Мы танцуем в душном ресторане. Его дыхание легко касается моей шеи, и я думаю - зачем он столько выпил, знает же, что я не люблю алкоголь... Он что-то говорит, но я его совсем не слушаю. Только изредка вставляю протяжное "Ммм... Да...". Кажется, он объясняется мне в любви. Думает, что я поведусь на это. Снова! Нет, я не настолько наивна, и слава Богу. Один раз я ему уже поверила.
А мы всё танцуем, и мне так противно смотреть на эти однообразные лица в ресторане, что я радуюсь, когда появляется возможность взглянуть в окно. На улице очень тихо. Уже давно стемнело и падает снег - как раз как я люблю: тяжёлыми, но безумно красивыми хлопьями ложится на землю, увеличивая и без того большие сугробы. Я на секунду ощутила вкус снега во рту.
Когда-то в детстве я очень любила снег. И очень удивляла взрослых тем, что выбегала в холод на улицу - лепить снеговиков, подбрасывать горсти снега в воздух и наблюдать, как они медленно оседают на землю в безветренный день, как пушинки. Моя мама не любила холод. В такую погоду она предпочитала сидеть дома за книгами. На моё возбуждённо-радостное "Мама, смотри, на улице снег!" она всегда отвечала безразличным "Снег как снег. Опять холодно". И почему-то непременно была убеждена, что, если я выйду на улицу, я непременно простыну, невзирая на бесчисленные предметы одежды. А мне всегда казалось, что снег на самом деле не такой уж и холодный, просто он боится людей и отталкивает их от себя. И если кто-нибудь решится доверить ему своё тело без всякой там одежды, он будет тёплым... "Да уж, - возвращаюсь я в настоящее, - я была странным ребёнком". Я ловлю его удивлённый взгляд и понимаю, что произнесла последнюю фразу вслух. Мысленно выругавшись, я тотчас же натягиваю улыбку до ушей и говорю: "Ой, я отвлеклась. Так что ты говорил?".
Он наконец-то перестаёт смотреть мне в глаза, а я стараюсь спрятать лицо на его груди. Никто не должен видеть боль в моих глазах. Никто. Никогда.
Когда я в первый раз узнала о его измене, я не смогла её скрыть. Тогда я просто сидела, поджав ноги, на каменном полу нашей квартиры в его рубашке, сжавшись в комок и стараясь не расплескать виски дрожащими руками. В определённый момент слёзы кончились, и тупая боль с силой ударила в затылок. Оказалось, что слёзы могут её приглушить. Я старалась заплакать снова, но их больше не было. А потом я встала, случайно уронила бокал, со злости разбила и бутылку тоже и ушла спать. Как хорошо, что меня тогда никто не видел!..
Наутро я собрала осколки, злясь на себя за свои же эмоции, и встретила его безупречной улыбкой.
Да, он был тем самым, кого я когда-то любила...
И он был моим мужем. Его любили все: мои родители, друзья, коллеги по работе, бесконечные пассии... И где он их только находил? Раньше меня всерьёз волновал этот вопрос, потом осталось лишь любопытство, сейчас же я задавала себе этот вопрос по инерции. Ну конечно, директор крупной фирмы, всегда идеально одетый, чисто выбритый, пахнущий дорогим одеколоном - за километр чувствовалась его мужественность. Она меня и привлекла, и каким же романтичным он казался тогда... И зачем он вообще на мне женился...
Ещё повёл меня в этот дурацкий ресторан. Годовщина... Тоже мне, дата. Пора уже отмечать другие - например, юбилейную любовницу, первую измену... Мда, главное, не сказать это вслух. Наверное, я всё-таки что-то к нему чувствую. Наверное, я к нему привыкла. Наверное...
"О чём думаешь, дорогая?" - его низковатый голос ворвался в поток моих мыслей и заставил их идти в другом направлении. "О том, почему я ещё от тебя не ушла", - подумала я, но вслух сказала: "Да ни о чём, в общем-то. Погода сегодня такая... Навевает ощущение задумчивости". "Ну ничего, - поддельный энтузиазм в его голосе, - сейчас мы тебя развеселим".
"Идеальный муж, идеальная работа, идеальное... всё. Чего ей не хватало?" - напишут позже в газетах. И все будут меня осуждать.
А я уже приняла решение. В сумочке звякнул пузырёк с цианистым калием.
Работа 2
Шаги гулко отзывались в мощеной камнем дороге. Ночью все звуки становились громче и сильнее, а еще запахи и мысли. Со всех сторон доносился терпкий аромат цветов.
Весна снова напоминала мне о том, как красиво и многообещающе начинается жизнь.
Тот человек, с которым я должна была встретиться, тоже когда-то был исполнен надежд.
В детстве все происходит так легко, творчество струится насквозь, не находя преград.
Мальчишкой, он находил себя в рисунках, сочинял неаккуратные стихи, которые могли бы со временем перерасти в глубокие поэмы. Он громко пел песни, все, какие ему хотелось, не обращая внимания на то, как их воспринимали окружающие.
Было легко танцевать, хотя тело еще не вполне слушалось. Так же легко было жить, ожидая, что дальше все будет еще лучше.
Но потом все это закончилось. Мальчишка узнал, что его рисунки слишком простые, что у него нет к этому таланта, и вряд ли он мог бы достигнуть в этом каким-нибудь успехов.
Он стал сравнивать свои стихи с более совершенными, начиная понимать, как низко могут их оценивать другие люди. Пусть даже в этом у него был талант, он был загублен в самом начале, когда мальчик не нашел в себе сил работать над этим не смотря ни на что.
Как быстро и неуловимо утекла та легкость самовыражения.
Упрочнялись границы, выходить за которые было нельзя. Появлялись все новые барьеры, которые нужно было преодолевать в тяжелом труду, теряя удовольствие от процесса.
Старые детские мечты были огромными и свободными в мире, наполненным ускользающей магией и множеством тайн. И они все исчезали одна за другой. Или преображались до неузнаваемости.
Люди поначалу казались очень простыми и честными или, наоборот, злодеями, которых можно было сразу опознать. Друзья должны были быть верными, семья - вечной опорой и поддержкой. И когда-нибудь у него должна была появиться своя собственная.
Куда потом делось юношеское ощущение полной свободы и безграничных возможностей?
В то же время, многих других черт того возраста ему было не жаль. Он перестал оглядываться на мнение всех вокруг, признание ребят во дворе перестало иметь решающее значение.
Взросление подарило независимость и понимание того, чем на самом деле являлась жизнь. Но дыхание становилось все менее свободным, ограничения протягивались цепями со всех сторон и во всех областях жизни. Люди оказались сложными и непредсказуемыми, не поддающимися логическому пониманию. Полностью устранилось разделение их на честных и справедливых людей и злодеев. И самыми страшными врагами оказались монстры, которые жили внутри него самого.
В жизни возникало столько трудностей, что уже не оставалось душевных сил на новые попытки понять других. Способность сочувствовать однажды исчезла совсем.
Все эмоции притупились. Мир стал ощущаться мрачным разлагающимся местом, где было слишком много поверхностных явлений, и большинство людей оказывались такими же поверхностными.
- Твои ребята подкинули мне слишком много работы, - сказала я ему.
Пожилой мужчина привычно усмехнулся, а затем достал из кармана толстую сигарету и закурил, выпуская кольца дыма. Он никогда еще не получал такого удовольствия от маленького саморазрушения.
- Давно уже никто не смотрел на меня, как на равного, - сказал он.
Он все еще был слишком наивен.
- Для меня ты все еще мальчишка.
Мы пошли по тихой улице, спокойно и неторопливо, наслаждаясь ночью со всеми ее звуками, запахами и словами.
Мой спутник вспоминал ту жизнь, которую прожил, то восклицая, что все-таки это было неплохо, и он ни о чем не жалеет. И через несколько же минут он пускался горевать о тех ошибках, которые совершал. Он понимал, что его жизнь могла сложиться по-другому, что он мог бы завести семью и оставить после себя хоть что-нибудь хорошее. А он оставлял после себя только страх и заслуженное этим же страхом уважение.
Я думала о том, что могла бы утешить его, и возможно он ожидал этого, но мне не хотелось этого делать. Все эти поступки он совершал сам, потом он пожинал их последствия, а сейчас он же оценивал все произошедшее.
- Сыграй мне еще разок, - попросила я, протягивая старику гитару.
Его глаза загорелись, когда он увидел инструмент.
- Но я уже разучился, - возразил он, покачивая головой. - Да и умел ли я когда-то? Мне кажется, это могло бы быть тем, что я только собирался сделать...
И все же, он мне сыграл, как мог, напевая свою последнюю песню, пока я показывала ему путь.