Все события и персонажи являютсявымышленными, совпадения сдействительностью случайны.
На осень 1996 года в Забываевской области были назначены выборы губернатора. Местные политологи, коих насчитывалось целых пять штук, еще до выборов выдали прогноз, что главными претендентами на губернаторское кресло будут действующий глава областной администрации Викентий Александрович Гусятников и депутат Госмудрости (нижней палаты парламента) Лаврентий Силыч Балаболкин, при этом победа единодушно отдавалась Гусятникову. Эти предсказания сбылись, но лишь отчасти. Вообще, прогнозировать поведение забываевских обывателей - занятие чрезвычайно неблагодарное: они и сами нечасто знают, чего хотят, тем более, в таком экзотическом для них занятии, как выборы.
Губернский город Забываев получил свое название в тридцатые годы двадцатого века - в честь коммунистического деятеля Митрофана Забываева, убитого, по официальной версии, врагами народа, а по неофициальной - авторами официальной версии. До этого поселение именовалось Катаваловом: город славился своими валенками, а их производителей на местном диалекте называли катавалами.
С началом "перестройки" по поводу названия города завязалась дискуссия, которая, то затихая, то вновь набирая обороты, продолжалась и через много лет после своего начала. "Катаваловцы" периодически проводили пикеты на площади перед зданием обладминистрации и призывали "вернуть городу его историческое название". Твердокаменные коммунисты ("забываевцы") в ответ на это являлись на площадь с красными флагами и огромным транспарантом "Сохраним память о великом сыне ленинской партии!" Словесные баталии всегда заканчивались в пользу "забываевцев", которые забивали своих соперников и числом, и напором.
- Вернем нашему городу его историческое имя! Не хотим быть забываевцами, забывшими все на свете, Иванами, не помнящими родства! - кричали "катаваловцы".
- А мы не хотим жить в Катавалове! Не хотим, чтобы нас обзывали серыми валенками! - отвечали "забываевцы".
- Забываев - это не настоящая фамилия! Это кличка - как у собаки!
- Сам ты собака бородатая! Товарищ Забываев - трибун революции!
- Его настоящая фамилия - Кривокорытов!
- Не Кривокорытов, а Гольдштейн!
- Какой еще, на хрен, Гольдштейн?! Он из деревни Кривокорытовки - там отродясь евреев не бывало. Какой еврей в такую глухомань попрется - они же не дураки!
- А один был - ссыльный. Полтора года жил в Кривокорытовке...
- Сам ты еврей! И рожа у тебя португальская!
Страсти накалялись. В конце концов коммунистические старухи - передовой и самый агрессивный отряд "забываевцев" - цепью устремлялись в атаку, пытаясь огреть супротивников древками красных знамен. Тут вмешивался ОМОН, и дискуссия прекращалась - до следующей встречи.
Большинству же обывателей на все эти страсти было наплевать. "Хоть так город назови, хоть этак, - рассуждали они, - колбаса дешевле не станет".
И при царе, и при коммунистах губернских начальников в Катавалов - Забываев привозили из других краев. За всю историю города здесь не было ни одного местного губернатора или первого секретаря. Да и при "демократах" главой области назначили бывшего второго секретаря обкома Гусятникова, переведенного в Забываев из Ульяновска незадолго до краха КПСС. И вот - впервые в истории! - московские власти разрешили забываевцам самим избрать себе начальника.
Пребывавший у власти губернский голова Викентий Александрович Гусятников, по кличке Гусь, был потомственным партократом (сам себя он называл "функционёром") и в советские времена успешно делал карьеру. Новоявленных "демократов" Гусятников люто ненавидел и поначалу всячески поносил, однако, почуяв, что КПСС с ужасающей быстротой теряет силу, перебежал в противоположный лагерь, за что был щедро вознагражден: пришедший к власти Верховный Правитель (сокращенно - Верхоправ, в народе - Вертопрах), который и сам происходил из "функционёров", назначил его главой областной администрации. В губернаторском кресле Викентий Александрович просидел пять лет, и это ему очень понравилось. Когда наверху решили, что для полноты демократии губернских начальников нужно не назначать, а избирать, это, конечно, не обрадовало Гусятникова, но и не сильно огорчило: он был уверен, что без труда победит.
Незадолго до этого, в июне, в стране прошли другие выборы - самого Верховного Правителя. В его канцелярии Гусятникову поставили условие: "Обеспечишь в своей губернии победу - поддержим на выборах". И Гусятников старался! Он разогнал всех подчиненных по городам и селам, а сам взялся за глав районов - каждого вызывал к себе и говорил: "Проиграет у тебя Верховный Правитель - выгоню к чертовой матери!" Доверенный человечек регулярно возил в столицу чемоданы с деньгами - Верхоправу на выборы (говорят, курьер потом очень жалел, что не присвоил хотя бы один чемоданчик: "Все равно там деньги никто не считал!"). В итоге в Забываевской губернии, как и во всей стране, победил действующий Верховный Правитель. В благодарность за рвение он наградил Гусятникова медалью. То есть, наградили Викентия Александровича, конечно, не за выборы - за это награждать не принято, - а "за успехи в развитии сельского хозяйства". В чем именно выражались эти успехи, не сообщалось. Председатели колхозов, читая газеты с указом о награждении губернатора, дружно плевались: "Какие, к черту, успехи! Надо писать не "за успехи в развитии", а "за успехи в развале". Всю скотину давно съели, поля зарастают, старая техника сломалась, а на новую денег нет". Однако Гусятников этого не слышал и был на вершине блаженства. Будущее казалось ему не просто светлым, а безоблачным. Он уже видел себя победившим на выборах губернатором, затем - министром, а там, глядишь, и ... Однако вскоре Верхоправ ушел в сверхмарафонский запой, начальник его канцелярии - в отпуск, и остался Викентий Александрович один на один со своей медалью. Да еще с полутора миллионами обозленных забываевцев, которым снова, как это было до выборов, перестали платить зарплаты и пенсии.
Гусятников кинулся в столицу просить денег, но ему отказали: "Казна пуста, все финансы ушли на выборы!" Напрасно он и еще полтора десятка губернаторов, у которых тоже на носу были выборы, стращали столичных чиновников: "Не дадите денег - к власти в губерниях придут коммунисты!" - приближенные Верхоправа лишь ухмылялись в ответ: судьба губернских начальников их ничуть не интересовала.
Правда, один из царедворцев все же обнадежил Гусятникова: "Наймешь нашу команду имиджмейкеров - поможем" - и дал номер телефона директора имиджмейкерской фирмы. Тот при встрече назвал такую сумму, что у забываевского губернатора глаза вылезли из орбит. Но выбора не было. Гусятников понимал, что часть денег, заплаченных им имиджмейкерской конторе, перекочует в карманы канцеляристов Верхоправа, и это отчасти утешало: помогут, помогут... И вскоре сонный Забываев заполонила шумная орда столичных имиджмейкеров (на их собственном жаргоне - "мордоделов").
Главным соперником Гусятникова считался Лаврентий Силыч Балаболкин. Это был хорошо сохранившийся болтун, ростом и упитанностью выше среднего, с зычным голосом и прядью волос, свисавшей над низким лбом. Ходили слухи, что Лаврентием его назвали в честь Берии, что, судя по возрасту Балаболкина, было вполне возможно. К губернаторским выборам Лаврентию Силычу было уже под шестьдесят, однако он отличался чрезвычайной активностью, напористостью, уверенностью в себе и своем умении запудрить мозги кому угодно.
В советские времена Балаболкин служил лектором обкома КПСС и, разъезжая по городам и весям, языком строил коммунизм, в связи с чем считал себя лучшим оратором Забываева и его окрестностей. Правда, при этом говорил "ложить" вместо "класть", Жака Ширака называл Жаном, Дейла Карнеги - Дейлой Карнегой, а Бебеля путал с Бабелем, однако на фоне других забываевских начальников, которые не могли связать двух слов и складно изъяснялись только матом, Балаболкин и впрямь казался Цицероном. Публику он предпочитал попроще - главным образом, доярок и пенсионеров. Интеллигенция над ним смеялась, отчего Лаврентий Силыч ненавидел ее всеми фибрами души (или того, что ее заменяет у партийных фунционеров).
В свое время Балаболкин окончил академию при ЦК КПСС, откуда вышел кандидатом экономических наук. Тему своей диссертации Лаврентий Силыч хранил в глубочайшей тайне, и когда его спрашивали, чему посвящена его научная работа, начинал пространно объяснять, что уже в годы застоя он пропагандировал основы рыночной экономики. На самом деле диссертация Балаболкина называлась "О руководящей роли КПСС в повышении плодородия полей Ухорезовского района Забываевской области путем внесения органических удобрений в период развитого социализма". Проще говоря, исследование Балаболкина посвящалось тому, как ухорезовские коммунисты руководили колхозниками, вывозившими навоз на родные просторы. Двусмысленность темы балаболкинской диссертации была постоянным предметом насмешек однокурсников: "Не поймешь, что у Лаврушки в говне - то ли поля, то ли развитой социализм". Но публично сказать об этом, разумеется, никто не решался. Балаболкин благополучно прошел курс партийных наук, защитил диссертацию и был направлен на работу в Смурновскую область на должность заведующего отделом пропаганды обкома КПСС. Однако там он вскоре на чем-то погорел и был переведен в Забываев на скромную должность лектора обкома.
На современной политической панели Балаболкин появился в девяносто третьем году, когда власти страны спешно проводили выборы в новый парламент - взамен прежнего, расстрелянного по приказу Верховного Правителя. Выборы проводились в две палаты - верхнюю (Совет Республики) и нижнюю (Государственную Мудрость). Балаболкин проявил, как он потом хвастался в узком кругу, политическую смекалку: выдвинулся в верхнюю палату - и не прогадал. Весь же катаваловский политический бомонд, напротив, устремился в нижнюю: на территории Забываевской губернии было целых два одномандатных округа по выборам в Госмудрость, а округ по выборам в Совет Республики всего один - вся губерния. Правда, он был двухмандатным: победителями признавались кандидаты, занявшие два первых места. Чтобы выдвинуться, нужно было собрать подписи - один процент от числа избирателей, а их во всей губернии, естественно, было вдвое больше, чем в половине. Времени же катастрофически не хватало, выборы проводились в крайней спешке: властям нужно было продемонстрировать мировому сообществу, что и у нас все как в цивилизованном мире - не людоеды же, понимаешь... Боязнь не собрать подписи и оттолкнула забываевских политических деятелей от выборов в верхнюю палату. По этой причине выборы в Совет Республики в губернии чуть было не сорвались: не хватало кандидатов. Первым выдвинулся Гусятников: ясное дело, не идти же губернатору в нижнюю палату. Следом заявился Балаболкин. А дальше - тишина...
Неумолимо приближался день, когда выдвижение должно было закончиться, а кандидатов оставалось всего два, тогда как по закону требовалось не меньше трех: должна же быть какая-никакая конкуренция. Пришлось губернским властям бросить клич: "Третьим будешь?!" Но и это не помогло, желающих не прибавилось. В конце концов с огромным трудом гусятниковские эмиссары уговорили одного бывшего комсомольского вождя уездного масштаба - ему пообещали собрать подписи и намекнули, что помогут при подсчете голосов. И действительно, подписи на Гусятникова и комсомольца собирали одни и те же люди - в основном мелкие чиновники областной и районных администраций, а также их домочадцы (чтобы папу или маму не выгнали со службы). Заставлять подчиненных заниматься сбором подписей, к тому же в рабочее время, закон, разумеется, запрещал, но кто мог воспротивиться губернатору, да еще такому великому, каковым он себя совершенно искренне почитал...
На Балаболкина подписи собирали престарелые коммунисты - как у них водится, бесплатно, "за идею". Брака в его подписных листах обнаружили очень много, и избирательная комиссия даже хотела отказать Балаболкину в регистрации, но тут за него, как ни странно, вступился...сам губернатор (к слову, у него и комсомольца брака в подписях было не меньше, но избирательная комиссия этого почему-то не заметила). Сделал он это, разумеется, не из симпатии к Балаболкину, а все потому, что кандидатов не могло быть меньше трех. Снимут Балаболкина - выборы не состоятся. Значит, не быть Гусятникову членом верхней палаты. А очень хотелось! И Гусятников приказал оставить Балаболкина в списке. Как он потом жалел об этом! Но это будет потом. А на тех выборах Балаболкина зарегистрировали, и он занял второе место. Комсомолец набрал, по выражению одного члена избиркома, "ноль целых, хрен десятых" и стал третьим. Первым, естественно, был Гусятников, великий и мудрый - теперь он еще больше в этом уверился. Но то была пиррова победа.
Однако вернемся к губернаторским выборам. Всякие выборы начинаются с выдвижения кандидатур. Первым выдвинулся Гусятников, следом за ним - Балаболкин, чуть позже - председатель колхоза "Гигант", руководитель региональной партии истинных крестьян Афанасий Давилов и директор крупного оборонного завода "Мехмаш" Евгений Швецов. Неожиданно для всех к ним присоединился пятый кандидат - фермер Федор Османский. Больше желающих возглавить Забываевскую область не нашлось.
Сколько москвичей приехало в Забываев, не знал точно и сам Гусятников. Первыми прибыли разведчики - Сема и Сева, а вслед за ними потянулась неисчислимая орда политологов, политтехнологов, имиджмейкеров, социологов, консультантов, аналитиков, спичрайтеров, журналистов, визажистов, юристов, психологов, охранников, секретарш, курьеров... Обалдевшие от такого наплыва помощники Гусятникова не успевали размещать гостей, а те все прибывали и прибывали. Быстро заполонили бывшую обкомовскую гостиницу, и тех, кто приехал позже, пришлось расселять по заводским профилакториям, пригородным базам отдыха и даже в редакции "оппозиционной" газеты "Катаваловский обозреватель". И все это полчище жрало, пило, совокуплялось и требовало: "Денег! Денег! Денег!"
Вскоре стали поступать жалобы, что в номерах москвичей все перевернуто вверх тормашками, мебель раскурочена, а пол завален пустыми бутылками, остатками закуски и использованными презервативами. Выборы еще не начались, а Гусятников уже приобрел непреходящую головную боль. Ежедневно ему докладывали: "Вчера два имиджмейкера попали в вытрезвитель... Социолог в ресторане "Забываевские зори" облевал весь вестибюль... Секретарши ходили проверяться в венерологический диспансер..." Через неделю Гусятников не выдержал и позвонил в Москву директору имиджмейкерской конторы: "Слушай, твои спецы меня достали! Приезжай, наводи порядок!" Главный приехал, вздрючил подчиненных, и те притихли - ровно на три дня, до отъезда шефа.
Первым делом, приехав в Забываев, Главный вызвал к себе в номер разведчиков.
- Ну, рассказывайте! Как чувствует себя наш великий кормчий?
- Упивается собственным величием, - ухмыльнулся Сема. - Соперников в упор не видит. Уверен, что народные массы его любят со страшной силой.
- Только сказать стесняются, - добавил Сева.
- Ясно. Мания величия. Это плохо... Кто у него начальник штаба?
- Его заместитель Пожаров. Взяточник.
- Он когда-нибудь занимался выборами?
- Нет, никогда. Сам был депутатом - еще в советские времена, когда один кандидат на одно место.
- Ну что ж, будем брать управление в свои руки. Толку от такого начальника штаба ноль, поэтому его надо чем-нибудь занять, чтоб под ногами не путался. Кто соперники?
- Балаболкин, бывший лектор обкома, - ответил Сема. - Еще выдвинулись директор завода Швецов и председатель колхоза, как его...
- Давилов, - подсказал Сева. - Кроме того, заявился какой-то хрен, фермер. Но он вряд ли соберет подписи.
- Кто самый опасный?
- Конечно, Балаболкин - старый демагог. За Давилова могут более-менее сносно проголосовать в деревне, город его не поддержит. Швецова поддерживают некоторые крупные хозяйственники, широкая публика его не знает.
- Понятно. Будем думать, как понизить рейтинг обкомовского балабола. Какие здесь есть газеты, радиостанции, телеканалы? Если они вообще в этой дыре есть... Слушай, Сева, ты бы сбегал за коньячком.
Сева ушел в магазин, а Главный и Сема продолжили беседу.
- СМИ здесь кое-какие есть, хотя их не слишком много. Есть государственная телерадиокомпания "Голос Забываева". Председатель - Курицын, бывший инструктор сельхозотдела обкома КПСС, кличка Зоотехник - образование у него такое. Профессиональный алкаш. Ничего не решает. Всем заправляет его заместитель по финансам Шнурков - ворюга, клейма ставить негде. Заместитель по телевидению Крендельков - тоже бывший инструктор обкома, работал в отделе пропаганды, сейчас - рьяный демократ. Лижет Гусятникова во все места. Будет делать то, что мы прикажем.
- Кто из этой конторы на нас работает?
- Режиссерша Татьяна Хамоватская, кличка Хама, снимает фильм о Гусятникове "Здесь мой дом". Ярая демократка, раньше рвалась в КПСС, чтобы сделать карьеру, но была отвергнута по причине аморального поведения. Сейчас кричит, что она жертва тоталитарного режима. Говорят, Гусь пообещал ей место Курицына. Другой телевизионщик - Лакеев, кличка Лихо Одноухое, вместе с режиссером Замогильным клепают о Гусятникове хвалебные передачи.
- Он что, в самом деле одноухий, этот Лакеев?
- Да, муж одной из его любовниц ему половину уха оторвал - у него же репутация сексуального гангстера. Но когда Лакеев охмуряет молоденьких девочек, он рассказывает, что пострадал при задержании опасного преступника.
- Я смотрю, одни уроды Гуся пиарят. На хрена они сдались?!
- Ну, наши ребята тоже делаю материалы о Гусятникове. Но он считает, что надо использовать и местные кадры.
- Лучше бы их по другому назначению использовать... Я поговорю с Гусём, чтобы он слишком близко к себе эту шушеру не подпускал, если не хочет провала. Недаром говорят: "Услужливый дурак опаснее врага". Какие еще СМИ здесь присутствуют?
- Есть еще один - частный - телеканал, вещает только на областной центр. Будет поддерживать Гусятникова. Три коммерческие радиостанции, гонят попсу. Тоже хотят дружить с властью, с ними проблем не будет. Газеты - две старые и две новые. Раньше, как и в других областях, были только две газеты - обкома партии и обкома комсомола. "Забываевская искра" так и осталась коммунистической, сейчас в оппозиции к Гусятникову, называет его перевертышем, предателем и другими нехорошими словами. А бывший "Забываевский комсомолец" теперь называется "Эх, раз!" Издание ультра-демократическое, полностью под Гусятниковым.
- А почему название такое?
- Они и сами не знают. Я спрашивал редактора - он отвечает: "Сидели, пили, придумывали для газеты новое название. Когда совсем окосели, кто-то предложил: "Эх, раз!" Ну, и назвали".
- А две другие?
- Это "Катаваловские просторы" и "Катаваловский обозреватель", в народе - "Обзиратель". Обе демократические, потому и "Катаваловские", а не "Забываевские": местные демократы требуют вернуть городу прежнее название и принципиально называют его Катаваловом, а не Забываевом. Первая - газета обладминистрации, и этим все сказано. Вторая - местной демшизы. Газетенка скандальная, поэтому у нее относительно большой тираж. Есть еще районные газеты - под контролем властей, но некоторые редакторы поддерживают коммунистов.
- Расскажи поподробнее про этот "Обзиратель". Скандальная, говоришь, газетенка? Кусает Гусятникова?
- Да, иногда покусывает. Но за деньги они на все готовы. Будут и Гусятникова хвалить, и Балаболкина ругать.
- Кто редактор?
- Инесса Засулич. Это псевдоним. Имя - от Арманд, фамилия - от Веры Засулич. На самом деле ее зовут Машка Мартышкина, но, видимо, вообразила себя великой революционеркой. Не знаю, как насчет Засулич, но на Арманд она точно не тянет: та была дама сексапильная, а эта страшнее атомной войны. Пишет косноязычные обзоры катаваловской экономики. Хочет казаться умнее, чем есть: такое предложение завернет, со множеством придаточных - и обязательно запутается. В результате - сапоги всмятку.
- Что за команда у Балаболкина?
- В штабе у него всего два человека. Аркадий Свиндюков - алкаш, на роже написано. И Варфаломей Портянкин - маленький, бородатый, косоглазый. Раньше, на выборах в Госмудрость, писал пасквили на Балаболкина, а перед губернаторскими выборами пришел каяться - и Балаболкин его простил: все равно у него других сотрудников нет.
- А что у других кандидатов?
- У них штабы еще не сформированы.
- Кто здесь ЛОМы*?
- Ярких личностей нет, есть несколько болтунов, которые на виду еще с коммунистических времен. Все были комсомольскими активистами, потом - партийными работниками, сейчас почти все стали демократами. Например, есть такой Сыроколенных, бывший коммунистический функционер, а теперь глава Катаваловского союза промышленников, инвесторов и торговцев - сокращенно СПИТ, в народе его СПИДом называют. Во все времена был в "партии власти", сейчас тоже.
* ЛОМы - лидеры общественного мнения. (Примечание автора).
Если когда-нибудь власть в Забываеве возьмут представители некоего дикого африканского племени, Сыроколенных первым снимет штаны, вставит в нос кольцо, сделает в нужных местах татуировки, раскрасит физиономию и будет бить в барабан. Был одним из инициаторов выдвижения Швецова, но очень скоро перебежал к Гусятникову. И такова практически вся забываевская "элита".
- Какие есть партии?
- Начнем с коммунистов. Организация достаточно слабая - в такой депрессивной области как Забываевская могла бы быть и посильнее. Но свою порцию голосов коммунисты на выборах получают - не столько благодаря работе местных вождей, сколько по инерции: старшее поколение голосует за коммунистов достаточно активно. Но доминирует в области Либерально-патриотическая партия - она дважды побеждала здесь на выборах в Госмудрость по партийным спискам. Для этой партии характерны постоянные внутренние войны. Довоевались до того, что сейчас местную организацию возглавляет какой-то алконавт из района. Есть отделение партии "Тыква", но оно почти не подает признаков жизни. Есть организация якобы националистического толка, на самом деле совершенно аморфная, - Конгресс российских славян. Руководитель - Андрон Шерхебель, бывший "демократ". Оратор! Начнет говорить - остановить невозможно, понять тоже. Есть зелено-демократическая партия, состоит из одного человека - городской сумасшедшей. Расклеивает по городу листовки, в которых обвиняет коммунистов и почему-то Шерхебеля в падении рождаемости. Есть местечковая партия истинных крестьян, возглавляет ее председатель колхоза "Гигант" Давилов, тот самый, который выдвинулся в губернаторы.
- А что, бывают неистинные крестьяне?
- Давилову задавали этот вопрос. Он ответил: "Это те, кто в колхозе работать не хочет. Только колхозы спасут Россию!" У Портянкина есть какая-то пародия на партию. Ну, и еще с десяток микроскопических организаций - о них и упоминать нет смысла. Вот и весь политический бомонд города Глупова.
- Пехоту для массовки подобрали? Если будем проводить пикеты, не ставить же чиновников с плакатами - у них даже на это мозгов не хватит.
- Приходили два клоуна, Швабрин и Шабашев, предлагали свои услуги. Мы навели справки: эти придурки за копейку кому угодно задницы подставят. Да и другие есть на примете. С пикетами проблем не будет.
Тут вернулся из магазина Сева, и стратеги за бутылкой коньяка продолжили разговор о том, как продать народу светлый облик Викентия Гусятникова.
Чтобы быть зарегистрированным, каждый кандидат должен был представить в областную избирательную комиссию подписи в свою поддержку - один процент от числа избирателей плюс запас на тот случай, если какие-то подписи будут забракованы. В Забываевской губернии насчитывалось около полутора миллионов граждан, обладающим правом голоса, следовательно, один процент составлял пятнадцать тысяч подписей. С учетом запаса нужно было собрать не меньше семнадцати-восемнадцати тысяч - цифра немалая.
Тот, кто придумал эту процедуру - сбор подписей, - сам того не желая (а когда у нас правители всерьез желали чего-нибудь хорошего для народа?!), осчастливил необъятные слои бедствующего населения. Сбор подписей - фантастически редкий случай, когда массы на самом деле получают выгоду от участия в политическом процессе. Потому что за сбор подписей, как правило, платят. В те времена, когда невыплата зарплат и пенсий считалась нормой, возможность подзаработать была особенно желанной для студентов, пенсионеров и безработных.
Впрочем, платят не всегда. Гусятников поначалу пытался собрать подписи силами областных и районных чиновников, как делал это раньше, на выборах в Совет Республики. Но на сей раз дело не пошло (все в этой кампании шло у Викентия Александровича через пень-колоду): чиновники настолько обленились, что не хотели напрягаться даже под угрозой увольнения. Пришлось нанимать сборщиков, тем более, что на этом настаивали москвичи, рассчитывавшие (и сумевшие) положить часть денег, выделенных на сбор подписей, в свои карманы. Давилов запряг своих колхозников, но их силенок оказалось явно недостаточно, пришлось также воспользоваться услугами наемников. На Швецова подписи собирали поддерживавшие его хозяйственники: часть - силами своих подчиненных, часть - за деньги. И только Балаболкин никому не платил - на него работали коммунисты и им сочувствующие.
В общем, на этой стадии у всех все прошло относительно гладко, только из штаба Швецова пропали три тысячи подписей. Срок, отведенный на сбор подписей, подходил к концу, и сторонникам Швецова пришлось потратить немало сил и нервов, чтобы наверстать упущенное, точнее, украденное. К нужному сроку все-таки успели. Грешили на пятого кандидата - Османского, который и не думал собирать подписи, а ходил по штабам и пытался продать свою поддержку, непонятно в чем заключавшуюся.
Бывший сторож пионерского лагеря Федор Османский, по кличке Турок, был известен тем, что провозгласил себя первым катаваловским фермером, хотя в его хозяйстве были только корова, теленок и пяток баранов. Плюс стая бродячих собак, которых добрый сторож прикармливал отходами из лагерной столовой, а потом пускал на шапки.
Когда-то Османский работал инструктором райкома КПСС в одной из южных губерний, но был изгнан из партии за пьянку и аморалку, после чего перебрался в Забываевскую область, на родину жены, и устроился сторожем в один из пригородных пионерских лагерей, где ему дали хижину рядом с лагерем.
Карьеру "фермера" Османский начал в голодные годы "перестройки" - с того, что разослал в редакции всех забываевских СМИ жалобы на местный сельсовет: якобы тот не дает развернуться крестьянину, который готов завалить прилавки мясом и молоком (на самом деле в сельсовете о фермерских устремлениях лагерного сторожа понятия не имели). Одно из писем достигло цели - телевизионщики Лакеев и Замогильный сняли о гонимом фермере фильм, после чего головы упомянутых мастеров культуры украсились шапками из шкур убиенных собак. Став знаменитым, Османский наловчился получать льготные (беспроцентные, а иногда безвозвратные) кредиты и стал давать эти деньги в рост другим фермерам - настоящим, но не столь пробивным. Тем и жил - чем дальше, тем богаче.
Вскоре после переезда в Забываевскую губернию Османский едва не стал героем международного скандала - после того, как чуть было не упоил до смерти никарагуанского революционера, приехавшего в гости к теще. Привезла его в забываевские края сестра жены Османского, московская студентка, вышедшая замуж за однокурсника-никарагуанца, брата одного из вождей тамошних коммунистов. Забываевская область в те времена была наглухо закрыта для иностранцев, но для посланца революционной Никарагуа сделали исключение. На третий день после приезда гостя Османский затащил его к себе и напоил своим фирменным напитком - брагой с дустом, после чего лучшие умы забываевской медицины две недели боролись за жизнь иностранца. Первый секретарь обкома, узнав о случившемся, затребовал виновника к себе и отматерил его от всей секретарской души - так, что от начальственного рыка в соседних домах дребезжали стекла. (Позднее, когда КПСС скоропостижно скончалась, Османский стал рассказывать, что в советские времена подвергался политическим репрессиям). Теща и обе ее дочери уже готовились сесть в тюрьму и, дружно рыдая, хором проклинали "Турка поганого". И только местные алкаши смеялись: "Слабак он, этот хрен заморский!"
К неописуемой радости родни и партийных органов, никарагуанец все-таки оклемался. Прямо из больницы его увезли на вокзал и отправили в Москву. Вскоре революционер уехал к себе домой и больше никогда не приезжал к теще - даже тогда, когда Забывевская губерния стала открытой для иностранцев.
Выборы - это всегда поиск союзников. У Гусятникова с этим проблем не было. Все более-менее значимые фигуры Забываевской области спешили засвидетельствовать свое почтение и заверяли, что их подчиненные ждут не дождутся дня выборов, чтобы дружно проголосовать за уважаемого Викентия Александровича. Пришла с поклоном даже неизвестно откуда взявшаяся нанайская диаспора - в полном составе, в количестве трех человек.
У остальных кандидатов с союзниками было гораздо хуже: Швецова в открытую поддерживало лишь несколько директоров заводов, Давилова - кучка председателей, с которыми он регулярно пил водку и распределял посты в будущем правительстве области. Приходилось заниматься поисками поддержки и Балаболкину. Позднее, на встречах с избирателями, Лаврентий Силыч с пафосом заявлял, что перед выборами к нему явились представители всех политических партий, имеющих свои отделения в Забываевской области, и слезно умоляли его выдвинуть свою кандидатуру на должность губернатора. На самом же деле никто, кроме Портянкина, представлявшего микроскопическую ячейку (он, жена, сын-олигофрен и полдюжины знакомых алкоголиков) некой партии свободного роста, с челобитной не приходил и выдвигаться не просил. А союзники были нужны. И Балаболкин созвал совещание. Портянкин, по обыкновению, опоздал, чем вызвал недовольный взгляд босса. Свиндюков, чтобы выказать рвение, вызвался вести протокол.
- Да зачем, у нас же неофициальное мероприятие... - отмахнулся Балаболкин.
- Для истории, Лаврентий Силыч, для истории,- затараторил Свиндюков. - Вот станете губернатором...
- Ну, ладно,- милостиво согласился Балаболкин.
Свиндюков взял лист бумаги и написал: "Протокол совещания членов штаба по выдвижению в губернаторы Забываевской области Балаболкина Л.С. по вопросу союзников. Присутствовали: Балаболкин Л.С., Свиндюков А.И., Портянкин В." Свиндюков намеренно указал рядом с фамилией Портянкина только одну букву: "Больно жирно этого косоглазого по отчеству величать!"
- Я разговаривал с Генашкой Сикулиным, секретарем обкома коммунистов,- сказал Балаболкин. - Тот обещал, что коммунисты нас поддержат.
- Сикулин - это председатель городской думы? - полюбопытствовал Портянкин. - Про него еще в газете писали, что у его жены шесть магазинов...
- Уже не шесть, а восемь, - поправил Свиндюков. - Вечно ты, Варфоломей, все перевираешь!
- Так какой же он коммунист! Они же против частной собственности...
- Вам-то, люмпенам, какая разница! - одернул своих штабистов Балаболкин. - Генашка - наш человек. Такой же честный, как я! Я его давно знаю, вместе в обкоме работали. А магазины на жену записаны. С Сикулиным я еще раз повстречаюсь, все подробно обговорим. Но надо искать и других союзников. Какие будут предложения?
- Наше региональное отделение партии свободного роста единодушно вас поддержит, Лаврентий Силыч! - подал голос Портянкин. - Все как один будем голосовать за вас, Лаврентий Силыч! И агитировать тоже, Лаврентий Силыч!
- Да ладно, Варфоломей! - ухмыльнулся Балаболкин. - Знаю я твою партию! У тебя на всю область три человека, и те - опойки. Недаром вас называют не партией роста, а партией недоростков. Или недоносков.
- А еще - недоумков, - вставил Свиндюков.
- Я говорю о серьезных союзниках, - продолжил Балаболкин. - Надо их искать!
- Может, к Сыроколенных обратиться, - предложил Свиндюков. - Все-таки бывший коммунист, работал секретарем горкома...
- Этот нам помогать не будет, - отверг предложение Балаболкин. - Он всегда на стороне власти.
- Говорят, он Швецова поддерживает, - вставил Портянкин.
- Уже не поддерживает, - проявил осведомленность Свиндюков. - Перебежал к Гусятникову.
- Ну, что я говорил!
- Вы всегда все очень верно говорите, Лаврентий Силыч! - восхитился Свиндюков.
- Надо Шерхебеля привлечь,- высказал новое предложение Портянкин. - Его демократы знают. А сейчас он забываевскую организацию Конгресса российских славян возглавляет.
- Это КРС, что ли? "Крупный рогатый скот" - так это расшифровывают,- вставил шпильку Свиндюков.
- Ты, Варфоломей, и пойдешь к Шерхебелю, - распорядился Балаболкин. - Какие еще есть предложения?
- С тыквенниками надо бы повстречаться,- высказался Свиндюков. Тыквенниками называли сторонников партии "Тыква", что расшифровывалось как "Тыблинский, Квакин, Абакумов" - по фамилиям основателей. - На прошлых выборах в Госмудрость они в нашей области по партийным спискам три процента набрали.
- Три процента - ерунда! - возразил Портянкин.
- Нет, Варфоломей, не ерунда! - осадил его Балаболкин. - Тут три процента, да там - пять... С тыквенниками надо договариваться. Поручаю это тебе, Аркадий Иванович.
- Будет исполнено, Лаврентий Силыч!
- За кого в нашей области лучше всех голосуют? - задал новый вопрос Балаболкин.
Ответ знали все, в том числе и сам Лаврентий Силыч. Дважды на выборах депутатов Госмудра по партийным спискам в Забываевской губернии побеждала Либерально-патриотическая партия (ЛППР). Но ни Портянкин, ни Свиндюков не осмеливались произнести это крамольное слово из четырех букв. Как в доме повешенного не говорят о веревке, так в окружении Балаболкина любое упоминание об ЛППР считалось верхом непристойности. Если же обойтись без такого упоминания было нельзя, то говорили "эти гады" или "эти сволочи" - и было понятно, о ком речь.
Вождем Либерально-патриотической партии был русский националист еврейского происхождения Африкан Моисеевич Зажирельский, в прошлом заведующий одной из московских овощных баз. Когда Зажирельскому намекали, что фамилия у него несколько странная для русского националиста, он, нимало не смущаясь, отвечал лающим голосом: "Да русский я, русский! У меня исконно русское имя - Африкан! Моя мать чисто русская - девичья фамилия Кутявина. И отец русский. Он был адвокатом, а у них других фамилий не бывает!" От фамилии вождя пошло и неформальное название либерал-патриотов - жирнюки.
Забываевское отделение ЛППР до недавнего времени возглавлял тридцатилетний Григорий Пидколодный, бывший завхоз интерната для умственно отсталых детей, прошедший на последних выборах в Государственную Мудрость по списку ЛППР. Говорили, что он даже собирался баллотироваться в губернаторы, но незадолго до выборов в стане забываевских либерал-патриотов вспыхнул финансовый скандал: однопартийцы из враждебной Пидколодному группировки обвинили его в краже денег, выделенных Зажирельским на выборы в Госмудрость, и завалили вождя и центральный аппарат партии гневными письмами с требованиями отставки Пидколодного. Выдержав паузу, Зажирельский внял голосу партийных масс и снял Пидколодного с поста председателя забываевской областной партийной организации, заявив при этом, что тот никогда больше не будет баллотироваться от ЛППР. В отместку Пидколодный вышел из госмудровской фракции либерал-патриотов и записался в проправительственную фракцию "Наш дом - страна", за что был исключен из ЛППР. Председателем забываевской партийной организации Зажирельский назначил некоего Бурсакова, которого Пидколодный после выборов вытащил в город из дальнего района, пристроил в общежитие сельскохозяйственного профтехучилища и оформил штатным помощником депутата Госмудра. Оппозиционеров из числа забываевских жирнюков такое решение вождя не удовлетворило, потому что Бурсакова считали человеком Пидколодного, и они начали новую атаку. В адрес Зажирельского снова полетели письма - на сей раз о некомпетентности, малограмотности ("Вашу фамилию пишет с двумя ошибками - "Зожерельский") и казнокрадстве Бурсакова, которого оппозиционеры называли "ставленником предателя Пидколодного". К началу губернаторских выборов эта внутрипартийная война была в самом разгаре.
От жирнюков Балаболкин натерпелся прошлой осенью, на выборах в Госмудрость: Пидколодный баллотировался в депутаты не только по списку ЛППР, но и по одномандатному округу - тому самому, что и Балаболкин. Оба двумя годами раньше уже участвовали в парламентских выборах, но тогда их пути не пересеклись: Балаболкин баллотировался в верхнюю плату, а Пидколодный - в нижнюю. Тогда оба "прошли" - Балаболкин за счет своего красноречия, а Пидколодный, которого никто не знал, - благодаря тому, что, словно заезженная пластинка, твердил одно и то же: "Я от Зажирельского! Я от Зажирельского! Если вы не запомнили мою фамилию, спросите у избирательной комиссии, кто от Зажирельского. Я от Зажирельского!" Обездоленным и обозленным обывателям, коих в Забываевской губернии было подавляющее большинство, очень нравились зажигательные речи Африкана Моисеевича, который разоблачал происки мировой закулисы, грозился посадить в тюрьму членов правительства (Верховного Правителя Зажирельский почему-то не трогал) и обещал защищать бедных и русских. Поэтому на выборах по партийным спискам ЛППР заняла в Забываевской губернии первое место, что повторилось и через два года.
Неожиданно для всех Пидколодный тогда победил в своем округе. Правда, ему, сами того не желая, помогли забываевские власти, которые продвигали в Госмудрость по этому округу московского банкира Ханмамайскиса, члена тогдашней партии власти "Выбор новой страны" (в народе - "Вынос"). Банкир называл забываевцев дорогими земляками и утверждал, что его мать родилась в одном из районов Забываевской области, правда, не уточнял, в каком. Однако забываевцам этот холеный господин явно не нравился: судя по опросам общественного мнения, которые регулярно проводились по заказу областной администрации, он все больше и больше отставал от Конона Акимкина, директора Содомского леспромхоза. (Было в Забываевской губернии и такое замечательное поселение. Рассказывают, что когда Гусятников, впервые приехав в эти места, пошутил: "А Гоморры у вас тут нет?", председатель тамошнего сельсовета вполне серьезно ответствовал: "Такой заразы, слава богу, еще не завезли, зато гонореи - хоть ложкой хлебай!").
Акимкин называл себя "левым патриотом" и гневно клеймил "бывших партаппаратчиков, которые предали идеалы коммунизма, перекрасились в демократов, развалили великую страну - СССР и довели народ до нищеты". Нетрудно было догадаться, что такие пассажи были адресованы Гусятникову и его окружению. Обывателям это нравилось. Акимкина поддерживали коммунисты, аграрии, а также профсоюз работников лесной промышленности. Кроме того, ему удалось заручиться поддержкой некоторых промышленников, недовольных тем, что Гусятников отказал им в льготных кредитах. И даже либералы - тыквенники тоже выступали на стороне Акимкина. У них с Гусятниковым были свои счеты: однажды тот публично назвал их местную верхушку "Два стакана и графин" - за любовь председателя забываевской "Тыквы" и двух его заместителей соображать на троих. Коллективная кличка приклеилась, а тыквенники люто возненавидели губернатора и стали именовать себя "оппозицией коррупционному гусятниковскому режиму". Словом, Акимкин уверенно набирал очки, а банкир Ханмамайскис, несмотря на щедро раздаваемые подарки и обильные застолья, топтался на месте. И Гусятников дал команду: "Мочить Конона!"
Подчиненные губернатора пошли испытанным путем - покопались в биографии оппонента. И не зря: обнаружилось, что в молодости Акимкин сидел за хулиганство. Это был подарок! Другой подарок Конон сделал властям за год до выборов: как было записано в протоколе, составленном содомским участковым, он "в День работников лесного хозяйства в нетрезвом состоянии гонялся за женой по поселку с карабином в голом виде на почве ревности". Компромат опубликовали и передали в эфир все забываевские средства массовой информации: подконтрольные обладминистрации - по долгу службы, а "независимые", вроде "Катаваловского обозревателя",- "из идейных соображений", то есть за деньги. Рейтинг Акимкина упал. Гусятников и Ханмамайскис праздновали победу, но оказалось, что преждевременно. На выборах банкир занял лишь третье место, Акимкин, несмотря на снижение популярности,- второе, а первым, чего никак не ожидали, оказался Пидколодный. Местный "политолог" Семен Забубенный, бывший замполит конвойного полка, на страницах "Катаваловского обозревателя" объяснил этот феномен так: "Протестный электорат (а другого в нашей области практически нет) переориентировался с "левого" Акимкина на "националиста" Пидколодного, оставив с носом "демократа" Ханмамайскиса и его покровителей из обладминистрации". Так завхоз стал депутатом парламента.
Отношения между Балаболкиным и Пидколодным испортились, не начавшись: оба предчувствовали, что им еще предстоит столкнуться на узкой предвыборной дорожке. Дело в том, что выборы 93-го года, по замыслу их устроителей, должны были стать первыми и последними прямыми выборами членов (их называли именно так - членами) Совета Республики. В дальнейшем их места должны были занять главы регионов и председатели региональных парламентов (эти органы где-то назывались законодательными собраниями, где-то - думами, где-то - курултаями, хуралами и т.п.). Попасть в верхнюю палату мог только избранный глава региона. До этого губернских начальников назначал Верховный Правитель, однако приближенные присоветовалива региона. до палату мог только ательными собраниями, где-то - думами,нальных праламентов ()орами членов ()на почве ревности ему вслед за парламентскими выборами провести и выборы губернаторов: мол, покажем Западу, какие мы демократы, а губернаторы никуда не денутся, все равно приедут в столицу денег просить. Поэтому Балаболкин уже не мог участвовать в выборах в Совет Республики по причине их отсутствия. Чтобы остаться в парламенте, нужно было либо "идти на губернатора", о чем он втайне мечтал, но к чему тогда еще не был готов, либо побеждать на следующих выборах в Госмудрость. Став депутатом, можно было попытать счастья и на губернаторских выборах.
В Госмудрости, кстати, тоже намечались перемены: в 95-ом году депутаты должны были избираться уже не на два года, а на четыре. Первый срок был укороченным, потому что Верхоправ и его окружение не знали, как поведут себя новоизбранные депутаты. Вдруг начнут буянить? Еще один расстрел парламента Западу мог и не понравиться. Поэтому решили, что два года как-нибудь можно пережить и без расстрела, тем более, что по новому Всеобщему Уложению Верховный Правитель получил столько власти, что разворовать всю государственную собственность можно было и без одобрения депутатов. Будь такое раньше - не было бы и расстрела парламента: политическую трескотню депутатов Верхоправ переносил почти безболезненно, но когда они посягнули на самое святое - кормушку, дело закончилось стрельбой. Впрочем, для Балаболкина это был неожиданный подарок судьбы: если бы Верхоправ не разогнал прежний парламент, не было бы досрочных выборов и Лаврентий Силыч, скорее всего, так и остался бы отставным лектором обкома.
На выборах 95-го года жирнюки всячески терзали Балаболкина: срывали его плакаты со стен домов и фонарных столбов, а если не могли отодрать балаболкинские агитки, заклеивали портретному Силычу глаза липучкой с надписью "ЛППР" либо подрисовывали усы и писали на его физиономии нецензурные слова, подсылали на встречи Балаболкина с избирателями своих агентов, которые задавали каверзные вопросы ("Вы утверждаете, что вывели из Чечни мотострелковый полк,- вы что, фельдмаршал?") и т.д., и т.п. Пидколодный бичевал Балаболкина за то, что после августовского путча 91-го года тот сбежал из КПСС ("Бросил партию, которой был обязан всем!"), а в Совете Республики голосовал за антинародные законы и против вывода войск из Чечни. В ответ Балаболкин называл Пидколодного мальчишкой и намекал на его нетрадиционную сексуальную ориентацию: "За интернатом, в котором он работал, давно закрепилась дурная слава. Я сейчас готовлю запрос в правоохранительные органы, чтобы они с этим как следует разобрались"...
Война не затихала даже тогда, когда Балаболкин и Пидколодный сидели в своих кабинетах: Гусятников, не любивший ни того, ни другого, из вредности распорядился поместить их в смежные комнаты. Правда, в каждый кабинет был отдельный вход, однако дверь в стене, разделявшей политических антагонистов, осталась. Жирнюки загородили ее шкафом, Балаболкин распорядился сделать то же самое, но Свиндюков отговорил: шкаф мешал бы ему подслушивать. Время от времени он подходил к двери, прижимался к ней ухом и пытался разобрать, о чем ведутся разговоры в стане супостатов. Каким-то образом узнав об этом, Пидколодный взял за правило по нескольку раз в день орать во всю глотку: "Силыч - старый козел!!!" и "Эй, свинья, отдавишь свое свиное ухо!" Став депутатом Госмудра, Балаболкин выклянчил у управделами обладминистрации кабинет в другом крыле здания - подальше от либерал-патриотов.
Словом, отношения были такими, что при одном упоминании ЛППР и Пидколодного Балаболкин впадал в ярость. Ох, как он ненавидел этих жирнюков! Но сейчас ему были нужны голоса, голоса... И он снова спросил:
- Так за кого у нас хорошо голосуют? - Ни Свиндюков, ни Портянкин не осмелились нарушить табу. И Балаболкин, после долгой паузы, сам произнес запрещенное слово: - Жирнюки... С ними тоже придется встречаться, никуда не денешься... Варфоломей, сходи к этим гадам!
- Гад с гадами завсегда договорится... - пробормотал себе под нос Свиндюков.
- А может, Аркадий Иванович сходит?..
- Нет, ты пойдешь!
- Пидколодный меня выгонит! С лестницы спустит...
- Ты, Варфоломей, отстал от жизни! У них сейчас новый начальник - то ли Барсуков, то ли Барбосов...
- Бурсаков,- проявил осведомленность Свиндюков. - От слова "бурса".
- Да плевать, от какого он слова! Главное, чтобы призвал свой электорат голосовать за меня.
- А Пидколодного куда дели?
- Ты что, не знаешь?- удивился Балаболкин. - Зажирельский его отстранил от руководства областной организацией - за воровство.
- А депутатом он остался? - не унимался Портянкин.
- Эх, Варфоломей, до чего же ты темен и малограмотен! Из депутатов его выгнать невозможно, нет такого закона. Но, говорят, Зажирельский сказал, что больше Пидколодный от ЛППР баллотироваться не будет.
- Так ему и надо, негодяю! - обрадовался Портянкин.
- А что им обещать? - спросил Свиндюков.
- Кому?
- Ну, этим - Шерхебелю, тыквенникам, жирнюкам.
- Обещайте все! Места в обладминистрации, финансовую помощь, новые офисы... Говорите, что на выборах в областную думу новый губернатор их поддержит... Обещайте все, что попросят.
- И дадим? - поинтересовался Портянкин.
- Что?
- Ну, все, что обещали.
- Сначала надо выиграть, Варфоломей. А там посмотрим...
Председатель забываевской городской думы, секретарь обкома и горкома компартии Геннадий Сикулин свой путь в большую политику начинал в канализации, чем чрезвычайно гордился. "Я пять лет в канаве просидел! - бахвалился он. - Я не какой-нибудь белоручка, я трубы латал, всю забываевскую канализацию через себя пропустил. Я знаю жизнь!"
Когда случалось вылезать из канализации, молодой пролетарий выступал на комсомольских собраниях, чем обратил на себя внимание старших товарищей. Сикулина взяли в райком комсомола, а дальше все развивалось в соответствии с известным советским принципом "Осёл попал в номенклатурный список" - горком комсомола, райком, горком и обком партии.
После краха КПСС Сикулин, как и другие партийные функционеры, остался без работы, но выручил заведующий облздравотделом, сотоварищ по комсомолу, - бывшего канализационных дел мастера пристроили главным врачом детского санатория. Это вызвало обильные насмешки, но Сикулина они не смущали. На первых выборах в забываевскую городскую думу он рьяно критиковал "антинародный режим" и прошел в депутаты. Коммунистов и им сочувствующих в думе оказалось большинство, и Сикулина избрали ее председателем.
С тех пор прошло больше трех лет, и за это время заметно похорошела фирма "Страус", владелицей которой была жена Сикулина. Один за другим в ведение "Страуса" переходили городские продовольственные магазины, за что Сикулина дружно критиковали его политические противники. К примеру, в газете "Эх, раз!" появилась такая заметка:
Классовая борьба в отдельно взятой квартире
Все смешалось в квартире вождя местного пролетариата! Ожесточенные классовые бои охватили ее бескрайние просторы. Секретарь коммунистического обкома Сикулин организует на кухне митинг, где клеймит позором хапуг-спекулянтов, а его жена, хозяйка сети магазинов, составляет план открытия новых торговых точек. Секретарь горкома Сикулин проводит в прихожей массовую манифестацию под лозунгом "Вернуть народу награбленное!", а его жена в это время подсчитывает барыши. Председатель гордумы Сикулин произносит с балкона пламенную речь против эксплуатации человека человеком, а его жена "строгает" своих наемных работников (видел бы это Карл Маркс!). Товарищ Сикулин организует пикетирование мест общего пользования, а госпожа Сикулина ему в ответ: "Хватит ломать комедию, Гена! Иди-ка лучше баиньки. Так и быть, куплю тебе за счет фирмы броневичок - выступай с него хоть до посинения. А то вчера опять с табуретки упал..."
Интересно, а что бы сказал товарищ Ленин, узнав, что жена секретаря забываевского губкома занимается спекуляцией? Ох, вычистили бы того ответственного работника из партии как буржуазного перерожденца - и на Соловки! Это в лучшем - для перерожденца - случае...
Весной следующего года должны были состояться новые выборы депутатов городской думы, и Сикулин не скрывал, что снова будет баллотироваться. Газета "Эх, раз!" ответила на это стихами.
Сытый голодного не разумеет
Есть в нашей думе Сикулин-начальник,
Есть у него там большой кабинет,
Есть и зарплата, и кресло, и чайник -
Лишь от него самого толку нет.
У избирателей холод в квартире,
Пуст кошелек, без воды сохнет кран...
А у Сикулина рожа все шире,
Больше зарплата и толще карман.
Он коммерсантов ругает картинно:
Мол, обнаглели хапуги вконец -
А у жены его шесть магазинов...
Денежки любит "идейный борец".
Дожил наш город до выборной даты -
Где улучшения? Нет ничего.
Снова Сикулин идет в депутаты,
Врет, не щадя языка своего.
Стать обещает нам, бедным, защитой,
Вновь расточает предвыборный пыл.
Не разумеет голодного сытый...
Думец Сикулин, где раньше ты был?
В думе сидит пустомеля известный,
Пудрит мозги нам уже много лет.
Есть у него и зарплата, и кресло,
Есть и мандат - только совести нет!
К губернаторским амбициям Балаболкина Сикулин относился скептически, однако пообещал ему поддержку коммунистов, потому что понимал: оппоненты от него не отвяжутся, и поддержка губернатора, если Балаболкин станет таковым, была бы как нельзя кстати.
Став председателем гордумы, Сикулин принял на должность завхоза своего давнего сподвижника по канализации Сергея Плеснина, по кличке Серега-жульман, прозванного так за одержимость клептоманией. Как и Сикулин, Плеснин тоже прошел по комсомольско-партийной линии, но дослужился лишь до инструктора райкома, поэтому проявить свои жульнические качества смог лишь отчасти. Оставшись не у дел после разгона партийных органов, Серега-жульман ударился в религию, что, впрочем, ничуть не остудило его главной страсти. Через некоторое время ему удалось устроиться юристом в забываевскую епархию (во время службы в райкоме Плеснин заочно учился в юридическом институте, но окончить его не успел). На выборах в областную думу Плеснин баллотировался в депутаты от им же созданного "Забываевского евангельского общества" (при этом прочитать Евангелие он даже не пытался), но занял последнее - четырнадцатое - место. Вскоре с юридической службы его уволили по причине полнейшей профнепригодности и определили в епархиальные сантехники, но вскоре Серега-жульман был изгнан и оттуда - за кражу унитаза. Так отставной юрист-канализационщик и мыкался без работы, пока его не подобрал Сикулин.
На новом месте Плеснин продолжал воровать. Правда, никаких сколько-нибудь серьезных материальных ценностей в распоряжении завхоза не было, поэтому он тащил все, что попадалось под руку, - авторучки, скрепки, ластики... За время думской службы в его квартире уже скопился целый склад этого добра, однако Плеснин не мог остановиться и каждый вечер, уходя с работы, прихватывал какую-нибудь канцелярскую мелочь.
По вечерам Сикулин с Плесниным уединялись в кабинете председателя гордумы, пили водку и обсуждали губернаторские перспективы Балаболкина.
- Куда ему до Гусятникова! - говорил Плеснин. - У Гуся такие специалисты, такие технологии!..
- Да, - соглашался Сикулин. - Шансов у Силыча практически никаких. Но нам-то что терять?! Я ему пообещал, что будем поддерживать. Как он проверит, поддерживали мы его или нет? Победит - будем требовать посты, проиграет - и хрен с ним! Как жили, так и будем жить.
- Без денег - какие выборы! - продолжал Плеснин. - А Балаболкин гол, как латыш. Никто из директоров ему помогать не хочет: не любят они его, да и против Гуся идти опасно. Правда, Свиндюков проболтался, будто Силыч с директором маслозавода Сараевым на съемной хате встречался - тайно, как два любовника...
- Насчет любовников не скажу, но денег этот крысеныш ему точно не даст. У Балаболкина одна надежда - на свой язык. Помнишь, как в песне пелось: "В царство свободы дорогу грудью проложим себе..." Кто - грудью, а Силыч - языком.
За такими разговорами и застал своих поддерживателей Балаболкин.
- Ну-ка, человек с говорящей фамилией, плесни! - сходу скомандовал он Плеснину. Тот поставил на стол еще один стакан, разлил водку. Выпили, закусили.
- Ну, господа-товарищи, как вы собираетесь за меня агитировать?
- Я обзвонил все районы, Лаврентий Силыч, благо связь у меня казенная, - начал докладывать Сикулин. - Наши активисты готовы к работе, ждут команды.
- Я тоже звонил... - вставил Плеснин.
- Не встревай! - оборвал его Сикулин. - Все ваши листовки разнесем по квартирам, можем и на улицах раздавать. Плакаты расклеим. Если будут еще какие-то агитационные материалы - все распространим. Будем и устно агитировать за вас, поедете в районы - организуем встречи с избирателями и нашим активом.
- Ну, что ж, посмотрим, как вы все это выполните. Наша задача - спасти забываевский народ от мафиозного режима Гусятникова...
- Да ладно, Лаврентий Силыч! - бесцеремонно прервал Балаболкина уже окосевший Плеснин. - Хоть нам-то мозги не пудрите! Лучше скажите, что мы с этого будем иметь?
- Назначу тебя начальником облфинуправления, - съязвил Балаболкин. - Будет у меня главный финансист по кличке Серега-жульман - каково? В министерстве финансов тебя сразу за своего признают.
- Что вы меня обижаете, Лаврентий Силыч?! - заныл Плеснин. - Что я украл? У нас и воровать-то нечего...
- Потому и не украл, что нечего! - оборвал его Балаболкин и продолжил, обращаясь к Сикулину: - Тебя, Геннадий, если буду губернатором, поддержу на выборах. Будем снова двигать тебя на председателя городской думы, а, может, и областной. Своим руководителям районных организаций скажи, что сделаю их главами районов. На выборах в областную думу ваших активистов тоже поддержу.
- И меня? - ухватился за соломинку Плеснин.
- Тебя поддерживать бесполезно: ты все равно последнее место займешь.
- Опять вы, Лаврентий Силыч...
- Ладно, не ной, дам тебе какую-нибудь должностишку в жилкомхозе - будет кого ругать. Но только не вздумай больше меня прерывать! Если я говорю, что моя главная задача - спасти забываевский народ от мафиозного гусятниковского режима, все мои сторонники должны слушать, верить и доносить это до народных масс. Я служу родному забываевскому народу и иду его спасать - других целей у меня нет, я человек порядочный. А теперь наливай!
Забываевской ячейкой Конгресса российских славян заправляли Шерхебель, Муркус и Абдурахманов, а также примкнувший к ним Китайчатенко. Последний, сын известной активистки, участницы международного фестиваля молодежи и студентов, считал себя прирожденным политическим деятелем и любил по пьяной лавочке похвастаться, что его отец, по слухам, дослужился до вице-премьера то ли Новой Гвинеи, то ли Эфиопии.
Самым главным забываевским славянином был Андрон Ионович Шерхебель, по кличке Нудный, в советские времена преподававший в местном пединституте марксизм-ленинизм. В годы "перестройки" он неожиданно для всех стал ярым демократом, вышел из КПСС и на этой волне был избран в городской совет народных депутатов, а в совете - заместителем председателя. В девяносто третьем, когда "народных" разогнали, возглавил местную ячейку только что созданной приближенными Верхоправа ультра-демократической партии "Выбор новой страны" ("Вынос"), поставил свою фамилию первой в региональном партийном списке на выборах в Госмудрость и уже видел себя депутатом. Но тут взбунтовались директора забываевских предприятий, наотрез отказавшиеся давать "Выносу" деньги: директорскому корпусу Шерхебель успел осточертеть еще в пору своего пребывания в городском совете. Товарищи по партии, сами метившие на первое место в списке, незамедлительно сообщили московскому начальству: Шерхебель крайне непопулярен у населения - даже его родной брат отказывается голосовать за "Вынос", "если в списке оставят Андрошку" (что было правдой). В результате Шерхебеля вычеркнули из списка, и вскоре он покинул ряды "Выноса", тем более, что на выборах в Забываевской губернии тот с треском провалился: вконец обнищавшие забываевцы дружно проголосовали за ЛППР. Некоторое время о Шерхебеле ничего не было слышно - и вот он всплыл в КРС.
На встречу с Шерхебелем Балаболкин, как и было решено, отрядил Портянкина. Андрон Ионович согласился встретиться (говоря его словами, "дал согласие принять лицо, уполномоченное для ведения переговорного процесса") только после долгих упрашиваний по телефону.
Офис КРС располагался на пятом этаже административного корпуса завода бытовой электронной аппаратуры имени героя гражданской войны Терентия Лаптева. Никакой электроники, тем более, бытовой, здесь никогда не выпускали, зато весь город знал, что на электронно-лапотном (таково было народное название завода) делают гранатометы. В годы "реформ" бывший флагман забываевской экономики пришел в полный упадок и жил тем, что сдавал здание заводоуправления в аренду коммерсантам и прочим желающим.
Шерхебель встретил Портянкина сухо, сесть не предложил.
- Я к вам, Андрон Ионович, от товарища Балаболкина... - робко начал Варфоломей.
- Ваш Балаболкин мне не товарищ! - оборвал его Шерхебель.
- Виноват, от господина...
- И, тем более, не господин!
Портянкин совсем оробел.
- В общем, я от Лаврентия Силыча... Насчет поддержки на выборах...
- Гражданин Балаболкин был неоднократно подвергнут мною критике,- ответствовал Шерхебель,- в части, касающейся отношения к фундаментальным демократическим ценностям. В эпоху перехода общества от тоталитарной к демократической модели развития на постсоветском пространстве чрезвычайно важное значение приобретает дифференциация, основанная на логическом умозаключении о приоритете...
Портянкин покорно слушал и ничего не понимал. Лишь через полчаса ему удалось вклиниться в монолог Шерхебеля.
- Так как насчет поддержки, Андрон Ионович?..
- Я вынужден выразить чувство крайнего недоумения, граничащие с чувством глубокого сожаления, по поводу отсутствия в вашем миропонимании понятийного аппарата, способного к надлежащей фиксации и адекватному переводу на язык терминов, соответствующих вашей ступени развития, если о таковом применительно к вашей персоне вообще можно вести речь, излагаемых мною конструкций, дающих вполне определенное трактование деятельности гражданина Балаболкина в аспекте рассматриваемой мною тематики! - по тону Шерхебеля Портянкин понял, что тот обиделся. - Слушай и не встревай! Итак, как мною уже было заявлено, гражданин Балаболкин есть продукт распада моноцентрической системы, идеологически и экономически канализированной, и потому он, Балаболкин, является тупиковой ветвью в развитии эволюционного процесса...
"И чего он мелет? - недоумевал Портянкин. - Про какую-то канализацию... Как же, будет тебе губернатор канализацией заниматься - для этого жилкомхоз есть"... Наконец он решился вновь подать голос.
- Мною принято решение,- не обращая внимания на Портянкина, ораторствовал Шерхебель,- что в свете широкого спектра расхождений в подходах к концептуальным ценностным ориентирам, а также по причине принципиальной несовместимости и непримиримого противоречия базовых идеологических постулатов...
"Поддержки не будет",- дошло до Портянкина. Послушав Шерхебеля еще несколько минут, он, пятясь задом, начал отступать к двери, затем выскользнул в коридор и кинулся вниз по лестнице. А вслед ему неслось:
- Мой речевой и поведенческий стиль не позволяет мне опускаться до уровня столь необразованных, невежественных и скотоподобных субъектов, как ты, но моя твердая и непоколебимая приверженность идеалами демократии обязывает меня со всей необходимой решительностью и определенностью высказать сформулированное мною отношение к обсуждаемому вопросу: твой Балаболкин - ГОВНЮК!!!