во-вторых, ты должна всё узнать.
  ― Мы больше не подруги! Всё! Забудь!
  Машка кинулась в толпу. "Ну вот, ― подумала я, ― теперь я должна ловить её и утешать. А с какой, собственно, стати?! Я что, действительно провинилась? Ну нет, не дождётесь!"
  --- Боря, ты, случайно, не танцуешь? ― поинтересовалась я. ― Как оказалось, некоторые только хвастают, а на самом деле в танцах ― полные нули.
  ― Но я тоже ноль, ― ошалело поглядел на меня Яблочков.
  ― Я научу тебя, пойдём. Только не забудь: танцевать с девушкой в шляпе ― верх неприличия.
  ― Но у меня не шляпа.
  ― Уверена ― то же самое правило распространяется на велосипедные шлемы. Оставь его. Надеюсь, никто не стырит.
  ― Но я не могу. Я к нему привык.
  ― Планируешь прожить в нём до пенсии?
  
  33. Полоса исчезает
  
  Машку я нашла на улице, за клубом. Она успела сдружиться с другими девочками. Их было пять или шесть, я не считала. Одна из них ― дылда с волосами, как взрыв, ― протянула всем сигаретную пачку. Девчонки угостились. Задавакина тоже не осталась в стороне.
  ― Собираешься курить? ― прошептала я.
  ― Как видишь.
  ― Но ты не куришь.
  ― Чего ты вообще припёрлась? Я же сказала: мы не разговариваем.
  ― Бери, колобок. Эй, оглохла, что ль?
  Только тут я сообразила, что обращаются ко мне. Перед моим лицом маячила сигаретная пачка.
  ― Некурящая? ― поинтересовалась дылда. ― Боишься, небось, что мамка застукает? Не стремайся ― все наши мамки далеко.
  ― Во-первых, я не колобок, а во-вторых, да будет вам известно, своей мамы я не боюсь. Наоборот, стараюсь прислушиваться к её советам. А она уверена, что курение вредит здоровью. Были бы ваши мамы рядом, они сказали бы вам то же самое. Но вы, видать, в своё время никого не слушали.
  ― Короч, она типа того... слегка шизанутая, ― прокомментировала мой спич Машка. ― Не слушайте её. И вообще, ― посторонилась она, ― мы с ней не подруги.
  ― Задавакина, послушай, ― снова зашептала я, ― твой Максик ― свинья. Ты думаешь, он влюбился в меня и потому пригласил танцевать? Ты, вообще, представляешь? Шульженко влюбился! В меня! Бред! Так вот, он сделал это нарочно. Соображаешь?
  ― Нарочно?
  ― Да. Чтобы позлить тебя.
  ― Значит, я ему типа... нравлюсь?
  ― Что за вывернутая логика?!
  ― Но если человек безразличен, зачем его злить?
  ― Не понимаешь? Он урод!
  ― Уж кто бы говорил.
  ― Да брось ты свою сигарету! Идём. Мы ищем великана. Забыла?
  ― Агась, щас! Хочешь, чтобы я выглядела белой курицей?
  ― Вороной.
  ― Что?
  ― Неважно, проехали. То есть, получается, у тебя нет собственного мнения, так? Куда большинство ― туда и ты. Задавакина, где твои хвалёные лидерские качества?
  Машуня задумалась. В этот момент дылда поднесла ей огонёк.
  ― Знаете, ― произнесла вдруг Задавакина, ― я решила типа того... бросить. По-моему, курить ― это не круто. Как будете целоваться с любимым парнем, если вы курите, а он нет? Нет, это не круто, сто процентов. ― С брезгливой миной изящно, двумя пальчиками Машка отбросила сигарету подальше.
  ― А ведь она права, ― согласилась одна из девиц. ― Не хочу, чтобы от меня духманило, как из пепельницы. Нет, не круто. ― Отбрасывая сигарету, она скопировала Машкин жест.
  После этого девчонки решили, что Задавакина ― подходящий лидер для их компании. Они будут делать всё, как она скажет. Я попросила выслушать меня. Сказала, что на правах лица, давно приближённого к лидеру, хотела бы спросить у них про великана Олипикуса. Они слышали о таком? Девчонки ответили, что, кажется, за городом, в лесу кто-то такой живёт. Возможно, это легенда, но когда-то, пугая детей, родители грозили, что из леса придёт великан и, если не будешь слушаться, заберёт. Однако загвоздка в том, что лес, в котором, по слухам, обитает ужасный гигант, находится на взрослой половине Аффы. Детям туда не пройти.
  ― А вам никогда не хотелось помириться с родителями? ― спросила я.
  ― Вот ещё!
  ― Да никогда!
  ― А давайте спросим у лидерши, ― предложила я, ― что думает она. Машуня, ты хотела бы, чтобы твои мамусик с пападрилом навсегда исчезли? Чтобы мы бродили и бродили не понять где, и ты никогда не могла бы их обнять. Признайся, это тяжело. Какими бы они ни были, ты ведь всё равно любишь их, скажи.
  Спустя примерно через час мы набирали на стационарном телефоне номер. Это был единственный канал связи с другой частью города. Одна из девчонок (та самая дылда), набравшись мужества, созвонилась с мамой. Сначала предупредила, что звонит только по необходимости: ей надо узнать про великана. Это реальность или страшилка? Но затем, наученная Машуней, она как бы невзначай поинтересовалась: как дела, как здоровье? Незаметно у мамы с дочкой завязалась беседа. Оказалось, обе скучают. Всплакнули. Поняв, что это "круто", после дылды родителям принялись названивать другие девочки.
  А спустя ещё час мы вернулись в клуб. Наши новые подруги объявили тусившей там компании, что родители хотят вновь объединиться. Они просят прощения за проявленную некогда упёртость и неумение учитывать мнение младших. Но в то же время хотели бы услышать извинения от детей. Ведь виноваты и те, и другие. Стоит признать это, и начать всё заново.
  Этой ночью никто не спал. Сквозь разделительную черту (прочерченную обыкновенной малярной кистью) с обеих сторон города хлынули два потока: дети и взрослые. Последовали объятия, слёзы счастья и примирения... Я видела, как какой-то мужчина, взяв себе младших помощников, замазывает белую полосу на каменной мостовой тёмной краской. Вскоре от полосы ничего не осталось.
  Ко мне, Яблочкову и Машке приблизился Макс. Он был похож на Шарипова ― когда тот нашкодит.
  ― Иголкина, ― произнёс он, ― ты была права. Я ― урод. Только сейчас понял.
  ― Максик, ― примирительно сказала Машуня, ― мы с тобой, как два страза на дамском браслете. Одинаковые, ярко блестим... Но всего лишь стекляшки, не бриллианты. Может быть, когда-нибудь ими станем, но до этого ещё типа... чапать и чапать.
  ― Значит, без обид? ― в надежде проговорил Макс.
  ― Пф-ф-ф! Он ещё парится! Да ты вообще ненастоящий, уймись. Настоящий Шульженко ― он где-то там, в Заголованзии. А ты... Ты, короч, тоже ничего. Заголованзия. Я правильно назвала? Или... ― Вопрос был адресован мне.
  В глазах Макса, да и Яблочкова тоже, я уловила опасную заинтересованность. Сейчас начнут выпытывать, что такое "Заголованзия" и всё такое... Нужно срочно выравнивать ситуацию. Ох, уж мне эта Задавакина! Болтает, не зная что.
  ― Постойте, переведу на человеческий, ― живо вставила я. ― Маша хотела сказать, что ты, Шульженко, мог бы быть чуточку лучше. Понимаешь? Ты был ненастоящим, но теперь, когда подошёл и сам извинился, ты показал истинного себя.
  ― Агась. Это я и хотела сказать. Плюс сто пятьсот.
  
  34. Папа проводит бухучёт и грустит
  
  Утром несколько взрослых из Аффы повели нас в лес. Долго уговаривали ― не ходить к великану. Он непредсказуем. Может, в зависимости от настроения, предстать перед нами милым и добрым, а может сделаться вредным. Тогда берегись!
  Дорога, которой мы шли, начала теряться в траве, а затем и вовсе исчезла в зарослях орешника. Нам объяснили, что здесь давно никто не ходит.
  ― Дальше вам придётся идти одним, ― сказали провожатые.
  Они ещё раз поинтересовались: может, мы передумаем? ― пожелали удачи и отправились назад.
  Кругом был дремучий лес. Мы прошли в указанном направлении ещё немного, после чего перед нами открылась просторная поляна. Посредине стоял дом. Размеры его были такими, что сомнений быть не могло: здесь живёт великан. Дом был окружён частоколом из заострённых, покосившихся брёвен. Над каменной трубой вился чахлый дымок. Вдруг ветки орешника, сквозь которые мы разглядывали поляну, дрогнули, качнулись, что-то затарахтело, и земля под нами заплясала.
  ― Шум идёт оттуда. Слышите? ― крикнула я, показывая на дом.
  Наконец всё стихло. Калитки в ограде не было, и мы беспрепятственно прошли к дому. Высоченная дверь с кольцом вместо ручки. Мы постучали. Тишина. Хорошо, что дверь открывалось внутрь: нам достаточно было толкнуть её.
  Прошли сквозь сени, пересекли комнату... Гигантская обувь у порога, исполинская мебель... На кухне настенные часы с толстенным, как шпала, маятником. В углу ― холодильник. Гигантский. Дверца распахнута (мы увидели полки, ломящиеся от окороков, колбас и сыров), и там, повернувшись спиной и оседлав великанский напёрсток, сидит обыкновенных размеров, лысоватый дяденька. Указывая поочерёдно пальцем на разложенные в холодильнике продукты, он что-то шёпотом повторял. Рядом на полу лежала раскрытая тетрадь. Толстая, 48 листов. Меня поразило, что на её страницах сами собой появляются слова и строчки. Будто рядом сидит кто-то невидимый и пишет.
  ― Добрый день, ― сказала я. ― Кто вы? Где великан?
  Дяденька возле холодильника повернулся... Я обмерла. Папка!
  Он сказал, что после того, как я исчезла, ему неожиданно позвонили. Незнакомый мужской голос попросил сделать срочный бухгалтерский учёт пищевых продуктов. Прилетел вертолёт, его забрали, и вот он здесь. Что это за дом и отчего здесь всё такое громадное, он не знает. Ему дали тетрадь, которая читает мысли и сама всё записывает, показали на холодильник и сказали, что надо учесть и записать каждую, имеющуюся внутри сардельку, каждый солёный огурец и так далее. Я обрадовалась. Подумала, что назад, в Кулички мы могли бы отправиться вместе. После того, как папа всё закончит, и за ним прилетит вертолёт. Но папа скорбно вздохнул.
  ― Продуктов слишком много, Танюша, ― посетовал он. ― Копчёные сардины в масле, цветная и обычная капуста... Сама видишь. Сколько бы я их не считал, такое впечатление, будто они не заканчиваются. Это не холодильник, это какой-то склад. Даже не знаю, когда управлюсь. Может, через неделю. А может, через год, не исключено. Можно, конечно, всё бросить, но как откажешься? Я ― человек ответственный, сама знаешь.
  В общем, папа посоветовал нам искать обратный путь самим. После этого он рассказал, что буквально позавчера, воспользовавшись лестницей, дотянулся до полки и снял оттуда увесистую, в человеческий рост книгу. Перед сном полистал её. На книжных страницах говорилось об истории здешних мест. Если верить написанному, лес, в котором мы находимся, расстилается на много километров вперёд. Там, в сторону запада ― загадочные земли. Страна Болтливых Языков, Ущелье Раздора... Так вот, папа узнал, что заблудившийся чужестранец может вернуться домой лишь в одном случае ― если преодолеет все ущелья и острова и соберёт обрывки путеводной карты.
  ― Но почему обрывки? Кто разделил её? И зачем? ― спросила я.
  ― Возможно, затем, ― ответил папа, ― чтобы путь не был таким уж лёгким.
  ― Короч, чтобы жизнь не казалась сахаром, ― высказалась Машуня. ― Между прочим, всегда так, не заметили? Как только что-то надо получить ― та-дам! ― дополнительные траблы: собирай, дружочек, клочки карты, а потом ещё думай, как по ней допёхать обратно. Агась?
  ― Задавакина, ― попросила я, ― прекращай. Можно подумать, есть другие варианты.
  Папа предложил хорошенько позавтракать, затем он продолжит бухучёт, а мы тем временем наберёмся сил и завтра по утру двинемся в путь.
  ― Не отходите далеко от дома, ― предупредил он. ― Это может быть опасным.
  Папа уже хотел пойти пожарить яичницу в гигантской чайной ложке, служившей ему сковородой, как вдруг пол в доме запрыгал. Грохотало так, что пришлось заткнуть уши. Мы поняли наконец, где источник шума, и из-за чего всё вокруг ходит ходуном. Холодильник. Включаясь время от времени, этот громадный шкаф гудел, как металлургический комбинат, и бился, точно в лихорадке.
  ― Здесь всегда так? ― перекрикивая шум, спросила я.
  ― Подождите, сейчас пройдёт, ― успокоил папа.
  И действительно, после небольшого приступа озноба холодильник успокоился. Воцарился покой.
  ― Вот, значит, откуда землетрясения, ― догадалась я. ― Теперь можно смело рассказывать анекдоты.
  Зайдя за холодильник, Борька Яблочков сказал, что, кажется, знает, в чём причина. Резиновые шайбы. Подложенные под мотор для смягчения вибрации, они порядком истрепались. Если заменить их на новые, шум и тряска исчезнут. Папа предложил воспользоваться резиновым ковриком у порога. Портить чужое имущество, конечно, нехорошо, но лучше уж несколько дыр в коврике, чем всякий раз глохнуть и подскакивать.
  Найдя бритвенное великанское лезвие и действуя им, как пилой, Борька с Максом вырезали пару резиновых кругов. Затем, соорудив из толстой ветки рычаг, с помощью папы они приподняли мотор и положили свежую резину. Холодильник ещё несколько раз включался, но больше не грохотал.
  Вечером я и папа уселись на крылечке. (Трудно, конечно, назвать "крылечком" ступеньки размером с теннисный стол, но нам показалось, что это самое подходящее место.) Разговорились. Вспомнили маму, нашу прежнюю жизнь... Папка заметно погрустнел.
  ― Пап, ты чего? ― спросила я. ― Боишься, что мы и мама больше не увидимся? Но это не так. Я пройду через лежащие за лесом страны, найду карту... Ты закончишь считать продукты, тебя заберут... Мы будем дома. Взбодрись! Всё получится!
  Папа сказал, что волнуется не из-за этого. То, что мы и мама в конце концов будем вместе, ― в этом он не сомневается. Его тяготит другое.
  ― Дочка, ― с трудом выдавил он, ― твой папа ― скучнейший человек на свете. Мне порой кажется, что тебе стыдно за меня.
  ― Извини, пап, не совсем понимаю. ― Я в самом деле была в растерянности. Почему я должна стыдиться своего отца?
  И тут папа объяснил, что всегда хотел быть телеведущим ― делать передачи о путешествиях, как Юрий Сенкевич, о котором я наверняка не знаю, колесить с операторской группой по разным странам и получать от жизни истинное наслаждение. Но жизнь распорядилась по-иному. Он ― бухгалтер. Тоскливейшее существо.
  ― Но это не так, ― возразила я. ― Погляди, где мы. На пороге великанского дома, в сказочном лесу... И ты жалуешься, что у тебя скучная жизнь? Ты и есть самый настоящий путешественник! И я нисколечко тебя не стыжусь. Серьёзно. Ну, разве что, было пару раз. Но это ведь мелочи, правда? Я и мама любим тебя и не представляем, как бы мы без тебя жили. Не грусти. Ты не просто бухгалтер, ты ― лучший бухгалтер. Кого ещё могли попросить считать великанские запасы?
  Папа обнял меня. Мы посидели ещё маленько, а затем, повергая меня в глазорасширительное обалдение, папа вынул откуда-то из-за спины гармошку и заиграл уже знакомый мотивчик про "мою карамельку". (Ну, вы помните, да?) Я хотела спросить: "Пап, ты чего? Не помню, чтобы ты когда-либо пиликал на клавишно-меховых инструментах". Но затем подумала: да мало ли чего не бывает в мозгах у Клюшкина. И промолчала.
  А утром папа показал нам средство передвижения, на котором мне и одноклассникам предстояло отправиться в путь. Это был старый трамвай с пустыми окнами и облупленной краской. Едва заметно покачиваясь, он парил в полуметре от земли. Мы никак не могли понять, что удерживает его в воздухе.
  ― Это транспорт с особым видом двигателя, ― объяснил папа. ― Поглядите внизу. Нашли?
  ― Привязанные мешки?
  ― Не мешки, ― ответил папа. ― Это подушки. Набитые пером птицы овцедоя. Как известно, перьевой покров овцедоя легче воздуха. Только это позволяет овцедою летать. Ведь у него нет крыльев.
  ― Что, совсем?
  ― Вместо крыльев у него руки. Такие же, как у нас. Иначе как бы он доил овец?
  ― То есть это не просто название? Он в самом деле занимается дойкой?
  ― Кто же станет называть птицу овцедоем, если она не доит овец? Это было бы странным.
  ― Но есть другая птица, козодой.
  ― Не слыхал. Она что, доит коз?
  ― Не думаю. Просто название.
  ― Странно. Странно и непонятно.
  Смахнув выступивший от напряжённой мозговой деятельности пот, папа добавил, что хотел бы отдать нам тетрадь для бухучёта. Она умная: считывает мысли владельца, анализирует и видит всё его глазами и сама всё записывает. Нам не надо ничего делать: просто держать её при себе и не терять. На своих страницах она зафиксирует всё, что с нами случится. Я спросила: где же он будет подсчитывать продукты? Папа ответил, что для этого сойдёт любой тип бумаги. Чернила он приготовит из ягод, ну а ручка... С этим тоже не будет проблем. А самопишущую тетрадку он отпускает. Хватит ей заниматься цифрами и подсчётом колбас. Пусть будет дневником путешественников! Ей понравится.
  ― И помните, пожалуйста, ― напутствовал отец, ― не относитесь ко всему слишком серьёзно. Ни к тому, что увидите или услышите... Ни даже к тому, что будете думать и говорить сами. Ведь всё это, во многом, не по-настоящему. Не забывайте об этом. Какими бы страшными и серьёзными не казались некоторые вещи, порой не мешает над ними просто как следует пошутить. Юмор ― отличное средство для разрушения мрачных чар и сохранения разума. Ну, а теперь желаю удачного путешествия! Прощайте! Точнее, до свидания!
  Макс потянул рычаг, крутанул рулевую ручку... Снабжённый перьевыми подушками, трамвай плавно воспарил, и мы полетели, оставляя внизу верхушки деревьев, дом Олимпикуса и маленького папу, поблескивающего лысиной и продолжающего махать нам рукой.
  
  35. Языкастое дерево, Рубашка-обнимашка и Внутреннее чудовище
  (Дневниковые наблюдения самопишущей тетрадки)
  
  Второй день похода.
  Сначала хотелось бы поделиться радостью. Я больше не бухгалтерская тетрадь. Знаю, всякая работа почётна, и чем бы ты не занималась, нужно делать это на совесть... Но как же, чёрт возьми, здорово хотя бы раз сменить род деятельности! Я ― дневник путешественников! Ура! Скажу откровенно, дело это для меня новое, и я не знаю, как с этим справлюсь, но я попробую. Что-нибудь да получится. Буду наблюдать за своими новыми хозяевами ― их мыслями, восприятиями ― и всё аккуратно записывать.
  Итак, мы в пути уже два дня. Трамвай резво скользит по воздуху, ребята бодры и полны надежд.
  Полчаса назад пересекли пределы неизведанной территории. Страна Болтливых Языков. Так называл её Геннадий Степанович. До этих пор мои юные друзья, как я уже говорила, держались молодцом. Но, оказавшись здесь, некоторые из них пали духом. И немудрено. Напоминая колибри, в воздухе порхают тысячи языков. Всё наполнено их назойливым жужжаньем. Они болтают без умолку. И каждый на свой лад. От этого ― невообразимый шум. Всё это можно было бы снести, если бы не одно досадное обстоятельство. Как только трамвай пересёк границы страны, языки ребят тут же отделились, выпорхнули у них изо ртов и слились с преследующей нас стаей. В результате мои отважные путешественники онемели. Даже взрослого, окажись он в подобной ситуации, проняли бы страх и уныние. Что уж говорить о детях.
  Трамвай летел над лесом. Галдящая стая ни на миг не отставала. Внизу показался пригорок. На вершине ― большое дерево. Мы спустились.
  Ствол дерева был украшен резьбой: лицо с пустой впадиной на месте рта. Неожиданно всё кругом стихло: рассевшись на ветках, будто в ожидании, языки умолкли. Впрочем, один из них, спланировав, поместился внутри деревянного рта. В тот же миг глаза маски раскрылись, язык зашевелился и отчётливый гулкий голос предложил моим хозяевам решить головоломку: найти среди языков те, которые недавно принадлежали им. Земля разверзлась, поднялась каменная глыба. На её поверхности было высечено дерево и, оседлавшие ветки, многочисленные языки. Каждый помечен номером. Давалось три попытки. Один из ребят должен был назвать правильные номера. Четыре номера ― четыре языка. В случае выигрыша языки возвращались к законным владельцам, и ребята вновь обретали способность говорить.
  Вызвалась Маша. Она была уверена, что справится. Но как только она приблизилась к каменной глыбе, стая языков тут же закружила у неё над головой. Возобновился гомон. "У тебя не получится! Оставь попытки! Смирись!" ― нашёптывали с одной стороны. "Ты всегда была глупой, заносчивой девчонкой. Думаешь, в этот раз сможешь назвать правильный ответ? Зря надеешься!" ― внушал ей другой язык. "Маша, ― подлетев к самому уху, елейно пел третий, ― зачем тебе твой язык? Вспомни, сколько раз он тебя подводил. Хочешь обрести собственный голос? В таком случае, выбери меня. Я буду говорить тебе только приятное. Тебе даже не надо будет ничего думать, я всё сделаю сам. Мой номер тридцать семь. Назови его, Маша, не медли".
  Оглохнув от галдежа, Маша зажала уши. Она вспомнила, чему учил Танин отец. В книге, которую он прочёл, говорилось, что при угадывании правильных ответов необходимо собрать всю свою волю и мысленно отвлечься от болтовни, которая нарочно будет запутывать и отвлекать. После этого ответ отыщется сам собой. Маша крепко зажмурилась и, не взирая на то, что нашёптывалось со всех сторон, постаралась сконцентрироваться. В тот же миг один из номеров на камне замерцал... Вслед за этим замерцали второй и третий номера... Маша указала на них. Языки ребят вернулись на прежние места, и девочки с мальчиками заговорили.
  После этого с дерева упала стеклянная капсула. Внутри оказалась карта. На её краю была запись, из которой следовало, что это лишь треть. Остальные две части предстояло найти.
  
  * * *
  
  Идёт пятый день путешествия.
  По имеющемуся у нас обрывку карты можно разобрать, что мы подлетаем к Морю Уныния и Слёз. Недалеко от берега ― высокий утёс. Его также называют Островом Вины. На скалистой вершине ― пустой, заброшенный замок. Вспоминая рассказы Геннадия Степановича, ребята говорят о Рубашке-обнимашке. Это передвигающееся по воздуху существо, похожее на призрак. Появляется в тёмное время суток, хватает в цепкие объятия зазевавшегося путника и уносит на вершину утёса. Там, внутри замка Рубашка долго и с особой изощрённостью мучает своих пленников.
  Можно было облететь это безрадостное место, но где-то здесь ― вторая часть карты.
  Темнело, густели сумерки. Мальчики с девочками опасались, что, пользуясь темнотой, Рубашка может появиться внезапно. Так и случилось. Из окружающего мрака вырвалось нечто белое и бесшумное. Застёгнутая на все пуговицы мужская сорочка. Проникнув в незащищённое стеклом окно трамвая, она обняла Таню и стремительно уволокла. Это и в самом деле было проделано с невероятной быстротой. Остальные не успели помешать.
  Крепко удерживая добычу, Рубашка пронеслась над бушующим морем и взвилась к скалистой вершине острова. Таня взглянула вниз. Клыкастые камни, пенные волны... Что если Рубашка отпустит её? "Нет, лучше не сопротивляться. Во всяком случае, не сейчас", ― подумала Таня.
  Они влетели в окно под крышей замка. Пустая комната, ни огонька. Только свет луны на каменном полу. Отпустив Таню, Рубашка застыла, точно на одёжных плечиках. "Что дальше? ― набравшись решимости, спросила Таня. ― Что ты собираешься со мной делать?" Она понимала, Рубашка вряд ли ответит: нечем. Но ведь это волшебство. И тут обрушились воспоминания. Самые неприятные жизненные моменты, когда она вела себя хуже некуда: кого-то обидела, что-то испортила и постаралась скрыть, сделала что-то ужасно неловкое, и все это видели... Это появлялось вспышками. Отчётливо, словно произошло минуту назад. Захлестнули мучительные переживания: стыд, щипки совести, желание всё забыть, спрятаться... Вот оно ― чувство вины! Рубашка будет царапать её осколками прошлого до тех пор, пока она не сделает того, что посоветовал папа. Простить себя. Раз и навсегда. Подумать с теплотой и жалостью о тех, кого она намеренно или нечаянно обидела, и всё, больше себя не грызть. Кто не умеет прощать себя, тот не способен простить других. Прошлое ушло! Надо жить будущим и настоящим!
  Ребята нашли Таню на морском берегу. Сидя на песке, она изучала в свете луны дополнительную часть карты.
  
  * * *
  
  Ущелье Раздоров. Трамвай, к сожалению, пришёл в негодность. Подушки зацепились за острый каменный выступ и перьевой наполнитель высыпался. Успели сделать вынужденную посадку. Хорошо, что не рухнули вниз, в расщелину.
  Ребята идут горной тропой. Она узкая и ненадежная. Нужно быть особенно осмотрительным, чтобы из-под ноги не выскользнул расшатавшийся камешек, и вы не полетели вниз.
  Маша едва не упала. Таня удержала её, но, потеряв равновесие, сорвалась вниз. В последнюю секунду, однако, ей удалось схватиться за чахлое деревце. Маша попросила Максима помочь, но тот, прижавшись к стене, не мог двинуться с места. Таню, не без Машиной помощи, спас Боря Яблочков.
  Двинулись дальше. Посыпались взаимные упрёки. Маша обвиняла Максима. Начав с оправданий, тот принялся обвинять её ("Если бы ты в тот раз не споткнулась, то..."). Боря стал отчитывать Таню за неосторожность. Таня, огрызнувшись, выпалила, что совсем не нуждалась в помощи: "Очень было надо, подумаешь!"... Словом, через несколько минут все друг друга ненавидели. Первой спохватилась Таня. "Вспомните, что говорил папа! ― воскликнула она. ― Всё не по-настоящему. Мы спорим из-за пустяков. Пора остановиться". Маша не согласилась. Она сказала, что, если будет падать, ей хотелось бы, чтобы кто-нибудь подал ей руку. И это совсем не пустяки. Макс вынужден был сознаться: он боится высоты. Даже сейчас он не может поглядеть вниз, на дно ущелья: кружится голова. Маша снова накинулась на него, но Таня заметила, что, если они будут продолжать скандалить, они лишь испортят себе настроение и потеряют ценное время: в этом никакой пользы. "Придётся тебе, Машуня, ― добавила Таня, ― спасать Макса самой. Но это пока мы в горах. Когда окажемся на ровной местности, наш Максик вновь станет героем. Шульженко, скажи".
  Так благодаря вовремя прозвучавшей шутке мои отважные путешественники преодолели раздоры и вскоре вышли к широкой равнине.
  Впереди ― Тёмная Область и Подземелье Страха. Это последнее и главное испытание. Пройдя его, ребята смогут получить третью, завершающую часть карты.
  
  * * *
  
  Тёмная Область. Где-то здесь ― нужное нам Подземелье. В небе дымчато-серое солнце. Похоже на фонарь с чёрным плафоном. От этого вечные сумерки: чёрное солнце светит безостановочно, луны нет.
  В Подземелье ребятам предстоит столкнуться с Внутренним Чудовищем. Какое оно, ― на это не смогла ответить даже книга из коллекции Олимпикуса. Каждый видит в нём что-то своё. Прощаясь с ребятами, Геннадий Степанович успел сказать, что Чудовище способно вселить душераздирающий страх, но весь трюк в том, что оно не просто чудовище. Оно внутреннее! Этим всё сказано. Поэтому не стоит бояться слишком сильно. Как бы не хотелось сбежать, придётся выстоять положенное время и терпеливо, в подробностях разглядеть своего монстра. Только так его можно одолеть. Стоит поддаться секундной слабости и кинуться спасаться, ― всё, сражение проиграно.
  Дошли до горы. У подножия ― грот. Вход украшен каменной аркой. На ней непонятные письмена и переплетённые между собой фантастические твари. Это Подземелье Страха.
  Примерно в двухстах метрах, за горой ребята разглядели странное сооружение: выточенные из каменных валунов, поставленные одна на другую, громадные буквы:
  
  С
  З
  К
  
  Каждая выкрашена в свой цвет: "С" ― зелёная, "З" ― красная, "К" ― синяя.
  Стараясь понять, что это за буквы, девочки с мальчиками немного посовещались. Однако медлить было нельзя: их ждало испытание.
  Вошли в грот. После не слишком продолжительной галереи очутились в обширном зале. Под потолком ― яркая электрическая люстра. На стене у самого входа ― красный рубильник. Возможно, от люстры. Таня попросила ни за что не трогать его. На другой стене ― зеркало. Чудовище должно появиться оттуда.
  Взявшись за руки, мои юные друзья встали перед зеркальным стеклом. Люстра, будто это сделал кто-то невидимый, погасла. Подземелье наполнила тьма. Зеркало засветилось изнутри тусклым, едва различимым огоньком. Как фитилёк в старой керосиновой лампе с налётом копоти. Там что-то таилось. Что-то грозное, неизвестное. Ребята чувствовали это. Послышалось глухое рычание, шорох. Из темноты просочился размытый силуэт... И тут картинки в зеркале стали меняться. Каждый видел своё. Максим ― горные кручи и крыши многоэтажек, Маша ― стаи муравьёв и тараканов, струйкой ползущих за воротник, Таня... Впрочем, нет надобности всё перечислять. Достаточно сказать, что было страшно до немоты, до оцепенения.
  Руки ребят вспотели, сжали друг друга крепче. Каждому хотелось прекратить это, но никто не смел шелохнуться. Наконец страшные картинки в зеркале стали блёкнуть, стирались краски и очертания, и вскоре позади них, как за пеленой туманной мороси, ребята различили трёх насмерть перепуганных подростков: Таню, Борю и Максима. "Но где Маша?" ― разом подумал они. В этот миг за их спинами что-то щёлкнуло, под потолком вспыхнул слепящий свет, пещера сжалась до тесных размеров, и на головы хлынуло что-то крупное и упругое. Будто вместо градин с неба посыпались тыквы.
  
  36. Роковая ошибка Агапа Эркюльевича
  
  Мне тут совсем недавно намекнули, что во всю эту историю вряд ли кто-нибудь поверит. А если не поверит, вряд ли станет сопереживать. Ну, что я могу сказать? Ребята, и вообще все, кто читает книгу, вы бывали когда-нибудь в чьей-нибудь голове? Нет? Тогда доверьтесь моему слову: там всё очень и очень непросто. Честно. Не исключено, что вы найдёте там и великана, и Реактивного Сморчка... Всё будет зависеть от того, под чью черепушку вы заглянете. И для особо неверующих: дорогие мои, попросите родителей ― пусть свозят вас, если получится, в Москву. Найдите там улицу Средняя Ордынка, дом 8, строение 1А, офис 111. Там вам всё объяснят. Может быть, даже предложат экспериментальный тур и прокатят по секретной линии метро. Само собой, нельзя исключать неожиданностей. То есть по указанному мной адресу турагентства больше не существует, оно съехало, улицу по прихоти городских властей переименовали, дом снесли и отгрохали на его месте новый... Но это совсем не значит, что всё это время я врала. Говорю вам: чистейшая правда! И потом, как я уже объясняла, книжку пишу не я. Я лишь пользуюсь чужими руками и головой. Чьи это руки и голова, вы узнаете в своё время, пока же предлагаю вернуться в другую голову, к физруку, и продолжить самую наиправдивейшую историю о зимних каникулах.
  Что произошло в Подземелье Страха, куда делась Машка и что за тыквы просыпались нам головы, ― об этом вы обязательно узнаете. Позже, хорошо? Сначала расскажу о том, что творилось в Куличках-1 и Куличках-2, пока мы плавали на "Доремункесе" и искали обрывки карты.
  Итак, если помните, однажды в киоске мне и Задавакиной продали газету. Благодаря ей, мы нашли телепередачу, в которой турагент Миша дал понять, что мы вляпались в неприятную ситуацию и выход из неё придётся искать самим.
  Торгующего печатной продукцией старичка, как вы тоже, наверное, помните, мы не нашли. Вместо него из окошка киоска выглядывала девушка с хилым, блеющим голоском. Возвращаясь с работы домой, мама видела её там же, в окошке, ещё несколько раз. Иногда её сменяло другое лицо ― постарше, с крупным мужским носом. Видимо, тётя Валя, напарница. Однако как-то раз мама заметила в киоске пожилого мужчину. Подойдя, она спросила: "А где тётя Валя и её молодая сменщица?" Старик ответил: обе уволились, теперь тут он. И добавил: "Вам газетку?" "Да, ― автоматически ответила мама. ― Если можно". "Какую?" ― поинтересовался старик. "На ваш выбор".
  Это был свежий номер "Куличовского вентролога". Газета для тех, кто занимается искусством чревовещания как профессионально, так и на любительской основе. Из объяснений киоскёра мама поняла, что таких людей в городе немного. Два. Помощник бывшего мэра Мозжечкова, которого, кажется, зовут Артур (любитель), и ещё один, настоящий профессионал: лауреат нескольких музыкальных конкурсов, баянист-виртуоз Ребров. О музыкальном инструменте Реброва старичок-киоскёр поведал маме в подробностях. Ребров играл на "куклобаяне". Так называл его сам Ребров. У этого баяна сложная конструкция: с виду он похож на куклу, но на месте живота у неё гармошечные мехи. То есть куклобаян можно растягивать и играть на нём рапсодии и всякие попурри, а можно при любом удобном моменте усадить его на колено и устроить сеанс чревовещания.
  ― Зачем вы мне всё это рассказываете? ― удивилась мама.
  ― Позвольте, но как же! ― ответил киоскёр. ― Я дал вам газету, вы попросили объяснить, для чего она. Вот я и говорю. Кстати, загляните, пожалуйста, сюда, вторая страничка... ― Старик перелистнул газету. ― Мне кажется, эта статейка будет вам интересна.
  
  О том, как перевозить куклу вентролога во время путешествий
  
  Так называлась статья. Придя домой, мама тут же развернула её и принялась читать. Через минуту она крикнула папу.
  ― Генуся, ― позвала она, ― здесь про нас! Иди скорее!
  ― "Куличовский вентролог"? ― спросил подошедший папа. ― Что за чепуха? Где ты это взяла?
  В первых строках статьи указывалось, что куклу вентролога лучше всего перевозить в специальном чемодане, предварительно закутав её в мягкую ткань. "Впрочем, ― сообщалось далее, ― можно поступить, как известные путешественники Иголкины: вставить в куклу моторчик, научить ходить и объяснять всем на таможенных и пропускных пунктах, что это член семьи".
  ― Бессмыслица какая-то, ― высказался папа.
  ― Читай дальше, ― попросила мама, ― не отвлекайся.
  А дальше сообщалось вот что. Как утверждала статья, по имеющимся у редакции сведениям на данный момент семья Иголкиных терпит бедствие. Они (то есть мы) застряли в какой-то странной местности и не знают, как оттуда выбраться.
  Позднее я вырезала статью мамиными маникюрными ножницами. Хотела оставить, но по понятным причинам ничего не сохранилось. Тем не менее, кое-что отпечаталось у меня в голове. Так что дальнейшие строки цитирую по памяти. За точность не ручаюсь, но... Итак, вскоре в статье появлялось хорошо известное нам имя: Калохол Алохолович. И вот что мы о нём узнали.
  
  Руководство фирмы "Жан Паспарту" было несколько озадачено.
  "Калохол Алохолович... ― почесавшись колпачком ручки, подумал инспектор отдела кадров. ― Очень редкие имя и отчество. Прилично ли будет, если у нашего представителя будет такое имя?" Отягощённый сомнениями, инспектор связался с начальством. Его выслушали и спросили: "А фамилия, фамилия у него какая? Алло". "Обычная, ― ответил инспектор, ― как у всех: Виноградов". "Значит, Калохол Алохолович Виноградов, ― проговорили в трубке. ― Так, так. Вот что, попросите у него справку от психиатра, и если с этим порядок, пускай себе приступает к обязанностям".
  Так Калохол Алохолович очутился на станции "Мозговедческой" и так сделался представителем туристической фирмы. Но, как оказалось, сомнения инспектора отдела кадров были небеспочвенны. Калахол Виноградов оказался вовсе не Калохолом. У него было другое, более простое и привычное для слуха имя: Агап Эркюльевичем Сырков. И представителем турагентства, надо заметить, он тоже сделался не просто так. У него был план. Такой же коварный и замысловатый, как его поддельное имя.
  Вот что произошло относительно недавно. Если быть точными, то случилось это 22 сентября текущего года. Проснувшись рано утром, Агап Сырков (он же Калохол Алохолович) почистил гелем для мытья посуды зубы (он всегда так делал), помыл и высушил феном фальшивые усы, сделал несколько гимнастических упражнений для ушного хряща и отправился в Кулички.
  Там, угрожая всем пипеткой, в которой была зеленоватая жидкость, он вошёл в центральное отделение банка по улице Спортсменов Двенадцатиборцев и потребовал отдать ему все деньги. В первые минуты сотрудники банка не сочли пипетку таким уж грозным оружием, поэтому распоряжение налётчика выполнять никто не спешил. Однако Агап Сырков объяснил, что в пипетке редкая смертоносная эссенция. Если он капнет её на пол и сверху плюнет, то, соединившись с молекулами слюны, эссенция начнёт выделять удушливый газ. Все погибнут в страшных муках. "Вам этого хочется, да?! Хочется?! Сейчас как капну, потом как плюну!.." ― размахивая пипеткой, горланил преступник. "Спокойно, спокойно, мы всё сделаем", ― ответили ему. "То-то", ― согласился Сырков и, перестав махать пипеткой, встал посреди банка в выжидательно-горделивой позе.
  Это было ограбление века. Потому что такую сумму в Куличках ещё никто не воровал. Денег было так много, что преступнику пришлось потребовать пассажирский автобус. И когда автобус подъехал к банку, Сырков высадил из него всех пассажиров, набил салон деньгами и скрылся. Да не куда-нибудь, а по адресу: проспект Усмирённых Хулиганов, дом 5, квартира 71. Там у него было всё готово.
  Любой чревовещатель (и не только) вправе спросить: что же такого было припрятано у Агапа Сыркова в обычной куличовской квартире? Мозговой перемещатель! Вот что обнаружилось там позднее. Точнее, не сам перемещатель, а подробный чертёж, сверяясь с которым, Агап Эркюльевич, по всей видимости, собрал этот сложнейший агрегат. Перемещатель нашли за городом, в лесополосе. Там же были отчётливые следы автобусных шин. Сотрудники угрозыска сразу сообразили, что имеют дело с телепортацией.
  Настроенные на то, чтобы ловить преступника по горячим следам, работники угрозыска приняли общее решение: воспользоваться перемещателем в интересах следствия. Они понимали, что эта машина может зашвырнуть их в любую точку Куличек, как Старых, так и Новых, и, возможно, даже за их пределы. Можно ли будет вернуться назад? Да, определённо, в этом был риск. Но Сыркова поймать следовало. Иначе его пример мог стать заразительным.
  Так подумали работники уголовного розыска. Однако тут же выяснилось: транспсихологический телепортатор (он же перемещатель) безнадёжно испорчен. То есть он работал, но лишь наполовину. Туннель, сквозь который необходимо было проскочить, чтобы переместиться в другую пространственную точку, оказался разрушенным. Покидая Кулички вместе с награбленным, человек, называвший себя Калохолом Виноградовым, подложил под стены туннеля взрывчатку и нажал пусковую кнопку, будучи уже за его пределами.
  Испытывающие на себе возможности современной преступной техники, работники угрозыска телепортировались, но не до конца. Всякий раз оказываясь перед развалинами туннеля, они вновь и вновь возвращались пешком в Кулички и телепортировались повторно, полагая, что на этот раз им точно повезёт, но, к несчастью, без туннеля о каком-либо перемещении не могло быть и речи. Кто-то предложил отстроить туннель заново. Но сколько на это уйдёт времени? Год, полтора? "Стоит ли оно того?" ― подумали полицейские. Надо сказать, этот вопрос до сих пор витает в коридорах нашего местного РОВД и его, то есть вопрос, решают.
  Наконец просочились сведения о пропавшем преступнике. Он был пойман в Заголовландии (страна, куда он переместился). Выглядывая во время обеденного перерыва сквозь бинокль в окно, тамошний директор дендрария увидел бегущего по городским улицам человека. Причём, надо сказать, совершенно голого. К счастью, не совсем. Из гардероба на нём были трусы. Однако ничего другого не оказалось ― ни сиреневого костюма с золотыми туфлями, в которых представитель турфирмы до некоторых пор щеголял, ни тем более автобуса и украденных денег.
  Из путанных объяснений, которые Сырков дал в заголовландском полицейском участке, стало ясно, что деньги, которые он вёз с собой, оказались иллюзией, ничем. Как только он перескочил в Заголовландию, тут же всё исчезло. Вплоть до мелочи в карманах и обувных шнурков. "Столько банкнот, столько банкнот!.. ― с горечью повторял Агап Эркюльевич. ― Всё рассеялось, испарилось! Нет, вы представляете?! Остались одни трусы. Да и то только потому, что они из специальной ткани с титановой пропиткой. В них можно отправляться куда угодно. Хоть в Пятое измерение Рыжего Длинноухого Окуня. Слышали о таком? Нет? Напрасно. Рекомендую найти информацию".
  По имеющимся у "Куличовского вентролога" сведениям, в данную минуту безутешный Агап Эркюльевич находится на попечении специалистов. В тихом уютном месте: больничная палата в психиатрическом отделении. Он продолжает жалеть об исчезнувших деньгах и всё время что-то рисует на простынях, так как все тетрадки у него отобрали. Это чертежи. Он пытается понять, почему перемещатель, собранный им в Куличках, телепортировал только его и трусы. В его планы входило другое. Он рассчитывал, что всё остальное тоже материализуется. Значит, в его расчёты закралась ошибка. Но где она, в чём? Это и пытается выяснить Агап Эркюльевич, продолжая настойчиво, не взирая на возражения нянек и санитаров, пачкать больничное бельё чертежами и физическими формулами.
  Вы спросите: "При чём же тут кукла вентролога, семья Иголкиных и всё остальное? Каким образом они относятся к этому запутанному криминальному случаю?" Отвечаем: для своих дальнейших маршрутов семья известных путешественников Иголкиных могла бы воспользоваться мозговым перемещателем. Однако сейчас они в затруднении. Но совсем не из-за того, что Агап Сырков на прощание развалил туннель. Нет. У Иголкиных другая проблема. Но они обязательно справятся. Как говорится, не впервой! Однако как же всё-таки прост и удобен тот способ, который они выбрали для перевозки своей чревовещательной куклы! Представляете, если бы с ними, помимо прочих принадлежностей, был бы ещё громоздкий чемодан. А так ― всё очень сподручно: кукла с моторчиком ходит за ними и почти не доставляет хлопот.
  
  37. Икота, икота, перейди на кашалота!
  
  Как вы помните, последнее, что мы увидели в Пещере Страха, ― это три наши фигуры в зеркале, вспыхнувший свет и падающие на головы тыквы. Хочу сказать, это были не тыквы. Баскетбольные и волейбольные мячи, ― вот что там было. Откуда они взялись в пещере? Но дело в том, что это была не пещера. Мы оказались в подсобке физрука. Мячи посыпались с потревоженных полок, сами мы лежали на полу, а у стены, рядом с выключателем (тоже, кстати, красным), стояла Задавакина и хлопала ресницами.
  Из Машкиного рассказа стало ясно, что в последний миг, перед зеркалом, она всё-таки дрогнула. Отпустила руку Шульженко и пошла вдоль стены, нашаривая выключатель. Думала зажечь люстру, но загорелась обычная лампа и пещера оказалась не пещерой.
  ― Ты понимаешь, что всё испортила? ― накинулась я на неё.
  ― Как? Мы в школе, мы вернулись... Иголкина, не заводись. Зачем лишние траблы?
  ― Но мы должны были найти недостающую часть карты.
  ― Оглянись: путешествие закончено. Куда твою карту, на стену? Я, между прочим, спасла вас. Никакой благодарности. Пф-ф-ф!
  То, что путешествие далеко не окончено, я разжевала Машуне после того, как мы расстались с мальчиками. Приближались к дому. По пути я высказала несколько предположений.
  ― Что если там, в третьей части, ― говорила я, ― была подсказка ― как нам вернуться назад, в настоящие Кулички?
  ― Думаешь?
  ― Конечно, теперь мы этого узнаем. И всё, благодаря кому? Тебе.
  ― Агась, тебе легко говорить. А я как увидела в зеркале... Хочешь узнать что?
  ― Ну что?
  ― Себя в старости.
  ― Да-а, трагедия!
  ― Подкалываешь? Тебе хорошо.
  ― Почему это мне хорошо?
  ― Потому что ты ― что сейчас, что в старости. Тебе терять нечего. А у меня лицо.
  ― Понимаю.
  ― Красивое. Объясняю для трудных.
  ― Машка, гляжу я на тебя... Как же нелегко тебе живётся.
  ― А с красотой всегда так: сплошные нервы. Не знала? Впрочем, откуда.
  Дома меня долго тискали в объятиях. По очереди - мама, папа. Потом вместе. Было даже пролито три миллилитра маминых слез. Оказалось, я и Маша пропадали неделю.
  ― Уже вернулся? ― поинтересовалась я, когда мы с папой остались одни. (Мама в этот момент кинулась за телефоном: узнать, что у Задавакиных.)
  ― Откуда? ― непонимающе воззрился на меня отец. Тут появилась болтающая в трубку мама, и я не успела развить тему.
  Из маминого телефонного разговора мы с папой поняли, что Галина Викторовна собирается всыпать дочке ремня. Ей нужен был совет психолога: насколько это педагогично. Мама, разумеется, была против. "Ты же не хочешь, ― привела она веский довод, ― чтобы это передавалось по родовой линии? То есть ты будешь хлестать Машу, она ― детей, те ― внуков... Это называется наследственной моделью поведения. Галюня, хватит дедовских методов. Век интернета, смирись".
  Мне удалось расслышать голос в трубке.
  ― Что же мне её, обнять и пожалеть? ― Галина Викторовна, кажется, сама не верила в эффективность подобного решения.
  ― Да, ― согласилась мама, ― так будет лучше. Затем сядьте и поговорите. И никого не придётся бить.
  Потом, когда я поговорила с папой, я поняла, что всё это время он оставался дома. Никто не забирал его на вертолёте и не отвозил в дом великана. Кто же тогда нас встретил ― там, в чащобе? Олимпикус! Кажется, я уже говорила: те, кто провожал нас из Аффы, предупредили: великан может меняться. Я тогда, признаться, подумала, что он так и остаётся громадиной, меняется только настроение. Но нет, Олимпикус, по всей видимости, ― тот ещё мастер перевоплощений. Это ж надо! Притвориться моим папкой! И главное, всё так точно: лысина, бухучёт... Откуда он всё взял? Получается, не я одна могла лавировать по чужим мозговым извилинам.
  На следующий день у наших семей было совещание. Решили собраться в кафе. Недалеко от нашего дома как раз открылось новое: кафе "Синхронное прыганье". Я стала замечать, что в последнее время такие нелепые названия ― у магазинов, улиц, кинотеатров ― стали попадаться всё чаще. И всё на спортивную тематику.
  Наше с Машкой путешествие обсуждали недолго. Жалели, что третья часть карты нам так и не досталась. Перешли к обсуждению недавно прочтённой статьи.
  ― Значит, это было посланием из института мозготуризма? Другие тоже так считают? ― поинтересовалась мама.
  ― Ну, если представить, что Иголкиных у нас так же много, как Ивановых или Сидоровых... ― кромсая ножом рулет, отозвалась Галина Викторовна. ― И что самое интересное, про вас напечатали, а про нас ― вообще никак. Будто мы какие-то сбоку припёку.
  ― Ничего, про вас ещё напишут, ― успокоила мама. ― В какой-нибудь книге учёта абонентов электросетей. Меня сейчас волнует другое. Неужели всё так и было? То есть вы тоже считаете, что этот Калохол, или как его там, ограбил банк и хотел перетащить местную валюту к нам, в настоящий мир? На что он, вообще, рассчитывал? Он что, ненормальный?
  ― Я бы так не сказал, ― возразил папа. ― Своими силами он собрал перемещатель.
  ― Одно другому не мешает. Сумасшедший учёный, ― подкинул мысль Владимир Петрович.
  ― Угу, ― набив рот, согласилась Галина Викторовна. ― Физик-шизик.
  ― Но зачем для такого грандиозного плана, ― спросила я, ― лезть в голову какого-то скромного учителя физкультуры?
  ― По-твоему, ― осведомилась мама, ― ему надо было пойти и ограбить голову министра финансов? Шарипов, мой торт слишком жирный, не осилю. Будешь?
  ― Людмила Ивановна, прошу прощения, но перед вами врио городского главы. Где вы видели, чтобы собаки на государственных должностях ели объедки?
  ― Ну, извини, извини. Просто предложила. Он совсем ещё целый. Съеден лишь верхний слой.
  ― А я бы, например, так и поступила, ― неуверенно вставила Машка, ― пошла бы и грабанула голову министра. Ну, или типа... олигарха, что ли.
  ― Ну да, тебя бы прям туда так и пустили, ― съязвила Галина Викторовна. ― Головы министров запечатаны и опломбированы. Господи, какой же конячий бред мы тут городим! Ущипните меня кто-нибудь. Ай! Вовик! С ума сошёл?!
  ― Ты же просила.
  ― Но это не значит, что надо в самом деле щипаться! Просто так говорят. Чтобы убедиться, что это не сон.
  ― Теперь мы все в этом убедились, ― сказала мама, и вдруг её осенило. ― Постойте! Как же я не подумала?.. Перемещатель!
  ― И?
  ― Да не тот, что в институте. Другой, построенный Калохолом. Он ведь где-то здесь, рядом.
  ― Логично, ― подхватил папа. ― Если верить газете, в последний раз им пользовалась полиция.
  ― И мы все знаем, какие были результаты, ― кисло вымолвила Галина Викторовна. ― Ноль, зеро. ― Её передёрнуло от икоты. ― Сорри, господа, ― сказала она, смутившись, ― небольшой "ик". Последний штрудель был явно перебором. Ик! Сорри ещё раз. Вовик, будь лапонькой, пойди закажи воды. Обычной, без газа. Ик!
  
  38. Кукла вентролога
  
  Мы не ошиблись: транспсихологический телепортатор действительно хранился в местной полиции, на складе вещдоков. Сначала нас вообще не хотели слушать и уж тем более испытывать, как мы просили, конфискованную технику на наших телах. Однако веское слово господина Шарипова и его личные связи в МВД решили дело в нашу пользу.
  Нас телепортировали. Сначала мою семью, затем Задавакиных.
  Мы стояли перед высокой горой, перед нами был засыпанный каменными обломками туннель и ограждающая место происшествия полосатая лента.
  ― Не пойму, ― в отчаянии промолвила Галина Викторовна, ― что нам мешает эту гору обойти, как-то протиснуться сквозь неё... Это же всё не взаправду! Просто чья-то дурацкая голова! Вовик, не вздумай щипаться. Я уже поняла: мы не спим.
  ― Как скажешь, зая.
  ― Видимо, это было единственным входом в сознание Валерия Павловича, ― авторитетно высказалась мама. ― Теперь этот вход заблокирован. Да, в нашем восприятии это гора и туннель. Но на самом деле это может быть отдельным участком в нейронной сети лобной доли мозга, отвечающей за мышление и речь. Я понятно выражаюсь?
  ― И рельсы, ― уточнила я.
  ― Что?
  Все уставились на меня.
  ― Я говорю, мы видим гору, туннель и рельсы. Подождите, объясню.
  В тот раз меня посетила простая мысль. Если помните, я, мама и папа с Шариповым, оказавшись в голове, прибыли на станцию "Мозговедческая". Однако, в отличие от нас, Задавакины почему-то очутились на жэ-дэ вокзале. Вот я и подумала: может быть, есть другой поезд и другой туннель?
  Решили проверить. Добрались до вокзала и поглядели расписание. Поезд был один: станция отправления ― Кулички, станция прибытия ― то же самое. Ходил этот поезд три раза в сутки: утро, день, вечер.
  ― Может, всё-таки попробовать? ― предложил папа.
  ― Смысл? ― засомневался Владимир Петрович. ― Сделать круг и вернуться назад?
  ― И всё же, ― настаивал папа.
  Взяли билеты, сели в купе. Дождались время отбытия. Поезд стоял. Стоял десять минут, час...
  ― Уважаемый, ― обратился папа к пробегающему мимо проводнику с веером подстаканников, ― в чём причина, когда поедем?
  ― Вам до Куличек? ― спросил проводник.
  ― Да.
  ― Так приехали уже! ― обрадовался жэ-дэ работник. ― Добро пожаловать! ― Он указал на застывшую в окне картинку: припорошённые снежком рельсы, перрон и здание вокзала с часами.
  Опечаленные тем, что снова ничего не вышло, наши семейства разошлись по домам.
  В прихожей, когда разувались, папа пошарил по стене с выключателями. Зажёгся свет.
  ― Всё время боюсь включить не тот, ― пояснил мой родитель.
  ― Просто помни, ― ответила мама, ― зелёный ― справа.
  ― Я помню. Но всё же...
  ― Постойте-ка! ― Мама, которой папа помогал снимать шубу, застыла с одной рукой в рукаве. ― Танюська, ты, кажется, говорила, что вам удалось попасть в школу, после того как был включен запретный красный выключатель. Так или нет?
  ― Да, ― ответила я после паузы. Я пыталась понять, что за мысль посетила маму. ― И что с того? Ты же не хочешь сказать, что...
  ― Именно! ― воскликнула мама. ― Вспомните: кто первый сказал, чтобы мы его не трогали?
  ― Кто?
  ― Алохол Алохолович.
  ― Калохол, ― поправил папа.
  ― Вспомните: появившись в поезде, он стал лопотать что-то про красный тумблер, затем про синий...
  ― По-моему, наоборот, ― заметил Шарипов.
  ― Боюсь, это не имеет ровно никакого значения. Ребята, вы что не поняли? Нет никакого запрета. Думаете, ошибаюсь?
  ― Но как же, Люсенька? Ведь нас предупреждали многие, не только он.
  ― А вдруг мама права? ― сказала я. ― Машка, не рассуждая, взяла и включила. И мы переместились. Вдруг здесь то же самое?
  ― Но это может быть опасным, ― убеждал папа. ― Девочки, прошу, одумайтесь.
  ― Гена, опасным это может быть для тех, кто хочет замуровать нас тут навечно. Но мы-то настроены по-другому. Так или нет?
  Снова пауза.
  ― Жмите, ― нарушил тишину Шарипов. ― Я бы сам, но... Вы понимаете.
  ― Может, снова одеться? ― предложил папа.
  ― Зачем?
  ― На всякий пожарный.
  Оделись, обулись. Собрали сумки с вещами.
  ― Генуся, ― произнесла наконец мама, ― включай!
  Папина рука потянулась к красному пластмассовому язычку... Щёлк.
  ― Так. И что? ― растерянно поинтересовалась мама.
  ― Ничего, ― ответила я. ― Мир не перевернулся.
  ― М-да, всё на своих местах, ― огляделся папа.
  ― Мы тоже, ― подтвердил Шарипов.
  В дверь позвонили. На пороге стоял знакомый молодой человек. Помощник мэра Мозжечкова.
  ― Добрый день, ― не дав нам как следует опомниться, произнёс он. ― Мы можем войти?
  ― Мы?
  В руках у нашего нежданного гостя мы разглядели одетую в белую сорочку и тщательно выглаженные брюки куклу. Лакированное лицо с застывшими в улыбке губами поразительно кого-то напоминало. Свисающий на ленте бейдж ("Миша, консультан-лаборант") сразу всё прояснил.
  ― Людмила Ивановна, Геннадий Степанович... Таня... ― двигая деревянной челюстью, сдавленным голосом вымолвила кукла, ― Здравствуйте. Неожиданная встреча, не так ли?
  
  39. Побег Клюшкина
  
  ― Уверяю, я удивлён не меньше вашего. Знаете, как всё произошло? И когда? Ночью. Примерно в два тридцать. Сначала послышался стук. Я не понял ― откуда? Глухой такой, будто кто-то стучит по крышке. Но по крышке чего? И тут до меня дошло: чемодан! Я всегда хранил там мою куклу. Я занимаюсь чревовещанием, но, скорее, не как профессионал, просто для души. На вечеринках с друзьями, на днях рождения... Ну так вот, открываю я чемодан, а там... Лежит и смотрит. И вдруг начинает говорить. Представляете?! Без посторонней помощи, сама! Кукла! Шок, потрясение!
  ― Да, но почему она так похожа на одного нашего знакомого?
  ― Честно: не имею понятия. Совпадение?
  ― Давно она у вас?
  ― Сколько себя помню. Родители подарили её мне на шестилетие. Думали, буду выступать в цирке. Простите, кажется, она хотела с вами поговорить.
  ― Кто?
  ― Кукла. Ведь первое, что она сказала... Ночью, когда я стоял над чемоданом... Попросила отвести её к вам. Срочно. Естественно, срочно я не мог, было поздно...
  ― Я могу наконец сказать? ― сидя на коленях рассказчика, произнесла кукла.
  ― Конечно, ― ответил наш гость, ― говори. Не буду мешать.
  ― Подождите, ― остановила мама. ― Почему она разговаривает таким голосом?
  ― Каким?
  ― Словно кто-то говорит мышцами живота. Я видела передачу про артистов вашего жанра, там объяснялось, как это делается. Признайтесь, вы сейчас чревовещаете?
  ― И не думал. Кукла говорит сама. Не верите?
  ― С трудом.
  ― Я могу выйти, хотите? В кухню. Или вообще из квартиры, не проблема.
  Пообещав вернуться через час, наш визитёр ушёл. Папа запер входную дверь. Сидя в кресле и, лупая восторженными зенками, кукла продолжала растягивать намалёванные губы в саркастической усмешке.
  ― Теперь видите? ― продолжала она всё тем же утробным голоском. ― Я сам по себе. Мной никто не управляет. Кстати, большой привет от Инессы Вячеславовны и всех наших сотрудников.
  Это было очередным посланием. На этот раз через марионетку. Трудно, конечно, было понять ― откуда такое внешнее сходство (даже бейджик и название должности), но за то время, пока находились в голове, мы почти утратили способность удивляться.
  Теперь о самом послании. Кукольный Миша поверг нас в уныние, сообщив, что ситуация совершенно вышла из-под контроля. Реципиент, в голове которого мы находимся, сбежал. Куда ― пока никому не известно.
  Как уверяют соседи, позавчера рано утром господин физрук вышел из своей квартиры. При нём был чемодан на колёсах, пара гантелей в продуктовом пакете, его голова была наголо обрита и покрыта вязаной шапочкой, а под носом топорщились неестественного окраса усы: явно накладные. С какой целью он изменил внешность и куда пошёл - до сей поры остаётся тайной. Уроки физкультуры в школе, где я училась, пришлось отменить. Там Валерий Павлович тоже ничего никому не сказал.
  ― Что же получается? ― оторопело взглянула на всех мама. ― Даже если вы наконец почините свой поломанный перемещатель... мы что, так и не вернёмся? Кто знает, куда отправился этот тип. Может, он в Перу, а может, в Новой Гвинее... Вы поместили нас в голову неадекватного человека! Вы будете отвечать!
  Кукольный Миша попросил не горячиться. Всё не настолько безнадёжно, ― уверил он. Во-первых, всякий реципиент по договору, перед началом сотрудничества, обязан вшить себе под кожу мини-передатчик GPS. Так что, обнаружить местоположение господина Клюшкина большого труда не составит. Во-вторых, как только точное местоположение физрука будет установлено, он, Михаил, и Инесса Вячеславовна отправятся на поиски.
  ― Мы поговорим с ним, убедим вернуться. Используем всё наше красноречие. Но прежде всего, придётся выяснить, что побудило его сорваться с места. Усы, бритая голова... Вы ведь догадываетесь? Он от кого-то скрывается. Но от кого и зачем? К моему великому сожалению, мы не имеем возможность контролировать реципиентов буквально во всём. Как видите, случаются сюрпризы. А теперь позвольте спросить. Вы, случайно, не трогали красный или синий тумблер? Где угодно, они здесь повсюду. Вспомните, пожалуйста.
  ― Да, ― открыто заявила я. ― Мы только что его включали. Хотели проверить, что получится.
  ― Катастрофа! Беда! ― Челюсть у куклы досадливо повисла. ― Вот видите, что вы наделали. Красный тумблер в чьей-либо голове ― это как стоп-кран в поезде, как кнопка перезагрузки... Запретная функция. Она переводит человека в совершенно другой режим. Меняется личность, всплывают скрытые и нежелательные воспоминания... Всё переворачивается с ног на голову, и человек, что называется, может очень сильно начудить. Ну вот зачем, зачем?! Вас же предупреждали!
  ― Уж точно не вы, ― ледяным тоном заметила мама. ― И не тогда, когда это было нужно. То есть не перед самой поездкой. И вообще, вы сказали, что физрук пропал позавчера.
  ― Верно.
  ― А ваш идиотский тумблер мы переключили буквально десять минут назад. Значит, причина в другом?
  ― Всем известно, ― терпеливо объясняла кукла, ― что течение времени в голове и за её пределами не совпадают. То, что было у вас сегодня, там могло случиться вчера и даже за неделю до этого. Понимаете?
  ― Это всё я, ― виновато сознался папа. ― Идея с красным тумблером ― моя. Я думал, это позволит нам найти выход.
  ― Да, ― посетовала кукла, ― всё усложняется в тройной степени. И это сразу после всего, что наворотил наш фальшивый представитель. Вы ведь уже в курсе?
  ― Про Калохола? Да, читали.
  ― Найти-то мы его найдём. Я имею в виду, реципиента. Инесса Блинова ― опытный следопыт. Вопрос в том, удастся ли нам вернуть его назад. Кто знает, насколько в его мозгах под действием тумблера всё перекуролесилось.
  ― А что с синим? Почему нельзя трогать его?
  ― Синий производит почти тот же эффект. Хотя капельку слабее. Личность меняется, но не в такой степени. Откровенно говоря, лучше бы вы включили синий. Меньше хлопот. Хотя, знаете... Существуют варианты.
  ― Какие?
  ― Если включить оба тумблера одновременно, и красный и синий, то...
  ― То что? Что случится? Договаривайте.
  С кукольным Мишей явно что-то творилось: движения замедлились, сделались судорожными... Его словно бы сковывал паралич.
  ― Каменные... бук... вы, ― с трудом проскрипела кукла, набитая ватой рука безжизненно упала... Марионетка обмякла и замерла.
  
  40. СЗК
  
  Помощник мэра Артур пришёл, чтобы забрать куклу. Удивился, что она больше не говорит, но задерживаться не стал. Распрощался. А мы сидели и думали.
  Что всё это значит? Нам продолжать искать выход или бессмысленно? Ведь Клюшкин-то в бегах. И тем не менее... Получается, если включить красный или синий рубильник, то это чревато. Но если щёлкнуть ими одновременно... Что же будет? Ведь не зря всё это было сказано.
  Мы позвали Задавакиных. Три головы ― хорошо, а шесть ― наверное, лучше. Хотя мама и папа сходились во мнении, что головы Задавакиных порой всё ужасно запутывают.
  ― Ну что, врубаем? ― сказала Галина Викторовна. ― Как там? Красный и синий? Или оба разом? Ну же, давайте. Кто смелый? Джентльмены...
  ― Зая, ― робко вставил Владимир Петрович, ― может, пора перестать гнать волну? Как бы не стало хуже.
  ― Владимир прав, ― согласился мой родитель. ― Нужно всё взвесить.
  ― Хуже?! ― взбеленилась Галина Викторовна. ― Я вас умоляю! Куда хуже-то?!
  ― Полностью согласна, Ї вздохнула мама. ― Терять нам, по всей видимости, действительно нечего.
  ― Подождите, ― сказала я. ― Мы что, так и оставим без внимания его последние слова?
  ― Какие слова? ― поинтересовалась Машка.
  ― Каменные буки, вы, ― ответил папа.
  ― Если быть точным, ― поправил Ёфт, ― то кукла сказала: "Каменные бук". Потом уже "вы".
  ― Бук. Что такое бук?
  ― Дерево.
  ― Сам ты, Вовик... Бук ― это, наверное, книга. По-английски. На дереве никто ничего не напишет, а вот в книге... Что-нибудь полезное. Подсказки.
  ― Господи, да что вы вцепились в эти "буки", ― возмутилась я. ― Неужели только я вижу в этом одно слово? Бук... вы. Буквы.
  ― Каменные буквы?
  ― Агась! Плюс сто пятьсот! Сэ, Зэ и Ка!
  ― Что?
  ― Сэ Зэ Ка. Буквы из камней. Мы видели их возле Пещеры. Иголкина, включи память.
  ― Пещеры, ― наморщил лоб папа. ― Какой пещеры?
  Да, по всей видимости, это был ключ к решению. Мы пришли к выводу, что буква "С" обозначала синий, "З" ― зелёный...
  ― Значит, нужно включать в точно такой же последовательности, ― рассуждала я вслух. ― Эс, Зэ, Ка: синий, зелёный, красный.
  ― Головоломка?
  ― Агась. Всё, как в квестах. Тоска. В них давно никто не играет.
  ― Никто, кроме нас, ― спокойно заметил папа. ― Танюша, назови ещё раз последовательность.
  ― Эс, Зэ, Ка.
  Папа приблизился к стене.
  ― Эс... Зэ... Ка, ― повторил он, щёлкая выключателями.
  ― И снова ничего, ― констатировала мама.
  ― Казалось бы, да, ― ответила я. ― Но кто знает, что прямо сейчас вытворяет Тузик. Может быть, закапывается в песок или ходит по людной площади колесом. И всё же что-то тут не так.
  Меня одолевали сомнения. Что же всё-таки мы упустили?
  ― А ведь буквы-то, ― проговорила Машуня, ― были разными.
  ― Что ты имеешь в виду?
  ― Разноцветные. Эс, например, я точно помню, была типа зелёной. Но если "эс" ― это "синий", то почему зелёная? Агась?
  Да! Последовательность переключения тумблеров несколько усложнялась, но, возможно, мы были на шаг ближе к разгадке. Я и Машка стали вспоминать: в какие цвета были окрашены каменные громады. "С" ― зелёная, "З" ― кажется, красная, ну и "К" ― соответственно, синяя. То есть включать нужно было так: синий ― зелёный, зелёный ― красный...
  
  41. Физрук, худрук или бурундук?.. Что таится в шкафах мозга
  
  Это была станция "Мозговедческая". После того, как папа пощёлкал выключателями, мы сразу же переместились. Причём самое удивительное ― все оказались тепло одетыми (хотя не одевались) и с чемоданами. То есть в том виде, в каком когда-то прибыли.
  ― Что за?!.. ― первой раскрыла рот Галина Викторовна. ― Мы что, снова телепортировались?
  ― Агась. Типа следующий игровой уровень.
  ― И что, стоим ждём поезда?
  ― Не знаю, наверное. Генусь, что думаешь?
  ― Я думаю, что всё это довольно странно. На поезд я бы не рассчитывал. Как поедем? Туннель намертво завален.
  ― Сто процентов.
  Громкоговоритель на домике с названием станции женским голосом гнусаво объявил:
  ― Вниманию пассажиров! Поезд сообщением Кулички ― Москва прибывает на первый путь. Просьба ― сохранять спокойствие и порядок. Повторяю: спокойствие и порядок.
  Не сговариваясь, мы бросились к перрону. Каждый предвкушал чудесное и долгожданное возвращение. Но прошло пять минут, десять...
  ― Ребята, ― упавшим голосом произнесла вдруг мама, ― не хотелось бы вас огорчать... но, кажется, это снова какая-то дурацкая шутка.
  ― Что на этот раз?!
  ― Обратите внимание. Внизу... Здесь нет рельсов.
  Повисло гнетущее молчание. После чего, зашипев, как кобра, Галина Викторовна втянула носом воздух, на секунду задержала дыхание и разродилась неожиданной тирадой.
  ― Ядерный пергидроль! ― выругалась она перво-наперво. ― Это всё вы! Ваша семейка! ― Её взгляд готов был испепелить моих родичей. ― Если бы вы сюда не попёрлись и если бы не Машкины заскоки, я бы уже давно подрумянивалась в Таиланде. Люська, ты дура. Хуже. Вечно из-за тебя у меня какие-нибудь проблемы. Как я только могла подумать, что мы можем стать подругами?
  ― Всё сказала? ― сдерживаясь, ответила мама.
  ― Нет, не всё. Ещё раз повторяю: дура и овца. И муж у тебя не пойми как. Весь какой-то обшарканный.
  ― А теперь послушай меня...
  ― Девочки, пожалуйста, успокойтесь.
  ― Генуся, не лезь! ― рявкнула мама, после чего, поправив очки, вновь обернулась к бывшей однокласснице. ― Послушай меня, говорю. Ты не представляешь, как я с тобой намучилась. Более примитивного существа, чем ты, я ещё в жизни не встречала. Куда бы деться! Капризов на миллион, а сама дешёвая, пустая, набитая хамка. Вот ты кто!
  ― Ах так, да?!
  ― Представь себе. Психопатка!
  ― Уж кто бы говорил!
  ― Эгоистка!
  Несколько минут спустя наши родители готовы были вцепиться друг в дружку, как бродячие коты. Мужья защищали жён, те оттесняли мужей и продолжали собачиться... Позабыв нормальную человеческую речь, Шарипов скакал вокруг и гавкал. Стоял страшный гвалт. Мы с Машкой пытались всех унять, но куда там! Эмоции пёрли через край. Слишком много скопилось за последние дни, сплошные стрессы. И тут... Я услышала это первой.
  ― ХВАТИТ!!! ― заорала я. ― Помолчите все минутку, прошу вас!
  Присутствующие замерли.
  ― Неужели не слышите? ― сказала я, подняв палец. ― Шум. Что-то приближается.
  Сначала все посмотрели вдаль. Туда, где высилась стена с замершим, неживым пейзажем, в котором поблёкли краски. Доски перрона дрожали.
  ― Землетрясение? ― спросил папа. ― Но они вроде бы прекратились.
  Тем не менее, звук шёл из-под земли. Делался сильнее, перрон трясся и покряхтывал... И вдруг прямо перед нами, выбросив фонтан земли, вынырнула чудовищная железная морда с двумя фарами, похожими на глазницы, и крутящимся, заострённым винтом на носу вроде буравчика. Вслед за этим появилось остальное: тепловоз и прицепленные к нему, лишённые окон вагоны с буквами на боку: "Кулички ― Москва". Подземный поезд! Вау! Винт замедлил движение, вагоны замерли возле перрона. Дверь тепловоза распахнулась.
  ― Усаживаетесь! Быстрее! Я отвезу вас домой!
  Мы пригляделись. Из тепловоза выглядывал консультант-лаборант Михаил. Собственной персоной. Не кукла, не изображение на экране телевизора... Живой человек. Насколько это возможно в чьей-то голове.
  Недолго раздумывая, мы заскочили в раскрывшуюся перед нами дверь. Сначала была темнота, затем вагон озарил яркий свет. Мы услышали гул буравчика. Поезд нырнул, проваливаясь, судя по всему, вниз, под землю. Чтобы не упасть, мы схватились за поручни. Вскоре поезд выровнял ход: поехали по прямой. Вошёл Михаил.
  Он подтвердил, что поезд, сверля грунт, действительно пробирается на глубине сто двадцать метров от земной поверхности. Новейшая разработка. Сотрудники лаборатории окрестили эту машину "Lumbricus", по названию одной из разновидностей земляного червя. Поглядев на меня, Миша с улыбкой добавил, что это самая что ни на есть латынь, никакого шифра. "Он знает про "Доремункес"? Откуда?" ― спросила я себя, но лезть с вопросами не решилась.
  Затем консультант Миша добавил, что поезд совершенно пуст, мы можем располагаться в любом удобном для нас купе. Завтра утром мы все будем Москве, в подземном научном институте. На вопрос: "Как же всё-таки ему удалось нас найти? Неужели учитель физкультуры благополучно вернулся?" ― Михаил ответил, что совершенно верно, Валерия Павловича удалось вернуть, но всё оказалось не настолько благополучным, как хотелось бы. Уехал он сравнительно недалеко, в город Весьегонск Тверской области. Поселился в гостинице, выбросил накладные усы и отрастил новые, свои. Чтобы согнать стресс, целыми сутками делал гимнастику с гантелями и пил чай в пакетиках. Когда Миша и Инесса Блинова его нашли, он казался всецело растерянным. Ему пообещали: если есть какая-то проблема, ГИИМиТ и его сотрудники обязательно помогут ему, но для начала неплохо бы вернуться в лабораторию и выудить из головы намаявшихся путешественников.
  ― После этого, ― продолжал Михаил, ― мы взяли Валерия Павловича под руки (нам показалось, он недостаточно чётко ориентируется в пространстве) и отвели в поджидавшую служебную машину. Не откладывая дела в долгий ящик, по прибытии мы тут же направились в лабораторию. Но прежде нам надо было как-то оповестить вас. С этим были сложности. Пришлось бы снова посылать сигнал и ждать, когда вы его расшифруете. У нас не было времени. Тогда я и Инесса Вячеславовна решили, что лучший выход ― телепортироваться кому-нибудь из нас. Воспользоваться "Люмбрикусом" и попробовать вас найти. Как видите, план сработал.
  ― Но всё же, ― спросила мама, ― что произошло с господином Клюшкиным? После того, как мы включили тумблер, помните? Зачем он прятался в Твери? От кого?
  ― Довольно тёмная и запутанная история, ― произнёс Михаил. ― Скелеты в шкафу. Причём настолько замшелые, что некоторые косточки успели рассыпаться в труху. Господин Клюшкин оказался совсем не тем, за кого себя выдавал.
  ― Серьёзно?!
  ― Здесь немножечко другой случай. Не так, как было с Калохолом Алохоловичем. Если тот выдавал себя за другого человека намеренно, то этот, ― что называется, ни сном ни духом. Сам не знал, кто он.
  ― Фантастика!
  ― К сожалению, быль. Ретроградная амнезия. Вот с чем мы имеем дело.
  ― Значит, физрук где-то неслабо хлопнулся башкой?
  ― Да, Владимир Петрович, верно. В далёкой юности. Но о том, как это произошло и что за этим последовало, я, если вы не против, расскажу чуть позднее. А сейчас, во избежание поломки или аварии, хотелось бы пройти в кабину машиниста и проверить приборы. ― Он взглянул на запястье с часами. ― Чтобы не терять время, предлагаю вам подкрепиться ужином. У нас комплексная еда, в контейнерах. Вам принести сюда? Или пойдёте на кухню и пообедаете там?
  Мы сказали, что пойдём на кухню, но только чтобы самим всё разогреть и принести еду в купе. Не хотелось утруждать Мишу. Вид у него был на редкость измождённый. Но мы добавили, что с нетерпением будем ждать его: хочется узнать продолжение истории о физруке.
  
  42. Падающие дорожные знаки и другие физические явления
  
  О том, что случилось с Клюшкиным, Михаил рассказал поздно вечером. Своё длительное отсутствие он объяснил тем, что не спал двое суток. Прилёг, как ему казалось, на минутку, и, пока поезд мчался на автопилоте, хотел передохнуть. Уснул.
  Самопишущая тетрадь, которую я захватила с собой, успела всё записать. Позднее, она, конечно, исчезнет, как и всё, что мы привезли из головы, но тогда, в купе перед сном, я успела её полистать.
  Итак, передаю Мишин рассказ в изложении тетрадки-самописки.
  
  Неизвестные и небезынтересные факты биографии В. П. Клюшкина, учителя физкультуры и непризнанного гения
  
  В мае 2000 года в уважаемом и солидном журнале "Современная наука (Гипотезы и теории)" появилась небольшая, на полторы странички, статья. У неё было длинное и оригинальное название: "Как сделать воздушные замки гранитными, или Несколько слов о материализации умственных феноменов при помощи молекулярного уплотнения". В статье говорилось, что путешествия по внутренним мирам, когда один человек отправляется в голову другого, могут стать явью. Достаточно лишь построить соответствующее оборудование. Иллюстрация на той же странице изображала приблизительный чертёж такого аппарата. Рядом прилагался список необходимых деталей: резисторы, микросхемы, накопитель квантовых частиц и преобразователь электромагнитных волн. В конце статьи автор утверждал, что возможны не только перемещения по чужому сознанию, но и материализация умственных объектов. То есть всё, что вы найдёте, допустим, в голове родственника, можно спокойно, пользуясь преобразователем электромагнитного излучения, перенести в реальный мир и сделать таким же плотным и ощутимым, как привычные вещи. Имя автора статьи можно было прочесть под последним абзацем: Валера Клюшкин, ученик 9 класса 52-й московской школы.
  Много лет спустя, листая в читальном зале подшивки старых научных журналов, один из сотрудников Государственного института изучения мозга (ГИИМ) нарвался на интереснейшую гипотезу. Автором её был обыкновенный московский школьник. Созвав коллег, сотрудник этот обратился ко всем с предложением: обдумать идею внутренних путешествий и, если получится, собрать необходимое оборудование.
  Как нам теперь известно, результатом этого стал транспсихологический перемещатель. И путешествия в любые, даже самые отдалённые уголки Земли перестали считаться новинкой и эксклюзивом.
  Но что же стало с юным дарованием, подбросившим учёным из бывшего ГИИМа дерзкую идею? Валеру Клюшкина, которому к тому моменту должно было стукнуть как минимум 30-ть, попытались найти. Безуспешно. Кто-то говорил, что он уехал в Алжир и до сих пор не вернулся; кто-то слышал, что он работал на Крайнем Севере, кормил белых медведей, обморозил пальцы, и ему назначили пенсию... В общем, слухов было много. Но ни одного более-менее внятного указания. Парень исчез.
  О том, какая судьба постигла бывшего девятиклассника Валеру, стало известно сравнительно недавно. И благодаря не кому-нибудь, а (невероятный факт!) бывшему представителю турфирмы "Жан Паспарту", так называемому Калохолу Алохоловичу Виноградову. Всё также находясь в больничной палате, он сказал лечащему врачу, что ему необходимо срочно побеседовать с кем-нибудь из ГИИМиТа. Лучше с Инессой Блиновой: она уже кое-что знает, но будет рада узнать больше.
  Во время визита в Центральный психоневрологический корпус Инесса Вячеславовна узнала следующее. Пациент по имени Агап Эркюльевич рассказал ей, что физрук Клюшкин из Подмосковья на самом деле не физрук, а кое-кто иной. То есть он, конечно, работает физруком, с этим не поспоришь, но это, скорее, недоразумение. Его статьёй, которая вышла в 2000 году, первым заинтересовался отнюдь не сотрудник ГИИМа, пришедший в библиотеку. Нет. Первым обратил внимание на необычную теорию школьника Агап Эркюльевич Сырков ― физик по образованию и человек с неуёмными амбициями.
  Он хотел выведать у Валеры всё: все его догадки, все наработки... Сыркову не терпелось самому построить то, что чуть позднее стало именоваться перемещателем. После этого он должен был пуститься в длительный вояж по чужим головам. Собирая в пути мысленные образы, привозя их в привычный мир и делая вещественными. Само собой, в планы Агапа Эркюльевича входили золото и деньги. То есть всё, что могло обеспечить престиж и власть.
  Автора научной статьи он искал около года. На след бывшего московского школьника удалось выйти в тот момент, когда, распрощавшись с ученической партой, парень готовился стать студентом. Неудивительно, что для поступления был выбран факультет физики МГУ.
  В тот день сияло яркое солнце. Довольный Валера Клюшкин чуть не вприпрыжку бежал подавать документы в университет, как вдруг... (Агап Эркюльевич прекрасно видел это, так как следил за юношей от самого его дома.) Так вот, рядом с отрезком следования Валеры Клюшкина в пространстве велись дорожные работы. И красный знак "STOP", прикреплённый к толстенной железяке, а также сама эта железяка, воткнутая в свежий, ещё не затвердевший асфальт, свалились. Рухнули. Но рухнули не просто так. Потеряв управление, перед этим в них врезалась машина для укладки асфальта ― так называемый каток. И вот тогда-то дорожный знак "STOP" упал. Бабахнулся. Сила тяжести знака и столба (F помноженная на m) приобрели определённую скорость (t на v) и шваркнули по макушке пробегавшего мимо гениального школьника.
  Удар был такой силы, что Валера сначала упал, лишившись сознания, а затем, когда его обступили рабочие в жилетках и появившийся из-за бузины Агап Сырков, Валера поднялся и спросил: "Кто я?" Агап Эркюльевич показал ему три пальца. После того, как юноша подтвердил, что пальцев действительно три, физик и авантюрист Сырков поинтересовался: "Молодой человек, ― осведомился он как можно тактичнее, ― вы помните своё имя?" "Нет, ― отозвался Валерий, ― иначе зачем бы я спрашивал, кто я?" "При вас есть какие-нибудь документы, бумаги? ― поинтересовался Сырков. ― Может, там ваше имя". Валера увидел в своей руке документы и понял, что он Валерий Клюшкин и что, по всей видимости, он спешил подать документы в какой-то вуз. Но какой? "Физ... физ..." ― вертелось у Валеры на языке. "Физики?" ― подсказал Сырков. "Нет, сомневаюсь, ― напрягая остатки памяти, ответил юноша. ― Клюшкин. Разве можно с такой фамилией в физики? Вот был бы я, к примеру, Джоуль или Резерфорд..." После этого, оставляя менее расторопного Сыркова далеко позади, Валера Клюшкин вскочил на ноги и побежал дальше. Всё так же ― вприпрыжку. Но на этот раз не потому, что ему было весело. Просто после удара дорожным знаком у него обнаружился лёгкий нервный тик.
  В тот же день Валерий осуществил задуманное: подал документы в вуз. Но не на факультет физики. А в Московский институт физической культуры. И по прошествии пяти с половиной лет стал работать физруком в одной из подмосковных школ. О теории внутримозговых путешествий Валерий Павлович забыл, казалось, начисто. Однако судьба совершила странный финт. Она привела его в ГИИМиТ. Сначала в качестве подопытного, затем реципиента.
  Судьба Агапа Эркюльевича Сыркова складывалась не менее причудливо. Вот что узнала Инесса Блинова.
  Поняв, что от потерявшего память физрука теперь никакого проку, Агап Сырков расстроился, но затем до него дошла воодушевляющая весть. Оказалось, что в голову Валерия Павловича теперь может забраться каждый желающий. Нужно лишь принести в ГИИМиТ справки от психиатра, дерматолога и характеристику с бывшего места работы.
  Агап Сырков подумал: если с Валерием Павловичем нельзя поговорить и вытянуть из него необходимые сведения, то какая-то часть его мозга всё равно что-нибудь да сохранила. Не исключено, что там есть и чертежи, и сведения о том, как собрать преобразователь электромагнитных волн, и всё прочее.
  Агап Эркюльевич решил, что поехать в голову Клюшкина просто туристом ― пожалуй, не самая здравая идея. Путёвка закончится, ему придётся вернуться. А вдруг за те пять или десять дней, которые ему будут отпущены, он ничего не найдёт? Вполне вероятно, что искать чертежи и всё остальное придётся долго. Возможно, понадобиться исколесить весь мозг. Значит, нужно стать сотрудником ГИИМиТа!
  Получить работу лаборанта или специалиста по измерительным приборам было несложно. У Агапа Эркюльевича было профильное образование: физик-кибернетик-кондитер. Однако в этом случае ему пришлось бы целыми днями торчать в институте. А это не совсем то, к чему он стремился. И вот тогда-то было придумано поддельное имя и напечатаны фальшивый паспорт и ИНН.
  Что случилось с Агапом Эркюльевичем впоследствии многим уже известно. Чертежи и дневниковые записи школьника Валеры были обнаружены им в левой височной доле. После этого был собран транспсихологический телепортатор. Однако, в отличие от того агрегата, который хранился в ГИИМиТе, перемещатель Агапа Эркюльевича был снабжён преобразователем электромагнитных волн. (Если кто не понял, эта важная деталь должна была сохранять мысленные образы и преобразовывать их в твёрдую материю.) В конце концов был ограблен банк, угнан пассажирский автобус...
  Итогом всей этой эпопеи была уютная палата в московской психушке и чистосердечное раскаяние Агапа Сыркова. В присутствии сотрудницы ГИИМиТа, лечащего врача и уборщицы, которая хоть и не присутствовала явно, но, тем не менее, всё прекрасно слышала, спрятавшись в коридоре.
  
  43. Домой!.. Домой?
  
  ― Скажите, ― спросила я, как только рассказчик умолк, ― наш физрук уже знает про то, что он не физрук?
  ― Как же не физрук, если он типа выучился? ― не согласилась Машуня.
  ― Сейчас знает, ― ответил Михаил. ― Инесса Вячеславовна ему всё передала. Но когда вы включили тумблер, он ещё ни о чём не догадывался. Точнее, понял, что что-то с ним не так, что внутри него спит какая-то другая личность... От этого, собственно, и запаниковал. Как он нам объяснил, сначала ему показалось, что он известный преступник, который изменил внешность и сам про это забыл. Или шпион, которого завербовали и загипнотизировали. Всё это нагнало жути. Вот он и кинулся с перепуга туда, куда глядели глаза. А глаза Валерия Павловича в тот раз были направлен в сторону Тверской области. Поэтому мы нашли его в Весьегонске.
  Вскоре, пожелав спокойной ночи, Миша поднялся, чтобы уйти. Мама остановила.
  ― Подождите, ― сказала она. ― Хотелось бы кое-что прояснить. Как же, вы говорите, мы доберёмся до Москвы, если туннель, через который надо проскочить, всё ещё развален? Мы проедем под ним? Или как?
  ― Пусть вас это не беспокоит, ― улыбнулся Миша. ― Есть другой путь. Ещё раз доброй ночи. До завтра.
  Миша ушёл. Мы и Задавакины посидели ещё некоторое время. Обсуждали случившееся и услышанное. Вдруг, смущаясь и краснея, Галина Викторовна произнесла:
  ― Люся, ты уж прости за то, что так получилось. Я про наши с тобой тёрки ― там, на перроне. Без обид. Всё нервы. Я сама ― тот ещё тупонавт. А ты... Ты очень даже сообразительная и начитанная. Однозначно. Знаешь, я даже тебе завидую. Всегда завидовала. Просто стрёмно было сознаться.
  ― А я завидовала тебе, ― сказала мама.
  ― Правда?! Не врёшь?!
  ― Галя, зачем мне лгать? Ты решительная, красивая... По-своему элегантная. Есть с чего брать пример. Правда, другие твои качества я бы всё-таки поотрезала. Как садовник, секатором. Чтобы кустик был идеальным. Понимаешь, о чём я?
  ― Извини, но в тебе тоже не всё слава богу. Это так ― между нами-девушками.
  ― Соглашусь, ― ответила мама. ― Хотя, знаешь... Может быть, в безобразии наших кустиков ― и твоего, и моего ― есть своя оригинальность? Даже прелесть? М-м-м? Может быть, стоит принимать нас такими, какие мы есть?
  ― Так что? Мирись и больше не дерись?
  ― Да обнимитесь вы уже, ― ляпнула Машка. ― Можете даже поплакать друг у друга на плече, мы типа отвернёмся. Агась?
  ― Маша, ― мягким тоном заметила мама, ― я, конечно, не твоя наставница и не имею права учить... Но всё же волею судьбы я ещё немножечко психолог. Тебе не кажется, что ты используешь слишком много слов-паразитов? Все эти "агась", "типа"... Может, они лишние? Как считаешь?
  ― Типа?
  ― Послушай, когда-нибудь ты станешь взрослой обаятельной дамой. Все твои теперешние словечки и выраженьица неизбежно отомрут и уйдут в прошлое. Придётся говорить нормальным человеческим языком. Так, может, начать уже прямо сейчас? М-м-м? Не сразу, постепенно. Знаю, нелегко, но у тебя получится. Стоит захотеть.
  ― Машка, ― сказала я, ― читай побольше книг. Там ты найдёшь образцы правильной литературной речи.
  ― Слыхала? ― обратилась к дочке Галина Викторовна. ― Приедем домой ― сядешь у меня за книги. Иначе прибью! Усекла?
  Задавакины отправились к себе. Мы застелили полки и улеглись. Шарипов примостился у папы в ногах. Мама спросила:
  ― Шарипов, что же ты будешь делать, когда вернёмся?
  ― То же, что обычно, ― ответил пёс. ― Есть, спать и носиться за кузнечиками, когда поедем к вашим старикам в деревню.
  ― Неужели ни грамма не пожалеешь? ― поинтересовался папа.
  ― О чём?
  ― Мог бы остаться здесь, быть начальником города... Продолжать пользоваться даром речи. Не думаю, что, когда приедем, нам удастся с тобой так же побеседовать.
  Ёфт ответил, что думал об этом, но затем решил, что быть человеком слишком хлопотно. Большой словарный запас порождает обилие мыслей, а те, в свою очередь, влекут массу ненужных, пустых забот. Куда милее и проще быть безродным псом и радоваться простым собачьим забавам вроде свежей косточки после обеда или возможности клацать зубами в попытке схватить муху.
  Я попросила разрешения немного почитать. Мама с папой погасили ночники и заворочались, устраиваясь поудобнее.
  Чтение не шло. Загадки Конан Дойля отодвигались на задний план моими собственными загадками.
  ― Мам... Пап... ― свесившись с полки, шёпотом позвала я. ― Не спите?
  ― Чего тебе? ― недовольно отозвалась мама.
  ― А вдруг всё снова не по-настоящему?
  ― Что ты имеешь в виду? ― послышался настороженный папин голос.
  Я рассказала о своих подозрениях. Вдруг Миша ― совсем не Миша? Что если он ― очередная обманка? Подземный поезд! Где такое видано? Это похоже умный корабль с его капитаном Зигмундом Фрейдом. Но ведь то был ненастоящий Фрейд ― австрийский врач, о котором рассказывала мама. То же самое может быть с нашим консультантом-лаборантом.
  ― Вдруг он везёт нас куда-то не туда? ― продолжала я. ― Вовсе не в Москву, а снова в какую-нибудь путаницу, из которой придётся долго искать выход. Вам не надоело? Мне лично ― до чёртиков.
  ― Но с чего ты так решила? ― спросила мама.
  Я сказала, что первые смутные подозрения возникли после того, как Миша вспомнил про "Доремункес". Откуда он про это узнал? Ни я, ни Машка ему не рассказывали. А про туннель? Что он нам ответил? Что, мол, есть другой путь и не надо бояться.
  ― Точно-точно, ― согласилась мама. ― Я сама подумала, что это как-то нелогично.
  ― Девчата, ― промолвил папа, ― по-моему, мы слишком придирчивы. В конце концов, что нам ещё остаётся? Предлагаю как следует выспаться. Завтра всё прояснится.
  Громыхнула дверь в тамбур. Грянул выстрел.
  
  44. Клавдия Дмитриевна, убойщица
  
  Наспех одевшись, мы выскочили в коридор. Там уже были Задавакины.
  ― Слышали? ― кинулась к ним мама. ― Что это? Кто-то стрелял?
  Снова выстрел. Он был слегка приглушен непрерывным гулом землеройного винта, но прозвучал вполне себе раскатисто и нешуточно.
  ― Где-то в хвосте поезда, ― сказала Галина Викторовна. ― Возможно, в соседнем вагоне.
  ― Помповое ружьё, ― определил Владимир Петрович.
  ― Что?
  ― Дробовик, ― пояснил папа. ― Короткий, без приклада. Люсенька, ты видела такой в кино.
  ― Нет, это всё не по-настоящему, нет, не по-настоящему, ― покусывая губу, в волнении проговорила мама. ― Мы едем домой. Кому и что от нас снова нужно?!
  ― Людочка, ― стараясь не терять самообладания, ответил папа, ― всё это, конечно, может быть игрой воображения, я давно об этом твержу... Но лучше всё-таки бежать!
  ― Согласен! Гав!
  Выстрел. Треск поломанных вагонных перегородок. На этот раз ближе.
  ― Уматываем! ― крикнула Галина Викторовна. ― Скорее!
  ― Да, но куда?!
  ― В кабину машиниста, ― подсказала я. ― Там Миша.
  ― Агась! То есть ага, да. Плюс сто пятьсот!
  Мы бросились к вагонной двери. Но она распахнулась перед нами сама. Мы увидели Михаила. В трико и футболке с логотипом ГИИМиТа: мозг на колёсиках. Видимо, он так спал.
  ― Слышали? ― спросила мама. ― Стреляют! Спасаемся!
  ― Секунду, ― остановил нас Миша. ― Нет смысла бежать дальше, забаррикадируемся тут.
  Он захлопнул дверь, достал из кармана вытянутый трубочкой ключ и запер замок. Мы скопились в закутке возле туалета.
  ― Почему мы не можем спрятаться у вас в кабине? ― спросила Галина Викторовна. ― Там есть бронированная дверь?
  ― К сожалению, ― ответил Михаил, ― она точно такого же типа, со стеклом. Пригнитесь. Можно сесть на пол, он чистый.
  ― Чёрт знает что! Это террорист? Вы сказали ― в поезде пусто.
  ― Было пусто, ― сказал Миша, ― до сего момента. Клянусь, я не знаю, что это за женщина и как она здесь очутилась.
  ― Женщина?!
  ― Я увидел её по системе видеонаблюдения. Пожилая, в рабочей униформе. На вид около шестидесяти. И у неё почему-то швабра.
  ― Швабра?!
  ― Да, такая ― на длинной палке, знаете? Как у всех уборщиц.
  ― Погодите, только швабра, больше ничего? Из чего же она тогда стреляет?
  Дверь хлопнула в соседнем тамбуре. После этого кто-то вошёл в вагон. Сидя на полу, мы боялись пошелохнуться. Грузные шаги. Что-то щёлкнуло, будто передёрнули ружейный затвор... Нас оглушил выстрел. Вслед за этим на головы нам хлынули осколки. Дверное стекло было разбито.
  ― Глядите! ― прошептала я. ― Тряпка! Она стреляет мокрыми тряпками!
  В самом деле: сжатая в плотный ком, наподобие ядра, на полу валялась сырая половая тряпка. Ком постепенно разваливался и распрямлялся, и было видно, что тряпка сделана из старого мешка с фабричной маркировкой.
  ― Что за бред?! ― тихо возмутилась мама. ― Зачем стрелять в нас тряпками? И самое главное, из чего? Неужели...
  ― Вы удивитесь, ― решил внести ясность Миша, ― но у этой тётеньки... У неё действительно какая-то странная швабра. Неизвестной мне конструкции. Шваброружьё. Она палит из неё.
  Вновь тяжёлые шаги. Мы притихли. Шаги замерли.
  ― Геннадий Степанович, ― послышался густой и басовитый голос, ― вы там? Прячетесь? Всё равно ведь найду. Ку-ку.
  Мы взглянули на папу. Тот пожал плечами и, не поднимаясь, обратился к невидимой собеседнице:
  ― Кто вы? Почему в нас стреляете?
  ― Вот ты, значит, где, облезлая голова! ― торжествующе прозвучал голос. ― Учти: мне не нужны остальные. Я пришла за тобой.
  ― Кто вы? И почему вы мне такаете? ― продолжал папа. ― Я вас знаю?
  ― Моё имя Клавдия Дмитриевна Сапогова. Но оно тебе ни о чём не скажет. Когда ты пришёл работать на предприятие "Орфей", на место главбуха, меня там уже не было. Сократили по возрасту. Думал, тебе это сойдёт с рук, потный слизняк?
  ― Вы работали в бухгалтерии?
  ― Да, пока меня не вытурили на пенсию.
  ― Но, Клавдия Дмитриевна, позвольте, ведь есть трудовое законодательство. И вообще, в чём моя вина? Чья рука подписывала приказ о сокращении? Уж точно не моя. Я решительно ничего не понимаю.
  ― А не надо ничего понимать, плешивая ты псина. Просто с тех пор я тебя ненавижу, вот и всё.
  Шарипов гневно засопел: видно было, что упоминание "псины" его задело.
  ― Я требую, ― неожиданно взорвался папа, ― прекратить ваши оскорбления!
  Щёлкнул затвор, бабахнул выстрел. Тряпочный ком проломил в стене напротив нас дыру. Мама вынула из кофты платок. Хорошо, что он оказался белым. Помахав им перед разбитым стеклом, мама выкрикнула:
  ― Клавдия Дмитриевна, пожалуйста, успокойтесь. Предлагаю переговоры. Согласитесь, мы должны, прежде всего, понять причины. Почему мой Генусик вас бесит. Я поднимаюсь, хорошо? Не стреляйте.
  ― Нет! Людочка, стой! ― попытался отговорить её папа, но было поздно: мама поднялась.
  Итак, мама стояла и вела переговоры, а я, Машка и Галина Викторовна, выглядывая у неё из-за спины, осторожно, краем глаза изучали не понять откуда свалившуюся тётку. Это была богатырского сложения женщина с крепкими мужскими руками и ногами, обутыми в резиновые калоши с меховой изнанкой (зимний вариант). На плечах у неё сидела массивная, стриженная по-мужски голова с сурово сдвинутыми смуглыми бровями ниточкой. Тонкие напомаженные губы с перламутровым отливом были сжаты плотным пучком и украшены усиками, а на увесистом квадратном подбородке одиноким пеньком торчала то ли родинка, то ли бородавка. Швабру она держала, как аркебузу: палкой вперёд. Прямо скажем, очарования в ней было немного. Не самая лучшая из представительниц прекрасного пола. Злобная, упрямая бабища. Женщина-гиря. Встретишь такую во сне ― напрудишь лужу, как Шарипов в свою невинную пору.
  Вот что мы от неё услышали. Отвечая на мамины вопросы, Клавдия Дмитриевна созналась, что стала ненавидеть моего папу сразу, как только увидела. Бывает любовь с первого взгляда, а у неё получилась наоборот. Однако испытывала она эти чувства не потому, что папа занял её рабочее место. Она понимала, что у неё подошёл возраст, и ей всё равно придётся уйти на пенсию. Но тут возник мой папаня, и вся злоба и желчь, которые всегда кипели в Клавдии Дмитриевне, излились на него. Она ненавидела в нём всё: лысину, его неизменное спокойствие, слабенькую вежливую улыбочку, которую папка всегда носил при себе, чтобы общаться с людьми... Клавдия Дмитриевна призналась, что точно таким же был её покойный муж: плешивый низенький рохля, ни черта не добившийся в жизни. Такой тип мужчин достоин только отвращения!
  Далее последовал рассказ о том, как Сапогова вынашивала планы мести. За что ей хотелось отомстить папе, Клавдия Дмитриевна не знала. Однако была твёрдо убеждена: отомстить надо. Иначе её ненависть не утихнет. Будучи жительницей Куличек, она тайком преследовала папу. Следила за ним из своей машины, когда он шёл на работу и когда возвращался. Разглядывала сквозь полки в магазине, когда папа брал продукты. Она ещё не знала, что сделает. Конечно же, не убьёт, это было бы примитивно и противозаконно. Но догадывалась: надо совершить что-то страшно подлое и коварное! Ох, как же она ненавидела, как же её всю трясло!
  ― Но почему?! ― с жаром воскликнула мама и тут же, поникнув, сама ответила: ― Впрочем, вы уже сказали. Глубоко скрытая антипатия. Клавдия Дмитриевна, а знаете, вот что я вам скажу. Причина в вас! Вы, вообще, кого-нибудь любите?
  ― А что, на земле есть хоть одно существо, достойное любви? Все гнусные создания.
  ― Даже себя ― тоже не любите?
  ― Вот ещё! Что я вам, неженка? Я человек железной дисциплины, если хотите знать.
  Вздохнув, мама опустила глаза на папу, который продолжал прятаться под дверью и недоумевать. Чуть заметно качнув головой, мама дала понять, что случай кажется ей крайне тяжёлым.
  ― Клавдия Дмитриевна, послушайте, ― продолжала она, ― вы слишком строги к окружающему вас миру и, прежде всего, к себе. Хватит держать себя в чёрном теле, расслабьтесь. Примите своё несовершенство. Это нормально. Будет легче, поверьте.
  ― Нет, это вы меня послушайте, милочка, ― строго повела бровью тётка. ― Хотели узнать, как я здесь очутилась? В чём был план моей мести? Так слушайте и не перебивайте. Не то замочу из своей швабры не только вашего облезлого муженька, но всю вашу компашку. Вы мне тоже несимпатичны, так и знайте.
  
  45. Погоня
  
  Продолжая рассказ, Клавдия Дмитриевна Сапогова поведала о том незабвенно дне (29 декабря, суббота), когда я и папа добирались на "Шкоде" в Москву и отыскивали турагентсво. Помните? Так вот, она была водительницей BMW, и это она нас преследовала. Я не ошиблась.
  Вскоре она узнала, что семейство Иголкиных выбрало необычный туристический маршрут. Но до окончания праздников они (то есть мы) обязательно вернутся. И вот тогда-то Клавдию Дмитриевну осенила колоссальная идея. Она подумала, что ей подворачивается прекрасная возможность: похоронить, запечатать предмет своей ненависти в чужой голове! Навсегда, до скончания веков! То, что вместе с Геннадием Степановичем могут пострадать его жена, дочь и собака госпожу Сапогову нисколечко не волновало. Подумаешь, мелочи!
  И вот что эта расчудесная тётенька сотворила. Откопала телефон ГИИМиТа, отдел кадров, и набрала номер. Её интересовали вакансии. Требовалась уборщица. Клавдия Дмитриевна подумала, что это подарок судьбы. Пенсия у неё была приличная ― хватало и на лекарство, и на буженину, и на то, чтобы оплатить свет, поэтому уборщицей она шла отнюдь не ради денег. Понятно даже самому тупому ёжику.
  Всё катилось, как по маслу. Через пару дней Клавдия Дмитриевна приступила к профессиональным обязанностям. Ей выдали ведро и швабру, она облачилась в рабочую форму и вскоре уже знала, где располагается предмет гордости института и его главный механизм: транспсихологический телепортатор.
  Её предупредили: "Когда будете убираться в лаборатории, ради бога, не протирайте влажной тряпкой мониторы, остаются разводы. И, пожалуйста, умоляем, не надо мыть перемещатель. Там чувствительная электроника. Не дай бог попадёт хотя бы капля влаги... Пишите пропало".
  Ну вот зачем надо было разжёвывать это новой уборщице? Ведь она всё мотала на свой тонкий дамский ус. Впрочем, Клавдия Дмитриевна нашла бы способ напакостить. Не эдак, так по-другому.
  Заранее составив план ― если что, сыграть под дурочку, ― она дождалась конца рабочего дня, принесла ведро тёплой воды с густым мыльным раствором... И, разбрызгивая клочья пены, принялась намывать телепортатор. Спустя минуту там что-то заискрилось, задымило... А на утро Клавдия Дмитриевна узнала огорчительную для всех, но не для неё новость: перемещатель поломан. Утешая друг друга, научные сотрудники говорили, что это временное неудобство, его обязательно починят, поэтому уборщица, которой всё сошло с рук, хоть и торжествовала, но тоже временно. Она понимала, что рано или поздно мой папка вернётся, и её снова будет корёжить от вида его обшарпанной головы, которую он будет промокать платком.
  Живо интересуясь всем, что было связано с застрявшими в мозгах реципиента туристами, спустя какое-то время Клавдия Дмитриевна узнала свежие вести. Оказалось, что представитель фирмы, который до недавних пор благополучно встречал туристов в голове Клюшкина, сбежал. По слухам, с ним всё было в порядке: проходил курс терапии в Центральной психбольнице и вскоре мог вернуться к обычной жизни. Зная, что мой папа в данный момент тоже находится там (не в психушке, в голове), Клавдия Дмитриевна подумала: если этот представитель сбежал, то как ему удалось? Ведь она сломала телепортатор. Следовательно, мой папа тоже может вернуться. Этого Клавдия Дмитриевна допустить не могла.
  Она действовала по проверенной схеме: устроилась на полставки уборщицей в психушку и стала мыть полы там, по выходным. Подбираясь всё ближе и ближе, с этажа на этаж, к палате Агапа Эркюльевича. В тот момент, когда ей разрешили мыть полы в нужном отделении, и она уже собиралась проникнуть к Сыркову и заставить его заговорить, внутри палаты послышались голоса. Притаившись в коридоре, Клавдия Дмитриевна узнала голос лечащего врача и ещё какой-то, женский. Был ещё голос, третий. Именно он вёл повествование. Вот тогда-то Клавдия Дмитриевна и узнала всю подноготную нашего учителя физкультуры. Это заставило её ненавидеть ещё острее. Не физрука, нет. Папу. За то, что он находится в голове человека с такой необычной биографией, по которой можно было смело снять фильм.
  За этим последовал побег Клюшкина. Этот инцидент вселил в сердце бывшей бухгалтерши Сапоговой дополнительные надежды. Она справедливо полагала, что чем дальше и недоступнее будет реципиент, тем больше вероятности, что томящиеся в желудочках его мозга люди тоже окажутся недоступны. Но Валерия Павловича вернули. Кроме того, был починен сгоревший телепортатор. Среди сотрудников ГИИМиТа, вынужденных коротать новогодние дни в стенах родного института, царило воодушевление: все надеялись, что уже скоро многострадальные туристы окажутся в Москве.
  В связи с этим Клавдии Дмитриевне пришлось выдумать новую хитрость. Вот как она поступила. Улучила момент, когда Валерий Павлович отравится в институтский буфет, и там за чашкой чая с маковой плюшкой, объяснила, что получила отдельное распоряжение от начальства: провести в головах сотрудников, работающих с туристами, срочную генеральную уборку. Идут слухи, что вот-вот нагрянет СЭС (санэпидемиологическая станция). Будут проверять состояние помещений института и заодно могут взять внутренние соскобы мозга у всех реципиентов. Посему требуется предельная чистота ― как снаружи, так и в головах.
  ― В общем так, голубчик, ― продолжая "обрабатывать" физрука, говорила уборщица, ― хотите вы или нет, но придётся вам впустить меня в голову. А также мою швабру. Надеюсь, она пролезет. Поймите, мы ежедневно вдыхаем уличную пыль, выхлопные газы... Это вредно. Ответьте, когда вы в последний раз мыли голову?
  ― В четверг, ― не раздумывая, доложил Клюшкин.
  ― Я не про волосы. Когда вы мыли её внутри?
  Само собой разумеется, внутренняя часть головы Валерия Павловича никогда не приводилась в порядок. Тогда Клавдия Дмитриевна уверила его, что быстренько пройдётся там с тряпкой, отдраит наиболее запылённые места слабым раствором хлорки и тут же вернётся назад. Был вечер; сотрудники ГИИМиТа постепенно расходились к семьям и родным очагам и становились менее бдительными, поэтому Клавдия Дмитриевна отвела доверчивого физрука в пустую лабораторию, включила перемещатель (она заранее подсмотрела, как это делает Блинова) и полетела, кувыркаясь в гиперпсихическом пространстве, сквозь какой-то тёмный проход. Это был не туннель, это была шахта. Она отвесно уходила под землю, делала крутой поворот... Так Клавдия Дмитриевна очутилась в пустом вагоне и вскоре обнаружила, что её швабру, можно использовать как стрелковое оружие.
  ― Я сразу же поняла, ― объясняла она нам, ― это неспроста. Если я могу пулять из швабры и если поезд куда-то едет, то не исключено, что едет он обратно в Москву, и везут на нём потерявшегося туриста: то есть главбуха Иголкина. Я знала, что за ним отправились. Но я могла этому помешать! Ведь не зря же мой рабочий инструмент превратился в тряпкомёт. Видать, некоторые мечты, здесь, в голове, сбываются. Тем более, в Новый год. Ну что, Геннадий Степанович, ты уже понял? Твоя семья может катиться дальше ― они меня, конечно, раздражают, но не до такой степени, ― но ты, лысый пенёк, остаёшься тут, понял? Навсегда!
  ― Нет! ― неожиданно и твёрдо выступила вперёд Галина Викторовна. ― Мы с мужем готовы сделать благородный жест. Вместо Геннадия Степановича остаётся мой Вовик. А Гену пустите. Он слабый и толстый. Ему нужен покой.
  ― Зая, ― возмутился Машкин пападрил, ― ты совсем трёхнулась?! Не останусь я, даже не проси!
  ― Хотя... ― задумчиво поскребла голову пальчиком Галина Викторовна. ― Нет, Вовика я, пожалуй, не отдам. Самой надо. Но Генусика тоже не троньте! Ясно?! Люся, да скажи же ты уже наконец, чего молишь?!
  ― Клавдия Дмитриевна, ― высунулся в разбитую дверь папа, ― давайте попробуем решить всё мирно. Почему нельзя договориться, я не понимаю?
  Однако как только убойщица узрела блестящую от потного бисера голову, черты её лица тут же исказились, она дёрнула на швабре затвор и шарахнула в нас пучком огня и пороховым дымом.
  ― Пригнитесь!!! ― скомандовал Михаил.
  Мы с Машкой взвизгнули. Скомканная тряпка проделала в стене ещё одну дыру. Прозвучал повторный выстрел. В плотной дымовой завесе и брызнувших во все стороны деревянных щепках я услышала голос Михаила:
  ― Бегите!!! За мной!
  Открылась дверь в тамбур. Чья-то рука нащупала моё запястье и с силой потянула.
  Мы бежали к голове поезда. Из вагона в вагон, из тамбура в тамбур. Мама не отпускала меня и папу. Задавакины с Михаилом неслись впереди. Сзади, как терминатор, тяжело ступая калошами, напирала наша преследовательница. Время от времени у нас за спиной бабахало, мы с Машкой непроизвольно вскрикивали, а все остальные дружно нагибались и продолжали уходить от погони. "Неужели это никогда не кончится?! ― думала я. ― Боже, скорей бы уже конец!" Но до конца было далеко.
  И вот перед нами первый вагон. Кабина машиниста. Но там всё, как говорил Миша: застеклённая дверь. За такой не укроешься.
  Мы обернулись. В проёме между тамбуром и вагоном громоздилась фигура убойщицы. Послышался щелчок. Это она сдвинула шваберно-ружейный затвор. После этого она навела ручку швабры на папу... Мама закрыла его своим телом, Шарипов зажмурился... И тут, не зная, как ещё спасти ситуацию, я выпалила первое, что пришло на ум:
  ― Клавдия Дмитриевна, ― как можно убедительнее сказала я, ― не вздумайте трогать стоп-кран. Слышите? Он за вашей спиной, на стене. Если включите его, случится что-то ужасно плохое. Нас предупреждали. Ведь так, правда? ― поглядела я на остальных.
  Не совсем понимая, к чему всё это, мама утвердительно, но не слишком уверенно кивнула. А папа, которого разворачивающиеся события в кои-то веки вынудили соображать шустрее мамы, не только горячо закивал, но и добавил:
  ― Моя дочь права. Не троньте стоп-кран. Даже не думайте о нём. Произойдёт катастрофа.
  ― В самом деле? ― Клавдия Дмитриевна казалась заинтригованной. Ручка швабры медленно опустилась. На усатых и ярко напомаженных губах блуждала полная коварства улыбка. ― А ведь так и есть, ― рассуждала она, ― если я потяну стоп-кран... Поезд остановится. Вы все не попадёте в назначенное время в Москву, а значит что?
  ― Вы тоже туда не попадёте? ― робко предположил пёс.
  ― Ну и чёрт с ним! ― рыкнула Сапогова. ― Лишь бы насолить вашей плешивой вобле!
  Рука бывшей бухгалтерши потянулась к рычажку на стене... Пока она это делала, Миша, наклонившись ко мне, зашептал:
  ― Мне нравится твоя находчивость, ― сказал он, ― но неужели ты полагаешь, что будет то же, что с запретным тумблером? То есть случится нечто непредвиденное, и мы окажемся спасены. Думаешь, на это можно рассчитывать?
  ― Ещё не знаю, ― ответила я, ― но почему бы не попробовать? У нас и папы нет другого выхода. Вдруг сработает. Поглядите. Он тоже красный.
  ― Таня, ― продолжал Михаил, ― но если это ошибка, то включение стоп-крана не вызовет ничего, кроме задержки "Люмбрикуса". И если мы не доберёмся до Москвы в этот раз, то я не могу ручаться, что мы сделаем это когда-либо в другое время. Других шансов может не быть. Ты понимаешь это?
  Меж тем мясистая лапа Сапоговой улеглась на ручку стоп-крана. Однако она медлила.
  ― Так вы говорите, включать его категорически запрещается? ― на всякий случай осведомилась Клавдия Дмитриевна.
  ― Ага, ― подтвердила Маша. ― Мы, конечно, можем сказать, чтобы вы ни за что этого не делали, но вы же всё равно не послушаете, правильно?
  Уголки перламутровых губ вместе с кончиками усов в злорадстве разъехались.
  ― Чтобы я кого-то слушала... особенно вас... Не дождётесь!
  Кулак убойщицы сомкнулся. Она рванула рычаг. Лопнула проволока, отлетела свинцовая пломба. Гул бурильного винта перешёл в скрежет, от которого заломило зубы. Резко затормозив, поезд от хвоста до головы дёрнулся. Нас бросило к кабине машиниста... После этого стало темно. Я увидела Шарипова. Кувыркаясь и неуклюже перебирая лапами, он летел совсем рядом, как в невесомости, а затем его сменил папа. Вцепившись в дорожную сумку, он, как рыба, раскрывал рот и, видимо, пытался мне что-то сообщить, одновременно с этим свободной рукой стараясь поймать проплывающие сбоку мамины очки... Затем вспыхнул свет... Всё растворилось.
  
  46. Что было потом и что происходит сейчас
  
  На самом деле в наших родных Куличках (те, которые настоящие) прошла всего неделя. Мы вернулись ровно 10 числа, как планировали.
  Как я уже где-то упоминала, всё, что мы надеялись прихватить с собой (имеются в виду всякие "головные" штуки вроде денег с Пампушкиным и так далее), после нашего приезда исчезло. Даже фотки на гаджетах оказались пустыми белыми квадратами. У нас с Машкой не оказалось ничего, что можно было показать одноклассникам. Нас могли посчитать вруньями, я бы не удивилась, но я и Задавакина неожиданно для всех сдружились, и это казалось самым настоящим чудом. Такая дружба не могла родиться за неделю.
  Кстати, рассказ о том, что мы видели его двойника, оказался для Шульженко сенсацией. Это позволило Машке наладить с ним отношения. Я пыталась напомнить, что когда-то, в воображаемом ущелье, он повёл себя трусовато, но Задавакина, в обще-то, справедливо заметила: "Кто из нас не делал ошибок?"
  Что касается меня, то свои старые правила насчёт мужчин я тоже решила пересмотреть. Стала приглядываться к Борьке. "А ведь в сущности, неплохой пацан!" ― подумала я и свела с ним знакомство ближе. Хотя многие этого явно не одобрили и принялись на нас коситься. Пока Задавакина не поставила всех на место, заявив, что Боря ― отличный товарищ, и его ум, когда мы были в голове у Тузика, не раз был нам подмогой.
  Мне кажется, я неплохо воздействую на Яблочкова. Во всяком случае, его велосипедный шлем всё чаще остаётся дома. Взрослеет. Молодец.
  Но больше всех, по-моему, после всех этих передряг изменился наш физрук. Стал более уравновешенным и спокойным, перестал орать на уроках, и как-то раз неожиданно я застала его у нас в гостях. Разговаривая с моим отцом и мамой, он вспоминал, что до сих пор испытывал приступы безотчётной паники и страха, ему казалось, что в жизни что-то идёт не так. От этого он выходил из себя. Однако наше путешествие всё изменило. Такое ощущение, будто шарики и детали в его голове, до этого разбросанные в беспорядке, встали на свои места. Всё благодаря нам!
  ― Ну что вы, ― скромно отнекивалась мама, ― мы ничего такого не сделали. Просто искали выход, при этом стараясь оставаться людьми. Мы и Задавакины.
  ― Извините, ― вставил папа, ― если мы немножечко там у вас напачкали и наследили. Но сами понимаете, Валерий Павлович: это жизнь. Хотя каждый вечер я добросовестно выносил мусор и ни разу, в отличие от Владимира Петровича, не кинул на асфальт даже самой мелкой бумажки. Такое уж у меня воспитание. У нас вся семья такая.
  ― Спасибо! ― горячо пожал ему руку Клюшкин.
  На вопрос о том, не желает ли он, после того, как открылись некоторые подробности его биографии, сменить род деятельности, Валерий Павлович ответил:
  ― Я думал над этим. Но нет. Что было, то прошло. Конечно, хотелось бы стать известным физиком и получить Нобеля, но, знаете... Учителями физкультуры тоже надо кому-то быть. Нам нужно здоровое, физически крепкое молодое поколение. Разве нет?
  Разговор шёл в кухне, за чаем. Шарипов снова облюбовал свой уголок рядом с холодильником и осоловело моргал сонными глазками. С тех пор, как мы оказались дома, он не произнёс больше ни слова. Но мне хотелось думать, что где-то там, в его головёнке по-прежнему снуют отдельные мысли, краткие наблюдения и пространные рассуждения о нашей с ним жизни. И возможно, когда-нибудь, когда он снова заговорит, он обязательно всем этим со мной поделится.
  У мамы появились грандиозные планы. Поглядев на Клюшкина и на то, как человек меняется в лучшую сторону, она подумала, что такого рода путешествия можно с успехом применять в её профессиональной деятельности. Она собирается заключить отдельный договор с ГИИМиТом. Чтобы, как психолог, совершать специальные туры в головы людей отчаявшихся и запутавшихся. Подключив коллег, как отечественных, так и зарубежных, она намерена объездить и обследовать умы практически всех землян. "Чтобы снизить общую нервозность и напряжение в мире". Её слова.
  Спустя какое-то время я неожиданно вспомнила противную убойщицу. Интересно, что с ней? Когда мы вернулись в лабораторию, её с нами не было. Значит, до сих пор обитает в голове Клюшкина. "Ну и фиг с ней! ― подумала я. ― Чем дальше она от папы, тем лучше". Однако в тот же вечер я спросила:
  ― Мам, неужели так бывает?
  ― Как, Танюша?
  ― Разве можно, казалось бы, ни с того ни с сего ненавидеть человека? Я про Клавдию Дмитриевну, помнишь? Как можно не любить нашего папку? Он же хороший.
  ― Доченька, это называется патологией характера. Иногда это поправимо, психология с этим работает, но зачастую бывает так, что если человек дурак и упёртый бука, то этого уже ни чем не переломить. Просто знай, что такие люди тоже будут встречаться у тебя пути. Держись от них подальше. Это всё, что я могу посоветовать.
  Тем не менее, не в силах отказаться от высокой врачебной миссии, вскоре мама решила побеседовать с физруком. Она объяснила, что в его голове обосновалась патологически вредная тётка. Если с ней не поговорить и не извлечь обратно на божий свет, она может натворить такого, что мало не покажется никому; особенно Валерию Павловичу.
  Мама и физрук поехали в Москву. Посетили ГИИМиТ. Инесса Вячеславовна и Михаил внимательно выслушали их и решили отправить маму обратно в голову. В качестве переговорщика и врача.
  Мама нашла Сапогову на экспериментальном предприятии по выпуску арф. Та по-прежнему мыла полы и строила козни очередному бухгалтеру, надеясь в самое ближайшее время плюхнуться в его кресло. Мама предложила сесть и поговорить; после чего покинуть голову. Но Сапогова на неё рявкнула, дав понять, что ей и здесь неплохо. "По крайней мере, ― сказала она, ― не придётся лицезреть вашу плешивую воблу". Мама уже хотела оскорбиться и махнуть рукой, но затем подумала, что ситуация действительно взрывоопасная: Валерий Павлович говорил об установившейся в его уме гармонии и спокойствии, но, как это зачастую бывает, всё может нарушить всего лишь одна фрустрированная психичка с неотрефлексированными внутренними проблемами. Клавдия Дмитриевна нарушит баланс в голове Клюшкина, он взбесится и наорёт на какого-нибудь незадачливого ученика, а тот, в свою очередь, будучи душевно травмированным, дорастёт до президента и развяжет какую-нибудь гадость вроде ядерной войнушки. Цепная реакция. Мама была категорически против. Поэтому, выйдя за стены предприятия "Орфей", уселась на лавочку под липовыми деревьями и подумала, что, хочешь не хочешь, но с Клавдией Дмитриевной всё же придётся что-то решать.
  Она отправилась в администрацию Куличек. Нашла кабинет мэра и увидела там бывшего помощника и чревовещателя Артура. Рядом с ним на столе сидела кукла. Это была всё та же копия Михаила, консультанта и лаборанта. Артур объяснил, что он по-прежнему помощник, а настоящий мэр ― вот он, собственной персоной.
  ― Людмила Ивановна, ― поинтересовалась кукла, ― вы что-то хотели?
  Мама объяснила ситуацию. Стали думать ― чем бы таким завлечь убойщицу? Как сделать, чтобы её чёрствая натура немного размякла, и она стала видеть в людях хорошее?
  На следующий день прогремела новость. Конкурс красоты и профессиональных навыков среди уборщиц! "Золотая швабра"! Выступая по местному телевидению, учредители конкурса и члены жюри объясняли, что до сей поры работникам этой сферы не уделялось должного внимания. В общественном сознании они были тенями, которые незаметно скользят на периферии зрения в торговых центрах и кинотеатрах и трут полы. Это несправедливо. Профессия нужная и полезная.
  Итак, спустя ещё день на участие в конкурсе подали заявки около сотни куличовских уборщиц. Мама, которую тоже записали в жюри, обнаружила среди них Сапогову.
  Первое место занять ей не удалось, так как судить старались объективно и по справедливости, но третье место всё же осталось за Клавдией Дмитриевной. Ей вручили золотую швабру (малюсенькую, с полмизинца) и дали денежный приз: двести тысяч купюр с изображением Пампушкина. Клавдия Дмитриевна казалась счастливой. Используя это обстоятельство, мама тут же подошла и снова предложила сесть и всё обсудить.
  После беседы с мамой Клавдия Дмитриевна поняла, что проблемы её характера коренятся где-то в глубоком детстве. Нужно распутать их и вывести на свет. Для этого и существуют психологи. Клавдия Дмитриевна согласилась. Тогда с помощью перемещателя, оставленного когда-то Агапом Эркюльевичем, мама отправилась в её голову.
  Странно, конечно, ― находясь в чьей-то черепной коробке, телепортироваться в голову ещё одного человека. Мама не могла предвидеть, что произойдёт, поэтому слегка опасалась. Пришлось бродить запутанными лабиринтами с бесконечными стенами и тупиками. (Это у Клавдии Дмитриевны в мозгах была такая обстановочка.) Но мама всё же нашла корень проблем. Войдя в огромную комнату, наполненную детьми и взрослыми всех возрастов, она увидела среди них маленькую девочку Клаву и её мать. Мать вела себя с ребёнком предельно строго, стыдила за всякую промашку и не переставала стращать ужасами, которые непременно произойдут, если маленькая Клава не будет послушной. Этой суровой женщине мама подсказала, как правильно вести себя с детьми, и разъяснила, что в противном случае она создаёт для дочки трудности в будущем. И когда мама вернулась из головы убойщицы, то Сапогова предстала перед ней в совершенно обновлённом виде: чаще улыбалась (теперь без тени коварства) и сделалась мягкосердечнее. К тому же на те двести тысяч, которые ей достались в конкурсе, Клавдия Дмитриевна, пока мама слонялась в её тыковке, сделала себе косметическую операцию. Ей удалили с подбородка бородавку, провели тщательную эпиляцию усов и когда поднесли зеркало, то Клавдия Дмитриевна увидела преображённую не только внешне, но и внутренне женщину с почти добрыми глазами.
  Можно было возвращаться назад, на родину. По прибытии в Москву к собственному ужасу Клавдия Дмитриевна обнаружила, что результаты косметической операции стёрлись. Бородавка и усы вновь были её атрибутами. Но мама постаралась убедить. Она сказала, что не имеет значения ― есть бородавка или нет, неважно. На самом деле важно то, как Клавдия Дмитриевна к этому относится. Ведь, по сути, если разобраться, операция, которую ей сделали в воображаемых Куличках, тоже была как бы понарошку. Однако Клавдия Дмитриевна чувствовала себя при этом так, словно у неё нет ни бородавки, ни усов. Сила самовнушения. Мама добавила, что есть немало методик ― как, невзирая ни на что, научиться себя любить. Тот, кто умеет любить себя, тот также умеет любить других. Это существенный момент. "Так что ваша папиллома, Клавдия Дмитриевна, ― продолжала мама, ― это всё ― тьфу, не имеющий значения мелкий факт. Станьте добрее и к себе, и к моему Генусику, ну что вам стоит? Перед вами откроется совершенно другой мир! Свежие краски! Непростые, но, тем не менее, в своём большинстве нормальные, в меру отзывчивые люди. Попробуйте. А насчёт папилломы ― я бы на вашем месте сильно не огорчалась. Её всегда можно удалить жидким азотом".
  Став свидетелем разговора мамы и Сапоговой, наш физрук расчувствовался и тут же направился в Центральную психбольницу. Там он спросил лечащего врача и сказал, что Агап Эркюльевич, по всей видимости, уже здоров и его пора отпускать.
  ― Как же здоров, дорогой мой? ― всплеснул руками врач. ― Он рассказывает нам такие небылицы, что я прямо в ауте. Не знаю даже, к какому типу бредовых идей это отнести.
  Но Клюшкин показал врачу справку о том, что он, Валерий Павлович, на самом деле является реципиентом, и Сырков до недавнего времени действительно занимал должность у него голове. Однако врача это не тронуло.
  ― Даже если так, ― сказал он, ― всё равно вашим Сырковым должны заняться правоохранительные органы. Он ограбил банк. Слыханное ли дело! Вы же не станете отрицать, что это, как минимум, противоправный поступок?
  ― Нет, ― ответил Клюшкин, ― не стану. Это глупо и бесполезно. Но поскольку банк расположен в моей голове, то, значит, он мой. А если банк мой, то я и должен обращаться с заявлением в полицию. Но делать я этого не стану. Вот. Поэтому вколите своему пациенту пару успокоительных укольчиков, и пускай себе идёт на все четыре стороны. Он талантливый физик, тем более, если судить по его действиям, человек изобретательный. Не пропадёт. Есть в нём, правда, слабенькая криминальная жилка, но, думаю, после того, как он увидел, что всё, им украденное, превратилось в воздух, кое-какие выводы для себя он всё же сделал.
  Теперь наконец подхожу к вопросу об авторстве. Так кто же всё-таки пишет эту книгу? Интересно узнать, не правда ли? На обложке уже выставлено имя, но это совсем не Татьяна Геннадьевна Иголкина. С одной стороны, вроде ничего сверхобычного: мало ли таких книг, где автором значится какой-нибудь взрослый дядька, а рассказ ведётся от лица маленькой девочки. Но, пролистав пару страниц такой книжки, так и хочется пожать плечами и фыркнуть по примеру Задавакиной:
  ― Агась, так мы и поверили! Пф-ф-ф!
  На самом деле всё просто. Сначала мама ни в какую не хотела отпускать меня и папу в такое же путешествие, по другим головам. Признаться, я и сама не слишком горела желанием. Но с наступлением весны я всё чаще стала вспоминать наши блуждания по Стране Болтливых Языков, плавание в компании старичка Фрейда по морю из какао... Было, конечно, страшновато... Но очень увлекательно!
  Я спросила у Машки: скучает ли она по нашему путешествию? Она ответила: да. После этого я села поговорить с мамой. Зашла издалека. Рассказала про то, как интересно было преодолевать трудности в голове Клюшкина, как я и Маша, проходя через них, воспитывались и взрослели... Потом бухнула прямо в лоб: "Мам, скоро лето, каникулы. Почему бы нам не взять ещё одну путёвку? Могли бы съездить в голову другого человека. Если, конечно, ты и папа не будете против".
  Мама долго отнекивалась и уходила от прямого ответа, но после того, как подключился папа и сказал, что хотел бы вновь услышать философские рассуждения Шарипова, его это забавляло, мама, смягчившись, обещала подумать. В любом случае, ― предупредила она, ― придётся дождаться её с папой отпуска.
  Задавакина тоже пыталась уломать родителей. Не вышло. Галина Викторовна возвестила, что у неё намечена поездка к нормальному, предсказуемому морю в одной из южных стран. Я сказала, что в таком случае Машуня поедет с нами. Её задача ― уведомить об этом мамусика с пападрилом.
  Май близился к концу. Папин отпуск был не за горами. Мы выбрали день и поехали в Москву.
  Там, на Средней Ордынке дом 8, нам показали список реципиентов. За прошедшее время он слегка увеличился. Среди тех, кто сдавал свои головы в аренду, появились новые люди: учёные, предприниматели, писатели, библиотекари...
  ― Стойте, ― перебила я турагентшу (в этот раз с нами говорил не Миша). ― Вы сказали, писатели?
  ― К сожалению, он у нас такой один. Можно сказать, затесался. Сейчас, найду имя.
  Палец агентши заскользил по списку.
  ― Вот, нашла, ― промолвила она. ― Константин Костенко, прозаик и драматург. Имя, конечно, не из тех, что особо на слуху, но, как говорится, что имеем, то имеем. Хотите отправиться в тур по его голове?
  Мы взяли паузу. Сказали, что необходимо подумать. Попросили копию списка и поехали в Кулички.
  Дома я объявила планы. Сказала, что давно думала об этом ― описать всё, что происходило в голове Клюшкина, в отдельной книге. Пробовала набирать текст в файле, но через две странички поняла: не хватает опыта. Подумала, что, пока буду нарабатывать опыт, многое забудется, да и вообще могу потерять интерес, а тут вдруг такое: писатель-реципиент! Удобный случай. После личного знакомства можно поговорить с ним и убедить написать книжку вместе: я рассказываю ― он пишет.
  Перед этим я нарочно купила одну из книг Костенко. Хотелось проверить ― как и про что он пишет. Попалась повесть о кроликах. Да он реально "прозаек"! Точнее, "прокролик". Книжка была детской, но не совсем. Скорее, для моего возраста. Сплошная глупость. Но хорошая, забавная глупость. Я подумала, что это даже к лучшему. Глупый и несерьёзный писатель подходит мне гораздо больше. Серьёзный писатель, которого распирает от собственной важности, вряд ли станет слушать мою диктовку. Подумает, что это белиберда, и возьмётся за собственный роман, на привычную тему ― про драконов или про то, как украли статуэтку.
  Настало лето. Путёвка на "головной" тур была у нас в руках. Собрались я, папка и младшая Задавакина. Мама не смогла: пришлось срочно телепортироваться в другую голову ― больную. Требовалось медицинское вмешательство.
  В ГИИМиТе, перед самой поездкой, нас представили реципиенту. Это был "прокролик" Костенко. Я поговорила с ним, но разговор не принёс ничего, кроме огорчения. Костенко сказала, что в моей истории про каникулы в голове нет ничего оригинального: путешествия по головам давно стали реальностью, этим никого не удивишь. Тем более, по его словам, он сейчас обдумывает другую книжку: детский детектив про украденную шкатулку в виде статуэтки.
  Я разочаровалась, но это уже ничего не значило. Нельзя же было, в самом деле, из-за такой ерунды отменять поездку.
  Однако, когда я оказалась в стране Костенко, меня посетила удачная мысль. Я подумала: а что если добраться до правого полушария, отвечающего за креативное мышление, и надиктовать всё, что я захочу! Я, правда, ещё не знала ― как и куда я буду диктовать, но я надеялась, что мне непременно подвернётся либо записывающее устройство в виде диктофона, либо сидящий у входа секретарь, который ловит идеи на лету, записывает их и передаёт дальше ― самому Главному.
  Всё было именно так. Ну, или почти. Я взяла с собой Машку. В правом полушарии мозга нам встретился одинокий обветшалый дом. Пустой, заброшенный. Там мы набрели на комнату ― вся в пыли, со старым ночником. На столе поджидали чистые бумажные листы и ручка. Из стены выглядывала широкая медная трубка, над которой висела табличка:
  
  Для писем
  
  "Ага! ― обрадовалась я. ― Вот, значит, как тут происходит процесс творчества. Мы можем набросать всё в черновом варианте, свернуть бумагу и протолкнуть её в трубку". Ну что ж, осталось сделать. Я и Задавакина накарябали всё, что нам удалось вспомнить о своём последнем путешествии. Коротко и по-своему: как умели. После этого я вставила рукопись в медное горлышко. Бумага зашуршала, скользя вниз, а затем из той же трубки раздался сухой старческий голос: "Ваше сообщение принято", ― и я подумала, что дело, судя по всему, сделано.
  Я не ошиблась. После того, как перемещатель вытянул нас из головы, Костенко кинулся ко мне и принялся взахлёб балаболить, уверяя, что рассказанный мной накануне сюжет показался ему на редкость увлекательным. Он обязательно про это напишет!
  
  ДОПОЛНЕНИЕ К НОВОМУ ИЗДАНИЮ
  
  Я держала книгу в руках спустя примерно год. Не в силах дотерпеть, когда она появится на полках нашего книжного, я заказала её в онлайне. Да-а! Такого я не ожидала. Сколько же особенных, взрослых словечек. Да и фразы составлены как-то уж слишком по-книжному. В жизни я так не разговариваю. Нет, я, конечно, могу выразить мысль получше третьеклашки или некоторых своих ровесников, но чтобы так гладко и заумно... Но, видимо, автором повести о путешествии в голову физрука можно считать не только меня и Задавакину, которые всё рассказали, но и того, кто чётко выстроил события и грамотно всё описал. Так что, уважаемые читатели, не будьте слишком строги.
  На этом прощаемся, всем пока! Спасибо, что были с нами!
  Ваши Таня Иголкина, Маша Задавакина и Константин Костенко.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"