Я сидел на самом краю земли. Вокруг едва поскрипывали березы, пахло дичью, свежей травой, болотом и комарьем, а прозрачный воздух был преисполнен тихой тоской. Черная, рубленная деревенька с вросшими в землю домами и покосившимися трубами и пятнами нерастаявшего снега вокруг и разлившимися озерцами, наполненными талыми водами, открылась взору, когда я выбившись из сил выбрался на опушку из темного леса .Здесь была ранняя весна, от нагретой земли парило и дрожащее марево стояло над ней и удивительно щедро лились сверху солнечные лучи и казалось, если потянуть за эти золотящиеся нити то можно притянуть солнце. После долгих шатаний в дремотном, влекущем чащобами, наполненым ночными, вгоняющими в оцепенение таинственными звуками царстве, сюда привели ноги, мое бренное, усталое тело. Как великая милость посланная свыше, как дорогая награда, явилась мне эта наполненная светом тихая опушка, куда я притащился с израненной душой и искромсанным, кровоточащим сердцем . Обессиленный, я сидел в сухой, прошлогодней траве и смотрел на точно сошедшую с иллюстраций читанных в детстве и уже забытых сказок, заброшенную в бескрайних лесах и топях, причудливую деревушку. Занесло их илом жизненных событий, оттого что многое, во что я верил с чистым, еще незамаранным детским максимализмом, очень и очень многое из тех сказок, в моей жизни не сбылось.
Не приплыла ко мне золотая рыбка, с прозрачным, вуалевым хвостом , не поймал я и щуку в стылой проруби. Сбылись лишь те из них , в которых властвовали Кошей Бессмертный и Змей Горыныч . Да и Бабы Яги уж чрезмерно часто попадались мне. Отчего же вышло все наоборот с моей Василисой Прекрасной ? В той чудесной сказке , Василиса сбросив с себя ненавистную зеленую шкуру лягушки, обратилась в милую красавицу, а моя, из прекрасной как утро в горах, чистой, как божья роса качающаяся на тонком стебельке травинки, на моих глазах обернулась в бессердечную лебедь-птицу и сложив крылья, непокорная, скользнула в воду и уплыла по журчащей струе, растворяясь в поднимающемся тумане .
Я кричал ей вслед, умоляя не оставлять меня одного, потому что больше всех на свете верил ей одной, как можно верить только матери, но она уже плыла к другому и ее уже не трогала судьба того, брошенного ею одного на пустынном, ветреном берегу .
Стало зябко обескровленной душе, да так зябко, как не бывает в самую лютую стужу. Бывает в природе состояние, когда светлый день неожиданно темнеет, точно неведомая сила давит небо к земле, в один миг все вокруг сгущается и тогда сразу становится поздно.
И для меня наступил тот самый день когда вдруг, все стало поздно.
Все краски мира, огромного мира, разом выблекли и стали серыми и не в силах больше оставаться среди людей, безжалостных и бессердечных, обманчивых и расчетливых, очертя голову я бросился бежать и очутился в полном загадок и тайн волшебном лесу .
Тогда, тогда, тогда, в сумрачных полосах света, я увидел что покрываюсь жесткой, серой шерстью и почувствовал как вздыбилась холка и мне не стало страшно от обращения в Волка, я широко раскрыл пасть и вдохнул холодный и морозный воздух который нес северный ветер и громко лязгнул клыками. Боль, терзавшая мое человеческое сердце, зажглась теперь и в волчьем и поселившись в нем стала терзать его с нарастающей силой и вскоре стало невыносимо ее терпеть. Она стремительно нарастала, точно само сердце увеличивалось, наполняясь ею и достигнув критической отметки, грозило разорваться на ошметки .
И тогда я стал кружиться вьюном вокруг самого себя, пытаясь поймать и отгрызть себе хвост, хотелось выть и валяться на темном снегу, искусывая себе до крови лапы и исцарапывая морду, в жутком порыве распороть свой живот и пожрать собственные внутренности.
Я кувыркался в стылом и мрачном лесу, на холодных сугробах, усыпанных острыми хвоинками, перечеркнутых длинными, черными тенями вековых елей и визжал от ярости и бессилия, а он скрежетал и хохотал. Я выл до хрипоты, до надрыва лёгких, растопил вокруг себя крупинчатый снег солеными слезами и собрав остатки сил, поднялся и побрел на изгрызенных лапах куда глядят глаза, на край земли.
Путь мой был труден, я истощал и проваливал боками, меня шарахало из стороны в сторону и серая шкура кровоточила изодравшись об колючие и злые ветки и с подгибающимися и дрожащими от усталости лапами, я неожиданно выбрался на эту самую опушку .
Духмяный запах свежеиспеченного хлеба идущий из деревни, мучительно дразнил и я тянул его во влажные ноздри и косил гнойными глазами в сторону ставших родными буреломов, но еще живший во мне от человека немой зов к людям поборол и я озираясь, в надежде передумать, бочком засеменил к черным избам.
Пьяное деревенское мужичье на которых я напоролся, точно на свою погибель, злобно было набросились, похватав вилы и топоры, еще-бы миг и разнесся-бы по округе их несущий сувухой призыв:
--
Ату его, серого! Ату! Ату!
И погнали-бы на меня своих блохастых псов и началась-бы Великая травля. И не выжить бы мне, не напусти я на себя запах говенной дворняги, слишком неравны были силы и не убери я гневный, волчий блеск из глаз и не заковыляй уподобившись шелудивому, припадая на одну ногу, вымаливая к себе жалость со стороны лютого мужичья.
Моя хитрость сработала, путая руки мужики покрестились спьяну от пуза ко лбу и успокоились и разочарованные разбрелись по домам, доедать сивуху, бормоча в прокуренные усы :
- Не здря говорят что первак на махре настоянный по бельмам бьет! Вот псину за серого и приняли .....
Я бы и проковылял прочь из той деревушки, если - бы меня не окликнул от крайней к лесу, куда я вновь стремился чтобы укрыться в нем, слабый почти детский голос. Я обернулся и стал вглядываться туда, откуда ко мне пришел тоненький словно писк комара голосочек и с трудом разглядел древнюю, худую старуху и жуть, острыми иглами пробежала по коже от парализовавшей меня мысли, что вновь мне повстречалось Баба Яга .
Лицо и одежда ее сливались с серостью стены дома, сплошь покрывшегося зеленым мхом и изьеденной червями-короедами, истрескавшимися от дождя, снега и солнца, выгнутыми кверху досками крыши. Рубленные венцы углов разъехались и торчали нелепо, точно прогнившие зубы и первым желанием было броситься наутёк к спасительным и желанным трущобам, но я сумел одолеть в себе первородный страх и приблизиться к ней на безопасное расстояние.
- Я услышала твои шаги. Почему ты припадаешь на правую ногу? - раскрыла рот и прошамкала грозно старуха .
- Потому что в бессильной ярости я изгрыз ее - дерзнул я ответить Бабе Яге.
- Тебе очень больно ступать на неё. Ты не волк, я это чувствую, хоть и обрядился в серую шкуру . Ты не сможешь идти далеко, тебе надо набраться сил.
Слова ее сразили меня и я взглянул ей в глаза и понял что она совершенно слепа и тогда я безбоязненно шагнул к ней , чтобы разглядеть ее руки.
В тот миг для меня это было важно. Узкие, сухонькие с крохотными кистями ручки мирно лежали на остреньких коленках , выпирающих из под ветхой и выцветшей материи юбки и кожа на них была удивительно прозрачной и под ней по тонюсеньким жилкам струилась светлая, голубая кровь.
У меня отлегло от сердца, ведь я знал что у ведьм, кровь чёрного цвета, но следующая фраза старухи окончательно повергла меня в шок, оттого что она спросила у меня такое, какое никто и никогда не спрашивал у меня .
- Я живу уже больше ста лет и давно ослепла и потеряла счет своим годам и все-же я продолжаю смотреть на небо и пытаюсь распознавать облака . Подними голову и расскажи мне, на что сегодня похожи они ? - попросила робко грозная старуха Точно горячей пулей в сердце, сраженный наповал ее необыкновенной просьбой я задрал вверх голову и пошатнулся от увиденного на небе.
Небо в тот миг было бездонное, манящее к себе и голубое, цвета крови старухи.
Меня зашатало, земля зыбко уходила из под ног и голова моя закружилась и окрестный березовый лес хороводом побежал вокруг меня и прямо к сердцу подступила тошнота. Я качнулся из стороны в сторону, пытаясь удержать равновесие, но земля всей плоскостью выворачивалась из под меня, точно корабельная палуба во время страшного шторма. Так выворачивается из под ног плоская доска у безумца-серфера, возомнившего себе что он может оседлать дикую волну. Я рухнул рядом со старухой, успев ухватиться за ее тонкую ручечку, которая должна была отломиться, но чудо, я почувствовал в той руке старухи удивительную силу, которая удержала меня от смертельного ушиба. В ушах у меня плыл причудливый звон и сквозь него я впервые явственно услышал о чем шепчутся берёзы и о чем они жалятся и как всхлипывает болотная топь и занудно пищат, переругиваясь между собой в непримиримом разладе мириады комарья.
И как близкая к нам скособоченная берёзка, рыдая сетовала соседке что нижние ветви ее почернели и стали отмирать и пышная и оттого наверное добродушная соседка ее сжалилась, проникнувшись горю многолетней знакомицы и тоже всплакнула прихлюпывая и по полному стволу её потекли светлые слёзы.
А другие, дальние, шептались между собой о том, что весенние, паводковые воды окончательно вымочили их и потому они теперь останутся без шелестящей листвы.
Всё что я услышал в тот миг, происходило лишь краткое мгновенье , но в следующий, я набрался смелости и вновь поднял к небу голову.
Там, в безбрежной голубизне небесного океана, плыла она, моя Василиса! Отчетливый портрет ее прекрасного лица скользил прямо надо мной. Я был сражен. Из ее больших, выразительных серых глаз, сочилась к земле немая просьба понять и простить ее, то сквозила какая - то немая жалоба, то вдруг они суживались и в них мелькало злое удовлетворение, над покинутым, брошенным мной и мне увиделось что ее красивые, пухлые губы, слегка растянулись и ядовито улыбнулись .
Я скосил свой взгляд чуть правей и увидел большую белую юрту, перехлестнутую арканами и закрытой дверью. Это были плохие приметы, не стоял мальчик в национальном чапане с кувшинчиком в руках чтобы слить на руки и дверь юрты закрытая наглухо, они неприятно шевельнули мое дремучее волчье сердце и ошарашенный и оглушённый я не понял посылаемого мне Высоким ТЭНГРИ - знаменья и в страхе отбросил взгляд правее, туда где оно слилось с полукружьем земли.
- Так на что похожи облака? - крепко до боли, такой, что я чуть было не вскрикнул, сжав руку спросила старуха.
- На мою Василису! - прошептал я вмиг пересохшими губами, повесив голову будто из меня вынули стержень, державший ее на протяжении всех лет.
- Ты любишь её?
- Любил . И теперь люблю. Но хочу забыть.
- Отоспись у меня на печи, тебе не надо выть волком, ты не сможешь быть им, слишком много в тебе человеческого, просто выплачься- проговорила старуха, вновь поражая меня своим голосом, что - то произошло и он уже не был так скрипуч и неестественно тонок.
У меня не было сил обдумывать эту мысль и я посмотрел на темнеющий лес, неприветливый и дальний и оттого пугающий и пошатываясь точно возвращавшийся с хмельной пирушки мужик, побрел в избёнку.
В передней, лубочно миниатюрной комнатке, среди темной , древней мебели расставленной по углам, можно было чувствовать себя перешедшим в сказку, если-бы не горевшая под низким потолком тусклая, засиженная мухами электрическая лампочка .
Отяжелевшие веки тянули вниз, словно на каждую из них повесили гирьку и я вскарабкавшись на печь вытянул усталое, ноющее тело и в голове скрипучей телегой протащилась мысль о гениальности этого изобретения.
Я провалился в сон, точно бухнулся в темноту колодезного сруба. Всю ночь противный и липкий пот лился с меня, точно вода и снились мне остро заточенные топоры и угрюмые, пьяные рожи мужичья и Кошей Бессмертный со Змеем Горынычем налетали на меня и зеленый Водяной тянул в болото, уцепившись длинными и когтистыми пальцами за мой волчий хвост и упыри скакали по берегу, заросшему молодой осокой. Я чувствовал как стягивается с меня заживо, серая волчья шкура и наконец выхлюпываясь мне удалось выскочить из нее, покрытому лишь тонкой человеческой кожей и как ненавистный Водяной со шкурой ухнул в воду и только булькнула она и по поверхности пошли большие круги .
Мое обретенное заново человеческое сердце лихорадочно бившееся точно в ознобе, разом посветлело и застучало тихонько и равномерно, измотанный борьбой я дал ему волю и почувствовал как оно сжавшись до крохотного комочка, полное боли, стало плакать.
Оно оплакивало жестокую Василису, отравившую его навек любовным колдовским зельем и затем превратившуюся в надменную и злую лебедь-птицу и удивительным в том сне было то, что волчий вой в пустом, стозвонном лесу было тяжелей перенести чем этот плач сердца. Под утро выплакавшись и окончательно выбившись из сил, я ушел в глубокое забытье в котором гудело какое - то эхо, что-то ухало и бухало и громыхало, точно все происходило в огромной и пустой пещере.
Первые лучи солнца, настойчиво пробились сквозь мутное, годами немытое стекло в комнатку и в еще спящем сознании что - то негромко треснуло, мозг очнулся и тут - же зависшим компьютером выдал мне мысль о ней. Сразу же во рту появилась горечь и я подумал о том что лучше - бы я не просыпался, а ушел , прямо отсюда, с этой пахнущей известью и тараканами и мышами печи, прямо в мир иной . Я лежал с закрытыми глазами, думая о парадоксах этого мира, бросающего человека то в сладчайшую негу земного рая, то в смертельный пруд, наполненный горечью и ядом земного ада .
Сухой скрип половицы вырвал мое смутное сознание из струи этих рассуждений и я услышал грудной и идущий из глубока-изнутри старушечий шепот, показавшийся зловещим и отпевающим .
- Асэры , матэры , зибуры , тибуры , сварты , хамарты, стеги , метеги , злобуты, маобуты , зыдени, поитени , зулиса оборотень , Василисою нарекш , в пустомять , в злобу, синь- траву превратши , у зверья под ногами топчая , чист сердецо витязя обманув , за то пока тебе не будет , буде ты росно лить вечно слёзы , сужде те тело сво тащить, худо от памятя и не вытеть обра те со перьев лебядя .
На лицо моё упали капли воды, веки предательски вздрогнули, но я не посмел шевельнуться и чувствуя как от ужаса происходящего немеют конечности продолжал лежать в жутком оцепенении.
- Асэры, масэры, зибуры, сибуры, осэры, мосэры, взыдру, выбру . Будешь ты сила, в смяте, в суе , убряже зла дева!- продолжала шептать старуха .
Боль, все эти дни пронзавшая и корежившая мое тело, стала потихоньку отступать и вытесняться и вместо неё вливалась прежняя сила.
Преодолев страх я слегка размежил веки и увидел склонившуюся над собой старуху.
Маленькая головка ее не была покрыта . Белые волосы нависли заслоняя остренькое личико и сквозь открытые веки прямо на меня смотрели пустые глаза без зрачков и маленький рот был скошен и узкие губы зловеще шевелились и когда смыкались, верхняя собиралась в десятки морщин.
По щекам старухи струями текли слёзы, они затекали в глубокие впадины морщин и оттуда вливались в уголки её бескровных губ.
Старуха уже прекратила нашептывать свой наговор и теперь она безмолвно размахивала тонкими ручками над моей головой и я чувствовал себя не взрослым мужем, нет, крохотным ребенком, слабым и беспомощным . Пытаясь наблюдать за ней я не заметил как погрузился в сладкую негу сна и проспал неизвестно сколько времени и проснувшись обнаружил что из тела моего куда-то делась усталость и мысли стали легковесней и прозрачней .
И я вновь вспомнил что происходило со мной и осмотрел комнатку и убедившись что она пуста, быстро спрыгнул с печи и вышел на улицу. Старуха сидела на прежнем месте, положив руки на колени . Со стороны казалось что она дремлет, как вдруг плотно сжатые губы ее разомкнулись.
- Ты сказал что хочешь её забыть Я могу заставить ее вечно мучаться . Скажи мне , за свою боль и обиду , хочешь ли ты чтобы она до конца дней своих мучалась, в думах о тебе?
- Нет, бабушка, нет! Не хочу!
- Тогда будешь мучаться ты. Я напою тебя охрани - травой и дам с собой, в дорогу. Но она не сразу поможет, любовь твоя к ней необыкновенно крепка . Возьми в сенях горшок , в нем охрани - трава, выпей сейчас и пей каждый день. Когда она закончится, ее печать будет стерта с твоего лица . А теперь уход , путь твой будет долог, до тех пор тебе не будет покоя, пока ты не выпьешь ее всю. Иди! - старуха взмахнула рукой, то ли благословляя меня, то - ли изгоняя прочь, рассерженная за мой ответ.
Я взял в сенях глиняный горшок с охрани-травой и пошел задами спотыкаясь, но не оглядываясь, через огороды, в сторону пролегающего большака и черный лес не манил меня больше и впереди ждала дорога очищения .