Корепанов Алексей Яковлевич : другие произведения.

Родина - не Земля (Гость извне). Фантастическая повесть. Из архива

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пришелец из далекого мира попал на Землю в палеозойскую эру и потерял всех товарищей, погибших при посадке космического корабля. Он остался в одиночестве на чужой планете, где не появились еще разумные существа. Как ему вернуться на родину? Это произведение я начал писать в четырнадцать лет, и это была моя первая повесть. И вот наконец-то она дошла до читателей, со всеми ее слабыми местами, наивностью, ошибками и общим несовершенством. По ней можно судить, что творилось в голове у советского школьника тех времен, получившего соответствующее идеологическое воспитание... (Мог ли я знать, что через много лет вместо описания коммунистической Земли буду описывать космическую империю Рома Юнион?..) Публикую здесь эту повесть с сохранением стилистических и прочих (в том числе и фактических) погрешностей (иначе это было бы уже несколько другое произведение). Так и не дописав повесть, я начал переписывать ее... Но не довел дело не то что до конца, но даже и до середины. Второй вариант я тоже предлагаю вниманию читателей.
  Алексей Корепанов. Родина - не Земля (Гость извне)
  
  Книга 1
  
  Часть I
  
  'Я космонавт, прилетевший с 61 звезды Лебедя, или с Линекьи, как ее называют на моей родине. Моя родина - вторая от звезды планета. Ее имя, может быть, непривычное для землян, звучит для меня чудной мелодией: Сьаройя. Я неземное существо, но никто не знает моей тайны. Я решил записать свою историю, так как думаю, что скоро вернусь на родину. Сейчас я иду к космодрому. Сегодня полетов нет, но я знаю, что все свободные астролетчики собрались там. Мы любим поговорить, рассказать друг другу разные истории, были и небылицы.
  Как же я попал на Землю? Я прилетел сюда четыреста восемьдесят миллионов лет назад, в эру, которую сейчас называют палеозойской. Теперь, наверное, понятно, почему я решил не говорить о себе. Все сочли бы меня за сумасшедшего, и никто не поверил бы мне. А ведь это действительно так.
  Наш космический корабль медленно снижался в атмосфере неизвестной планеты. На Сьаройе ее называли Землей, что значит - 'Далекая'. Да, да, именно на моей родине этой голубой планете дали имя Земля, которое она носит до сих пор. Но я забегаю вперед.
  Итак, корабль, где летели мы, то есть я и мои товарищи, земляки, как говорят здесь, снижался в атмосфере. Кончился последний слой облаков и нашему взору открылись обширные заросли каких-то гигантских растений. Во многих местах в этих зарослях были пробиты просеки, заполненные поваленными стволами и какой-то серовато-бурой породой, длинными языками вдающейся в чащу зелени. Вдали виднелись горы. На Сьаройе горы - редкость, здесь же мы могли любоваться вершинами, острыми пиками, которые вздымались к облакам. Теперь обо всем этом можно услышать и увидеть, взяв в фильмотеке микрофильм 'Учебная география'. Но все это, конечно, не то. Надо было самому видеть, как сгибаются под ветром эти растения. И вдруг... Корабль сильно тряхнуло. В иллюминаторах запылало пламя. Обломки породы летели вверх, ударялись по обшивке корабля. В атмосфере нельзя было пользоваться полем 'Оз'. (Земляне даже при таком темпе развития, какой кипит сейчас, в XXI веке, могут изобрести такое поле только через несколько веков, настолько мы ушли от них в развитии. Лишь один я являюсь посредником двух цивилизаций, один я могу передать наши знания землянам.) Но я ухожу в сторону. Несколько чувствительных ударов промяли в двух или трех местах обшивку корабля. Включились экраны наружного обзора. Корабль падал прямо в жерло гигантского вулкана, изрыгающего огонь и камни. Слишком поздно было что-то предпринимать. Автоматы не могли управиться с кораблем. Внезапно раздался страшный скрежет, лопнула стена каюты, и я увидел перед собой каменную стену, выросшую внутри корабля. Острая скала пробила снизу корпус корабля, разломив его на две части. Задняя часть с запасами горючего и продовольствия упала вниз, в кратер. Оттуда с новой силой посыпались камни, и другая половина корабля, еле державшаяся на скале, перевернулась и покатилась вниз.
  От толчка я вылетел из корабля, вернее, из его половины, и стал падать вниз. Тщетно я пытался раскрыть крылья за спиной. Рычажок, вероятно, от взрыва заклинило, и он не двигался. На всех нас были противоударные скафандры, и все же удар был так силен, что смял скафандр. Последнее, что я увидел, это была часть корабля, тонущая в лаве. Фигур моих товарищей нигде не было видно. Лишь один раз мне показалось, что я заметил серебристый скафандр, заливаемый лавой... Потом наступила темнота...
  
  * * *
  Я очнулся от свежего воздуха, сменившего горячий, заполнявший мою грудь. Открыв глаза, я увидел над собой небо, покрытое облаками. И тут я осознал всю бедственность своего положения. Я был один на чужой планете, без запасов пищи, без товарищей, за многие миллионы километров от родины. Какая-то безразличная апатия овладела мной. И тут я заметил, что дышу воздухом... атмосферы. Ветер прогнал горячее дыхание вулкана, и воздух Земли пробудил меня ото сна, близкого к смерти.
  Баллоны были помяты и пробиты. Я отвинтил их и выбросил в ущелье. Скафандр, изодранный на ногах и спине, я все-таки оставил на себе. Ведь это было все, что осталось у меня в воспоминание о родине. Ушибленные места болели довольно чувствительно, но я встал и подергал рычажок. После нескольких движений он туго, но все же пополз вверх. Крылья за спиной расправились. Я поднялся и полетел над горами. Я надеялся найти товарищей, а может быть, их тела... Аппарат, оживляющий умерших, остался в задней части корабля, которая лежит где-то в жерле вулкана, так как гипержароупорный материал, из которого был сделан корабль, не мог расплавиться от такой сравнительно низкой температуры.
  
  * * *
  Так я летал несколько часов по земным измерениям, к которым теперь, в XXI веке, я уже привык, и наконец нашел то, что искал. На краю ущелья лежала половина корабля. Она была намертво схвачена застывшей лавой, стекшей на дно ущелья. Я подлетел к остаткам корабля и через пробоину в корпусе проник внутрь. Плафоны из небьющегося материала по-прежнему заливали мягким светом каюты. Я прошел в главную автоматическую рубку управления. Когда корабль разломился, автоматы по сигналу тревоги перестали работать. Я ходил среди мертвых механизмов, которых некому было вернуть к жизни.
  Закрыв за собой дверь, я пошел дальше по коридору. В конце коридора горела таблица, возвещающая, что за стеной находится склад техники. У меня не было прибора, по команде которого дверь открылась бы, и я не знал, что мне делать. Тут я вспомнил, что в каюте висит 'гон-сальэс', страшное оружие, которое не переводится на земные языки, потому что на Земле нет подобного оружия. С виду 'гон-сальэс' представляет собой небольшой темный предмет с двумя отверстиями и рядом кнопок. Я взял его, подошел к двери и нажал одну из кнопок. Внешне ничего не изменилось, но я знал, что прибор работает. Это можно было заметить по его легкому гудению и вибрированию. Из отверстия вырвался невидимый луч и разрушал структуру материала, из которого была сделана дверь. 'Гон-сальэс' мог разрушить практически все, и потому его открытие долго держали в тайне, опасаясь, что люди могут применить его в военных целях. Ведь на Сьаройе, как и на Земле, существовали враждующие государства. Мир все время грозил обернуться войной. И все-таки мир восторжествовал. Сьаройя превратилась в единое государство, не имеющее границ. Надеюсь, что и люди Земли сделают так же и не дадут развязаться войне. Но я опять ухожу в сторону.
  Дверь медленно осела, упала и тут же превратилась в пыль. Все это произошло в течение нескольких секунд. Я сделал шаг в склад. Каково же было мое разочарование, когда я увидел, что большей части склада нет, и передо мной зияет пропасть, на краю которой лежал корабль.
  Все-таки кое-что осталось. Я ходил среди автоматики и выбрал немало нужных для себя вещей. Еще раньше, когда я летел над горами, у меня мелькнула мысль, что я похож на одиночку, попавшего на необитаемый остров. Уже позже, в XXI веке, знакомясь с земной литературой, я прочитал книгу какого-то древнего писателя 'Робинзон Крузо' и понял, что положение Робинзона, описанного в книге, было во много раз лучше. Рядом с ним была обитаемая земля, он имел лодку и видел пусть диких, но все же людей. Я же был на огромном расстоянии от первой обитаемой планеты, моя 'лодка' - космический корабль - была разбита, и людей, то есть одного человека, я мог увидеть, лишь посмотрев в зеркало из гетсолана, вмонтированное в мой скафандр.
  
  * * *
  Как же я преодолел многие миллионы лет и дожил до дней XXI века, или II века по новому исчислению? Аппарат замедления жизни, что-то вроде земного анабиоза, позволял человеку преодолеть миллионы лет, потратив 'на дорогу' всего немногим более двух земных лет. 'Армос', как называют его на моей родине, был изобретен перед нашим отлетом, но почему-то никому не хотелось воспользоваться им. Это и понятно. Очутиться одному в совершенно чужом мире и быть похожим на дикаря, который попал в век техники и межзвездных перелетов - такая перспектива нравилась лишь конструкторам. 'Армос' включили в оборудование нашего корабля. И вот, бродя по складу, я обнаружил этот аппарат. Можно ли представить, какие чувства овладели мной? Радость, что я увижу людей (а я был уверен, что люди на этой планете будут), сомнение, надежен ли аппарат (ведь он еще не был испытан на человеке), грусть, потому что я знал, что больше никогда не увижу своих товарищей, Эниэю. При воспоминании о ней я чуть было не решил остаться здесь, храня где-то в глубине сердца слабую надежду на возвращение. Может быть, думал я, со Сьаройи прилетит еще один корабль и найдет меня? Я понимал, что этого не может быть, ведь корабль будет лететь несколько сотен лет по земному времени, и все-таки чуть не остался.
  Нельзя себе представить, с каким тяжелым сердцем я принял решение, навек отделяющее меня от моих современников.
  
  * * *
  Утром, когда свежий ветер принес прохладу, я встал и, взяв 'гон-сальэс', полетел к ущелью. В его стенах было множество трещин. Я снизился над одной из них. Черный коридор уходил куда-то во мрак. Это было то, что мне нужно. Я пролез в трещину и огляделся. Мощный луч прожектора, вмонтированного в скафандр, осветил все вокруг. Я стоял в довольно большом зале, сделанном природой. Включив 'гон-сальэс', я направил его невидимый луч на стену. Порода опадала и превращалась в пыль. Углубление было готово. Я вернулся к кораблю и взял с собой 'Армос' и еще несколько автоматов, которые, как я полагал, пригодятся мне в цивилизованном мире, в котором я окажусь, перенесясь через тысячелетия.
  Все было готово. В последний раз я слетал к кораблю, побродил по каютам, отсекам, где все напоминало мне о Сьаройе, о товарищах... Я оттягивал момент, когда померкнет сознание, и я уйду в небытие. Но всему бывает конец. Все люди смертны. А я хочу перехитрить смерть и, черт возьми (это выражение я услышал в начале XXI века), сделаю это!
  Поворот рычага - и надо мной закрылся купол. Как в древней сказке о мертвеце, встающем из гроба, я встану через тысячелетия. Одно движение руки... Я услышал взрыв. Сработал механизм. Теперь я погребен под толщей породы, замурован в стене. Все. Я один в гробу в полной тишине, разрывающей голову. Может быть, не надо? Я торопливо нажал кнопку...
  Сотни огненных шаров поплыли перед глазами, зазвенела далекая музыка, мощные завершающие аккорды волнами набегали на песчаный берег... Я узнал Сьаройю. Хрупкая фигурка под деревом - Эниэя. Я крикнул ей. Она обернулась... Яркие немигающие звезды горели в черном пространстве. Лучи их пронизывали тело, проникали в сердце... Полет в никуда, во мрак. Тьма сгущалась, обволакивала сознание, заполняла тело. Тело - пустая оболочка, заполненная мраком. Конец...
  
  * * *
  ...Резкий пронзительный звук ворвался в сознание, пробуждая тело. Каждая клетка мозга оживала, кровь опять потекла по телу. Свет резал глаза. Кто я? Где? Что со мной? Почему так тихо?
  И вдруг вспомнилось все. Бурная радость жизни захватила меня настолько, что я попытался вскочить на ноги и почувствовал удар по голове. Шлем смягчил его. Я поднял голову и увидел потолок. Я лежал в узком цилиндре 'Армоса'.
  Меня разбудил сигнальный звонок, невидимыми лучами воздействовавший на клетки мозга и разбудив их. Я приподнялся на локте и осмотрел приборы. Все работало нормально. В ровном гудении 'Армоса' не было ни одной тревожной нотки. И тут я подумал... А вдруг я все в том же ущелье, что прошло всего несколько минут с момента усыпления? Может быть, 'Армос' не сработал? Что-то уж не верилось, что прошло столько времени. У меня был лишь один ориентир, по которому я мог узнать, минутное ли это забытье или же это произошло по-настоящему. Счетчик времени. Он был вмонтирован в изголовье цилиндра, и достаточно было повернуть голову, чтобы узнать, в каком времени я нахожусь. Единственный поворот головы или возвращал меня к моим современникам (к сожалению, возвращал во времени, а не в расстоянии), или же навсегда отдалял меня от них. Медленно я повернул голову. Почему-то счетчик расплылся, и стрелка указателя не была видна. Я отвинтил шлем и смахнул непрошеную слезу. Опять взглянул на счетчик...
  Четыреста семьдесят четыре миллиона лет я пролежал в 'гробу', с остановившимся сердцем, а время обтекало меня, изменяя все вокруг.
  Я был оглушен, раздавлен. Почти пятьсот миллионов лет пронеслось надо мной!.. Я понял, что перехитрил время, что перенесся через тысячелетия, что больше никогда не увижу корабль и товарищей, Сьаройю, какой она была в мое время, и Эниэю. Грусть волной нахлынула на меня, сдавила грудь. Я один, один из всех людей Сьаройи, кто остался жив, и я один неземлянин в этом чужом мире, который, когда я выйду из 'Армоса', увижу в первый раз, так как неумолимое время стерло с лица планеты все горы и вулканы, ущелья и равнины, и тот вулкан, в котором лежала частица Сьаройи - космический корабль, на котором я и мои товарищи, которых тоже взяло неумолимое время, прилетели сюда, на Землю, и где все нашли свою гибель, и лишь я был тем, на кого не подействовало время.
  Я повернулся и взял 'гон-сальэс'. Нажатие кнопки - и дверь отворилась. Цилиндр из сверхпрочного материала, открытого незадолго до нашего отлета, выдержал гигантское давление породы. Он стал как бы ее частью. За дверью сразу же начиналась порода. Я был замурован глубоко под ней. Я представил себе эту огромную толщу и, признаюсь, содрогнулся от ужаса, что никогда не выберусь отсюда. Но надо было действовать. Желание выбраться отсюда так овладело мной, что я без промедления включил 'гон-сальэс'. Все оставалось по-прежнему. Но нет. Покачнулась стена и тут же рассыпалась в пыль. Сверху сразу же обрушился новый слой породы, который свел на нет все действие 'гон-сальэса'. Порода поползла в цилиндр. Я быстро отскочил и захлопнул дверь.
  Что же делать? Надо направить луч 'гон-сальэса' вертикально вверх, пробить коридор через толщу породы, а потом подняться вверх. Крылья были со мной. Они лежали в соседнем отсеке. И все-таки в этом решении было одно 'но'. Пыли от разрушенной породы будет столько много, что она забьет весь коридор, и крылья не пробьются сквозь нее.
  Я почти потерял надежду выбраться из толщи пластов, но вспомнил, что за стенкой лежит вычислительный автомат, который примет правильное решение.
  Ответ был таков: взорвать нижний слой породы, а обломки и крупные куски превратить 'гон-сальэсом' в пыль. Затем пробить наклонный коридор вверх. Пыль по наклону будет падать в огромную яму. Лишь так можно было выбраться наверх. Автомат дал еще и такой вариант: взорвать всю толщу пластов, которые находились надо мной, и подняться вверх на крыльях. Но это было, конечно, невозможно. Я нигде бы не достал столько взрывчатого вещества.
  Решение было принято, и я начал титаническую работу, которая должна была завершиться, по моим подсчетам, дней через десять.
  
  * * *
  Сон медленно уходил. И сразу же на смену ему пришли мысли о наступающем дне. Дне условном - под землей всегда царит вечная темнота, которую прорезает лишь свет из раскрытой двери цилиндра. Она открыта все время. Здесь ведь нет ничего, чего можно бояться.
  Я встал, поправил крылья и шагнул с порога в темноту. В свете луча я увидел яму, сделанную взрывом. Она была заполнена пылью почти наполовину. Как опрокинутая чаша нависла над ней порода. И все же, если бы не самовырастающие конструкции, я не выбрался бы отсюда. Я забыл сказать, что автомат дал ответ, гарантирующий лишь 30-процентную возможность того, что решение будет безукоризненным. Остальные 70 процентов не исключали того, что порода может обвалиться. Для точного ответа я должен был сообщить автомату сведения о том, с какой силой пласты давят на цилиндр. А узнать этого я не мог. Но окрыленный надеждой о том, что можно выбраться отсюда, я совершенно забыл об этом, но, взорвав породу, я обнаружил, что она угрюмо и мрачно нависает над ямой, каждую минуту грозя рухнуть. В отчаянии я бросился в отсек, где лежали автоматы, в надежде, что найду там что-нибудь, что сможет поддержать многометровую толщу.
  И провидение опять сжалилось надо мной (я говорю словами землян, у нас таких понятий, как фортуна, провидение, бог, черт, душа, ангел нет). Оно послало мне свой дар в виде маленькой коробки с надписью: 'Льодос'. На языке землян это значит что-то вроде: 'Биоматериал'. Невозможно поверить, что квадратные пластинки, содержимое коробки, сдержали тяжесть горных пластов.
  И все же это было так. Я положил пластинки на выступах в разных концах купола и снял с них предохранительный слой. После этого я лег в 'Армос' и стал ждать.
  Я знал о действии 'Льодоса', но то, что я увидел, превысило все мои ожидания. За несколько минут пластины разрослись и переплели весь купол, образовав ажурный узор. Их крепость превосходила крепость всех известных людям Земли сплавов. Сейчас, когда я пишу эту повесть, пластинки лежат в шкафу в другой комнате. Завтра, наверное, я отнесу их в Институт пластиков и сверхпрочных материалов. Но как я объясню их появление?.. Присвоить открытие себе я просто не мог. Не так воспитывались мы на Сьаройе. Но и не показывать пластинок... Это просто было бы преступлением. Конституция (я не нашел более подходящего слова), итак, конституция Сьаройи в одном из ее пунктов гласила: 'Помогать другой цивилизации, стоящей ниже по уровню развития. Передавать автоматику, учить пользоваться ей. Рассказывать о всех новейших достижениях и открытиях ученых планеты. Никогда не утаивать того, что помогло бы другой цивилизации шагнуть вперед по уровню развития'. Я должен был придумать правдоподобную историю появления этих пластинок. Но об этом позже.
  После убеждения в надежности 'Льодоса', я начал работу. И вот плоды работы передо или, точнее, подо мной. Яма, наполовину заполненная пылью. А вверху узкий коридор - коридор к чужой жизни.
  Почему я был так уверен, что жизнь разовьется на Земле? Я слышал много разговоров (слышал почти пятьсот миллионов лет назад) о том, что на этой планете должна зародиться жизнь. Мои товарищи по кораблю, биологи, имели очень много неопровержимых доказательств этого. Материалы, собранные автоматическими станциями, летавшими сюда до нас, послужили основой для доказательств. И хотя я не помню их, так как никогда не увлекался биологией, я знаю, что мои товарищи правы. Ведь от их правоты зависит моя будущая жизнь, и я хочу верить, что они правы. Единственный шанс - практическое доказательство их теорий.
  
  * * *
  Этот день - самый радостный из всех дней, проведенных мной под землей. Сегодня я впервые за (подумать только!) миллионы лет увидел голубое небо. Толщина пластов оказалась намного толще, чем я ожидал. Позднее я узнал, что во время моего сна произошло поднятие гор, которые погребли меня под собой, и более древние пласты с цилиндром опустились вниз. Но опять я ухожу в сторону! Я плохой писатель, но что поделаешь? Я не решаюсь рассказать об этом кому-нибудь и потому пишу сам.
  На крыльях я поднялся наверх. Замелькали стены колодца и вдруг раздвинулись и пропали. Я был на поверхности. Горы были местом моего пробуждения. С того места, где я стоял, можно было видеть горные вершины. Я сам был на крутом склоне одной из них. Взгляд вниз - и я почувствовал, как дыхание участилось, пот выступил на лбу, закрытом шлемом. Склон почти отвесно обрывался вниз, где расстилалась широкая котловина. Зажмурив глаза, я шагнул с края обрыва. Ни с чем несравнимое чувство полета. Почти невесомое тело свободно парило над землей. Так казалось мне. Но, открыв глаза, я обнаружил, что стены пропасти с огромной скоростью мелькают мимо меня. За спиной раздвинулись крылья, и я плавно, как птица, спланировал вниз. Густая трава скрывала мои ноги почти по колено. Я снял шлем и, свободно вдыхая земной воздух, любовался этой первозданной красотой. Тишина нависла над горами, окутав их таинственной дымкой. Не верилось, что я единственное разумное существо на всей планете. Но это, как я полагал, было так.
  Крылья опять подняли меня над горами. Рычажок был переведен на максимальную скорость. Под ногами понеслись назад горы. Их главные цепи с ледяными вершинами были разделены полосой долин, котловин, впадин. Более мелкие внутренние хребты разделяли эту полосу. В некоторых местах склоны круто обрывались вниз, но дальше я заметил, что более длинные из них ступенями спускались к подножию вершин. Их пересекали гигантские ледники. Горы я запомнил навсегда, и когда впоследствии мне приходилось пролетать над ними на махолете, в памяти всплывала эта картина. Горы, горы, горы, покрытые льдом, без единых следов жизни.
  День начал клониться к вечеру. Сумрак скрадывал расстояние, и казалось, что далекие вершины обступили меня со всех сторон. Я снизился и выбрал место для ночлега. В поясе скафандра хранилась специальная пища для потерпевших крушение космолетчиков. Так как я относился к их числу, и есть больше было нечего (ведь отсек с продовольствием до сих пор лежал в жерле несуществующего уже вулкана), я питался этой довольно противной пищей. В ее состав входило много веществ, о свойствах которых я сейчас весьма смутно помню, хотя это и входило в программу школы космолетчиков. Но мне это простительно, так как где это видано, чтобы память могла хранить знания пятисотмиллионолетней давности. Так вот, я проглотил таблетку этой пищи (последней могло хватить лет на десять по земному времени, потому что одна таблетка утоляла голод на месяц - опять-таки, по земным измерениям), я проглотил таблетку и лег спать. Мне не раз приходилось спать подобным образом, свернувшись в клубок и включив обогрев скафандра, когда наш экипаж терпел аварию на планетах Югды и Лозоса,* и потому я сразу же заснул. (* Я не считаю нужным переводить названия, так как записи рассчитаны на землян разных профессий, многие из которых не имеют никакого отношения к астрономии).
  
  * * *
  Темноту прорезал лучик света. Уже утро. Утро Земли. Вновь заработали крылья, подняв меня в воздух. Я летел весь день, стараясь запомнить местность, чтобы через тысячелетия рассказать об этом людям Земли. Аппарат вроде земного фото, только позволяющий получать мгновенное объемное и цветное изображение, остался в половине корабля, упавшей в кратер, и мне приходилось полагаться лишь на свою память. Около полдня из взора пропали высокие вершины. На склонах стали обнажаться породы, из которых были сложены горы. Предгорья. Что же ждет меня здесь? Я намеревался облететь весь район гор, а потом снова лечь в 'Армос'. Но Земля подготовила мне сюрприз.
  Пролетая над одним из склонов, я вдруг заметил на нем каких-то существ. Отчего-то сильно забилось сердце. Я спустился на землю, сделал несколько шагов навстречу и остановился. Волосатые приземистые существа окружили меня. Я жадно оглядывал их. Ведь это они - предки будущих хозяев этой планеты! Сильно выделяющиеся надбровные дуги, массивная нижняя челюсть без подбородочного выступа, крупные зубы. Я заметил у них в руках каменные пластинки. Один крепко держал кусок черепа какого-то животного. У многих были длинные кости, обломки рогов. Они смотрели на меня из-под нависших бровей и молчали. (А умели ли они говорить?) И тут у меня в голове мелькнула мысль. Я обвел рукой все пространство до горизонта и внятно произнес:
  - Земля.
  Один из них, самый высокий и плечистый, по-видимому, старший, открыл рот, обнажив два ряда крупных зубов, и издал какой-то звук, отдаленно напоминающий слово, сказанное мною. Я повторил. На этот раз вышло немного лучше. После нескольких повторений он мог уже довольно внятно произнести: 'Земля'.
  Я махнул на прощание рукой и круто взмыл в воздух. Прощайте, предки. Я увижу ваших пра... внуков и передам им привет от вас. Прощайте!
  Меня интересовала одна мысль: дойдет ли слово 'Земля' до грядущих поколений, не затеряется ли оно в длинной цепи потомков? Как оказалось, мой опыт удался. Почти невозможное случилось. Видимо, крепко запомнил вожак стада это слово, если оно без изменения прошло через тысячелетия.
  
  * * *
  По моим расчетам, цивилизация, подобная той, которая была на Сьаройе в мое время, должна была появиться на Земле примерно через полмиллиона лет. Как оказалось позднее, я ошибся. Более трудные природные условия и похолодание затормозили развитие жизни, и я оказался среди людей, общество которых еще не дошло до уровня развития Сьаройи.
  'Армос', который мог складываться и уменьшаться в объеме, я вынес на поверхность и установил недалеко от края обрыва. Сюда не могли добраться люди, которых встретил я. Если же потомки найдут цилиндр, они, конечно, захотят узнать, что в нем. Их разум откроет дверцу цилиндра, и они увидят меня... Они будут ждать, пока я проснусь, а может быть, попытаются разобраться в устройстве 'Армоса' и разбудить меня. Если это им удастся, я буду только рад этому. Лишь разум, подобный тому, который построил 'Армос', сможет разобраться в нем и изобрести такой же.
  Сигнальный звонок должен сработать ровно через полмиллиона лет. Уверенно я нажимаю кнопку...
  
  * * *
  ...Мелодия то взмывает к небу, то падает вниз, в ущелья... Ультрамариновая гладь неба, яркая сочная зелень. Стройные здания острыми пиками вонзились в эту синь. Милая сердцу Сьаройя. Толпы людей на улице. Множество девушек. Одна из них Эниэя. Кто это, Эниэя? Я не знаю ее. Ее ведь звали Яле, ее - диспетчера космодрома, с которого корабль отправился в полет. Причем же здесь Яле? Кто же я? Небо чертит огненная полоса. Резкий пронзительный звук. Сознание пытается выбраться из пучины небытия, отчаянно рвется из холодных объятий смерти. Яркие лучи звезды режут глаза. Нет, это не звезда - свет приборов проник в приоткрытые глаза. Я очнулся ото сна. Когда же я лег спать? Ах да, вчера, вернувшись из полета над горами. Но нет, перед сном я что-то делал. Установил 'Армос', лег в него и нажал кнопку. Да я же ведь проспал полмиллиона лет!
  Я вскочил и ударился о потолок цилиндра (машинально отметил, что со мной уже было подобное). Где счетчик? Вот он. Шкала пустая. Значит, все в порядке. Можно выходить. Разумная (достаточно разумная) жизнь развилась на планете. Может быть, во время сна меня с 'Армосом' куда-нибудь перенесли? Надо открыть дверь. Горячее любопытство подталкивало меня. Я открыл дверь и высунулся из цилиндра. Темнота. Прожектор осветил пространство (неплохая реклама для земных фирм: 'Прожектор, работающий без перезарядки пятьсот миллионов лет!'). Из темноты выступили каменные стены. Я поднял голову. На уровне примерно четырех моих ростов светлело отверстие. Я был в пещере, которую сделало, чтобы упрятать меня от постороннего глаза, время. Для крыльев такая высота пустяк.
  Я подлетел к отверстию и выбрался наружу, но ничего, кроме голубого неба, не увидел. Большие глыбы скрывали проход к пещере. Я перелетел через них и приземлился недалеко от пещеры. Отсюда открывался чудесный вид. Покрытые зеленью горы, искрящиеся в лучах звезды белоснежные вершины. Ни следа той угрюмости, которую я встретил полмиллиона лет назад. Но больше ничего примечательного не было видно. Я поднялся в воздух и полетел по тому же маршруту, по которому я летел так много столетий назад. Подо мной уплывали назад горы. Я задумался, вспоминая Сьаройю, и потому не сразу увидел черную точку, появившуюся на горизонте. Она быстро приближалась. Я круто упал вниз и опустился на выступ скалы, нависшей над пропастью. Точка превратилась в птицу с огромными крыльями. До меня донеслось тихое гудение. Сквозь прозрачные стенки 'птицы' я разглядел существ, напоминающих мне тех, которых я встретил в предгорьях полмиллиона лет тому назад. Первая встреча с разумными существами этой планеты. Я не считаю предков этих людей (да, они люди, так как своими руками создали хотя бы этот аппарат), так вот, я не считаю предков этих людей, так как их мозг находился еще в начальной стадии развития. Первая встреча. Что ждет меня в этом совершенно чужом мне мире? Это покажет время. Опять время, без него никак не обойтись. Время, неумолимое и властное...
  
  * * *
  Первый встреченный мною житель Земли. Я увидел его, лежащего в снегу в одном из узких ущелий. Закружилась голова. Наконец сбылись мои мечты. Теперь я не буду одинок на Земле, в обществе людей, похожих на тебя. Они похожи, я убедился в этом, увидев человека. Красивое молодое лицо, черные брови и волосы, пушистые ресницы. Тонкий с горбинкой нос, небольшой сжатый рот. Именно таким я представлял себе обитателя этой планеты. Но он был мертв... Его завалило лавиной, и он замерз в снегу. Возле него лежала сумка из какого-то неизвестного мне материала (синтетического, как я позднее узнал). Я взял ее. Юноша все так же неподвижно лежал у моих ног. Жалость нахлынула на меня. И вдруг у меня появилась одна мысль. Я торопливо взмыл в воздух, взяв на руки мертвого юношу. Крылья с трудом справлялись с такой ношей.
  Вот и пещера. Черный после яркого света мрак. Я открыл дверцу 'Армоса' и включил свет. Стало сравнительно светло. Открыв соседний отсек, я вынул оттуда необходимые аппараты. Я знал, на что шел. Две мягкие длинные пластины, соединенные шлангом. В одну из них я завернул раздетого мною юношу. Пластина сразу прилипла к телу, обозначая все его выступы. Я взял аппарат, делавший объемные изображения, разделся и спустил рычажок. Мое объемное изображение появилось на материале. Я свернул материал и засунул его вглубь цилиндра. Можно подумать, что я ошибся, написав раньше, что аппарат, делающий изображения, упал вместе с половиной корабля в кратер. Но это так. Остался лишь аппарат, делающий изображения человека. Он не мог сделать какие-либо другие изображения, так как в этих аппаратах было существенное различие.
  Теперь оставалось самое главное. Я обернул себя пластиной и несколько раз повернул диск на аппарате, с которым соединялся шланг. Туманная завеса окутала мое сознание, и я заснул.
  
  * * *
  Я проснулся и сразу же обрел способность думать. Быстро сняв с себя пластину, я взял скафандр и глянул в гетсолановое зеркало.
  Черные волосы, черные брови, прямой с горбинкой нос, пушистые ресницы... Я перевоплотился в этого юношу. Я снял с юноши пластину, вздохнул, взял 'гон-сальэс', навел его на юношу - и от того ничего не осталось... Меня передернуло. Но уничтожение было необходимо. Что было бы, если бы наткнулись на труп? Я утешал себя лишь тем, что ничем не мог помочь юноше. Теперь я буду жить в его доме, под его именем. Но как его зовут?
  Я открыл сумку и извлек оттуда какие-то бумаги. Незнакомые слова палочками и овалами рябили в глазах. Взяв одну из бумаг, я вложил ее в щель универсальной лингвистической машины, которая могла перевести языки любой планеты Вселенной.
  Незнакомые буквы превращались в слова родного языка:
  'Наэль Игорь Евгеньевич, год рождения 1972, 3 мая. Г. Москва, проспект Погибших Астролетчиков, д. 21, 2 ярус, кв. 132'.
  Из всего этого я мало что понял. В других бумагах было написано, что юноша был студентом Московского горного института. Теперь я мог рассчитывать только на свою сообразительность. Я надел на себя одежду юноши, перекинул через плечо сумку, в которую положил некоторые автоматы, 'Льодос' и аппарат, читающий мои мысли и говорящий за меня на земном языке, а также переводящий мне слова чужой речи (техника Сьаройи совсем неплохая, говорю это не без гордости), затем сложил 'Армос', проделал 'гон-сальэсом' углубление и положил цилиндр туда. Яму я завалил валунами. В случае надобности я мог легко отыскать это место - в 'Армосе' лежал маленький передатчик, испускающий гравиволны определенной частоты. Наконец я отряхнул костюм, поправил сумку и, карабкаясь по камням (крылья лежали в 'Армосе'), вылез из пещеры.
  Теперь я - Наэль Игорь Евгеньевич, проживающий в Москве. Куда идти? Я пошел прямо.
  Прошло около часа, а я все шел по горам. Внезапно свет заслонила огромная тень. Над головой висел аппарат. Он снизился, дверца открылась, чьи-то руки подхватили меня и внесли в просторный светлый салон.
   Вся книга - на ЛитРесе https://www.litres.ru/aleksey-korepanov/ и в гипермаркете Andronum andronum.com/avtory/korepanov-aleksey-ru-2/
   Переработанный текст:
  Гость извне
  
  Часть 1. Я был пилотом-десантником...
  
  1.
  'Я - космонавт, прилетевший с шестьдесят первой звезды Лебедя. Имя планеты, на которой я родился, может быть, непривычное слуху землян, звучит для меня чудной мелодией: Альтьера. Я неземное существо, но никто из людей не знает моей тайны. Пока никто. Я решил написать о своей жизни, так как думаю, что скоро вернусь назад, на свою далекую родную планету.
  Как же я попал на Землю? Я прилетел сюда, будучи членом межзвездной экспедиции, двести семьдесят пять миллионов лет назад, в эру, которую сейчас называют палеозойской. Теперь, наверное, понятно, почему я никогда не рассказывал о себе никому из людей? Сойти за сумасшедшего - не очень радостная перспектива. А я ведь действительно родился за миллиарды километров от Земли, под лучами двойной звезды - прекрасной Линэкьи.
  
  2.
  Серые хмурые облака угрюмо нависли над никогда не видавшей солнца планетой. Зеленоватая поверхность океана подернута легкой рябью. Ленивые волны неторопливо набегают на песчаный берег. Первозданная тишина нарушается только шумом прибоя. Сразу за золотистой полосой песка начинаются джунгли. Огромные пальмы колышутся под порывами ветра. Гигантские папоротники мрачно возвышаются над землей, взирая сверху на безбрежное море зелени, невиданным зверем распластавшееся вдоль побережья. А чуть дальше папоротники, поверженные, лежат на траве, залитые бурой лавой, которая проложила себе путь сквозь густые заросли и, обессилев, осталась лежать застывшей рекой, чуть-чуть не достигшей океана. Все вокруг хранит девственную тишину.
  Джунгли, раскинувшиеся на многие десятки километров вокруг, достигали подножий высоких величественных гор, острыми пиками вздымающихся к облакам. Вулканы можно было узнать по потокам застывшей лавы, выплеснувшейся из кратеров. Горы терялись вдали. Они заняли все пространство на суше и протянулись далеко вглубь материка. Они переживали годы своей юности, и потому среди них было мало спокойных гор. Часто случалось, что просыпались вулканы и начинали метать в небо гигантские глыбы, плеваться раскаленной лавой, злобно шипеть, исторгая клубы дыма и облака пепла, который и после извержения еще долго кружился и порхал в воздухе. Иногда ворчали сразу несколько огнедышащих гигантов, и тогда все вокруг превращалось в ад. Со свистом чертили воздух огненные камни, плотная завеса дыма закрывала горы, джунгли, океан. Бурлящее море кипящей лавы скатывалось с гор, неудержимое и страшное, и катилось к океану, сея вокруг смерть и разрушение, наводя ужас на джунгли. Полыхали багровым огнем пальмы, кровавый отблеск извержения мерцал в океане. Шипя, гасли в спокойный водах вулканические бомбы. От страшного грохота разрывалось небо над горами, плотная стена воды низвергалась на джунгли. Вода стремилась погасить огонь, огонь старался испарить воду. В смертельной схватке сходились два врага. Раскалывали воздух и падали в океан гигантские золотистые стрелы молний. Раскаты грома сливались с ревом огнедышащих исполинов. Лиловое небо с мрачными тучами содрогалось от грохота и чуть ли не падало на землю. Багрово-красные всплески пламени из огненных раскаленных жерл стремились достичь облаков. Казалось, рушилась Вселенная.
  Но всему бывает конец. Иссякали силы у богатырей-вулканов, и, затаив злобу, больше не расплескивая кровь свою - лаву, - они глухо и недобро ворчали, затихая, чтобы затем вновь начать титаническое сражение за право именоваться царями природы.
  ...А сейчас все тихо было вокруг. Лишь волны бесконечной чередой набегали на берег и с шумом возвращались назад, в родную стихию, уступая свое место следующему водяному валу. Серые облака все так же ползли над океаном, оглядывая с высоты юную планету.
  Внезапно какое-то едва заметное постороннее движение возникло в темной глубине неба. Обеспокоенно зашевелились, зашептались пальмы, кивая своими широкими листьями. Встревоженно зашуршали папоротники, недоуменно качая стволами. На миг раздвинулись облака, огромная серая тень бесшумно метнулась над потревоженными джунглями, над безмятежно спящими после боя вулканами и, превратившись в серебристый красавец-корабль, исчезла за горизонтом.
  И вновь, успокоившись, затихли джунгли. Но неожиданно возникший звук всколыхнул могучую грудь океана, заставил пригнуться к земле растения. Звук был громче удара грома, громче самого сильного извержения, и потрясенные джунгли долго шумели, делясь впечатлениями. А вместе со звуком, вернее, с ревом от улетевшего корабля, пришел свирепый ураган. Изрядно поредели в тот день девственно молодые джунгли, не пережив бедствия, вызванного пришельцем.
  И невозможно было себе представить, что этот красавец через какие-то считанные минуты вонзится в грудь юной планеты. Но это было действительно так. Какая-то деталь, без которой нарушался слаженный ритм работы корабля, вышла из строя. Вышла в тот важный момент, когда корабль уже почти полностью погасил скорость и начинал приземление. Но теперь оно превратилось в неуправляемое падение. По инерции корабль еще летел вперед, но это была агония. В последний раз взревели мощные двигатели, напрягаясь в отчаянной попытке удержать аппарат в воздухе, и смолкли, обессилев. Корабль уже не слушался руля. Серебристая сигара, медленно кувыркаясь, неуклонно приближалась к земле. Она падала в жерло гигантского вулкана, разбуженного пришельцем, и ничего уже нельзя было изменить. До земли осталось десять метров... восемь... один... Конец... Корабль упал брюхом на острые каменные края кратера и медленно, как бы нехотя, начал переламываться пополам. Его корма, беспомощно стукаясь о выступы, проваливалась в кратер. Еще какие-то секунды она была видна среди моря поднимающейся вверх лавы, а потом исчезла в пылающем аду. Оттуда с новой силой посыпались камни, загудели глухие подземные толчки, и передний конец сигары, перекатываясь с боку на бок, покатился вниз по склону к огромной пропасти, разверзшейся у подножия огнедышащего гиганта. Маленькая фигурка в серебристом скафандре вылетела из корабля и, беспомощно раскинув руки и описав дугу, упала на землю на краю обрыва. А сигары уже не было видно среди хаоса скал и огромных глыб, загромождавших пропасть...
  
  3.
  ...Откуда-то из кромешной тьмы небытия надвигались знакомые образы. Сознание светлело, последовательно восстанавливая события. Пустынные улицы древней Элии. Тонкие шпили старинных зданий задумчиво глядят в прозрачный хрусталь воды. Кажется, над ними не властно время, и плывущая вперед История обтекает их, не касаясь строгих, величественных стен. Тихие шаги. И вдруг - ощущение тревоги, щемящая тоска. Черная стена падает на тело, сдавливает грудь, ломится в голову, стучит в висках... Пьянящая радость врывается в душу. 'Юньэол, мы созданы друг для друга'... Огромные глаза с невыразимой грустью смотрят с любимого лица. Эниэя, куда же ты? Образ тает в серой мгле холодного чужого неба. Я знаю, что остался жив, и не рад этому. Слепое отчаяние обрушивается на меня. Неудержимые слезы льют по лицу. А разве мужчинам нельзя плакать? Может быть, есть желающие оказаться в моем положении? Оказаться одному, совершенно одному на чужой дикой планете, за сотни миллиардов километров от родины, не храня никаких надежд на возвращение или помощь. Я не потерял способности здраво мыслить и понимал, что мои шансы на возвращение равны нулю. Звездолет, на котором мы прилетели сюда, вращался вокруг планеты на, увы, недосягаемой высоте. Он будет кружить так еще несколько дней, а потом уйдет назад, к родной, навек покинутой Альтьере. Десантный бот погиб, с планеты никуда не уйдешь. Я не упрекал никого из моих товарищей, которых уже не было в живых, в том, что они не включили аннигиляторы. Я и сам не сделал бы этого. Уничтожать целую планету, может быть, колыбель новой могучей цивилизации, ради спасения своей жизни? Нет, это слишком низко. Люди Альтьеры никогда не сделали бы этого. Можно было, конечно, применить энергетический излучатель направленного действия, но за какие-то доли секунды и он бы не успел ничего сделать.
  Я еще как бы был на корабле, жил теми мыслями, которые были до катастрофы, и этим спасался от ужасной действительности, стараясь не думать о том, что ждет меня впереди. Вспоминая ту неполадку, которая и была причиной гибели корабля, я мысленно представлял себе моторные отделения десантного бота и искал, искал ее, убегая от своих дум, от самого себя. Но мысли вновь упорно возвращались к катастрофе, и я плакал как ребенок, прощаясь с миром, в котором рос и учился, любил и негодовал, с миром, который стал частицей моего 'я', без которого невозможно было жить.
  Я лежал и размышлял, глядя сквозь прозрачный шлем на неприветливое чужое небо, когда внезапно услышал знакомые позывные. Это был голос автомата со звездолета, вызывающий погибший корабль. Я знал, что если в течение тридцати земных часов не отвечу на передачу, робот поведет к планете еще один десантный бот. Ответить я не мог: гравипередатчик погиб вместе с кораблем, а другой, вмонтированный в мой скафандр, был слишком слаб, чтобы его сигналы уловил автомат. Если, конечно, бот не подлетит на достаточно близкое расстояние. Это был очень ничтожный шанс на спасение. Почти равный нулю. Я слишком незаметная и маленькая точка на огромной поверхности планеты, точка, закрытая сверху горами, спрятанная среди ущелий, чтобы объективы автомата могли найти меня. И все-таки какой-то, пусть крохотный и слабенький, лучик надежды вселился в меня.
  ...Лучик погас очень быстро. Я видел бот. Он пролетел к западу от вулкана, у подножия которого лежал я, низко стелясь над горами. Он был слишком далеко. Я не кричал и не махал руками, я не пытался даже включить бесполезный слабый передатчик. Автомат не человек, и его внимание не будет привлечено криком. Он вел корабль по произвольной кривой, захлестывая планету петлями витков.
  Передачи продолжались еще несколько дней, следуя через безукоризненно равные промежутки времени. Равнодушный автомат безустанно вызывал десантный бот. Затем он оповестил меня, что возвращается на звездолет. А на следующее утро тот же бесстрастный голос холодно сообщил, что включает двигатели и уводит звездолет назад, к Альтьере. Это был конец. Оборвалась последняя ниточка, связывающая меня с родиной. Пути назад не было. Потемнело в глазах, и вновь пришла знакомая боль, последствие падения из централи управления десантного бота. Должен сказать, что я не кричал и не порывался разворотить кратер вулкана. Как будто в полусне, в каком-то странном оцепенении, я просто подошел к краю гигантской пропасти и шагнул вниз.
  
  4.
  Десантный бот приземлился неподалеку от меня, на пологом склоне вулкана. Бесшумно открылся выходной люк. Еще не веря своему счастью, я побежал к нему, спотыкаясь и падая на камни, почти не видя ничего из-за залитого слезами радости шлема. Я бежал бесконечно долго по бесконечно длинной дороге, в полной тишине, бежал вне пространства и времени, жадно глотая воздух, а бот не приближался, а даже, кажется, удалялся от меня. Так же безуспешно можно было догонять край горизонта. И когда я уже почти отчаялся догнать бот, он вдруг замедлил свое движение и стал медленно приближаться. Не чуя под собой ног, я влетел в раскрытый люк, толкнул дверь в кабину управления и замер на месте, отказываясь верить своим глазам. В кресле у пульта сидела Эниэя... Я судорожно облизал пересохшие губы и осторожно, боясь, что видение исчезнет, начал приближаться к ней. Она, казалось, не замечала меня, и продолжала неподвижно сидеть, глядя куда-то сквозь меня задумчивым, отрешенным взглядом.
  - Эниэя, - я не узнал своего голоса.
  Она молчала.
  - Эниэя! Эниэя!.. - я кричал и содрогался от звуков собственного голоса.
  Помню, я тряс ее; скинув шлем, целовал до боли знакомые губы, глаза, шею. Я обнимал ее, прижимал к себе и снова целовал, целовал... а она молчала. Я слышал стук ее сердца, ощущал тепло ее губ, я знал, что она жива... и не верил этому.
  Я посадил ее себе на колени, и она, словно просыпаясь от глубокого сна, глубоко вздохнула и, повернув ко мне лицо, вдруг широко открыла свои прекрасные глаза, засветившиеся любовью и счастьем.
  - Юньэол... Ты пришел?
  - Да, Эниэя, - я все еще не верил.
  - Я знала, что ты придешь. Я ждала тебя очень долго, может быть, сотни лет. Видишь, я нашла тебя.
  - Эниэя, но как...
  Она прервала меня, приложив к моим губам свою руку.
  - Ничего не надо говорить, Юньэол. Ты звал меня, ты грустил без меня, и я пришла. Мы снова вместе, снова вдвоем. Мне так хорошо с тобой.
  Она закрыла глаза и, счастливо улыбаясь, положила голову мне на плечо. У меня на лбу выступила испарина. Это была НАСТОЯЩАЯ Эниэя! Но как она могла оказаться здесь, на этой планете? Она же была на Альтьере, скрытой непроглядным мраком Вселенной. Она НЕ МОГЛА прилететь сюда на этом десантном боте. Я думал и все больше запутывался.
  Эниэя подняла свои пушистые длинные ресницы и с укором поглядела на меня:
  - Ну зачем ты думаешь об этом?
  - ЧТО?!
  - Разве тебе плохо со мной?
  Я уже совсем перестал что-либо соображать и молчал.
  Эниэя подалась к пульту и переключила тумблеры. Закрылся выходной люк, и по легкому дрожанию бота я понял, что мы стартовали. Это было чудовищно. Сознание яростно сопротивлялось, не верило действительности, кричало: 'Нет!', а глаза говорили: 'Да, это правда'. Я запутывался все больше и больше, я целовал Эниэю, а сам лихорадочно соображал, в чем дело.
  Она опять с укоризной поглядела на меня, и я увидел в ее глазах слезы.
  - Я прошу тебя, не думай об этом. - Она опустила голову и чуть слышно добавила сквозь слезы: - Или я уйду.
  - Прости меня, Эн, - сказал я, любуясь ею, а сознание шептало:
  'Пусть уйдет, узнаю, что из этого выйдет'.
  Эниэя разрыдалась, и сквозь рыдания я услышал:
  - Ну что ж... я... уйду.
  В долгом прощальном поцелуе сомкнулась наши губы. Я почему-то был уверен, что мы прощаемся навсегда. Потом она встала, поправила волосы, улыбнулась мне любящей улыбкой, улыбкой, которую дарят перед смертью... и вдруг исчезла. Я вскочил с кресла, рванулся к пульту, где только что стояла она, но пульта уже не было, как не было и самого десантного бота. Я летел среди звезд, которые жгли меня своими холодными лучами, летел один через пустоту Вселенной...
  
  5.
  Лишь потом я понял, как близок был к сумасшествию тогда, когда представлял, что нахожусь на борту десантного бота. Это не было галлюцинацией, нет, я слишком реально ощущал губы Эниэи, слышал ее голос, видел ее и мог описать каждый ее жест. Да, потом я понял, что стоял на той грани, перед которой человек сознает, что он делает, а переступив которую становится сумасшедшим. До этого состояния меня чуть не довела тоска по родине и любимой девушке. Я остался нормальным, но еще долго, вспоминая эту почти реальную галлюцинацию, в бессилии бросал все, и перед глазами вставала живая Эниэя и ее прощание со мной. Я понимал, что это был бред почти сумасшедшего человека, и все же где-то в глубине сознания допускал, что каким-то неведомым мне способом, минуя пространство и время, моя Эниэя, Эн, как звал я ее, пришла проститься со мной. Я знал, что это невозможно, и все же... И все же почти верил в это.
  
  6.
  Как все-таки удивительно устроен человек. Когда мозг уже не может осознать страшную мысль, когда человек находится на грани помешательства, кто-то посторонний вторгается в нашу голову и поворачивает какой-то таинственный выключатель, вынуждая нас терять сознание. Я потерял сознание от мысли, что остался один на огромной чужой планете. После такого искусственного отдыха мысли приходят в порядок, и ты можешь лучше воспринимать окружающее и оценивать сложившуюся обстановку.
  Когда я очнулся и трезво взглянул на действительность, то понял, что безрассудно погибнуть - это не так трудно. Гораздо труднее жить и оставаться человеком до конца, тем более когда еще не исчерпаны все возможности найти выход. А они, как оказалось впоследствии, были.
  Я висел на почти отвесной стене, необозримо раскинувшейся и направо и налево от меня. Осторожный взгляд вниз - и я чуть не сорвался с едва заметного выступа, на котором висел, зацепившись лямкой от аварийного баллона. Я хорошо знал, как прочны эти лямки, но так же хорошо знал и то, что их коэффициент трения ничтожно мал. Достаточно было малейшего движения - и... Я буквально старался не дышать. Подо мной убегала вниз отвесная стена. Внизу дыбились острые скалы и камни. Пытаясь сдержать подступающую тошноту и головокружение, я шарил ногами, ища какой-нибудь выступ. Из-за острого гребня скалы вырвался легкий горный ветерок. Чуть слышно шурша, он пронесся рядом со мной и умчался дальше по руслу широкой пропасти. Его последний порыв оказался роковым для меня. Гладкая лямка соскользнула с выступа, я инстинктивно взмахнул руками, отчаянно и тщетно стараясь удержаться одной ногой в узкой трещине, и упал бы вниз, если бы не оказалось, что я висел в каком-то полуметре от края обрыва. Еще одно усилие - и я выбрался из пропасти, чуть не ставшей моей могилой. Дрожащие от напряжения ноги отказывались держать ватное тело, и я лег на камни, обессиленный и измотанный борьбой за жизнь. Человек - существо, состоящее из противоречий. Несколько минут назад я пытался покончить жизнь самоубийством, а сейчас боролся со смертью, стараясь выжить.
  Я лежал так довольно долго, и вдруг, да, именно вдруг, мне показалось, что я знаю нечто очень важное, то, что позволило бы мне выбраться отсюда... Или нет?.. Мысль вертелась в голове, ускользала от меня, я силился вспомнить, что же это. И вспомнил. Армос!!! Ну, конечно, только он!
  
  7.
  Вот и прошел год с тех пор, как я прилетел сюда, на эту юную планету, у которой еще все впереди. 'Только год', - думает кто-нибудь на Альтьере. 'Целый год', - говорю я себе. Все приготовления уже закончены. Завтра с рассветом я уйду из этого мира, уйду от своих земляков - людей родной Альтьеры.
  Почему я не сделал этого раньше? Весь год я надеялся, что за мной прилетят. Конечно, я понимал, что это невозможно, но оттягивал время, обманывая себя. Не так просто навсегда проститься с миром, который был моим домом, с людьми, которые были моими братьями, с любимой девушкой, которой я обещал вернуться и которая ждала меня там, в недосягаемых глубинах пространства. Были дни, когда от отчаяния я чуть ли не грыз зубами землю или, безразличный ко всему, часами лежал без движения. Я осознавал, что беспомощен что-либо сделать, изменить, и готов был от безудержного, переполняющего меня отчаяния, граничащего с безумием, сделать с собой что угодно. Но нет, не зря в Академии мы вырабатывали огромную силу воли. Космос уважает только мужественных, волевых людей и мгновенно губит тех, кто раскисает и малодушничает в трагической, но отнюдь не всегда гибельной обстановке. Я был десантником - этим сказано все. В моей профессии просто необходимо иметь железную силу воли. Только она удерживала меня от какого-либо безумного шага. Когда черной волной надвигалось отчаяние, эта сила брала контроль над моими чувствами, и самое большее, что я мог делать - плакать скупыми слезами, от которых мне становилось чуть легче. Может быть, все было и не совсем так. Я не помню теперь, когда я пишу эти строки, какие чувства я знал раньше и какие узнал только здесь, на Земле. С моей точки зрения, я изобразил себя слишком похожим на землян. Вполне возможно. За те годы, которые я прожил на этой планете, я так полюбил ее и привык к ее людям, что теперь считаю себя человеком Земли, моей второй родины.
  Итак, завтра я покину этот мир... Но каким образом? Для объяснения этого я вернусь к первым дням после катастрофы 'десантника'.
  Я вспомнил об Армосе. Это аппарат, отдаленно, очень отдаленно напоминающий земные анабиозные ванны и несравненно более совершенный. Армос так отличается от анабиоустановок, как, ну, хотя бы, первый воздушный шар от мощного межзвездного лайнера, способного покрыть гигантские расстояния. Я не знаю, зачем понадобилось включать Армос в список оборудования нашего звездолета, ведь он 'усыпляет' на миллионы лет, но от всего сердца благодарю того, кто составлял этот список, хотя, возможно, это делал автомат. Армос полностью гасил жизнедеятельность клеток организма и возбуждал ее, как я уже сказал, через миллионы лет. Вот почему я принял решение воспользоваться им после долгих колебаний. Другого выхода не было.
  Носовая часть 'десантника' свалилась в пропасть и застряла где-то среди дикого нагромождения скал. Два дня я спускался на дно пропасти, рискуя каждую минуту упасть вниз и разбиться. Зачем я лез туда? Армос лежал в отсеке, находящемся за централью управления, а централь находилась в носовой части десантного бота. На третий день испортился аппарат, регенерировавший газовую смесь и создававший тем самым искусственную атмосферу, которой я дышал. Воздуха в аварийном баллоне не хватило и на три часа. Сказать, что я снял шлем без страха - значит, солгать. Осторожно втянул в себя воздух - ничего, только легкое головокружение и опьяняющее чувство беспричинного веселья. Я, конечно, знал и раньше, что в земной атмосфере имеется кислород и она вполне пригодна для жизни, но одно дело - рассуждать, вдыхая знакомый воздух Альтьеры, а другое - попробовать самому подышать воздухом пусть изученной, но все-таки чужой атмосферы. Буйное веселье овладело мной, я забыл, куда и зачем иду...
  И опять меня выручила сила воли. Я заставил себя несколько часов сидеть на одном месте, постепенно привыкая к чужой атмосфере. О, я знал, что значит довериться первым ощущениям и забыть об осторожности. Отравление ядовитой атмосферой могло наступать постепенно. Можно было часами дышать чужим воздухом, работать, отдыхать, не подозревая об опасности, не ощущая никакого недомогания... а затем внезапно для окружающих погибнуть. В моей памяти еще свежа была история, нашумевшая в свое время на Альтьере, когда из экспедиции не вернулся огромный звездолет, целый летающий город с десятками людей. Они должны были строить базу и космопорт на одной из планет Поллукса. Планета была окружена довольно густой атмосферой, напоминающей альтьерскую, и люди работали без шлемов. Прошел месяц, и приемные станции Альтьеры перестали принимать передачи с Поллукса.
  Я хорошо помню те дни. Встревоженная Альтьера срочно готовила второй корабль для полета к Бете Скорпиона. Его повел я. После нескольких лет полета, которые экипаж провел в армосситах - младших братьях Армосов, - мы достигли Лии. Нашему взору открылась печальная картина: полуистлевшие трупы без скафандров и бесконечно повторяющаяся вереница сооружений. Роботы работали по той программе, которую получили перед смертью людей, и, не принимая новых приказов, продолжали снова и снова выполнять задание. Здесь были два десятка Больших гравистанций, почти полсотни зданий космопорта, сотни опор надпланетной дороги. Роботы, учась на своих ошибках и находя слабые места сооружений, все улучшали и улучшали их конструкции. Не знаю, чего достигли бы они, если бы не вмешались мы и не прекратили бесполезную трату материала. Да, так, не вняв голосу разума, погибли шестьдесят девять человек, погибли по своей вине.
  На девятый день поисков я нашел обломки десантного бота, до половины залитые лавой. Я сказал 'обломки', но выразился не совсем точно. Бот испытывал и не такие удары, и поэтому обломков не было: в лаве лежала вся носовая часть, изрядно помятая при столкновении со скалами. Открытый люк находился над застывшей лавой, и поэтому мне не составило особого труда добраться до него. Я вошел внутрь с тайным трепетом: может быть, в боте есть кто-нибудь живой? Я понимал, что этого не может быть, ведь при падении с такой высоты индивидуальная защита скафандров не помогла бы... и все же вздрогнул, застыв на месте и, не отрываясь, глядя на пол. В раскрытых дверях централи, лицом вниз, раскинув руки, лежал человек. Почему-то на цыпочках, я приблизился к нему, осторожно перевернул лицом вверх. Это был пустой скафандр с прикрепленным шлемом. Его, наверное, выбросило из какой-нибудь каюты. Я перевел дух и вошел в централь. Там царил полный хаос. Разбитые потухшие экраны, обломки приборов, перевернутые изломанные кресла. Зацепившись за тумбу пульта, возле кресла лежал еще один скафандр. Я пересек централь, давя какие-то хрупкие детали, подошел к пульту и вдруг физически почувствовал на себе чей-то взгляд. Медленно обернулся, пересиливая себя, поглядел вниз, под ноги. Прямо на меня холодным ледяным взором смотрели мертвые глаза. Лицо трупа было перекошено гримасой страдания и боли. Тьесив - мой верный друг и товарищ. С острым чувством жалости я смотрел на него. Он попал в поле дeйcтвия генератора Витта - Лекса, который вылетел от удара из своего гнезда, сорвал защитные экраны и захватил краем поля Тьесива. Смерть была ужасна. Эта боль несравнима ни с чем. Я испытал ее при полете к Югде, но меня успели спасти.
  Я опустился на колени перед Тьесивом и взял в ладони его голову. Тьесив, Тьесив... Ты так стремился сюда, на Землю, ты был твердо уверен, что Солнечная система обитаема - и погиб такой страшной и трагической смертью. Нет, судьба была несправедлива к тебе, да и ко всем тем, кто погиб вдали от родины, при штурме чужих планет.
  Я впервые увидел Тьесива в одном из помещений Академии, кажется, через два дня после моего поступления на курсы обучения пилотированию космических кораблей. Мое внимание привлекла группа юношей, спорящих о чем-то на широкой открытой террасе, взлетевшей над обширным тенистым парком, окружавшим все двадцать восемь зданий Академии. До моего слуха долетали отдельные слова: '...Льодос... Есть все условия... Не уверен... Бесспорно, есть жизнь... Цивилизация... Ола...' Я подошел ближе. Незнакомый юноша с горящими глазами возбужденно доказывал своим слушателям, что на Оле, то есть Земле, несомненно, имеется жизнь, а может быть даже, и цивилизация.
  Вечером, в вагоне турда, я вновь встретился с Тьесивом. Мы познакомились, разговорились. Оказывается, и жили мы рядом, на третьем небе Столицы Аоро. С тех пор и началась наша дружба. Но, как говорит земная мудрость, 'друзья познаются в беде'.
  Близилась к концу наша учеба в Академии. Наступила пора экзаменов. Студентов-выпускников направляли в стажировочные полеты к соседним звездам. Тьесив и я летели к двойной звезде, называемой на Земле Росс 614.
  Весь путь к этому солнцу прошел довольно гладко. Корабль охотно подчинялся моим командам, и я уже радовался, предвкушая торжественную церемонию посвящения в астроплаватели. Тьесив также справился со своей задачей. Возле Росса 614, на одном из его искусственных спутников, построенных альтьерцами, находилась сложнейшая аппаратура, создававшая в заданной точке пространства планету-фантом со своей атмосферой, если она предвиделась по плану, горами, реками, лесами. Ее можно было ощущать, видеть, слышать ее звуки, дышать ее запахами - и в то же время ее не было, все это было иллюзией. Устройство аппаратов слишком сложно для объяснений, да они и не входят в мои планы. Тьесив был планетологом - он работал буквально дни и ночи, пользуясь аппаратом искусственного сна, и по окончании стажировки автомат признал его годным для этой профессии. А я отдыхал целыми днями, наслаждался планетой, летал над ней на заплечных крыльях и то ли от безделья, то ли от внезапного порыва поэтических чувств даже написал о ней, лежа на изумрудной траве у ручья или на золотистом песке у разомлевшего от зноя океана, шагая по диким зарослям джунглей или летая над безмолвными горами, греясь ночью у НАСТОЯЩЕГО костра или встречая рассвет, уйдя далеко в открытое море.
  'Это был призрачный мир, переливающийся всеми цветами радуги. Тихий шелест вечнозеленых джунглей сменялся ярко-красным ковром невиданных цветов, которые, в свою очередь, исчезали у голубой прозрачной воды бухты. За бухтой, в мерцающей дымке, высились горы. С их вершин открывался великолепный вид на прекрасную долину, распростершуюся у величественных подножий. Звенящие ручьи с ледяной водой, пьянящей, как вино, стекали с гор в долину, собираясь в спокойную, казалось, сделанную из хрусталя, реку. Стройные деревья склонялись к водной глади, стараясь заглянуть в ее глубину, любуясь своим отражением. Их душистые плоды таяли во рту. Река пересекала зеленую долину и неожиданно ревущим потоком устремлялась вниз с гигантского обрыва. Мириады брызг, сверкая, как жемчуг, как бриллианты, окружали водопад немеркнущим ореолом. Воды океана пенились и бурлили, со дна поднимался ил и песок. На многие километры от водопада океан был темен и грозен, не желая принимать чужие воды.
  За рекой опять начинались джунгли. Зеленые лианы паутиной свисали с толстых стволов, густые заросли колючих растений стеной окружали изумрудные поляны, приглашающие полежать и отдохнуть на их мягком ковре, но скрывающие под своим обманчивым ласковым обликом бездонную трясину, из которой не было возврата. Цветы, похожие на капли крови, алели в таинственном полумраке самого сердца джунглей, которые становились все гуще, все мрачнее, и когда уже казалось, что дальше прохода нет, джунгли неожиданно расступались, разбегались в стороны, и по узкой звериной тропе можно было дойти до зеленого берега сонной спокойной реки, неторопливо катящей свои прозрачные воды куда-то вдаль, к невидимому отсюда океану. Звук мотора кощунственно распарывал тишину. С беспокойным криком взлетали из кустов птицы, слышался треск кустарника и торопливый топот бегущих животных; бешено били по воде хвостом и уходили в глубину огромные рыбы. За кормой бота бурлила вода, в водоворотах кружились и пропадали обрывки водорослей. Мимо летели джунгли, шелестели под порывами ветра деревья, качались кустарники, кивали головками цветы, махали на прощание листьями-руками растения. Сверкали, переливались на солнце радужные потоки воды, разноцветный фейерверк брызг веером взрывал спокойную реку, все вокруг приходило в движение. Все быстрее, быстрее мчится бот. Резкий поворот, другой... Длинная песчаная отмель, заваленная мокрым, почерневшим от воды гнилым кустарником, ветки, стебли растений, выброшенные рекой на берег. Неуловимо мгновение, когда бот выходит из воды. И вот под его дном крутятся песчаные смерчи. Давно уже гул мотора стих в глубине джунглей, а песок продолжает колышущейся шуршащей стеной висеть в воздухе.
  Вдали джунгли расступаются в стороны, уходят все дальше от реки. Да и река уже не та. Не спокойная водяная лента плывет мимо берегов, но широко разлившаяся безбрежная водяная пустыня с бегущими по ее поверхности волнами открывается перед ботом. Да ведь это океан! Гигантские валы швыряют бот, как пушинку. Грозно нависающие волны грозят смять, раздавить дерзкого смельчака, рискнувшего вступить в борьбу с всемогущим властелином. Бот набирает высоту, уходит из неласковых объятий океана. Внизу в бессильной злобе толпятся волны, пытающиеся дотянуться до бота, вернуть его в свою стихию, забить насмерть всесокрушающими ударами и навеки похоронить под собой в головокружительной водяной бездне, из которой нет возврата.
  Солнце уверенно карабкалось по небосводу, и разморенный зноем океан затих. Бот снова опустился на воду и поплыл, поднимая пену. Вдали, где-то около черты горизонта, появилось небольшое облачко. Оно росло, и было уже видно, что не облачко это, а тихий зеленый островок, оазис, затерянный в пустыне. Крики птиц нарушали глубокое молчание океана. Бот поднялся в воздух и полетел, срезая днищем гребни волн. Мимо проплыли рифы, окружающие остров. Об их мокрые голые верхушки бились водяные валы. Буруны и водовороты охраняли остров, делали его неприступным. Возле берега чуть слышно плескалась теплая вода.
  Медленно уходили назад тенистые рощи, голубые озера, серебристо искрящиеся ручейки. Промелькнули скалы, отвесно обрывающиеся в воду, - и вот уже снова за бортом вздыхает могучий океан. Так можно лететь часами - и не достичь суши.
  Усталое солнце, израсходовав свое тепло, бледнеет и спешит укрыться в океане. Едва заметно темнеет небо. По спокойной глади воды бежит, переливается пурпурная дорожка - словно тысячи заходящих солнц неожиданно зажглись в глубине и, с трудом донося свои лучи до поверхности воды, светят, окрашивая зеркало океана в возбуждающий, волнующий цвет. Мягкая бархатистая темнота неслышно, на цыпочках, подкрадывается к земле. Солнце уже намочило свой край в океане и, остывая, даже, кажется, чуть слышно шипя, шлет последние прощальные лучи. Багровый закат ярким пламенем полыхает на горизонте, кровавым драконом вьется по воде, огненной жар-птицей, расправившей крылья, да так и замершей неподвижно, распластывается в небе.
  А после теплого тихого вечера наступает ночь. На глубоком сине-черном небосводе появляются звезды. Их очень много, ярких жемчужин ночного неба, безмолвно шлющих свои золотистые лучи, любующихся своим отражением в океане. Бот как будто повис в гигантской бездне без конца и края и висит так, едва заметно покачиваясь на присмиревших волнах. Далекие звезды навевают тишину и покой. Легкая спокойная радость входит в сердце, и хочется веками лежать без движения, любуясь звездными узорами, искусными кружевами, сплетенными природой. Если чуть прищурить глаз, глядя на ночное небо, то светящийся лучик оторвется от звезды, понесется через холодную пустоту и войдет в самое сердце. Частичка звезды согреет душу, и захочется сделать что-то такое, чтобы всегда светили звезды, чтобы веками взирали они сверху на нас, такие прекрасные... и доступные.
  А может быть, где-то, в головокружительных далях Вселенной, неведомое существо в этот миг тоже смотрит на звезды и мечтает, мечтает обо всем на свете? Может быть, невиданно прекрасная девушка далекого мира смотрит на ту же звезду, что и я, и видит меня, лежащего на палубе и мечтающего под призрачный шелест звезд. Если очень хорошо прислушаться, то можно услышать хрустальный звон, как будто бьются друг о друга маленькие хрупкие льдинки. Это говорят звезды. Не слушайте тех, кто отрицает это. Лучше тихой звездной ночью останьтесь наедине с далекими солнцами - и, если повезет, вы услышите разговор чудесных алмазов на лике Вселенной - звезд.
  Все больше и больше маленьких серебристых лучиков собираются в сердце, и вот уже чувствуешь, как тело становится невесомым. Ты плывешь над океаном, возносишься все выше и выше в звездные дали, и по светлому лучику летишь к прекрасным и ослепительно чудесным звездам. Вся душа ликует и радуется необъятному простору. А звезды нежно и в то же время властно зовут к себе. Звезды зовут!'
  Быть может, кто-то не поймет меня. А меня действительно непреодолимо тянуло к звездам. Именно по далекому зову Солнца я прилетел к этой звезде, прилетел, чтобы остаться здесь навсегда...
  Так шли дни. Пора было возвращаться назад, на Альтьеру.
  Уплыла назад и почти тотчас исчезла планета - автоматы закончили программу, - и корабль остался наедине с космосом. Если учесть, что это был мой первый самостоятельный полет к другой звезде, то можно себе представить мое состояние, когда корабль потерял управление. Впрочем, я догадывался, что это был фокус автомата-тренера, установленного на звездолете. Что такое автомат-тренер? О, это чудовище, погубившее не одного молодого пилота! В смысле того, что сочло стажировку неудовлетворительной. Ну, а если объяснить проще, это автомат, соединенный со всеми механизмами корабля, внимательно следящий за пилотом и способный, когда ему вздумается, вдруг выключить защитный экран, сбить настройку приборов или прекратить подачу топлива к дюзам. Он следит за тем, как пилот действует в создавшейся ситуации, и оценивает его поведение.
  В Академии, на курсах пилотов, из уст в уста переходило предание о том, как некто Сьол, бывший студент Академии, справился с автоматом. Нам, студентам, были известны указания, следуя которым (если верить всему этому) можно было отключить автомат, заставить его зачесть стажировку и объявить, что пилот может покинуть стены Академии.
  Так вот, когда мы уже возвращались на Альтьеру, автомат выкинул одну из своих старых штучек. Корабль потерял управление. Хотя я все время и ждал чего-нибудь подобного - ведь в этом и заключается весь смысл стажировки, - но все же здорово растерялся. Я метался по централи, не зная, что делать. И тут Тьесив, который после этого полета так же, как и я, покидал Академию, посоветовал мне применить 'эффект Сьола', как его шутливо называли мы, студенты. И я разобрал автомат, нашел незаметный предохранитель и снял его. Когда я попытался включить автомат, он уже не работал. А корабль без управления мчался куда-то в сторону от Альтьеры и довольно быстро напоролся на метеорит. Мы были бессильны что-либо изменить: защитные экраны и энергоизлучатели отключились вместе с автоматом. Космический холод проник внутрь корабля. И хотя мы с Тьесивом были в легких скафандрах, это недолго продлило бы наше существование. Дело в том, что в них не было установок для регенерации воздуха... На наше счастье, в централи было два аварийных баллона с воздухом, который катастрофически быстро убывал. Мы сидели рядом, мысленно прощаясь с жизнью.
  'Ничего, Юн, выживем', - помню, сказал мне тогда Тьесив, хотя по его глазам было видно, что сам он в это уже не верит.
  'Безусловно', - бодро подтвердил я.
  Иногда кто-нибудь из нас терял сознание - и тогда другой отдавал ему воздух из своего баллона. Тьесив потерял сознание первым, и я перекачал ему почти весь свой запас. Я старался дышать как можно реже, надолго задерживал дыхание, и от этого перед глазами плыли разноцветные круги, а централь превращалась в радужно сияющий шар, который катился на меня, угрожающе переливаясь и дыша в лицо огненным жаром. Смерть стояла за спинками наших кресел и ждала, кто же из нас не выдержит первым. Я понял, что такое смерть, когда мозг окутала зыбкая пелена и удушье цепкими лапами сжало горло. Леденящий обжигающий холод волной пронизал тело, и мне вдруг стало легко и очень хорошо. Я уже стоял одной ногой на пороге, за которым начинается смерть, и готовился сделать шаг в ее владения, откуда пока возвращаются немногие. Я мог бы сказать, что видел лицо Смерти, если бы не оказалось, что это был Тьесив, склонившийся надо мной.
  Очнулся я довольно быстро. Взглянул на указатель - воздуха в моем баллоне заметно прибавилось. Я понял все. Тьесив отдал мне ВЕСЬ свой запас. Сам Тьесив полулежал в кресле, склонив голову на грудь, и не дышал. Я не писал бы эти строки, если бы автомат не включился сам, без моей помощи. Моментально заработали регенерационные устройства, дыра в корпусе затянулась сама собой и что самое главное, воздух, эликсир жизни - живительный воздух вновь заполнил централь. Я передал Тьесива киберустройствам, которые быстро вдохнули в него жизнь.
  Мы сидели счастливые, перед лицом смерти еще крепче полюбившие друг друга.
  Я до сих пор подозреваю, что это была месть автомата. Он умышленно не включался, умышленно произвел столкновение и, вдоволь помучив нас, вновь заработал. Впрочем, у машин нет чувства мести... но кто его знает!
  С тех пор я немного боюсь таких автоматов и в повторном полете (первый мне не зачли) уже действовал сам, без всяких попыток перехитрить машину.
  Вот и окончилась наша учеба в Академии. Каждый из нас выбрал свой жизненный путь. Тьесив стал планетологом - он покидал Альтьеру на долгие годы, но оставался все таким же веселым, любознательным, умным юношей с горящими глазами. Лишь экспедиция к Веге надолго выбила его из колеи. Тьесив потерял там, на Лоанте, любимую девушку, 'мою несравненную Аозию', как всегда говорил он.
  Вот как это было.
  Я лежал в своей каюте и думал, соскучился или нет по знакомой девушке - Лиэне, - и только решил, что нет, когда дверь отворилась и вошел Тьесив.
  - Почему сегодня так рано, Тье? - удивился я, глядя в потолок.
  Он молчал. Еще не подозревая ничего, я улыбнулся:
  - Неужели так быстро соскучился по Аозии? Ах, да, вы же сегодня ушли на планету вдвоем.
  Тьесив глухо застонал. Я вскочил с дивана и подошел к нему.
  - Аозия умерла...
  - Что?! Умерла?!
  Только сейчас я обратил внимание на его лицо и поразился, как сильно может изменить человека горе. Лицо Тьесива было страшным. Спутанные волосы падали на глаза, зияющие на лице темными провалами; дрожащие губы пытались и не могли что-то произнести, а взгляд, устремленный куда-то в стену, был полон невыразимой боли и отчаяния. Тьесив был в скафандре, я понял, что он только что с планеты, и шлем, который он держал в руке, заметно дрожал. Мой друг вышел из каюты и пошел по коридору, опустив голову, став сразу как будто ниже ростом, еле переставляя негнущиеся ноги. Я не утешал Тьесива. В таких случаях слова сочувствия не нужны. В томительном молчании мы подошли к входу в централь. Несколько секунд Тьесив стоял, не поднимая головы, словно прислушиваясь к чему-то, а потом рывком распахнул дверь.
  Посредине централи, на прозрачном возвышении, лежало тело Аозии. В гулком молчании Тьесив прошел мимо расступившихся звездоплавателей и склонился над ней. Мне хорошо было видно его лицо, окаменевшее от горя, и слезу, катящуюся к уголку трясущихся губ. Аозия лежала, опустив голову на плечо, и, казалось, чуть заметно улыбалась. В ее открытых глазах застыли радость, теплая искорка смеха и почти неуловимое удивление. Ее грудь чуть заметно вздымалась и опадала под материалом скафандра. Нет, просто почудилось.
  Тьесив долго смотрел в любимое лицо, затем наклонился еще ниже и поцеловал Аозию в холодные губы.
  - Прощай, любимая... - слова отчетливо и громко прозвучали в тишине.
  Голос Тьесива дрогнул, но он овладел собой и, до крови закусив губы и побелев, быстрыми шагами вышел из централи.
  Я подошел поближе к телу девушки и только тут заметил под каштановыми кудрями, рассыпавшимися по белому лбу, маленькое фиолетовое пятнышко, омрачавшее белизну лица...
  
  8.
  Аозия легко взбежала на небольшую площадку, казалось, парящую над бассейном, и уже подняла над головой руки, готовясь к прыжку, как вдруг мелодичное пение видеостены заставило ее открыть глаза, которые она зажмурила, предвкушая полет с пятнадцатиметровой высоты. Видеостена озарилась мягким светом, и Аозия увидела на ней, вернее, внутри нее, Тьесива. С ласковой улыбкой он глядел на девушку, на ее
  влажные волосы, на стройное загорелое тело человека, выросшего в мире, где царит Радость, Счастье и Труд. Так они глядели друг на друга довольно долго. Наконец Тьесив спрятал улыбку.
  - Ао, пойдешь со мной на планету?
  - Конечно, Тьесив.
  - Тогда бери скафандр и жди меня у выходного люка.
  - Хорошо, я приду.
  Тьесив опять улыбнулся и выключил видеостену.
  Девушка оттолкнулась от мягко спружинившей площадки, взвилась вверх, как парящая птица распростерлась над бассейном, на мгновение застыла в высоте, а затем стрелой пронзила воздух и мягко, почти без брызг, вошла в воду. Люди Альтьеры в воде дышали так же легко, как на суше - прошло довольно много времени, прежде чем Аозия вынырнула в противоположном конце бассейна.
  
  9.
  Вездеход летел над песчаной пустыней. Солнечные блики играли на отливающей мягкой голубизной поверхности машины. Повинуясь мысленным приказам Тьесива, голубой диск то взлетал над барханами, оставляя за собой длинный веер песчинок, то резко снижался и, сделав крутой вираж, ложился на прежний курс. Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что машина испорчена и не подчиняется мысли водителя, но он бы, конечно, понял, в чем дело, если бы мог увидеть, что в вездеходе находятся двое людей, молодых и любящих друг друга людей, и что девушка счастливо смеется при плавных взлетах и резких падениях вездехода. Они были вместе, и им было хорошо. Ничто на свете не существовало сейчас для них, ничто, кроме ласкового солнца, чьи лучи нежно целовали их юные лица, золотистого сыпучего песка, голубого неба над ними и свежего ветра, носившего в себе тайны влюбленных всей Вселенной. Перед ними раскрылись просторы космоса, и они слышали пение звезд, торжественную симфонию галактик, шорох заблудившихся во тьме радиоволн и едва слышную мелодию бесконечных миров, странных и загадочных солнц, таких далеких, что свет от них не достигал глаз; они слышали торжественный гимн всей бесконечной Вселенной, только для них двоих исполняющей чудную музыку любви.
  Молчаливые барханы застывшими волнами тянулись к горизонту, расплавленным золотом сияя под взором огненной звезды, жарким диском застывшей в небе. Они напоминали надгробные памятники над могилой живой природы, похороненной под толщей песка, засыпавшим, казалось, всю планету. Унылую тишину мертвой пустыни нарушал лишь мерный гул вездехода, двигавшегося по разворачивающейся спирали, началом которой был корабль. Но у каждого, даже самого огромного моря есть край. Далеко на горизонте показалось отливающее зеленью облачко, которое ширилось, подступало все ближе и ближе, и уже видно было, что там край пустыни и начало зеленого леса, свежий шум которого, казалось, был слышен здесь, в машине. Пески отступали, не в силах победить жизнь, и вот уже вездеход, пятнистый от солнечных зайчиков, лавировал между деревьями, продвигаясь все дальше в лес, который был так похож на родные леса Альтьеры. Он весь дышал лаской, он сулил приятную прохладу и молодую зелень, и было просто невозможно поверить, что он способен на какое-либо коварство.
  Аозия сидела, прижавшись головой к плечу Тьесива, и улыбалась светлой и радостной улыбкой. Она улыбалась всему хорошему, что есть в мире, она сейчас любила все на свете: и покинутую родную планету; и грозные мертвые пески; и этот лес, и вот это дерево, ласково кивающее ветвями; и убегающую назад зеленую поляну, по которой, наверное, так хорошо пробежаться босиком, по колено утопая в траве, чувствуя нежное прикосновение молодых ростков, пьянея от дурманящего запаха цветов, вкрапленных в изумрудную зелень. Мир был так хорош, что даже мысль о смерти не омрачала его красоту. А смерть уже витала где-то рядом с Тьесивом и Аозией, она кралась вслед за вездеходом, прячась за деревьями, выглядывая из непроходимой чащи, к которой все ближе подходила машина, движимая мыслью Тьесива. Она стояла над ними невидимым призраком и когда Аозия лежала на перине из трав, глядя в высокое ультрамариновое небо, не в силах сдержать непонятную радость, переполнявшую все ее существо, радость, которая заливала все вокруг. Деревья и травы впитывали в себя счастье Аозии и расцветали прямо на глазах, ветер, подхватив это счастье, разносил его по лесу, и мир зеленел, становился еще прекраснее, он наливался счастьем, упоенный девичьей радостью, которая заставляла цвести все вокруг. Влюбленные сердца забывают обо всем на свете, соединившись вместе, и поэтому они не слышали постепенно нараставшего тревожного шороха листьев, предупреждавших их о страшной беде, стоявшей рядом.
  Смерть поджидала их в чаще, и когда вездеход перешел невидимую роковую запретную черту, она подняла свои костлявые руки, приготовившись подло вырвать из жизни молодое любящее сердце.
  Губы девушки соединились с губами Тьесива, и в эту незабываемую трепетную минуту наслаждения был нанесен коварный удар. Аозия так, кажется, и не поняла, что разъединило ее с любимым и унесло в головокружительную бесконечность смерти. Тьесив почувствовал, как содрогнулось тело девушки, прильнувшей к нему, как болезненно изогнулся ее податливый стан - и тут же все было кончено. Теплые губы все еще соединялись с его губами, а радости уже не было, она улетучилась, исчезла, оставив Тьесива наедине с горем и печалью. Он запрокинул голову девушки, взглянул в ее лицо, в глаза, где спряталась радость, осторожно поцеловал холодеющие губы, беспомощно оглянулся вокруг, все еще не понимая... и вдруг понял: Аозия была мертва...
  Бурлящий шквал горя захлестнул, подавил его. Отчаяние, горе, любовь, негодование - все смешалось, переплелось в одной мысли, приведшей в движение машину. Как разъяренный зверь, как огромный, бешено мчащийся метеор, вездеход ринулся на заросли, из которых пришла страшная непонятная смерть. Но какая-то непробиваемая стена непреодолимой преградой вздыбилась перед машиной, наткнувшейся на невидимое препятствие и отлетевшей назад, сминая и ломая деревья.
  Тьесив не помнил, сколько раз он атаковал эту непонятную преграду. Ослепленный горем, он раз за разом бросал могучую машину на невидимую стену. Неужели и сила потерянной любви не сможет сломить ее! Нет, стена была непробиваемой... Тьесив попытался перелететь через нее, но стена упорно лезла к небу, делаясь все более пологой, загибаясь внутрь, шатром нависая над чащей. Он заметил, что прозрачный купол машины испещрен маленькими дырочками и включил систему защиты. И вовремя. Кто знает, может быть, следующий удар прервал бы и его жизнь. Он таранил эту стену, пока не иссякли запасы энергии. Голубой диск, зарывшись в изрытую, перепаханную черную землю, неподвижно лежал у подножия невидимой стены, за которой по-прежнему безмятежно зеленели заросли, скрывающие смерть.
  ...Он шел пешком через пустыню, неся на руках тело Аозии, завернутое в плащ-холодильник. Он еще надеялся, что ее можно оживить. Ледяной холод обжигал руки. Черное небо с черные палящим диском солнца траурным куполом опрокинулось над черными песками. Черные барханы застыли в строгом скорбном молчании. Черная тишина смерти угрюмо висела над планетой. Похоронным маршем гудел, вырываясь из-за барханов, ветер. Печальный звон невидимых гулких колоколов раздирал голову. Вся Вселенная была переполнена смертью...
  
  10.
  Чужая душа - потемки. Чужая планета - тоже. Ну разве можно было подумать, что под ласковым обличьем скрывается кровожадный зверь, погубивший прекрасную юную жизнь? Ведь это она, планета, вырастила на своей груди разумных существ, убивших Аозию. Там, в зарослях, начинался их город, скрытый в густой чаще леса. Город был окружен защитным силовым полем, не пропустившим вездеход. Недоверчивые, боязливые, злые существа. Они не поняли, что голубой диск нес к ним вестников разума, они видели в нем только странного зверя, пытающегося напасть на город, и потому встретили его ударами своего оружия. Непонятные существа. Они не пожелали впустить к себе ни одного автомата, посланного нами, они не пожелали начать с нами переговоров, хотя мы упорно сигналили им, они не захотели даже узнать, кто мы такие и зачем прилетели сюда, на Лоанту. На все они отвечали нам ударами своего оружия. Непонятный, чужой разум. Мы улетели с Лоанты, так и не увидев никого из них. Что ж, хотя и говорят, что разумные существа всегда найдут общий язык, на практике это сбывается не так часто, как хотелось бы. Мы улетели оттуда, оставив у стены большой контейнер, скрывающий многочисленный разнообразный материал об Альтьере и ее людях. Если они действительно разумные существа, то они поймут нас. Поймут, и прилетят к нам сами. Или позовут нас к себе.
  Мы вернулись на Альтьеру. Прах Аозии был торжественно похоронен у подножия Памятника Погибшим в Пространстве. Ее так и не удалось оживить. Удар неизвестного оружия погубил мозг девушки.
  Тьесив невидящими глазами поставил на место белую плиту, закрывшую цилиндр с прахом его любимой, опустился на колени и остался стоять, склонив голову, бессильно опустив руки. Он стоял так всю ночь...
  Но жизнь - это не вереница сплошных черных дней. Горе не вечно лежит на сердце - проходят дни, и вновь замечаешь, что солнце все так же ласково сияет над планетой, что мир все так же прекрасен. Горе уходит, лишь изредка напоминая о себе, как будто где-то в глубине души кто-то задевает запретную струну, печальным звуком вновь ранящую сердце. Тьесив постепенно залечивал свою душевную рану. Я был с ним все это время, помогая ему свыкнуться с потерей Аозии. Затем мы надолго расстались. Я был пилотом-десантником, то есть самым первым из людей бросал свой звездолет в пучины атмосфер чужих планет, странных загадочных миров, таивших в себе немало неизвестного. Я никогда не забуду страшную планету Тэтра, которая чуть не отняла у меня жизнь. Ее гигантские живые водоросли, плавающие в океане черной блестящей нефти, кошмарными видениями преследуют меня уже который год. Я помню планету Розовых Туманов, которые, как зыбкая болотная трясина, проглатывают корабль, обнимают и затягивают его тысячами рук, перетаскивают на другое место или поднимают на себе на десятки километров в атмосферу. На память о планете Теплого Снега у меня остался небольшой кусок светло-оранжевой пористой массы, которая густой пеленой сыпалась из оранжевых туч, засыпая и умерщвляя все живое, подчиняя и усмиряя волю и разум, усыпляя мозг. Я помню, как лежал в этом снегу и медленно засыпал, не в силах шевельнуться, позвать на помощь. А снег все шел и шел, оранжевыми пятнами медленно кружил в глазах, заметал с головой, разъедал скафандр, добирался до тела, сосал кровь. Теплый оранжевый снег... Меня спасло светило, выглянувшее из-за туч и своим жаром уничтожившее коварное оранжевое покрывало.
   Да, я видел немало миров, чужих, неисследованных миров, раскиданных по Вселенной; я видел их так близко, как никто другой; я притрагивался к ним, я воевал с ними, открывал занавес их тайн и заглядывал за него. Я был пилотом-десантником... Это совсем неплохая профессия, уверяю вас, и я любил ее, любил всей душой. Мне говорили, что я малообщителен. Что ж, возможно, это была правда. Человек, привыкший к вечному жуткому безмолвию космоса, не сразу находит общий язык с другими людьми. Кричащая, ревущая тишина пустоты. Ее вопль царапал сердце, и хотелось как можно скорее вернуться назад, на Альтьеру, вновь услышать пение птиц, шорох растущих трав, тихий шум зеленого леса. Но меня манила эта пустота, она тянула, властно звала к себе, и я, не в силах справиться с этим влечением, опять уходил в космос, уходил на долгие годы.
  Но однажды в мою жизнь вошла любовь, вошла неожиданно, не постучавшись, захватив меня врасплох. Мое сердце разорвалось на две половины, и одна из них, притягиваемая звездами, улетала со мной на штурм далеких неизведанных планет, а другая, горячая и любящая, оставалась на Альтьере, вместе с любимой девушкой по имени Эниэя. Незабываемая первая встреча...
  Я познакомился с Эниэей случайно. Но ведь случайность - это форма проявления необходимости, и потому наши жизненные пути просто не могли не пересечься в одной точке пространства-времени - на Главном Звездном Вокзале Столицы Аоро.
  Я уже собирался улетать на кольцевой спутник, а оттуда на Вею - третью планету системы, и стоял на медленно движущейся полосе дорожки, пересекающей огромный зал Главного Звездного. Мимо меня проплывали люди, говорящие о чем-то, сквозь прозрачные стены я видел широкое летное поле, темные корпуса могучих кораблей, дальше - тенистый лес, выглядывающие из-за деревьев здания, высокий шпиль Памятника Погибшим в Пространстве. Я не заметил, как позади меня встала на дорожку девушка. Легкое, словно воздушное прикосновение к моему локтю заставило меня обернуться. Бездонные черные глаза. Огромные, удивительные глаза, искрящиеся чуть заметной радостью. Несравнимые ни с чем глаза. В них отражается весь мир, вся его красота, вся его чистота и нежность, любовь и ласка. В них отражаюсь я, растерянный, ошеломленный. Два темных бриллианта обрамленных оправой из длинных, густых, чуть загибающихся кверху ресниц. Кто сказал, что не бывает любви с первого взгляда?! Неправда, я живое опровержение этому. Ну разве можно не полюбить эти удивительные глаза, от которых, казалось, даже исходил чуть заметный теплый свет, лучащийся, бархатно-мягкий свет, озаряющий душу, согревающий, заставляющий влюбляться сердце. Я видел только глаза. Они притягивали, манили, и я растворялся в их черной глубине, излучающей неведомое сияние. Во всей Вселенной остались лишь одни эти глаза. Зал застыл в немом изумлении. Застыло все: планеты, бегущие по орбитам, кружащиеся в пространстве звезды, разбегающиеся галактики. Наступила тишина. И среди этой тишины громом прозвучали обыкновенные слова, произнесенные нежным певучим голосом:
  - Извините, вы не скажете, по этой дорожке я попаду к астролайнеру, идущему на Гесью?
  Удивительный голос. Я стоял, наслаждаясь им, и совершенно не понял, что она спросила. Удивительный голос. А потом я наконец оторвал свой взгляд от ее глаз и увидел ее всю. Высокая стройная фигура. Грациозная шея. Темные волнистые волосы, спокойной рекой текущие на плечи. Длинные, почти до висков, пушистые брови. Тонкий прямой нос. Свежие алые губы, чуть приоткрытые в еле заметной улыбке. Загорелые, матово блестящие руки. Высокая точеная грудь, чуть заметно колышущаяся от спокойного дыхания. Короткая, переливающаяся изумрудным цветом туника открывает красивые стройные ноги. И глаза. Глаза, без которых, быть может, девушка была бы красивым манекеном. Красивым холодным манекеном, бездушной статуей работы непревзойденных мастеров. Глаза дали жизнь прекрасной статуе. Идеал красоты, естественной, неповторимой красоты.
  Я стоял и не мог сдвинуться с места, пошевелиться, лишь без конца смотрел в прекрасные глаза.
  - Что с вами?
  Слова девушки наконец дошли до моего сознания.
  Я буркнул что-то невразумительное, не в силах очнуться от сна, навеянного чарами ее красоты. Девушка пожала плечами, сошла с дорожки и пошла к центру зала, пошла красиво и грациозно, словно плывя над полом. Я стоял как в каком-то столбняке, провожая ее взглядом, а дорожка вместе со мной уплыла под своды выхода и вынырнула уже за стенами Вокзала, двигаясь к летному полю. Я зачем-то тоже сошел с дорожки и остановился рядом с ней, забыв, куда я направляюсь, глядя в землю невидящими глазами, перед которыми все еще стоял образ девушки. И вдруг я понял, что мне необходимо найти ее, вновь взглянуть в эти бездонные глаза, взглянуть во что бы то ни стало, иначе случится... Что случится, я не знал, но бросился назад, в зал, ища в толпе изумрудную тунику. Но это была слишком трудная задача - найти в пестром людском море маленькую изумрудную капельку, и я не справился с ней. Я не нашел девушку.
  Но ведь не зря говорят, что любви не страшны никакие преграды. А я не сомневался, что новое волнующее чувство, овладевшее мной - это любовь. Я обогнал астролайнер 'Оэлло' на попутном служебном корабле Вокзала и ждал девушку уже на Гесье. Я не ошибся. Изумрудная туника знакомым цветком расцвела среди спускавшихся на эскалаторе пассажиров. Забилось, заколотилось в груди сердце. К лицу горячим потоком хлынула кровь. Изумрудная туника проплыла мимо меня к выходу в город. Надо было решаться. Девушка отошла от широких ступеней, ведущих на площадь, поднесла к губам руку со сверкающим браслетом. Я понял, что она вызывает аэротакси. Прозрачный шар, похожий на огромный мыльный пузырь, беззвучно опустился рядом с ней. Я быстрыми шагами подошел к девушке, набрал в грудь воздуха:
  - Извините, я хочу с вами познакомиться.
  Вот и все. Несколько обычных слов. Так знакомились юноши и девушки Альтьеры. Теперь, по этикету, девушка должна была назвать мне свое имя или... или мило улыбнуться и промолчать, что было бы равносильно отказу.
  Девушка обернулась. Изумленно взметнулись вверх пушистые брови. Заискрились улыбкой удивительные глаза. Кажется, она меня узнала. Или нет? Молчание. Значит, отказ? Упало, остановилось сердце. Вот и окончилась моя первая любовь...
  Бездонные глаза молча, пристально изучали меня. От их взгляда мне стало жарко.
  - Эниэя.
  Я держал это имя в руках, я рассматривал его, поворачивал всеми гранями, я любовался им, а оно искрилось радостными брызгами, радужно лучилось, сияло. Вот оно какое - имя девушки из розовой мечты!
  Стоит ли говорить, что мы познакомились и через несколько дней уже не могли представить себе, как это мы жили, не встречаясь. 'Юньэол, мы созданы друг для друга...' - это ее слова. Как я любил ее, знает лишь она одна, да еще звезды, которым я рассказывал о ней во время полетов. Да, я любил ее, я знал, что она ждет меня... она и сейчас ждала меня, ждала на Альтьере, ночами вглядываясь в черное небо, ища глазами маленькую искорку далекого Солнца.
  Ах, да, она ведь сейчас в Пантеоне Ожидания. Пройдет много лет. Она проснется и пойдет встречать меня. А меня уже больше не будет в этом мире.
  Но она все равно будет ждать меня. Будет ждать всю жизнь...
  А как же Тьесив? Я не видел его несколько лет - он улетал к звезде, известной на Земле под названием звезда Лейтена - и поэтому я поспешил к нему сразу после того как он вернулся на Альтьеру. Радостная встреча. Воспоминания о прошлом, об Аозии... Рассказы о своей жизни. Потом я познакомил его с Эниэей. Они быстро стали друзьями, и через несколько дней мы втроем отправились в Древние Леса, в первозданную, не тронутую человеком чащу, где каждый мог жить, отгородившись и отдыхая от цивилизованного мира. Несколько месяцев счастливой жизни. Все-таки как ни старается человек уйти в шум больших городов, забыть о природе, она властно зовет его к себе, напоминая ему, что он ее создание, ее сын. Человек начинает скучать в городах, хоть и расположенных в лесах, но все же так далеких от природы, и чувствует себя по-настоящему счастливым только возвратившись хоть на неделю к родившей его природе, в дикие леса или на цветущие луга, в голубые горы или к безбрежному теплому морю. Несколько месяцев счастливой жизни. А потом нам с Тьесивом предложили лететь в составе экипажа звездолета 'Литар' к далекой желтой звезде Тау Кита.
  
  11.
  Мягко загудел сигнал вызова. Я вышел в залитый светом безлюдный коридор, шагнул в туннель лифта. Полет сквозь гигантское тело корабля - и передо мной открылись двери Большого зала. Экипаж собрался у видеостены, которая черным провалом, сквозной дырой зияла в корпусе корабля. Казалось, протяни руку - и можно потрогать пустоту. На фоне звездной бездны резко выделялся бледно-голубой шар Лиоры - единственной спутницы Тау Кита. Сплошные облака закрывали поверхность планеты. Неизвестный загадочный мир. Мы с Тьесивом вызвались спуститься туда в десантном боте. Если не вернемся мы, полетят другие... но об этом не стоит думать.
  Прощальное молчание. Тьесив подходит ко мне, трогает за плечо:
  - Пора, Юн. - Оборачивается к другим, просто говорит: - Ну, мы пошли.
  Как будто идет на прогулку в ближайший лес Столицы Аоро.
  - Удачного десанта, счастливого возвращения.
  Традиционная форма прощания. А кто-то добавляет:
  - Не подкачайте перед аборигенами. Если они есть.
  Я молча киваю.
  Мы выходим из Большого зала. Раздвигается и вновь задвигается за нами стена выходного полушария. Минута в темноте. Затем становится светлее. Полушарие раскалывается на две половины, словно приглашая нас выйти в звездный простор. Мы шагаем в открытый космос, плывем в безбрежном океане Вселенной, купаемся в звездном море, пронизанном светом пылающей Тау Кита. Впереди - темная громада десантного бота. Пересекаем пустоту, вплываем в открытый люк. Через несколько минут бот рванется вниз, в густую пелену облаков, к таинственной Лиоре, на которой не был еще никто. По крайней мере, никто с Альтьеры.
  
  12.
  По-моему, Вселенная устроена не так уж хорошо, как, может быть, кажется на первый взгляд. Во всяком случае - она не верх совершенства. Представьте, что Вселенная - это город, а планеты - дома. Я думаю, не очень приятно жить в таком доме, где воздух горяч и сух, где стоит такая жара, что есть все шансы превратиться в высохшую мумию. Мало приятного, и если живешь в доме с прохудившейся крышей, сквозь которую все время льет и льет вода, если окна в нем занавешены плотными портьерами, не пропускающими солнечных лучей. Так вот, если продолжать сравнения, можно сказать, что Лиора - это дом, совсем не имеющий крыши.
  Второй день непрерывно льет дождь. И какой дождь! С неба низвергается водяной океан, как будто природа задалась целью утопить планету, скрыть ее поверхность под толщей воды. Впечатление такое, словно находишься на дне моря, настолько плотна пелена дождя. Ветвистые молнии рвут в клочья небо, и через новые бреши в разорванных облаках с удвоенной силой хлещут дождевые потоки. Но пока вода почти не затопляет поверхности планеты, похожей на гигантскую губку, усиленно впитывающую в себя влагу. А что будет, когда губка переполнится?..
  Вездеход пробивает коридор в стене дождя, с усилием проталкивается вперед, разрезая водяную преграду. Нас двое в кабине - Тьесив и я. За прозрачным куполом кабины темнеет корпус десантного бота, высоко поднятого на посадочных 'лапах' над поверхностью планеты. Корпус дрожит, размывается, теряет очертания и исчезает за дождевой стеной, которая проглатывает его, скрывает от наших глаз. Под днищем вездехода чавкает мокрая грязь. Тьесив поднимает машину в воздух, переводит в горизонтальный полет. Земля тоже скрывается за дождем. Унылая картина: серая пелена сверху, снизу и с боков. Да, кажется, на этой планете придется поскучать, что мы и делаем уже второй день, бороздя воздух над этим лишенным жизни миром. Ведь только один вид дождя уже навевает сон и скуку. Приборы показывают, что машина летит над необозримой однообразной равниной. Унылой мокрой равниной без признаков жизни. Дождь, дождь, дождь... Водяные струи с убаюкивающим шумом бьются о купол. Дождь... Серая равнина... Серое небо... Серый мокрый воздух... Скука...
  ...Возглас Тьесива вывел меня из полудремотного состояния. Я открыл глаза: вездеход все так же стелился над серой равниной, скрывающейся за дождем. Вдруг он резко снизился и шлепнулся в грязь, фонтаном взметнув черную насквозь промокшую землю. Я недоуменно взглянул на Тьесива: его лицо было бледно, он молча всматривался в пелену дождя, висящую перед машиной. Я тоже взглянул туда и даже вздрогнул от неожиданности.
  - Что это, Тьесив?!
  - Как видишь, вездеход, - неестественно спокойный голос выдал его волнение.
  Да и как же тут было не волноваться? Метрах в одиннадцати перед нашей машиной неподвижно лежал в грязи вездеход. Струи дождя застилали его, он почти не был виден, и все же это был вездеход, настоящий вездеход, такой же, как наш. И к тому же окруженный каким-то густым голубым туманом. До боли в глазах я всматривался в дождь, пока не увидел такого, что заставило меня вздрогнуть еще раз: под куполом чужого вездехода темным расплывчатым пятном маячила неясная тень. Чья-то фигура... А рядом с ней, кажется, еще одна. А сзади еще. Или только показалось? Подавшись вперед и застыв, вцепившись руками в подлокотники кресла, мы с Тьесивом смотрели на эти тени. Может быть, они пошевелятся... Нет, они оставались неподвижными.
  - Тье, ты увидел его стоящим на этом месте?
  - Он летел на нас. Потом снизился и опустился.
  Кто же это? Кто мог побывать здесь до нас? Может, кто-нибудь с 'Литара'? Нет, нам не сообщали ничего. Может, кто-то прилетел сюда раньше нас? Но кто?! Спасительная идея: кто-то потерпел аварию и совершил здесь вынужденную посадку. Но память услужливо подсказала, что на Альтьеру возвращались все корабли, что не было пропавших без вести.
  Темными призраками застыли тени за куполом. Чужой вездеход, похожий на какое-то странное животное, затаившееся перед прыжком, неподвижно лежал на унылой серой равнине. А может быть, это и вправду зверь, неизвестный зверь неизвестной планеты, принявший облик нашего вездехода? Какая-то достигшая наивысшей степени совершенства форма мимикрии. Ну, в голову полезла разная чушь. Можно утонуть в море предположений, но так и не найти разгадки. А разгадка всего-то в одиннадцати метрах от нас. Надо только подойти и посмотреть. Только и всего.
  Стена дождя за этим 'квазивездеходом' светилась причудливым сиреневым светом, вспыхивала зеленоватым призрачным огнем, переливалась мерцающими искорками, расплывалась в голубом тумане, временами полностью скрывавшим темный корпус двойника нашей машины. Еще один феномен. Не слишком ли много для первого знакомства с Лиорой? Весь этот радужный фейерверк кружился перед нами, разбегаясь в обе стороны и скрываясь за дождевой стеной, светящейся изнутри переливающимися радугами. Голубой туман расползался, разрывался на пушистые клочья и, свиваясь в спиральные струи, уплывал куда-то вверх, уступая свое место оранжевым лепесткам, которые распускались на фоне фиолетовых волн, бегущих по воздуху. Сквозь эти темные и в то же время странно прозрачные волны смутно проглядывали какие-то розовые и изумрудные непрерывно меняющиеся узоры. Неожиданно из-под земли выросли три молочно-белые светящиеся конусовидные колонны, мгновенно ушедшие под самые серые облака. Внутри этих гигантских конусов бешено крутился густой белый вихрь. Колонны изогнулись, соединились друг с другом, начали медленно розоветь, потом багроветь и наконец, свившись в немыслимую фигуру, скрылись под фиолетовой поверхностью, все так же струящейся между дождевыми потоками. Фиолетовые волны бежали все быстрее и быстрее, они настигали и проглатывали друг друга, темными струями растекались по воздуху. Наконец осталась одна огромная волна, которая гигантской дугой взметнулась вверх, закружилась в бешеном водовороте малиновых огней и, медленно уменьшаясь и бледнея, крутящимся колесом умчалась вдаль, растворилась в мерцающих желтых пятнах, плывущих прямо на нас. Словно натолкнувшись на какую-то невидимую преграду, пятна разбились на мириады золотистых искорок, сверкающими блестками замелькавших на фоне голубых шаров, повисших над зеркальной равниной, отражающей их плавный, почти незаметный полет. Внутри шаров медленно пульсировало темно-багровое пламя. Шары раздувались и опадали, сливались в голубые кольца, уходившие под потускневшую поверхность. На ней проступили густые золотистые капли, слившиеся в небольшое дымящееся озерцо, от которого поднимался клубящийся зеленоватый пар, пронизываемый изнутри огненной сетью молний. Золотистая поверхность стала вспучиваться, сжиматься, стягиваться к центру озерца и, вопреки всем законам физики, тонким шнуром потекла вверх, под переливающийся рубиновый купол, который терялся где-то вдали, в густой дрожащей красноватой мгле. Мгла медленно таяла, расступалась, открывая черную бездну, уходящую куда-то в бесконечность. На какое-то мгновение мы увидели пылающий огненный шар звезды, повисшей в пустоте, и в тот же миг видение исчезло, вновь уступив место красноватой мгле, бьющейся в невидимых тенетах, пытающейся вырваться из сжимающих ее со всех сторон белых сверкающих стен, от которых так и дышало холодом. Хотя откуда я это взял? Ведь под куполом нашего вездехода поддерживалась постоянная температура. И все-таки каким-то двадцатым чувством я ощутил холод, ледяной холод этих стен, стиснувших мглу, заключивших ее в свои объятия и раздавивших. Белые стены вошли одна в другую и исчезли, уступив место знакомому голубому туману, в котором бродили серые тени, тревожные, что-то напоминающие тени с расплывчатыми неясными контурами. Казалось, что нам машут темные колышущиеся руки, зовущие, манящие к себе. Руки поднимались над туманом и звали, звали, звали... Тени изгибались, порхали в голубизне, соединялись и вновь разделялись, взмывали вверх и падали вниз, растекались по туману, чуть потемневшемy по краям. Тени, пронизанные красными огоньками. И над всем этим клубился голубой туман, странный, загадочный, тревожащий сердце туман... Впереди была Неизвестность.
  ... Я очнулся словно от какого-то толчка. Тягучая голубая пелена медленно втекала в машину через открытую дверцу в куполе. Она обволакивала меня, струилась по кабине, опускалась вниз, к полу, уступая место следующему потоку. Сознание тускнело, меркло, отступало под ее напором. Огромным усилием воли я заставил себя приподнять голову, взглянуть сквозь прозрачный купол. Две длинных голубых змеи отделились от основной массы и, протянувшись вперед, мягко захватили вездеход в свои объятия. В голубых клубах я увидел человеческую фигуру, медленно идущую к разраставшемуся голубому облаку. Это был Тьесив. Когда он успел уйти? И зачем?! Я видел, как он дошел до облака и исчез, растворился в нем без следа. Потом я опять впал в какой-то странный полусон, который длился неизвестно сколько времени.
  ...Я очнулся вновь и понял, что бреду в плотной голубой пелене, толкающей меня вперед. Попытался повернуть голову - и не смог. Попытался остановиться, но ноги несли меня сами собой. Я чувствовал на лице теплое прикосновение тумана, проникшего сквозь шлем. Мое сознание и воля были парализованы, подчинены чему-то неизвестному, страшившему. Впереди блеснул свет. Туман расползся в стороны, образовав туннель, упирающийся во что-то темное, знакомое. Вездеход. Но чей - наш или тот, чужой? А навстречу мне шел человек. Сначала я подумал, что это Тьесив, но тут же понял, что ошибся. Это был не Тьесив. Кто-то знакомый. Кто? Не может быть!
  Навстречу мне шел... я сам! Ноги несли меня все ближе и ближе... ко мне. Неожиданная встреча. Встреча с самим собой. Непривычно глядеть на себя со стороны. Странно, я считал себя немного не таким... У меня мелькнула мысль об антимире, о возможной аннигиляции при соприкосновении... Надо остановиться, остановиться во что бы то ни стало! Поздно... Я был уже рядом с ним. Мы сошлись... и я прошел сквозь него, ничего не ощутив. Это был фантом. Или галлюцинация. В тот же миг я почувствовал, что тело вновь слушается меня, и, отпрыгнув назад, моментально выскочил из фиолетового марева, в котором очутился, пройдя сквозь этого монстра... то есть самого себя. Он вновь появился передо мной. А за его спиной темнел вездеход с открытой дверцей, в которую втекал голубой туман. Там, позади... или внутри этого фантома я его не видел. Я совершенно машинально поднял руку, чтобы отереть пот, заливающий лицо. Да и как тут не вспотеть! Рука наткнулась на прозрачную твердь шлема. Я так и остался стоять с поднятой рукой. Дело в том, что ОН одновременно со мной тоже поднял руку и теперь стоял, прислонив руку к шлему, и глядел на меня. Так же, как и я на него. Неужели... неужели все так просто?! Нет, не может быть... Почему-то самое простое позже всего приходит в голову. Неужели... Ну, конечно! Как все просто, просто до смеха. Это всего лишь мое отражение!
  Наверное, со стороны это выглядело довольно смешно - человек, машущий руками, кивающий головой, чуть ли не прыгающий на месте. Это был я. Я проверял, действительно ли это мое отражение. Последние сомнения исчезли. Значит, и вездеход, летевший на нас, был лишь отражением нашей машины. Но что же это значит? Гигантское зеркало посреди равнины. Голубой туман. Показавшийся на мгновение шар чужой звезды. Исчезновение Тьесива. А потом эти минуты забытья. Что-то непохоже на причуды природы. Это мог создать только человеческий разум. Назначение всего этого сооружения пока неизвестно - что ж, надо идти вперед, в Неведомое.
  Я решительно шагнул в мутнеющую зеркальную поверхность. И тут же понял, что поторопился. Надо было вернуться к вездеходу, конечно, если бы мне это удалось, и ехать в нем. Все-таки было бы спокойнее. Я хотел повернуть назад, но налетевший откуда-то сверху вихрь мерцающих огней подхватил меня, понес куда-то вверх, сквозь упругую голубую пелену. На миг откуда-то сбоку сверкнул ослепительный свет - и вихрь умчался, расталкивая бледно-розовую мглу, оставив меня висеть внутри глубокого узкого колодца, просверлившего эту непонятную субстанцию до самого дна. Далеко-далеко внизу я видел серую поверхность равнины, заливаемой дождем, а вверху, над моей головой, колодец был заполнен каким-то густым белым дымом, мечущимся во все стороны, разрывающимся и уносящимся вверх, словно гонимым порывами ветра. Меня медленно несло к вогнутой стене, которая представляла собой стекловидную бурую массу с золотистыми вкраплениями, пронизывающими ее во всех направлениях. Вопреки моим ожиданиям, стена подалась, расступилась, пропуская мое тело, и вновь сомкнулась за ним. Зеленые, неведомо откуда взявшиеся волны, понесли меня на своих гребнях. Зеленая поверхность этих волн медленно прогибалась внутрь, к центру образовавшейся воронки, к которой меня влекло все быстрее и быстрее. Ближе, ближе к темной дыре, ведущей куда-то вниз, в неизвестность, может быть даже, в другое измерение... Меня закружило, бросило в серую пустоту, засветившуюся мягким синим светом и тут же погасшую, скрывшуюся в черном, бешено рвущемся в стороны пламени. Затем все на миг исчезло, а потом появилось вновь. Я стоял на зеленой лужайке перед Большим Полушарием - я назвал его так. Большое Полушарие представляло собой полусферу довольно внушительных размеров, покоившуюся на земле (или на том, что заменяло здесь землю).
  (Этот эпизод я так и не окончил. - АК)
  ...Спала с глаз пелена воспоминаний, растаяла в далях Времени призрачная дымка давно минувшего, возвратившегося ко мне на несколько минут. Я по-прежнему стоял на коленях в безжизненной централи, бережно держа в ладонях голову Тьесива.
  
  13.
  Невысокий бугорок на вершине холма над густой травой низины. Могила. Одинокая безымянная могила космонавта, погибшего на чужой планете. Он похоронил Аозию, я похоронил его. Кто же похоронит меня? Никто. Здесь никого нет. Прочь, прочь, грустные мысли, я не должен умирать, я обязан донести еще не родившимся людям Земли весть о далеком прекрасном мире, красивую историю о человечестве, расцветшем за миллионы лет до зарождения земной цивилизации у одной из соседних звезд этого края Галактики. Я должен остаться живым. Вот он, Армос, светлеет в глубине пещеры, наполовину скрытой высокой травой. Он перелетел сюда по моему приказу и теперь стоит в низине, удивительно легкий матово-белый шар, стоит и ждет меня. А я не спешу, я брожу по земле, приминая траву, я глубоко вдыхаю чистый воздух юной планеты, потом пристегиваю заплечные крылья и лечу, лечу в прозрачную пустоту, под хмурые серые облака, лечу над молчаливыми ущельями, над величественными горами, над звенящими холодными горными потоками. Завтра меня уже не будет в этом мире, в этом времени, я буду лежать там, в низине, парить в невесомом нектаре жизненного раствора, а тысячелетия будут обтекать меня, будут скользить мимо, нашептывая что-то, и уходить, растворяться во тьме Времени. На смену им придут другие, и однообразная вереница тысячелетий потечет надо мной, потечет, не касаясь моего тела. Завтра...
  Побыстрее покончить с этим, со всей грустью, с мечтами о далекой Альтьере. Меня не найдут, даже если и прилетят сюда снова. А это может случиться только через несколько десятилетий.
  Ждать невозможно. Человек - существо, для жизни которого необходима пища. Без нее он погибает. Я тоже погибну, если буду ждать. Питательные таблетки кончились. Не дождаться... Хватит! Хватит об этом, пора спускаться из-под серых облаков в зеленую низину, к Армосу. Многие вещи из десантного бота уже лежат там. Пустует лишь камера-усыпальница. Ждет меня. Пора прощаться с Тьесивом, с товарищами, тела которых ненайденными лежат где-то здесь, среди скал. А завтра - последний привет родной планете и - нажатие трех холодных клавиш.
  ... Я прощался с Альтьерой всю ночь. Нет, я прощался с ней уже целый год, проведенный здесь, на Земле. А теперь - последние мгновения перед расставанием.
  Утро наступило серое, холодное. Последний взгляд на чужой ландшафт. Горы помутнели, размылись, задрожали, как будто я глядел на них сквозь воду. Горячие слезы потекли к уголкам рта. Мягко, бесшумно закрылся люк. Теплая тишина камеры. Три черных клавиши на выдвинутой из стены панели. Четвертая нажимается автоматически. Звонко щелкают, серебряно звенят, вдавливаясь, три черных прямоугольника. Раздеваюсь, ложусь в бассейн, до краев наполненный густой розоватой массой. Нектар жизни. Упругая поверхность чуть подается, прогибается под моим телом; розовый сладко пахнущий цветами туман заполняет всю камеру. Гудят, тонко поют невидимые приборы за стеной. Сладкий дурман опьяняет как вино из сока молодых плодов, лезет в голову, спутывает, туманит мысли. Туман становится все плотнее, он даже, кажется, чуть приподнимает меня над поверхностью бассейна, убаюкивает, качает, усыпляет.
  Гулкий печальный звон лопнувшей струны. Ушла в панель четвертая клавиша. Последняя. Теперь уже нет возврата к прошлому. Родная планета осталась позади, в пучинах Времени. Пучинах, в которые нет возврата. Прощай, Эниэя, извини меня за то, что я так и не вернулся. Это не моя вина. Прощай, огромный мир, в котором я родился и который уходит теперь от меня в темный крутящийся водоворот небытия. Прощай!..
  Тихая музыка качает мозг на мирных плавных волнах, уносит его на своем гребне, сбрасывает в бесконечность... Палящее солнце, зелень деревьев. Одинокая фигурка на желтом песке - Эниэя. Прощальный взмах руки... Черная бездна, название которой - Ничто... Полет в никуда, во мрак... Тьма сгущается... Любимое лицо на фоне кружащегося узора галактик... Страшный вопль умирающей Вселенной... Со стоном тает время... Как осенние листья, шуршат, опадают звезды, катясь в черноту, яркими искрами вспыхивая и тут же угасая... Звездное ожерелье кружится, порхает среди голубых языков холодного пламени... Это догорает уничтоженное Время... Мерцающие хрустальные колеса галактик бегут друг к другу... Все торопится назад, к Илему, к началу начал... [Илем - первичная субстанция, которая, как предполагают, взорвалась миллиарды лет назад, образовав теперешнюю расширяющуюся Вселенную. - Прим. авт.] Тело - пустая оболочка, переполненная мраком... Последняя судорожная вспышка - и меркнет свет... Вселенная проваливается в темноту... Мир окутан черными клубами дыма от сгоревшего Времени... Темнота, темнота...
  
  14.
  Мерно плыл и качался золотистый шар Солнца,
  Сквозь пучину пространства пролив теплый свет
  На одну из планет, голубую, как небо,
  Что вращалась в ночи, в жуткой бездне Вселенной.
  Быстро мчались года, вереницы столетий,
  Расширялось пространство, зарождались миры,
  А планета кружилась, цвела и взрослела,
  Наливалась, как плод, созревала для жизни.
  Ее юная грудь зацелована Солнцем,
  Что прорвалось сквозь тучи, сквозь плотный покров,
  И однажды в тиши, ранним розовым утром,
  Зародилась там жизнь, плод светила любви.
  Пели звезды в ночи над счастливой планетой,
  Чудной музыкой той все пространство полно,
  Серебристым узором распростерлись созвездья
  Над планетой, которая стала матерью жизни.
  Снова время течет, проплывает над миром,
  Обтекает кружащийся шар голубой,
  Пробегают эпохи, жизнь планету меняет,
  На которой под Солнцем разум юный расцвел.
  Имя той колыбели - Земля.
  Человек - так зовут юный разум...
  
  15.
  Бегут столетия. Кружится вокруг Солнца планета Земля. Расцветает молодая цивилизация. Человечество упорно ищет свое настоящее лицо, оно барахтается во тьме суеверий, заблуждений, инстинктов, оно еще не отличает истину от лжи, оно еще считает свою планету центром мира, но оно неуклонно развивается, взрослеет, набирается опыта, учится на своих ошибках. Гигантская спираль, устремленная в бесконечность. Оно уже начинает догадываться о могучих силах, скрытых в нем, и пытается выпустить их наружу. Но оно еще не умеет управлять ими, и эти силы оборачиваются против него. Разрушительные войны черными волнами, сметающими все живое, прокатываются по планете. Но проходят века - и все умнее, все старше становится человечество. Оно объединяет свои силы для борьбы с природой, оно начинает понимать, что легко уничтожить цивилизацию - трудно вновь создать ее, и поэтому кончает искать свою гибель в пропасти, на дне которой бушует яростное атомное пламя, и устремляется вперед, к звездам. Могучий разум покоряет соседние планеты, достигает огненного Солнца, рвется все дальше, в головокружительные дали Большого Космоса. Рука Человека протянута к ближайшим звездам, она ищет другую руку, руку другого человечества, протянутую для дружеского пожатия. Пока этой руки нет. Но человечество Земли упорно стремится все дальше к звездам, все дальше, к своей вечности.
  1969
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"