Солнце из зажигалки. Сердца-сигареты. Пепельным следом он брёл по пустым переходам - играл на клавире пешеходного трафарета мелодии мыслей, что занимали всегда его вечно дымящийся разум... тлеющее безумие городских крыш у дождливой реки.
Он брёл, как всегда, со страниц недописанных строк к перекрёсткам нестройных гармоний. Проходил сквозь оправы замощенных окон, пороги закрытых дверей. Мимо лиц и вещей... туда, где трубы харкают обжигающий пар; и давятся трубки, до удушья забитые хвойной микстурой.
Промышленный район - человеческий организм. Нестройная механическая связь физических и химических ощущений. Влюбленное сердце горит, как бумага его сигарет. Без фильтра - так привык он, так тлеет чуть дольше табачная пыль. Чуть дольше страдает она - его новая последняя сигарета.
Старая ржавая лестница узким винтом вела вверх. Там, на крыше, он вновь доставал своё солнце... касался алеющих губ кончиком языка, ощущая танины гвоздичной помады. И в такие моменты она хотела бы стать чем-то более вкусным и долгим, и дорогим - как сигара иль трубка - но лишь несколько вздохов-глотков искушали его.
Сколько их в пачке... таких же мечтательных тонких цветов с разноцветной пыльцой в серебристой оправе. Им суждено гореть - но испытать ту самую любовь. Недолгую любовь, как сигаретный дым, поднёсшую бокал портвейна лёгким; разбившуюся с кашлем...
Последняя затяжка для него - последний секс... жестокий и ломающий на части. Так, выпивая страсть, он вновь стоял на ложе закоптелых крыш - тянул до дна последние горячие хинины. И, в такие минуты, почти всегда думал... Это сердце - твоё, или вновь свою грудь прожигаю?.. вонзая окурок под кожу асбестовых улиц трубочных городов.
Но вновь усмехался себе, открывая футляр, и солнечный взгляд обращался подлунным сонетом. Саксофон, словно ветер, звучанием фраз шелестел по клавирам вечерней пастели... над дымящимся тленом её-сигареты - в пепельнице его страстей.