Батыршин Борис Cord : другие произведения.

Дорога за горизонт. Первая часть

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 5.23*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первая книга цикла "Д.О.П." Название - "Дорога за горизонт". Первые 6 глав первой части. Предупреждение - это ранняя, не редактированная версия текста. Чистовой вариант может отличаться от этого не только в деталях и будет доступен лишь на бумаге.

  Д.О.П.
  (Департамент Особых Проектов)
  Дорога за горизонт.
  
  Пролог
  
  На отмели Незнаемого моря
  Синдбад-скиталец подобрал бутылку,
   Заклепанную
   Соломоновой печатью,
  И, вскрыв ее, внезапно впал во власть
  В ней замкнутого яростного Джинна.
  Освободить и разнуздать не трудно
  Неведомые дремлющие воли:
  Трудней заставить их себе повиноваться.
  М. Волошин
  В огромном камине горел огонь. Библиотека - классическая библиотека британского аристократического клуба, с резными дубовыми панелями, высоченными книжными стеллажами, елизаветинскими трехчетвертными доспехами и веерами шпаг и хайлендерских палашей на стенах - тонула в полумраке. Из общего стиля выбивались разве что многочисленные эзотерические символы - масонские "глаза в треугольниках", розенкрейцерские геральдические цветы, египетские картуши, каббалистические и зодиакальные символы. Неудивительно - библиотека располагалась в штаб квартире Лондонского "Колледжа Каббалы", книги, заполнявших полки шкафов, относились по большей части именно к категории оккультных. И уж вне всяких сомнений, разговор четырёх мужчин, устроившихся в креслах у камина, имел некоторое отношение к оккультизму.
  - Что ж, дорогой Уильям, ваши планы, как я понимаю, осуществляются вполне успешно. Еще год, максимум, два - и можно будет объявлять о создании вашего общества. На каком названии вы решили остановиться.
  - "Золотая Заря". - отозвался его собеседник.
   - Герметическое братство Золотой Зари? - чуть насмешливо произнёс первый. - А что, весьма недурно...
  - Скорее - "Орден". "Орден Золотой Зари". Мы с братьями полагаем, что это подчеркнёт так сказать, преемственность...
  Двое других мужчин, пока молчавших, склонили головы в знак согласия.
  - Орден значит... - могло показаться, что первый говоривший еле заметно улыбнулся. - Всё не можете простить мадам Блаватской её увлечения буддизмом?
  - Да, не могу! - неожиданно страстно ответил второй. Он подался вперед, так, что теперь лицо его освещалось отсветами камина. Породистое, благородное, обрамленное начинающей сидеть бородкой - свидетели, которых, конечно, не нашлось в зале (да, впрочем, и на всех Британских островах) сказали бы, что оно напоминает актёра Шона Коннери в роли брата Вильгельма Баскервилльского. Но, как и было сказано, таких свидетелей не было - а потому и оценить это сходство оказалось некому.
  - Я не могу снести то, что эта безумная то ли русская, то ли американка принесла возвышенную традицию европейского герметизма в жертву жалким индийским ребусам! Наши дорогие друзья Эдвард Мейтленд и мадам Анна Кингсфорд были членами её "Теософского общества". Но, когда стало ясно, что мадам Блаватская** склоняется в сторону восточной традиции - они без колебаний подали в отставку, узрев в этом прямое предательство европейского герметизма. И не только его - по сути, это означает предательство всех идеалов нашей цивилизации, которой нечему учиться у темнокожих варваров - сколько бы лет они не насчитывали своим храмам и свиткам!
  - Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet...* - задумчиво произнёс первый мужчина.
  Собеседник ответил ему недоумённым взглядом.
  - Не знал, лорд Рэндольф, что вы балуетесь стихосложением...
  Тот, кого назвали лордом Рэндольфом неопределённо помахал перед собой двумя пальцами.
  
  #* Первая строка знаменитой "Баллады о Востоке и Западе Р. Киплинга, опубликованной только в середине 90-х годов 19-го века.
  #** Еле́на Блава́тская - русская дворянка, гражданка США, религиозный философ теософского толка, писательница, оккультистка, путешественница. Возможно - экстрасенс. Основала Теософское Общество, имевшее целью "образовать ядро Всемирного Братства без различия расы, цвета кожи, пола, касты и вероисповедания". Часто обвинялась в мистификации и откровенном жульничестве.
  
  - Ну что вы, Уильям. У отпрысков моего отца, седьмого герцога Мальборо, встречаются какие угодно таланты, кроме поэтических. Это так, случайно в голову пришло...
  - А по моему, весьма образно. - подал голос один из двоих молчавших до сих пор мужчин. - "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда...". Впрочем - странно услышать такое от вчерашнего министра по делам Индии.
  - Вот именно, мистер МакГрегор, - отозвался лорд Рэндольф. - Так что, сделайте одолжение - не стоит рассказывать об этом, возможно и удачной строчке во всех лондонских гостиных, и уж тем более - на бдениях вашего братства.. то есть, простите, Ордена. А то знаю я вашу любовь к ритуалам - а мне потом доказывай, что Рэндольф Генри Спенсер Черчилль* не ударился к сорока годам в виршеплётство!
  - С вашего позволения, господа, оставим стихи и прочие изящные искусства. - не выдержал Уильям. - В конце концов, мы собрались здесь для того, чтобы...
  - Д-да, помню, дражайший мистер Уэскотт - мягко перебил несдержанного герметиста лорд. - Мы собрались поговорить о первоочередных задачах вашего общества... Золотой Зари**, верно?
  - Ордена! И его пока еще нет - это дело ближайшего будущего, когда мы сумеем заполучить шифрованные манускрипты из Александрии. - поправил МакГрегор***. Было видно что он оценил "оговорку" лорда Рэндольфа верно - как тонко рассчитанное оскорбление и насмешку. - А пока мы предпочитаем ограничиться общество не столь амбициозным названием, именуясь Вторым Храмом Германубиса. Но это - лишь для посвященных, число которых...
  - Вторым? - недоумённо переспросил лорд Рэндольф. - Значит, есть и первый?
  - Первый храм - это духовный символ, который суть квинтэссенция.. пустился, было в объяснения МакГрегор, но тут его перебил уже Уильям Уэскотт.
  
  #* Рандольф Генри Спенсер, лорд Черчилль- английский политический деятель, отец Уинстона Черчилля.
  #** Герметический Орден Золотой Зари - магический Орден, герметическая оккультная организация, действовавший в Великобритании в конце XIX - начале XX века. Оказал сильнейшее влияние на весь западный оккультизм. Ритуалы и Лекции золотой Зари основаны на некоем загадочном "Шифрованном манускрипте".
  #*** Уильям Уинни Уэсткотт - Первый создатель "Золотой Зари", доктор, коронер, оккультист. Имел масонскую степень мастера и являлся Секретарем-генералом Общества Розенкрейцеров Англии. Сэмуэль Лиддел МакГрегор Мазерс - Истинный маг Золотой Зари, один из трех членов-основателей Ордена, законченный приверженец ритуализма.
  
  - Видите ли, лорд Рэндольф, наш общий друг МакГрегор на редкость пунктуально относится ко всему, что так или иначе касается соблюдения ритуалов и, особенно - к правильным использованию терминологии. Самюэль, друг мой, давайте не будем утомлять его светлость излишними подробностями.
  - Но они вовсе не излишние!.. - возмутился, было, МакГрегор, но Уэскотт уже не слушал его.
  - Мы собрались здесь, чтобы обсудить тревожные сведения, полученные из России и Египта. Есть все основания полагать, что древние зашифрованные письмена, о которых сообщил нам год назад Брат ван дер Стрейкер, вызвали интерес у последователей мадам Блаватской. Мало того - один из них, некий Вильгельм.... Евсеин, если я не путаю? - в настоящий момент находится в Александрии и работает над расшифровкой манускрипта. И, самое скверное: помогает ему некто Бурхардт, по нашим сведениям - хороший знакомый, и даже, возможно, единомышленник Гвидо фон Листа!
  Вот как? - удивился лорд Рэндольф. - значит и немцы в игре?
  - Мы пока не можем утверждать это со всей определённостью. - покачал головой четвертый мужчина. - Однако, мы точно знаем, что в течение последних двух месяцев Бурхардт и фон Лист обменялись семью - семью! - письмами, тогда как за предыдущие десять лет их было всего три. При известном всем нам интересе герра Гвидо к германскому оккультизму - я полагаю, надо считать это крайне тревожным сигналом.
  - Чем так важны эти ваши шифрованные манускрипты, что за ними кинулись сразу и посланники мадам Блаватской и Гуго фон Лист - недоумённо спросил лорд. - И почему это так вас встревожило? По моему, при всех идейных разногласиях европейские оккультисты, масоны и прочие розенкрейцеры всегда умели договариваться?
  - Услышав это пренебрежительное "прочие" Уэскотт дёрнулся, будто его кольнули шилом - но тут же взял себя в руки, и ответ его прозвучал вполне любезно:
  - Как мы уже имели сообщить вам, лорд Рэндольф, у нас есть все основания полагать, что слухи о том, что содержится в манускриптах - отнюдь не пустая болтовня .
  - Ключ к будущему... - задумчиво произнёс аристократ. - И вы верите, что этот несчастный итальянец и правда, сумел совершить перемещение во времени, прежде чем его казнили в Египте?
  - Он - скорее всего нет. - покачал головой Уэскотт. А вот русский, который добрался до его записок - наверняка. Ван дер Стрейкер потратил на этого Евсеина три года и уйму денег - ваших, лорд Рэндольф, денег! - и сумел наверняка выяснить, что это чистая правда. Мало того - есть основания полагать, что бельгиец и сам побывал в будущем. И вернулся оттуда отнюдь не с пустыми руками!
  - Вы намекаете на эти внезапно начатые поиски золота и алмазов в верхнем Конго? - спросил лорд Рэндольф. - Что ж, убедительно; никто толком не вёл в тех краях геологических изысканий - и вдруг, тратятся такие деньги, будто точно известно, что...
  - Не стоит торопиться с выводами - опять подал голос четвёртый. - В конце концов, пока бельгийцы там еще ничего не нашли.
  А доктор Вудман прав. - заметил лорд. - Выводы делать пока рано. И, должен отметить, Уильям - деньги, которые вы тратили, принадлежат не мне а Её Величеству - и поверьте, кое-кто скоро поинтересуется, на что вы их пустили.
  - Мы готовы предоставить полный отчёт, - вспыхнул Уэскотт, но лорд Рэндольф небрежно всплеснул рукой.
  - И тем не менее, господа - правительство Её Величества полностью разделяет ваше беспокойство. Некоторые сведения, полученные из России заставили нас отнестись к данной версии со всем вниманием. Так что - вы получите достаточно средств для продолжения вашей, безусловно, полезной короне деятельности. Взамен от вас требуется одно - эти манускрипты, а так же вся информация по данному вопросу, которую вы сумеете собрать, должна быть известна и нам. И содействие в этом, безусловно непростом деле вам окажет... - и лорд Рэндольф позвенел колокольчиком, стоявшим до того момента на маленьком резном столике возле его кресла.
  Неслышно распахнулась дверь в библиотеку. Вошёл молодой человек - наглухо затянутый я чёрный суконный сюртук чиновничьего покроя.
  - Джоунси, пригласите пожалуйста мадемуазель Берту.
  - Женщину? Но как? Это неслыхан... - заикнулся было Мак Грегор, но лорд не стал его слушать:
  - Если мне память не изменяет, господа, - напомнил он, - ваш будущий Орден намерен декларировать равенство мужчин и женщин в деле духовных поисков?
  МакГрегор умолк, подавился на полуслове,
   - Так вот, поверьте мне на слово - в поисках материальных мадемуазель Берта - которую я и намерен вам представить, - тоже кое-что понимает. И, в конце концов - неужели моя рекомендация вовсе ничего не стоит?
  - А пока, господа, поговорим о том, что недавно произошло в России, Поверьте, это впрямую касается нашего с вами предприятия. Итак, недавно в Петербурге русские революционеры устроили очередное покушение на царя Александра III- го. Покушение это с треском провалилось - но вот что нам удалось выяснить...
  
  
  
  
  
  
  Часть первая
  Шаг к горизонту
  
  Глава первая
  Вот стою, держу весло,
  Через миг отчалю.
  Сердце бедное свело
  Скорбью и печалью.
   Тихо плещется вода,
   Голубая лента.
   Вспоминайте иногда
   Вашего студента
  Перевод с латыни
  До Васильевского острова мы добирались на пароходике - он доставил нас прямо к пристани у Морского училища.
  Огромное здание выходило на набережную, между 11-й и 12-й линиями Васильевского острова и тянулось еще далеко по этим линиям. Середину здания составлял десятиколонный портик, поставленный на выступ первого этажа. Справа и слева, в крыльях здания, были две полусферические башни. Роскошный центральный портик был увенчан уродливой цилиндрической будкой изрядного размера; позже я узнал, что это учебная астрономическая обсерватория; её металлическая башня была зашита поверх железа досками, что изрядно портило внешний вид здания. Обсерватория эта, при всей своей неказистости была оснащена раздвижной стенкой для телескопа, зрительных труб и секстанов.
  Но все это пришлось узнать куда позже; а пока же мы, войдя в обширную прихожую, мы прошли по длиннейшему коридору и оказались в огромном совершенно лишённом колонн зале. Это был знаменитый "столовый зал" корпуса. Войдя в него, я замер в восхищении.
  Огромные зеркальные окна, зеркально начищенный паркет; массивные бронзовые люстры с бесчисленными хрустальными висюльками. Над парадным входом в зал нависала галерея, поддержанная колоннами. Стены зала украшали фрагменты гербов Морского корпуса и барельефы военных трофеев.
  Вы, наверное, обратили внимание что я сбиваюсь, называя это учебное заведение то училищем, то корпусом? Сейчас, то есть в 1887-м году оно именуется "Морским училищем", а раньше (как, впрочем, и в наши дни, в 21-м веке) носило название "Морской кадетский корпус".
  У противоположной стенки зала возвышалась огромная, размером не меньше многовёсельной шлюпки, модель двухмачтового корабля. Потом мы узнали, что модель эта, бриг "Наварин", стояла здесь отнюдь не только для украшения: рангоут и такелаж модели в мельчайших деталях соответствовал настоящему кораблю, и на модели проводились занятия по морской практике. В особо торжественные дни на ней поднимали паруса и флаги расцвечивания.
  Оказалось, в зал нас привели, следуя давней корпусной традиции, согласно которой с него начиналась для любого кадета жизнь в стенах этого учебного заведения. Причём - буквально: именно сюда будущих кадетов приводят в день вступительных экзаменов - "испытаний", как их тут называют, - а уж потом разводят по "ротным комнатам", где, собственно, и экзаменуют.
  Мы с Николкой наивно полагали, что избавлены от этой радости - поскольку были приняты в корпус не просто так, а по прямому указанию Его Императорского Величества Императора Всероссийского, и прочая, и прочая... короче - царь приказал. Сам, лично - как только речь зашла об устройстве нашего будущего. Ну ладно, я - в конце концов, мне всё равно некуда было податься, родное "общеобразовательное учреждение 1287 Ломоносовского района г. Москвы" осталось в ста тридцати годах от меня - и нет ни малейшего шанса, что я вернусь туда до момента получения аттестата зрелости. А Николку-то за что? Уж не знаю почему, но однажды он уже отклонил предложение отца отправиться по его стопам и поступить вот в этот самый Морской Корпус, - то есть, простите, в Императорское Морское Училище, - предпочтя гимназию и в перспективе, учёбу в университете. А ведь ему, как сыну морского офицера, полагались при поступлении льготы. Однако же, мой друг внял советам дяди, Василия Петровича и тётушки - и выбрал гражданскую стезю. Точнее собрался выбрать - у императора Александра III-го, как оказалось, иное мнение на сей счёт.
  Но, как говорится, кому суждено быть повешенным, тот не утонет. С волей Самодержца не поспоришь - а тот, похоже, решил на всякий случай, поместить нас в ту среду, где воспитываются самые что ни на есть верные слуги династии. Ну как же, Морской Корпус, золотые погоны, кортики, белые, чистые до скрипа перчатки и манжеты... Элита элит. Каста. Хорошо Николке - он-то дворянин, сын военного моряка, а покойная матушка - так и вовсе голубых кровей. Нет, правда - его мама состояла в далёком родстве с черногорским королевским домом. Ну я-то что тут делаю?
  Так вот, об экзаменах - в смысле, испытаниях. Мы с Николкой, как и было сказано, рассчитывали, что нас сия чаша минует - щазз! Размечтались!
  Правила есть правила и изменить их не может даже... нет, ОН-то, конечно, может, но это ещё не означает, что наглые мальцы, которым повезло заручиться такой протекцией, будут избавлены от полагающейся любому "абитуриенту" нервотрёпки - хотя бы и в облегчённом варианте.
  Очищать ради нас двоих ротную комнату не стали, и, видимо, чтобы нагнать на нас страху божьего, решили провести "испытания" прямо здесь же, в "обеденном зале" - под строгими взорами флотоводцев и императоров с парадных портретов на стенах. Чтобы, значит, понимали, какая честь нам оказана...
  Самое интересное, что об экзаменах нас никто не предупреждал. Я, поначалу, даже думал возмутиться - как же так, даже подготовиться не дали!" - но, поймав, ободряющие взгляды барона и Никонова (оба они решили сопровождать нас к месту будущей учёбы), совершенно успокоился. Похоже, господа офицеры уверены, что испытания мы пройдём в любом случае - даже если не напишем ни строчки на заботливо выложенных на столы листах бумаги...
  Уж лучше бы я и правда ничего не написал! Потому что... но - обо всём по порядку.
  Задание по математике показалось мне на редкость несложным, и я решил не ударить в грязь лицом - а со словесностью потом разобраться, если время останется. Испытаний по латыни и греческому не подразумевалось вовсе - этих предметов, как выяснилось, вовсе не было в "общем" курсе Морского училища, близком в этом плане не к казённым гимназиям, а к реальным училищам, где упор делался на естественные науки. И это был чуть ли не единственное порадовавший меня факт; представить не могу себя за зубрёжкой этих иссушающих мозги мёртвых языков - чтобы не говорил там дядя Макар о пользе латыни...
  Так вот - знаете, что оказалось во всём этом испытании самым трудным? Ни за что не догадаетесь.
  Такого позора я не испытывал ни разу в жизни. Когда через четверть часа (задачек было всего три, совсем несложных) Николка положил перед экзаменаторами свои аккуратно исписанные листки, я.... ну не мог я отдать им те исчёрканные, заляпанные чернильными пятнами клочья, в которые я превратил девственно-чистые бумажные листы!
  Вт что значит снобизм! За те полгода, что прошли с момента нашего первой экскурсии в девятнадцатый век я успел худо-бедно научиться расставлять все эти "яти" и "еры", привык изъясняться оборотами, которые в моё время не всякий понял бы... но, чёрт возьми, мне и в голову не пришло осваиваться со здешними письменными принадлежностями! Отцу-то хорошо - он, как сам мне когда-то рассказывал, успел застать ещё уроки чистописания и успел попользоваться если не мифическими чернильницами-"непроливашками" и перьями - "лягушками", то хоть автоматическими перьевыми ручками. Я же... ну, скажите на милость, кому пришло бы в голову марать пальцы в фиолетовой гадости, по какому-то недоразумению называемою здесь чернилами, если в кармане всегда безотказная гелевая ручка? Мне и не пришло. И в итоге... я думаю, ни один из претендентов не сумел поразить господ экзаменаторов до такой степени. Чтобы в четырнадцать лет не уметь ПИСАТЬ? А точнее - не уметь пользоваться самым распространённым приспособлением для письма? И обойтись с экзаменационными листами так, что это сделало бы честь обезьяне сапажу или какому-нибудь гамадрилу?
  Как потом оказалось, обычные претенденты сдавали экзамены аж три дня подряд - письменные и устные по математике, диктовка, геометрия, география и естественная история - устно. Мы же уложились в полтора часа. Задание по геометрии я делал уже карандашом, который подсунул мне сердобольный экзаменатор, видимо, решивший что с пером мне не позволяют справиться нервы. Что касается устных вопросов, то после катастрофы с задачками меня уже ничего не могло напугать. Так что из "обеденного зала" я вышел перемазанный чернилами, подобно двоечнику в старых советских мультиках, - но совершенно уверенный в успехе. Как, впрочем и в том, что будущие одноклассники - или как это здесь называется? - непременно узнают о моём фиаско.
  Теперь, значит, что - мне еще и писать заново учиться? Ну, спасибо, Ваше Императорское Величество, удружили...
  Не забыть выпросить у отца пару перьевых автоматических ручек - вроде бы, видел у него, ещё в Москве, на той квартире. Надо думать -не откажет сынку? Хотя - оно и удобно, конечно, но надо учиться пользоваться местными ресурсами - рано или поздно любые ручки сломаются - и тогда что, карандашами карябать, как чмо последнее?
  ***
  Как только новых воспитанников приводят в училище, их тут же делят по ранжиру - рассказывал Саша Балмашов, фельдфебель пятой роты, из числа назначенных для присмотра за младшими кадетами гардемаринов. - ставят, обыкновенно, по росту, а потом распределяют по номерам шкафчиков, коек, конторок и прочего. Но вы, господа, как принятые под конец года, получаете то, что имеется. Вот, прошу:
  И он указал Николке с Ваней два свободных шкафчика.
  - Это кадета Толстых - он в ноябре скончался от тифа, бедняга. А второй, Анненский, сломал ногу и до сих пор в госпитале - говорят, хромым на всю жизнь останется, не повезло...
  Николка слегка побледнел.
  - От тифа? И часто у вас.. так?
  - Да каждый год. И обыкновенно болеют вновь поступившие. - тут фельдфебель одарил новичков люциферовским взглядом и зловеще ухмыльнулся. - Отчего случаются эпидемии - начальство так и не может доискаться, но каждый год одного-двух отпевают. Говорят - всё из-за того, что у нас свой водопровод, а трубы берут воду из Невы там, где она уже успевает пройти через весь город. Самая-то главная зараза обычно весной приходит, когда снег начинает таять. Потому - сырую воду пить строго запрещено, и повсюду стоят баки с кипячёной.
  - Вот эти шкапчики и будут ваши. В них держите форменные вещи. Штатское запрещено, смотрите - три раза в неделю сам буду проверять, да и дежурный по роте нет-нет, да и заглянет. Кровати у вас рядом - когда освободились, их вместе поставили, да уж теперь передвигать не станем, пусть стоят. Форму получили?
  Мальчики кивнули: Николка опасливо, а Ваня делано-независимо. Балмашов, обратив внимание на такую реакцию, усмехнулся.
  Ладно, переодевайтесь, через час проверю. И он направился по коридору - неспешной, слегка нарочитой походкой, будто бы вразвалку. Прошедшему навстречу офицеру честь он отдал слегка небрежно, будто рисуясь.
  Мальчики удивлённо переглянулись - им предстояло еще узнать, что подобные обычаи морского училища постоянно приводили к придиркам на улицах - когда армейские, а в особенности - гвардейские офицеры останавливали морских кадетов и выговаривали им за "ненадлежащую" выправку. Однако же всё было бесполезно: воспитанники считали для себя унизительным отчётливое отдание чести и "хождение во фронте", "как в пехоте" - по их мнению, в Морском Училище ничто не должно было напоминать о внешней безупречной подтянутости "сухопутных" военных училищ. Отношение это давно вошло в традицию и было столь сильно, что училищное начальство давно примирилось с этим положением дел.
   Следующие полтора часа ушло на пригонку шинелей, брюк, фуражек, рубах-голландок и прочего, как выразился Иван, "вещевого довольствия". Было видно, что он крайне недоволен полученным обмундированием, полагая его неудобным, архаичным - и с удовольствием заменил бы на что-нибудь более привычное. Особенно раздражали его непривычные кальсоны с завязками у щиколоток вместо трусов. Но увы - оба прекрасно понимали, что о вольностях в одежде можно забыть - они остались за порогом Училища.
  - Смотри, Вань! - Николка стоял перед не замеченным ранее листком, заключённым в аккуратную рамку. Листок висел слева от двери спальни; Иван припомнил, что такие точно рамочки красовались во всех помещениях, через которые они проходили.
  
  Пробудка 6 ч. 30 м. утра
  Утренняя гимнастика 7 ч. 15 м. - 7 ч. 30 м.
  Утренний чай 7.15 - 7.45
  Первый урок 8.00 - 9.25
  Второй урок 9.30 - 11.00
  Завтрак и свободное время 11.00 - 11.30
  Строевые учения 11.30 - 1.00
  Третий урок 1.00 - 2.30
  Свободное время 2.30 - 3.30
  Обед 3.30 - 4.00
  Свободное время 4.00 - 7.00
  Приготовление уроков 7.00 - 9.00
  Вечерний чай 9.00 - 9.15
  Желающие ложиться спать 9.15
  Всем ложиться спать 11.00
  
  - Всего три урока? - обрадовался Николка. - Здорово, не ожидал!
  - Рано не радуйся. - буркнул Иван. - Они тут сдвоенные, как пары в институтах - два по сорок пять минут. Так что, считай, шесть уроков каждый день.
  Правда? - мальчик заметно приуныл. - но всё равно, свободного времени много - вон, раз, два, три...
  - Ага, по полчаса. - продолжал упираться Иван. - Вот счастье - то! Еще бы понять, что они под этим подразумевают. А то папа говорил - в их армии, советской, был такой пункт в распорядке: "самостоятельная подготовка". Это значит - сидишь в Красном Уголке как дурак и зубришь "Устав гарнизонной службы"...
  - Ладно, чего там гадать... - вздохнул Николка. Слова товарища поселили в нём некоторую неуверенность - оказавшись в незнакомой обстановке мальчик отчётливо робел. - скоро сами всё и узнаем.
  - Да, кстати, - спохватился Иван. - медальки-то наши! - Помнишь, офицер говорил - "носить не снимая?"
  - Ну, не знаю, - замялся Николка. - Неудобно как-то. Получится, что мы хвастаемся?
  После событий первого марта в Москве, все "волчата", участвовавшие в бою с террористами, были награждены медалью "За храбрость". Медаль эта, учреждённая в 1807-м году, предназначалась для награждения воинов иррегулярных формирований - например, казаков и ополченцев, за "отличия в боевых действиях, а также за подвиги, проявленные в схватках с нарушителями общественного порядка и хищными зверями, как в военное, так и в мирное время". Носить медаль полагалось на георгиевской ленточке - Ваня, в первый раз примеряя награду, довольно хмыкнул, увидав столь шумно известную в его 2014-м году чёрно-оранжевую полоску.
  Узнав о том, что новые воспитанники удостоены этой награды, дежурный офицер, принимавший новичков, особо указал, что медаль обязательна к ношению даже и с повседневной формой кадетов. Кроме неё Ване с Николкой не полагалось пока никаких знаков отличия - шинели и голландки оказались без погон, а фуражки - без кокард и ленточек, что придавало мальчикам вид арестантов. Оказалось - в таком виде предстояло ходить ещё не менее недели; обычно новые воспитанники, поступившие в подготовительные классы, оставались без погон и ленточек до корпусного праздника, 6 ноября, когда проводили испытания выправки новых кадет. Николке с Ваней предстояло приобрести необходимые навыки намного скорее, чтобы побыстрее слиться с однородной массой своих товарищей; и мальчики уже предугадывали те насмешки и пренебрежительные замечания, которые непременно могли бы вызвать отсутствие столь ценимых в этой среде знаков отличия. Медали в этом смысле были весьма кстати, поскольку напоминали об особом, и, вероятно, вполне заслуженном статусе новичков. Подобным не мог похвастаться ни один кадет или даже гардемарин; да и офицеры, принимавшие Николку в Ваней, косились на эти награды весьма уважительно.
  - Кадет Овчинников! Кадет Семенов!
  Я, ваше благородие! - услыхав голос дежурного офицера, Николка лихо (как он сам считал), вытянулся во фрунт. Иван с полусекундной задержкой последовал его примеру.
  - Господа, вижу вы получили обмундирование? - Мальчики кивнули.
  - Заканчивайте устраиваться, и через четверть часа явиться в вестибюль, одетые по форме для выхода в город - с шинелями. Сегодня вам разрешено переночевать дома. Попрощаетесь с родными, возьмёте с собой то, что понадобится из личного имущества - а завтра к первому уроку извольте прибыть в училище!
  И вышел, коротко кивнув в ответ на сбивчивое "так точно" Ивана и "Будет сделано, господин лейтенант!" - Николки.
  Мальчики обрадованно переглянулись. Прыжок с головой в омут откладывался - по крайней мере, до завтрашнего утра.
  ***
  - И все-таки не понимаю, за что нам такое счастье. - недовольно сказал мальчик. - Именно Морской корпус... то есть Морское Училище? Вот прямо сам Государь лично распорядился нас с Николом туда пристроить? Забот у него, что ли, других нет?
  - А что мы могли сделать? - развёл руками Олег Иванович. Сын уже не в первый раз заводил этот разговор и всякий раз он заканчивался невнятными жалобами и обещаниями вылететь из Морского Корпуса при первых же экзаменах. - Заботу о тебе, ну и, конечно, о Николке, проявила императрица Мария Фёдоровна лично - возжелала устроить вас в "лучшее в государстве учебное заведение". Я уж испугался, что речь пойдёт о пажеском корпусе, но Бог миловал - да и не по чину это вам обоим, всё же кузница придворных кадров. Речь, правда, заходила и о Павловском училище - но это, я полагаю, еще хуже. Всё же флот, самая "высокотехнологичная" область деятельности на данный момент...
  - Ну да, видел я эти высокие технологии. - хмыкнул Иван. - Последние достижения передовой эпохи стимпанка.
  - А ты что, хотел вышагивать по плацу с винтовкой? - немедленно поинтересовался отец. - В Павловском училище, между прочим, строевой подготовки вдвое дольше чем в вашем корпусе, а дисциплина не в пример жёстче. Да и Никонов за вас попросил...
  - Этому-то что нужно? - удивился Николка. - Барон, вроде, рассказывал, что лейтенант с головой ушёл в свои мины...
  Уйти-то он ушёл, - согласился отец. - да только слишком много у нас сейчас дел, чтобы вот так замыкаться на чём-то одном, пусть даже и важном. Барон отдельно потребовал, чтобы Никонов занялся переводом в бумажный вид всей информации по флоту, кораблестроению, а заодно и картографии с географией, которая найдётся в наших базах данных. Сам понимаешь, работы - непочатый край, если учесть, что мы с тобой диски и базы тащили, не сильно разбираясь что там есть полезного - грузили навалом, как картошку в грузовик, "там, мол, разберемся". Вот это "там" и настало. Людей, умеющих обращаться с компьютером у нас, считай нет - ты да Виктор, а ему доверия - сам понимаешь. Мы с Макаром люди иной эпохи, Ольге... ей в её положении не до того.
  Ваня согласно кивнул. Сразу после покушения на Царя, когда история путешествий во времени получила огласку, Никонов воспользовался моментом и испросил у Александра личного соизволения жениться на гостье из будущего. Разрешение было дано, свадьбу сыграли не откладывая - тем более, что Ольга, как оказалось, ждала прибавления семейства. Да, в этом состоянии рассчитывать на её помощь особо не приходилось - молодая женщина с упоением вживалась в новый для неё мир великосветского Петербурга. А вот Никонов, получивший погоны капитана 2-го ранга, теперь разрывался между своим "минным комитетом" и Департаментом Особых Проектов, создаваемым усилиями Корфа. Моряк понимал, что отвертеться от новых обязанностей ему не удастся - но помощь, тем не менее, потребовал.
  - Вот вас с Николкой и откомандируют ему в помощь. -продолжал Олег Иванович. - Компьютеров у нас сейчас куда больше, чем людей, способных на них работать. Так что учёба учёбой, а главная ваша задача на ближайший год - это помочь Сергею Алексеевичу упорядочить всю ту прорву информации, которая имеет отношение к флоту, морю, кораблестроению и прочей морской стратегии. В здании Морского училища находятся так называемые "офицерские классы" - по нашему говоря, нечто вроде курсов повышения квалификации для военных моряков, - там вам с Николкой и обустроят укромный уголок комнату. Списком оборудования займёшься сам, помещение, охрана и прочее - это забота нашего новоиспечённого "кап-два"*. Так что готовься к тому, что часа два-три в день у тебя стабильно будет на это уходить.
  
  #* Кап-два - сленговое наименование капитана второго ранга в Советском флоте.
  
  - Три часа? - возмутился Ваня. - А ты расписание наше видел? Там окошки свободного времени по полчаса, не больше! А жить когда?
  - Ну с расписанием - это ты к Никонову. - Олег Иванович отметил, что сын приободрился, услышав, что и здесь, в Морском училище, он не будет отлучён от своих любимых компьютеров. - А что времени не хватает - ну так привыкай, теперь по другому не будет. В конце концов, ты у нас незаменимый специалист - так что спрос с тебя будет соответствующий. А хочешь, чтобы полегче было - натаскай Николку. Он, как я понимаю, уже кое-что в компьютерах понимает, вот и будет тебе помощник...
  - Да тут десятка помощников мало. - буркнул Иван. Но возражал он скорее для очистки совести. - такое положение дел его вполне даже устраивало. - Только чтобы корпусное начальство в наши дела не лезло. Пусть лейте... то есть, Сергей Алексеич им объяснит, что придётся и по ночам работать, и вообще...
  - Решил, значит, заранее забить на режим? - осведомился отец. - Ну ладно, объяснить-то он объяснит, но вы тоже там не зарывайтесь. Учти, кадеты - - это не твой гуманитарный лицей, там выскочек, которым начальство даёт индивидуальные послабления, могут и невзлюбить. Наживёшь проблем, и никакой Никонов не поможет...
  - Ничего. - ответил повеселевший Иван. - Как-нибудь разберусь. Ты вот что лучше скажи - не передумал уезжать? Нечестно всё-таки - в Сирию вместе ездили, а тут такое интересное дело намечается, а мне - сиди в Петербурге и науки зубри...
   - А ты что, решил что теперь и учиться не надо будет? - осведомился отец. - Между прочит, императрица собралась лично следить за вашими с Николкой успехами в учёбе, так что ты там особо не расслабляйся. Что до путешествия - ну, сам подумай, что ты забыл в этой Александрии? Я ведь больше для очистки совести туда еду, ну и чтобы Евсеина поторопить - а что что-то застрял наш доцент в бурхардтовых подвалах, понравилось ему. Не верю я, что и правда придётся в это Конго ехать, да и других дел полно. Скатаюсь в Египет, да и через пару месяцев вернусь - как раз к лету. А уж там, думаю, месяц каникул мы вам устроим. Съездишь с Николкой в Севастополь, вон, его отец зовёт. Вроде, в подготовительных классах Морского училища практических плаваний пока не полагается?
  - А кто его знает? - пожал плечами мальчик. - я ещё не выяснял. - Да и когда оно, это лето... Так когда ты отправляешься?
  Да послезавтра и поеду. - ответил Олег Иванович. - - Антипу, - помнишь нашего сирийского "Мушкетона"? - я написал, он будет ждать меня в Одессе. Оттуда на пароходе, в Александрию - маршрут известный. Сборы закончены, чего откладывать?
  - Ну да, видал я твои сборы... - недоверчиво произнёс Иван. - на два месяца, говоришь, доцента поторопить, туда-сюда? А собрался, будто в экспедицию - снаряга, оружие, аптечка...
  - Ну, в дороге мало ли что может случиться? - пожал плечами Олег Иванович. К тому же я не один поеду - со мной отправятся некий юный поручик, военный топограф, и казачий урядник при двух казаках - для охраны. Они составят мне компанию до Александрии, а там двинутся дальше - в Занзибар, а оттуда - навстречу Юнкеру, в сторону озера Танганьика. Вообще-то его уже давно пытались разыскать, даже экспедицию хотели послать, весте с немцами - да так и не решили, откуда начинать поиски. Ну а мы-то, слава богу, знаем, какой дорогой он будет возвращаться - вот и решили перехватить господина Юнкера по пути.
  - А говоришь - "туда-сюда". - невесело усмехнулся Иван. - Мне-то уж мог бы, кажется, лапшу на уши не вешать - я что, не понимаю, что ты на Конго нацелился?
  - Не факт, не факт... - покачал головой отец. - Может и обойдётся. Но - ты прав, варианта этого я не исключаю, вот и подготовился заранее. Если и правда придётся отправиться в Чёрную Африку - это год-полтора, не меньше. А ты пока будешь учиться в Корпусе, Никонову, вон поможешь. И мне спокойнее - хоть буду уверен, что ты тут без меня дров не наломаешь. А то вам с Николкой дай волю - еще какой-нибудь портал отыщете. Лови вас потом у неандертальцев!
  
  Глава вторая
  На палубе ночной постой и помолчи,
  Мечтать за сорок лет по меньшей мере глупо.
  Над чёрною водой огни горят в ночи
  Там встретит поутру нас остров Гваделупа.
  А. Городницкий.
  
  Из путевых записок О.И. Семёнова.
  " Вот и взялся я за третью тетрадь своих путевых записок. Даже, пожалуй, за вторую - в предыдущую я писал крайне неаккуратно, да и события, в ней затронутые, не связаны со сколько-нибудь заметными путешествиями - не считать же за таковое переезд из Москвы в Петербург? Так что пусть уж будет вторая; а то, что было написано за те полгода, которые прошли между нашим возвращением из сирийского анабасиса* и настоящим моментом оставлю для своих мемуаров.
  Итак, впереди снова Одесса, волны Чёрного, Мраморного и Средиземного морей, жаркие берега Африки. Кажется я опять пользуюсь штампами? Что ж, пусть будут штампы; поскольку данный этап путешествия не представляет для меня ничего нового, так что внимание, пожалуй, стоит уделить не путевым впечатлениям, а размышлениям о том, что предстоит сделать - как, впрочем, и о том, что заставило меня пуститься в дорогу. Вот о последнем стоит поговорить особо.
  Спасибо Евгению Петровичу Корфу - наш дорогой барон видимо, осознав, в каком душевном смятении находится автор этих строк, и оказал всемерное содействие прошению, которое я подал через него Государю - разрешить мне отъезд в Александрию для проведения там срочных научных изысканий. Положение всех нас, так или иначе причастных к "тайне грядущего", - как принято выражаться в узком кругу посвященных, - таково, что и на менее масштабные действия требуется Высочайшее соизволение. Что уж говорить об отъезде за границу? Честно говоря, я был наполовину уверен, что получу категорический отказ; другая же половина рассудка упорно внушала мне, что одним отказом, дело, пожалуй, не ограничиться. Однако же - нате вам! Видимо, наш свежеиспечённый начальник Департамента Особых Проектов убедил Александра, что цель данного вояжа имеет наиважнейшее (архиважное, как имел обыкновение говорить младший брат одного моего протеже) значение для интересов Российской Империи - разрешение было получено, причём в самые короткие сроки. Мало того - мне не придётся на этот раз оплачивать экспедицию из собственных, не таких уж и обильных средств - все расходы велено отнести на бюджет Д.О.П. Мало того - мне выделена даже охрана. Хотя - формально юный поручик Садыков, состоящий при корпусе военных топографов, послан на чёрный Континент с целью поисков В.В. Юнкера. Этот замечательный географ русско-немецкого происхождения несколько лет назад отправился уже во второе своё путешествие по Экваториальной Африке, однако же пути возвращения в Европу были, по видимому, отрезаны разгоревшимся в Судане восстанием махдистов**. Похвальна, конечно, столь трогательная забота русского военно-картографического ведомства о судьбе этого замечательно географа, однако - позволю себе всё же усомниться в том, что интересы русского Генерального Штаба простираются до берегов Конго. Впрочем - кто знает? Во времена моей молодости соответствующее ведомство Советского Союза полагало областью своей деятельности всю планету - так почему не предположить, что любопытство их предшественников простирается столь же далеко?
  
  #* Анаба́сис - длительный поход воинских частей по недружественной территории. Вошло в употребление благодаря сочинению Ксенофонта, описывающее историю злополучного "похода 10000" греков в составе войска Кира Младшего на Вавилон
  #** Восстание махдистов - антиколониальное восстание в Судане, которое возглавил в 1881-м году исламист Мухаммед Ахмед. Привело к тому, что в разгар "драки за Африку" европейцы на 13 лет были вытеснены из Судана.
  
  Так или иначе, при поручике состоит казачий урядник и двое казаков; все четверо вызвались в путешествие "своей охотой" и, к тому же, имеют уже некоторый опыт участия в среднеазиатских географических экспедициях. Конечно, Средняя Азия несколько отличается от Экваториальной Африки, но всё же стоит признать - спутники мои люди бывалые, так что я, скорее, рад их присутствию - что-то подсказывает мне, что Александрия станет лишь начальным этапом этого путешествия.
  В Одессе к нам присоединился Антип - припоминаете отставного лейб-улана, оказавшего нам с Иваном столь неоценимые услуги по дороге от Маалюли до Александрии? После возвращения с Ближнего Востока Антип снова попытался осесть в Рязани, однако же заработанные деньги не пошли ему впрок - вторая попытка заняться торговлишкой не увенчалась успехом. То ли не оказалось в Антипе коммерческой жилки, то ли был он слишком честен для этого занятия -а только уже в марте я получил от своего бывшего слуги слёзное письмо с просьбой пристроить к к какому ни то делу. Совпадение оказалось весьма удачным; предложение отправиться в новую экспедицию было принято отставным лейб-уланом с радостью. У Д.О.П.а и комиссара из "Священной Дружины"*, курировавшего проект, его кандидатура так же не вызвала никаких возражений; думаю, не стоит говорить о том, что вся подготовка к экспедиции, и в особенности - подбор участников, проистекали под неусыпным наблюдением ведомства Корфа. Так или иначе - я, как встарь, кейфую на палубе парохода, идущего в Александрию; погода, несмотря на мартовские шторма, превосходнейшая, хотя и прохладно. Антип аккуратно снабжает меня то пивом, то кофе то грогом из корабельного буфета - чего, скажите на милость, ещё желать путешественнику? Снаряжение и оружие упаковано в десяток сундуков и кофров, в кармане - рекомендательное и письмо к российскому консулу в Александрии. Так что заботы все отодвинуты минимум еще на неделю и есть возможность разобраться в мотивах, подвигнувших меня на этот вояж.
  
  #* Свяще́нная дружи́на - тайная монархическая организация в Российской империи, созданная для борьбы с революционным террором сразу после убийства императора Александра II. В реальной истории существовала с 1881 года по 1882-й год. В альтернативном варианте, описанном в книге "Мартовские колокола" - просуществовала подпольно до 1 марта 1887 г. И после неудачного покушения на Александра 3-го воссоздана официально.
  
  Итак. Напомню, что еще в начале января прошлого года мы отослали Вильгельма Евграфовича Евсеина, доцента Московского университета и "первооткрывателя" портала, в Египет - а точнее, в Александрию, в гости к археологу Бурхардту. После того, как мы с доцентом нащупали правильный подход в исследовании загадочных "александрийских" пластин - научились совмещать из, как паззлы, в большие квадраты, в результате чего на образовавшихся листах проступал некий скрытый дотоле текст, - остро встал вопрос о расшифровке остальной части "картотеки". Однако грозные события последних месяцев - попытка покушения на государя, устроенная компанией радикально настроенных молодых людей из 21-го века, - не позволили мне уделить изысканиям должного внимания. А потому - доцент отправился в Александрию в одиночку и там, в тиши бурхардтовых подземных "лабораторий" и занялся исследованиями. Единственной конкретной информацией оказался способ "закрытия" порталов, соединяющих прошлое с будущим; к сожалению, эти сведения почти сразу пришлось употребить в дело - и в результате вся наша тёплая компания застряла в 19-м веке. Нет, я не виню сына за то, что он принял это решение; более того - я сам в посоветовал ему прибегнуть критический момент к этому средству. Однако факт остаётся фактом - "тоннель в будущее" для нас закрыт, и, похоже, надолго. Евсеин даже полагает, что навсегда, однако здесь я с ним, пожалуй, не соглашусь - да, текст пластин тёмен и порой ускользает от понимания, но содержащееся в них указание на некий "предмет", укрытый создателями пластин от постороннего внимания, вполне ясны. Для чего точно служит этот артефакт и удастся ли, воспользовавшись им, восстановить наш заветный портал - остаётся только гадать. В любом случае, это единственный шанс для нас вернуться в своё время; разумеется, мы не можем упустить даже столь мимолетного шанса, да и наши "покровители" - в лице Государя Александра 3-го и его Департамента Особых Проектов крайне заинтересованы в подобном исходе дела. Даже поверхностного знакомства с доставленными из будущего запасами информации, оборудования, с трофейной техникой - средствами связи, мотоциклами и оружием - хватило того, чтобы все заинтересованные лица впали в эйфорию. Как ни настаивал Корф (подогреваемый доктором Каретниковым и автором этих строк), как не пытался убедить государя соблюдать режим секретности и препятствовать распространению сведений о "наследии потомков" - его усилия пропали втуне. Увы, в России 19-го века представление о секретности и ограничении доступа к информации пребывает в зачаточном состоянии. Даже захоти лично государь и его верные жандармы обеспечить должную конфиденциальность - всё равно бы ничего не вышло. Слишком много народу в курсе с самого начала; слишком сильна в российской верхушке традиция решать дела кулуарно, между собой; слишком укоренилась привычка к "неформальному обмену информацией", попросту говоря - к сплетням.
  Тем более, что извлечённые из наших баз данных сведения носят не только военно-технический характер. Рискну утверждать, что на первом месте по важности стоит отнюдь не информация о калибрах, броненосцах и лошадиных силах моторов. Главное, как это быстро сообразили все заинтересованные лица - это сведения, касающиеся внешней и внутренней политики, а так же вовлеченных в грядущие события персоналий. Невозможно переоценить и важность "послезнания" о тенденциях в международных отношениях, во внутренней политике государств, в экономике, в международной торговле, в идеологии и развитии революционных и прочих организаций - как в самой России, так и во всей Европе. Но ведь мало получить эти сведения - без должного переосмысления они так и будут лежать мёртвым грузом. А значит надо передать компетентным и весьма высокопоставленным особам - высшим чиновникам министерства внутренних дел, дипломатам, лицам, радеющим о развитии промышленности и экономики. И заодно - расстаться со всякими иллюзиями касательно скрытности: господа эти отнюдь не относятся к числу тех, кому можно передать папку с "совсекретными" данными и предложить делать выводы, не интересуясь источником сведений. Так, вероятно, мог поступить Иосиф Виссарионович - да и то, подозреваю, только в плохом попаданческом романе. В реальной же ситуации сведения о происхождении информации подобного рода ничуть не менее важны её содержания. Проще говоря - министру иностранных дел мало знать о настроениях, царящих в правящих кругах той или иной европейской державы - важно еще и точно представлять, откуда взялись эти сведения, хотя бы для того, чтобы оценить степень их достоверности. Так что круг посвящённых уже в первые дни превысил три десятка человек; к ним, естественно, прибавились разного рода адъютанты, личные помощники, заместители - и это не считая письмоводителей, мелких чиновников, или как там называются эти должности в 19-м веке? И, разумеется, домашние, друзья, карнточные партнёры и родственники высоких лиц - не в традициях "современной" России скрывать что-то от супруги, брата или однокашника по Пажескому Корпусу.
  В-общем, оценивая скорость проникновения сведений о "вбросе" информации из будущего за рубеж, мы с Корфом исходили из пессимистичной оценки в 2 месяца - с учётом времени, которое неизбежно понадобится на осмысление столь невообразимой информации. После этого, перемещение любого лица, причастного к "вбросу" будут отслеживать, не считаясь со затратами. Так что дорога за пределы России будет нам закрыта. Отсюда - и спешка в организации "африканской" экспедиции - протяни мы с этим ещё месяца полтора, и от поездки пришлось бы отказаться вовсе, либо отправляться в путь с таким количеством охраны и прочих "сопровождающих лиц", что обратило бы это предприятие в фарс.
  Так что, имея хотя бы малейшие надежды отыскать в африканских дебрях нечто, дающее надежду на восстановление портала, мы не могли медлить и одного лишнего дня. Руководствуясь теми же соображениями, пришлось отказаться от масштабной экспедиции - если уж придётся отправляться в Экваториальное Конго, то надо нырнуть туда как в воду, "с концами", по возможности не оставив следов для тех, кто всего через пару месяцев примется выслеживать нас по всему миру.
  Однако же это всё соображения сугубо практические. Движущие силы, что определяют теперь мои поступки, носят несколько иной характер. Нет, я нисколько не умаляю важность предстоящей экспедиции; тем не менее, надо признать хотя бы себе - не она сейчас играет для меня наиглавнейшую роль. Кому-то это покажется эгоистичным - но, получив известие о закрытии порталов я испытал несказанное облегчение. Ситуация, сложившаяся в течение последних месяцев, причиняла мне почти что физические мучения: с одной стороны, я осознавал: то, что начиналось как необычайная экскурсия, постепенно превращается в ни чем не оправданные манипуляции судьбами миллионов людей, целого мира - причём чужого нам мира! А с другой - куда денешься от ответственности за последствия собственных действий? Касайся история с порталами лишь меня, сына да Андрея Каретникова - я уже давно предложил бы прекратить точку в затянувшиеся прогулки в будущее - или, хотя бы, договориться минимизировать собственное в него вмешательство, поставив под безусловный запрет любую сколько-нибудь значимую информацию. Пока мы ограничивались тем, что таскали из 19-го века сувениры и тешили собственное любопытство - всё было ничего. Я наслаждался ролью учёного, получившего доступ... нет, не к тайнам прошлого, а к живой, невыдуманной истории, к возможности пощупать её своими руками, вдохнуть полной грудью - и отнюдь не в виде затхлого воздуха музейных хранилищ или дыма бутафорских сражений. За сына мне тоже оставалось лишь радоваться - парень взрослел не по дням, а по часам, получая такую закалку, какая не снилась его сверстникам. Одна лишь поездка в Сирию сделала его старше и серьёзнее одноклассников года на три минимум; Ванька менялся на глазах - и внешне, и в манере говорить, и в том, как он вёл себя - думаю, родная мать, случись ей сейчас увидеть сына, с трудом узнает его.
  И, тем не менее, происходящее оставалось для него аттракционом, приключением - да, порой страшноватым, но всё же захватывающим, на манер бессмертного "Назад в будущее". И относился он к нему именно так, хотя, возможно и сам этого не понимал - даже рассуждения о планах помочь жителям этой России, подхлестнуть их прогресс, и прочие идеи, позаимствованное из скверных попаданческих романов, оставались умозрительными, "книжными", на уровне фантастических прожектов.
  Но занесла же нелегкая в будущее лейтенанта Никонова - и это происшествие дало толчок целой лавине событий, последствий которых я никак не мог предугадать. Остаётся лишь кусать локти, бия себя в грудь и восклицая "mea maxima culpa"*, подобно истовому католику - но изменить что-то уже не в моих силах. А потому - я с известным облегчением принял известие о закрытии порталов. Необходимость наблюдать за тем, как через них каждодневно, потоком идёт то, что неизбежно изменит этот мир, лишит его собственной истории, сделает некоей дурной "читерской" копией нашего, угнетала меня - и тем более сильно, что я и сам принимал в этом самое активное участие.
  
  #* (лат) - моя величайшая вина. Формула покаяния и исповеди в религиозном обряде католиков с XI века.
  
  Но тогда в нашем распоряжении ещё были порталы - можно было отгородиться от происходящего иллюзией: "это не мой мир, не моя история", предоставив людям ЭТОГО времени самим, в меру своего разумения (вернее сказать - неразумия) черпать из отравленного источника. Именно иллюзией - потому что куда деться от ответственности за уже принесённое нами в этот мир?
  Но - первого марта ситуация изменилась кардинально. Из туристов, не так уж "жизненно заинтересованных" (признаемся честно!) в судьбах этого мира, мы превратились в его обитателей. И другой другой реальности у нас отныне нет - а значит, всё, что будет происходить здесь, теперь касается нас самым прямым образом.
   И меня даже сильнее чем остальных наших "беглецов" - поскольку я несу ответственность ещё и за Ивана. Я далёк от мысли о том, чтобы заявить - "он достаточно взрослый, чтобы принимать решения", и прекрасно как нелегко было Ваньке нелегко решиться на закрытие портала. Он-то потерял куда больше нас с Андреем - в конце концов, мы уже прожили изрядную часть своей жизни в 20-м - 21-м веках, и теперь вот получили своего рода шанс начать всё заново. А он оказался вырван из своей природной среды, в которой ощущал себя, как рыба в воде, имея возможность рассчитывать на более-менее обеспеченное будущее, хорошее образование, интересную работу. Но, несмотря на это, Ванька решился закрыть для себя дорогу в 21-й век который, повернись дело иначе, вполне мог бы "досмотреть до конца".
  И, что характерно, ни о чём не жалеет. Он пока еще не осознал до конца, что случилось - здесь для него настоящая, не виртуальная жизнь, настоящее дело, настоящие друзья, обретённое первое чувство... а, впрочем, может оно и к лучшему? Да, Россию ждут потрясения, причём я имею в виду не события, которые развернулись в нашей истории с началом Русско-Японской войны и продолжались без перерыва полсотни лет. Меня кидает в дрожь, когда я думаю о том, к чему может привести неумелое и опрометчивое использование "наследия потомков".
  Я нисколько не сомневаюсь, что барон Корф и Никонов прекрасные люди, умницы, настоящие патриоты; что доктор Каретников, человек вообще чуждый любого рода показухи и позёрства, готов расшибиться в лепешку ради светлого будущего России... но ведь именно это меня и пугает! Сейчас, получив доступ если не к "высшей власти", то к принятию судьбоносных для всего мира решений, они примутся за дело, и... уж очень это похоже на приснопамятное "дорвались - теперь ПРОУЛИМ!" А то, что они искренне уверены, что владеют единственно верными истинами - лишь усугубляет ситуацию.
  История, видите ли, слишком могучая стихия. Даже не стихия, а "мировая сила" - и с ней не стоит играть в очко, спрятав в рукаве десятку и туза. Да, пару раз ты может и выиграешь, но в итоге всё равно получишь канделябром по голове - в конце концов, тебе известны лишь то, какие карты придут твоему партнёру на первой-второй сдачах, от силы,. А потом - полнейшая неопределённость, и осознание того, что прятать извлечь туза из рукава способен не ты один.
  Говоря без затей - я до смерти боюсь, что нашими благими намерениями и попаданческими амбициями окажется вымощена дорога в ад, куда худший, что то, что случилось в известной мне, "неправленной" версии истории. Невыносимо тяжело было белым офицерам замерзать в степях под Екатеринославом, до последнего момента проклиная себя: "куда же мы смотрели"? Не менее тяжко было и тем, другим, тем, кто в бессильной ярости сжимал кулаки 22-го июня 41-го, понимая что - да, могли, не увидели, не предотвратили, не успели...
  Но нам-то будет тысячекратно горше! Потому что думали что и "сможем", и "увидим", и "предотвратим" - а вместо этого выпустили на волю куда более страшных демонов...
  Я не могу радостно поддакивать Корфу и Каретникову, помогать им потрошить эту то ли пещеру Али-Бабы, то ли шкатулку Пандоры -ежеминутно, ежесекундно думая о том, на что я на самом деле обрекаю - нет не Россию, а это время, этот мир, это человечество...
  Возможно, не всё так плохо и правы давно забытые мною фантасты - Время и правда обладает огромной "упругостью", способной поглотить и не такие внешние воздействия. Что ж, тогда все эти мои терзания окажутся всего лишь бредом, плодом мании величия пополам с манией преследования. И всё же - не могу. Ежедневные, ежеминутные мысли об этом сведут меня с ума вернее любого наркотика. Так что эта поездка в Африку является, по сути, последней попыткой бегства от действительности, уходом от непрошеной ответственности.
  Вот ведь ирония - всю жизнь я, так или иначе, занимался именно эскапизмом. А как иначе назвать увлечение фантастикой, потом ролевыми играми, потом исторической реконструкцией и в итоге - полу-исторической публицистикой и попаданством? Так что можно считать, что жизнь моя подошла к некоему логическому перелому, когда неявная, замаскированная удобным словом "хобби" тяга к уходу от действительности, приобрела, наконец рельефные и осязаемые формы.
  Остаётся одно-единственное оправдание для себя самого - а что, если в конце этого пути и в самом деле найдётся способ восстановить этот портал? Да и хочу ли я этого? Возами таскать предкам краденые, не выстраданные ими, не выдавленные по капле из природы знания? Подкидывать чужие решения, подсказывать непрошенные советы - зная, что они будут приняты с радостью и без малейшего оттенка сомнения? Или - хлопнуть дверью, уйти, предоставив этот мир самому себе - и отравленным всходам, которые вот-вот взойдут из нашего посева?
  Пароход неторопливо карабкается с волны на волну. После относительного затишья Босфора Мраморное море встретило нас крутой зыбью. Антип уже третий раз приходит звать "барина" в каюту, подальше от стылых мартовских ветров. А я - я всё стою, вцепившись в леер и смотрю куда-то вдаль, в туманную мглу..."
  
  Глава третья
  Фуражка милая, не рвися
  Съ тобою жизнь моя слита!
  Съ тобою бурно пронеслися
  Мои кадетскіе года!..
  Песня кадетов.
  В один из последних мартовских дней 1887-го года от Рождества Христова, в четверг, поздно вечером - даже ночью, - в умывальной комнате Морского Училища, той, что на втором этаже здания, рядом с ротными комнатами пятой и шестой рот, - состоялось тайное собрание 5-й роты. Присутствовали не все - в умывальню явилась, дай Бог, половина кадетов; остальные, как и положено, сладко спали. Стрелки часов давно уже миновали полночь, а команда "всем спать" подаётся в 11 часов пополудни. Так что собравшимся в умывальне грозили теперь дисциплинарные взыскания - не очень, впрочем, серьезные. Воспитанники старших рот, именовавшиеся не кадетами, а гардемаринами, проводили свои ночные собрания в фехтовальном зале; там же изредка случались и дуэли. Проходили они тут же, на учебных эспадронах со снятыми пуантаре* и заканчивались, как правило, ссадинами и легкими рубцами; выяснять отношения на кулачках у гардемаринов было не принято.
  Нравы в Училище были совсем не грубые, несмотря на царившую в нём некоторую распущенность; например, не было и следа "цука"**, которым славилось Николаевское кавалерийское. Случались, конечно, и единичные драки, и общие побоища, когда роты шли одна на другую. Бывали среди кадет и злополучные личности, сами как бы напрашивавшиеся на неприятности со стороны сверстников; порой подобные приставания переходили в систематическую травлю и даже избиения. Однако же надо признать, что случаи такие были крайне редки, и объектами нападок служили личности малосимпатичные и, как правило, испорченные.
  
  #* защитный наконечник тренировочного фехтовального оружия.
  #** "цук" - система внутренних карательных мер. Был особо распространен в кавалерийских школах и училищах. Любая промашка новичка каралась наказанием со стороны старшего: приседаниями, отжиманиями, верчениями, прыжками и пр.
  
  Младшие роты вообще славились духом товарищества, особенно в том, что касалось разного рода проделок и шкод. Особо проявлялось это в устройстве ротных "бенефисов" - своего рода бунтов воспитанников, объектами которых становились обычно мало уважаемые офицеры, служащие корпуса, или же преподаватели. Формы эти "бенефисы приобретали подчас весьма затейливые", и, хотя и карались строго начальством, но всё же побороть их вовсе не было никакой возможности. Неповиновение такое могло заключаться, например, в хоровом мычании на уроке нелюбимого преподавателя, во всеобщем стуке ножами и вилками в столовой зале, и - самый героический и опасный проступок! - в бомбардировании училищного эконома кашей. Роли при этом распределялись заранее. Одни изготавливали и снаряжали "бомбы" - их делали из раскатанного чёрного хлебного мякиша, а роль пороховой начинки играла жидкая каша. На роль "метальщиков" избирались, как правило, наиболее искусные "стрелки", которые даже заранее тренировались" - подобный "бунт" готовился исподволь, за несколько дней, так что время для практики имелось в достатке.
  Отказ от участия в "бенефисе", а так же неготовность разделить с ротой неизбежное наказание почиталось чуть ли не за худший из возможных для кадета грехов. Более страшным проступком против товарищества было разве что доносительство, фискальство - но оно было столь немыслимо, что, порой, на памяти целых поколений воспитанников не случалось ни одного подобного примера.
  Сегодня тайное ночное собрание пятой роты как раз и было призвано разбирать случай такого вот нарушения духа товарищества. Неслыханное дело - двое новичков, появившихся в Училище в обход всех традиций и правил, в середине марта, под конец учебного года, начали свою кадетскую карьеру с того, что отказались участвовать в "бенефисе"! Собственно, проказа была намечена уже давно, и объектом её должен был стать искренне нелюбимый всей ротой офицер-воспитатель, носивший прозвище "Вошь". Кличка прилепилась к нему во-первых, из-за чрезвычайно малого роса, а во-вторых из-за привычке в моменты затруднений почёсывать правой рукой в редкой бородёнке. Нрав у офицера-воспитателя был прескверный; заменив переведённого недавно на корабельную службу прежнего воспитателя, он сумел за два месяца снискать полнейшее неуважение подопечных. Отношение это и должно было выразиться в запланированном "бенефисе" - своего рода "последнем предупреждении" нелюбимому педагогу, после которого обыкновенно следовала открытая война, неизменно кончавшаяся увольнением несчастного из Училища или переводом на другую должность; как воспитатель, подобный неудачник отныне не будет принят ни в одной из рот.
  Новички появились в роте, когда все было уже готово к проведению "бенефиса", так что им было предложено участие на вспомогательных ролях. Но, ко всеобщему удивлению, новоприбывшие категорически отвергли эти предложения, заявив, что не имеют ничего против жертвы, и, прежде чем подвергать её подобным издевательствам, полагают обязательным для себя лично убедиться, что кара ею заслужена. Ответ этот вызвал у кадетов такое недоумение, что они даже воздержались от немедленной расправы с отступниками. Возможно, те просто не поняли? На этот случай, предложение было повторено вечером того же дня в ротной спальной комнате - и привело к короткой, но весьма энергичной потасовке, из которой новички вышли победителями - несмотря на то, что противник превосходил их числом самое малое, втрое.
   "Беседу" с новичками проводил ротный заводила, Аркаша Савицкий, носивший заслуженный титул "чугунного" - то есть воспитанника, хваставшего искусством озлоблять начальников и бесчувственностью к наказаниям. Осознав в какой-то момент, что новые кадеты откровенно высмеивают его доводы, Аркаша и перешёл к рукоприкладству. Реакция был мгновенной: старший из новичков, по имени Иван, уклонившись от размашистого, со всего плеча, удара, схватил обидчика за грудки и двинул его лбом в переносицу. После чего, не отпуская отвороты голландки, повалился спиной вперед на пол, уперев ступню правой ноги в живот неприятеля. Савицкий перелетел через новичка и неуклюже, кулём грохнулся на пол и тут же взвыл от боли - победитель уже сидел на нём верхом, заломив поверженному "чугунному" правую руку к затылку.
  Товарищи Савицкого опомнились, и кинулись, было, на помощь - но второй новичок, Николка, подсечкой сбив первого с ног, швырнул в лицо второму подушку, подхваченную с кровати. А когда тот инстинктивно обеими руками поймал её - то тут же полетел кубарем, сбитый сильнейшим ударом ногой в грудь.
  На этом потасовка и закончилась. Ошарашенные столь жестким и умелым отпором, кадеты отступили. Следующий день начался для новичков в угрюмом молчании: хотя не было никаких предварительных договоренностей, пятая рота сторонились новоприбывших. Те же вовсе не заговаривали со своими новыми товарищами.
  Но уже утро принесло роте новые сюрпризы: один из них состоялся на первом же уроке, по английскому. Здесь выяснилось, что Иван прибыл в Россию менее года назад, до этого же путешествовал с отцом по миру, а родился и вырос вообще в Северной Америке и на Аляске. Его английский, хотя и поставил в тупик преподавателя некоторыми незнакомыми оборотами, всё же заметно превосходил самый высокий уровень, показанный когда-либо кадетами младших рот. Урок прошёл в оживлённой беседе Ивана и Юлия Александровича (так звали "англичанина"), из которой присутствующие поняли разве что отдельные слова. Ясно было лишь то, что присутствие на уроках по данной дисциплине отныне станет для кадета Семёнова пустой формальностью.
  Рота притихла - новички оказались не так просты. К тому же, кадеты наконец разглядели, что форменные голландки обоих украшают георгиевские ленточки с какими-то медальками. Медали эти были кадетам незнакомы; выдерживая, однако, марку, никто из них не поинтересовался у новоприбывших происхождением наград. Но уже после завтрака, состоявшегося, как и следует по расписанию, в 11 часов утра, ротный фельдфебель, гардемарин первой роты Александр Балмашов, был буквально засыпан вопросами. Тут-то и выяснилось, что новички приняты в Училище вне установленного порядка, личным - ЛИЧНЫМ! - распоряжением Государя, в знак признательности за участие в отражении недавней вылазки бомбистов-мятежников в Москве. Оказывается, оба сражались в уличных боях с налётчиками-террористами, за что и были удостоены медалей "За храбрость". Особенно потряс кадетов рассказ о том, как Иван, вооружённый захваченной у бомбистов ручной митральезой, чуть ли не в одиночку отбивал атаку злодеев на бициклах, перестреляв их при этом около двух десятков. Все это полезные и, несомненно, достоверные сведения Балмашов почерпнул у дежурного офицера, буквально пару часов назад ознакомившегося с "биографиями" новоприбывших. Сведения разлетались по Училищу со скоростью лесного пожара, и в 5-ю роту уже потянулись любопытные, желающие поглазеть на небывалых новичков.
  История гимназистов-"разведчиков" две недели назад взбудоражила весь корпус - да и весь Петербург. Несколько дней только и было разговоров, что о террористах на моторных бициклах с бомбами и ручными митральезами, которые залили улицы Первопрестольной кровью; о пылающих кварталах, изрешеченных пулями городовых и обывателях; о молодецкой штыковой атаке стрелков московского гарнизона и отважных подростках рискнувших противостоять налётчикам с оружием в рукахи чуть ли не поголовно при этом погибших.
  Кадеты всех без исключения военных училищ столицы отчаянно завидовали героям-гимназистам. Газеты наперебой повторяли историю кадета Сергея Выбегова, сложившего голову во главе своих "скаутов", которых он поднял в атаку на плюющиеся свинцом митральезы. Офицеры корпуса собирали по подписке деньги на часовню в память малолетних героев, которую собирались строить в Москве личным попечением государыни-императрицы - а двое из этой легендарной компании, оказывается, и есть строптивые новички, только что включённые в состав пятой роты!
  Всё это и сообщил своим подопечным Саша Балмашов, сопроводив рассказ советом - не задирать новых кадетов, ибо кончиться это может очень скверно - как для самих задир, так и для всей роты. Под конец фельдфебель туманно намекнул, что новички приняты в Морское Училище с некими "особыми обязанностями", о которых доподлинно известно лишь начальнику училища, свиты его величества контр-адмиралу Дмитрию Сергеевичу Арсеньеву, и никому более.
  На следующем уроке, географии, новички странным образом отсутствовали; кое-кто из кадетов уверял, что видел, как их обоих перед самым уроком увёл куда-то дежурный офицер. Кадет Штольц, посланный в библиотеку за картами, натолкнулся в коридоре на необычную процессию: впереди шествовал дежурный офицер, за ним - оба пропащих кадета, Иван и Николка, а следом за ними - несколько человек в ЖАНДАРМСКИХ мундирах, нагруженные многочисленными коробками и свёртками. Мало того - вслед за жандармами следовало двое стрелков при винтовках с примкнутыми штыками. Увидав кадета Штольца, дежурный офицер велел тому посторониться; Штольц немедленно исполнил приказание, но, несмотря на это, один из конвоиров вышел вперед, и, наклонив винтовку, прижал катета к стенке. Когда процессия следовала мимо потрясённого кадета, он отчётливо услышал, как один из новичков, - кажется, Иван, - недовольно выговаривал переднему жандарму насчёт осторожного обращения с ношей.
  Жандармы, новички и их "почётный караул" скрылись за поворотом коридора; кадет Штольц в обнимку с охапкой карт недоумевая, побрёл в класс.
  В перерыве, перед строевыми учениями (сегодня они проходили, против обыкновения, после третьего урока, а не до него), эта история стала известна всей роте. На строевых учениях новичков тоже не было; они появились только к обеду, причём и на этот раз их сопровождал дежурный офицер. Кадет Вельяминов, присутствовавший при их появлении, был глубоко поражён том, что перед тем как отправиться к столу роты, Иван что-то назидательно объяснял офицеру - а тот кивал головой, повторяя "будет сделано".
  Это было уже слишком. Разумеется, о новой попытке расправы с новичками речи быть не могло - во всяком случае, до разъяснения всех этих странностей. Мало того, было решено отложить и "бенефис", назначенный проходить как раз во время сегодняшнего обеда. Остаток дня рота провела в тягостном недоумении, а после отбоя наиболее активные кадеты собрались в умывальной комнате. Новичков следовало немедленно прояснить и понять, как вести себя по отношению к ним. Случай, что и говорить, был не рядовой - вряд ли за всю более чем вековую историю Морского Корпуса в его стенах объявлялись столь же необычные новобранцы.
  Пятая рота вернулась в спальню только к трём часам пополуночи. Спорили до хрипоты, но проку от споров оказалось немного. Эпизод же с отказом от участия в "бенефисе" решено было на всякий случай предать забвению, тем более, что и самом мероприятие не состоялось. В трусости новичков обвинить было никак невозможно - очень уж решительный отпор оказали они кадетам, да и медали - это, знаете ли, момент... Ротное братство - традиция, конечно, почтенная и защищать её надо всеми силами, но кадеты пятой роты не были вовсе уж чужды справедливости. И она требовала признать: новички пробыли в роте менее суток, а за это время трудно проникнуться духом товарищества. А вот готовность отбиваться плечом к плечу они продемонстрировать успели, и весьма к тому же убедительно - вон, Савицкий до сих пор хлюпает распухшим носом. Справиться с Семёновым и Овчинниковым, похоже, можно только скопом - а вся пятая рота прекрасно понимала, как будет выглядеть такая расправа в глазах остальных воспитанников училища... да и в их собственных тоже.
  А потому - было решено не задевать новичков, а пока что внимательно к ним присмотреться. Ущерб, нанесённый Аркаше Савицкому и другим участникам стычки решено было считать не задевающим их чести - как, впрочем, и чести всей пятой роты, - ибо драка, что ни говори, была честной. А то, что новички прибегли к не вполне конвенционным приёмам - ну так ведь им пришлось сражаться в меньшинстве. А вот с чем разобраться стоило - так это со странными занятиями новичков, с непонятной завесой тайны, связанной как с их появлением в училище, так и с теми делами, ради которых новичков снимают с уроков. К вопросу этому решено было подойти со всей основательностью людей образованных, каковыми на полном основании считали себя морские кадеты - это вам не павлоны* и не Николаевское кавалерийское* с его муштрой, лошадьми и цугом. Нет, вопрос этот требовал вдумчивого подхода. Очевидно было, что на прямой вопрос новички, скорее всего, не ответят, или сошлются на некоторые "секреты", раскрывать которые они не вправе. А потому, одна группа кадетов должна была постепенно, в разговорах и дружеских беседах, попытаться выяснить в новичков, чем они, собственно, заняты, в то время, как другая - при содействии всех остальных, бралась установить слежку за новоприбывшими и, для начала, хотя бы выяснить причины их таинственных отлучек с уроков. Средств для этого у кадетов было предостаточно - мало что в училище ускользало от внимания воспитанников.
  
  #* Павлоны - жаргонное название воспитанников 1-го военного Павловского училища, одного из самых престижных военно-учебных заведений России.
  Никола́евское кавалери́йское учи́лище - привилегированное военное училище Российской империи. Выпускниками училища были многие видные представители военной и культурной элиты России.
  
  Звучали, правда и возражения: кое-кто из кадетов, и в их числе - пострадавший Аркаша Савицкий, неожиданно заявили, что подобные жандармские методы сыска противоречат не только традициям корпуса, но и духу ротного товарищества - негоже им делать вид, что принимают новичков в свою среду, а самим исподтишка следить за каждым их шагом. Заявление это вызвало бурную дискуссию, стоившую кадетам пятой роты ещё одного часа без сна - но в итоге, было постановлено, что, поскольку собранные сведения никто не собирается оглашать или ещё как-то использовать в своих интересах - то и ущерба чести и законам товарищества никакого не будет. С этим и разошлись - но кое-кто из мальчишек ещё долго ворочался в койке, гадая насчёт странных и непонятных происшествий этого дня.
  Фельдфебель пятой роты, гардемарин Балмашов усмехнулся и отправился к себе. Гардемарины, носившие фельдфебельские нашивки, и, в силу того, наделённые особыми полномочиями, помещались отдельно от своих товарищей, в комнатках по четыре человека и имели право выходить во всякое время - если этого требовал надзор за буйными младшими воспитанниками. Так что Саша Балмашов, конечно, знал как о ночном "совещании" в умывальной комнате, и о утренней стычке в спальне, и о страстях и сомнениях, охвативших вверенную ему роту. Однако - вмешиваться пока не собирался, ограничившись аккуратным наблюдениям -кадетам предстояло самим разобраться в сложившейся ситуации и поступить в меру своего разумения. Сам Саша тоже испытывал изрядное любопытство в отношении новеньких - но не сомневался, что рано или поздно загадки проясняться. Такое уж это место, Морское училище - здесь всё на виду, ничего нельзя укрыть от внимательного взгляда товарищей...
  ***
  Тихо гудели системные блоки. В полумраке аппаратной перемигивались светодиоды; мягко светились мониторы. Комната, правда, носила следы свежего разгрома - на полу валялись мотки проводов, кабели, пустые коробки, пенопластовое крошево упаковочной засыпки". Отдельно, в углу были сложены прозрачные листы с "пузырьками" - в ближайшие лет сто такого "медитативного" средства здесь не предвиделось, так что этот ресурс следовало беречь особо и тратить с умом.
  "Да здесь всё следует беречь. - вздохнув, подумал Иван. - Любой обрезок провода, любую мышку, которую раньше и в голову не пришло бы чинить - в мусорную корзину и вся недолга! А сколько добра зря перевёл, пока удалось кое-как наладить сетку - страшное дело..."
  А как иначе? Нет больше ни "Техносилы" на соседней улице, ни интернет-магазинов компьютерного железа - всё, бобик сдох. И починить всё это нет никакой возможности - единственный доступный на ближайшие полсотни световых лет - это надёжно упрятанный в Петропавловку Виктор, и обращаться к нему лишний раз не очень-то хочется. А практического опыта нет, хоть плачь - так что предстоит самому теперь перелопачивать все эти груды мануалов, инструкций и всего остального, на что в прежние дни только косился, радуясь про себя, что есть кому возиться со всей этой скучнейшей тягомотиной.
  Отправляя Ваню с Николкой в Морское Училище, Корф особо выговорил, что раз уж на мальчиков возлагается попутно обязанность помогать Никонову с составлением архива данных их будущего - то и необходимые условия им следует создать прямо там же, в училище. Начальство в лице контр-адмирала Арсеньева особого энтузиазма по этому поводу не испытывало - начальник училища, хоть и принадлежал к узкому кругу посвященных, но совершенно не понимал, чем, собственно, собираются заниматься новые кадеты в стенах вверенного ему учебного заведения. Однако - с личным распоряжением Государя не очень-то поспоришь. Так что Иван с Николкой получили в своё распоряжение две комнатки на третьем, верхнем этаже здания, рядом со штурманскими классами, почти что под уродливой бочкой учебной обсерватории. В одной из комнат гудел бензиновый генератор "Ямаха": в училище, конечно, было электричество, но вот как приспособить параметры местной сети к капризной электронике - это оставалось для Ивана загадкой. Впрочем, Виктор уже справился с подобной задачей - когда "вешал" следящие камеры на петербургскую осветительную сеть. Но эту задачу, как и многие другие, пришлось пока отложить на потом - так чт энергией "компьютерный зал" снабжал пока японский генератор. Бензин было обещано доставлять раз в неделю - это топливо было здесь, оказывается, чрезвычайно редко и дорого и продавалось, по преимуществу, в аптеках.
  В остальном" генераторная" мало отличалась от соответствующих помещений будущего - запах бензиновой гари, наскоро налаженная вытяжка, бухты проводов, верстак с инструментами, лампы-переноски, коробки с трансформаторами и блоками бесперебойного питания в углу, - всему этому предстояло еще устаканиться, запылиться и "врасти" в обстановку.
  С "компьютерным залом" возни оказалось ничуть не меньше. Поначалу Иван размахнулся и собрался было обустроить локальную сеть с сервером: необходимое оборудование имелось и было аккуратно доставлено в училище под конвоем жандармских чинов и солдат с винтовками. Однако задача оказалась явно не по силам, и Иван всерьез задумался о том, чтобы вызвать-таки в Училище злодея-Виктора - хотя бы на денёк-другой. А пока - мальчики распаковали два стационарных компьютера, ноутбук, Иван кое-как наладил домашнюю "локалку" и, главное - приспособил мощный роутер с беспроводным каналом. О помехах и наводках от внешних сетей здесь, слава богу, ещё не слышали, поэтому вай-фай раздавался по всему зданию Училища - разве что внизу, в дальних помещениях левого крыла сигнал был так себе. Но и в ротной комнате, и в учебных классах мобильные устройства исправно показывали полную "лесенку" индикатора сети, так что оба мальчика тихо радовались открывавшимся возможностям. Иван с Николкой уже проводили пробные "сеансы связи" - как в видеорежиме, так и текстовыми сообщениями, - находясь один в обсерватории, а другой в столовой зале - и остались вполне довольны качеством. Теперь, как бы дело не повернулось, у них в руках имелся свой козырь - да такой, о котором никто из присутствующих не догадывался, а если бы рассказали - не поверил бы.
  На оборудование "аппаратной" было запрошена неделя - с непременным условием иметь возможность проводить там время до часу-двух ночи. Корпусное начальство в лице ротного офицера-воспитателя немедленно взбеленилось, услышав о столь вопиющем и наглом нарушении режима. Пришлось прибегать к тяжёлой артиллерии - обращаться к начальнику училища. Разрешение было получено, однако с просьбой поставить коечки прямо в генераторной, мальчики решили пока повременить. Успеется.
  У дверей обоих комнат дежурили теперь часовые с винтовками. Поначалу хотели приспособить к этому делу гардемаринов, однако, здраво рассудив, начальство отказалось от этой идеи - караул несли специально присланные солдаты. Это добавило таинственности - по училищу ползли слухи. Начиная с того, что Овчинников с Семёновым обустраивают на третьем этаже "лабораторию капитана Немо", и заканчивая совершенно уже дикой байкой о том, что новички состоят на секретной службе, призванной бороться с террористами, подготавливающими "эфирный" заговор против царствующего государя - а помещение Морского училища выбрано в целях конспирации.
  Но слухи - слухами, а отношение к Николке с Иваном с самого начала сложилось весьма неопределённое. После стычки в ротной спальне, мальчики более не конфликтовали с товарищами по пятой роте, однако не могли не ощутить окружавшего их настороженного отчуждения. Проявлялось это во всём - в нарочитой вежливости в обращениях, в задаваемых время от времени "каверзных" вопросах, в отстранённости от обычных подростковых забав, которым с упоением предавались остальные кадеты. Так что Иван, а с ним и Николка, проводили всё свободное время в Компьютерной, возвращаясь в ротную спальню за полночь. Заодно, мальчики взяли и другую манеру - уже на четвёртый день Николка испросил у дежурного офицера разрешения заниматься вне обычного расписания в гимнастическом зале. Разрешение это было дано, и с этого дня мальчики проводили в зале не менее часа в день. Иван захватил из Москвы два комплекта защитного снаряжения для восточных единоборств, так что теперь они увлечённо лупили друг друга кулаками и ногами, швыряли на маты, отрабатывая усвоенные во время обучения в "волчатах" приёмчики. Чего-чего, а пособий по рукопашному бою в электронных архивах хватало; да и Ромка, передравшийся вслед за остальными "попаданцами" в Петербург обещал не оставлять ребят без внимания. Сам он увлечённо занимался созданием общероссийской организации "юных разведчиков" - под личным патронажем цесаревича Николая", - а заодно помогал Корфу в подготовке будущих "оперативников" для "Священной дружины" и Д.О.П. В Морском Училище Ромка (Роман Дмитриевич, как его теперь называли) побывал всего один раз, и ребята смогли оценить новенький мундир армейского поручика, который вчерашний десантник носил в нескрываемым удовольствием. Некоторое неудобство доставляли, правда шпоры и сабля - Роман всё время ворчал насчёт "никчёмных цацок", но признался, что уже берёт уроки верховой езды в манеже - монументальном здании в стиле классицизма, возведённом 80 лет назад для зимнего обучения и парадных выездок Лейб-гвардии Конного полка. Пристроил его туда, кончено, Корф - и он же порекомендовал инструктора, полкового берейтора Конного полка. Учил тот Ромку не на страх, а на совесть, пообещав к лету сделать из ученика приличного наездника, которому всякий кавалерист теперь не крикнет обидное "собака на заборе".
  В общем, жизнь намечалась интересная. И даже перспективы скорых "переводных испытаний" не слишком-то пугали новоявленых кадетов. Программы общих "классов" училища, представлявших собой по сути, завершение общего образования, не вызывали у обоих особых сложностей - хотя, конечно, Николке предстояло изрядно подтянуться в точных науках, а Ване - в словесности, Закону Божьему и, как ни странно, чистописании. Латыни и греческого, так пугавшего жителя 21-го века, в программе не было вовсе. Оставался, правда, французский - в рамках обычной гимназической программы. Однако кадетам, как будущим морякам, предстояло освоить более английский язык, а с этим проблем не предвиделось - мальчики даже условились по одному дню в неделю говорить в "компьютерном зале" исключительно по-английски, дабы Николке проще было освоить язык Шекспира. Окончательно страхи, связанные с переводными испытаниями, рассеялись, когда дежурный офицер сообщил, что кадетам Семёнову и Овчинникову разрешено сдать испытания осенью, вне общего порядка. Впереди, таким образом, было еще целое лето - и мальчики с легким сердцем погрузились в текущие заботы - корпусная жизнь, отладка "аппаратной", работа с Никольским... К тому же раз в неделю воспитанникам полагался выход в город, и Ване с Николкой ещё только предстояло привыкнуть к новому для них ритму жизни столицы Российской Империи.
  
  
  Глава четвёртая
  Помнишь, как уходили те,
   Кто пришел сюда раньше нас?
  *Мы поражались глухой пустоте
  Их обесцвеченных глаз.
  Мы смотрели на них с изумленьем и страхом,
  Взгляд отвести боясь.
  Но те, кто приходят сюда сейчас,
  Точно так же смотрят на нас.
  Брайан, человек, который не угадал
  
  - ...Я ничего не стану утверждать наверняка - все мы принуждены довольствоваться невнятными слухами, просочившимися из властных эмпиреев да гадать на кофейной гуще. Но если - повторяю, ЕСЛИ! - в этих слухах имеется некоторая доля истины, и в руках царского правительства теперь находятся достоверные и неопровержимые сведения из будущего, то я первым скажу: горе нам!
  Потому что - о каком развитии свободной мысли может идти речь, если власть предержащие в ответ на вопль общественной жизни могут теперь с усмешкой ответить: "мы-де знаем, к чему это приведёт, и заранее предвидим неудачность, бессмысленность или даже порочность и преступность того или иного начинания!"
  И кто, скажите, будет контролировать эту тиранию мысли, которая тем и страшна, что не будет сопровождаться никакими явными запретами? Нет, у власти нет более необходимости в столь грубых инструментах - довольно объявить о каких-либо тягостных последствиях, приключившихся в результате реализации некоего новшества - и общество будет вынуждено склонить голову и примириться, ибо кому достанет смелости спорить с тем, кому известно всё наперед!
  "Время - лучший судия" - не раз повторяли мы, уповая на беспристрастный и неотвратимый суд истории. Так как же быть теперь с тем, что все приговоры времени, мало того, что известны загодя, на десятки, если не сотни лет вперед, но могут быть еще и ошельмованы, подменены - да так, что мы, в нашей наивной доверчивости, будем долго ещё полагать их единственно истинными?
  Вам, уповающим на то, что Россию ждёт невиданный взлёт и процветание, вам я говорю - трепещите! Трепещите самой страшной из тираний, с какими только встречалось человечество - тирании духовной, осенённой к тому же фальшивым светом всезнания и все-предвидения!
  
  В конце зала, там где, за спинками последнего ряда стульев скопились стоя студенты и слушатели курсов, раздались аплодисменты. Оратор - репортёр, писавший обыкновенно на общественные темы в толстые столичные альманахи, - поклонился и спустился по ступеням дубовой кафедры. Однако - не сел на своё место в переднем ряду, а направился вон из зала, демонстративно заложим руки за спину и всем своим видом показывая, что сказал всё что счёл нужным.
  А на кафедру уже карабкался молодой человек с измождённым, нервическим лицом, всклокоченными сальными волосами, в мятом сюртуке. Устроившись за дубовым пюпитром, он громко откашлялся и заговорил, сопровождая свои слова картинными, но несколько судорожными жестами:
  - Я не могу взять в толк, почему выступавшие ранее господа говорили лишь о тех последствиях, что может нести наше предполагаемое "откровение" России и русской общественной мысли? Разве мы, духовные наследники Чаадаева, Герцена, мы, взращённые идеями Чернышевского, забыли, что кроме России есть еще и Европа, и целый мир, которого мы полоть от плоти - хотя бы в духовном смысле? И вот теперь, когда правительство России получает ни чем не заслуженное преимущество, багаж знания, созданных - и в этом не может быть никаких сомнений! - трудом мыслителей и учёных, не России, но Европы - почему мы беспокоимся о своих, узко-местнических дрязгах, о своих выгодах, вместе того, чтобы встать и закричать во весь голос: опомнитесь! На ваших глазах свершается самая грандиозная кража в истории - плоды более чем вековой работы мысли, плоды усилий, трудов посвященной цивилизации присваиваются бесцеремонным, не признающим доводов разума колосом - и где гарантия, что они не будут употреблены на то, чтобы искоренять впредь любую свободную мысль не только здесь, но и во всём мире?
  Мы живем в стремительно меняющемся мире - и увы, перемены эти касаются не только свершений в области искусств и иных прекрасных творений человеческого гения! Нет, наиболее значительные прогресс достигнут в в создании чудовищных средств убийства и разрушения - и всякому, что сомневается в этом, достаточно сравнить, например, Полтавское сражения и Бородинское - различие между которыми заключается, по сути, в цвете мундиров да в деталях военной тактики. И в противоположность тому - сопоставить ход хотя бы Крымской кампании с последней войной между Пруссией и Францией! Такой громадный прогресс, сделавший военное дело неузнаваемым - и за такое ничтожное время! А теперь представьте, как будут усовершенствованы средства уничтожения за последующие сто лет? И если вам отказывает воображение, обратитесь, хотя бы, к книгам мсье Жюля Верна - а потом умножьте то, что почерпнете из них десятикратно, стократно - но и тогда вы вряд ли получите представление о могуществе потомков!
  И вот, теперь - ключ к этому могуществу попадает в руки худшего в мире тирана, который - о, я уверен! - не преминет воспользоваться им, чтобы, подобно его деду, чьи руки обагрены кровью декабристов, польских повстанцев и венгерских борцов за свободу, насадить самую отвратительную реакцию. Но произойдёт это уже в масштабах всего мира, ибо отныне никто не будет в силах противостоять ему!
  А раз так - мы, те, кому дорога свобода мысли, свобода образа жизни, свобода от любого рода духовного принуждения, обязаны потребовать от правительства придать все полученные из будущего сведения широчайшей огласке. Дабы ими распорядился весь мир - а не только властитель, наложивший тяжкую свою длань на то, что принадлежит человечеству, а отнюдь не только одной "немытой России, стране рабов, стране господ"! И уж точно не её тиранам, кичащимся своими голубыми кровями... и голубыми мундирами!
  В передних рядах послышался недовольный гул; задние же разразились рукоплесканиями, не стихавшими, пока оратор не покинул кафедру. Видно было, как его сразу окружили молодые люди студенческой наружности; промелькнуло среди них и несколько известных газетных репортёров, из числа пишущих об интеллектуальной жизни Петербурга. На кафедру рвались сразу двое господ - но стоило одному из них всё же добраться до вожделенной трибуны, в задних рядах раздался свист вперемешку с выкриками "долой" и пронзительным мяуканьем. Возмущенные выкрики господ, занимавших передние ряды аудитории, тонули в этой какофонии; оратор же, только закончивший говорить стоял в окружении поклонников с видом победителя.
  
  - А ведь прав оказался Олегыч. - со вздохом заметил Каретников, пробираясь к выходу из залы. - Ну, в точности по его словам всё и выходит!
  - Да, - согласился Корф. - хотя уважаемый Олег Иванович и чрезмерно, на мой взгляд мягок и, порой, грешит нерешительностью - не могу отказать ему в способности к предвидению. Если соберетесь ему писать - не откажите черкнуть пару срок от моего имени: "Мол Корф признаёт вашу правоту и несостоятельность собственных прогнозов..."
  - Надеюсь, только в этом, барон? - осведомился доктор. - Настроения умов петербургской "мыслящей публики" - дело, кончено, наиважнейшее, но ведь этим ваше поле деятельности не ограничивается? В конце концов, мы с вами изначально не испытывали накаких иллюзий насчёт возможности сохранить наши обстоятельства в секрете. А если и расходились, то лишь в сроках. Прав оказался мой друг Семёнов, а не вы - и двух недель не прошло, а в Петербурге уже на все лады обсуждают "послание потомков", которого удостоился Государь - а заодно и террористический акт, этими же потомками якобы и организованный. Неужели вас это удивляет?
  - Нет, конечно. Однако же, хлопот нам эти господа прибавят, и преизряднейше. Поди, скажи теперь - этот "оратель" самостоятельно до таких мыслей додумался, или кто поумнее подсказал?
  - Вы, главное, не перестарайтесь, барон. - посоветовал Каретников. - Надеюсь, что вы и ваши коллеги усвоили главный урок, который преподаёт нам будущее?
  - Да, Андрей Макарыч. Бороться с брожением в умах образованной публики запретами и цензурой - дело распоследнее. Однако же - поди объясни это подобным болтунам! Как и тем, впрочем, кто готов истолковать любую мягкость со стороны властей, как признак слабости и немедленно обвинить нас же с вами в потрясении устоев?
  - А как быть, Евгения Петрович? - пожал плечами Каретников. - Мы с вами, а заодно и вся Россия сейчас между Сциллой и Харибдой; и никто не может предсказать, чем закончится это увлекательное приключение. Если хотите знать, мы с вами уже необратимо изменили историю - и именно в том ключе, как предсказывал это наш друг Семёнов. В самом деле - одно то, что вопрос о знаниях из будущего столь горячо обсуждается - означает некоторый перелом в сознании общества. Теперь любое действие властей будут рассматривать через призму этого явления. А мы с вами, образно выражаясь, ни уха ни рыла - поскольку наше предзнание не содержит рекомендаций касательно такой вот ситуации. А если и содержат...
  - ...то сугубо литературного свойства. - подхватил Корф. - Как же, читал. И, признаться, был удивлён, как эти литераторы в своей бескомпромиссности и реакционности ухитряются превзойти даже господина Победоносцева? Открой любую книжонку о пришельцах из будущего - я этот жанр в последнее время изрядно изучил - так непременно встретишь совет: перво-наперво создать карательный орган, вроде этого вашего КГБ. А там уж - бунтовщиков и интеллигентов к стенке, а к тем, кого нельзя законно привлечь к ответственности, послать тайных душегубцев. И всё, тут и должно наступить полнейшее бдагорастворение в воздусех и всеобщее счастливое согласие. Одному только и поражаюсь - как могли эти люди подумать, что в России найдутся люди, готовые выполнять столь злодейские предписания? Нет, я не рядовых исполнителей имею в виду - скорее офицеров да чиновников. Неужели ваши авторы, совсем уж не представляют, что у нас здесь у нас в умах творится... то есть творилось?
  - Может и представляют. - ответил доктор. - Да только задумываться не очень-то желают. Бумага - она, известное дело, всё стерпит, да и сюжеты эти во многом определяются личными пристрастиями авторов. И, признаться, барон, я не стал бы винить их за это - после всего свинства, что творилось у нас на протяжении последних двадцати лет, слова "либерал", "свобода" и "гуманизм" в России долго еще будут оставаться в разряде ругательных. А нам с вами надо, по возможности, ошибки прошлого учитывать - и как-то их обходить. Исподволь, раз уж напрямую не получается...
  - Кстати, барон, - добавил, помолчав с минуту доктор. - вы не озаботились тем, чтобы за этим молодым человеком - ну, который выступал последним, - слегка присмотрели? Надо бы понять, в каких кругах он вращается и где нахватался столь экстравагантных идей?
  - Это пусть Яшу заботит. - ухмыльнулся барон. - Или, скажем, ротмистра Вершинина - отслеживать подобные настроения входит в его прямые обязанности. А мы с вами доктор, давайте обсудим - как властям реагировать на эти умонастроения? Ведь, согласитесь, просто промолчать - значит породить новую волну сплетен, ещё более нелепых?
  - Пожалуй, тут я могу кое-что вам подсказать барон. - подумав, ответил Каретников. - Был в нашей истории один... скажем так, прецедент. Видите ли, в 50-х годах 20-го века американские и европейские газеты наполнились сообщениями о летающих тарелочках и каких-то пришельцах из космоса. Публиковали фотографии, интервью очевидцев, писали о каких-то сбитых американцами космических кораблях и припрятанных в секретных лабораториях трупах пришельцев...
  Власти Америки пытались всё отрицать, но чем больше они это делали - тем более общество убеждалось, что властям есть что скрывать и за дикими слухами о пришельцах на самом деле прячется что-то зловещее.
  - Ну-ка, ну-ка? - заинтересовался Корф. - И как же они поступили?
  - Да, собственно, никак. Официальные органы в какой-то момент просто перестали комментировать эти сообщения - зато газеты и радиопередачи наполнились самыми дикими слухами, сплетнями, сообщениями. То о людях, похищенных пришельцами для научных экспериментов, то о гостях с Марса, играющих на бирже, то о каких-то древних гостях из космоса, от которых произошло всё человечество. И заметьте - чем больше появлялось таких сообщений, тем менее вспоминала публика о том, с чего, собственно начался весь сыр-бор. А в итоге - сообщения о розвелловском пришельце и загадочном ангаре, где правительство США якобы прячет сбитую инопланетную летающую посуду, стали проходить по разряду приведений и духов. Лет через пять к ним вообще перестали прислушиваться, не говоря уж о том, чтобы обсуждать всерьёз.
  - Интересно, интересно! - оживился барон - Выходит, власти попросту утопили опасные сообщения в потоке лжи?
  - Причём тщательно подобранной и продуманной лжи! - Каретников явно радовался тому, что барон понял его мысль. - Лжи, которая, с одной стороны, походит на правду, а с другой - вызывает сомнения именно своим разнообразием и правдоподобием. И при том - чередуется с откровенно бредовыми выдумками, не выдерживающими никакой разумной критики.
  - Так вы полагаете, что этот приём может сработать и у нас? - спросил Корф.- Значит, достаточно дать в газеты несколько статей...
  - Ну, не знаю, не знаю... - скептически покачал головой Каретников. - Это ведь только на первый взгляд кажется, что это очень просто. На самом деле, за подобной кампанией стоит точный расчёт, а ошибка может обернуться тем, что вы наоборот укрепите общество в той мысли, от которой стремитесь его отвадить. Здесь нужна работа серьёзного специалиста. Попробуйте обратиться к господину Гиляровскому. А что? Он в курсе событий, историю это принимает близко к сердцу - а уж профессионал, каких поискать. Может, и сумеет что присоветовать?
  - Непременно, Андрей Макарыч. Да мы, признаться и сами подумывали, чтобы привлечь господина Гиляровского к работе в "Священной Дружине". Человек он и талантливый и авторитетный; одна беда - власти его недолюбливают, и он платит им полнейшей взаимностью. Ну да ничего, надеюсь, перспектива приобщиться к такому делу пересилит у него соображения неприязни и амбиций.
  Собеседники неспешно шли вдоль бесконечного фасада здания Двенадцати коллегий, где с начала века располагался Санкт-Петербургский университет. Публичные философские чтения, на которых состоялась столь примечательная дискуссия, проходили на историко-филологическом факультете и неизменно собирали полные аудитории.
  -Кстати, о послезнании. - продолжал Корф. - Вы, Андрей Макарыч, слыхали там, в будущем, что-нибудь о таком обществе "Золотая Заря"?
  - Какие-нибудь масоны и оккультисты? - поморщился Каретников. - Признаться, всегда сторонился подобных тем...
  - А зря. Вот и мы сейчас пытаемся отыскать что-то о них в ваших базах данных - но пока, увы, только самые общие сведения. Общество это, как вы верно подметили, оккультное, причём оно даже еще и не создано - ему предстоит появиться лишь через год. Но мы получили из Англии сведения - через дружески расположенных к нам лиц, - что господа, именующие себя "основателями и магами" этого общества, проявляют оч-чень сильный интерес к поездке господина Семёнова в Египет.
  Каретников обеспокоенно взглянул на барона.
  - Вы полагаете, это как-то связано с предметом его интереса? Если это общество - и правда оккультисты, то в их среде сейчас крайне модно интересоваться египетскими древностями - иероглифы, знаете ли, мумии, жреческая магия... Может они просто узнали, что русский учёный работает с хранителем собрания хедива, профессором Бурхардтом - вот и проявляют любопытство?
  - Поначалу я тоже так подумал. - ответил Корф. - Но, вот незадача - кроме упомянутых господ, к господину Семёнову проявляет интерес лорд Рэндольф Черчилль - а уж этот господин в романтических играх с магией и эзотерикой никак не замечен.
  - Лорд Рэндольф? - удивился доктор. - отец Уинстона Черчилля? Серьёзный господин... Да, барон, это и правда тревожная новость. Он ведь, кажется, недавно ушёл с поста министра Индии?
  - А после этого успел побывать у нас, в Петербурге. - подтвердил Корф. -И, вне всяких сомнений, обзавёлся здесь новыми знакомыми - в дополнение к уже имевшимся. Что, в совокупности с некоторыми его оговорками даёт основание подозревать, что лорд Рэндольф в курсе наших с вами обстоятельств - и уж никак не меньше, чем эти болтуны с философских чтений.
  - Да. - вздохнул Каретников. - Уж кого-кого, а англофилов в петербургском высшем свете всегда хватало. Так вы полагаете, Олегычу грозит опасность?
  - Пока не знаем - пожал плечами Корф. - На всякий случай, послали александрийскому консулу телеграмму - пусть присмотрит за нашими учёными. В одном я уверен - назревают события, и нам с вами очень важно вовремя сообразить - какие именно.
  ***
   - Ну, что скажете, друзья? - спросил высокий студент в светло-серой шинели.
  - Не знаю, не знаю.... звучит слишком невероятно. Если хотя бы половина из этого правда, и правительство и в самом деле получило "посылку со знаниями" из будущего...
  - Посылка - это полдела! - отозвался худощавый студент в фуражке училища правоведения. - Самое главное - это люди оттуда! Те, кто принёс и передал эту посылку, помогает теперь разобраться с её содержимым!
  - А откуда ты это знаешь, Матвей? - подозрительно спросил третий, с молоточками технического училища в петлицах. - Остальные, понимаешь, питаются слухами, а ты - выдаёшь такие подробности!
  - Ну... замялся Матвей, - ... мой родной дядя, у которого я сейчас живу, вхож в весьма высокие круги. Вот вчера и поделился. Собственно, это секрет. - спохватился студент, - Но дядя, когда выиграет, всегда пропускает лишних пару рюмок домашней наливки. Вот и не удержался. Только учите, я вам ничего не говорил!
  - Конечно-конечно. - усмехнулся правовед. - Всё это так, птичка прочирикала. Ты давай, рассказывай, что там за гости из будущего?
  - Да толком ничего неизвестно. - покачал головой Матвей. Дядя говорил о каком-то невероятном докторе - он после стрельбы на Троицкой раненым помогал - и, представьте, спас троих, о которых врачи уверили, что те не жильцы. Один - так и вообще чудом; глубокое ранение в живот, две пули в кишках. По всем правилам должен был скончаться в мучениях, а он - ничего, оправился и уже ходит своими ногами. Государь этого врача приблизил, и теперь тот в каком-то особо тайном департаменте готовит переворот в медицине.
  - Только переворот? - уточнил первый, судя по шинели, студент университета. - Так нечто подобное и Пирогов сделал, и без всякой, заметьте, посылки из будущего.
  - То-то, что не только. Дядя говорил, этот доктор сейчас пользует Георгия, второго сына царя от туберкулёза - и даже обещает полное излечение!
  - Вот как? - скривился университетский. - Лечит значит... царского выродка? А моя Катя тем временем...
  Остальные промолчали - видимо, были осведомлены о неких личных обстоятельствах товарища.
  - В общем, всё это лишь подтверждает то, что мы услышали. - подвёл итог студент со значками Технического училища. - За одним исключением: если у них и правда имеются люди, способные разобраться в этом "послании из будущего" - то опасения товарищей о неправильном истолковании сведений, пожалуй, что и беспочвенны.
  - И ты хочешь сказать, что из-за этого мы теперь можем верить царской власти? - возмутился правовед. - А где у нас уверенность, что всё узнанное будет использовано во благо? Ведь мало истолковать - надо еще и правильно употребить знания!
  - А я вообще не понимаю, откуда у вас эта уверенность в благонамеренности этих предполагаемых пришельцев? - усмехнулся университетский. - Я понимаю, "четвёртый сон Веры Павловны"*, прекрасные картинки будущего... но кто поручится, что борьба, которую мы только начинаем, не продолжится еще сто лет? А если это так - то пришельцы вполне могут оказаться нашими идейными врагами!
  
  #* Эпизод из романа Чернышевского "Что делать?", в котором героиня видит во сне сцены коммунистического будущего.
  
  - Что ты такое говоришь, Аристарх! - ужаснулся технолог. - Ты хочешь сказать, что наше дело настолько безнадёжно, что победы не видать и через сто лет?
  - Отнюдь, и даже совсем наоборот. Сам посуди: если бы ОНИ и там были бы у власти - зачем тогда отправляться к нам, в своё далёкое прошлое, и вмешиваться в нашу жизнь? Она ведь для них уже состоялась - и привела к установлению их настоящего, к обладанию властью и могуществом. Так зачем же что-то менять? Нет, я вот о чем думаю - там, в будущем, давно уже победила справедливость и мечты людей об обществе без угнетения стали явью. Но, видимо, есть ещё те, кому не дают покоя воспоминания...
  - И ты хочешь сказать - эти пришельцы своего рода заговорщики, мечтающие вернуть времена тирании? - ошарашенно спросил студент-правовед. - Ну, знаешь ли, Аристарх, это уж слишком смело...
  - А иначе нельзя! - отрубил университетский. - Сдержанно рассуждать можно, когда рассуждаешь о нюансах давно известной теории, друг мой. А тут - нечто не просто новое и небывалое а... - от волнения он запнулся, пытаясь помочь себе неопределёнными движениями пальцев, - ...тут нечто такое, что не укладывается в наши представления о мироздании! Тут уж либо мыслить смело - либо ждать, пока на это отважится кто-то другой, раз уж тебе не хватило умственной решимости!
  - Вот, значит, как... - протянул технолог. - реакционеры, термидорианцы* из грядущего...
  
  #* Термидориа́нцы - участники контрреволюционного Термидорианского переворота 27 июля 1794 года во Франции.
  
  - Да! - почти что выкрикнул Аристарх. - Потерпев неудачу в своей эпохе, эти негодяи решили нанести удар делу свободы, равенства и братства до того, как оно победит -здесь, у нас! В зародыше убить нашу революцию. И для того явились сюда, чтобы помочь нашим тиранам и заведомо не допустить победы справедливого дела!
  - Да ведь Аристарх прав! - взволнованно отозвался правовед. - Тот-то дядя говорил обидняками, о каких-то других пришельцах, которые якобы и пытались убить царя... или помочь тем, кто на него покушался. А другие пришельцы - те, что сейчас помогают, - покушение и сорвали... так ты думаешь, это и был тот самый удар по будущей революции?
  - Не знаю. - покачал головой Аристарх. - уверен только, что своего они добились - пока. Тиран остался жив, в наших рядах нашёлся предатель - то-то этот негодяй Ульянов, единственный из всех, сумел бежать из Петербурга! А ведь остальных товарищей схватили и теперь, вне всяких сомнений повесят!
  - Значит, теперь нам, всем, кому дорого дело революции, противостоят не только царские жандармы... - медленно произнёс правовед. - Теперь против нас ещё и враги из будущего. Так на что же нам тогда надеяться?
  - Надежда есть всегда. - твёрдо ответил Аристарх. - Вспомните, и в Библии сказано: уныние - смертный грех. И потом, - тут студент понизил голос. - ведь нашлись и другие, тоже прибывшие из будущего - кто стремился убить тирана? Да, не вышло - но они же были? А значит - мы не одиноки в нашей борьбе. Надо только найти этих героев, которые решились преодолеть бездну времен и прийти нам на помощь!
  
  Глава пятая
  
  Как следует смажь оба кольта,
  Винчестер как следует смажь,
  И трогай в дорогу, поскольку
  Взбрела тебе в голову блажь.
  Поехали - ладно, чего там!
  А там - хоть верхом, хоть пешком,
  Клянусь кровожадным койотом,
  Мы всё же к чему-то придём!
  Юлий Ким
  "...Вот и занесло меня, друг мой Картошкин, на край света - в самую Африку. "Хотя, позвольте - скажет ревнитель науки истории, - какой же это конец света? Отсюда пошла древняя фараонская и еллинская цивилизации; здесь люди придумали сфинкса и бабу с рысьей головой в то самое время, когда наши предки придумывали, в лучшем случае, обожжённые на костре дубины, дабы охотиться на этих самых рысей, или кто тогда в лесах Европы обитал?" Да и ревнитель закона Божия, коий, как известно, один только и несёт нам свет истинной благодати, с этим утверждением, пожалуй, согласится: от земли Египетской рукой подать до Земли Святой, и хоть пророку Моисею и понадобилось в своё время сорок лет, чтобы пересечь эту каменистую полосу песков; но теперь любой географ без колебаний объявит такое соседство близким. А Святая земля и Град Иерусалимский является, как известно всякому христианину, центром коловращения Вселенной - что бы не напридумывали разные Коперники и Галилеи. Так что извини, беру свои слова назад - наш пароход, мерно попыхивая машиною, приближается к средоточию истории, географии и вообще - человеческого бытия.
  По левую руку с утра открылись заснеженные вершины Ливана; мотает нас изрядно, и мне остаётся только благодарить собственный крепкий желудок - или какой еще орган в человеческом теле отвечает за стойкость против напасти, именуемой морской болезнью? Еще совсем немного времени, и встанет наше корыто на рейд славного города Александрии - и на сём морское наше бытиё прервётся.
  Впрочем - ненадолго; согласно полученного в Санкт-Петербурге предписания, мне с командою из трёх казачков-забайкальцев надлежит следовать через Красное море, Аденским проливом, и далее - в страну, именуемую Занзибарией.
  Оную страну мы с тобой не раз искали в наши юные годы на глобусе; говорят, водится там зверь, абезьяном именуемый, а тако же и остальное местное население, от которого произошли занзибарские негритянцы и прочие чудища. В гости к этим почтенным господам и ведет меня приказ непосредственного начальства из Корпуса военных топографов.
  Как подумаю - господи-святы, куда это занесло раба твоего? В самую Африку, к зверю абезьяну и занзибарскому султану!* Однако ж мне-то грех жаловаться, а вот команда моя, упомянутые казачки-забайкальцы, и правда кручинятся - который день сидят в каюте, пьют горькую да травят за борт. "Травят" - это, если сказать по нашему, по сухопутному, блюют; сие определение в ходу у морячков. Так как и я уже неделю, как передвигаюсь по водной стихии, решил приспосабливаться к морскому словарю.
  
  #* Занзибар - государство, существовавшее с XIX века до 1964 года. Сейчас - часть республики Танзания
  
  Остаётся только удивляться превратностям судьбы - год с четвертью я готовился к тому, чтобы принять участие в качестве топографа в пятой экспедиции господина Пржевальского. И в это самое время должен был даже отправиться навстречу ему, в Уссурийский край с этими вот казачками - как вдруг переменчивая Фортуна вытягивает для мня совсем иной билет, а уж счастливый он или наоборот - это пока неясно. А только велено мне отправляться навстречу совсем другому путешественнику, да и в совсем иные края - вместо Уссурийского края и Центральной Азии твоего гимназического товарища ждут саванны Чёрной Африки. Группа под моим началом послана навстречу (а так же и на выручку) Василию Васильевичу Юнкеру, восемь лет как скитающегося в тех негостеприимных краях, населённых упомянутым уже мной зверем абезьяном. Абезьяна, как говорил наш садовник Еропка, известно, немцы выдумали - оттого, видимо, и сам Василий Васильевич, наполовину немец, наполовину русский, и образование получивший в самом что ни на есть Геттингене, и двинулся в эти жаркие края. Задачу себе сей учёный муж поставил весьма замысловатую: изучить область реки Уэллэ и настолько пройти вниз по течению этой реки, дабы окончательно прояснить спорный вопрос, который, вне всяких сомнений, не даёт спать географам всего подлунного мира: принадлежит ли сия река Уэлле к системе реки Конго - иди же иной реки, или Шари? Этим почтенным делом Василий Васильевич и занимался четыре года подряд, но тут случился ужасный конфуз - в Судане местные потомки зверя абезьяна подняли мятеж - и уже семь к лет кряду с упоением предаются этому увлекательному занятию. Я полагаю, что если бы сие беззаконие создавало неудобства только аглицкой короне (имеющей, как известно, немалые интересы в североафриканских краях), то наше военное ведомство вряд ли стало бы отрывать меня от центрально-азиатских планов. Однако ж, на беду, земли, охваченные восстанием Махди (так в Судане именуют самого главного Абезьяна), напрочь отрезали экспедицию почтенного Василия Васильевича от родных берез. В последнем письме, каким-то чудом доставленным старанием аглицкого миссионера (я почти наверное знаю, что этого скромный герой по дороге был съеден местными жителями, именующими себя Ньям-ньям), господин Юнкер сообщает, что попытается вернуться в Россию через немецкие колонии в Африке и владения занзибарского султана; вот навстречу ему мы и отправились.
  "Но к чему же тут Александрия?" - спросишь ты меня, друг мой Картошкин? - "Кажется, она-то к сему вояжу имеет весьма скромное отношение, ибо Бур-Саид* находится хоть и не далеко от этого города, но всё же в стороне от маршрута?"
  
  #* (устар)- Порт-Саид город на северо-востоке Египта. Порт на Средиземном море у северного окончания Суэцкого канала.
  
  Что ж, могут отметить твою совершенную правоту - как и то, что ты, по всей видимости, еще не забыл начатков географии, старательно вдолбленной в наши пустые головы гимназическими наставниками. Визит в Александрию связан с другим нашим спутником - неким господином Семёновым. Личность эта, насквозь загадочная, и является истинным руководителем нашей экспедиции; автор же сих строк состоит при нём в качестве распорядителя, ну и, пожалуй что, на посылках - а так же для непосредственного управления забайкальским воинством. Впрочем, жаловаться грех: господин Семёнов оказался интереснейшим собеседником, и мы проводим в беседах весь наш досуг - а уж его, поверь, на борту парохода предостаточно. Оказывается, мой спутник меньше года как вернулся из путешествия по Сирии и Багадскому вилайету Османской империи - и получил там массу впечатлений, которыми охотно делится со мной. Область интересов сего господина связана, как я понял, по большей части с наукой археологией - занятие, безусловно почтенное и требующее навыков как в географии, так и в топографии. Однако же, строгость, которой сопровождалось моё назначение в распоряжение господина Семёнова, отнюдь не объясняется тягой к изучению изделий древних мастеров и сбору керамических черепков и старинных бусин, чем, как известно, и занимаются все археологи - конечно, когда не заняты выкапыванием из глины Приамовых сокровищ*.
  
  #* Клад Приама (золото Трои) - сенсационный клад, обнаруженный Генрихом Шлиманом во время его раскопок в Трое. Клад получил своё название по имени античного царя Приама. Одна из самых знаменитых археологических находок в истории.
  
  Поначалу я решил, что придётся переучиваться из топографов в гробокопатели, и совсем было собрался обрадовать этим забайкальцев;но Олег Иванович, спасибо ему, намекнул: предстоящая нам миссия куда как заковыристее поисков Трои, и, возможно потребует не столько способностей археолога, сколько талантов лазутчика, а то и дипломата. Так что смотрю я на снежные сирийские горы и гадаю - чем-то обернётся для меня это приключение? А пока - остаюсь верный тебе по самый гроб гимназический товарищ, поручик Корпуса военных топографов Садыков.
  Писано 2 мая, сего,1887-го года, на борту парохода "Одесса", в Твердиземном море".
  ***
  Со спутником Семёнову повезло. Немного ироничный, склонныё более слушать, чем рассказывать сам, поручик Садыков оказался идеальным спутником в долгом путешествии. Против ожиданий, он не пытался расспрашивать Олега Ивановича о намерениях - тот даже заподозрил, что молодой топограф и в самом деле не имеет представления об истинной цели путешествия. Нет, конечно перед отправлением Садыков имел беседу с Корфом - но она, судя пол всему, свелась к общим словам насчёт "особой важности" миссии и необходимости точно выполнять все указания начальника экспедиции. Олег Иванович поначалу удивился, а потом хорошенько обдумал и понял - всё правильно. Д.О.П., новое секретное ведомство, только-только начал создаваться, и надёжных, проверенных людей взять было просто неоткуда. Так что поручика выбрали, скорее всего, "по анкетным данным", а потом, в личной беседе Корф просто составил личное впечатление. Честный, безусловно верный присяге, настоящий энтузиаст своего дела, поручик не был посвящен в историю о пришельцах из будущего - и решать, в какой форме это сделать, Корф предоставил самому Олегу Ивановичу. Резон в этом был: в конце концов, сколько не изучай бумаги, а полуторачасовой беседы явно недостаточно, чтобы составить о человеке полное впечатление. Тогда как долгое, неспешное морское путешествие позволяет и присмотреться к будущему спутнику, и разузнать всю его подноготную и в конце концов принять решение - раскрывать ему все подробности намеченного предприятия, либо оставить в неведении, на роли слепого исполнителя.
  Олег Иванович всё больше склонялся к первому варианту. Поручик ему нравился - кроме таланта собеседника, он демонстрировал острый ум и определённо имел некоторый экспедиционный опыт. Оказывается, он два года уже провёл в Туркестане, занимаясь топографической съёмкой для железнодорожного ведомства, а до этого - занимался делом и вовсе деликатным: вместе с жандармскими чинами выслеживал в приграничных с Афганистаном районах "пандитов" из Королевского Управления Большой тригонометрической съемки Индии. На счету Сабурова было несколько "вычисленных" туземных разведчиков-картографов; отзывы жандармского отделения о молодом военном топографе были самые восторженные, что, видимо, и сыграло решающую роль при выборе его кандидатуры для этого путешествия.
  Казачки, сопровождавшие Сабурова, тоже оказались не так просты. Все трое сопровождали поручика в его поисках английских лазутчиков, имели опыт схваток с туземными агентами, прекрасно владели оружием и отлично умели ориентироваться в незнакомых краях. Впрочем, эти навыки не были чем-то выдающимся для казачков - сама суть пограничной службы на юго-восточных рубежах Империи волей-не волей воспитывали в них и не такие таланты. Хотя, конечно - где Туркестан, а где Африка... однако Садыков не сомневался, что урядник и его подчинённые покажут себя наилучшим образом.
  Для этого путешествия казачки были оснащены довольно-таки непривычным образом. Никто, кончено, не пытался скрывать, что экспедиция послана русским картографическим ведомством - да и в бумагах всё было названо совершенно недвусмысленно. Поэтому и Поручик и забайкальцы сохранили военную одежду, удалив, впрочем, знаки отличия. Оружие так же сильно отличалось от привычного - по предложению Олега Ивановича были закуплены новейшие бельгийские револьверы системы Наган* образца 1886-го года под патрон калибра семь с половиной миллиметров с бездымным порохом. Привычные винтовки "бердан Љ2" были заменены на карабины Генри-Винчестера с трубчатыми магазинами на 8 патронов; сам же Олег Иванович взял оснащённый оптикой "лебель", тот самый, что сопровождал его в Сирии. Казачки, получив незнакомое оружие, поначалу ворчали, однако за время морского путешествия вполне освоились и с новыми винтовками и с револьверами. Памятуя опыт прошлой поездки, Олег Иванович испросил разрешения капитана парохода - и теперь ежедневно полуют "Одессы" превращался в стрелковый тир: забайкальцы, Садыков да и сам Семёнов увлечённо палили по чайкам и по выброшенным за борт ящикам из буфетной.
  Кроме винтовок в кофрах помещалось несколько двухстволок с солидным запасом картечных и дробовых патронов. Вовремя вспомнив о ваниной лупаре, Олег Иванович обзавёлся в дополнение к остальному арсеналу, классическим "обрезом дробовика - вовсе без приклада, длиной с седельный пистолет, в стиле "Безумного Макса".
  Собственный Олега Ивановича револьвер был подвергнут переделкам - на стволе была нарезана резьба под глушитель. Два таких приспособления было захвачено во время мартовского вторжения в Москве, и ещё одно было взято при задержании гранатомётчиков на мосту. Корф сразу оценил достоинства трофея - и уже через две недели были изготовлены первые образцы глушителей под полицейские револьверы системы "Смит-и-Вессон", а так же карманные "бульдоги"; одновременно через подставную швейцарскую фирму стали готовить заявку на патент**. Новинку предполагалось наименовать в соответствии с традициями - ПБС.
   По эту новинку и был приспособлен и наган - один из первых изготовленных глушителей достался Семёнову. Кроме того, револьвер был снабжён и планкой для крепления лазерного целеуказателя - Олег Иванович не доверял своему умению стрельбы из короткоствола а потому предпочитал пользоваться преимуществами высоких технологий. К тому же на то же крепление можно было, при желании, установить мощный тактический фонарик.
  
  #* Револьвер, разработанный бельгийскими оружейниками братьями Эмилем и Леоном Наганами. Знаменитый "наган", стоявший с 1896 года на вооружении русской армии, а позже - РККА и милиции - более поздний вариант той же конструкции.
  #** Патенты на первый прибор бесшумной стрельбы (ПБС) были зарегистрированы в 1894 году швейцарцем Эппли и датскими оружейниками Бёрренсеном и Сигбьёрсеном. Первые работающие глушители стал производить Хайрем Максим в 1902 году.
  
  Кроме того, в массивных кофрах и баулах хранилось снаряжение, из числа того, что было подобрано когда-то для поездки в Сирию. Аптечка, лично подобранная Каретниковым, в рассуждении тропических болезней, лёгкая палатка, коврики из пенополиуретана, компактные рюкзаки с гидраторами, фонари, химические источники тепла и света, примус и еще множество полезнейших мелочей, доставленных из двадцать первого века. Не забыты были и средства связи - в самой глубине, надёжно упакованные, ждали своего часа несколько компактных раций, запас аккумуляторов и устройства зарядки на солнечных батареях. Но пока Олег Иванович медлил - спутников предстояло ещё научить пользоваться этими хитрыми приспособлениями, но для этого следовало принять решение - раскрывать или не раскрывать им истинную цель экспедиции?
  Имелись и бронежилеты - Семёнов испросил у Корфа четыре штуки, в дополнение к двум собственным -так что теперь все члены маленькой экспедиции были обеспечены индивидуальной защитой. Казаки встретили новинку с изрядным скепсисом, однако "натурные" испытания вполне побороли недоверие.
  Сами казаки, как и поручик Сабуров, везли с собой привычный по Туркестанским странствиям экспедиционный багаж - кошмы, парусиновые палатки, керосиновые лампы, котелки, даже конская упряжь - казачьи и вьючные сёдла. Лошадей предполагалось приобрести на месте, и это было излюбленной темой разговоров между казаками и Антипом. Бывший лейб-улан без устали нахваливал арабских лошадок, однако, на вопрос, можно ли раздобыть точно таких же в заморской стране Занзибаре, и в какую сумму в серебряных рублях встанет такое приобретение, ответить затруднялся.
  "Помощник" (проще говоря, слуга) Олега Ивановича, Антип, легко нашёл общий язык с забайкальцами. Казачки поначалу косились на него свысока, но узнав, что Антип свой брат, служивый, кавалерист, хоть и не казак, - уже к вечеру второго дня вполне по дружески глушили с ним по вечерам водку в общей каюте. Сабуров с Семёновым не препятствовали - чем еще заниматься личному составу во время вынужденного безделья? Людьми забайкальцы были серьёзными, бывалыми, никакого безобразия на пароходе не учиняли, ограничиваясь стенами своей каюты. На следующее утро, правда, Антип и двое казачков, Фрол и Пархомий, щеголяли свежими синяками на физиономиях - но это уж было в порядке вещей.
  Для Антипа тоже был заготовлен наган и винчестер; кроме того, он был вооружён кривой арабской саблей, подаренной ему Семёновым ещё во время сирийского похода. Так что маленькая экспедиция была вполне оснащена, вооружена и готова к любым перипетиям африканского путешествия.
  ***
  Из путевых записок О.И. Семёнова.
  "Четвёртое мая 1887-го года. С утра "Одесса встала на рейде Александрии. Антип носится по палубе как ошпаренный, казачки с матерками вытаскивают из трюмов наш багаж. А мне вдруг стукнуло - да сегодня ровно год с того дня, как мы встретили на Садовом мальчишку в гимназической форме времён царствования Александра 3-го! И с этого дня началась для нас буйная эпопея с путешествиями во времени, которая и привела нас сначала в пески Сирии, потом на улицы Бассоры, а под самый финал - на засыпанный снегом настил Троицкого моста. И вот теперь колесо этой истории со скрипом проделало полный оборот - я снова любуюсь с палубы на дворец хедива, слушаю свистки паровоза, который с упорством муравья, волокущего дохлую гусеницу, тащит за собой состав лёгких вагончиков из Каира в Александрию; озираю панораму гавани с сизо-белой глыбой британского бэттлшипа "Бенбоу". В прошлый раз это был, помнится, однотипный с ним "Энсон" - да, флот Её Величества королевы Виктории неусыпно держит руку на пульсе... а это что за красавица?
  В глубине гавани, полускрытая стальным утюгом броненосца, виднелась яхта - невероятно изящные, классические очертания, напоминающие знаменитую "Америку"*, высокие, слегка откинутые назад мачты, белая полоса вдоль чёрного борта - намёк на фрегаты времён Нельсона и Роднея... Воистину, инсигнии настоящей Империи - корабли, скаковые лошади и золотые монеты; и, пари держу, пассажиры этой яхты знают толк и в том и в другом, и в третьем.
  
  #* шхуна "Америка", построенная в 1851 году специально для участия в регате "Кубок 100 гиней". Одна из самых знаменитых яхт в истории парусного спорта. В честь неё назван современный "Кубок Америки".
  
  В среде российских любителей военной истории, исторической реконструкции а особо - почитателей попаданческого и альт-исторического жанров принято быть англофобом. Сакраментальное "англичанка гадит", приписываемое молвой еще Александру Васильевичу Суворову, давным-давно стало уже наиглавнейшим признаком российского великодержавца и патриота; это даже и не нуждается в каких-то особых доказательствах - настолько очевидно и всеми признано.
  Со стыдом признаюсь, что не вполне разделяю эту всеобщую точки зрения - признавая враждебную по отношению к нашей родине роль Англии и вообще англосаксонского мира", как это стало принято говорить в последнее время, я всегда испытывал глубокое восхищение перед их жизненной силой, мощью и, главное - упорным патриотизмом этой нации, перед её изобретательностью и умением полагаться во всех ситуациях только на себя. Да, конечно, мне известны наиглавнейшие аргументы англо-ненавистников: писатель князь Одоевский считал, что история Англии дает урок народам, "продающим свою душу за деньги", и что ее настоящее - печально, а гибель - неизбежна. Историк и журналист Погодин назвал Английский банк золотым сердцем Англии, добавив: "а другое вряд ли есть у нее". Профессор Московского университета, критик и историк литературы и вовсе заявил: "Она (Англия) воздвигла не духовный кумир, как другие, а златого тельца перед всеми народами и за то когда-нибудь даст ответ правосудию небесному". И отечественные почвенники и, вслед за ними - и патриоты разлива первых десятилетий двадцать первого века сходились в том, что "британские ученые и писатели "действуют на пользу плоти, а не души".
  Не знаю. Может и так. Даже и наверняка - так. Но, стоит сравнить, скажем, изнеженную, погрязшую в интригах и разврате русскую аристократию пред-революционной поры с английскими лордами, не гнушавшимися возглавлять судостроительные компании, командовать верфями, лично разбирать чертежи новых лайнеров и дредноутов...
  Впрочем - как раз здесь, в Александрии, моя англофобия, пребывавшая до того в полу-спячке, вновь расцвела пышным цветом. И дело даже не в курящейся чёрным дымком калоше "Бенбоу", всем своим видом показывавшей любому посетителю гавани, кто здесь хозяин. Мало какой из городов мира столь откровенно заявляет о британском владычестве, о великолепном пренебрежении чьими-либо интересами, о готовности в любой момент шахматной партии, с вежливейшей - как подобает джентльмену! - улыбкой смахнуть с доски фигуры и выложить на неё толстое портмоне с ассигнациями либо револьвер системы "Веблей" - как того потребует обстановка. Ничего личного, господа - Империя, а она, как известно, превыше всего. Ибо - Британия правит морями, а море есть главный и самый незыблемый источник и мощи, и богатства и... и всего, ради чего стоит проливать пот, кровь и слёзы. Прав был всё же Киплинг... то есть ещё будет прав, конечно. Ох уж мне эта путаница с прошлым-грядущим...
  Так вот, о яхте и её хозяевах. А точнее - хозяйке. Да-да, именно так, поскольку владела этим чудесным судёнышком именно дама. "Одесса" встала недалеко, и я, пока казачки с Антипом перегружали наш немаленький багаж в какую-то местную шаланду, успел вволю понаблюдать за привлёкшим моё внимание судном. Палуба парохода заметно выше борта яхты, а посему обзор у меня был отличный. На корме, под лёгким полосатым тентом сидела дама редкой красоты; и, судя по тому, как почтительно беседовали с ней то и дело подбегавшие члены команды, именно ей-то и принадлежала эта двухмачтовая красавица. То есть, содержания беседы я, конечно, не слышал, но красноречивые жесты и торопливые поклоны говорили сами за себя. Я даже возмутился про себя, что такое угодничество вроде и не пристало морякам самой морской нации на свете - но потом разглядел свисающий тряпкой по случаю безветрия бельгийский флаг и успокоился.
  Я написал, что дама была редкой красоты? Да, именно так. Мы, в нашем двадцать первом веке избалованы публичным выставлением напоказ женских прелестей в куда более откровенном виде - но тут даже я, спокойно в общем-то относящийся к данному предмету, был задет за живое. От сидящей га корме "Леопольдины" (такое название носила яхта) дамы сеяло такой прелестью и свежестью, что аура эта проникала через стёкла цейссовского бинокля - и разила наповал. Она была не англичанка, это точно - жительницам туманного Альбиона не свойственны ни смуглая кожа, ни жгуче-брюнетистая причёска, ни такая порывистость в движениях. То есть... всё время я возвращаюсь к опыту моего времени! Конечно, в нашем космополитическом и мульти-культурном веке в Англии можно встретить образцы какой угодно внешности - хоть латиноамериканской, хоть папуасской. Но здесь, у нас... и я снова ловлю селя на том, что пишу и, следовательно, думаю совершенно как житель девятнадцатого столетия...
  Возможно, дама эта - француженка или итальянка? Или и правда дочь Латинской Америки, где безумное смешение испанской, индейской и африканской кровей порождает редкие по красоте образчики человеческой природы? Не знаю, не знаю.... скорее, в даме было всё же что-то итальянское. Может быть, для "тетушки Чарли из Бразилии" ей не хватало яркости туалета?
  Увлёкшись обдумыванием этой занимательной проблемы, я не заметил, как подошёл Сабуров. Я едва успел перевести бинокль на берег и принять независимый вид - не хватало ещё, чтобы молоденький поручик застал меня за разглядыванием смазливой туристки на богатой яхте! Офицер подчёркнуто-официально козырнул (чего между нами заведено не было) и отрапортовал, что вещи погружены, и мы можем покидать борт "Одессы" Я понял, что столь официальное обращение означает то, что с этого момента поручик полагает начавшимися свои обязанности по охране моей драгоценной особы. Так оно и оказалось - на заваленной чуть не доверху фелуке уже помещались наши забайкальцы - с непроницаемо-серьёзными физиономиями. Двое из них были при карабинах; урядник же, удовольствовавшийся револьвером и неизменной шашкой (куда ж без нее!) грозно нависал над лодочником. Несчастный араб тоскливо озирался на казака и, кажется, не рад был уже что взялся обслуживать таких страшных господ. Одно ухо у него распухло и было заметно больше другого - похоже, урядник уже успел установить взаимопонимание привычными ему методами.
  Бросив последний взгляд в сторону "Леопольдины" и прекрасной южанки, я спустился по трапу в фелуку. Длинное весло в единственной уключине на корме заскрипело и между нами и бортом "Одессы" появилась полоска грязной воды. Я невольно вздрогнул - покидая пароход, мы расставались с последним клочком русской территории. Что ж, вопреки известной песне, в которой утверждается, что "е нужен нам берег турецкий и Африка нам не нужна", мы заскользили по воде Александрийской гавани, приближаясь как раз к турецкому берегу - и в самой что ни на есть Африке. А я зачем-то ощупал под мышкой наган в наплечной кобуре. Нервы, нервы... если меня так корёжит с первых же минут шаг нашей экспедиции - что-то будет дальше?"
  
  
  Глава шестая
  
  ...Только книги в восемь рядов,
  Молчаливые, грузные томы,
  Сторожат вековые истомы,
  Словно зубы в восемь рядов.
  Мне продавший их букинист,
  Помню, был горбатым, и нищим...
  ...Торговал за проклятым кладбищем
  Мне продавший их букинист.
  Николай Гумилёв
  Евсеин встретил гостей из России прямо на пристани. Он, конечно, знал о дате прибытия парохода - Олег Иванович сам отсылал доценту телеграмму; а вот присутствие консульского чиновника и двух матросов с ленточками Гвардейского флотского экипажа на бескозырках оказалось для Семёнова сюрпризом. Впрочем всё быстро прояснилось - оставив моряков и забайкальцев разбираться с багажом под присмотром верного Антипа, новоприбывшие в обществе чиновника и Евсеина отправились в резиденцию русского консула. Тот принял их весьма любезно, и перво-наперво вручил Олегу Ивановичу телеграмму. Полученная три дня назад, депеша эта содержала предупреждение от Корфа - в Александрии путешественников могут ожидать некие неприятности". Корф писал обидняками - хотя депеша и прибыла в зашифрованном виде, но хозяйничали на местном телеграфе всё же никак не турки, а истинные правители Египта - англичане.
  Известие было, мягко говоря, тревожным. Как, скажите на милость, уберечься от британцев в самом сердце их владений? Предусмотрительный консул снял для путешественников особняк в "посольском квартале" Александрии, всего в минуте ходьбы от своей собственной резиденции - но всё равно поглядывал на Семёнова с сомнением и засыпал его множеством полезных советов - в основном, по части безопасности. В этой заботе отчётливо угадывалось нежелание вешать себе на шею обузу в виде гостей, способных поссориться с истинными хозяевами Египта - англичанами. Консул прекрасно понимал, что официальная депеша, конечно, обязывает его всячески содействовать важным гостям, но вот расхлёбывать неприятности Петербург ему ничем не поможет. Олег Иванович, тоже прекрасно всё понимавший, с любезной миной выдержал вежливый натиск консула - и заверил того, что будет соблюдать крайнюю осторожность и сверх необходимости в городе не задержится. На том и распрощались - после лёгкого обеда (ланча, как называли его здесь на английский манер) Олег Иванович, Сабуров и Евсеин отправились в свою новую резиденцию, где вовсю уже хозяйничал Антип. Матросики - прибывшие в Александрию год назад на борту клипера "Крейсер" и оставленные здесь для охраны консульства, - были откомандированы пока в распоряжение Семёнова. Олег Иванович хотел было отказаться от этой любезности, но, по совету Сабурова изменил своё решение - матросы, успевшие уже освоиться в Александрии, могли оказаться полезны их маленькой экспедиции. Так что один из них, сорокалетний унтер с георгиевской медалью был послан с письмом во дворец хедива - послание надлежало вручить лично Бурхардту, - а второй вместе с Антипом и одним из забайкальцев отправился за покупками. Евсеин и Семёнов тем временем уединились в одной из комнат особняка, чтобы за чаем (сообразительный Антип перво-наперво извлёк из багажа самовар) обсудить последние новости - как из Петербурга, так и местные, александрийские.
  
  Из путевых записок О.И. Семёнова.
  
  "...а обсудить с Евсеиным было что - поездка в Конго представлялась ему совершенно неизбежной. "Сборки" таинственных металлических пластин, составленные за последний месяц Бурхардтом и доцентом, как выяснилось, недвусмысленно указывали на некий артефакт - "монолит", как называли его между собой исследователи. Точные координаты отсутствовали, однако не приходилось сомневаться, что хранится этот загадочный предмет в каком-то заброшенном - или, скорее, тщательно оберегаемом от посторонних? - храме, в маленьком селении в среднем течении реки Уэллэ. Которая, согласно трудам того же Владимира Владимировича Юнкера составляет приток Арувими, впадающей в свою очередь в Конго. То есть это я знаю, что она туда впадает - и, видимо, авторы металлических листов, - поскольку Юнкер опубликует записки о своём последнем африканском путешествии только через год. Тем не менее - рисунок рек, проступивший на металлическом листе, указывает именно на эти забытые богом и людьми края. Мне было с чем их сравнить - хоть я и не догадался поискать по архивам карты, составленные самим Юнкером, зато в моём распоряжении имелись подробные спутниковые карты интересующей нас местности. Конечно, в тропиках за 130 лет многое могло измениться до неузнаваемости - но хотя бы общая структура водной системы Конго должна была сохраниться в прежнем виде? Если это не так - нас ждёт изрядное разочарование...
  Итак, вечером нас ждал Бурхардт. Записку с уведомлением об этом принёс посланный унтер. Глаза у него бегали и было он весь какой-то запыхавшийся. Я присмотрелся повнимательнее - так и есть: правая скула слегка припухла, а костяшки на правом кулаке содраны. Конечно, эка невидаль - следы свежего мордобоя у моряка; однако ж я не преминул спросить. Выяснилась интересная деталь. От самого дворца хедива Кондрат Филимоныч - так звали бравого кондуктора*, - почуял за собой соглядатая. Туда-то он дошёл безо всяких помех, вызвал знакомого служителя, дождался немца-архивариуса и честь-по-чести передал депешу. А вот обратно... поначалу за ним вышагивал невысокий скрюченный араб в грязной полосатой абе. Кондуктор сперва не обратил на него внимания - на улицах Александрии сплошь поголовно арабы, абы почти у всех не знали не мыла, ни стиральной доски с того момента, когда впервые были надеты, и половина этих одеяний имели полосатую расцветку. Однако араб шёл за русским моряком совершенно не скрываясь, и Кондрат Филимоныч решил принять меры предосторожности; а именно - дождаться араба-шпика за углом и начистить ему наглую арабскую рожу. Что и было немедленно проделано; на вопли единоверца сбежалось ещё пяток арабов, которым, однако, ничуть не помог численный перевес - расшугав магометан очень кстати подвернувшейся оглобелькой от арбы, унтер отправился назад, к снятому для экспедиции особняку. Куда и прибыл через полчаса, но уж не в одиночку - по пятам за ними следовала толпа арабов, орала не по русски, угрожала и швырялась всякой дрянью. И Кондрат Филимоныч готов был голову дать на отсечение, что среди них был тот самый, первый соглядатай - он-де узнал его по разорванной надвое абе и перекошенному битому рылу. С таким авторитетным заявлением спорить было трудно - память на лица у кондукторов парусного флота крепкая - поди иначе запомни в толпе матросиков провинившегося! Так что выводы получались неутешительные - едва мы успели ступить на улицы Александрии, как нас уже вычислили и выпасли - и, можно ручаться не с добрыми намерениями. Однако - делать нечего; оставив Антипа с казачками стеречь дом, мы втроём - ваш покорный слуга, доцент Евсеин и бдительный кондуктор - зашагали по направлению к дворцу хедива. Салтыков отсутствовал - поручику по делам службы надо было отправиться к консулу, где он и намеревался задержаться ещё на пару часов. На всякий случай мы оставили записку - как только освободиться, взять казаков и ждать возле резиденции хедива, имея при себе револьверы. Сам не знаю, зачем я отдал такое распоряжение; после истории со слежкой за кондуктором меня стали грызть смутные предчувствия - и, как выяснилось, не напрасно.
  
  #* Кондукто́р - воинское звание в русском флоте, присваиваемое унтер-офицерам, прослужившим установленный срок и сдавшим экзамен.
  
  Хранитель собрания хедива встретил нас с распростёртыми объятиями. Он являл собой столь разительную картину с тем недоверчивым, язвительным учёным, которому представил нас почти год назад наш попутчик, немецкий инженер, что я даже усомнился - а не подменил ли кто-нибудь злонамеренный уважаемого герра Бурхардта? Руки у него крупно дрожали; глаза бегали, голос непрерывно то срывался на визжащие нотки, то переходил в свистящий шёпот. Герр Бурхардт был до смерти перепуган - и ни чуточки этого не скрывал.
  Попетляв около получаса по запутанным коридорам подземного лабиринта дворца; немец привёл нас неприметной лестнице, к тому же старательно замаскированной в нише стены. Лестница была закрыта массивной железной решёткой, запертой на висячий замок. Открыв его, Бурхардт довольно шустро - что свидетельствовало о немалом опыте - принялся спускаться по ступеням вниз.
  Лестница уводила много ниже уровня первого подземного хранилища и заканчивалась в небольшой круглой зале без дверей. Зала эта оказалась завалена разнообразным хламом - кирки со сломанными ручками, деревянные, окованные бронзой рычаги, напоминающие корабельные гандшпуги, мотки вконец сгнивших верёвок, доски, полурассыпавшиеся корзины, высоченные, в половину человеческого роста кувшины - все, как один, разбитые, - и обломки ящиков. Каждый их этих предметов сам по себе был предметом старины - если судить по покрывавшему их слою пыли.
  Бурхардт подошёл к стене, повозился, перешёл к другому месту. Потом что-то металлически щёлкнуло - и тут я увидел то, чего интуитивно ждал, да так и не дождался в прошлый раз. Кусок стены с пронзительным скрипом отъехал в сторону, открывая узкий, тёмный проход.
  Мы вошли; тоннель тянулся нескончаемо, то с лёгким уклоном вниз, то со столь же лёгким подъёмом. Тени от ламп метались по стенам; я не стал включать электрический фонарик хотя, конечно запасся ими заранее - у каждого из нас была маленькая масляная лампа, а сам Бурхардт нёс большую, керосиновую - в ее ровном, сильном свете бледнели наши жалкие огоньки. Резких поворотов в тоннеле не было, как, впрочем, отсутствовали прямые участки - любой кусок этого коридора имел плавный изгиб, то вправо, то влево - порой кривизна его была едва заметна, а порой была столь значительна, что можно было на глаз оценить её радиус. Такие крутые дуги обыкновенно чередовались; поначалу я пытался считать их, но вскоре бросил это занятие - ответвлений не было вовсе, а бесконечные дуги и изогнутые участки привели к тому, что я давно уже не мог сказать, в каком направлении мы следуем. Ясно было одно - мы давно уже вышли не только за пределы расположенного наверху дворца хедива, но, скорее всего, и за пределы соседствующих с ним квартала. По самым осторожным прикидкам мы прошагали не менее двух миль, и я совершенно не мог соотнести наше местоположение с каким-либо строением в городе.
  Вдруг коридор кончился - точно такой же круглой комнатой без проходов. Повторился ритуал поиска скрытых в стенах рычагов - за отодвинувшимся участком стены открылся еще один, на этот раз совсем короткий тоннель, который и вывел нас.
  Да, это было настоящее логово старого археолога - не то, что он продемонстрировал в прошлый раз. То было предназначено, скорее, для того, чтобы морочить головы не в меру любопытным дворцовым слугам. А здесь...
  Мы шли вдоль бесконечных стеллажей уставленных книгами, свитками, связками папирусов, стопками глиняных табличек, покрытых клинописью - и снова книгами, книгами. Я невеликий знаток древних палеографии* - но даже беглого взгляда хватило, чтобы понять: самый "новый" экземпляр из числа хранившихся в этом подземелье был написан и переплетён в кожу задолго до падения Константинополя**. Что касается самых старых... то тут фантазия мне отказывала. В любом случае - не менее трёх тысяч лет; более ранним сроком образцы клинописи, по моему, не датируются. Чем дольше мы вышагивали вдоль бесконечных полок, тем больше крепло у меня подозрение - а не та ли эта самая библиотека - соперничающая таинственностью с библиотекой Иоанна Грозного, богатством фондов - с любой из ныне существующих коллекций древних текстов... да и вообще, считается сгоревшей уже более тысячи ста лет. Если та - то мне понятно, почему Бурхардт безвылазно просидел на этой должности столько лет, не пытаясь хотя бы на время выехать в Европу - он просто не мог заставить себя оторваться от подобных сокровищ. Никаких сомнений - хедив не имеет ни малейшего понятия о том, что скрыто под его дворцом, и Бурхард остаётся единственным и неповторимым хранителем всего этого...
  Будто уловив мои мысли, Бурхардт вдруг резко остановился - я чуть не налетел на него. Учёный смотрел на меня вызывающе, воинственно задрав редкую бородёнку. Хотя - руки археолога по прежнему дрожали, страх пополам с безумием мутной водицей плескались в старческих глазах.
  
  #* Палеогра́фия историческая дисциплина, изучающая историю письма и памятники древней письменности.
  #** Столица Восточной Римской Империи Константинополь был захвачен турками-османами в 1453 г.
  
  - Да-да, герр Семёнофф, вы нисколько не ошиблись! Перед вами - Александрийская библиотека, величайшее книжное собрание античного мира! Трижды - ТРИЖДЫ! - её объявляли погибшей; сначала общедоступная часть хранилища пострадала при Цезаре, в 48-м году до нашей эры, потом, тремястами годами позже якобы сгорели главные фонды - когда легионеры Аврелиана зажгли квартал Брухейлн. И наконец, уже в седьмом веке от Рождества Христова - когда и была придумана эта древняя но, увы, неубедительная байка?
   "Если в этих книгах то же самое, что в Коране - то какой от них прок, а если в них что-то чего нет в Коране - то они вредны". И Снова чернь поверила что бесценное собрание погибло в огне - и верит до сих пор, прошу отметить! Нашлись, герр Семёнофф, нашлись мудрые люди, которые скрыли эти бесценные сокровища от черни - и, главное, от бесчисленных гностиков, толкователей, оккультистов, которых столько развелось за последнее тысячелетие в Европе. Дай волю этим стервятникам - и они запустят свои высохшие от алчности, скрюченные пальцы в эти бесценные тома - чтобы выдрать в мясом, опошлить, приспособить под себя, исказить до неузнаваемости. Лишённые знаний, скрытых на этих полках - и немец величаво обвёл рукой вокруг себя, - они не более чем подражатели, собиратели крох, блохоискатели, обреченные всю жизнь собирать головоломку, не зная, что большая её часть отсутствует в коробке. Но если однажды они дорвутся...
  Лицо Бурхардта перекосилось; у него даже руки перестали дрожать - с такой ненавистью он произнёс эти слова.
  Так что, вы, герр Семёнофф, и вы, герр Евсеин, теперь единственные в мире люди посвященные в эту тайну!
  Я был настолько потрясён, что на минуту забыл даже о том, зачем мы явились в Александрию. Пол под ногами качался, вокруг всё плыло... пот заливал лицо, а перед глазами мелькали, тянулись, длились - полки, полки, полки, уставленные бесценными сокровищами.
  - Но как же... - голос мой доносился будто из колодца - я слышал себя со стороны и не вполне понимал, что это говорю я - наяву, не во сне, - но как же вы решились поведать нам такую тайну, герр Бурхардт?
  - Потому что все запасы знаний, заключённых в этих рукописях яйца выеденного не стоят по сравнению с той тайной, которую открыли мне вы. - голос учёного был трескуч и рассыпчат, будто на каменный уронили пол горсть глиняных черепков. - Потому что эти манускрипты содержат знания о давно ушедшем, мёртвом мире - а то, что открыли мы с герром Евсеиным в состоянии перевернуть мир нынешний, подарить людям такое могущество...- и Бурхардт мелко закашлялся.
  Я поймал глазами взгляд Евсеина - тот незаметно пожал плечами - "мол, а я-то что мог сделать?" Я его понимал - эта тайна не относится к числу тех, что доверяют самой защищённой переписке. Если уж Бурхардт решился посвятить Евсеина в такой секрет - то наверняка взял с него все возможные клятвы о том, что тот нипочём не расскажет об этом мне - иначе как в личной беседе. Вообще-то доцент мог поделиться этой информацией - уж что-что, а информация, хранящаяся на флешке для местных шпионов и перлюстраторов будет недоступна ещё лет сто с гаком. Но - бережёного бог бережёт; к тому же, в памяти у Евсеина наверняка ещё свежо и похищение, подстроенное бельгийским авантюристом, и опасения насчёт Геннадия и его подельников - где, в конце концов, гарантия, что цифровое послание не попадёт к ним в руки? Нет, я на его месте тоже не рискнул бы; одно дело невнятные намёки насчёт содержимого "металлической" картотеки, а другое - такая тайна! Просочись хоть капля информации о Библиотеке наружу, и англичане сроют дворец по кирпичику, наплевав и на формальную независимость Египта и на особое мнение турецких властей и вообще на всё на свете. Уж не знаю, прав ли Бурхардт насчёт того, насколько важна эта библиотека для разного рода оккультистов и прочих масонов - но даже если это и не так, то даже стоимость её, выраженная в денежном эквиваленте, должна быть колоссальна. Подобными призами не разбрасываются.
  Хотя, и оккультистов сбрасывать со счетов я бы стал, - разного рода масонские и розенкрейцерские ложи немалой властью. При желании они могут оказаться страшными противниками, способными сокрушить кого угодно. И если масоны и правда узнают о библиотеке - могу себе представить, какая поднимется буча!
  Впрочем, что там сказал старик-археолог? "Все сокровища библиотеки яйца выеденного не стоят по сравнению с нашей тайной?" А вот с этого места, если можно, подробнее, герр Бурхардт..."
  Олег Иванович откашлялся и привычно потёр переносицу.
  - Позвольте заверить вас, профессор, мы прекрасно понимаем, какая на нас теперь лежит ответственность. И поверьте, приложим все усилия, чтобы сохранить вашу... нашу тайну в неприкосновенности.
  И, помедлив, добавил:
   - А пока - может быть, вернёмся к делам, ради которых мы сюда прибыли? Так что же такое архиважное оказалось в наших пластинах, герр Бурхардт?
Оценка: 5.23*5  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"