Аннотация: Поздний вечер, кладбище, двое мужчин стоят у свежей могилы, склонив головы. В воздухе витает угроза, но от кого она исходит?
Зимнее тусклое солнце почти скрылось за горизонтом. Вместо когда-то привычного снежного савана на кладбищенских тропинках стояли грязные лужи после утреннего ливня. В воздухе пахло прелостью. У углового участка накидали кучу мусора, в основном листвы и травы. Я, поспешно оттряхивая с костюма грязь, петлял между нелепыми памятниками и покосившимися крестами, стремился к свежему захоронению, возле которого скорбел поздний посетитель.
Было тихо, но это была не успокаивающая тишина лесной рощи или безмятежное упокоение загородного пруда. Чувствовалось напряжение, природа будто бы застыла, вороны, обычно перелетавшие от надгробия к надгробию, замерли на своих местах, будто чучела, и с тревогой наблюдали за моим неуверенно-торопливым шествием. Сказать, что я волновался, значит ничего не сказать. Боль, нестерпимая, жгучая, безжалостная - она нарастала с каждой минутой, должна была быть выплеснута наружу.
Я выбрался на асфальтовую дорожку и, счистив комки грязи со своих ботинок, расправил костюм, привёл рубашку в более-менее приличный вид, провёл ладонями по щекам, буквально вдавливая плоть в зубы, сжал челюсти и уже увереннее двинулся вперёд.
Невысокая горка земли, деревянный крест и металлический овальный портрет с выбитой фотографией молодого мужчины лет двадцати пяти-тридцати. А напротив креста стоит человек постарше. На лице застыло выражение полного отчаяния, руки трясутся, глаза красные, полны слёз. Я не знал его, медленно подошёл, стараясь не потревожить раньше времени и не осквернить его скорбь шумом или неосторожным движением.
Впрочем, он заметил моё приближение, коротко глянул в мою сторону, кивнул и тут же задрожал всем телом, тихонько заплакал.
- Меня спас, - простонал мужчина. - В цехе пожар, я надышался гари, чувствую, сознание теряю, к земле припадаю, а Эдик бежит, прикрыл рот мокрым платком, хватает меня - крепкий парень... был - поднимает на руки и выносит. И снова в цех, хоть и не должен!
Мужчина снова зарыдал, не в силах сдержать свои чувства. Я же почтительно опустил голову вниз, отдавая должное героическому поступку Эдика. Случайно заметил, что земля даже не промерзла, комки рыхлые, сырые, насыщённо-чёрные. Да, не те зимы, что раньше, ой, не те...
- У него ведь семья, жена, две дочки, это я бобыль, хоть на семь лет старше. По справедливости ведь мне там и остаться, а он почему-то спас меня, а после не вернулся из цеха. Крыша обрушилась, Эдика в завалах нашли, опознать не смогли. Жена и мать до последнего не верили, требовали экспертизы. Провели, всё подтвердилось. Я таких людей никогда не встречал. Всегда помогал, о чём не попросишь. И такая смерть... Просто ужасно! Я должен был остановить его, не пускать в цех, после того, как он меня вытащил. Но потрясение, я испытал такое потрясение... Даже не думал о нём, только о себе, - мужчина снова заплакал, но на этот раз тихо.
Я снова склонил голову, дав ему выплакаться. Теперь уже время терпело.
- Но я твёрдо дал зарок, - снова заговорил он, - не брошу ни жену, ни дочерей. Я в долгу, в неоплатном долгу. Поставлю их на ноги, буду работать, не покладая рук, чтобы они ни в чём не нуждались!
Я кивнул, всем своим видом выражая сочувствие. Похоже, это помогло мужчине успокоиться, он вытер платком глаза и, наконец, посмотрел на меня.
- А вы откуда знали покойного? Может быть, с его родителями друж... - вопрос мужчины оборвался на полуслове, когда он разглядел того, кто перед ним стоял.
- Собственно, я его и не знал, - без обиняков произнёс я, чувствуя, как почерневшая кожа на полусгнившей щеке слезает и свешивается вниз.
Мужчина ужаснулся, подался назад, но слишком поздно - я стоял в метре от него. Всего один шаг, и моя покрытая струпьями и гноем кисть впилась в его горло мёртвой хваткой. Он захрипел, попытался вырваться, но ничего не вышло. Повалив его на землю, я стал душить его обеими руками, переждал момент последней отчаянной попытки спасти свою жизнь, после отпустил. Раздался тихий протяжный хриплый звук - остатки воздуха вырывались из лёгких несчастного.
Боль, преследовавшая меня со дня смерти, угасла. Только убийство было способно изгнать её. Поначалу всё ещё теплившаяся во мне человечность не позволяла пойти на этот шаг. Очень скоро я понял, что боль сильнее гуманизма, сильнее мук совести, сильнее всего на свете. Но тело, моё бедное, несчастное, изуродованное тлением тело начинало подчиняться мне лишь на закате, и переставало слушаться с первыми петухами. Найти в это время посетителей на кладбище очень непросто. Мне всё-таки повезло, я убил того, кто мучился сильнее остальных. Возможно, этот самый Эдик действительно спас его не случайно, а для того, чтобы облегчить мою участь.
Я ещё раз посмотрел на свежую могилу, на портрет черноволосого парня с очень грустными глазами. Он думал, что спасает своего сослуживца, а спас меня. Сделалось немножко грустно, но усталость нарастала. Я побрёл назад, по грязным тропинкам и мутным лужам, в лучах заходящего зимнего солнце, к своей могиле, забрался в неё, присыпал разрытую нору землёй и, выдавив из своих мёртвых лёгких остатки нежеланного воздуха, освободился. Надеюсь, навсегда. Но если боль снова меня разбудит, если сделается такой же нещадной, нестерпимой... Что же, на кладбище всегда кто-нибудь да задерживается.
...
Вызвав полицию, кладбищенский смотритель пошёл по зловещим следам, которые вели от найдённого им трупа к асфальтовой дорожке, а потом вглубь кладбища. Оказавшись у могилы Мещерского, он не удивился. Когда выбирали место захоронения, зять покойного рассказал, что тесть умирал четыре дня, всё просил забрать у него из рук деньги на похороны.
- Мне жена строго настрого запретила это делать. А помер он, только когда я на крышу полез и разобрал шиферины. Помню, спустился вниз, тесть уже и не дышит, а изо рта всё выходит неприятно пахнущий воздух, да с таким противным утробным хрипом, жуть. Понял я, не упокоился старый колдун. Поэтому давайте место ему выберем где-то на окраине, куда люди почти и не ходят, - попросил тогда мужчина. Его просьбу удовлетворили, пусть и не бесплатно.
Смотритель обошёл холмик слежавшейся земли, наклонился у края, увидел, что здесь её кто-то рыл и явно не лопатой, почесал затылок и поскорее покинул это место, твёрдо решив никогда больше не ходить в эту часть кладбища.