Боль земли
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Хочешь узнать, что скрывается за изнанкой Власти и Зла? Узнать как маленькая девочка построила Темную империю, взошла на трон Зла, как плачет она ночами в подушку от боли потерь, какие мечты воплощаются в реальность под покровом тьмы, под облаком Черного Дыма...
|
Я сижу в самом углу барака, уткнув лицо в колени, обхватив себя руками. Волосы прилипли к мокрым щекам, грязь рваными разводами растеклась по коже. Шум, запах дыма, темнота, сквозь нее пробиваются начинающиеся пожары. А в голове беспрестанно вертятся слова из любимой сказки: "И родилась у них чудесная дочка, и жили они долго и счастливо"...
Не получилось так - ни долго, ни счастливо. Мать лежит растерзанная похотливыми грязными руками, отец разрублен пополам, деревня горит, мой дом горит, вместе со сказкой.
Дверь отворилась. Вошел солдат. Сил сопротивляться уже нет - пускай убивает, пусть насилует, издевается. Я безвольным мешком повисла у него в руках, темный холод завладел моим телом.
Темная деревня, красные пятна, перед моими глазами стоят тела родителей. А в голове слышится мамин голос: "И жили они долго и счастливо".
Меня привязали к последнему столбу в рабской повозке. Не осталось мое тело в мертвой деревне, его ожидает более страшная участь - служить тем, кто сломал мою жизнь. Я сидела спиной вперед, и всю дорогу, пока повозка ехала по прямой, поднимаясь в гору, я смотрела на черные дома, на пустынное поле за деревней, на затихающее пламя. Даже оно устало, пресытившись черной злобой и липким страхом, парящим над деревней.
Я не чувствовала тела, наверное, оно все затекло. Я не знаю. Мне кажется, что я стала существовать отдельно от тела, глядя на него сверху, но все же привязанная к этому куску безвольного мяса. Моя воля, моя жизнь, моя душа больше не были связаны с человеком, что когда-то им принадлежал.
Мне шел седьмой год.
Не жили они долго и счастливо.
Наша деревня была маленькой, свободной общиной на краю леса. Земля там была неплодородная, болотистая, в лесу - хищные звери. Кому нужна была наша деревня, стоявшая далеко от дорог и от города? Мы платили дань каждый год, мы собирали урожай, всей деревней переживали горе и радости, праздновали свадьбы и хоронили родственников.
Но правителю соседнего государства были чужды радости спокойствия. Началась война. Город не смог отстоять своих стен и потерял часть земли и огромную сумму денег, отданных в выкуп. Соседи успокоились, а наши - залютовали. Воинам требовалось восстановить свою честь, они жаждали крови, казне нужны были деньги. Кнез выбрал ничем не примечательную деревню и отдал на разграбление.
Теперь я стою посредине рабской площади в Латовне, городе-сказке, с серебряными куполами, с расписными стенами, с высокими башнями.
Девочке передо мной прижгли посередь лба клеймо - цепь, замотанную в узел вокруг трехлучевой короны. Это рабское клеймо моего города. В деревнях нет рабов - там каждый человек на счету, там землю нужно любить, ведь только свободный может что-то любить. В городах нужны рабы - они прислуживают господам, солдатам, помогают ремесленникам. Латовна славится своими плотниками и золотых дел мастерами.
Девочка бьется в истерике посреди площади, ее руки, как и мои, скованы за спиной, чтобы она не смогла дотронуться до клейма - еще порушит рисунок.
Меня схватили за ошейник, потянули к клеймовому столу. Запах горелой плоти ударил в нос, кажется, я застонала. Меня откинули за волосы вниз, к другим рабыням. Отныне девушки и парни будут содержаться отдельно. Парни - тягловая сила, им поручают делать всю грязную работу, ведь девушкой потом может воспользоваться кто-то из свободных, если ее захочет. Если ей повезет, и она понравится - ее могут взять в свой дом, прислуживать. Но все же девушки стоят на самой низшей ступени, они ничто. Парень может взять оружие в руки, защищая свой город, девушек же скуют цепью и пустят вперед войска, что бы они закрывали мужчин и мешали врагам.
Сейчас нас, наверное, разберут по домам. Мне слишком мало лет, что бы меня забрали в ночной дом, хотя туда и детей берут. Но я, надеюсь, слишком костлява.
Перед нами ходили люди, выбирали кому что приглянется и платили за товар в казну города.
Сморщенная старуха схватила меня за ухо и подняла от земли. Что-то липкое полилось по моей шее. Через две минуты мне перековали кандалы наперед, прицепив к ним поводок, и старуха повела меня за собой.
- Как тебя зовут?
Я молчала. Если честно, я не помню, как меня зовут. Что-то вертелось в сознании, но так далеко, что я не могла уловить.
- Не знаю.
- Моя госпожа! - старуха дернула веревку, и я пробороздила носом землю.
- Вряд ли меня так зовут. - Неповиновение раба карается смертью. Что бы другим неповадно было.
Старуха расхохоталась.
- Придем домой, велю тебя выпороть, что бы не дерзила!
Хозяин сам решает, какое имя дать рабу. У раба нет ни права выбора, ни даже воли, что бы решиться на выбор. Но что-то холодное поднялось во мне, и я взглянула недобрыми глазами на горбатую спину своей хозяйки. Черный дым, поглотивший деревню - заразил мою кровь, отравлял мою душу...
Город - сказка.
Старуха была госпожой Ивоской, теткой Кнеза, властителя Латовны. Так я поселилась в хоромах на вершине горы, что венчала город. Несколько пологих холмов резко переходили в скалы, тремя уступами возвышающиеся над городом и окрестными землями. Каждый был выше предыдущего, и золотая корона имела именно такую - неправильную форму. Первый зубец венчался большим изумрудом - власть над лесами и лугами, второй - рубином - власть над людьми, на третьем стоял голубой алмаз - небо и души. В золотое кружево вплетались жемчужинки, словно капельки росы. Говорят, именно за эту корону был отдан самый большой выкуп Кнезом, больше чем за сына. Впрочем, Кнез был еще полон сил, у него было три жены и сотня наложниц, а парень - 12 лет отроду, не велика беда - вырастил бы еще одного. Среди дворовой челяди ходил шепоток, что Кнез велел женам принимать горькие травы, как рабыням, что бы не родили еще детей, что бы не было борьбы за власть.
Я болезненно прислушивалась к этим шепоткам, всегда старалась отираться около старших служанок. Сначала меня гоняли, но потом перестали обращать внимание, что им я. Я не хотела ни с кем разговаривать, и меня перестали спрашивать. Я не искала ничьего общества, и меня перестали замечать. Иногда я часами застывала на одном месте, если не нужно было ничего делать, и люди стали поговаривать, что я не в себе, а потом забыли.
Говорят, рабы свыкаются со своей долей и учатся снова радоваться жизни. Не знаю.
Черный дым не давал мне покоя, холод в груди - отбирал все чувства.
Старуха была знахаркой при Кнезе. Она варила травяные настои, лечевала солдат, обслугу, весь люд, что жил в хоромах. Ее боялись и уважали. Сам Кнез уважительно разговаривал с ней. Девчонки бегали к ней, просили приворотные зелья или дитя скинуть, парни хотели неуязвимость получить и стать сильнее ветра, жены - мужей вернуть, мужья - удачи в делах. Все приходили, рассказывали, приносили подарки, кланялись. Старуха, наверное, знала больше всех при дворе, может и не о политике, так о людях - точно.
Ей нужна была помощница, не выдерживало старое тело ползать по лугам и лесам, собирая травы, стоять часами над котлом, мешая отвар, таскать коробки и мешки.
Прошло три года, и я выучила наизусть все старухины рецепты, обучилась грамоте, прочитала немногочисленные книги по ведовству, начала сама готовить отвары. Старуха теперь больше на полатях лежала и подарки принимала. А коли лень было к какой служанке выйти, то меня отсылала.
А черный дым все гуще внутри меня крутится, кровь сворачивает, и кажется уже - не кровь там бежит, а черная жижа, вся из тумана.
Я не злюсь, нет, не хочу мести. Не хочу даже страданий тем, кто разрушил мою деревню, не они в том виновны.
Виновна злоба людская, что никак поделить мир не могут, хотя его вдосталь. Виновна слабость людская, что не может защитить то, что дорого сердцу, без чего душа согреться не может.
Латовна со всеми селами и весями будет крошечной точкой на теле земли. Азгой бесконечен и необъятен, в нем дороги идут по кругу, и все же весь раздираем людьми.
На каждой пяди - свой господин сидит, он себя владыкой всего Азгоя видит. Может потому и видит, что владыки у того нет. И иногда кажется мне, что тяжело дышит земля, просит Азгой, что бы его приютили, что бы нарекли своим, защитили от клинков, что режут его на части.
Часами сижу я здесь, на стене, что на горы смотрит. Скоро кончится зима, выйдет наружу черная земля и пойду я собирать травы и корешки. Прикоснуться бы к проснувшейся земле...
А перед глазами моими - земля, вспоенная кровью, опаленная пожаром, осыпанная золой и пеплом. Наверное, пепелище моей деревни уже заросло травой, а может так и стоит голым.
- Эй, ты!
Госпожа дала мне в этом городе имя Ара. Ара так Ара, мне все едино, как они мое тело называют.
- Эй, девчонка! - недовольно я скосила глаза вбок, меня редко трогают здесь, как никак - ученица ведьмы. Но сейчас быть беде. Сын Кнеза тоже вырос с тех пор, как я сюда попала. Сейчас у него усы еще не растут, но девкам со двора проходу не дает, все от него бегают.
- И вам добрый вечер, кенез. - я редко говорю, и слова стали даваться мне с трудом, не говорю, а словно змея шиплю.
- Ох, повадья ведьмы! - парень расхохотался. - А что, у меня нечисти еще не было, ну-ка пошли со мной.
И грубо схватив меня за плечо поволок за собой. Стена была дальняя, заброшенная, около нее никого не бывало. Да и кто слово сыну Кнеза скажет. Грубо толкнул он меня в кусты под стеной. Мое тело было еще совсем детским, даже кровь ни разу не ходила. Ну что ж, что мне это тело. Пацан навалился на меня, будто я сопротивляться решила, а весу в нем как в барашке было, кажется, стоит пальцем толкнуть и отлетел бы. Его руки полезли под рубашку, начали стягивать штаны.
И жили они долго и счастливо.
Что же это, из-за того, что кто-то чужую землю поделить не может, людям жить не дают, волю отбирают, душу губят?!
Я почувствовала, словно кожей эти липкие пальцы, как внутри меня крутит черный дым, крутит сердце, бьется наружу. Ползут его пальцы изнутри меня, только ласково, словно мать гладит, и прямо в глаза мне ударяют.
И вправду, парень словно пушинка отлетел от меня, да не просто отлетел - так в воздухе и завис. Не захотела я на него головы поднимать и рванула несчастного неумолимая сила прямо вниз, к земле, встал он передо мной на колени.
Лицо белое, что снег, рот перекошен, глаза вытаращил. Гляжу я на него сверху вниз, и исчезла злость на весь белый свет. Вернулся ко мне холод.
Но сила осталась. Я чувствую как сквозь кожу сочится дым, как оплетает он все вокруг. Кажется, скосить немного глаза - и увидишь его.
Что мне делать с парнем? Не захотелось мне больше умирать. В душе трепещет и рвется какое-то желание, только разобрать не могу, но знаю, что делать надо. Отпустить его - нажалуется. Убивать не буду - хватит с земли уже боли носить.
- Хотел ведьму? - Я наклонилась к нему. - На, бери меня. Бери в жены, будешь мною владеть.
И потек дым тугим кольцом, в глаза парню, дурманя ему свет. Теперь единственное желание у него останется - меня получить. Все для этого сделает, а там я уже решу, что с ним делать.
Снег скрипит под моим шагом, дым стелет впереди тропинку.
Не хочу, что бы смели людей неволить, не хочу, что бы землю раздирали на части.
Лежит Азгой, ждет хозяйку в его дом, чтобы прибралась, ждет любимую в свою постель, чтобы согрела, ждет мать, что сможет воспитать его детей.
Спи любимый, весной просыпаться тебе, на мир глядеть.
Успокоились девки во дворе, перестал их сын Кнеза хватать, да в укромный уголок тащить. Вздохнул облегченно Кнез, перестали ему на сына жаловаться, хоть и не считал он грехом рабынь потискать.
А через какое-то время стали замечать люди, молодой кенез в старушечьей избе пропадает. А не замыслил ли парень чего недоброго? Стали присматриваться, да не поняли ничего - кенез ни на шаг не отходит от поводьи ведьмы.
Старуха меня позвала вечером. Весь день я просидела в поле, травы собирала. Вечером пока их перебрала, пока ужин сготовила, уже темно стало. Ели мы со старухой вместе, и кажется, привязалась она ко мне. Может оно и вправду - у старухи детей никогда не было, нельзя ей. Ее отец - был младшим братом старого Кнеза, деда нынешнего, и попытался того погубить, что бы самому на трон сесть. Кнез убил и брата и жену его, а дочь пощадил. Только запретил, что бы она замуж выходила, что бы сгубить гнилую ветвь семьи.
- Девочка моя, ты что с кенезом сделала? - Тонкий скрипучий голос. Не люблю я этот голос, особенно когда она кричать начинает, словно писк мышиный. - Ты его, что, приворожила, глупая? А ну, отвечай!
И стукнула ложкой по столу, так как я сидела все молчала.
- Не ворожила я его, на такого травы даже жалко тратить будет. - Тихо прошипела я, не поднимая глаз. Дым зашумел, завертелся вокруг меня, стал темнее, злее, и кажется старуха увидала его. Ахнула и руку к груди прижала, смотря поверх меня.
- Это что же теперь делать, приютила, ай, что теперь будет... - тоненько заскулила она. Толстое тело, уже потерявшее красоту, хотя говорят она красивой была, затряслось.
Я молча смотрела на нее, и у нее дыхание перехватило, только глаза вытаращила и еще сильнее назад откинулась.
- Возьми меня в дочери. - Старуха даже не шевельнулась. - Станешь матерью Кнеза.
А вот это ее проняло. Жила она в горькой обиде на своего отца, что заслуженного места невестки Латовного двора ее лишил. Не возжелал бы он трехлучевой короны, ходить бы ей в женах какого-нибудь соседнего Кнеза, ведь красива была! Все сгинуло в отцовьей жадности.
- Нельзя мне. - Старуха клонилась вперед, тихо проскрипела мне в лицо.
- Было нельзя, станет можно.
Закрутился дым вокруг меня, заполнил комнату. Кажется - вздох - и разнесет ее по бревнышку.
- Не разрешит Кнез.
- А ты пригласи его к себе в дом, чаем напои, да испроси разрешения.
- Ты же рабыня. - Старуха ткнула мне в лоб, где чернело рабское клеймо. Я скривила губы, не умела я улыбаться.
- Так закажи мне шапку, что бы лоб прикрывала. А твои знания надо будет кому-то передать, а ежели я привязана навечно буду к Латовне, и никуда не посмею уйти, то Кнезу лучше всего это будет.
Тяжело мне давались слова, давно я не говорила много. У других девчонок - звонкая речь, мелодия в голосе, а у меня словно холод, камень об камень трется. Вздрогнула старуха и замолчала.
Случился тяжкий приступ у Кнеза, прихватило дыхание - выкупался в весенней проруби.
Пошли мы со старухой в господьи палаты. На мне парчная рубашка была, юбка цветастая, правда грубая, мне же по полю в ней лазить, а не за столом с господами сидеть. Длинные волосы спрятаны крендельком под венец из ситца и медных завитков, так, что он лоб прикрывал. Кто не знал меня - думали, что господья дочь.
Девки шипели и кривились на мой наряд, но трогать меня боялись, знали, что я теперь им приворотные зелья варю. Скажут слово мимо - влюбится в них толстый да паршивый, не отделаются.
Смотрела я на Кнеза, метался он красный, почти черный, по постели, пот с него ручьем бежал, трясло всего, а в сердце дым клубился, ведь он - одним своим словом... а мать моя лежала растерзанная на земле, отец разрубленный пополам, и сказка моя сгорела...
Но он был нужен мне, если хочу остановить раздор на земле.
Старуха стояла с бабками шепталась, выспрашивала, что с Кнезом случилось. Я наклонилась к нему, достала из кузовка с травами лемень-горючий да кликнула девку.
- Принеси мне горшок с водой из той проруби.
Девка побелела вся, услыхав мой голос, в тишине словно ветер проскрипевший.
Старуха замолчала, подошла. Я рабыня была, и другой приказывать не смела.
- А ну, что те велено? Быстро сбегала!
Девка подскочила и, путаясь в подоле, побежала за ограду. Старуха склонилась над кузовком. Глянула на лемень-горючий, потеребила травки, вытащила мне голову макового цветка.
- Добавь, что бы в жару пока метаться будет, спал крепко, не мучался.
Я взяла. Хватит мучений, пусть спать будет легко.
Когда темень на землю опустилась, я уже носом клевала, с утра просидевши у кровати Кнеза, он глаза открыл.
- Воды. - Еле-еле прошептал. Измотала его болезнь. Я наклонилась и отваром его напоила, с лебедихи да морозника. Он освежает и сил прибавляет. Вот и Кнезу стало легче.
- Ты кто?
Я глянула на него, и старалась пояснее произнести:
- Дочь Ивоскина, вас лечу.
Дым заклубился, обволок Кнеза и закрыл он глаза. Теперь проснувшись легко ему станет, только когда я лично его отваром буду поить.
Я тихонько встала, кликнула девку у дверей.
- Следи за ним. Если что кликнешь.
Сверкнула она на меня злыми глазами, но сказать ничего не посмела.
На лестнице внизу стоял, мялся кенез, не по отцу стоял, меня ждал. Протянул мне руку, помог со ступенек шагнуть. Будет до дома провожать. Девка на верху тихо ахнула.
Была я рабыня, теперь стану самой нужной для Кнеза и его сына.
На утро прибежал посыльный от Кнеза. Разбудил нас чуть свет, да мне не привыкать - некоторые травы собирать надо когда солнце их только коснулось.
- Бабка Ивоска, вас просят прийти к Кнезу. - Выпалил мальчонка скороговоркой, видно хотел в посланцы пойти. Но, чуток запнувшись, продолжил. - С дочкой.
И глянул на меня глазами любопытными, как меня, рабыню, дочкой назвали. Я успела одеться, пока он еще в дверь стучался и на мне был уже мой венец, только волосы не убраны. Лицом я не кривая, не рябая вырастала, черты правильные, кожа ровная, губы тонкие, не девичьи, но яркие. Только щеки впалые, скулы высокие, и глаза темные-темные, полуприкрытые. Разучилась я на мир смотреть ясным взором. Ведьма.
Мы со старухой быстренько собрались и пришли.
Старуха наклонилась над племянником, зашептала ему что-то. Кнез дернулся, привстал на локтях.
- Я не тебя звал, я дочь твою звал!
В комнате стояли все его советники, начальники, жены стояли, кенез стоял. Молчание ветром пронеслось и схватило льдом уста.
Я пробилась через толпу, подхватила у старухи горшок с отваром, напоила Кнеза. С кузовка нагребла трав, завернула в косынку, что с плеч сняла, смочила ее водой и положила на лоб больному.
Черный дым, словно волны по воде, расходился вокруг моих рук. Старуха видела наверное его, или чувствовала, боялась меня дотронуться, все подавала осторожно.
Кнез вздохнул спокойно, закрыл глаза и уснул.
Старуха руками замахала на людей, что бы выходили прочь, не разбудили. Мы и сами следом тихонько вышли.
Я девку пальцем подозвала, шепнула ей на ушко, что чуть Кнез проснется, меня сразу звать надо и вышла.
Весь день к старухе ходили люди, подарки несли, а отваров не просили. Все выспрашивали, с чего Кнез рабыню ее дочерью кликал. Старуха охала, руками хлопала, на стол накрывала, да все разговоры вела, что не знает она, что на господина их нашло, может, решил, что стара она стала, а оставить рецепты некому, вот и решил, что пора ей о преемнице подумать. Может с бреду ему почудилось, может на ушко кто шепнул. Люди ахали, головой качали, и скоро по всему двору шепоток пронесся, что мне преемницей быть знахарке.
Я три дня от Кнеза не отходила, он только от меня еду принимал, и пока в сознании был не отпускал от себя. Девки слушались уже одного моего кивка головы, молодой кенез встречал на пороге, за руку вел.
И стало казаться всем, что так оно и должно быть.
Старуха старая была, отец нашего Кнеза, ее ровесник, помер уже от старости, а она все землю топтала. Задумались люди, что скоро и ее видно заберет Неумолимая. Зря думали, не позволю я ей помереть, нужна она мне сейчас. Но стали ко мне присматриваться - а справлюсь ли с такой работой, выдержу ли. Наверное на их взгляд выдержать должна была, потому что стали ко мне все потихоньку ластиться. Не так, как к старухе, рабыня я все-таки, но то слово доброе скажут, то сладостями угостят.
Я целый вечер просидела над прудом около скал, пытаясь заставить свои каменные губы улыбаться. Но только кривились они. Пыталась говорить тоненько звонко - только скрип старых дубов в грозу выходил.
Зато была я гибкой, гнулась во все стороны, ладошка моя поворачивалась словно солнце вокруг запястья. Приучилась я жестами показывать людям, что рада их подаркам, что мило сердцу их добро. Пусть улыбнутся лишний раз, да меня нелюдимой не считают.
Дым клубился вокруг меня, а нужно мне было, что бы весь двор меня, как один, любил. Кнеза я на ноги поставила, за что он меня одарил платьем расписным, как жены его носили. Все ахнули, а потом рассудили, что и большего достойна.
Старуха моя языку отдыху не давала, все меня нахваливала, на здоровье жаловалась, что детей нет у нее, и помирать страшно.
Я пошла домой, около ворот маялся молодой кенез, я ему не разрешала со мной за ворота ходить. Увела его в тенечек, за крылечко старухиного дома, наклонилась над ним. Не разговаривала я с ним никогда, не вспомню что бы и слова сказала, с тех пор как заворожила. Его душа детская, глупая, слабая, сразу подчинилась мне, стала безмолвным рабом моим. Без меня он был тих и задумчив, ни к чему интереса не казал. А мне нужно, что бы он стал несносным и нетерпимым, что бы уже не шалил, а настоящие беды чинил.
Потек дым по моим рукам, коснулась я лба кенеза, затрепетал он весь, впитал мою волю.
Отослала я его прочь и пошли мы со старухой ужинать. Она мне сплетни все пересказывала, да коментировала, а я слушала внимательно. Не разговаривали мы прежний разговор, но словно молчаливый заговор вели.
На следующее утро весь двор на ушах стоял. Молодой кенез утром тренировался с лука стрелять и всех кур перестрелял.
Мясо то целое, закоптили, теперь всю зиму есть будем. А где яйца то брать? Ни пирог не испечь, ни пиво завести. Послали в деревни повозки, дань в Зарок собирать, яйцами да несушками. Кнез сына вызвал, да за уши отодрал, что отцовское добро не бережет, да умом не думает.
Кенез забрался на крышу над комнатой, где Кнез спал, и сбросил петуха.
Пока за ним гонялись, чуть забор весь не порушили, крылечко сбили, в доме горшки перебили. Опять Кнез пошел сам с сыном разговаривать. Да так разговаривал что весь двор, да наверное и за воротами слышали, как прут в воздухе свистит.
На следующий день кенез ни сесть, ни лечь не мог. Весь обед простоял около стола, весь двор потешался.
Позвали старуху, что мазь какую сделала, а то лишний столб Кнезу не нужен в горнице. Пока она его мазала, парень веревкой привязал юбку тетки к кровати, та только из комнаты вышла, на людей взглянула, что собрались, и юбка с нее слетела.
Новые раны отправили мазать меня. Как только я в комнате появилась кенез затих, перестал в девок пирогами кидаться, лег смирно.
Черный дым клубился по комнате, казалось - уйду я, а на стенах пятна останутся. Глаза кенеза только на меня смотрели, раньше яркие, зеленые, теперь черные стали, будто и в них дым въелся.
С тех пор и пошло, что за кенезом только бегать успевали, но как я рядом появлялась, он на меня смотрел, глаз не отводил. Стали люди шептаться, но слова против не говорили, надоел им хуже чумы молодой кенез. Что же за правитель из него такого получится, если на месте усидеть не может и в своем же доме пакостит.
Слегла старуха с сильной простудой, сам Кнез пришел ее проведать.
Я хлопотала около Ивоски, платочек с травами ей на лоб прикладывала.
Сел Кнез рядом, велел слугам подарки на стол составить, я убежала их раскладывать. В соседней комнате, но слух у меня острый, а может и не слух то, а дым везде проник, вот и слышу все, что захочу, говорили Кнез со старухой.
- Помру я, племянник мой, чую сердцем - не пережить этой зимы.
- Тетка моя, не оставляй меня, что мы без тебя делать будем. Бед не знали, болезней не боялись.
- Не пропадете без меня.
- Люди мои поговаривают, что ты свою повадью всему научила, что знала, все передала. Только чужой ей этот дом, разве будет она о нем заботиться как ты.
- Я, Кнез, без детей всю жизнь жила, как ты велел, никого своей крови на свет не оставляю, но душу в девочку вложила. Дочь она мне заменила. Так назови ее моей дочерью, что бы этот дом родным ей стал, что бы заботилась о вас, как о семье.
- Ты, видно, от старости, головой тронулась, рабыню - в господскую семью принять.
- Смотри, Кнез, на все твоя воля, только девчонка эта без роду племени здесь бы за дочь считалась, всю жизнь бы благодарной была. Ведь ее нигде не примут больше. А травы это такое дело, что лечат, ток когда хочешь этого.
Я смотрела ему вслед, когда он молча выходил из дома. Нельзя оставлять это на произвол судьбы, его решение должно быть совершенно однозначным.
Случилась беда - третья жена Кнеза споткнулась на лестнице и свалилась на третий этаж. Все кости внутри нее были сломаны, бедняжка не могла потерять сознание от боли, и уходила на часы в совершенное беспамятство. Старуха лежала сильно простуженная...
Посыльный мальчик прибежал в жуткой спешке, крича еще со двора, что Юльча при смерти.
Старуха застонала, попыталась встать, но я ее уложила.
Я пришла в господские хоромы одна, с кузовком, напоила девушку маковым сиропом, что бы во сне забылась.
Кнез не отходил от меня ни на шаг, смотрел что я травы достаю, смешиваю их, втираю в Юльчу. Не было у меня с собой космья-репья и цветков костолома. Второй лежал в кладовке, трава редкая и сильно ядовитая, но правильно приготовленная от любых переломов залечит. А вторую можно собрать в любом пролеске, растет он там густыми зарослями.
Я обернулась к Кнезу.
- Господин, позвольте девку какую-нибудь отослать за травами, мне бы не отлучаться от вашей жены.
Кнез нахмурился, потом подошел к дверям и кого-то поманил пальцем.
- Эй, ты. Будешь весь день при повадье, как при госпоже, служить и ее во всем слушаться.
И развернулся, вышел.
Девка сверкнула испуганными глазами и подскочила ко мне, на колени встала, как велено перед господами вставать. Я уже два года ни перед кем коленей не сгибала, даром что рабыня.
- Встань, я не госпожа тебе, как к равной обращайся. Тебя как зовут?
- Яула. - прошептала бледная девчонка. Ей лет было от силы 12 от роду, была она узкоглазой, не наших земель. Говорят ее народ живет далеко на востоке, откуда солнце к нам всходит, и кочует с места на место, не зная твердого дома.
- Меня кличут Арой, или можешь звать меня повадьей. Теперь иди в мой дом, и спроси у ведуньи цветки костолома, она тебе узелок даст, ты его не развязывай и не трогай, а по дороге пришли мне какую-нибудь девку со двора.
Вроде бы и ровня, а ведь приказы теперь велено исполнять. Если бы я могла, я бы сейчас усмехнулась.
Не отходила я от Юльчи две недели, только девок успевала гонять за разными травами. Видимо не только кости, но и нутро все у нее оказалась порвано, все время кровью ходила. Мне рядом в комнатушке сделали постель, обеды носили, с господского стола, да не объедки, а кушанья. Кнез несколько раз приходил проведать, смотрел как я лечу его жену, да уходил молча.
Настало утро и Юльча глаза приоткрыла. Прошла боль у нее неуемная внутри, кости срастаться стали. Проснулась и кушать попросила, а ведь это первый признак, что поправляться начала. Кликнула я девку от дверей, велела за Кнезом бежать.
- Господин мой, поставила я жену вашу на ноги. Теперь ей только покой и время нужны, что бы оправиться.
Кнез прошел к постели, наклонился над спящей женой, провел рукой по голове. Обернулся ко мне.
- Спасибо тебе, Ивоскина дочь, я этого не забуду. Вечером будем пировать, а ты лучший наряд одень и к столу выйди.
Закрутился внутри меня черный дым, потек горячий поток по венам. Добилась я своего. А сама тем временем кинулась к ногам Кнеза, приложилась к носкам его сапог лбом. Он рукой меня по спине хлопнул и встал, принял мою благодарность.
Молча вышел из комнаты. А черный дым путался у него в ногах, вплетался в его волосы.
Проклятые воины.
Девки помогла мне одеться, широкой косой обмотали мою голову, что она лоб прикрыла, словно шлем, сверху чепец надели расписной, платье расправили. Стояла я у полированного щита, что за место зеркала был, смотрела на себя и не узнавала. Словно я - дочь господская, и больше на царевну похожа, чем на деревенскую девчонку, рабыню. Невысокая, но прямая, плечи статные, стан изогнутый. Руки тонкие, тяжелой работы не знавшие, белые. Только глаза страшные, два колодца темные, искорками вспыхивают. Да скулы высокие, у губ небольшие комочки, от того, что улыбки никогда не знали.
Я сошла вниз по лестнице, в коридоре кенез стоял меня ждал, взял под руку и ввел в зал. Все глянули, но даже не зашептались, так привычно им стало.
Шестой год я уже тут жила, а место так и осталось мне чужим, и люди чужие мне были. Смотрела я на этот зал, и казалось мне, что стою я на вершине высокой горы, и оттуда их вижу. Люди мелкие, со своими делами незначительными, страхами пустыми, желаньями минутными, казались мне словно горстка песка на огромном плато, едва шевелимого ветром. Стало мне душно, тягостно стоять в этом месте, посреди столбов расписных, чувствуя руку молодого кенеза.
Не станет мне это место домом, я точно это поняла в ту минуту. Никогда не станет. Придут люди из тьмы мрачной, издалека, изменят это место, а я изменю мир.
Взметнулся предо мною черный дым, словно ураган, люди пошатнулись и разошлись в стороны, как вода от весла. По безмолвному коридору, среди испуганных глаз, прошла я к господскому столу, и села вместе с кенезом. Никто даже слова не осмелился вымолвить, со всех сторон омываемые черным дымом. Он клубился во мне, словно волной проглатывал мои чувства, овладевал моим разумом. Неужто суждено мне стать марионеткой в руках неведомой мне силы?
Не хочу я. Не возьму я такую судьбу, какое бы величие мне не несло это.
Тихо вздохнул Азгой, под деревянными сваями, шевельнулась земля, за окном прошумел ветер, собирался дождь. Черный дым растаял, но весь зал словно оцепенел.
Со стуком распахнулись двери, все повернулись к вошедшему.
- Бе-е-еда! - с протяжным стоном выкрикнул паренек, влетая в двери, и пал перед людьми.
Мгновение стояла тишина, потом люди подскочили и забегали по комнате. Вошел Кнез и мрачным взглядом обвел суетящийся люд в зале.
- Что такое? - Зычно крикнул он. Несколько человек пали ниц перед ним, как один заголосили, указывая на парня.
За окном послышались крики и лошадиный цокот.
- Господин! Кнез! Враги! На границе враги! Потая горит! - послышались крики на дворе.
Кнез резко развернулся и вышел. Я бесшумной тенью скользнула между людьми и вышла следом, кенез шел по пятам.
Молодой испуганный воин размахивая руками рассказывал, что сначала у деревни Потаи были замечены люди на лошадях, к ним выехало несколько воинов, узнать кто такие. Потом на ворота деревни напал отряд из нескольких сотен людей, сразу все занялось огнем. Остальные выбежали сражаться, он же поехал к Кнезу, сообщить о беде.
Потая стоит у самых гор, за ней начинаются непроходимые леса, болота, горы. Мы не знаем ничего о том, живет ли кто-то за ними. И вот к нам приходят незнакомые воины оттуда, и жгут нашу деревню. Люди заволновались. Разбойники не жгут, пока не пограбят.
Началась паника, люди забегали, стали кричать. Кнез повелительным жестом попытался всех утихомирить, но получилось только хуже. Он закричал своим воинам, что бы успокоили людей, и воины добавили суматохи.
Кнез беспомощно оглянулся по сторонам, тщетно крича на перепуганных слуг. Я тихонько прошла вперед, и тронула Кнеза за рукав. Он зло глянул на меня. Но я лишь повернулась и взмахнула рукой. Долго сдерживаемый дым рванулся, сбрасывая оковы моей воли и затопил весь двор, проник в легкие всех людей. Кто-то упал, другие сели на землю, кто-то остался стоять. Абсолютная тишина воцарилась во дворе, все люди с перепуганными глазами смотрели на меня, стоящую перед Кнезом, в расписных синих юбках, вдвое ниже его. Кнез тяжело сглотнул и положил руку мне на плечо. Я почувствовала сколько страха было в его движении. Но он все же пересилил его, он был хорошим правителем.
Зычным голосом он отдал приказания, разослал людей. Глянул на меня и развернулся, ушел.
А мне стало нехорошо, дым выпил мои силы, я почти падала. Жестом руки я подозвала кенеза, он взял меня под руки и повел в дом. Около ограды стояла девчушка, узкоглазая, одна из девок, теребя косынку.
Когда мы подошли, она испуганно обратилась ко мне.
- Светлая госпожа, позвольте у вас спросить.
Я глянула на нее и кивком пригласила в дом. Дрожь охватывала все мое тело, разум не слушался, глаза словно туманом заволокло.
Мне всего 13 лет, мое тело слабо и беспомощно. У меня не хватает сил, что бы контролировать темную мощь внутри меня, что бы сдерживать этот холод.
Мы прошли в дом, я села на лавку, кенез держал меня за руку.
Девка кинулась мне в ноги. Я, наклонив голову, смотрела на нее, пока она бессвязно бормотала что-то. Потом протянув руку, я коснулась ее лба.
Медленно жизнь покинула ее тело, энергия молодой девушки перешла ко мне, разбавила мою густую кровь, дала силы.
Я рассмеялась.
Что это был за смех! Это был счастливый смех, как могла смеяться эта девчушка. Я смотрела на тело у своих ног, словно обтянутое паутиной, и почувствовала благодарность ей. Она дала мне возможность смеяться, за это я подарила ей бессмертие. Частица ее будет жить во мне, и никогда не узнает страшной темноты, что приходит следом за Неумолимой.
Два месяца длилась борьба, и вот настал день, когда черный сапог попирал порог господского дома, на вершине Латовны.
Кнез дрался как мог, но победить ему не удалось. И выкуп захватчикам не был нужен. Они не за ним пришли.
Мы стояли в зале, где раньше проводились пиршества, у стенки. В господском кресле сидел высокий мужчина в черных одеждах, со шлемом на голове без единого просвета. Он молчал, и казалось, даже не дышал. Я стояла позади молодого кенеза, и осматривала людей, стоявших около кресла захватчика.
Темная высушенная старуха стояла слева от кресла, и что-то нашептывала черной фигуре. От нее исходил ореол власти, наверное видный только мне. Это было похоже, что словно призрачная змея обвила ее тело, и не давала глубоко вздохнуть. Наверное знахарка, может быть ведьма.
За ней стоял высокий юноша, лет 17, тоже весь темный, кожа словно изнутри изъедена, но красивый, и надменный взгляд придавал ему небывалую властность.
Справа стояло трое, все словно с одной формы вылитые - высокие, мускулистые, с наклоненными вперед головами. У одного был шлем с высоким гребнем, из черных перьев, у другого оплечья украшены такими же перьями, у третьего не было никаких украшений, только плотно облегающий костюм, словно кожа. И мне кажется что именно он был из них главнее.
Перед креслом, согнувшись в легком поклоне, стояла высокая женщина, очень мощная, и если бы не ее наряд, очерчивающий грудь, можно было принять за мужчину. Она что-то рассказывала тихим голосом.
Наконец вперед шагнул тот из троих, что был с украшенным перьями шлемом. Он его снял, и оказалось что это старик, с седой бородой и изрезанным лицом.
- Кто из вас Кнез.
Люди в толпе зашевелились и Кнез сделал шаг вперед. Руки у него были связаны за спиной. Вопрос был лишь формальностью, захватчики и так знали, кто он.
- Согласен ли ты подчиниться душой и телом нашему повелителю и властелину?
- Нет.
- Если ты не подчинишься, то ты умрешь, и погибнет вся твоя семья.
- Пока моя кровь есть на этой земле, она вашей не станет!
Эти слова тоже были лишь формальностью, все и так знали что Кнеза казнят, что бы захватить его землю, по древним законам владения. Считается, что земля отвергнет захватчика, пока будет жив хоть один из наследников, если только те добровольно не отдадут свою власть.
Женщина развернулась и сделала шаг вперед, обнажая меч.
Кнез усмехнулся.
- Вы что, выставляете против меня женщину? Трусливые псы!
По обычаям, убить правителя можно только в честном поединке, правда честность его не отрицает возможность, например, изувечить противника перед боем.
Женщина с невозмутимым видом шагнула вперед, взмахнула рукой и голова Кнеза полетела на пол. На его мертвом лице застыла усмешка. Тело простояло секунду и рухнуло на колени, согнулось, и только потом упало. Все испуганно вздохнули, кто стоял у этой стены, какая-то женщина закричала.
- Кто наследник Кнеза?
Кенез вышел вперед. Старуха у левого плеча захватчика наклонилась и яростно зашептала ему на ухо.
- Согласен ли ты подчиниться душой и телом нашему повелителю и властелину?
Воин с украшенным шлемом снова задал ритуальную фразу.
- Моя душа и тело уже принадлежат властелину тех сил, что вам неподвластны.
Тяжелая тишина окутала зал, я почувствовала как толпа вокруг меня расступилась.
Женщина-воин в недоумении замерла, потом оглянулась на своего господина.
Черная фигура медленно поднялась, выпрямилась и шагнула вниз. Все смотрели на молодого кенеза, а я встретилась глазами с молодым парнем, что стоял позади старухи-колдуньи. В его глазах тлел темный огонь, и я почувствовала, что его судьба мало чем отличалась от моей. Только вот сил ему таких не дала. Змея вокруг старухи зашевелилась и я даже увидела как блеснули клыки в ее пасти. Черный дым потек сквозь мою кожу, заполнил зал, обнял каждого, кто здесь стоял.
- Мне подвластны все силы на этой земле. - Скрипящий голос донесся из-под шлема. Массивные руки шевельнулись и потянулись вверх, сняли шлем. Красные воспаленные глаза смотрели прямо на меня. Правая сторона лица этого человека была словно сожжена, губ не было, и зубы скалились в усмешке. Я видела этого человека в своих виденьях, как он выступал сквозь мрак, шагая по горящей земле.
Дым заклубился вокруг меня, словно одевая меня в кокон, защищая от этих черных дырок в красных глазах.
Старуха медленно спустилась к своему господину, под руку ее поддерживал молодой юноша.
Они не смотрели больше на кенеза, который застыл, склонив голову на бок, словно соломенная кукла.
Они смотрели не отрываясь на меня.
Старуха протянула крючковатый палец, нацелив его в меня.
- Исчадие тьмы!
Я не обратила на нее ни малейшего внимания, не отпуская глаз от захватчика. Мы не мигая смотрели друг на друга, и не один не шевельнулся.
Не отворачиваясь черный захватчик протянул руку и женщина-воин подала ему нож. Лезвие свистнуло в воздухе и замерло на расстоянии ладони от моего лица. Черный дым клубился вокруг лезвия, танцуя, обнимая его. Лезвие задрожало и медленно опустилось на пол, словно сухой лист. Те, кто стоял вокруг меня прижались к стене, боясь вымолвить хоть звук.
- Мерзкий ребенок, играющий с огнем! - зашипела снова колдунья.
- Замолчи, старая змея. - Размеренно и холодно произнесла я.
И дым оплел кольцо вокруг шеи змеи, и старуха схватилась за горло, раздирая себе кожу, пытаясь сдернуть его. Змея забилась в судороге, сжимая тело своей госпожи, ломая ей кости. Женщина-воин в ужасе отшатнулась, делая странные движения рукой, видимо отгоняя тьму на свой манер. Повелитель хмуро глянул на корчащийся хрипящий комок у своих ног, ломающийся, словно вязанка хвороста под копытами лошади.
- Ты убила мою колдунью, готова ли ты служить мне, взамен нее? - Холодный скрип вырвался, словно нехотя, сквозь оскаленные зубы.
- Готова.