Копернин Влад : другие произведения.

Потерянное лэ Франсуа Вийона

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Про поэта, разбойника и бродягу Франсуа Вийона сложено много легенд. Говорят, что ни одна темница не могла удержать его в своих стенах. Говорят, его красноречие так влияло на судей, что даже при неопровержимых уликах они выносили оправдательные приговоры. Говорят даже, что он был личным другом короля. А еще говорят, что когда ничто уже не могло помочь ему вырваться на свободу тогда якобы всадник на восьминогой кобыле вломился в камеру и утащил его за собой. Не то на небо, не то прямиком в ад.
  Потерянное лэ Франсуа Вийона
  
  Улица без названия - явление вовсе не редкое для средневекового Парижа. Многим парижанам совершенно неинтересно было, чтобы место их жительства можно было четко описать и указать, дав тем самым возможность кредиторам, судьям и городской страже преспокойно и без затруднений их найти.
  Им бы, наоборот, в силу разного рода причин хотелось, чтобы у этих достойных господ возникло как можно больше затруднений при поисках. Однако, в первую очередь это касалось развеселых районов левого берега Сены - прибежища студентов, поэтов, бандитов, воров и прочей шантрапы. Были эти улицы узки: подчас настолько, что двое встречных еле-еле могли разминуться, а дома громоздили этажи и мансарды друг на друга, закрывая тротуары от солнечного света даже в летний полдень.
  Обитатели солидного, зажиточного правого берега вовсе не стремились уйти в тишину и безвестность, растворившись в городской сутолоке. Они давали своим улицам имена - Туннельная, Мостовая. Эти улицы были широкими и прямыми: настолько, что по некоторым из них даже мог проехать экипаж, ни разу не оцарапав о шершавую кладку свои бока.
  Дома там тоже были другие - приземистые, основательные, как старый буржуа на покое в кругу семьи и друзей, ждущих-не дождущихся переделить наследство. А самые спокойные, самые основательные и самые буржуазные улочки были, конечно, между Лувром и восточными воротами Сент-Оноре. И та, на которой располагалось заведение папаши Левена, выделялась на первый взгляд из общего ряда только тем, что на первом этаже или в подвальчике почти каждого дома ждал гостей какой-нибудь трактир, кабачок или ...
  Но если незнакомому путнику посчастливилось бы пройти из конца в конец все пятьсот шагов этой улочки - он бы очень удивился, не увидев на ней ни одной вывески, ни одного знака, указывающего на название.
  Почему посчастливилось? Да потому, что незнакомый разиня-путник, глазеющий по сторонам в поисках вывесок, рисковал здесь не только лишиться кошелька и пуговиц (это как раз было нормально для любой части Парижа), но и быть на следующее утро выловленным из Сены с дыркой от ножа в спине и так и не утоленным любопытством в глазах. Или не выловленным - как повезет.
  Здесь действительно не было вывесок, потому что в реестре городских улиц эта - не числилась. Здесь почти не было шумных драк и скандалов, здесь не собиралась бродячая публика, но достопочтенные буржуа и кавалеры, живущие на соседних улицах, предпочитали не соваться сюда без крайней необходимости, а идя в ночное время домой - давать хорошего крюка, лишь бы не появляться на этой, всегда тихой, спокойной.
  Даже городская стража и королевские жандармы появлялась здесь только по особым случаям, выбирая маршруты для регулярных ночных обходов подальше от этих тишины и спокойствия. Мертвой тишины и кладбищенского спокойствия.
  Собственно, меткие на слова парижане и окрестили между собой эту безымянную улочку Покойницкой. Рю Морг.
  
  В подвальчике папаши Левена всегда было прохладно и сумрачно. После пекла раскаленных августовским солнцем улиц - даже привычному человеку было неуютно и неприятно. Спустившаяся же по склизким ступеням девушка вовсе не была завсегдатаем. Более того, сам папаша Левен, стоящий у стойки, мог бы поклясться, что видел ее в первый раз. Однако, видимо, в заведениях подобного типа она была не впервые.
  Резко шагнув влево от входа, чтобы избежать возможного нападения из-за двери, она быстро метнулась к кабатчику и тихо, но властно спросила:
  - Остряк здесь? Я от Волка.
  Левен прищурился, глядя сквозь странную гостью куда-то в сторону Нотр-Дама:
  - Таких здесь нет. Ошиблись, барышня, - потом нахмурился и неприветливо продолжил: - Шли бы вы отсюда подобру-поздорову. Не место здесь для таких, как вы.
  Плотнее запахнувшись в бархатный темно-синий плащ, девушка недобро улыбнулась:
  - Слышь, не зли меня. Я сама решаю, где мне место, а где нет. Принеси окорок побольше, кувшин вина получше, и как появится Остряк - скажи, что его ждут.
  Пожав плечами, Левен проследил за хрупкой фигуркой, скользнувшей за дубовый стол в углу кабачка, а потом сделал едва приметный жест одному из посетителей. Убедившись, что он понят, пошел за заказом: клиента можно было обобрать и даже убить, но накормить его - был святой долг содержателя трактира.
  Вернувшись из кухни с окороком под мышкой и кувшином вполне сносного по парижским меркам пойлеца в руке, папаша застал в зале не совсем ту картину, которую он ожидал увидеть: Жак Пижон, один из самых смышленых "сборщиков" (или попросту говоря, карманников), переминался с ноги на ногу возле давешней девицы. Его рука была пригвождена рукавом к столу тонким стилетом с резной рукоятью, а сама же гостья вроде бы тихо - но слышно на весь подвальчик - внушала:
  - Ты что, попутал чего? Я в следующий раз тоже попутаю, без пальцев останешься, понял! - и заметив папашу Левена, добавила: - А ты, жирдяй, не нарывайся. Я сегодня добрая, и настроение у меня хорошее. Было. Поэтому многие здесь еще живы. Но еще одна воровская выходка - и я за себя не отвечаю, ясно?
  Толстяк залебезил, рассыпая любезности и комплименты, попутно пытаясь высвободить рукав незадачливого сообщника - но стилет глубоко вошел в дуб. Гостья же одним легким движением выдернула лезвие и спрятала его в рукаве:
  - И Остряка найди. Я жду.
  
  Отойдя к стойке, Левен на бросил на ходу Жану:
  - Гагара в натуре крутая. Надо бы Франсу мигнуть.
  Через мгновение Жан был уже у широкого стола в темной даже по меркам этого сумрачного подвала нише. Шепотом докладывал на ухо мрачного вида господину, который наблюдал всю эту клоунаду, не отрываясь от зайца на вертеле и периодически поднимая кубок за здоровье милостивого короля Луи, что в очередной раз подписал амнистию.
  Пощипывая узкую бородку, Франс задумчиво протянул:
  - Ну, Волк пацан тертый, лоха на малину не пришлет, легавым не вломит, - жестом он отпустил Жана чинить рукав и размышлять над своими ошибками, а сам крепко задумался: чем чревата для него эта нежданная ...
  Впрочем, долго размышлять ему не дали. Серая тень метнулась по погребку, и вот уже в другое ухо раздается горячий шепот:
  - Шухер, легавые! Щас Краба трясут, потом здесь будут. Обрываться надо.
  Жорж Фонтене, он же Жора Краб, держал кабачок напротив папаши Левена. Франс быстро прикинул, что он договаривался с прево насчет облав только неделю назад - и без каких-то веских оснований тот не стал бы устраивать рейды на улицу Морг. Значит, ищут кого-то конкретного, и скорее всего - по наводке. Удержав вестника за рукав, он спросил:
  - А что, Сыч, кого лукают?
  - Да лярву какую-то. Пока у Краба шмон начался, я с мусорком знакомым успел перетереть, - и
  Сыч немедленно выложил приметы разыскиваемой особы: рыжие волосы, рост средний, раскосые синие глаза, виртуозно владеет холодным оружием, разыскивается по подозрению в ведовстве и некромантии.
  - Хм... - Франс задумчиво допивал вино, глядя на странную посетительницу папаши Левена: раскосые ведьминские глаза, из-под капюшона выбиваются рыжие пряди. Он посмотрел на Сыча и саркастически спросил: - Что, Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium?
  Тот поперхнулся слюной:
  - Чо?
  - Ничо. Рви когти, говорю, а если ласты заломают, коси под лоха голимого, пока не нагонят.
  - А сам-то как?
  - Во многия знания многия печали, Сыч. Давай, канай отсюда, пока в натуре не повязали.
  
  Толстяк Левен уже готовился к встрече, когда Франс галантно склонился у стола таинственной гостьи:
  - Доброго вечера вам, уважаемая госпожа. Вы, кажется, не горите особым желанием встречаться с достославными служителями господа и престола? А вот они, наоборот, спят и видят - как бы вас побыстрее залучить в свои пламенные объятия. Поэтому рекомендую как можно быстрее покинуть этот гостеприимный подвальчик. Готов сопровождать вас...
  - Инквизиция здесь? Уже? Странно, - равнодушно протянула девушка. - Но не могу воспользоваться вашим предложением: у меня здесь назначена встреча. И к вам у меня, в силу вашей любезности, только один вопрос - ты кто такой, мать твою?
  - Никогда не грубите незнакомцам, моя госпожа... У меня много имен. Но из тех, которые могут быть интересны вам, назову только два - Франсуа и Остряк. А как прикажете именовать вас, высокородная госпожа?
  - Ну наконец-то! Что так долго? Я Мортиция Лебенфра, и вам должен был отписать обо мне тот, которого вы называете Волк. Как принято говорить у вас, цинкануть маляву.
  - Может быть, и должен был отписать госпожа. Но не отписал и даже не цинканул. Вообще же, нам не очень нравится, когда посторонние используют наш язык. Это звучит для нас примерно так же, как для вашего уха звучали бы заклинания - надумай я произносить их.
  - Ладно, считай познакомились. Вы всегда так велеречивы, Остряк?
  - Вовсе нет, моя госпожа! - он скользнул взглядом по лестнице, где уже маячили серые фигуры королевской стражи. - Только тогда, когда счет идет на секунды. Прошу за мной.
  
  От столь галантного предложения, подкрепленного силуэтами при входе (их пока успешно сдерживал своей мощной фигурой папаша Левен, но было понятно, что это ненадолго) просто невозможно было отказаться.
  Следуя за Франсом, Мортиция шмыгнула к той самой нише, где был его стол, и через мгновение они уже стремительно двигались через потайной проход в стене. Каменный пол был усыпан соломой, которая глушила топот подкованных каблуков, и им прекрасно было слышно, как доблестные стражники шумно проводили обыск в подвале, ненавязчиво перемещаясь в сторону кухни и винных погребов. Услышали они и пронзительный, почти змеиный шепот:
  - Не сметь напиваться, собаки. Искать. Найти и привести ко мне. Если здесь нет - не задерживаться. Сгною!
  Франсуа бросил искоса взгляд на девушку:
  - А вот и один из ваших друзей-инквизиторов. Можно вернуться и в щелку понаблюдать, если желаете.
  - Нет времени, слишком рискованно. Да и что на него смотреть - поди, не грелка расписная. Куда сейчас?
  За разговором они добежали до глухой стены, которой заканчивался тайный ход. Остряк почесал в затылке:
  - Надо же, моя госпожа. Тупик. Что ж теперь делать-то? - и услышав, как Мортиция задохнулась от злости, добавил: - Ума не приложу, когда тут успели стенок понастроить.
  С досады он пнул камни тяжелым сапогом, и с едва заметным скрипом часть кладки отъехала в сторону. Показалась витая кованая лестница. Франс довольно всхрюкнул:
  - Да нам повезло. Я совершенно случайно нашел механизм, открывающий проход в свои же собственные апартаменты. После вас, моя госпожа. - И он снова переломился пополам в галантном поклоне.
  - Остряк хренов. - Недовольно процедила Мортиция. - Оставьте ваши шуточки для королевской стражи. - Она начала подниматься, потом оглянулась: - Ну так что, вас насовсем вот этак скрючило? Время, время уходит.
  
  Пока Франсуа закрывал за собой дверь и тщательно драпировал портьерой стену, девушка не находила себе места, перемещаясь, как капля ртути в колбе алхимика, по роскошно убранному кабинету с длинными книжными стеллажами и узкими бойницами стрельчатых окон.
  Закончив маскировку, Остряк взял со стола хрустальный графин с темно-рубиновой жидкостью и два серебряных кубка:
  - Как ни досадно, госпожа Мортиция, но нам придется потерять еще пол-часа нашего общего драгоценного времени. Лично я как-то не хочу сейчас спускаться вниз: уверен, что все ходы-выходы из здания все еще под наблюдением. А у нас как раз будет возможность обсудить нашу, такую романтическую и почти случайную встречу. Я предлагаю тост и за нее, и за вас, и за вашу красоту!
  Говоря так, он разлил вино, изысканно отсалютовал даме. И немедленно выпил.
  Мортиция не притронулась к кубку, но метаться из стороны в сторону перестала, сосредоточившись на книгах:
  - Что там обсуждать? Не вижу цели и смысла в долгих разговорах. Дело надо делать. - Она немного помедлила и уже другим тоном добавила: - А я совершенно по-другому представляла себе и логово главаря разбойников, и лично вас, Франсуа Остряк. Вы умеете произвести впечатление, даже на меня.
  - Видите ли, моя госпожа... Моя прекрасная госпожа! Вот вы как-то тоже не похожи на старую каргу в дранной островерхой шляпе и помелом в костистых трясущихся лапках. И ваш классический профиль не украшен бородавкой на этом благородном греческом носу. Время идет, и ведьмы уже не те, и бандиты немного изменились с темных веков, не так ли? А что касается дела - то тут уж, извините, без разговора никак. Без откровенного, хорошего разговора. Я не знаю вас, кто вы, откуда, и зачем пожаловали в наши Паристины - но я готов выслушать.
  - Значит, Волк все-таки не написал вам. Жаль. Почему же вы тогда рисковали спасением вашей бессмертной души - и такого смертного тела, уводя меня от этих бешеных собак-инквизиторов?
  - О, моя благородная госпожа. Риск, знаете ли, это неотъемлемый элемент моей профессии. А вот Волк ничего не отписал мне по вполне уважительной и достойной причине: неделю назад в имперском городе Ахене он был взят под стражу. А не далее как вчера, при большом собрании народа и в присутствии лично Великого Инквизитора Гюи де Монпелье был сожжен.
  Мортиция ахнула, и что-то неразборчиво пробормотав, одним большим глотком осушила свой кубок. Не обращая внимания, Франс говорил дальше:
  - В связи с вышесказанным, у меня возникло очень много вопросов к вам, как только вы объявились в кабачке папаши Левена (а фактически, в моем кабачке), ссылаясь на слова моего покойного друга и соратника. Сначала я просто присматривался - но потом понял, что медлить больше нельзя. Итак: где, когда и при каких обстоятельствах вы расстались с Анри Волком? Что он велел (если велел) передать мне? И предупреждаю сразу, я буду мстить за него. Взяли его не из-за наших дел, а именно из-за ваших.
  И отбросив маску галантного кавалера и повесы, разбойник резко повернулся к девушке, уставившись в ее раскосые ярко-синие глаза своими - тяжелыми, карими, усталыми.
  - Не глупите, Остряк, - ведьма выдержала его взгляд и резко отшвырнула кубок в сторону. -Генрих был не только вашим другом, но и моим. И не только одним из вас, но и одним из нас. Отсюда и прозвище в вашей... среде. Он прикрывал мой отход из имперских земель. И божьи псы дорого заплатят за его шкуру. - До крови сжав кулаки, Мортиция запахнулась в свой бархатный плащ, надвинув на лицо капюшон. Помедлив, она прошептала: - Перед тем, как мы расстались, он просил передать на словах, если увижу вас: он был неправ тогда, в Блуа, а вы победили по праву. И еще одно: "время неправых и правых рассудит, кто бы мы ни были - все-же мы люди".
  Жесткий и готовый немедленно пустить в ход нож разбойник исчез так же внезапно, как и появился. Теперь перед ведьмой опустился на одно колено просто очень усталый человек, потерявший друга:
  - Моя благородная госпожа... Больно потерять друга, но потерять друга, примирившись с ним только после его смерти - это почти что превыше людских сил. Только он, Анри, и только ко мне, несчастному Франсуа, мог так обратиться. Простите, что оскорбил вас недоверием. Я целиком и полностью к вашим услугам.
  И в третий раз за этот раскаленный августовский вечер он склонился в глубоком - но на этот раз не шутовском и не галантном - поклоне. Ведьма резко подняла его:
  - Хватит этих эмоций! С вами, французами, всегда так. Будет время - будем мстить, а сейчас мне срочно нужно выбираться отсюда. Срочно и незаметно. В полночь я должна быть в Булонском лесу, у пепелища. А уже темнеет.
  - Вы там будете, госпожа Мортиция, даю вам слово. А мое слово дорого стоит в этом городе.
  - Хорошо. И еще одно: как вас, все-таки, называть? Все время по имени - низко, а клички, - девушка скривилась, - оставим собакам.
  - А мне приятно, когда мое имя звучит из таких чудесных губ, - сверкнул белозубой улыбкой разбойник. - Но если вам не нравится, можете называть меня мэтр Вийон.
  
  
  В те времена добрая половина Булонского леса была сожжена в лютых войнах королевских жандармов с бандитами, а злая - зияла проплешинами обгоревших полян и искореженных огнем древесных стволов. Но лихие ребята мэтра Франсуа знали все тропки и закоулки - знали от дедов и отцов, чьей разбойничьей вотчиной был этот зеленый массив на окраине Парижа.
  Но на холме, где приказала остановиться и замереть Мортиция, и до пожара не росло ни травинки - только камни белели в лунном свете, как черепа гигантов. Распахнув плащ, ведьма закружилась на одном из этих тысячелетних валунов в неимоверном танце, то полностью сливаясь с темно-синим бархатом небосклона, то рассекая его, как пламенем, огненно-алыми языками струящегося шелкового платья. Мэтр Франсуа заворожено следил за этой пляской, пока ему не начало казаться, что даже кости камней вторят ей и кружатся в смертельном вихре.
  Полная луна светила истово, самозабвенно, и он, махнув рукой, достал из кармана пергамент, стило, и полностью отдавшись этому чародейскому ритму начал писать балладу о смерти и о дружбе, о мести и о любви: катрен за катреном, строка за строкой. Забыв обо всем, он вышел из транса только тогда, когда на пике бешеного кружения ведьма пронзительно и высоко закричала, обратив лицо прямо к раскаленному добела ночному светилу.
  И тотчас на этот крик из темноты леса, из-под земли, с неба - казалось, прямо со звезд - начали одна за другой проявляться фигуры тех, кто пришел в ответ на призыв колдуньи. Их было немного, меньше полусотни, и они тесным кругом обступили Мортицию, без сил повалившуюся на снежную белизну камня, и ее провожатого: не испуганного, но притихшего и быстро сменившего в руке пергамент на отливающий лазоревым светом клинок. Не с целью вступить в безнадежную битву, а просто продемонстрировать зубы.
  Тем временем, ведьма поднялась на ноги и сбросила с себя тяжелый бархатный балахон. Стройная фигура в огненно-шелковом платье, словно выточенная из красного мрамора и слоновой кости, глаза - как синие омуты, где водятся черти.
  - Братья! Братья мои и сестры! - Высокий голос был негромок, но явственно различим даже для самых отдаленных слушателей. - Это я созвала вас сюда из ваших убежищ, с самых удаленных окраин и с самых окраинных далей. Но прежде, чем я открою вам цель нашего схода, я должна поделиться с вами тем, что разрывает мне сердце. С нами больше нет храброго Генриха фон Волькенштейна! Его пепел развеян в Ахене, и никогда не услышать нам больше его пения, никогда не пуститься в пляс под его лютню, никогда не станет он плечом плечу с нами в яростной схватке. Пусть Вечный Лес укроет его своими ветвями. Пусть полная луна всегда будет с ним.
  
  Со всех сторон раздался, налетел, оглушил Вийона печальный вой, вой скорби и ярости, вой прощания и обещания мести. И поскольку оплакивали его друга Анри, Франсуа не задумываясь присоединил свой хриплый голос к этому плачу.
  Ведьма подняла руку, и все утихло:
  - И еще одно, братья и сестры! Тот, кто стоит рядом со мной, по правую руку, не заменит нам Генриха - но поможет отомстить за него. Он не один из нас, он человек: поэт и разбойничий атаман, кавалер и бродяга, школяр и игрок. Мессир Франсуа де Вийон провел меня сюда, рискуя своей жизнью и помог обмануть инквизицию.
  Почувствовав, что собравшаяся нечисть рассматривает и оценивает его, "поэт и разбойничий атаман" посчитал себя обязанным сказать им:
  - Господа, господа мои хорошие! Благородная госпожа Мортиция немного ошиблась, представляя меня. Никакой не мессир, и не "де", и не атаман. А просто мэтр Франсуа Вийон. Конечно, у меня есть определенный авторитет в этом городке на Сене, но не надо преувеличивать мой статус. Чем могу-помогу, спору нет. В первую очередь, из-за Анри, который был моим другом. А дальше - посмотрим.
  - Что ж, - ведьма прожгла Вийона уничижительным взглядом. - Враги наших врагов наши друзья. А именно о них, о врагах я и хотела держать совет с вами. Вот уже две сотни лет, понемногу, маскируясь человеческими делами, псы господа - так они сами назвали себя - уничтожают наш народ. Мы слишком долго медлили и терпели. Когда у нас отнимали наши священные рощи и поляны, мы уходили и прятались. Когда жгли наши книги, наши знания, нашу историю - мы смотрели и уходили без боя. Когда разрушали наши твердыни и твердыни наших союзников-людей, мы боролись! Но проиграв - опять молчали, таились, уходили и прятались. Так было!
  Из круга собравшихся полетели реплики:
  - Ну да, так было...
  - А что мы могли?
  - Да как-то оно неважным казалось
  - А я всегда говорил...
  Резко окрикнув: - Хватит! - Мортиция вернула тишину на холме.
  - Мы погрязли в наших раздорах, в наших интригах. Оборотни против некромантов, ведьмы против чародеев, славяне против кельтов, кельты против германцев. Мы забыли: кто мы. Мы забыли, кто сделал нас такими. Мы забыли, что они не остановятся, пока не изведут нас всех!
  В толпе снова зашептались:
  - Дело говорит!
  - А ведь мы когда-то...
  - А все вы со своими претензиями!
  - Мы? Да мы вас трогали?
  - Да мы вас сами потрогаем!
  - Братья и сестры! - Ведьмин голос перекрыл начавшиеся перепалки, - о том я вам и толкую. Если мы не объединимся, если не забудем старые обиды и если не вспомним старое величие, нас сметут, растопчут, сожгут и развеют по ветру поодиночке. Генрих понимал это - он забыл старую вражду и помог мне, ведьме, ускользнуть от Великого Инквизитора в Ахене. Поймите и вы! Они создают ордена: бенедиктинцы, францисканцы, псы-доминиканцы. Они собирают свои силы в кулак и уничтожают наших союзников. Пора и нам объединить наши силы - надеть на пальцы наших кланов стальную рукавицу ордена, - она подняла руку кверху, и легкий ветерок облепил огненным шелком платья ее фигуру, - ордена Черной Звезды! Пора объявить войну этим выскочкам и забрать то, что принадлежит нам по праву. Это говорит вам мать-сыра земля, это говорит вам ветер, это говорит вам Луна, и это говорю вам я, Мортиция Лебенфра, которая когда-то была Марой, Княгиней Зимней Ночи.
  И не было больше перешептываний и перепалок, не было больше взаимных обид и претензий. Нечисть не забыла давней вражды, но отложила ее в сторону до лучших времен, до победы над общим врагом. Времени на вражду не было, нужно было действовать.
  
  
  Ребята мэтра Франсуа, повинуясь приказу своего главаря, проводили кавалеров вновь образованного ордена через лес тайными разбойными тропами, разместили в мансардах веселых кварталов Левого берега, в купеческих солидных домах и в башнях сиятельных господ. Вийон явно прибеднялся, когда говорил, что не так уж и много может сделать: нити и связи его организации опутывали не только Париж, но и половину Франции - зачастую высшие сановники провинций были обязаны своими титулами, а то и головами простому парижскому горожанину.
  Штаб-квартирой ордена временно стал кабинет Остряка, не засвеченный еще перед церковными властями: проверка кабачка папаши Левена прошла так же гладко, как и остальных заведений Покойницкой улицы, и отцы-инквизиторы пока считали, что разыскиваемая ими ведьма еще не добралась до столицы. Городские ворота тщательно контролировались, но в самом Париже еще можно было действовать открыто.
  Именно вопрос о первых действиях обсуждался на совещании представителей кланов, вошедших в орден, на следующую ночь. Мнения резко разделились: чернокнижники, некроманты и оборотни считали, что нужно использовать драгоценное время, пока святые отцы не готовы к нападению, для быстрых, дерзких и решительных вылазок. Ведьмы, домовые и водяные стояли за постепенное установление связей со всеми членами когда-то единого темного братства, за то, чтобы медленно и планомерно копить силы для одного, но решительного удара через десять лет: сразу на Рим. А уж опосля...
  Мортиция и Франсуа, которые стали очень близки в эту неделю, пока не принимали участия в споре, изучая какой-то свиток в углу среди книжных полок. Но вскоре, когда рабочее обсуждение стало грозить перейти в перепалку и начали вновь понемногу звучать старые обиды, ведьма топнула кованым сапогом, призывая ко вниманию:
  - Нет смысла спорить, браться и сестры. Вы все правы. Мы слишком слабы сейчас для решительных и масштабных действий.
  Здоровенный рыжий детина в кильте многозначительно поднял палец и на родном языке припечатал: "I"v seid et eksectely"<шотл., искаж: я сказал именно это>.
  - Но не воспользоваться тем, что противник еще не знает о нас, было бы просто глупостью! - продолжила мысль Мортиция. Черноволосый толстяк с почти кошачьими усами прошипел: "А я што говорил?".
  - Но, братья и сестры, у меня появилась новость, которая позволит нам объединить эти две позиции. Как мне стало известно, в подвалах венсенского замка доминиканцы вот уже пять лет держат нашего брата с зеленого острова Ибернии. Того самого, которого долгое время называли Сапожник. Вытащив его оттуда, чтобы привлечь к общей битве, мы не только покажем, на что мы способны, но и раз навсегда решим вопрос с материальной базой. Ведь всем здесь известно об его экспериментах с золотом?
  Собравшиеся дружно закивали.
  - Так вот, есть сведения, что последний эксперимент увенчался успехом. Зная Сапожника, в это поверить, конечно, сложно. Но то, что его не развоплотили сразу после взятия, и не отправили в Рим, а все это время держат в тайне даже от римской курии, говорит только об одном: ему удалось если не сделать золото из ничего, то добиться каких-то очень существенных результатов.
  В разговор вступил долго молчавший мэтр Вийон:
  - Мне удалось добыть план венсенского замка, мои благородные господа. Со всеми подземельями и потайными ходами. Вашего друга держат вот здесь, - он указал на помеченную красным цветом секцию в плане. - А проникнуть в замок мы можем здесь, где лес примыкает вплотную к замку и по ветвям деревьев можно перебраться через ров, и еще вот здесь, где старый и позабытый всеми кроме моих коллег, - Франс ехидно ухмыльнулся, - подземный ход. Поэтому предложение следующее: наступаем двумя группами: через лес и далее через стену идут, помогая друг другу, упыри и оборотни. Через подземный ход проходят некроманты и чернокнижники. С обеими группами идут мои ребята, показывая дорогу. Группы соединяются вот здесь, перед караульным помещением, и одним быстрым ударом нейтрализуем стражу. Дальше мои остаются на шухере... - он запнулся, закашлялся, нервно всхрюкнул. - Прошения прошу, на часах остаются. А вы идете по плану вниз, в подземелья. Освобождаете вашего арестанта - и обратно отходим так же, как придем: через лес и через подземный ход. Вся добыча, которую удастся взять в дороге, достается моей братве. В случае непредвиденных обстоятельств - действуем по ситуации. Вопросы есть?
  Старый лысый упырь, помнящий еще фараонов, да и сам изрядно похожий на мумию, оживился, задвигал острыми ушками:
  - А зачем же вам столько мертвых тел, молодой человек? Добычу делим поровну, иначе нечестно.
  - Точно! - поддержал его моложавый оборотень с волчьим оскалом. - Для чего вашим ребятам туши стражников? Делить так делить!
  Даже схватывающему обычно все на лету мэтру Франсуа потребовалось немного времени, чтобы сообразить, к чему клонят старейшины нечисти. Он расхохотался:
  - Да мертвяков забирайте себе хоть всех, мне не жалко! Под добычей я имел в виду золото, драгоценности, оружие.
  На этот раз облегченно рассмеялись напрягшиеся было темные старшины, а общую позицию подытожил котообразный толстяк:
  - Ну, этого добра у нас и так хватает. А оружие - так и вовсе не требуется. Когти, лапы и хвост - вот наше оружие!
  - Ну что ж, братья и сестры, - с пафосом произнесла Мортиция. - На святое дело идем, друга из беды выручать. От каждого клана по три добровольца, встречаемся в полночь у входа в потайной ход на берегу Сены. Пусть Черная Звезда помогает нам.
  
  Планы расписываются для того, чтобы их нарушать. Кто их нарушит - исполнители, их противники, или просто дурной рок, это совершенно не важно. Важно то, что действовать при этом приходится именно по обстоятельствам, и эти обстоятельства подчас оказываются сильнее самых блестящих планов.
  Так же вышло и здесь. Все шло замечательно до того, как пожилой чернокнижник поднес пучок разрыв-травы к двери камеры, помеченной красным крестом на вийоновском пергаменте. Войдя в камеру, нечисть обнаружила в углу на куче тряпья неподвижное тело длинного нескладного молодого чародея. На окрики и похлопывания по щекам он никак не реагировал, и одна сердобольная ведьмочка прошептала:
  - Они его пытали, изверги!
  Но разгадка была гораздо проще. Не открывая глаз, Сапожник сделал молодецкий выдох, и камера наполнилась запахом застарелого перегара. Поняв, кто перед ним стоит, и зачем пришли, он заплетающимся голосом спросил:
  - А что, ребят, выпить есть?
  Один из вампиров быстро достал из рукава и протянул сидельцу хрустальный темно-красный фиал. Тот обрадовался:
  - О, винцо! - Но открутив пробку, скривился и отбросил сосуд в сторону: - Да я вам что, упырь гребаный? Гребаной кровищи не пью, гребаный принцип.
  Последовать за своими спасителями он согласился с явной неохотой, по дороге наверх грязно ругался на все, что видел и что слышал, а увидев наверху мэтра Франсуа и его ребят, громко расхохотался:
  - Гребаные людишки! Что собрались здесь, дуйте отсюда, пока не сожрали нахрен к хренам свинячьим! Или не, погодь, выпить есть? А то у этих гребаных упырей кроме гребаной кровищи ничего не найдешь толком.
  Вийон пожал плечами и спросил у подошедшей на шум Мортиции:
  - Что, это и есть ваш знаменитый Сапожник? Я где-то понимаю, высокородная госпожа, почему ему дали такое погоняло. То есть прозвище... - Он сделал паузу и поправился: - Хотя в его случае, скорее, все-таки погоняло. Можно его как-то утихомирить? А то сейчас на шум сюда сбежится вся королевская стража. Впрочем, кажется, я знаю неплохой способ.
  И подойдя к продолжающему бушевать арестанту, он протянул тому фляжку из своего рюкзака. Прильнув к сосуду и сделав такой глоток, что даже окружающие разбойники одобрительно крякнули, Сапожник довольно икнул и хлопнул Остряка по спине:
  - А ты ниче так парняга, хоть и из людей. - Тут он осекся, заметив Мортицию: - Это вы, княгиня? Тысячу лет не видел вас. Да и тогда только мельком... Но все это время мечтал снова увидеться и п-познакомиться.
  Видно было, что прямая речь без ругани дается ему с трудом, но он предпринимает героические попытки сдержаться:
  - За вами, к-княгиня, хоть на костер, хоть на водяное колесо. П-приказывайте!
  - Вы пьяны! Вы мне отвратительны, колдун. И вот уже двести лет как нет никакой княгини, а есть просто ведьма Мортиция. Впрочем, этот разговор мы продолжим, когда ты протрезвеешь, кретин. Уходим отсюда, живо, тихо!
  Но уходить тихо было поздно. Со всех сторон слышались крики: - Тревога! К оружию! - и слышался тяжелый топот стражи. Все-таки Венсен все еще был королевской резиденцией. Мортиция резко скомандовала своим:
  - Упырям на взлет, остальным через подземелье.
  Вийон резко свистнул, заставляя разбойников отвлечься от обшаривания изуродованных обескровленных трупов:
  - Шухер, братва! Обрывемся, я их приложу.
  И быстро подрезав с пояса у пробегавшего колдуна мешочек с порошком, бросился навстречу нападавшим:
  - Ну чо, вохра, гаситесь! Ща всех на раз мочкану, гады.
  Конечно, он блефовал - хотел только поставить дымовую завесу, чтобы удобнее было уходить, но в спешке и от недостаточной еще подготовки в колдовских делах перепутал порошки. Мешок с белым кружком - столб дыма. А мешок с красным треугольником вызвал взрыв, раскидавший стражей. Дверь подземного хода захлопнулась, и ее завалило остатками караульного помещения. Последнее, что увидел Франс - это упырь, подхвативший на лету склонившуюся над ним Мортицию.
  
  Очнулся он в камере без окон - и, как ему сначала показалось, без дверей. Но двери там были - устроенные прямо в каменной кладке. И были, видимо, окна - или хотя бы просто мельчайшие отверстия, через которые за ним следили. Потому что стоило Остряку чуть-чуть приподняться, мотая головой и пытаясь сосредоточиться, как часть стены отъехала в сторону, и в проеме показался высокий седой человек в черном плаще с белым подкладом.
  Подойдя к пытающемуся сесть Вийону, он громко обратился к поэту и разбойнику:
  - Кавалер де Лож де Монкорбье...
  Перебив его, Франс сделал вид, что затравленно озирается:
  - Где?
  - Что где? - недовольно и резко бросил черно-белый.
  - Ну, где этот благородный господин, начальник?
  - Перестаньте паясничать, де Лож. Я - Главный Инквизитор Франции и Наварры, Жером де Монпелье. Вам лучше рассказать мне все, что вы знаете о ведьме, именующей себя Мортицией Лебенфра, и о побеге заключенного без имени из Венсенского замка. В противном случае святая инквизиция оставляет за собой право применить к вам...
  Вийон не дал ему договорить:
  - Да где ж ты так на пушку-то научился брать, начальник? У меня жбан трещит, гужевались вчера...
  - Ближе к делу, де Лож. Отвечайте на вопросы, пока спрашивают по-хорошему. Вас видели в ее обществе, и не отпирайтесь. Вспоминайте: молодая женщина, рыжеволосая, стройная, греческий профиль. Особая примета - глаза раскосые, как у азиатов. Что, скажете, не видели?
  - Да не при базаре я, начальник. Гужуюсь как-то у Левена, тут ко мне гагара подваливает: первый раз в Парижопинске, гдечо попалить, какие типа ништяки есть. Слово за слово, хреном по столу, ей до Булыни причухало. Бобов отсыпала, я и подписался. Вот и весь базар. А за Деложей, за Мортиций, за ведьм - это я не в курсах.
  - Вы понимаете, что он сейчас сказал? - де Монпелье обратился ко второму инквизитору в таком же, как у него, черно-белом балахоне (странные, непроницаемо-темные стекла закрывают глаза), тихо и незаметно оказавшемуся в камере. - Лично я: ничего не понял.
  - Де Лож, де Лож... - укоризненно протянул второй инквизитор. - Ведь вы дворянин, магистр искусств! А выражаетесь, как какой-нибудь бродяга с большой дороги.
  - Я не бродяга, я вор! - гордо приосанился мэтр Франсуа. - А мессира кавалера, о котором вы изволите толковать, начальник, еще десять лет назад в нелепой уличной драке зарезал ваш товарищ по ордену, сумасшедший монах отец Филлип. Помните такого? Не знаю как вы, но вот ваш папенька, господин Жером, точно помнит.
  Не давая Франсу перехватить инициативу, второй инквизитор вкрадчиво поинтересовался:
  - Ну, а в Венсенском замке вы тоже на вечернем променаде оказались? Показывали дамочкам достопримечательности королевского дворца, не иначе?
  - Да хорош прикалывать, начальник, - хмуро процедил Вийон. - Тут вы меня конкретно побрили, чотам. Думал подрезать чего путевого, а вона как зазехерил. Но это пусть меня мусора колют!
  И как будто в ответ на последнюю реплику откуда-то снизу приглушенно раздалось:
  - Именем короля! Дорогу прево и виконту Парижскому, кавалеру д"Эстутвилю. Именем короля!
  Инквизиторы молча переглянулись. Рука де Монпелье метнулась к поясу, второй перехватил ее и медленно покачал головой. Каменная дверь отъехала в сторону, и на пороге появился старый знакомец и главный официальный недруг Франса Остряка, начальник королевской стражи и королевских жандармов Робер д"Эстутвиль.
  
  
  В ходе короткой перепалки выяснилось, что подтвержденных претензий к кавалеру де Лож де Монкорбье, именующему себя Франсуа Вийоном, именуемому так же Франсом Остряком, у отцов-инквизиторов пока что нет, и интересует он их исключительно как свидетель. А вот у королевской стражи, наоборот, к обозначенному Вийону длиннейший список обвинений - и последняя его выходка с проникновением в королевский дворец переполнила чашу терпения. И плачет по нему веревка на городской площади, и ждет-не дождется его дыба в застенках королевской тюрьмы.
  - Что ж, так тому и быть, - меланхолично пробормотал Вийон, поправляя кружевной воротник. - Значит, этой шее скоро предстоит узнать, сколько грехов висит на этой заднице. - И он одернул камзол. - Твоя взяла, начальник.
  В закрытом экипаже противники долго молча сидели друг напротив друга. Наконец, прево тяжело вздохнул и спросил:
  - Ну куда же тебя все время заносит, Франс? Мало тебе того, что рано или поздно болтаться тебе в петле, несмотря на все уловки и отмазки? На костер захотел? Этим ведь на лапу не дашь, и по амнистии от них не выйдешь.
  - Дружище Робер... - Разбойник тяжело вздохнул и через зарешеченное окно посмотрел на весело бегущие вдаль парижские предместья. - У меня к этим собакам давний счет, ты знаешь. Сначала этот Филипп Сермуаз, который чуть не продырявил меня из-за угла, и за которого я схлопотал первый срок.
  - Но ведь тебя полностью оправдали! Ты не представляешь, чего мне это стоило.
  - Представляю, Робер, представляю. Но что толку? Суд да дело, я был вынужден скрываться, а голод не тетка, и норов в карман не положишь. Но это все в прошлом. Ты Волка помнишь?
  - Анри? Того, который с тобой...
  - Его. На днях голубь прилетел из Ахена: его сожгли. А ни забывать, ни прощать я не умею.
  - Ну что ж, друг. Тогда больше я тебе помочь не смогу. В дела святого престола мне не вмешаться. С Богом, друг! Удачи. Прощай.
  - Прощай, дружище. Супруге привет.
  - Обязательно. - И полоснув по связывавшим Вийона веревкам острейшим стилетом, изменившимся голосом прево закричал: - Остановить экипаж! Разбойник сбегает! Тревога!!
  Остряк же не медля, плечом растворил дверь и прямо на ходу выпрыгнул в ближайший овраг.
  
  Прошло несколько месяцев. Поздняя осень обрывала последнюю листву с чахлых деревцов на парижских улицах, гнала всклокоченные, металлически-темные воды Сены извечной дорогой в Атлантику.
  За это время орден Черной Звезды разросся и окреп. Совместно в ребятами Вийона, были проведены операции в Париже, Тулузе, Дрездене и Лондоне. Ордену доставались артефакты из спецхранов инквизиции и книги из потайных библиотек, а братве - драгоценности и деньги. Тела папских гвардейцев, стражников, да и самих инквизиторов тоже не пропадали: они шли на усиление оборотней и вампиров.
  Сапожник, вечный школяр и неудачник, пьяница и матерщинник, действительно придумал как извлекать золото. Но поскольку в момент озарения он был мертвецки пьян, то помнил методику только в общих чертах, и добытое им золото вело себя крайне своенравно: норовило испариться без следа. Или, еще хуже, превратиться в какую-нибудь неописуемую гнусь.
  Впрочем, чтобы дурить лохов, другого было и не надо.
  На этой почве, на почве поэзии, а так же на почве совместной страсти к Мортиции Сапожник и Франсуа очень сдружились. Они вместе пили, вместе ходили на дело, вместе склонялись над старинными свитками и пыльными томами, пытаясь воплотить в жизнь новую идею сумасшедшего чародея: создать человека из подручных материалов.
  Не голема, с этим-то как раз никаких проблем не было уже давно - а именно человека. Как выражались древние, гомункулюса.
  С жаром они доказывали орденскому капитулу, какие выгоды можно получить, создав армию разумных, послушных и расторопных мальчиков-с-пальчик. Мэтр Вийон тратил на исследования почти всю свою долю в добыче, ирландец залезал в долги, и только поразительное везение в азартных играх спасало его от того, чтобы всплыть как-нибудь ясным осенним утром в Сене брюхом кверху.
  Ведьма же, казалось, прожила за эти месяцы целую жизнь: в уголках раскосых синих глаз притаились морщины, высокий властный голос стал слегка хрипеть. Сначала она благоволила Остряку, потом переключила все свое внимание на темноволосого колдуна, который на радостях стал меньше пить и почти перестал грязно ругаться. Его ругань стала чистой и почти благопристойной.
  Конечно, не обходилось между друзьями и без скандалов, без мордобоя и попыток поножовщины. Но будучи при этом сильно пьяными, они физически не могли нанести друг другу большого ущерба, а проспавшись - мирились, погружались в книги или в орденские дела.
  Дела же орденские ближе к зиме резко пошатнулись.
  Главный Инквизитор Гюи де Монпелье, поклялся, что если его сын Жером не справится с этой напастью, то он сам прибудет в Париж - и если потребуется лично сожжет всю столицу Франции. На протест короля Луи из Рима ответили, что неплохо бы разобраться в своих внутренних делах и пригрозили отлучением.
  Но главное не это.
  Главная беда была в том, что с какого-то времени череда успехов и удач наглухо пресеклась, и с последними листьями, с последними теплыми осенними днями ушла от ордена и светлая полоса.
  Операции проваливались одна за другой, на явках и в секретных схронах появлялись люди в черно-белом облачении - а с ними и стража, вооруженная кроме мечей и копий колдовскими амулетами.
  Против ордена велась четко выверенная, планомерная война.
  И чтобы спланировать эту войну и переломить эту череду неудач, капитул объявил об общем собрании всех членов ордена на том же месте, где он был учрежден, у старинного капища на лысом холме в Булонском лесу.
  
  На этот раз собравшихся было намного больше - и все спорили, кричали, пытались выяснять отношения и сваливать друг на друга вину. Мортиция молча слушала, как с огромного белого камня, где она когда-то с такой торжественностью объявила о создании ордена, слышатся взаимные обвинения и упреки.
  Делались самые разные предположения: мол, инквизиция захватила или активировала какой-то сверхмощный артефакт, который позволяет ей следить за всеми действиями нечисти. Мол, инквизиция вывела специальную породу собак, которые не боятся нежить и чувствуют ее на огромном расстоянии. Мол, из-за кретинизма оборотней (заносчивости чародеев, медлительности некромантов, кровожадности вампиров) и только из-за этого проваливаются все тщательно подготовленные операции. Началось несколько потасовок.
  Сапожник бушевал громче всех, но ничего путного так и не сказал. Мортиция прошептала на ухо Вийону: - Что я наделала? Я пыталась возродить старое - и я его возродила. На свою голову. Теперь даже инквизиция не нужна: они сами перебьют друг друга, а попы будут танцевать данс макабр на наших костях. Что я наделала?
  Франс неопределенно хмыкнул, резко пожал ей руку и бесцеремонно сбросил с камня разошедшегося не в меру упыря. Тот попытался протестовать, но Сапожник крепко прижал его к земле, а вступиться никто не решился.
  Остряк начал речь:
  - Благородные господа! Я всего лишь человек, и я не использую всяких боевых артефактов и магических штук. Но я часто знаю больше вашего благодаря голубиной почте и дымовому телеграфу. А самое главное - благодаря тем связям, которые мне дают сила и деньги. Про наши, уж извините за такой базар, гнилые дела - я скажу только одно. А вам не кажется, милостивые господа, что у нас завелся стукачок?
  И спрыгнул с камня. Поднялся невообразимый гвалт - но уже не споров и препирательств, а возмущения и ярости:
  - Кто?
  - Смерть предателю!
  - Кол в сердце за измену!
  - Развоплотить ренегатов!
  Вийон повернулся к побледневшей Мортиции:
  - Что ж, моя прекрасная госпожа. Единство в ордене восстановлено. Не могу поручиться, что надолго - но на какое-то время. Теперь главное - быстро найти предателя.
  Ничего не ответив, ведьма крутнулась на месте и растворилась в темно-синей ночи.
  
  Зима понемногу вступала в свои права. Холодный ветер до костей продирал сквозь теплые, отороченные мехом плащи. Чтобы немного согреться - и для куражу перед вечерним делом - приятели заглянули на огонек в небольшую харчевню на левом берегу. Дело предстояло жаркое: из подвалов Лувра выкрасть три чудесной величины рубина. По легенде, эти рубины несли в себе отблески самого адского огня. И только посвященные ордена знали, что легенда не лжет.
  Но Лувр - это даже не Венсен. Чтобы проникнуть туда, нужно совместить и воровскую сноровку, и колдовство. Сапожник как раз втолковывал Франсу, как он с помощью заклинания может на полчаса, не больше, заморозить человек пять-шесть - и как можно незаметно проскользнуть под это дело во внутренние покои, когда Вийон ткнул его локтем в бок и глазами молча показал в темный угол харчевни. Привыкший понимать друга с полуслова и полужеста, колдун уставился туда. Потом протер глаза, посмотрел еще раз. Потом, не говоря ни слова, молча кивнул Остряку на выход.
  Идя в сторону Сены и не замечая уже пронизывающего, бушующего ветра, они молчали. Первым заговорил ирландец:
  - Ты видел то же, что и я?
  - Еще бы, - мрачно ответил француз. - С чего бы я стал тебе показывать?
  - И этот гребаный черно-белый тип с гребаными темными стеклами на глазах...
  - Не просто инквизитор, большая шишка у них. Я узнал его, он допрашивал меня тогда, в Тампле, вместе с Монпелье.
  - Но она, она-то!
  - Да, не думал я, что все так закончится, дружище.
  - Гребаный свет, гребаный орден, гребаная инквизиция!
  - Я тоже так думаю, друг мой. Но для нас сейчас я не вижу другого выхода.
  - Гребаный мир, гребаная жизнь, гребаная-перегребаная гребучая подлянка-жизнь!
  - Абсолютно так. Но и у нашего братства, и у вашего на этот случай только один закон. Смерть. С учетом ее имени - и того, кем она была - символично, правда?
  - Гребаный лягушатник, ты еще поумничай со своими гребаными символами! Я сам это сделаю, я все сделаю сам, это наше гребаное дело, ты понимаешь?
  - Не кипишуй, братуха. Я так считаю, мы должны вместе сделать это - ты и я. Но не сейчас, мы можем спалиться. Поэтому пойдем-ка лучше выпьем, дружище. Глядишь, легче станет.
  - А гребаное задание?
  - А смысл?
  
  
  На следующую ночь все было кончено. Двое друзей - один со стилетом, другой с магическим жезлом - подстерегли свою бывшую возлюбленную, изменницу Мортицию на пустыре за городскими воротами. Послушник в бенедиктинской рясе, выглянув из-за угла, ойкнул и резко дал тягу в город.
  Мрачно посмотрев на тело молодой ведьмы, понемногу тающее в сизой предутренней мгле, Вийон процедил:
  - Ordo Benedictina est non penis canina. <лат., искаж., вульг. - бенедиктинский орден - это не хрен собачий > Не могу сказать того же про доминиканцев.
  Сапожник минуту соображал, потом мрачно хохотнул:
  - Значит, гребаные доминиканцы - это они собачьи и есть, да?
  - Примерно это я и хотел сказать, дружище. И кстати - по-моему, у нас гости.
  Стена у городских ворот покрылась какой-то мутью, потом исчезла - на ее месте сверкнула вспышка ослепительно-белого света. Когда двое друзей смогли снова что-то различать, они увидели старика в черно-белом орденском одеянии, склонившегося над почти растворившимся в утренней дымке телом.
  - Слишком поздно, - прошептал он. - Слишком поздно, - и поднял голову.
  Вийон немедленно узнал таинственного инквизитора - хотя уже и без темных стекол на глазах, а Сапожник - вчерашнего "знакомца" из случайной придорожной харчевни.
  - Поговорим? - спросил он усталым хриплым голосом.
  И прежде, чем Вийон успел что-то ответить, его друг заорал:
  - Не о чем нам разговаривать, собака ты бешеная, гад, урою щас нахрен! - и бросился на инквизитора.
  Франс хотел помочь приятелю, но тот, процедив: - Нет уж, это наш бой! - бросил заклятие стены. Поэту и разбойнику оставалось только через прозрачную преграду наблюдать за схваткой. Впрочем, схватки как таковой не было - все решилось очень быстро.
  Или так просто показалось помраченному горем сознанию поэта Вийона. Он запомнил только несколько моментов.
  Как инквизитор, обороняясь и, видимо, не желая убивать его друга поднял руки в каком-то магическом жесте, откинув капюшон.
  Как округлились глаза Сапожника, а потом наполнились еще большей яростью и болью:
  - Ты?! Мы все ждали тебя, а ты все это время работал на наших врагов, гребаный ренегат. Получи! - и ледяная стрела летит прямо в голову инквизитору. И разлетается на миллион прозрачных осколков.
  - Я. Ты не понимаешь, что происходит, какую борьбу нам нужно вести, чтобы выжить. Она - понимала. Давай поговорим.
  - Не о чем с тобой говорить. Получи! И яркая шаровая молния разлетается миллионом огненных искр, не причинив никакого вреда.
  - Мы должны поддаться, чтобы победить. Уйти, чтобы остаться, ты понимаешь?
  - Нет!!! - и новый жест для смертельного заклинания, которое должно (Вийон только вчера читал о нем в древнем манускрипте) разнести все в пыль на многие мили вокруг.
  Но взрыва не произошло. Инквизитор сделал быстрое движение - и простой белый камень, пущенный умелой рукой, пробил череп тому, кого Франсуа знал как Сапожника, и чьего настоящего имени ему не суждено было узнать.
  
  Тем же днем парижскому прево доложили, что в центре города, у ставки Инквизиции возникли беспорядки, и в массовой спонтанной драке убит главный инквизитор Франции господин Жером де Монпелье. Беспорядки организованы людьми Вийона, а сам он после долгого отсутствия появился, наконец, в своих апартаментах на безымянной Покойницкой улице.
  Неизвестно точно, что творилось в кабинете виконта, и о чем он размышлял в последующие четверть часа - известно только, что когда он вызвал префекта, чтобы отдать приказ об аресте этого опаснейшего бандита, в комнате не оставалось ни одного целого предмета обстановки.
  Сам же мэтр Франсуа, расположившись с бокалом кроваво-красного вина за дубовым столом, заваленным пыльными пергаментами, писал:
  
  Я знаю, кто по-щегольски одет,
  Я знаю, весел кто и кто не в духе,
  Я знаю тьму кромешную и свет,
  Я знаю - у монаха крест на брюхе,
  Я знаю, как трезвонят завирухи,
  Я знаю, врут они, в трубу трубя,
  Я знаю, свахи кто, кто повитухи,
  Я знаю все, но только не себя.
  ...
  Я знаю, как на мед садятся мухи,
  Я знаю смерть, что рыщет, все губя,
  Я знаю книги, истины и слухи,
  Я знаю все, но только не себя.
  <пер. И. Эренбурга>
  
  Закончив эту балладу, он тряхнул головой, сверкнул белозубой улыбкой и потянул к себе следующий пергамент. Макнув перо в чернильницу, он начал писать, насвистывая трогательный, печально-веселый удалой мотив:
  
  Прибыл в Парижопинск некромантский орден:
  В честь звезды, чернеющей во мгле;
  И вели тот орден злые псы господни,
  Что с крестами бродят по земле.
  
  Услышав, как снизу колотят в дверь: - Именем короля! - он и не попытался спастись. Полностью уйдя в текст, отдавшись ритму мелодии, он писал. Писал, и не слышал, как дубовая дверь рухнула под тяжелыми ударами алебард, как гремели по лестнице кованые сапоги стражи. И только когда префект положил ему на плечо руку и начал произносить формулу ареста:
  - Франсуа, именующий себя Вийоном, именуемый...
  Только тогда поэт поднял глаза и попросил:
  - Можно, я допишу свое последнее лэ? Архимеду когда-то не дали закончить задачу... Но может быть, мне повезет больше, милостивые господа?
  Префект махнул рукой, и Франс вновь заскользил пером по бумаге.
  Потом сложил пергамент в четыре раза и быстро запечатал воском:
  - Последняя просьба, господин префект. Передайте этот пергамент господину прево в собственные руки. А я - я отдаюсь в руки доблестной королевской стражи.
  
  О мэтре Франсуа Вийоне: поэте, бродяге, разбойнике и школяре, неукротимом и неугомонном, сложено много легенд. Говорят, что ни одна темница не могла удержать его в своих стенах. Говорят, его красноречие так влияло на судей, что даже при неопровержимых уликах они выносили оправдательные приговоры. Говорят даже, что он был личным другом короля.
  А еще говорят, что когда ничто уже не могло помочь ему вырваться на свободу - обвинение в убийстве инквизитора было слишком тяжелым, а стены Тампля крепки и высоки - тогда якобы всадник на восьминогой кобыле вломился в камеру и утащил его за собой. Не то на небо, не то прямиком в ад.
  Но конечно же, стражники были просто пьяны, и у них двоилось в глазах. И тем более не могли они отличить жеребца от кобылы.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"