Корешковский Михаил Григорьевич : другие произведения.

Приключенья Стрельца

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:

   Михаил Корешковский
  
  
   Приключенья Стрельца
  
  
   I. Рождённый в СССР
  
   Она была по типу донская казачка -- статная, гордая, чернобровая, какой её описывают в романах. Но до встречи с нею ему оставалось ещё года четыре.
  
   А пока безмятежный Маркин играет с Сашкой Соколом в настольный теннис. Для студентов Одесского института инженеров связи идёт последний день летних военных сборов. День отъезда, ожидание автобусов. Ясное дело, впереди лучшая часть жизни. Сашка накануне в лагерной стенгазете тиснул задушевные стихи.
   Прощайте, лагерные сборы,
   И вы, товарищи майоры,
   Закат, тревога, марш-бросок...
   Причём заглавные буквы каждой строки, выделенные цветом, составляли вместе лозунг -- П...ЕЦ СБОРАМ. Правда, в оригинале стояло -- "и вы, ненужные майоры", но Маркин по цензурным соображениям предложил заменить.
   -- В принципе это не принципиально, -- скаламбурил Сашка, но исправил.
   За теннисным столом Маркин сильнее. Они c Сашкой относились к неудобной национальности. В этом не было их вины. Возможно, они являлись потомками еврейских пророков, но те им об этом не сообщили.
  
   Всё знают только небеса.
   А старшекурсник Маркин не ведает, что пока он чистил картошку в кухонном наряде, трясся и потел в передвижной радиолокационной станции, стоял на часах под дождём в обнимку с автоматом, -- казачка с шестилетней дочкой гуляла на белых ночах Ленинграда.
   А казачка в цвету и свежести -- налитое тугое тело и какое-то свечение лица, то ли от зданий, то ли от неба. Чувствует свою женскую силу -- и себе нравится, и людям нравится. Подходили, знакомились, приглашали, оставляли телефоны, а пожилой милиционер у Дворцового моста говорит -- ложись с дочкой спать у меня в дежурке, к разведению моста я вас разбужу.
  
   Впрочем, казачка уже видела Маркина, не зная, кто это.
   Впервые, когда новоприбывшим специалистом проживала недолго в служебном блоке Кишинёвского телецентра под дылдами-радиовышками на Пушкиной горке, а за оградой рыженький мальчик катался на велосипеде.
   А потом, когда под руку с мужем спускалась по Бендерской к проспекту Ленина, а на крыльце мужской парикмахерской стоял забавный вихрастый лопоухий юнец -- ждал своей очереди стричься. А Маркину сверху невдомёк, что эта улыбающаяся молодая женщина бегает по врачам -- организм работает как часы, но плода не даёт.
  
  
   Подвела Маркина общительная, верная подружка, инженер-технолог молочного производства. Обнимала и пела -- "мы с тобой два берега у одной реки". Ради неё он распределился в Тирасполь на радиотелевизионную передающую станцию, хотя мог бы в московский НИИ. А к ней на планёрку пришёл моложавый, представительный зампред горисполкома и запал на неё. Так что, извини, говорит подруга, останемся друзьями. И это после года безоблачно-близких отношений и решения знакомиться с её родителями в Перми.
   Утешался Маркин через клуб туристов Тирасполя -- весёлая компания, надёжные ребята, Карелия, Байкал, Северный Кавказ...
   -- Не ломай голову, Лёня, -- сказал у костра руководитель группы, бард и биолог, -- женщина это не космос. Это гораздо проще. Не цепляйся за ненужное.
  
   Вторая пилюля Маркину -- очередь молодых специалистов на жильё почти не двигается. Староста его институтской группы звал на пуско-наладку в Петропавловск-Камчатский: служебная квартира сразу по прибытии, охота, рыбалка, девчонки... А тут Маркин-старший как раз решился уходить к новой избраннице, написал сыну:
   "Конечно, я не могу привести свою супругу в наш дом, а тебе кроме общежития негде жить, возвращайся в Кишинёв".
   И для настроения: "Студент из Бирмы принёс мне в подарок статуэтки семи слонов, вырезанные из кости. А я ему поставил неуд за полупроводники. Спрашиваю -- подарок вернуть? Нет, говорит, это мой отец для вас сделал, и просил передать, чтобы вы, как учитель, были со мной построже. Сам парень собирается, получив диплом, преподавать в тамошней высшей школе..."
  
   Нынешняя привязанность отца, плановик тракторосборочного завода, позапрошлым летом приходила с племянником в приёмную комиссию политеха подавать документы. Отец посмотрел школьный аттестат, поговорил с парнишкой и отсоветовал идти на точные науки. В результате племянник поступает в мореходку, а отец встречает женщину своей мечты. Лучше бы он жил с двумя жёнами. Мать бы готовила, а новенькая стирала бы и мыла полы...
  
  
   Везёт Маркина дребезжащий кишинёвский троллейбус к телецентру, где работает казачка, а место встречи, как известно, изменить нельзя. Круг сужается, да вот незадача -- казачка пересекла проходную за час до него.
   Кадровичка прочитала анкету.
   -- Так, Леонид Борисович Маркин... ага, ага, угу. Подождите в коридоре.
   Но дверь он прикрыл неплотно и слышал телефонные реплики. Кажется, она звонила Лаврову, директору телецентра.
   -- Он из тех, кто уезжает... у нас уже двадцать четыре таких...
   Кадры всё же требовались, и с той стороны, вероятно, нетерпеливо обронили -- так будет двадцать пять!
  
   -- Идите к Медведеву. Если он согласен...
   Он не собирался уезжать -- за его спиной Советский Союз, перестройка, гласность, а там жуткий капитализм, человек человеку волк, за каждый чих плати, а будешь удалять какие-нибудь гланды, вообще разоришься.
  
   Первым уехал Сашка. Его отца партсобрание прокатило: то, что польский еврейский мальчик бежал от немцев -- молодец, что взял фамилию жены -- его дело, но мать домохозяйка, а папа главбух -- это как-то не по пролетарски, а то, что учился в гимназии -- вообще что-то буржуазное. В итоге постановили -- воздержаться от приёма в члены.
   Великий Ленин в гимназии учился, но ему можно.
   Сашкин отец обиделся и перевёлся к товарищу в Тюмень на нефтянку замом по строительству, хорошая мужская работа. И трёхкомнатная квартира вместо двухкомнатной в Кишинёве, свой отдел рабочего снабжения, прикреплённый "уаз" и гусеничный вездеход, оклад, льготы.
  
   Сашка, переехав в Тюмень, перевёлся на заочное обучение в Омск, но учиться не стал, пошёл работать в газету, и втюрился в корректоршу. Корректорша замуж хотела, но боялась близости, убеждала его, что это в семье не главное, и, вообще, без этого можно обойтись.
   Мать корректорши, завкафедрой французского, месяц вправляла ей мозги. Не твои дела. Главное -- закрыть глаза и думать о Родине.
   -- Неужели это полностью во мне поместится?
   -- Поместится! -- отрезала мать.
   С большим трудом её разженили.
   Она не любила целоваться -- мокро! Возражала против мужской манеры гладить женщину -- щекотно.
   -- Не трогай... у меня там всё нежное. Не надо меня возбуждать, я тебе не проститутка -- включил и выключил. А ты руки помыл? А член? А водкой протёр?..
   В Тюмени, кстати, по настоянию товарища, Сашкиного отца приняли в партию. Выяснилось, что мать его акушерка, отец счетовод, а сам он учился в вечерней школе.
  
  
   Каким-то умиротворяющим спокойствием нравилась Маркину осенняя баптистская свадьба под навесом в соседском дворе, трёхдневная, нешумная, с религиозными обрядовыми песнопениями. Мать приглашали, но она не пошла, ограничившись подарком -- слишком долго и непривычно.
   -- Что за свадьба без вина, -- возмущался дядя Вася, их сосед по второй половине дома, которого за несдержанный нрав никуда не звали, -- просто посиделки без праздника.
  
   Маркин был по технической части, а казачка заведовала видеомонтажом. Её когда-то весёлой горластой дивчиной прислали по распределению из Ростова-на-Дону. Месяцев девять он её не замечал. Ходит какая-то женщина с прямой осанкой на периферии его внимания и пусть себе ходит. Слышал, правда, что влепила она кому-то пощёчину за грязные слова о своей ассистентке. Миловидная ассистентка, возможно, тому глянулась, но не подпускала.
  
   Не до вас. На новогоднем вечере он познакомился и задружил со Светой Воронель, аспиранткой из Академии наук. Понравилась привлекательная собранная девушка. Договорились -- вот доберёт она материалы по Пастернаку в Ленинской библиотеке в Москве, допишет свою кандидатскую, и поженимся. Света пользовалась "Miss Dior" -- свежим, весенне-зелёным, девичьим ароматом. Целоваться она не умела, но ничего, всему научим.
  
   С Кишинёвским клубом туристов Маркин съездил на майский Алтай. Света не поехала -- её диссертация близилась уже к завершению.
   Он сидел в аппаратной у казачки, ждал, чтобы проверить оборудование. Она в белой блузке и белых брюках спокойно и уверенно монтировала передачу. И почему-то захотелось к ней. Она освободилась и ушла, и он это забыл.
   Знаем мы эти беспричинные импульсы.
  
  
  
   II. Баллада о чёрной розе
  
   Тёплым обволакивающим вечером народ выходил за проходную телецентра. Маркин увидел в руках казачки заполненную продуктами сетку-авоську и предложил помочь. Ну, помоги.
   Теперь отдаёт себе отчёт -- напросился.
  
   Было свободно и хорошо. Чем-то угощала, не помнит. Мягко темнело. Сидели на диванчике в гостиной и болтали. Она в летнем платье без рукавов вязала. Её обнажённое круглое плечо находилось совсем близко. Он непроизвольно коснулся его губами.
   Её даже передёрнуло. Она поднялась и вышла.
  
   Он понимал, случилось что-то страшное... Минуту боролся, пытаясь совладать с собой.
   Она появилась на пороге комнаты и остановилась, увидев его окаменевшее лицо. Подошла и села. Не глядя на нее, он встал, собираясь уйти -- не мог находиться с ней рядом.
   -- Сядь, -- попросила она, помолчала. -- Ну что ты?
  
   Он угадал продолжение -- ну что ты, я же пришла. В голове мелькнуло -- принимать или не принимать дар?..
   Да пошла она! Всё же из противоречия наклонился, отодвинул подол платья и с вызовом поцеловал тёплое бедро. А руки его уже потянулись к ней -- сама виновата -- а тело вспомнило своё дело... Но что-то мешало, и не было полноценного чувствования.
  
   Потом она ушла к дочери в другую комнату.
   Спалось неглубоко из-за переживаний и мысли, что мать не знает, где он.
   Под утро она неожиданно пришла к нему в обтягивающей пижамке со штанишками до колен, легла и прижалась всем телом. Он взглянул на часы и стал одеваться.
   -- Куда ты?
   -- Домой надо.
   -- Зачем, скоро же на работу.
   -- Мать с милицией искать будет.
   -- Вот телефон, позвони.
   -- Нет у нас телефона.
  
   По дороге вспомнил -- за треволнениями он даже не заметил, когда она уложила дочку спать -- до или после? Наверняка -- до. Как же могло быть иначе?
   Войдя, встретил уже одетую мать. Она вздохнула:
   -- Тебе жениться пора, а не гулять. Дождаться Светланы не можешь?
   Со Светой он не жил -- слишком скромная и порядочная, но водил в кино -- последний сеанс, последний ряд, ласкаться-обниматься.
   -- Извини, мама, случайно получилось.
   -- Идём, приготовлю завтрак.
   -- Нет, спасибо, на работу надо.
   Успеть бы на маршрутный автобус, а затем быстро пересесть на троллейбус...
  
  
   А казачка заходила в техническую службу перекинуться словом, каждый день одеваясь по новому, чередуя верх и низ, и умудрясь ни разу не повториться. Заметил -- очень опрятна, аккуратна в одежде, и не пользуется косметикой.
   -- Шикарная кобыла, -- сказал техник Витя, глядя ей вслед, -- заходит, жить хочется.
   Маркину она не казалась шикарной. Он допускал -- это она перед ним хвостом вертит. А если нет. Да и что там случилось между ними -- пришёл, угостила, легли... Может, надо было спасибо сказать? Не мог в себе разобраться. Какая-то глухая обида сидела внутри, занимался своим делом.
  
   Они встретились при выходе на проходной. Наверное, казачка его поджидала.
   -- Избегаешь меня? -- прямо спросила она.
   -- Нет, почему, ничего не избегаю.
   -- А почему не приходишь?
   -- Ну, не знаю, -- изумился Маркин, -- думал, может, что не так.
   Она мягко улыбнулась. -- Приходи.
  
   Он съездил домой сказать матери, что не ночует.
   -- Сынок, у тебя есть обязательства перед Светланой.
   -- Мама, ну какие обязательства? Я ломаю ей жизнь? Или нас сосватали ещё младенцами?..
  
  
   Маркин сидел у казачки на кухне -- она нарезала ему салат -- и чувствовал, что его рассматривают. Её руки двигались перед ним. Он не удержался и поцеловал её оголённое предплечье.
   -- Такая потаённая страстность, а на работе ты лёд. Ты странный...
   Он снова понял -- ты странный, но я тебе рада.
   Весь его лёд к ней -- раскололся, обломился, рухнул.
  
   Поутру он спохватился -- я же забыл купить в аптеке... А казачка настолько безмятежна, что он спросил, не предохраняется ли она.
   -- А мне не нужно.
   И пояснила, что ворсинки, которые передвигают яйцеклетку, у неё отмерли -- такое следствие неудачного аборта.
   Она с дочкой летела из Ростова. Билета дочке не досталось, пришлось посадить на колени. Дочь давила на живот; болело, казалось, невыносимо, и по приезде она сделала аборт. Вначале хотела оставить. Дочка, узнав, плакала и упрекала -- сказала бы мне, я бы лучше на полу сидела.
  
  
   Маркин ждал у Академии наук.
   -- Света, извини, я встретил другую женщину.
   В каком-то кинофильме он уже слышал такую фразу. У неё дрогнули губы, и стало её жаль.
   -- Ты найдёшь хорошего и достойного себя человека. Ему повезёт, что он встретит такую девушку. Прости.
  
   Черноглазая казачка подковала мне коня...
  
   Её раздельная квартира в двухэтажном доме в микрорайоне телецентра была просторной, но все удобства во дворе. Она знала, что он терпеливый и ждёт утра, а ему просто не хотелось отрываться, одеваться, отправляться куда-то по этим делам.
   -- Извини, дочка ходит по маленькому в ночной горшок, а я в ведро с крышкой в кладовке. И ты мог бы.
   Но он воспользовался им лишь однажды -- оплошал, не по-мужски как-то. И захотелось посмотреть, как она это делает, но говорить об этом казалось стыдным и неприличным.
  
   Он забыл свои вечные кеды, начал тщательно одеваться, каждый день свежая сорочка, подбирал брюки. Ещё недавно ему казалось, что футболка и джинсы -- мода на все времена. Душ два раза в день -- утром для себя, вечером для неё. Благо лето, воду греть не надо. Прибегал с работы, принимал душ и убегал. Мать смеялась -- скоро просвечивать начнёшь.
  
   Казачка не носила чулок, декольте, мини-юбок, яркие цвета -- таковы строгие правила телецентра. Но ворот, возможно неосознанно, был открытый, лёгкий, стекающий. И хотелось заглянуть в его манящую глубину. Почему-то нравилось, сидя возле казачки на полу, обнимать её колени и целовать подол платья; он подшучивал вслух -- как полковое знамя. Но заодно ловил себя на простом и грубом желании -- задрать ей юбку и поглядеть, какое бельё на ней сегодня.
   -- Ты рассматриваешь меня сверху донизу, -- говорила казачка, -- будто рентгеном. Не гляди так, пожалуйста...
   -- Нет, -- с удовольствием возражал он, -- совсем наоборот, с ног до головы. Так что не считается.
  
   Впрочем, и она его изучала. Спросила, что за шрам.
   -- Я думал, бандитская пуля, а доктор считает аппендицит.
   Быстро уловила -- он непритязателен, ест всё понемногу; если голоден, не может ждать, чтобы приготовили -- еда должна быть на столе. Поел, потеплел и готов говорить и слушать -- о работе, родне, событиях, но особенно о ней, о её житье чуть ли не с младенчества. А он ловил себя на том, что его взгляд всегда направлен туда, где она находится, что-то вроде головки подсолнуха, двигающейся за солнцем.
  
   Откликалась казачка на ласки охотно, подразнивала, шалила, потом заводилась... Будь его воля, Маркин растягивал бы интимную прелюдию насколько можно, а казачка мягко, без слов, и почти незаметно настаивала на своём праве быть услышанной и долго не ждать, а дальше как хочешь...
   Диванчик в гостиной был чуть тесноват для двоих, зато в зеркале платяного шкафа напротив безостановочно текла её линия тела. По закону жанра у этой станичницы оказались стройные, крепкие ноги и упругая грудь. Её нежная чёрная роза цвела в саду очарований.
   По нынешним временам она считалась бы скромницей, а он -- по тогдашним -- извращенцем: не знал, куда бы её ещё поцеловать, и что бы ещё с ней такое сделать. Казалось, подтверждается теория относительности -- пространство сходилось, а время не определялось, и было неясно, сколько его прошло.
   Поражали абсолютная покорность этой вольной женщины, её пульсирующее объятие, парение вдвоём. И наэлектризованная отрешённость, и погружённость в себя, но стоило коснуться её губ, и она сразу откликалась, возвращалась, и глаза её были блестящими и удивительными, а сама невероятно молодой и красивой.
  
  
   Матери не нравились его отлучки. Ей хотелось внуков.
   -- Она с твоей работы? Разведённая? -- проницательно сказала мать. -- С ребёнком?
   -- Да, мама. Ну и что?
   Маркин был поздним ребёнком у матери. Первого от мужа-офицера она потеряла нерождённым во время отступления в Сальских степях. Ей шёл девятнадцатый год.
  
   Муж-комбат отправил беременную мать в сопровождении политрука и одного бойца выбираться к линии нашей обороны. Продовольствия не было. В деревни старались не заходить, чтобы не выдали. Для пропитания отстреливали собак и кошек. Мать говорила -- собаки вкусные, кошки противные.
   Комбат пропал без вести, прорываясь с батальоном из окружения. Когда мать об этом узнала, она потеряла ребёнка. Это был мальчик. После выкидыша мать признали годной к нестроевой службе и направили медсестрой в Семипалатинский военный госпиталь.
   Она надеялась, Андрей жив и вернётся -- люди возвращались из плена и лагерей -- и ждала его с войны ещё несколько лет.
  
   Маркин спрашивал мать, как она, в общем-то, хрупкая девушка-санинструктор вытаскивала раненых с поля боя.
   Мать объяснила -- она подползала к раненому, перевязывала, взваливала его на себя и ползла с ним. Если раненый был в состоянии, он помогал ей. Оружие полагалось выносить.
   Она ползла с раненым, и вдруг вокруг них стали ложиться пули. Мать поняла, что их сейчас убьют. Стрелял, видимо, кто-то из раненых немцев, мстя, что русского вытаскивают, а его нет.
   Мать схватила автомат и с колена выпустила весь магазин туда, откуда могли стрелять. Брызнули камни. Пыль улеглась. Больше никто не стрелял.
   Это единственный человек, которого на войне убила его мать.
  
  
  
   III. Неодинокий подсолнух
  
   Месяц спустя казачка призналась, что он первый еврей, который поцеловал её. Он не сомневался -- он не только первый еврей, который её поцеловал, но и последний. Но это его уже не заботило.
   Коготок увяз, всей птичке пропасть.
  
   Казачка могла поутру надеть на голое тело его рубашку -- показывала близость. Она пришлась ему по нраву, вставала, радуясь каждому дню, подходила физически и эмоционально. И открытая улыбка -- всё наружу. Голос её был близок к тембру Элины Быстрицкой из "Тихого Дона", но сложение более рослое. Она делала всё легко, с законченной фазой каждого движения...
   Или это просто казалось? Но почему другие, он чувствовал, обращают на неё внимание? Наша казачка, кажется, была несколько выше его, и даже старалась носить невысокие каблуки. Он это видел, но не замечал. Он не ощущал неудобства или стеснения. Ему было всё равно.
  
   Маркин разговаривал со звукооператором Жанной, миниатюрной кудрявой молдаванкой. Казачка проходила коридором и странно посмотрела.
   После смены он пошёл к ней, хотя сегодня они не договаривались из-за дня рождения кузена. Она вышла с задумчивой улыбкой и прислонилась спиной к дверному косяку.
   -- Что у тебя с Жанной?
   -- Помнишь, её собирались исключить из комсомола за случайную драку на деревенской свадьбе. Тогда бы она автоматически вылетала с работы и теряла с ребёнком общежитие. Я написал ей протест для райкома. Обошлось выговором.
   -- Я что-то такое и подумала. На тебя это ложится. Ну и?..
   -- Нет. На радостях это случилось по её инициативе. И задолго до тебя.
   -- Рассчиталась. Как ты мог на это пойти?
   -- Мне так не показалось. Мы как бы праздновали. Я был тогда один. Сейчас нас двое.
   -- Ладно, забудем. Голодный? Заходи.
   Но позже спросила:
   -- Как она тебе?
   -- Неловко говорить, но с ней не очень... Какие-то едкие выделения. Ей я не сказал.
   -- Изменишь, -- пошутила она, -- удавлю от разочарования и как не оправдавшего доверия.
   -- Такие серьёзные намерения? Я начинаю себя уважать. Мне повезло с тобой.
  
   Втроём с малой пошли на рынок покупать неочищенное растительное масло. Малая с её удивительным обонянием обегала и обнюхала весь масличный ряд, и безошибочно ткнула пальчиком в лучшую бутыль -- вот!
   А потом он увидел, что значит быть в центре внимания. Казалось, весь рынок знает казачку. Из всех рядов зазывно махали руками, наперебой приглашая купить. Она проходила по рыночной площади как гармоничная женщина и красавица, а народ рукоплескал. Догадался: она для него устраивает этот дивертисмент -- а ну-ка, погляди.
   Молодец, горжусь.
  
  
   У неё был чуть восточный миндалевидный разрез глаз, возможно, от какой-нибудь прабабки. Лежали просто в обнимку и смотрели друг на друга. У неё те самые три дня каждого месяца, когда воздерживаются. Вспоминала, что девочкой-подростком очень переживала -- у всех подруг уже есть месячные, а у неё нет; как-то в школе пошла в туалет, а там... как же она была счастлива!
   Волосы её, прямые и тонкие, укладку долго не держали; зато собирать их она могла как угодно, каждый раз находя что-то новое. Ей шли выбившиеся пряди и лёгкий беспорядок в причёске. Он заплетал ей косички, и она становилась похожа на школьницу. Это трогало.
  
   Рассказывала о первом поцелуе. Она в шестом классе, а соседский малец-первоклашка попросил его поцеловать. Ей было не жалко -- похоже, нуждался малый в ласке при холодной мамаше или же держали дома на подзатыльниках.
   -- Ну что? -- спросила присутствующая подружка, ожидая откровений.
   -- Губы маленькие, целовать неудобно.
   -- А вот мои поцелуи, -- похвасталась подружка, -- сводят мальчиков с ума.
   Казачка целовалась, когда он не успел ещё родиться. Её чёткого рисунка губы c чуть приподнятыми уголками манили своей близостью и каким-то сдержанным благородством. Хотелось прикоснуться к ним, но не осмеливался. Поцелуй получался легко и естественно, а дотронуться пальцами казалось чем-то недостойным.
   Болван. Надо было просто спросить -- можно мне тебя погладить?
  
  
   Чтобы развлечь казачку, Маркин сводил её к двоюродному деду Роме, профессору романистики Пинскому, с отрочества заменявшем отцу рано умерших родителей. Профессор настаивал, чтобы в гости к нему ходили без приглашения. Он сразу же посадил их на кухне есть украинский борщ -- молодёжь должна питаться!
   -- Твой отец уже мог докторскую диссертацию написать. Раз он меня не послушал, знать его не хочу!
   Казачке прихрамывающий с рождения профессор подарил свою монографию с автографом:
   -- Первую научную работу я написал в двадцать лет, эта не помню уже какая. Мне нужна была машина, и в тридцать лет я написал учебник. А вашему молодому человеку уже следует быть в аспирантуре.
   Пинский в своё время одним из первых выступил против СОИ -- программы звёздных войн, лично писал Рейгану, участвовал в международных конференциях, опубликовал работу по разоружению, стал почётным доктором нескольких университетов. Он показывал золотую медаль премии мира имени Индиры Ганди, говорил о необходимости замены "силы оружия всеоружием разума" во благо всех живущих на земле.
  
   Смешливая супруга Аннушка, бывшая его студентка, хотя и жаловалась на головную боль, пошучивала, что Рейган едва не уписался, получив грозное послание профессора. Из Вашингтона, де, прилетело извиняющееся письмо: "Уважаемый профессор, вы меня, к сожалению, неправильно поняли, я совершенно иное имел в виду..." -- с приглашением на брифинг в Белый Дом. И только недостаток времени не позволил профессору вразумить президента.
   А Маркин выдвинул лозунг -- заменим мечи на орала, а СОИ на сою!
   Все смеялись.
   -- Аннушка окружена заботой, -- на обратном пути поделилась мнением казачка, -- но ей недостаточно мужской ласки. Жаль, хороший дядька. И её жалко. Но вместе они не продержатся.
  
  
   Маркину было не до аспирантуры. Он только начинал жить.
   Мать, верно, жаловалась отцу. При случайной встрече с Маркиным-младшим на проспекте Ленина отец сказал без обиняков:
   -- С кем ты сейчас дружишь, Лёня?
   -- Папа, пожалуйста, не спрашивай ничего.
   -- Не спрашиваю, -- усмехнулся отец и внимательно посмотрел на него. -- Но женщина хорошая?
   -- Хорошая.
   -- Самое главное. Рома тоже отзывается положительно. Шутит, тебе достались его гены.
   -- Ну, деда Рома!..
   -- Не обижайся, он непосредственный. Попросил бы -- он бы молчал... Заходи ко мне.
   -- Зайду.
   Отец познакомился с матерью в её фельдшерско-акушерском пункте в пригородном селе, будучи со своими студентами на сельхозработах. Его бывшая супруга уехала с маленькой дочкой в Израиль. В кабинете отца на стене висела акварель "Виноградники Галилеи", написанная сводной сестрой Маркина -- прозрачный, трепещущий цвет, и какой-то бескрайний простор.
  
  
   Приезжал в отпуск Сашка, уже ответственный секретарь газеты и с другой женой -- домовитой, заботливой заведующей городским библиотечным коллектором. С первой детишек так и не нажили, а со второй -- мальчонка.
   Сходили вчетвером в ресторан. Сашка был воодушевлён перестройкой, говорил громко -- я не принимаю еврейскую скрытность, русскую расхлябанность, польскую спесь, украинский цинизм, армянское плутовство... Этот список он мог продолжать долго.
   -- А ты резкий и категоричный, как бензопила "Дружба", -- пропела казачка.
   Сашка поразился:
   -- Наш человек! Одобряю. Давай пять.
   И хлопнулся с её ладошкой.
   Выходили в туалет. Сашка, закуривая, произнёс:
   -- Она прелесть. И какой чистый лоб. Но у неё неясное прошлое.
  
   Да что неясного. Бывший муж её, главный механик фабрики, жизнерадостный и общительный, был, вероятно, крепким и поглощённым собой. На работе всем с подробностями рассказывал, что и как у него происходило последней ночью. Вот и первая трещина в отношениях. Для него самовосхваление, для неё -- как голой на площади стоять, и все смотрят. И снова ложиться в постель в режиме репортажа для всего света.
   А однажды в неурочный час она пришла домой -- он в постели с женщиной. Она сдёрнула с них одеяло, а он без трусов. И, конечно, сакраментальная фраза: "Я тебе сейчас всё объясню..."
   -- "Это совсем не то, что ты подумала..." -- подхватил Сашка. -- Ну-ну, но ты всё-таки не так восторженно, не надо браться за предмет так горячо. Всё же ты не трубадур.
   Недоговорённое было -- а она не принцесса.
   -- Иди в баню, -- ответствовал Маркин.
   Обойдёмся без ваших советов. Она наполняла и завершала его.
  
   Женщины спелись на готовке. Казачка со всеми находила общий язык, библиотекарша обожала овощные блюда. Казачка кухню знала, но не очень много уделяла ей времени, готовила быстро, и обычно простую и здоровую еду.
   Библиотекарша прониклась -- обнимашки, целовашки. Казачка посылала ей кулинарные книжки -- с этим в Кишинёве было хорошо, а та дефицитные литературные журналы. А когда Сашка развёлся с нею, слала расплывающиеся от слёз письма.
  
  
  
   IV. Прощай, оружие
  
   На работе к Маркину подошёл Медведев. Езжай на курсы в Москву. Зачем, не поеду. Поедешь! Вернёшься, примешь группу видеозаписи.
   Маркин сообщил казачке. Поезжай, конечно, всё-таки повышение.
   Действительно -- что там три месяца, зато потом...
   Курсы начинались в сентябре. В московскую тусклую мокрядь и пришло письмо -- мы уезжаем.
   Он знал, что они долго и тщетно искали обмен на Ростов. А какой вариант нашёлся -- двухкомнатная хрущёвка, но центр, школа рядом, газ, горячая вода, все удобства. А тут только печка, газ из баллона, туалет во дворе, мыться у подруг или в тазу.
  
  
   Белые мухи витали над его городом. Только шашка казаку во поле подруга...
   Свежая сорочка каждый день по-прежнему -- для неё. Он видел её близко, будто через снайперский визир -- спокойную, в полный рост, обнажённую. И перекрестье прицела находилось во впадинке пупка -- центре её тела. Он был стрелком, привязавшимся к цели.
   От неприкаянности сходил с матерью в Органный зал на концерт Гарри Гродберга, и неожиданно, по какому-то внутреннему созвучию, подсел на фуги Баха, их напряжённое, безостановочное, мелодическое развёртывание. Это было о нём.
  
   Он задвинул в дальний угол свои альбомы почтовых марок, собирать которые начинал вместе с отцом; понял -- какой-то обманный, вымышленный мир. Зачем нужны марки тридцати семи стран, в которых никогда не придётся побывать. Маркин, короче, забил на марки.
   В тот же угол отправились и кассеты "The Beatles" из-за намекающей, блин, "Yesterday"... А сам попавшийся под руку альбом издевательски называется "Help!" Уж лучше забивать голову простенькой группой "Dschinghis Khan": "Москва, Москва, бей стаканы о стену..."
  
   Маркин невзлюбил ночи, старался работать вечерними сменами -- пришёл домой и лёг, чтобы не думать, а утром чем-нибудь заняться. Что-то говорила недавно мать про ночь... а-а, выгружались ночью...
   Мать, уже младшим лейтенантом медицинской службы, сопровождала маршевый полк до монгольской границы -- готовились к войне с Японией. Выгружались ночью в Чите. На привокзальной площади на снегу сидела старуха в платке, ватнике, юбке и шерстяных чулках, но без обуви. И отчаянно кричала в небо по-румынски:
   -- Господи, за что?
   Мать выбежала из колонны, сунула ей в руки хлеб из вещмешка и вернулась в строй. Колонна мерно двигалась, огибая женщину, и молчала.
   Так и отложилось у Маркина -- ночь, мать, уходящая с полком, и старая женщина на снегу.
  
   -- Сынок, ты собирался написать рационализаторское предложение по работе...
   -- Хотел, но передумал. Ни к чему.
   -- Помирись со Светой, сынок.
   -- А мы с ней не ссорились, мама. Мы расстались.
  
  
   Дули новые ветры. Уже прогремел на весь город оборотистый Сёма Чернов, даже собственному отцу одалживающий деньги под проценты.
   Сашка с подачи своей библиотекарши, не имея денег, открыл в Новосибирске издательский кооператив на четырёх человек. Пил на полиграфкомбинате с рабочими, начальниками и мастерами. Умолял, уговаривал, спорил на выигрыш в карты и шахматы.
   -- Ребята, напечатайте в долг. Мы заплатим с реализации вдвое больше государственных расценок...
   И ему поверили.
  
   Снились будто бы давешние студенческие лагерные сборы и стрельбы. Из-за высокой степной травы он плохо видел мишень. Чёрный круг появлялся между качающимися стеблями и снова исчезал. Бил почти наугад. Когда по команде поднялись с земли, понял -- он сбил соседние мишени, справа и слева, в том числе Сашкину, а свою оставил нетронутой. Майор смотрел укоризненно. Сашка кусал губы -- он не успел сделать ни единого выстрела...
  
  
   Деда Рома позвал на помощь -- завис его компьютер "Apple". Маркина-младшего он с пелёнок звал внучком:
   -- Как успеваемость, внучок? А то поколочу!
   Несмотря на звание деда Пинский был не намного старше отца. Отец говорил, что его дядю ещё в школе за учёность дразнили профессором; а заинтересовался он романистикой после факультатива по латыни в университете, плюс из-за своего имени Роман -- от латинского Romanus, что означает "римский".
   -- Я, оказывается, не Пинский, -- забавлялся дед, -- я Римский!
   По просьбе деда Маркин дополнительно установил на компьютере испанский текстовый редактор, и разъяснил основные операции с файлами. До этого у Пинского многое чудесным образом пропадало.
   Казачка оказалась права -- профессор и Аннушка вместе не продержались. В квартире порхала теперь долговязая аспирантка с удлинённым лицом английской аристократки. Однако фото Аннушки в рамке всё также стояло на письменном столе. Маркин не задавал ненужных вопросов.
  
   Он допускал, был почти уверен, что кто-то сейчас с казачкой рядом; она одна, и кто-то должен согревать. Это нужно всем. И женщинам, думается, больше чем мужчинам. Систему надо прочищать.
   Он тоже не зарекался не встречаться ни с кем. Однажды даже попробовал -- ведь клин клином вышибают -- с гостьей со свадьбы очарованного своей кобылкой техника Вити. Так, ничего крутого...
   Он не ревновал, не завидовал другим мужчинам; необъяснимым образом чувствовал -- он был для неё особенным.
  
  
   От нечего делать Маркин начал долбить диалектический и исторический материализм для кандидатского минимума. Он навестил отца -- у него имелись собрания сочинений классиков марксизма, и попутно починил ему телевизор. Из отцовского магнитофона неунывающий баритон Элвиса Пресли уговаривал девушку -- "Don't be cruel".
   Недавнее далёко, не будь ко мне жестоко...
   -- Если есть время -- бегай, -- посоветовал отец. -- С портативным приёмником на ремне, чтобы скучно не было. Я и то двенадцать кругов до работы вокруг квартала накручиваю, энергией заряжаюсь.
   Отец явно пытался его отвлечь. Вот он просит Маркина-младшего набрать ему с рукописи на компьютере кафедры первую главу учебного пособия для студентов. Отец как раз начал его писать.
   -- Если наш компьютер свободен, можешь сидеть за ним сколько хочешь. Прикинь, что мы можем из него при этом объёме памяти и быстродействии выжать. И попутно напиши, пожалуйста, программку подсчёта амплитуд пиков на графике.
   А тут новая тема:
   -- Лёня, через торгово-промышленную палату прибыл японский исследовательский микроскоп. Сопроводительная документация там же, в бюро переводов. Поехали, получим.
   Потом он, конечно, скажет -- запусти, будь добр, прибор и проверь работу контро?ллера.
  
  
   -- Глупая на фронте была, -- говорила о себе мать, -- не боялась, не верила, что могут убить или покалечить. Это теперь мне страшно.
   Её давняя подруга, военврач санитарного поезда, доставлявшая раненых в Семипалатинск, написала о кончине в Лиепае бывшего начальника госпиталя.
   -- Ивана Харитоновича больше нет, -- негромко сказала мать. -- Многие уже... И мне тоже пора...
   -- Мама, что ты такое говоришь!
   -- Да я так, сынок. Просто задумалась.
  
  
   С Маркиным казачка была откровенна, доверяла, да и вообще не умела лгать, разве что не называла имён. По каким-то деталям, почти интуитивно, он решил, что к последней беременности может иметь отношение руководитель группы электриков, славный рубаха парень. На очередном производственном собрании Маркин нарочно сел рядом и потихоньку вывел беседу на казачку.
   -- А, эта, -- пренебрежительно усмехнулся дружище-электрик, -- да она уже уволилась. Баба так себе, но при надобности сгодится; сиськи ничего, только на соске у неё волосы растут, фу-у!..
  
   Маркин пожалел, что затеял разговор. Ты, значит, и есть тот самый удалец. Имуществом пользовался, ожиданиям не ответил, отзыв отвратительный. Дерьмо. Улыбнулась человеку удача, а он...
   Ну, видел Маркин волоски на её левой груди, это не казалось ему недостатком. Просто её особенность, он даже не обращал на это внимания. Ему она была нужна целиком.
   Этот малый не понял главного -- рядом женщина, с которой тепло. Специалист по соскам прицепился к волоскам, а её ноги не требовали эпиляции. У неё приятный, едва уловимый запах. Она раскрывалась навстречу как лотос, а покоритель сердец, считай, получил лишь частичное удовлетворение. Этот тип провёл с нею пару ночей и соскочил. А Маркин коснулся и примагнитился.
   Как она так опростоволосилась? Он, должно быть, месяца три кругами ходил, слюни пускал. Не устояла перед синеглазым, улыбчивым красавцем-славянином. А бабье лето шепчет -- рожай или влюбляйся. С виду самодостаточная, уверенная в себе, а всё-таки баба; и на неё бывает проруха. Поди, серенады пел, зас..нец.
  
   Слушай, тебе же повезло с этим электрическим идиотом. Радуйся, Маркин. А то варила бы сейчас казачка семейные борщи.
   Он поднялся и пересел, улыбаясь себе.
  
  
  
   V. Японская вишня
  
   Казачка, по её рассказам, в сарафанном детстве ходила с компанией собирать степные тюльпаны. На Восьмое марта он принёс матери букет тюльпанов. Сознавал -- хочет приблизиться к той голенастой девчонке с исцарапанными коленками и цветком в волосах. Матери нравилось пышное цветение пионов, но их ещё не было. Она ставила пионы в гостиной на каждый день его рождения. Раньше ему представлялось, что цветы дарят только женщинам. Может матери хотелось родить девочку?
  
   -- Старшая медсестра нашей поликлиники, она ещё тебя нянчила, зовёт на свадьбу дочери. Не прийти -- обидится.
   -- Мама, я не собираюсь ни с кем знакомиться.
   -- Можешь не знакомиться. Но пойдёшь?
   -- Нет, скажи, срочно вызвали на работу.
   -- Врать не буду. Скажу -- не в духе.
  
   Маркину встретился инструктор его автошколы с мальчиком.
   -- Внук? -- кивнул на мальчика Маркин, пожимая руку.
   -- Нет, сын, -- слегка обиделся инструктор. -- Я поздно отцом стал. Первая жена мне изменяла, со второй не было детей, а пацан с третьей. А ты не женат?.. Хочешь, с племянницей познакомлю?
  
   Сговорились они все, что ли?
   За окном начинали голубеть небеса.
  
   На компьютере отцовской кафедры шутники установили игру "Раздень девушку". Надо было молниеносно снимать с изображения девушки деталь одежды за деталью. Стоило задержаться, игра возвращалась к началу. Никто на кафедре не смог увидеть её обнажённой, поэтому к ней прилипло прозвище "Железная Дунька". Со злости на эту холодную бездушную особу Маркин с пятой попытки умудрился её раздеть. Она не произвела на него должного впечатления. Зря старался, провокация -- просто тело, плоть, мясо. Кого тут раздевать...
  
  
   В вечернюю смену он сидел за своим рабочим столом и вдруг почувствовал, что в дверном проёме кто-то есть. Он обернулся и обомлел -- казачка стояла на пороге в светло синем плаще и с улыбкой смотрела на него. Она вернулась.
   Он подошёл к ней, взял за руку, чтобы она не исчезла, и поцеловал, ощущая свежий вкус её рта. Да, она.
   Казачка пояснила -- дочка захотела приехать, повидать прежнюю школу и подружек. Он понял второй смысл -- она приехала к нему. Негромко назвала адрес подруги -- двумя улицами дальше своего бывшего дома -- и ушла. У казачки, конечно, отсутствовал пропуск на телецентр, но для неё это не было препятствием.
  
   Он чувствовал на лице её чистое дыханье. Не мог ждать, всё валилось из рук.
   Почти в полночь осторожно постучал в дверь. В единственной комнате спала дочка. Одинокая подруга предусмотрительно ушла. Уединились на кухне. Не зажигали свет, чтобы не потревожить малую. Сначала гладили друг друга, затем обнаружилось, что на дощатом полу много места. Он всё боялся, что ей жёстко, подкладывал руки, себя, куртку.
   Потом купил постель, а наутро закатывал рулоном под кухонный стол.
  
  
   Значит, не зря зацвела перед телецентром нежно-розовая японская вишня.
  
   Мать, как обычно, Маркина чувствовала, и неожиданно предложила:
   -- Раз твоя подруга приехала, зови в гости. Будем знакомиться.
   -- Мама, -- удивился он, -- ты же была против неё.
   -- Я уже не знаю, как для тебя лучше, сынок.
   -- Для меня лучше, мама, без всяких визитов.
  
  
   Дочка казачки посетила свою школу, класс и даже посидела на уроках. Ходила с девочками в кино. Мальчиков не брали -- ну их!..
   Казачка была нарасхват. Привечали её многие семьи.
   -- Если тебе куда-то надо без меня, иди. Не будет разговоров и напряжённости. Тебя знают все.
   А Маркин ждал ночи.
  
   -- Наведывалась сегодня к нашим. Когда слышу о тебе гадости, хочется треснуть по голове.
   -- Цветоустановщица Амалия, -- догадался он, -- первая сплетница телецентра?
   Забавно -- оказывается, и казачка тоже спрашивала о нём. С неё сталось бы Амалию и за волосы оттаскать, но она не хотела ему неприятностей.
   -- Говорит, что ты на Восьмое марта, в стельку пьяный, с каким-то парнем снимал двух грязных шлюх у гостиницы "Молдова".
   -- И ты, конечно, возразила -- да он же не пьёт!
   -- А разве не так?
   -- Не пью только из лужи, а так, новенькое, пробовать готов...
   -- Вдвоём пробовали?
   -- Двоюродный брат перебрал в ресторане, и тётя через маму попросила на его "Ладе" развезти их.
   -- Он живёт с двумя девушками?
   -- Нет, с тремя, это три подружки. Одна тогда как раз простудилась.
   -- И как же они его делят?
   -- Строго в порядке живой очереди, -- с абсолютно серьёзным лицом сказал Маркин.
   Казачка каталась со смеху. Чтобы не разбудить малую, пришлось закрывать ей рот поцелуем.
  
   Втроём пошли в кино. Сидели в кинотеатре "Патрия" на балконе. Дочка слева от неё, он справа. Фильма не помнит. Хотелось трогать её прямо на сеансе. Единственное, что мог себе позволить -- держал за руку, целовал кисть, дотрагивался до плеча.
   Лучше бы она сидела у него на коленях. И целовать линию роста волос на шее.
  
   Катался с нею и дочкой на лодке в парке на Комсомольском озере. Каскадная лестница обнимала казачку. Облака плыли над водой. Весенние аллеи трепетали.
   Обедали на террасе прибрежного ресторанчика с весёлым названием "Поплавок". Смотрел, как она набирает мороженое. Это тоже волновало.
   -- Ты будто ешь меня глазами, -- посмеивалась казачка. -- Закажи себе ещё сладкое или займись чем-то. А то подавлюсь.
   Чтобы отвлечься, отвернулся и стал собирать для девочки кубик Рубика, искоса всё же поглядывая на казачку. Она догадывалась, затуманено смотрела.
  
   Маршрутным такси поехали в Кишинёвский зоопарк. Там был бэби-бум после холодов. Сидели вдвоём в кафе, а дочка повторно бегала к попугайчикам.
   Она спрашивала о первой интимной близости, других женщинах, и почему он выбрал её. И он, смущаясь, мешая с непривычки учёные термины и народную лексику, скомкано пытался объяснить себя, свои ощущения и восприятие сидящей напротив женщины.
   Она извлекла из его путанности: он тащится от неё, балдеет в ней, ловит кайф от голоса, рук, запаха, слов, тела, ног, губ, дыханья, походки...
   -- Ты сумасшедший, -- восторженно смеялась казачка. -- Я с тобой тоже съезжаю с катушек. Ещё пять минут таких речей, и я долбанусь окончательно.
   На них оборачивались.
  
   В последнюю ночь она целовала его шрамик от аппендицита.
   -- Если бы ты тогда написал -- оставайся...
   Она, оказывается, ждала -- как скажешь, так и... А он не знал, что его мнение важно. История с обменом начиналась задолго до него, сколько усилий вложено, вся родня -- двое братьев и сестра -- на ушах стояла, взяточные в обменные бюро проплачены и даны отступные за лучшее в качестве жильё...
   Она промолчала, а он не настоял. А надо было наплевать на повышение, приехать, трахнуть кулаком по столу -- никакого Ростова! Ты моя, и девочка моя, и всё здесь моё. Я так решил, и баста!
  
  
   Она с дочкой возвращалась в родную сторону. И правильно -- спокойнее за них. А возле памятника молдавскому господарю уже собирается толпа и орёт про оккупацию. Он не был оккупантом, но ведь могут и не разобрать. Его предки тихо жили в Бессарабии и Буковине и при турках, и австрийцах, и румынах, и русских. Детство и юность отца с матерью прошли под румынами. Мать красиво пела на румынском.
  
   Я не знал, что ты жалеешь, что уехала. Но мне приятно, что ты жалеешь обо мне.
  
  
  
   VI. Любо, братцы, жить!
  
   Подруга, приютившая казачку по приезде, и видевшая Маркина всего однажды, неожиданно позвонила на его служебный телефон -- нужна настоящая мужская помощь, а именно, рубить дрова.
   -- Откуда номер узнала?
   -- Неважно.
   Смотрела с тяжёлым любопытством и каким-то ожиданием. Дрова он наколол, от чая отказался, на просьбу поправить перекосившуюся гардину предложил обратиться к более опытному человеку.
   Не понравился прозрачный намёк -- не все такие недотроги, как хотят казаться. Она сделала казачке доброе дело, но была ему неприятна. Он считал, что перед ней в долгу, а лучше бы дать денег, и пусть наймёт человека. Казачка всё равно заплатила за проживание. Что же он ещё должен.
  
  
   Странное дело -- после отъезда казачки на телецентре всё всколыхнулось. Их видели вдвоём -- в микрорайоне живут глазастые и смышлёные люди. Тайное стало явным и всеобщим.
  
   Ни с того ни с сего старшая подруга казачки звукорежиссёр Сазонова пригласила Маркина в свой кабинет и показала письмо. Глаза сразу выхватили из текста фразу: "Это прекрасный рыцарь с неказистой внешностью..." Он узнал почерк -- письмо из Ростова. Она делилась тем, что её наполняло.
   -- Письмо адресовано вам. Я читать его не буду.
   Провожаемый удивлённым взглядом он вышел.
  
   Он понимал -- эта строка редкая, необычная похвала. Но "неказистый" почему-то царапнуло. Лучше бы она писала проще -- он славный или он ангел! Впрочем, ещё девчонки в школе говорили -- некрасивый, но симпатичный и обаятельный.
   Ни о ком другом так не писала казачка, но гордости не было. Она, оказывается, всё видит и принимает его, таким как есть. Ерунда, лишь бы принимала. И этой сороке она поверяет сердечные тайны.
  
   Сазонова не то, чтобы трепала языком, поделилась, надо полагать, с приятельницей, редакторшей отдела новостей.
   -- Только больше никому. Ты же понимаешь -- это глубоко личное...
   И пошло-поехало -- он слышал шушуканья за спиной, замечал любопытствующие взгляды.
   Это его не трогало. Он не писал ей -- помалкивай об... Это означало бы лишить её старых связей и возможности выражать свои чувства, о которых она не хотела или не могла говорить ему. Он не писал ей о пересудах. Пусть не знает.
  
   -- Лихорадка злословия, -- глядя куда-то мимо Маркина, говорил режиссёр Чумак, отец-одиночка двух малышей, за частую нетрезвость из сострадания к детворе не уволенный, а задвинутый в детскую редакцию как наименее ответственную. -- Ну, я-то шибздик, она на меня никакого внимания. Но остальным-то что?
  
   -- Ты молодой, -- осторожно обронил старший коллега, -- уши едва примялись, а на моей памяти на телецентре сменились четыре директора, и женщине-ягодке надо было всем угодить.
   И это его не волновало. Она имела право и могла позволить себе выбирать директора.
  
   Болтали в коридоре на перекуре две сотрудницы фонотеки, будто между собой, но ему, проходящему, в спину.
   -- Принимала на дому. Слаба на передок. Боже, с кем она спуталась!
   -- Действительно, какой стыд! Да я бы в жизни...
   Маркин повернулся.
   -- Я бы не стал такое говорить за глаза. Она не виновата. На неё нашло помутнение. Это я её соблазнил.
   Они стушевались и юркнули назад в фонотеку.
  
   Неопределённо-выжидательно улыбалась Амалия:
   -- А у нас на телецентре завтра дискотека; там будет столько хороших девочек...
   -- Спасибо, я подумаю.
   -- Раньше надо было думать, когда не ту бурёнку пользовал!
   -- А мне бурёнка нравится... -- непроизвольно напрягся Маркин и осёкся: завтра эта фраза будет известна всему телецентру.
  
   -- Молодец! -- ободряюще хлопнул по плечу старик Панин, инженер по технике безопасности. -- Такая женщина... Если уж она решила... Завидую.
   Маркин едва было не ощетинился, но остановился и посмотрел Панину в лицо.
   -- А вы её хорошо знаете?
   -- Конечно, мы с ней в телецентровской волейбольной команде играли. Я как связующий и тренер. Тогдашний директор телецентра неплохо подавал. Чудная, честная, звонкая была девчонка, да такой и осталась. А у меня в то время уже внук появился...
  
   Маркин интересовался возможностью перехода в лабораторию телецентра -- хотел уйти от аппаратных, где казачка работала. Они казались опустевшими. Медлительный завлабораторией пожевал губами:
   -- А у тебя с (он назвал её фамилию) всё серьёзно?
   Маркин повернулся и ушёл. Лаборатория для него закончилась. На кой ляд вообще было таиться? Что, грязными руками трогали бы? Да наплевать.
   За стенами технического корпуса надсадно громыхала затяжная гроза.
  
   Ростовчанин, поменявшийся с казачкой на Кишинёв, скоропостижно скончался -- Маркин видел сообщение в "Вечерке" в траурной рамке. Он не писал ей об этом. Зачем. Но передал кто-то из ближнего круга.
  
   -- Подождите, Маркин, -- окликнул его в коридоре парторг телецентра Урсу. Маркин удивился вниманию партии: из комсомола он уже пару недель как выбыл по возрасту, а в передовой отряд всё равно не возьмут. -- В связи с сигналами с мест я обязан предупредить вас как работника идеологического фронта о необходимости соответствия моральному облику строителя коммунизма.
   Из Маркина выплеснуло отчаяние.
   -- А я не женат. А она общественник и ударник коммунистического труда. И уехала. Навсегда. Что ещё?
   -- Ну, -- замялся партком, -- я к тому, чтобы разврата не было...
   -- Не будет, -- пообещал Маркин, чуть не плача, и пошёл к себе.
   Он не соврал -- казачка работала в профкоме, а её трудовую книжку заполняли благодарности и поощрения, и при переводе на Ростовский телецентр у неё не было никаких проблем. Скоро он будет стоять перед товарищеским судом -- к разврату отношения не имею.
   Они стали притчей во языцех. Их связывало что-то понятное только им самим.
  
  
   -- Что-то случилось, сынок?
   -- Не случилось. Просто сплетни на работе.
   -- Ничего не отрицай, ничего не подтверждай, -- сказала мать, -- люди утомятся.
  
   -- Сплетни? А ты представь себе, что временно работаешь в дурдоме, -- сказал отец. -- Легче станет. Наши старшекурсники в выходные собираются на турбазу в Вадул-луй-Водэ. Я еду от электрофизического факультета классной дамой. Поехали, Лёня, развеешься, поплаваешь.
   -- Спасибо, папа, но в субботу работаю, отгулы нужны. С твоим сердцем не ходи по жаре. Пора тебе перепоручать такие дела кому-нибудь помоложе.
   -- Ты слишком повзрослел; студенчество это сама вечная молодость. Буду работать в политехе, сколько смогу.
  
  
   Мать сдавала. Её, которую могли поднять ночью при любом серьёзном недомогании, не говоря уж о родах, знала вся округа. Будучи на пенсии, несмотря на возражения Маркина, она пыталась подрабатывать на дому у пациентов: уколы, перевязки, массаж... Желающие были, но сил не хватало.
   По зарплатной ведомости батальона -- мать числилась вольнонаёмной -- Министерство Обороны подтвердило ей участие в боевых действиях. Это открывало ей доступ к льготам для ветеранов войны. Но для матери чувствительным был моральный аспект.
   -- Знаем, как ты воевала, -- заявили ей в очереди, -- вы все воевали в Ташкенте.
   И теперь мать держала в руках документ -- она сражалась за Родину.
  
   Мать не любила военные книги и фильмы, ей хотелось забыть о войне. Иногда Маркину казалось, что она испытала и пережила больше него. Она теряла товарищей. Она видела, как раненых спасает присланный по ленд-лизу американский пенициллин.
   Она стояла с батальоном в боевом охранении ДнепроГЭСа. На плотине возились сапёры. Она спросила седого майора:
   -- Неужели такой красавец взорвут?
   -- Мы взорвём, дочка, мы и восстановим!
  
   Тётки Маркина по-разному вспоминали о знакомстве матери с будущим мужем-офицером:
   ...Он ехал на гнедом коне, а мать шла по тротуару...
   ...Он пришёл в поликлинику, где мать работала медсестрой, проводить политинформацию, и спросил, кто эта девушка-смуглянка...
   -- Вот уже и легенды пошли, -- посмеивалась мать. Нет, Андрей пришёл на вечер медработников, посвящённый Первому мая, и пригласил её на танец, а семнадцатилетняя мать ответила, что с русскими она не танцует. Красная армия пришла в Бессарабию за несколько месяцев до этого. Тогда он заявился с вином и конфетами к ней домой.
   -- Папаша, можно к вам?
   Дед, отец матери, при румынах держал станционный ресторан. После национализации новая власть назначила его директором этого же ресторана. Хлебосольный дед кивнул бабушке -- накрывай! Весь вечер мужчины выпивали вдвоём, а потом и легли спать валетом на одной кровати.
   Утром дед заявил матери -- всё, ты выходишь замуж.
   Андрей их и спас -- он вывез её сестёр и родителей на полуторке, когда немцы уже входили в город. Дед-ресторатор, будучи дезинфектором в Трудармии, скончался от сыпного тифа, а бабушка от истощения.
  
  
  
   VII. Приеду
  
   Маркин подписывал отпуск у Медведева.
   -- В Ростов летишь? -- жёстко спросил Медведев.
   -- Да, -- с вызовом ответил он, глядя прямо в лоб.
   -- Обидишь её, сожру с потрохами.
   Маркин хотел сдержаться, но не смог:
   -- Не твоё дело.
   Тут они были на равных.
   Сгрёб бумагу со стола и понёс в отдел кадров. Выходя в коридор, оглянулся. Медведев всё также напряжённо смотрел ему в спину. И этот за неё переживает, воздыхатель. Ну, кто здесь ещё хочет комиссарского тела?
  
  
   Перед началом учебного года казачка с дочерью отдыхала в Сочи. Белокожий Маркин солнца не выносил, и приурочил свой приезд к субботе после первой недели сентября.
   Телефона у казачки из-за переезда ещё не было. Обещались ставить через год. А Маркину с матерью лет через пять -- всё-таки старое предместье на отшибе.
   Он послал почтовую открытку о своём приезде.
  
   В поезде Адлер -- Ростов-на-Дону познакомился с казачкой молодой парень, наладчик холодильного оборудования из Красноярска. Доехал домой. Взял отпуск за свой счёт и поехал обратно. Ни адреса, ни фамилии он не знал, но помнил, что работает она на Ростовском телецентре. Ждал у выхода целый день. Она вышла двадцать минут двенадцатого, а он стоит с чемоданчиком -- вот, приехал навсегда.
   Пришлось взять его с собой -- не оставлять же человека ночью в незнакомом городе. Ночевал он на узкой девичьей кровати в детской. Дочка спала с казачкой. А часов в десять утра прямо с самолёта заявился Маркин. Сразу понял -- этот приехал свататься или как получится.
  
   Маркин протянул ему руку.
   -- Леонид.
   -- Алексей.
  
   Мягкий морской загар делал её похожей на испанку. Он видел -- казачка испытывает неловкость. И причина этому неожиданно-пикантная встреча двух конкурентов. Даже малая хлопала глазами. Казачка не отправила её в школу, видимо, не хотела оставаться с гостем наедине. Идя в туалет, он прекрасно знал, что будет сказано за его спиной.
   -- Кто тебе Леонид?
   -- Друг.
   Все точки расставлены, формальности соблюдены. Анекдот продолжался -- в полдень выходили из дома, и в почтовом ящике обнаружили открытку Маркина. Он её обогнал...
  
   Кажется, по рассказам тёток Маркина, у юной его матери тоже был эпизод "два кавалера". Вторым значился много её старше врач из поликлиники, с которым она по сёлам проводила вакцинацию от холеры. Тот всем сотрудникам намекал на свой почти статус её жениха, обручение, договорённость с родителями. Возможно, это была ей подсказка или же просто хотел чувствовать себя моложе и востребованней.
   Андрей пришёл к нему на работу в отсутствие матери:
   -- Мы говорим о дорогом нам человеке. Я её не заставляю. Как она решит, так и будет. Найдёт кого-нибудь другого -- её дело. Но распускать слухи об обручении не советую.
   А до войны оставалось всего ничего...
  
   Всей компанией -- два соперника, казачка и малая -- гуляли по солнечному, оживлённому Парку Революции. Ели мороженое, катались на аттракционах. Уже начинала отдавать желтизной листва. Алексей купил в киоске открытки с видами Ростова, какие-то сувениры. Собрался на вокзал. На прощанье пожал всем руки.
   -- Ну, извини, Леонид.
   -- Ничего, -- сочувственно улыбнулся Маркин. -- Бывай.
   Его эта ситуация забавляла. Он проходил вне конкурса.
  
   Ты, Лёша, молодчина, так и надо. Вокруг этой женщины должны вращаться мужчины, пока его нет. Тешить, дарить внимание, набрасывать на плечи пиджак. Жаловать, согревать, прочищать. Эта женщина -- его добро, его богатство. И ей должно быть хорошо.
  
   Оставшись с нею вдвоём, он похлопал её по попе.
   -- Мне было неприятно видеть его на своей территории.
   Она смущённо улыбалась.
   -- Извини, я подумать не могла, что простой разговор в поезде к этому приведёт.
   Ночью она заглаживала вину.
  
  
   Он сидел, соскучившись, у её ног на полу. Рассказывала -- возвращалась с вечерней смены в разболтанном, длинном, почти пустом автобусе. На очередной остановке трое парней сорвались с сидений, двое схватили её за руки и стали вытаскивать из салона, а третий удерживал дверь. Она закричала и рухнула, упираясь коленями в жёсткий ребристый пол, чтобы не дать себя выволочить, и с помощью других пассажиров отбилась...
   Парни дали ходу. Домой пришла с окровавленными коленями и порванными колготками.
  
   Он прижимался лицом к её коленям и чувствовал, что сейчас мог бы с жестоким удовлетворением убить.
   -- Чтобы во вторую смену больше не работала.
   -- Не беспокойся, снаряд в одну воронку дважды не падает. Теперь я ношу в сумочке скальпель.
   -- Причём здесь скальпель?
   Она подняла ему голову и заглянула в глаза.
   -- Боишься за меня?
   И он почти шёпотом выдохнул:
   -- Боюсь.
   Она перешла в дневную смену. Он знал, почему они на неё нацелились -- она была яркой и независимой.
  
   Маркин закрывал квартиру. На лестнице их не могла не встретить старшая по подъезду, охочая до солидных людей Баба Вера.
   -- Здравствуйте, деточка. У вас гость?
   -- Да.
   -- Какой приличный мужчина. Начальник, верно?
   -- Хуже -- директор.
   -- Ой, неужели?
   Маркин спустился и взял казачку под руку:
   -- Здравствуйте. Моя жена вас неправильно информировала. Я инженер.
   -- Но -- главный инженер?
   Он моментально согласился:
   -- Да, главный.
   -- А почему вы с вашей женой не живёте?
   -- У меня правительственное задание на Дальнем Востоке.
   -- А-а, ну тогда конечно...
  
   В самом деле, почему.
   В театре имени Горького смотрели втроём пьесу Виктора Лаврентьева "Чти отца своего". В антракте малая расшалилась и каталась по перилам лестницы.
   -- Чья это девочка? -- закричала гардеробщица.
   -- Моя, -- подошёл Маркин.
   -- Следите, папаша, за вашими детьми.
   Он взял её за локоток и повёл к матери.
   -- Не трогай меня, -- уперлась она, выдёргивая руку, -- ты мне не папа.
   -- Конечно, я тебе не папа, но это не значит, что ты мне совсем чужая.
   Это её удивило и озадачило.
  
  
   Чти отца своего и мать свою.
   Он мог представить себе сцену смотрин за длинным столом. Во главе стола он, правнук Кишинёвского раввина, пострадавшего в погроме, и она, правнучка хуторского кузнеца-казака, вышедшего на подворье за мешком картошки и больше не вернувшегося. С её стороны -- мать нормировщица цеха, отец бригадир-бетонщик, автомеханики, шахтёры, зубные техники, председатели колхозов, таксисты, повара, начальники ЖЭКов...
   С его стороны -- мать фельдшер, отец доцент в политехе, токари, парикмахеры, врачи, столяры, инженеры, фотографы, портные...
   А потом его отец и её старший брат бьют по рукам -- согласны, отныне мы сваты. Все поздравляют друг друга и обнимаются.
  
  
   Выпроводив своих девчонок в школу и на работу, Маркин бегал, из интереса выбирая для пробежки всё новые места.
   -- Доброе утро, тётя Вера! Как дела? Вы сегодня прекрасно выглядите.
   К Маркину Баба Вера благоволила:
   -- Ой, Лёнечка, заходите, у меня сегодня пирожки с картошкой.
   -- Спасибо, тётя Вера, я недавно из-за стола... Ну, если вы так настаиваете, возьму пару штук для дочки.
   -- Если вам, Лёнечка, надо носки заштопать, так я завсегда. Сейчас никто не умеет...
   Пирожки он выбрасывал -- она держала кошек, и кошачий дух пропитал всё вокруг.
  
   Казачка определила его в детскую комнату, чтобы уединяться с ним по ночам, а потом уходила к дочери на раскладной диван.
   -- Знаю я, чем вы там занимаетесь, -- заявила малая поутру. Казачка смеялась.
   -- Да, занимаемся, -- спокойно ответил он, -- потому что мама очень близкий мне человек.
   Это её снова озадачило.
  
   -- Народ протестует, -- высказался Маркин наедине с казачкой, -- не надо покушаться на её девичьи покои. Будем спать вместе.
   -- А если ей в туалет пройти?
   -- А как живут тысячи людей?
   Наконец-то они лежали на чём-то широком.
  
  
  
   VIII. Твои глаза
  
   Девочка спала крепко. Он тоже спал, как проваливался -- отходил от кишинёвского напряжения. Если просыпался до казачки -- смотрел на её лицо, преодолевая желание погладить.
   Как-то захотелось спеть ей колыбельную. Слух у него был, но колыбельной не знал. Спел тогда вполголоса одну из любимых песен отца -- "Прощайте, скалистые горы". Она улыбалась, смотрела большими глазами.
   -- Нежданная радость -- ты ещё и поёшь. И голос приятный.
   -- Ты меня не знаешь. Я ещё и овсянку варю.
   -- А твоя мама тоже поёт?
   -- Раньше пела. И в хоре Дворца культуры солировала. В музучилище её не приняли из-за фронтовой контузии -- она на одно ухо недостаточно хорошо слышит.
   Он вырезал казачке яблоко звёздочкой -- несложный фокус, отец давно научил. Вторая звёздочка, конечно, досталась малой.
   -- Вы у меня две звёздочки.
  
  
   Мне приятно, если свежая рубашка на утро будет поглажена тобой. Тогда, мне кажется, я чувствую твои ладони на своих плечах.
  
   С подарками для казачки Маркин затруднялся -- она была лучше любых подарков. C женщинами для совета покупать не получалось. Они догадывались, что выбирают для кого-то, с кем они не выдерживают сравнения.
   Привёз колечко с изумрудом и бриллиантами. Размер знал -- многажды целовал её пальцы, прикладывал свою ладонь к её ладошке. Её пальцы были длиннее.
  
   Маркин купил казачке на вещевом рынке вишнёвое вечернее платье из тонкого джерси с летящими рукавами из шифона. С её статью ей всё шло. Для себя старался -- знал, что сам будет это платье с неё снимать. Нравилось смотреть, как она примеряет обновы. Нравилось покупать ей нарядные туфли и кружевное бельё.
   -- Да бог с ним, носи каблуки.
   -- Не могу. Среди людей живём.
   -- Ерунда, в постели все одного роста.
   -- Но они об этом не знают.
   Ей шло красное, чёрное, белое, браслеты, серьги...
  
  
   Достаточно, а то разоришься.
   Не считай мои деньги -- собьёшься.
   Маркин хорошо подрабатывал переводами справочной и пользовательской документации через торгово-промышленную палату благодаря однокласснице.
   -- У тебя, Маркин, есть стиль и нюх на перевод.
  
   Пригодились, всё-таки, английская спецшкола (настояли когда-то родители) и добротная институтская подготовка. Вследствие перестройки возросли контакты с заграницей, палата перешла на хозрасчёт и самофинансирование. Маркин съездил в Одессу на толкучку и купил подержанный компьютер "Atari", чтобы быстро набирать и править текст. На кафедре отца по вечерам не наработаешься. Освоил печать в слепую, время-не-ждёт.
   Одноклассница отбирала ему самое выгодное, доплачивала за сложность и срочность. На себя она оформляла редактуру его текстов, которую никогда не делала. К тому же он с ней делился. Всё равно ей спасибо. Ей с её женской командой тоже деньги нужны -- дочка, мать, бабка и даже прабабка. И супруг не пришей рукав...
  
   Разорюсь -- заработаю. Одаривать малую было легче: цепочка, выправила математику, как договаривались -- подарил наручные женские часы с будильником, специально для школы. Ввёл правило -- малой ежемесячно карманные деньги независимо от учёбы. Это твоё, делаешь, что хочешь. Привёз стильный школьный рюкзак Made in France -- турецкий контрафакт; настоящих в Кишинёве не было.
  
  
   Он смотрел с интересом и восхищением, как казачка одновременно готовит, прибирает, слушает новости, гладит школьную форму дочери и обсуждает с ней планы на зимние каникулы. В компьютерной технике это называется многозадачность. Ему такое казалось недостижимым.
   Он привык делать за один раз только что-то одно. Перечинил в доме всё, что можно -- от утюга до стула. Строчил на привезённом "Atari" очередной заказ. Он видел недостатки ручной работы -- нужен не тупой машинный перевод, а помогающая, управляемая переводчиком мощная языковая база данных. Записался в читальный зал областной научной библиотеки ради справочной литературы, почитывал про компьютеры.
  
   Делал с малой уроки.
   -- Можешь теперь погулять или сходи к подружке. А после музыкалки я тебя встречаю.
   Дочка с мамой выбрали как основной предмет флейту -- за размер и относительную лёгкость обучения. Малая оказалась душевным человечком -- подкармливала уличных псов; одна дворняга бежала за ней до школы. Мать промокнет до нитки под дождём -- бросается на помощь с ножными ванночками и укутывает бабушкиной шалью. Казачка малую обожала.
   -- Зачем ты с мамой вместе в душ ходишь? Вам же тесно.
   Всё ты видишь, ясноглазая.
   -- Так быстрее, чем по одному. Мы не стесняемся друг друга.
   -- Если тебе с мамой надо, -- заявила, подумав, малая, -- то ты мне скажешь, я пойду ещё погуляю.
   -- Нет, спасибо, -- улыбнулся Маркин, -- мы справимся.
  
   Мальчик из старшего класса проводил её домой, да ещё и рюкзак нёс. Видно и в школе такое не проходит незамеченным.
   Пришла она из школы расстроенной, швырнула рюкзак на диван:
   -- Машка говорит, у меня ноги кривые...
   -- А ну-ка стань. Нет, не замечаю. Вот у меня кривые.
   И нарочно чуть присел и слегка вывернул колени в сторону.
   -- Нет, ты притворяешься.
   -- Ничего я не притворяюсь. У всех мужчин ноги кривые. Я тоже в школе переживал. А мне твои ноги нравятся.
   -- Правда?
   -- Правда. Машка завидует. Мальчик-то не её провожал, а тебя. Значит, всё в порядке. И, вообще, ты замечательная. Я рад, что ты у мамы есть. На неделе пойдём фотографироваться -- посмотришь на себя. Иди, позанимайся музыкой, пока пельмени сварятся.
   Флейта пела из детской -- "Родина слышит, Родина знает..." Ножки у малой были нормальные. В том же самом сочинском поезде цыганка нагадала девочке раннее счастливое замужество и двоих детей. Подрастала новая черноглазая казачка.
  
  
   В подземном переходе на Ворошиловском проспекте он видел мозаичное панно -- Григорий Мелехов на рыбалке. Ах, да, Мелехов звал Аксинью с собой на рыбалку, а она не пошла, чуяла, к чему дело клонится.
   Маркин привёз с Центрального рынка розы на день рождения казачки. Кажется, Григорий Аксинье роз не дарил, а что он там дарил? Не помню...
  
   Ему начинал нравиться тёплый просторный город. На Большой Садовой они с казачкой зашли к часовому мастеру -- у Маркина остановились часы. Молодой парень продул механизм резиновой грушей, подкрутил и вставил в корпус.
   -- Сколько с нас?
   Видимо, было что-то в их лицах. Он посмотрел, усмехнулся и сказал:
   -- С вас -- ничего!
  
   В сиреневой дымке угасала заря. В кинотеатре "Буревестник" смотрели уже виденный не раз фильм "Вокзал на двоих", но впервые -- вдвоём. Прислушивались к себе.
   Гуляли по бесконечной ночной набережной. Над водой звенела тишина. Призывно светил Млечный Путь. Летела к земле Полярная звезда.
  
   Казачка водила его к своим -- к старшей сестре с ликом богоматери, шестилеткой пережившей оккупацию Ростова, и к младшему брату, любимцу семьи, цеховику-обувщику, а ныне кооператору. Один из своих альбомов с марками Маркин подарил его старшему сыну. У мальчика было такое лицо, будто папа купил ему автомобиль. Младшему досталась игрушка.
  
   Родня праздновала дружно, но в каждой семье ощущались какие-то свои нелады. Пили только водку, но никто не доходил до грани. Никто не лез в душу -- друг из Кишинёва приехал? Ну, друг, так друг.
   Подумалось -- наверное, эта вольная и сильная женщина не раскрывает перед родней его происхождение. Вот тебе и решительность, и смелый нрав. Видать, плетью обуха не перешибёшь. Интересно, что скажет станица? Хотя без разницы. Или её сестра скажет -- ты хороший, но ты другой...
  
   Не сомневался -- к нему присматриваются. Участвовал в беседе, рассказывал анекдоты, имел успех. Тоже пил водку, хотя предпочёл бы немного красного вина. Водку впервые попробовал на семейном торжестве лет в тринадцать. Не понравилось -- горькая. Спирт на школьном выпускном. Принесли втихаря, разливали на компанию, а он настолько боялся, что залил всё водой, и даже ничего не почувствовал.
   Бутылку водки -- свой рекорд -- выпил в двадцать лет на вечеринке после выездного комсомольского семинара. Обхаживал и добивался комсомольского секретаря института Алёну. Из-за близости комсомольской богини алкоголь плохо брал его, скорее, подстёгивал. Целовалась она умело и вкусно, а потом в институте делала вид, что его не узнает, видимо, давая понять -- всё, что по пьянке, не в счёт. Остались пустота и неприятный тяжёлый осадок. И Маркин, как говорится, прикрыл лавочку. Хмельное -- это не его.
  
   Маркин пил за компанию. Первые три рюмки вместе, потом периодически пропускал. Осуждают или нет -- безразлично. Рука подруги лежала в его руке. Рядом с нею не хотелось напиваться. Это отделяло бы его от неё. Не хотелось наедаться досыта, курить, отвлекаться. Она была ему другом, сестрой, наложницей, женой, едой, питьём, алкоголем, наркотиком... Она была всем.
  
   Казачка подарила ему объёмистый, редкий и с превосходной печатью венгерский альбом "Женщина в мировом изобразительном искусстве", присланный бывшей Сашкиной библиотекаршей. Светились прелестные, большей частью обнажённые женщины, написанные очарованными ими мастерами живописи.
   Спасибо, необычно, трогательно. Роскошное издание. Какие удивительные, проникновенные лица. Если бы я был художником...
  
   Перед отъездом он ходил к жене старшего брата пломбировать зуб -- зубная боль отдавала в висок. Левых пациентов та принимала на дому, а брат развлекал беседой. Ругая Горбачёва, он как-то невпопад обронил:
   -- Ты не думай, что раз она одна... Она чувствует мужика. И к тому же мозг не выносит.
   Маркин уловил оттенок горечи -- брат сравнивал двух женщин.
   -- Я знаю.
   -- А ты какой нации будешь?
   -- Я буду еврейской нации.
   -- Ничего, тоже человек.
  
  
   Сашка засветился уже директором издательства на радиостанции "Маяк":
   -- Мне довелось по службе посетить наши бывшие братские республики. С течением времени всё заметнее, кто кого кормил. Я видел всю эту дружбу народов. Они, как пауки в банке, ненавидят друг друга, и все вместе русских. Эксперимент с равенством и братством завершился...
  
   И он требовал -- закрыть границы, не пускать никого, рабочие места только для россиян, а эти пускай друг другу глотки рвут...
   Новая жена Сашки была журналисткой и поэтессой из Гатчины. Он присылал Маркину её лирические стихи. Показалось даже, что пишет она лучше мужа. Сашка дописал постскриптум: "В воздухе пахнет националистической контрреволюцией, валил бы ты из Молдавии. Привет красному донскому казачеству!"
   Из-за небольшого размера и своеобразия запомнилось четверостишие - стилизация.
  
   Стрелец, влекомый к Венере
  
   Хрупкое таинство полнит его мирозданье.
   Вечность течёт на его, на песочных часах.
   Тусклое солнце горит на исколотых латах
   Быстро летящего к цели шального Стрельца.
  
  
  
   IX. Каким ты был
  
   Кишинёв пребывал слякотным, холодным и рано темнеющим. У бывшего дома казачки прокладывали трубы -- газифицировали. На работе коллега крутил Ким Уайлд "You Keep Me Hangin' On". Бесстрастно бил барабан под глубокий зовущий голос.
   Вечера и выходные допоздна проходили в напряжённой гонке за клавиатурой -- помимо переводов он готовил для Сашкиного издательства на примере бестселлера "Телевидение?.. Это очень просто!" начатую ещё в Ростове книгу "Компьютер для тебя". Идея принадлежала Маркину.
   -- Годится, -- написал Сашка, -- мы не изобретаем компьютер, но донесём его до каждого. Если будут продажи, запустим книжную серию этого направления; за тобой предложения, подумай над вариантами. Аванс и договор вышлю.
  
   Он рассчитывал завершить всё к последней неделе декабря. Новый год встречать в Ростове. Билет взял заранее, знал, что перед праздниками билеты во все стороны будут распроданы. Из самолёта он увидит летящую навстречу зарю. А дальше -- вместе. Ну, ещё наезжать в Кишинёв проведывать мать.
  
   В республике шли кадровые перестановки.
   -- Я вам перевод в Ростов не подпишу, -- заявил Маркину новый директор телецентра Жосан, сменивший Лаврова. -- Почему? Знаете, как пишут в газетах -- от комментариев отказался. Так и считайте...
   Прямому взгляду казачки даже этот не отказал бы. Ничего, обойдёмся без перевода. Ростовский телецентр -- он справлялся -- мог взять его должностью пониже. И одноклассницы из торговопромышленной палаты там не будет. Ладно, деньги как-нибудь заработаем; люди идут в кооперативы. В паспортном столе пояснили -- пока всё по старому: заполняете листок убытия...
  
   Нельзя было оставить мать. Обменивать квартиру? Лишить её родственников и дорогих могил? Надо спросить. Пусть мама выскажется.
   -- Тебе будет хорошо с твоей подругой. Никуда я не поеду, сынок. Здесь прошла моя жизнь. Это мой город.
   -- Мама, ты сможешь сама о себе позаботиться?
   Мать задыхалась, перебирала старые фотографии.
   За удержание переправы через Северский Донец весь её батальон был награждён медалями "За отвагу", которые по военному времени никто не получил. Маркин говорил матери -- напиши в Министерство Обороны, пусть пришлют награду. Мать отвечала -- неудобно выпрашивать, не я же стреляла, напишу, может, когда-нибудь.
   Так и не написала.
  
   Он зашёл к отцу и сообщил о себе и казачке.
   -- Я ждал, что ты придёшь. Однако мама моей помощи не примет. И дело не только в этом. Бывает, чувства проходят. -- Отец помолчал. -- Но это твоя жизнь, Лёня. Тебе решать.
   Жена отца была десятью годами его моложе.
   Пока мать сопровождала маршевые эшелоны, отец, как не достигший призывного возраста, копал котлован на химкомбинате в Саратове. Потом отца обучили на пулемётчика -- две пули на каждый метр сектора обстрела! -- но ни одного немца, как ни хотел, не успел убить, и закончил войну во взятом другими Кёнигсберге.
  
  
   Он написал заявление на увольнение.
   Медведев, не поднимая головы, черкнул на листе -- возражаю! Потом посмотрел исподлобья поверх очков.
   -- У Жосана был?
   -- Был.
   -- Работу себе нашёл?
   -- Почти.
   -- Не торопись, а то застрянешь ни здесь, ни там. У тебя, конечно, и прописки ещё нет. Возьми с января дней десять без содержания. Уладишь дела, определишься -- договорюсь с кадрами. Отпустим в любой момент.
   Маркин понимал -- Медведев заботится не о нём... Подумал и согласился:
   -- Спасибо.
  
  
   Городской клуб туристов звал на ёлку в заснеженные Карпаты.
   Маркин писал о желании скоро прикоснуться, казачка ответила -- а мне уже ничего не хочется.
   Он потрясённо догадался -- у неё полностью прекратились месячные, загадка которых его умиляла, потому что она была женщиной. Она перестала ею быть.
  
   Небеса оказались жестокими к ней и к нему. Ей шёл сорок третий год. А она писала невозможное -- женись и приезжай с женой в гости, мы будем рады вас видеть; когда-нибудь я приеду в Кишинёв и пройдусь по знакомым нам местам...
   Он понял недосказанное -- я могу отдать тебе всю нежность, но этого недостаточно; тебе стоит позаботиться о себе.
   Она хотела ему счастья.
  
   Он чуть не выл -- идиот! Он тут беспечно валандался, когда утекали его мгновения, не думая, что это рано или поздно случится. А надо жить с женщиной, которая по сердцу; хоть час да наш. Обнять её, и будь что будет. Лишь бы целовать давала, да куда она денется. И так поженимся. Что-нибудь придумаем. Надо ехать и оставаться.
   Дал телеграмму -- приеду! Казачка не отозвалась.
  
  
   Внезапно слегла мать и больше не вставала. Прогноз был плохой. Операция ничего бы не дала. Требовались уход и дорогие лекарства.
   Он сообщил о болезни матери. Ростов молчал. По вызову на телефонные переговоры она не явилась. Он позвонил от деда Ромы по межгороду старшему её брату.
   -- ...Нет, она здорова, разве что не в настроении. ...Извини, передавать ничего не буду. В ваши дела я не суюсь и не участвую. Разбирайтесь сами.
   Он звонил её сестре.
   -- Приезжать не надо, Лёня. Она против. И не пиши. Ей и так трудно.
   Телефон младшего брата он не помнил.
   Их телефонные номера, показалось, чуть ли не моментально стали недоступными; наверное, сменились. Станица заняла круговую оборону. И руководила этой обороной правнучка кузнеца, сейчас, в темноте, глотающая слёзы на подушке. На этой подушке они лежали вдвоём.
  
   Он писал и на дом, и на телецентр с указанием фамилии и должности. Служебного телефона с выходом в город у неё не было. Вежливое письмо на бланке Ростовского телецентра попросило впредь частную корреспонденцию не присылать. Она касалась его листков, она его слышала. Уже два телецентра знали об их отношениях.
  
   Казачка молчала. Она работала, готовила еду дочери и давала ему время.
   Мать кричала от боли. Не выносила дневной свет. В его сознании стали путаться дни и ночи.
   Он оставался один, без казачки и без матери.
  
   Мать чувствовала его ношу.
   -- Это жизнь. Ты не виноват. Поплачь, сынок, мужчины тоже плачут.
   А он не мог. Он спрашивал кого-то рядом -- за что?
   Ангел Маркина невидяще глядел на низкое бесснежное небо.
  
   Участковый терапевт, сослуживец матери, принёс болеутоляющее. Маркин прочёл аннотацию и посмотрел на врача:
   -- От него возникает зависимость...
   -- Да, зависимость возникает. Но сейчас главное облегчить страдания. Стать наркоманкой ваша мать уже не успеет.
  
  
   Сашка прислал сигнальный экземпляр книги -- отзывы хорошие, ждём продолжения! -- и новый телефонный справочник по Ростову. Ни казачка, ни её родные в нём не значились.
  
   Виделось в коротком ускользающем сне -- он приезжает в утренний, малолюдный Ростов в командировку, а из подземного перехода навстречу поднимается она в вишнёвом платье с летящими рукавами.
   От отчаяния он сблизился с присланной отцом, когда он уже валился с ног, молодой аккуратной сиделкой. По необходимости подменяя друг друга по уходу за матерью, они много времени проводили вместе, спали в одной комнате, и как-то само собой... А может, он искал в ней казачку.
   Сиделка залетела с первого раза. Из-за казачки он отвык предохраняться. Но и потом от близости она не отказывалась -- не уходи, уже всё равно...
   Мать догадывалась:
   -- Ребёнок это подарок. Она хорошая девушка. Не оставляй её. Не забудьте проверить предлежание плода.
  
   Три женщины пытались ему помочь.
  
  
   С беременностью почти сразу что-то пошло не так. Медики сошлись во мнении на аутоиммунной атаке, настаивали на аборте, иначе -- гибель и плода, и матери. Теперь он отвечал за всех. Время поджимало.
   Однокашник профессора Пинского по университету, женатый на англичанке, писал из Кембриджа, ссылаясь на агентство "Reuters" -- Германия начинает принимать еврейских эмигрантов из СССР. Народный Фронт от намёков -- мы никого не звали и никого не держим, перешёл к прямым угрозам -- русских за Днестр, евреев в Днестр! В Тирасполе собирали рабочие дружины.
   Отец был против отъезда в Германию.
   -- Не все грехи можно искупить. Я хорошо помню бомбёжки, горящий поезд с людьми и убитых детей. А наши родственники, расстрелянные на окраине?
   -- Прости, папа, мне необходимо уезжать: там медицина другая -- нам помогут.
   Он женился, чтобы вывезти в Германию и спасти своего ребёнка и роженицу. Была крохотная надежда -- там помогут и матери. Разрешение на въезд пришло скоро, но матери оно уже не понадобилось.
  
   -- Рома звонил коллеге по международной конференции, врачу берлинской клиники Шаритэ?. Если вы там появитесь, он сделает всё, что возможно... Счастливо, Лёня. Давай о себе знать.
   -- Не переживай, папа, мы ещё увидимся.
   Так и не свиделись.
  
  
   Где бы я ни был...
   Уезжая, он сжёг её письма, чтобы никто на свете не читал строки, обращённые к нему. Потом жалел -- да пусть читали бы. Тепло этих писем могло наполнить и согреть вселенную.
   "Я твоя каждой клеточкой тела".
   Перед отъездом он отправил откровенное письмо -- ребёнок мой, но для меня ничто не кончилось -- оставшееся без ответа.
   Она освобождала его от себя.
   Если родится девочка, он знал, чьё имя она будет носить.
  
  
   Сашка, уже депутат Ленинградского областного Совета народных депутатов, писал электронной почтой: "Хоть ты теперь и немчура, нашим странам надо ладить... Скоро всё станет ближним зарубежьем. Жизнь продолжается, всему своё время, Ростов Ростовым, а Берлин Берлином. И нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Спасибо за всё, что было..."
  
   Письмо в Ростов летело над холодной равнодушной отчизной.
   Он послал ей официальное гостевое приглашение c оплаченной страховкой и двумя авиабилетами с открытой датой из Ростова через Москву на Берлин. Конверт вернулся с несколькими обратными штемпелями и пометкой -- адресат выбыл. Сашка по своим каналам запросил Ростовский телецентр: ответили -- уехала в Москву по договору с частной рекламной видеокампанией, не оставив координат.
  
   Она прощалась с ним -- (не) забудь меня.
  
   Он искал её в интернете. Бескрайний интернет её не знал. Начиналась новая эра. Люди тронулись с места.
   Он женился дважды. Обе жены были красивыми, понимающими, достойными уважения. Они подарили ему крепыша-сына и двух очаровательных дочерей. Он был им благодарен, но не мог дать того, что мог бы.
   Он оставался на той стороне, на высоком берегу, под Полярной звездой, над тихим Доном, откуда ветер приносит едва различимые слова.
  
   Ну что ты?
   Я твоя каждой клеточкой тела.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"