Аннотация: Потревоженный муравейник (февраль-март 1945 года)
Глава двадцать первая
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ПОТРЕВОЖЕННЫЙ МУРАВЕЙНИК
Войну заказывали? Получите, и распишитесь!
П.М.Демидов
...Несмотря на туманную дымку, город хорошо просматривался с высот восточного берега Одера - до него было не больше двух-трёх километров. Город Франкфурт, крупный промышленный центр, жил своей обычной жизнью, словно не замечая войны, которая уже стояла у самого его порога, - по улицам двигались трамваи, шли люди, работали магазины, дымили трубы заводов. Город ещё не знал, что с противоположного берега Одера на него смотрят в бинокли трое русских офицеров: полковник Темник, майор Гиленков и капитан Дементьев.
"О штурме Франкфурта, понятное дело, не может быть речи, - думал Павел, - у нас просто-напросто не хватит сил ни взять, ни удержать такой большой город. И войск здесь у немцев наверняка не взвод, не рота и не батальон, и даже не полк, а поболе. А у нас горючее на исходе, да и боеприпасов кот наплакал. Свою задачу мы выполнили - до Одера дошли, плацдарм захватили. Дело за малым - дождаться подхода главных сил корпуса. Только вот, похоже, это малое дело может оказаться совсем не простым...".
Ночь с первого на второе февраля прошла спокойно - немцы, по всей вероятности, ещё не знали о прорыве русских танков к восточному берегу Одера. Но полковник Темник не постеснялся заявить им о своём прибытии: разведка доложила, что поблизости обнаружен немецкий аэродром, и командир передового отряда направил туда танки. Танкисты сожгли несколько самолётов; немцы всполошились и пустили в ход артиллерию, которой оказалось много - батальон Бочковского потерял два танка.
Отряд занял круговую оборону - было ясно, что теперь противник навалится со всех сторон. И рассчитывать - во всяком случае, в ближайшие сутки-двое, - приходилось только на собственные силы: корпус Дрёмова шёл к Одеру, но его продвижение задерживали бои с немецкими "блуждающими котлами", в изобилии возникшими в результате стремительного прорыва армии Катукова. Рассеянные и разрозненные, но вооружённые группы отступавших немцев доставляли немало хлопот, нападая на колонны машин, штабы, тыловые части. Их не успели ещё повыловить, и Дрёмову то и дело приходилось снаряжать "пожарные команды" для "гашения" очагов сопротивления и уничтожения тех, кто всё ещё пытался вести войну "до победного конца".
Темник, тем не менее, не бездействовал и помышлял не только о глухой обороне. Он решил прижечь пятки франкфуртским бюргерам и для этого вызвал к себе "эрэсников".
- Сколько залпов ты можешь дать по городу? - отрывисто спросил он у Гиленкова.
- Не больше трёх, товарищ полковник. Один залп мы всегда оставляем про запас, на самый крайний случай.
- Да я не собираюсь разносить весь город по камушкам, - пояснил командир отряда. - Можем мы пальнуть так, чтобы они забегали, как ошпаренные? Панику хочу организовать: здравствуйте, немцы, война пришла к вам! Соображаешь?
- Это можно, - ответил майор, поняв, что от него требуется. - И для этого не нужно трёх залпов, хватит и одного, только не сосредоточенного, а рассеянного - по всей площади города. Каждая машина будет бить по своему квадрату, а не весь дивизион по одной цели. А если ещё поставить взрыватели пятьдесят на пятьдесят - у половины снарядов на фугасное действие, у остальных - на осколочное, - то эффект будет впечатляющим.
- Вот и отлично, - обрадовался Темник, - это нам и надо! Готовь установки, майор, - сыграем немцам на "сталинском органе" концерт по заявкам!
* "Сталинский орган" - так называли немцы установки "РС" ("катюши").
Вернувшись в дивизион, Гиленков с Дементьевым засели за карту и прикинули, по каким квадратам нанести удар - с тем, чтобы накрыть возможно большую часть Франкфурта и в то же время зацепить наиболее аппетитные (с военной точки зрения) цели. Дементьев быстро подготовил исходные данные и вывел установки на огневую позицию. Руководить стрельбой комдив решил сам, и Павел понимал друга: на его месте он поступил бы точно так же. Наведение "бээмок" не заняло много времени, и по взмаху руки Гиленкова реактивные мины огненной стаей сорвались с направляющих и с воинственным курлыканьем понеслись к цели.
Когда-то в детстве маленький Павел видел, что происходит в муравейнике, если его разворошить веточкой, и запомнил шуршащий шелест тысяч потревоженных муравьиных ног. Что-то похожее он увидел и сейчас: в городе протяжно завыли сирены, загудели гудки заводов и фабрик, на улицах суетливо заметались машины и люди.
"Вы бомбили наши города, - думал Дементьев, глядя на столбы огня и чёрного дыма, вставшие в разных частях Франкфурта, - а теперь наши снаряды рвутся на ваших улицах. Как, нравится? Вы хотели войны - вы её получили, с доставкой на дом!".
После залпа они с Гиленковым ещё немного постояли на берегу Одера, и Юрий, задумчиво глядя на растревоженный, сердитый город, сказал:
- А вот теперь, Паша, начнётся для нас самое опасное и трудное - второе отделение концерта по заявкам. И если к вечеру не подойдёт подмога, нам придётся кисло. Ну что ж, будем держаться. И дай нам, боже, силы и удачи, чтобы благополучно выбраться из этой западни, куда мы влезли всеми четырьмя лапами, и остаться в живых...
* * *
Гиленков не ошибся: немцы начали стягивать на правый берег Одера значительные силы, чтобы ликвидировать плацдарм, захваченный отрядом Темника, - срыть трамплин для прыжка русского медведя за Одер. На передовой подвижный отряд обрушились части 5-го горнострелкового корпуса СС, не успевшего занять оборону в "панцерверке" Мезеритцкого укрепрайона и теперь пытавшегося наверстать упущенное у Кунерсдорфа, сборная солянка из остатков растрепанных пехотных и танковых дивизий, рота власовцев и туркестанский батальон. Дрались отчаянно, в бою участвовали все - и штабы, и даже санчасть. Расстреляв весь боезапас, танкисты открывали люки и забрасывали наседавших эсэсовцев гранатами. Дивизион "РС" несколько раз отбивал атаки, сметая атакующих прямой наводкой и засыпая поля Кунерсдорфа их обгорелыми трупами.
К середине дня ожесточённость боя возросла. В воздухе появилась немецкая авиация (от чего солдаты Темника успели уже отвыкнуть), началась бомбёжка. Гиленков убрал "БМ" в ближайший лес и приказал их замаскировать: снаряды кончались, у "катюш" оставался только неприкосновенный запас - один залп минами, уже подвешенными на направляющих. Держались до вечера, и продержались - к вечеру бой стал стихать. Оборона устояла, однако опытные русские офицеры, прошедшие всю войну, понимали: ещё на один такой бой сил уже не хватит. Понимал это и полковник Темник.
- Ещё сутки мы, может, и продержимся, - угрюмо сказал он, собрав всех офицеров, - отбиваясь из последних сил. Но нам нужны солярка, бензин и снаряды, которых взять негде - и так уже ездим на трофейном горючем, а немецкие снаряды к нашим пушкам не походят. Мы полуокружены, и если до утра не выберемся из этого мешка, окружение станет полным, и тогда...
Он не договорил - все и так прекрасно знали, что будет тогда. Главные силы корпуса всё не показывались, а собственные силы отряды были на исходе.
- Значит, так, - подытожил командир отряда, - ищем слабое место, прореху в мешке, через которую можно выскользнуть. Отправляем разведку.
В ночь на пятое февраля на разведку направилась группа старшего лейтенанта Ухова. Вернулась она только под утро и сообщила, что обнаружила небольшую лощину, не занятую немцами, и что по этой лощине вполне смогут пройти и танки, и колёсные машины.
- Выступаем немедленно, пока не рассвело, - распорядился Темник. - Первыми пойдут колёсные машины и артиллерия, за ними танки и самоходки подполковника Хватова. Прикрывать отход будет батальон капитана Бочковского.
Шли в полной темноте, не включая фар, и прошли уже половину пути, когда немцы, услышав в ночи шум моторов, спохватились и открыли артиллерийский огонь. Они стреляли наугад, вслепую, пока не причиняя вреда, однако с рассветом их огонь стал прицельным, и тяжелее всего пришлось самоходчикам, замыкавшим прорывающуюся колонну. В машину Хватова попал тяжёлый снаряд, и подполковник погиб - сгорел вместе со всем экипажем.
Но ещё солонее пришлось батальону Бочковского, прикрывавшему отход. У Володи осталось всего тринадцать танков из тридцати, с которыми он начал рейд к Одеру, и только полроты пехотинцев-десантников. Когда отряд Темника уже выходил из опасной зоны, теряя под жестоким огнём немецкой артиллерии концевые машины, Бочковский понял, что ему этот огненный коридор не пройти. Он развернулся в противоположном направлении, введя в заблуждение и немцев, и самого Темника, выскочил на шоссе, идущее вдоль Одера, отмахал по нему километров двадцать и ещё раз резко свернул в сторону. Смелых удача любит - расшибая последними снарядами кидавшиеся на него "пантеры" и сметая заградительные отряды немцев, батальон на последних каплях горючего вырвался из окружения.
За этот бой Владимира Бочковского представили ко второй Золотой Звезде Героя, но, как это часто случается, по иронии судьбы (а точнее - по прихоти начальства) он получил орден Суворова III степени. "Заслужил одну награду - дали другую. А могли бы и вообще ничего не дать" - философски заметил по этому поводу Юра Гиленков, и был абсолютно прав.
Раздосадованный противник преследовал отряд Темника, но тут наконец-то подошли части восьмого механизированного корпуса генерала Дрёмова. Двадцатая и двадцать первая мехбригады во встречном бою отбросили немцев - потрёпанный передовой отряд вздохнул с облегчением.
Поле битвы под Кунерсдорфом вновь, как и двести лет назад, осталось за русскими. Шляпу короля, правда, на поле этом не нашли, зато на танковом полигоне близ Кунерсдорфа танкисты Дрёмова захватили вражескую новинку: сверхтяжёлый танк "мышонок".*
- Дожили немцы, - пошутил кто-то из офицеров, узнав название этого чудовища, - тигры и прочее зверьё им не помогли, так они теперь грызунов решили мобилизовать.
* В 1944 году немцы разработали сверхтяжелый танк Maus ("Мышонок"). Весил этот танк 180 тонн, был вооружен двумя пушками калибра 128 мм и 75 мм и 7,62-мм пулеметом и хорошо защищён двухсотмиллиметровой бронёй. Управлял этим монстром экипаж из 6 человек. Танк мог проходить водоемы по дну,но скорость у него была всего 25 км/час. Немцы успели сделать всего два гигантских танка.
Военный инженер Рыков рассказывал, как доставлялся "Мышонок" в Кубинку. Башня, ходовая часть, трансмиссия и другие части были погружены на железнодорожныеплатформы. Рыкову вручили специальные документы, и с каждой крупной железнодорожной станции он докладывал лично маршалу Жукову о прохождении эшелона. Прежде всего Maus привлек наших конструкторов и военных оригинальными техническими решениями и, конечно, танк имел ценность как необычный военный трофей (сейчас он единственный в мире). Есть версия, что эти машины создавались специально как подвижные орудия для охраны бункера Гитлера. Амбициозный проект не состоялся: русские солдаты изловили "мышонка" - "сверхтанк" в Берлине так и не появился.
Танковый прорыв к Одеру был успешно завершён. Восьмой гвардейский мехкорпус выполнил поставленную задачу, и в середине февраля началась его переброска на север, в район Ландсберга, против группы армий "Висла", засевшей за Померанским валом.
Но Павлу не суждено было отправиться под Ландсберг: семнадцатого февраля сорок пятого года пришёл письменный приказ "об откомандировании капитана Дементьева П.М. в распоряжение отдела кадров". Сдав дела своему помощнику, обнявшись с Гиленковым, крепко, от души, пожав руку Прошкину и распрощавшись с другими офицерами дивизиона, он выехал в штаб артиллерии фронта, где получил назначение на должность командира дивизиона в сорок первый гвардейский отдельный миномётный полк "РС", входивший в группу ГМЧ (гвардейских миномётных частей) Первого Белорусского фронта.
* * *
- Хорошо-то как, - проговорил Полеводин, по-кошачьи жмурясь на солнце, - весна начинается...
Капитан Дементьев со своим верным ординарцем Василием Полеводиным ехали в 41-й гвардейский миномётный полк. Был конец февраля, но погода стояла уже по-весеннему теплая, дул лёгкий и мягкий ветерок, деловито погонявший по синему небесному лугу отару белых кучевых облаков. Приближалась весна, она была уже рядом, и оба не сомневались, что эта весна будет последней военной весной, которую наконец-то сменят мирные вёсны.
Подполковник Ересько, командир полка, встретил Дементьева приветливо. Павлу он понравился с первых минут - спокойный и неторопливый, подполковник чем-то напоминал ему комбрига Липатенкова, погибшего в бою за польский город Згеж.
Миномётный полк, сформированный из моряков Северного флота, всю войну воевал на Карельском фронте, насмерть стоял в обороне, вцепившись в лесистые скалы Карельского перешейка, и не отступил на восток ни на шаг. Боевой опыт имелся, но потерь полк почти не понёс, и поэтому его солдаты и офицеры хорошо узнали друг друга, три года воюя бок о бок с одними и теми же товарищами по оружию. Высокая боеспособность части была оценена командованием, и по окончании боёв в Карелии миномётный полк перебросили в Германию. Понравились Дементьеву и офицеры его дивизиона - старший лейтенант Гизетли, начальник штаба, азербайджанец, и командиры батарей Виленский и Коган. Воинским чутьём Павел вскоре понял, что его офицеры - люди толковые и добросовестные, а как они поведут себя в бою, ему предстояло узнать в самое ближайшее время. Война никуда не делась, она смрадно дышала в лицо и забирала своё - с замполитом дивизиона капитаном Братиным Дементьев не успел даже как следует познакомиться: комиссар был убит немецким снарядом в первом же бою, в самом начале Берлинской операции.
Полеводин оценил новую часть по своей методике - по состоянию кухни. Василий, умудрённый жизненным и солдатским опытом, считал, что знакомство надо начинать не со штаба, а с полевой кухни: если каша приготовлена хорошо, значит, хозвзвод работает как положено, из чего неопровержимо следует, что и в остальном в части полный порядок. Вдумчивая проверка "боепитания" удовлетворила Василия, причём настолько, что вскоре он стал именовать местную кухню "камбузом", отдавая должное флотским традициям полка.
Дементьев едва успел освоиться со своими обязанностями, как пришлось ему сдавать боевой экзамен уже как командиру дивизиона - миномётный полк придали 314-й стрелковой дивизии, продвигавшейся на запад с тяжёлыми боями. Немцы дрались остервенело, цепляясь зубами и ногтями за каждый городок, за каждую высоту, и наша наступающая пехота несла тяжёлые потери.
Командирский экзамен оказался серьёзным - Павел волновался так, как волновался три года назад, в марте сорок второго, в московской квартире Саши, когда шёл в темноте, ступая босыми ногами по холодному паркету, к своей первой в жизни женщине.
Стрелковая дивизия упёрлась в очередной немецкий опорный пункт. Соседи справа и слева его обошли, и в результате получилось что-то вроде языка, вытянутого в нашу сторону. И вот этот паскудный язык и предстояло вырвать своими "катюшами" капитану Дементьеву.
- Вот, - командир дивизии ткнул пальцем в карту, - торчит, сука, как кость в горле. Не хочу я своих зря класть, а эта заноза не даёт нам и шагу ступить: огрызается, сволочь.
Срезать язык не представлялось Павлу особо трудной задачей - не впервой, - если бы не одно "но": рядом залегла наша пехота, и, учитывая большое рассеивание реактивных мин, существовала реальная опасность ударить по своим.
- Да-а-а... - протянул комдив, выслушав Дементьева. - Незадача... И отвести оттуда наши батальоны не так просто - всё простреливается.
- А если перед залпом спрятать нашу пехоту в окопы? - предложил стоявший рядом начальник штаба дивизии. - Сведём возможные потери до минимума, а до нашего КП оттуда метров восемьсот - авось не зацепит.
- Соглашайтесь, капитан, - оживился комдив. - Ну нет у нас другого выхода - не кровью же русской смывать эту пакость!
Однако Павел колебался. "Если бы я бил из семидесятишестимиллиметровых пушек, - думал он, - нет вопросов, уложил бы снаряды аккуратно, тютелька в тютельку. Но "РС"... Я ведь тоже не хочу зря класть своих, да ещё под конец войны!"
Его размышления прервал сердитый голос голоса командира триста четырнадцатой:
- Капитан, у нас нет времени для раздумий. Решения здесь принимаю я, и я беру на себя всю ответственность!
Отступать было некуда. Дементьев предупредил Гизетли, что стрельба ответственная - "Наводите "БМ", как винтовку в тире!", - приказал ему увеличить дальность стрельбы на пятьсот метров, для подстраховки, и доложил командиру стрелковой дивизии о готовности к залпу.
Реактивные мины с воем ушли в небо. Через минуту-полторы послышались разрывы, а затем до командного пункта дивизии порывом тугого горячего ветра докатилась воздушная волна, сбивая людей с ног. Ещё через минуту взрывы прекратились, офицеры на КП ожили, зашевелились, поднялись, стряхивая с себя пыль, и кто-то уважительно произнёс:
- Вот так "катюша"!
Но Дементьеву было не до восторгов - он ещё не знал, как лёг его залп. Взрывная волна наводила на размышления: "А что же чувствуют фрицы, когда наши "поросята" рвутся среди них?". Был угрюм и комдив, и на лице его яснее ясного читалось: "Ну что, паршивец, стукнул по своим?".
Вскоре из полков поступили донесения, и Павел облегчённо вздохнул: реактивные мины легли близко к окопам пехотинцев, но никого не задели, а вот опорный пункт молчит, как вымерший. Комдив повеселел и, хлопнув Дементьева по плечу, бросил коротко:
- Молодец!
И тут же начал терзать связь, требуя от командиров полков атаковать, "пока немцы не очухались".
Экзамен на командира был сдан. Опорный пункт взяли без потерь, и дивизия бодро пошла вперёд, догоняя опередивших её соседей.
* * *
В середине марта дивизион Дементьева отозвали: миномётный полк вышел во второй эшелон фронта и разместился в лесах восточнее Одера, готовясь к наступлению на Берлин. К этому времени Павел окончательно освоился, нашёл общий язык с офицерами и солдатами и чувствовал себя настоящим командиром дивизиона гвардейских миномётов. Это льстило ему и грело душу - ведь капитану Дементьеву не исполнилось ещё и двадцати четырёх.
Правда, в большой кадушке мёда появилась и малая ложка дёгтя: генерал-лейтенант Шамшин, командующий ГМЧ фронта, назначил Ересько заместителем комбрига, а 41-й полк принял полковник Пуховкин.
Новый комполка оказался полной противоположностью Ересько - с первого же дня он стал "закручивать гайки", причём исключительно при помощи откровенной грубости и мата. Офицеры и солдаты, привыкшие к стилю Ересько, невзлюбили Пуховкина и тут же окрестили его "фельдфебелем". А для полноты комплекта в полк прибыл и новый комиссар Иванов, вышедший из рядовых матросов и слепленный из того же теста, что и Пуховкин. Эта "дубовая парочка" попортила капитану Дементьеву (и не только ему одному) немало крови, хотя Павел и старался утешать себя армейской мудростью "Выбирают жён и любовниц, а командиров назначают".
Однако всё это было не стоящей внимания мелочью по сравнению с тем, что происходило на фронте. Советские армии неудержимо шли вперёд, победа была близка - в этом никто уже нисколько не сомневался, гадали только, сколько осталось дней (не месяцев) до конца войны, - и на этом фоне стоило ли придавать чересчур большое значение выходкам доморощенных самодуров?
И ещё - вокруг бушевала весна, и молодые русские воины (все до единого, напрочь забыв о немецких снарядах, бомбах и пулях) надеялись дожить до победы, после которой обязательно наступит прекрасная и удивительная жизнь: разве может быть по-другому после такой войны?
А впереди их ждало Логово Зверя - Берлин, - до которого оставалось пройти совсем немного.