Он медленно брел по песчаной пустыне и мелкий желтоватый песок подобно воде стекал с черных кожаных сапог. Огненно-яркое солнце нещадно поливало своими лучами песок под ногами, нагревая его до небывалой температуры, так что даже сапоги не могли спасти от нестерпимого жара, исходящего от мелких зеркальных крупинок. Кристально-чистое небо не давало никакой надежды хоть как-то скрыться от палящего жара светила. Небеса были высоки, недостижимо высоки и им не было до него никакого дела, до бредущего и умирающего от жажды существа. Он медленно шел по пустыне, из последних сил переставляя ноги, шаркая по гладкой поверхности песка и, казалось, что это никогда не закончится. Пройдет вечность, а он все так же будет идти вперед, в неизвестно каком направлении, а скудный пейзаж, состоящий из песчаных дюн, будет преследовать его. За какие такие грехи он так наказан? Что он такого совершил, что вынужден брести по песку, словно по раскаленным углям, ежесекундно ощущая на себе всю злобу и ненависть самой пустыни.
Лицо и кожа на руках за все бесконечное время странствований покрылось красными ожогами, которые давали о себе знать при каждом движении мышц. Кое-где его омертвевшая кожа уже начала слезать и ужасно зудела, не давая покоя даже ночью, когда нестерпимый жар сменялся практически смертельным холодом. Сощурившись, он вглядывался в горизонт, в надежде увидеть хоть какой-нибудь оазис в этом мертвом море света, пусть он будет не настоящим, пусть будет всего лишь иллюзией, игрой его измученного жаждой и жарой воображения, но у него хотя бы появится цель. Но раз за разом горизонт оказался пуст, кроме новых дюн и песчаных барханов не было ничего. Это удивляло его, он уже не один день без еды и питья бредет в одном Богам известном направлении, а знаменитые иллюзорные оазисы, полные зеленой растительности, прохладных озер и, что немаловажно тени, не спешили к нему являться.
Несколько раз он подходил к последней черте, когда он больше не мог идти дальше, и просто падал на острые, нагретые солнцем, крупинки песка и много часов лежал без какого-либо движения, в надежде, что скоро эти мучения закончатся. Но это так и не произошло, он дважды подходил вплотную к заветной черте, но почему-то не мог сделать этот последний шаг за грань. Он очень хотел, плакал от того, что не может покончить с этим, но что-то ему не давало это сделать, хотя будь на, то его воля, он закончил свои мучения уже давно. Пролежав так какое-то время, ему ничего не оставалось кроме как встать и идти дальше, в бесконечных поисках неизвестно чего, а на его щеке появлялся новый болезненный ожог.
Он упорно шел вперед, несмотря на изнуряющую жару, на то, что шел он фактически по раскаленным углям, на то, что его вот уже пять дней мучила жажда, а про голод и говорить не стоит. Он вообще забыл, когда он в последний раз принимал пищу. Говоря откровенно, он вообще многого не помнил. Он не помнил ни как попал в эту адскую пустыню, ни того, кто он, кем он был до появления здесь. Вся его жизнь сжалась до однообразного мирка, состоящего из дюн, барханов и океаны песка и одновременно расширилась до бесконечности пустыни.
Его одежда давно уже превратилась в лохмотья, из которых он пробовал соорудить, что-то наподобие тюрбана, но получалось не очень и много драгоценной материи пропало даром, прежде чем у него получилось сделать хоть что-то. На это ушла вся его некогда белая рубаха, на нем остались только местами рваные просторные прямые штаны, да черные кожаные сапоги. Его грудь покрывали многочисленные шрамы, несколько довольно свежих, но уже успевших затянуться, не смотря на обстановку. Грудь очень сильно обгорела, став ярко-красной и отзывалась сильной болью при каждом вздохе, но он её практически не замечал, концентрируя все внимание только на своем внутренним я. Если бы он не делал этого, он бы просто сошел с ума от неменяющегося пейзажа. Он излазил все глубины своего "я" вдоль и поперек в тщетных попытках найти ответы на мучающие его вопросы. Но их там не было, там не было вообще ничего, лишь чистый лист, с какими-то набросками смутных воспоминаний, которые были настолько нереальными, кто казались просто снами. Он отметал их тут же. Или он зря так поступает? Может ему следует присмотреться к ним более внимательно, и он найдет там ответы на мучающие его вопросы? Вполне возможно. А пока он медленно бредет по пустыне, не имея ни имени, ни цели...
2
...Покрытые ожогами ноги продолжали нести измотанное, жаждущее смерти тело, вперед по песчаной глади желтого моря. Он потерял счет дням, что он бредет, пересекая этот поистине безграничный океан, под палящими лучами огненного солнца. Ему уже начало казаться, что он родился в этой пустыне, настолько длительным был его неизвестный поход, суть которого затерялась, погребенная под большим слоем горячего песка его памяти. Жара не давала возможности мыслить ясно и попробовать разобраться в сложившийся ситуации, дабы найти, наконец, выход из этого замкнутого круга. Подобно тому, как каленым железом выжигают рану, так сейчас необычайная духота выжигала все мысли из его тяжелой головы, которая склонившись к земле, мерно раскачивалась в такт шагам из одной стороны в другую. Лишь ночью он мог немного отдохнуть от жары, но она не приносила облегчения и его страдания лишь усиливались. Вслед палящему жару и духоте приходил убийственный холод, от которого на мокрых от пота волосах появлялся иней, а все тело синело. Каждую ночь, он проводил, находясь в позе зародыша, ибо только так он мог попытаться на пару секунд удержать накопленное за день тепло. Холод сковывал, не позволяя пошевелиться, проникал в легкие, при каждом вздохе выжигая их ледяным пламенем, забирая тепло. Смотреть на агатово-черное небо было ещё холоднее, чем ощущать этот холод телом. Пытающие безразличным светом звезды и бледно-голубая луна, казалось, подчистую выбирали все тепло из его души, если таковая у него до сих пор осталась, в чем он уже начинал сомневаться.
Но смерть упорно не желала к нему приходить, даже когда он в первые дни лежал, бредя в лихорадке, на стремительно отдающем свое тепло песке. Помогал лишь сон. Не сразу, но он научился засыпать под стук собственных зубов, который был настолько сильным, что кажется ещё чуть и они начали бы ломаться друг о друга, а все тело била дрожь, доходящая до судорог. Но и сон не приносил ему долгожданных покоя и передышки. Странные, непонятные ему комары, снящиеся каждый день, не давали ему отдохнуть даже в мире грез, который, казалось бы, создан для отдыха. Они высасывали из него все силы и волю, так что, вставая наутро он едва ли мог что-то сделать кроме как просто продолжить свой бесконечный путь в никуда. Он их почти не запоминал, но если это происходило, то это были обычно яркие сны, наполненные эмоциями, чувствами, сны о каких-то битвах, сражениях и прочих ужасах войны. Как-то его утомленное сознание смогло задаться вопросом, почему эти сны настолько яркие и являются ему в мельчайших подробностях, но ответ ему так и не пришел, погребенный под тоннами разогретого на солнце песка. А на следующий день были новые переживания и новые вопросы, которые впрочем, ждала такая же участь.
Бесконечная пустыня протянулась от горизонта до горизонта насколько хватало глаз и даже дальше, и конца ей не было видно. Не было в ней и растений, которые могут жить в обычной пустыне, таких как, например кактусы. Он проходил как-то мимо одного такого, он выглядел ещё хуже, чем существо, бредущее по пустыне, создавалось впечатление, что эта пустыня убивает все живое вне зависимости от того, кто или что это. Сухой, неприятно желтый кактус напоминал павшего в бесславной войне война, труп которого выставили на всеобщее обозрение. Была ли в пустыне живность он не знал, логика подсказывала, что теоретически могут быть какие-нибудь существа, которые зарылись глубоко в песок, где значительно прохладнее, чем на поверхности, но его покрытые ожогами ступни упорно говорили об обратном.
Шел очередной день, точно такой же, как и все остальные прочие, не отличающийся от них, как одна капля так сейчас необходимой ему воды, от другой. А вокруг был все тот же песчаный пейзаж, который упорно не хотел меняться и баловать его единственного посетителя разнообразием. Было уже далеко за полдень, когда он, поднявшись на очередной бархан, осмотрел окрестности, которые были настолько похожи на предыдущие, что можно было подумать, что он ходит по кругу, если бы не тот факт, что он шел все время прямо, никуда не сворачивая. Издав, чуть сдавленный стон, он, едва переставляя уставшие ноги, поплелся дальше, спускаясь с бархана. Но, окончательно потеряв последние силы, которые в нем ещё были, он потерял равновесие и упал на песок. Мир превратился в безумный хаотичный хоровод каких-то картин и ощущений, которые умудрялись пробиться сквозь усталость, которая свалила его с ног. Прыгая и кувыркаясь, он покатился по склону бархана к его подножию, где и остался лежать, не имея сил подняться. Так он пролежал пугающе долго, солнце успело завершить свой путь, смениться холодной луной и вновь подняться над землей. Он медленно вытянул вперед свою руку со скрюченными пальцами, опустил ее на гладкую поверхность песка и от досады сгреб горсть. Его пальцы коснулись чего-то гладкого и настолько не напоминающего песок, что он не сразу понял, что он на что-то наткнулся. Он оторвал голову от песка, на котором пролежал день, что не прошло бесследно - пол его лица покрывал сильный ожог. Сев, он выкинул песок, что все ещё сжимал в руке и нашел то место, где го рука коснулась поверхности чего-то гладкого. Не без труда он рассмотрел это, погребенное под слепящим песком и принялся разгребать его руками, пытаясь выкопать. Впервые за много дней у него появилась какая-то цель. Вскоре он выкопал предмет и положил его на песок рядом с образовавшейся ямкой. Это была кость и, как он предположил существа, похожего на него по строению. Он посмотрел в небольшую ямку. Поблескивая белыми гранями на солнце, из песка торчало ещё несколько костей...
3
...Острые грани сотен песчинок нещадно царапали и сдирали кожу с его пальцев, когда они с новой силой врезались в землю и, прорывая слои, выгребали из ямы все новые и новые кучки песка. Он за день прогревался настолько сильно, что и на метровой глубине оставался таким же рассыпчатым и горячим, как и на поверхности. Его руки очень быстро покрылись ожогами, а твердый песок содрал омертвевшую кожу и теперь вгрызался в самые болезненные места, причиняя существу сильную боль. Но он не отступил, он чувствовал, что он никогда раньше не отступал от поставленной задачи, прикрываясь всякими дурацкими оправданиями. Он упорно продолжал копать, не обращая внимания ни на палящий жар, не на лютый холод, от которого изувеченные руки болели ничуть не меньше чем на жгучем солнце.
Два дня и две ночи, провел он, роя песок голыми руками в надежде наткнуться ещё на какое-нибудь доказательство того, что в этой, казалось бы, мертвой пустыне когда-то была жизнь и быть может наткнуться на что-то, что может сказать о том, где он находится. Два дня прошло, прежде чем он убедился, что больше костей нет, и он выкопал все, что ещё хоть как-то сохранились под слоями песка, нагретых словно сковородка. Словно из ниоткуда в его голове родилось именно это сравнение и из глубин сознания всплыло это слово, хотя он и не мог вспомнить, что это и как оно выглядит, но знал, что это наилучшим образом описывает сравнение.
Солнце било ему в глаза и он был вынужден прикрыться от него рукой, чтобы осмотреть результаты его трудов. На песке в ряд перед образовавшейся ямой лежало девять, насколько это вообще возможно, собранных скелетов каких-то существ. Они были человекоподобные и ходили на двух ногах, их черепа напоминали человеческие, но наверняка никто бы не сказал, за исключением, конечно же, самих этих существ. Он поднялся с четверенек и, пройдясь, встал перед ямой так, чтобы видеть все вытащенные им из слоев песка кости. Существо достаточно долгое время смотрело на пожелтевшие от времени костяки, но не могло представить себе кто это, когда-то был, и как они сюда попали, казалось, что эти два дня оно провел просто впустую. С досады он плюхнулся на небольшую горку песка и, взявшись руками за голову, невидящими глазами уставился себе под ноги, в надежде там найти то, что помогло бы ему найти хоть что-то поистине ценное. Неизвестно сколько времени он просидел, уставившись в одну точку, одну единственную крупинку из сотен лежащих рядом. Наконец он поднял голову к безоблачным холодно-голубым небесам и со злобой посмотрел на пылающий диск солнца, который, казалось, увеличился в размерах, принимая брошенный им вызов. Он долго смотрел на то, как солнце становилось больше, думая, что это игра его измученного воображения, пока не понял, что оно действительно увеличивалось, а точное увеличивался его световой поток, устремленный к нему. Свет, брошенный солнцем, становился плотнее и обретал материальность, создавая иллюзию того, что солнце становиться больше, хотя оно и не думало. Он безотрывно следил за странным явлением, которое он ещё ни разу не видел, весь мир, все вокруг потеряло для него смысл, и он до слез вглядывался в слепящий белый поток света. В какой-то миг, ему даже показалось, что он ослеп от яркого света, но что-то ему говорило, что это не так, и он продолжал вглядываться. Когда свет закрыл собой практически все небо, он ярко вспыхнул, обжигая глаза, не в силах этого вынести существо отвернулось, закрывая глаза и пряча голову вниз.
Глаза горели адским пламенем, казалось, что они выгорают даже под закрытыми веками. Внезапно все куда-то пропало, свет исчез, сменившись тьмою, окутавшей его и подобно потоку воды, остужающей его обожженные глаза. Прошло ещё какое-то время, прежде чем он решился открыть глаза. Сначала он подумал, что ослеп, настолько темно стало перед глазами, но когда глаза привыкли к слабому освещению, он сумел разглядеть землю. Именно землю, а не бесконечные слои песка, простую землю, поросшую уже не молодой зеленой травой, которая сейчас, после неизвестно, сколько времени проведенного в пустыне, так радовала глаз. Не веря своим глазам, он не спешил совершать какие-либо движения и решил сначала прислушаться к своим ощущениям. Они удивили его ещё больше. Палящая духота пустыни куда-то подевалась, появившийся как по волшебной палочке ветер с завидной силой разбивал прохладный воздух о его тело. Он рискнул пошевелиться, выпрямляясь и бросая взгляд вперед, где где-то на линии горизонта виделись верхушки берез, елей и кленов, образовавших небольшой, насколько можно было видеть, лесок. Все пространство до этого леса было практически чистым полем, где изредка торчали все те же березы да клены. Судя по звукам, где-то впереди журчал небольшой ручеёк, но журчал как-то невесело, даже немного угрюмо, с малой толикой обреченности в плеске воды. С удивлением для себя он обнаружил, что сидит не на кучке песка, а на невесть откуда взявшемся в этом не тронутом поле пне недавно срубленного дуба, что было ещё удивительнее ввиду того, что, насколько он мог судить, эти деревья здесь не росли. Ещё одним открытием было то, что когда он встал с пня, измученное многочисленными ожогами тело никак не показало то, что ему больно, а ведь в пустыне каждое его движение сопровождалось жуткой болью. Он посмотрел на свои руки: они были абсолютно обычные: гладкая, здорового цвета кожа и ни намека на, то, что он два дня копал ими в песке яму. Он оглядел себя и был удивлен не меньше: лохмотья, которые он помнил с тех времен, как начал себя осознавать в этой самой пустыне, превратились в красивый черный наряд, расшитый нитками золотого цвета, на ветру за его спиной развивался черный же плащ с каким-то непонятным гербом, каким он рассмотреть не мог.
Он посмотрел на небо и остолбенел. Если бы небо могло гореть адским пламенем, то оно бы наверно выглядело бы так, местами залитое красно-оранжевой краской, даже казалось, что иногда по небосклону пробегали языки огня, местами небо было чернее самой темной Бездны, которую можно было себе только представить, которая освещалась этими багровыми пятнами. Точно посередине этого умирающего неба зависло поистине гигантское солнце, которое казалось просто огромным даже по сравнению с тем, что он видел в пустыне. Солнце как будто пылало гневом, по его поверхности ежесекундно пробегали огненные бури, начинающиеся в самом его центре, они доходили до его краев и срывались с них огненными струями, которые нещадно впивались в небо и добавляли ещё больше красно-оранжевых красок. И все это ужасное великолепие постоянно пребывало в движении, перемещаясь по всему небу, ему даже показалось, что он услышал, как потрескивает пламя, которое сжигает его, а беспощадное солнце медленно увеличивалось в размерах. Но, несмотря на его размеры и яростное сияние, вокруг царила ночь, лишь слегка освещаемая пожаром небес.
Рассматривая небо, он несколько раз повернулся вокруг своей оси и спустя какое-то время сумел оторвать взгляд от этой ужасающей картины и когда глаза его привыкли к царившей здесь темноте, он увидел девять тел, лежащих перед ним на земле. В этом кровавом месиве, что представляли собой тела, невозможно было понять, что это лежат за существа, но ему что-то подсказывало, что это именно те существа, которых он так долго выкапывал. Погибшим пришлось пережить страшные муки перед смертью, на них буквально не было ни одного живого места, кости поломаны, у кого-то были оторваны конечности, кожа местами была содрана, на лице у одного из них её вообще не осталось. Лица же остальных оплыли от многочисленных синяков и кровоподтеков, так что невозможно было их, как следует рассмотреть. Земля вокруг этого места до самого основания пропиталась кровью, окрасив при этом зеленоватую траву в пугающий красный цвет. Он не знал, что это за существа, и за что они были так жестоко убиты, а главное кем. Но все, то, же чувство говорило ему, что это были очень важные существа, и даже в какой-то степени близкие ему, смерть которых больно ударило по его сердцу. В сознании всплыло только одно: "Не успел. Не уберег" Он не мог понять, кого и от кого он должен был уберечь, но горечь от осознания этих слов подобно колу все глубже проникало в его сердце.
Он оторвал взгляд от вида истерзанных тел и увидел огромных размеров поле, где не росло ни одного деревца и поле это было сплошь и рядом, насколько хватало глаз, усыпанное телами. Истерзанными, измученными, изувеченными телами тысяч, миллионов существ, погибших сразу, после того как погибли их защитники. Но, судя по их виду можно было сказать, что они защищались, они не стали покорно принимать свою судьбу и защищали свой мир с мечом в руках, наверно потому многие из них погибли не менее страшной смертью, чем их защитники. Он не знал, кто они такие и что из себя представляли, но каждое увиденное им на этом поле боя тело отзывалось ужасной болью в области сердца.
Внезапно жуткий гром сотряс землю, на которой он стоял, а яркая вспышка на миг осветила поле недавней битвы. Он посмотрел на бушующее небо, которое уже напоминало одну большую огненную бурю с эпицентром в этом необычно большом солнце, которое уже успело заметно увеличиться в размерах. Небо разорвала витиеватая огненная молния, следом за которой последовала обжигающе ослепительно белая вспышка света. Он вновь зажмурился, отворачиваясь, но, как и до этого его глаза прорезала острая боль и стала выжигать их под опущенными веками. А последовавший за всем этим удар грома свалил его на землю. Когда он пришел в себя, под собой он почувствовал привычный жар песка под собой. Он лежал лицом вниз, чуть вдали от той горки песка, на которой недавно сидел, ноющие ожоги на лице говорили о том, что он так провел достаточно много времени. Он встал и вновь не спеша, подошел к выкопанным скелетам, тело его на каждое движение снова отзывалось нестерпимой болью. Странным образом скелеты теперь лежали именно так, как они лежали на покрытой кровью траве. Песок вокруг того места где они лежали, окрасился красным цветом и лишь в самой середин этого круга можно было прочесть одно только слово написанное странными рунами, которых он не знал, но смысл их тут же всплыл в его сознании. "Вспомни"...
4
Он медленно брел по выложенной круглыми камнями дорожке красноватого цвета. Камни были небольшими, размером со средних размеров игрушечный мячик, которыми дети так любят играть в этом скромном мирке. Они были привезены с дальних концов королевства, с самой их окраины, где располагалась цепочка крутых гор, которые в народе были прозваны Красными, в основном, конечно, из-за того, что камень, из которого состояли эти горы, был цвета запекшейся крови. Эти горы считались своего рода реликвией, и считались священными, и потому любое посягательство на них жестоко наказывалось святой церковью. Предание гласит, что давным-давно, когда только начали пробуждаться первые обитатели этого мира, здесь вовсю правили демоны, чьи чертоги располагались как раз под этим Красным Хребтом, который тогда не имел этого названия. Это был самый темный период жизни этого мира и, к сожалению, а может и счастью, достоверных сведений о тех далеких временах практически не осталось и единственное, что дошло до наших дней так это предание. Долгие годы демоны держали новорожденные расы в страхе, периодически нападая на них, и порабощая себе на потеху. Долгие годы ковалась душа этих народов в огне преисподние, пока Богу не стало жалко несчастных, и он не приказал своим генералам вести войско Неба на бой с Демонами. Семь долгих лет продолжалось противостояние Демонов с Ангелами за этот разрушенный до оснований мир, но, ни одна из сторон никак не могла одержать верх, силы были практически равны. Ангелам удалось оттеснить Демонов в горы, но сколько раз они ни пытались взять Красный Хребет приступом, у них ничего не получалось. И вызвал тогда Архангел, командовавший войском ангелов, на честный бой Демона, руководящего обороной сил из преисподней, за право владения этим миром. И был бой, долгий и изнурительный. Небо налилось кровью, с него закапал кроваво-красный дождь, когда высоко в небе сошлись в смертельной схватке Архангел и Демон, в схватке, от которой зависела судьба этого мира. Долго бились титаны, оба были уже на пределе своих возможностей, когда Архангелу удалось пронзить мечом самое сердце Демона из преисподни, и тот камнем рухнул, где-то у основания хребта. Огненная кровь разлетелась по всей округе и въелась в камень у основания гор, окрасив её в огненно красный цвет. Как и было договорено, демоны незамедлительно покинули этот мир. Но и Архангел не пережил этой схватки. Его раны оказались настолько серьезными, что в воздухе над Красным Хребтом, он лишился последних сил и низринулся с неба прямо на тогда ещё острые шпили бывшей цитадели Демонов. Его кровь окрасила верхушки хребта в красные тона, в цвет запекшейся крови.
Поговаривали, что ещё до того как этот Хребет признали священной реликвией, некоторые алхимики использовали камень этих гор для своих целей. Поговаривали, что если взять камень с основания пирамиды, где погиб Демон, растолочь его и в нужных пропорциях добавить в нужные вещи, то алхимики получали горючий порох. А если же брали камень сверху, то, обработав его соответствующим образом, можно было получить исцеляющее снадобье. Алхимики утверждают, что нет в мире такой болезни, с которой не справилось это целебное зелье. Узнав о волшебных свойствах этих горных пород, в Красный Хребет отправлялись целые толпы паломников, и каждый норовил отколоть себе камешек на память. Когда из-за паломников горы начали крошиться и рушиться, святой орден поднял вопрос о защите древней реликвии. Вопрос решили быстро и через несколько лет, поток паломников, которые желали поживиться на чудодейственной силе камней Красного Хребта, сошел на нет.
Но это все было давно. К сожалению, паломничеством был нанесен серьезный вред Красному Хребту и горы стали разрушаться, медленно и очень неохотно, но некоторые были уверены, что когда-нибудь их не станет. И сейчас позволено брать только камни, упавшие с вершины к подножию горы, эти камни обычно стоили кучи денег, и позволить их себе могли только богатые жители этого мира.
Он шел, не обращая на них никакого внимания, для него это был лишь камень, деталь украшения, но не более. Он не приписывал этим камням никаких чудодейственных свойств. Они были всего лишь плотно пригнанными друг к другу кругляшками, частью мозаики, из которой состояла аллея, ведущая через весь внутренний двор, разветвляясь в некоторых местах. Он находился в своем личном саду, который располагавшемся во внутреннем дворе его особняка. Он любил прогуливаться в нем всякий раз, когда что-то шло не так, как он планировал, или когда ему требовалось успокоиться и побыть одному. Тихое шуршание опавшей листвы под ногами его всегда успокаивало и помогало собраться с мыслями.
Парк этот состоял из правильно посаженных, кленов, дубов, ив, орешников и других растений. Они все не были высокими и не загораживали своими пышными кронами солнечный свет. Их листья, белого цвета с агатово-черными прожилками, коими были усыпаны все ветви деревьев, периодически опадали, образуя на земле небольшой, тихо шуршащий под ногами ковер. Впрочем, деревья никогда не стояли абсолютно голыми, на месте только что опавших белых листьев через довольно короткий срок появлялись новые, которые позже так же опадали, как и их предшественники - таким образом, в этом парке царил вечный листопад. Шепчущая аллея, так называлось то место, где сейчас он проходил, тихо вслушиваясь, о чем поют ему листья на деревьях и что шепчут ему листья под ногами. Где-то в самом центре небольшого парка стоял искусно сделанный фонтанчик, чье журчание было слышно в любой его части. Туда он и брел не спеша, обдумывая все события последних нескольких лет. В какой-то момент они стали разворачиваться настолько быстро, что он даже не успевал их отследить, не то чтобы отреагировать. Они развивались стремительно... пожалуй, даже слишком - подумал он, шаркая по опавшей листве. Многого уже не исправить, многих уже не вернуть. Мир меняется, меняется жестко и быстро, и ему нет места в этом новом мире. Он знал это, он знал, что ему грозит в случае поражения, и потому пытался отчаянно сопротивляться. Но момент был безвозвратно утерян. Он грустно улыбнулся и взглянул на ночное небо, оно было усыпано мириадами звезд, таких близких и таких далеких. Как иногда ему хотелось бы улететь туда к небу, от всех тягот и забот этой бренной жизни и остаться там навсегда... среди звезд...стать одной из них и вот так вот с высоты наблюдать за этим миром, который он искренне любил как свой родной дом. Но это нереально и он знал это. Это то, единственное, что он сделать не может.
Он услышал за своей спиной взволнованное сопение и обернулся на звук. За его спиной, как из-под земли возник один из его верных помощников, который как всегда держался невозмутимо, но в его глазах он заметил тревогу и беспокойство, которое существо было не в силах скрыть от него. Существо это многие бы назвали эльфом и по сути своей были бы правы: длинные, в ладонь длинной, заостренные на концах с отсутствием мочек, уши, миндалевидные глаза и миловидное лицо. Но с некоторыми отличиями. У этого эльфа не было зрачков, и глаза светились красным светом, как будто их изнутри освещает адское пламя, а стоило этому красавцу улыбнуться, как становились, видны два ряда игольчатых зубов. Это была одна из самых редких разновидностей эльфов-каннибалов, как их называли в разных мирах, и такие зубки им нужны были для того, чтобы удобнее было обгладывать косточки человекоподобных существ. Но он-то знал, что все это враки и не более того. Причем добрую половину слухов о себе они распустили сами, так как их вид очень малочисленный и редкий и надо как-то защищаться от других рас. Но кое-какие слухи не врут: они действительно в бою сражаются ничуть не хуже демонов, а те уж, как известно беспощадны к своим врагам и никогда не отступятся.
- Нэйнэ? - Видимо эльф уже не в первый раз окрикивал его, а он, погрузившись в свои раздумья, не слышал.
Голос у эльфа был грубый, но при этом мелодичный и не раздражающий.
- Что такое Зиг? - Недовольно спросил он, пристально и с усталостью в глазах взглянув на воина.
Тот на миг замялся, растерявшись, но быстро собрался с мыслями:
- Один из критических миров захвачен, Нэйнэ. - Быстро, чуть ли не скороговоркой произнес эльф-каннибал.
Существо, гулявшее до этого в парке, надолго замолчало, не зная, что и сказать. Все это вполне ожидаемо, немногие миры могут выдержать такой удар, который обрушился на мир под названием Талис. Собранные там войска и так продержали его дольше рассчитанного времени, но все равно это известие словно ножом по сердце резануло, и тупая боль ударила в мозг. Он пошатнулся как от удара, это было равносильно тому, что мир погиб.
- Какова его судьба? - Едва разлепив засохшие губы, и пытаясь унять невесть откуда взявшуюся дрожь в руках, спросил он.
Эльф тоже был бледнее листьев, что, не переставая, кружились в воздухе:
- По всей видимости, такая же, как и предыдущих миров, Нэйнэ. - Его голос был спокоен, хотя глаза выдавали его беспокойство. И правильно, он понимал, чем всем грозит то, что критический мир пал. - Тотальное уничтожение всех тех, кто не склонит колени перед НИМ. Вплоть до самого мира.
Он обреченно вздохнул, пока, к сожалению, он бессилен. Пока. Но он боялся только одного. Он боялся опоздать. Не успеть вовремя и подписать всему тому миру, что он знает, смертный приговор. Он отвернулся от эльфа и зашагал, по аллее дальше к центру парка, туда, где стоит фонтан с журчащей водой, вид которой всегда его успокаивал. Эльф легкой походкой последовал чуть позади него. Дойдя до фонтана, он остановился и долго смотрел на то, как весело в нем журчит прозрачная голубоватая на вид вода. И на миг отступали все ужасы последних лет, уходила война, в которой ему не победить. А есть только прозрачная, чистая, как горный хрусталь вода, способная смыть грязь и кровь, в которой все вымазаны с ног до головы.
- Нельзя сражаться против такой Веры. - С сожалением сказал, он спустя какое-то время, недовольно скривив губы. - Нельзя сражаться с неизбежным и победить.
- Нэйнэ? - Эльф обеспокоено посмотрел на него, и на его лице было написано явное беспокойство за своего Нэйнэ.
- Ничто не может противостоять такой силе, Зиг. - Сказал он с горькой ухмылкой. - Она как лавина: сокрушает все на своем пути, и если не успел уйти с её дороги - она тебя сметет.
Он провел рукой по воде в бассейне фонтана, образовав высокую волну. Устало посмотрел на эльфа, и взгляд его был полон боли, усталости и отчаянья. При виде этого взгляда брови эльфа полезли вверх, ибо он ни разу не помнил, чтобы его Нэйнэ хоть раз впадал в отчаянье.
- А дорога у нас всех одна. - Медленно произнес он. - Уйти нам некуда.
Он уронил голову на грудь и стал рассматривать плескание воды в бассейне у подножия фонтана.
Эльф долго смотрел на него, затем, решившись, медленно произнес:
- Не стоит отчаиваться, Нэйнэ. - Существо подняло голову и взглянуло на эльфа, тот встретил его взгляд глазами полными решимости идти до конца, а губы его скривились в подобии улыбки, обнажая иголки зубов. Жутковатая получилась картина, но он знал, что это не более чем обычная улыбка. - Поддаться отчаянью сейчас это значит сдать ЕМУ остальные миры без боя, разве вы можете это допустить?
Существо удивленно смотрело на своего верного воина, с легким непониманием в глазах:
- А как ты предлагаешь ЕМУ помешать? - На его лице отобразилась зловещее выражение, ибо он знал, что шансов нет никаких, а губы скривились в ироничной ухмылке.
- Остановить мы его не сможем. - Кивнув, подтвердил эльф, и его черные как смоль волосы рассыпались по плечам. - Но отдать эти миры подороже вполне в наших силах.
Он сопроводил эти слова довольно зловещим выражением лица.
В этот момент на плечо эльф приземлился черного цвета ворон, который принялся, что-то рассказывать Зигу, лицо которого неоднократно меняло свое выражение, от злости, до печали. Наконец он отпустил птицу, и та улетела туда, откуда она прилетела, а эльф со скорбным видом сообщил:
- Плохие новости, Нэйнэ.
- Говори. - Одними губами бросил он. К нему уже вернулось его былое самообладание и решимость в действиях. Миг слабости прошел. Если вы хотите войны, вы её получите!
- Пал ещё один мир, Нэйнэ. - Сообщил он с прискорбием, впрочем, оно продержалось недолго, сменившись гневом, когда он сообщал следующую новость. - Некоторые миры подняли бунт и примкнули к противнику, они сейчас висят на грани.
Он замолчал, немного потупив глаза, затем поднял взгляд и, встретившись с взглядом существа, произнес:
- Скорее всего, мы их потеряем. И тогда ЕГО уже ничто не остановит.
Решение молниеносно само собой пришло в голову. Он не колебался ни секунды.
- Собирай войска, мы идем на подмогу. - Гордо сказал он.
- Слушаюсь, Нэйнэ. - Эльф хищно улыбнулся и, поклонившись, ушел, скрывшись за поворотом аллеи.
Он вновь остался один.
Верное ли он решение принял? Имеет ли он сейчас право оставить этот мир и отправить все войска на удержания тех миров, о которых говорил эльф?
Он не знает. Да он и не хочет знать ответов, он знает только одно: он так просто не сдаст эти миры!
Он развернулся и пошел обратно туда, где за поворотом скрылся эльф-каннибал.
Битва, самый её центр, где царит полный хаос и неразбериха, где удивляешься, как только они умудряются друг друга различать. Все в крови, заляпанные грязью доспехи, у многих были пробиты, а некоторые сражались вообще без них, скинув бесполезные железяки на землю. Перед его лицом мелькали какие-то фигуры, смутные образы, очертания существ, схватившихся за этот мир. Он пытался понять, где находится, но кругом одна сплошная неразбериха, из падающих друг на друга тел. Где-то что-то горело, казалось, что это полыхает сама земля, разверзаясь под особо горячим местом схватки, поглощая обе борющиеся стороны не разбирая не своих, ни чужих. Где-то что-то взрывалось, воздух буквально бурлил от силы, используемой магами для атак. Черный стальной дождь беспрестанно лил с темных небес на головы сражающимся, разя всех без разбора. В ушах звенели стоны и крики раненых и умирающих, от меткого удара противника. Они оглушали и лишали сил, которых у него и так уже было немного. Каждый крик боли отдавался в его измученном сердце, с каждым павшем воином погибала частичка его самого. И он ничего с этим не мог поделать. Совсем ничего.
Он с мечем наперевес стоял посреди всего этого хаоса битвы, когда к нему подлетел посланец, в виде черного ворона, который, усевшись на плечо хозяина, передал короткую весть.
"Эндор атакован"
Он не сразу понял значение этих слов, но по мере того как смысл до него доходил глаза его округлялись от ужаса. Он не могу в это поверить, нет, он просто отказывался в это верить! Это неправда! Этого не может быть, как такое вообще возможно? Пока он тут сражается за держащиеся на грани мирки, они нанесли удар в самый центр его мироздания. По самому сокровенному. По самому дорогому.
Он рванулся выбираться из кипящей вокруг битвы, а в голове у него вертелись только одни слова: Опоздал! Не уберег!
Он резко вскочил. Он был весь покрыт потом, хоть кругом был жуткий холод. Он довольно длительное время пытался отдышаться, пытаясь прийти в себя от очередного кошмара. В пустыне была ночь, и было очень холодно, но он пока не чувствовал холода, хотя это продолжалось не долго и очень скоро он вновь начал замерзать. Дабы уберечь тепло, оставшееся ото сна, он поджал ноги к себе и обхватил их руками, положив голову на колени. Он не заметил, как начал раскачиваться взад вперед, взад вперед, а перед его глазами стояло то поле, усыпанное телами тех, кто ему доверился, то поле, которое он видел в видении. Тот мир, который был обречен на уничтожение. Его мир.
Он не заметил, как, клацая зубами от холода начал шептать: "Не успел, не уберег! Опоздал!!!"
5
От легкого удара его веко слабо дернулось, ожила рука, которая смахнула капельку пота, сбежавшую на закрытые глаза. Несмотря на ранний час, солнце уже припекало, да так сильно, что он начал чувствовать себя запекаемым на тлеющих углях картофелем.
Сон пришел внезапно, после очередного кошмара, заставившего его вскочить посреди ночи и обезумевшими глазами вглядываться во мрак. Как это обычно бывает, он снова лег на холодный песок, трясясь от холода и согревая дыханием онемевшие пальцы. Все было как обычно, но вместо того, чтобы пролежать так до рассвета, а после тронуться в путь, он провалился в спасительную тьму и в этот раз его не мучили кошмары. Он подумал, не был ли это обморок, уж больно вовремя, он подкрался к нему, когда уже не было сил терпеть онемение конечностей, но он уверял себя в том, что он просто заснул и не видел, ни снов, ни преследующих его по пятам кошмаров.
Не вставая, он провел рукою по лицу, стирая набежавший за утро пот, и медленно открыл глаза, но тут, же сузил их до узеньких щелочек, ослепленных светом, отраженным от миллиардов мелких песчинок, из которых состоял бархан, у которого он решил остановиться на ночлег. Вокруг была она, все та же пустыня, ненавистная ему, протянувшаяся во всех направлениях, сколько хватало глаз. Пустыня, каждый день убивающая его жаром, льющимся с небес и холодом преисподень ночью. Он не раз у себя спрашивал, почему он при таком дьявольском холоде, он не замерзал насмерть, ведь по всем правилам матушки природы так должно было произойти, но этого не происходило, и на этот вопрос он не мог найти ответ, сколько бы его не искал. Впрочем, на многие другие свои вопросы он так же не мог найти ответа.
Пустыня молчала.
С досады и бессильной злобы он ударил кулаком в песок, который был под ним и, как и каждую ночь играл роль его ложа, при этом, проникая под одежду, волосы и уши, скрежетал на зубах. Он в кровь поцарапал руку, об острые грани мельчайших песчинок, но ему не было больно, вернее было, но он не обращал на это никакого внимания, ибо горе и отчаянье полностью завладели его сознанием, полностью вытеснив оттуда все остальные мысли и желания. Он хотел закричать, но горло не повиновалось ему - от жары сухости во рту, голосовые связки стали плохо работать, хотелось ругаться последними словами как простой сапожник или грузчик в порту, но он не помнил этих слов, не знал как это. Он хотел бы заплакать, но слезы высохли давно, а палящее солнце иссушило слезные железы. Объятый ненавистью на окружавшую его пустыню, а так же отчаяньем, он бил и бил лежащий под ним песок. Бил как если бы бил злейшего врага, причинившего ему немало бед, бил как бьют, желая отомстить за боль и унижение. С каждым новым ударом, кожа покидала его руку, принося невыносимую боль, отчего он, только больше силы вкладывал в каждый последующий удар, стремясь, чтобы он был ещё сильнее и смертоноснее предыдущего. Что-то сдавило его грудь, мешая дышать, что-то от чего надо избавиться, что-то, что само просится на волю и чего невозможно сдержать внутри. Это что-то медленно покидало грудь и, набирая силу, подступило к горлу. Этот ком нельзя было сглотнуть или как-то избавится от него, ему просто надо было дать свободу.
Что он и сделал.
Звериный рык, полный ненависти и злобы пронесся по пустыне подобно урагану и распространился на многие мили окрест. Рык перешел в крик, крик ненависти и боли в тот момент, когда едва слышно хрустнула кистевая кость и, разорвав кожу, вылезла под палящие лучи восходящего солнца пустыни. Крик вскоре смолк, сменившись легким, едва слышным поскуливанием. Он лежал на горячем песке, согнув ноги в коленях и прижав их к себе, баюкал сломанную кисть. Боль была адская, он зажмурился так сильно, как только мог, чтобы переждать ее, зажмурился так, как будто это поможет ему снова спасть во Тьму, и что будет с ним дальше, его мало волновало. Через час, боль отпустила его, и он снова мог ясно мыслить, а взор не был затуманен, но это не продлилось долго. Место боли заняла обреченность, досада, а к ним за компанию и злоба на пустыню.
Пустыня в очередной раз выстояла.
В очередной раз победила.
Три долгих, бесконечных дня прошло с тех пор. Три дня полных жаром, который казалось, был всюду, витал в воздухе вперемешку с пылью, проникал под одежду, заставляя заливаться потом под жалкими остатками одежды; проникал в нос, заливая легкие нестерпимом жаром и заставляя заходиться сухим кашлем, который буквально выворачивал его наизнанку и если бы у него в животе было что-то, то его непременно бы вырвало. Три ночи полных мешающих спать кошмаров, стучащих до хруста зубов. Кошмары наутро он и вспомнить не мог, но которые всегда помнили о нем и не забывали его каждую ночь. Все это начало его медленно сводить с ума, он потерял способность ясно мыслить, все желания и чувства сначала ушли на второй план, а после и вообще позабылись. Он уже не пытался что-то вспомнить, чего-то добиться или достичь, он просто знал... знал и чувствовал что сходит с ума. Он чувствовал, как беспроглядная тьма застилает его сознание, отрывая его от действительности. Он не мог умереть, в чем он уже успел убедиться за все то время, что начал осознавать себя как живое существо, он даже навредить себе не мог, чтобы разом покончить эти мучения.
Открытый перелом кисти ещё не сросся, но уже явно выглядел лучше, чем в первые минуты после перелома. Из остатков своей одежды он соорудил себе перевязь, на которой и покоилась сломанная рука. Он не чувствовал боли и знал, что все срастется само собой и от него практически ничего не требуется, он уже пытался, он знает как это. В первые дни, не в силах вынести этого ада, он несколько раз пытался покончить с собой, но смерть упорно не желала удостаивать его своим визитом, и он просыпался через какое-то время целехоньким, только со свежим рубцом на коже или очередной отметиной, говорившей об очередной неудачной попытке.
Умереть он не мог, а вот сойти с ума...
Он чувствовал неимоверную усталость во всем теле, которую не развеивали ни ночные кошмары, заменившие ему сны, ни короткие дневные привалы, без еды и питья. Он вообще забыл, когда последний раз ел, он даже не уверен был, что помнит, как это делается, зачем это делается, но он точно знал, что ему нужна энергия, коей здесь не было, сколько бы он, ни прошел миль, дней...столетий. Он пытался сосредоточиться хоть на чем-то, но мысли настолько быстро проносились в его голове, что он просто не успевал зацепиться хоть за одну из них, и как бы он, ни пытался перестать думать - ничего не получалось. Мыслей только становилось ещё больше, он чувствовал их, чувствовал, как они будто земляные черви копошатся в его мозгу и так, что это постепенно сводило с ума.
Он знал, что скоро лишается рассудка, знал, но он не мог этому никак противодействовать, он не мог ничего изменить.
То, что уже начато остановить уже невозможно.
Она здесь...
Она везде...
И нет от неё спасенья...
Она окружила его, окутав словно тяжелое пуховое одеяло, давя нестерпимым жаром и не желая отпускать, она не давала ему ни вдохнуть, ни выдохнуть. Она была везде и нигде, она была под ногами, когда он шел вперед, она была на горизонте, границе неба и земли, маячила как напоминание безысходности и бесполезности что-либо делать. Она была в воздухе, ею при каждом вздохе наполнялись легкие, но она не покидала их при выдохе, и время от времени он заходился кашлем. Она была в небе: солнцем опаляя почерневшую от ожогов кожу, луной замораживая до посинения конечностей и полного их онемения.
Она была вокруг него, он чувствовал её, ощущал, прикасался к ней, говорил с ней.
Она была внутри него, в его легких, почках, селезенке, скрежетала на зубах, застилала глаза, когда он засыпал. Она забивалась в то, что осталось от его сапогов, от чего он каждый день натирал новые и новые кровавые мозоли.
Она была везде...
Она дышала жаром днем и обжигала холодом ночью, она жестокая и справедливая, она ведет его одной ей ведомой дорогой...дорогой из ниоткуда в никуда.
Она всюду...
Она заговорила с ним через пять дней, после того как он перестал отличать день от ночи, а жар от холода, перестал думать, мыслить. День, когда он потерял то немногое, что сумел за все это время по крупицам собрать, то единственное, что у него было, и то чем он бесконечно дорожил. Он перестал быть личностью, превратившись в машину и денно и нощно идущую вперед и только вперед.
Из ниоткуда в никуда...
Она говорила с ним следами на песке, замысловатыми узорами, сложенными из песчинок далеких барханов, говорила солнцем и луной, узорами льда, на поверхности воды иллюзорных оазисов, которые он видел в пути.
Когда она заговорила с ним, её звонкий высокий голосок отражался от стенок черепной коробки, от чего её слова сопровождались небольшим едва уловимым эхом. Она говорила спокойно, в голосе её чувствовалась печаль и многовековая тоска, как он поймет позже, по давно ушедшим временам, когда все было иначе, когда все было не так как сейчас. Но они никогда больше не вернутся, как бы сильно ты этого не желал.
- Ну, здравствуй, Падший. - Произнес голос в его голове, и тут же маленькое эхо стало гулять по его свободному от мыслей и желаний сознанию, ловя каждую буковку, каждое ударение и слог. - Долгий же ты путь проделал, чтобы найти меня.
- Кто ты? - Пересохшие и потрескавшиеся губы отказывались повиноваться, но он умудрился выдавить из себя что-то похожее.
- Ты знаешь, кто я. - Ответил голос.
Повисла долгая пауза, настолько долгая, что ему начало казаться, что это не более чем очередная галлюцинация, только он это продумал, как голос в голове сказал:
- Как же легко тебя ввести в заблуждение. - Сказала она чуть насмешливо. - Впрочем, в таком состоянии вряд ли ты вел бы себя иначе.
Он долго пытался сконцентрироваться на собственных мыслях, результатом чего стал его новый вопрос, который он так же выдавил из себя, как выдавливают соус из бутылки.
- Зачем я здесь?
- Это ты узнаешь позже. - Жестко сказала она.
Он снова напрягся, пытаясь сконцентрироваться, но она его остановила.
- Не трудись, я знаю, что ты хочешь спросить.
Голос снова на долгое время пропал.
- Только забыв все окончательно, можно начать все вспоминать. Только потеряв последние крохи себя, можно начать находить себя вновь.
- А теперь спи. - Почти ласково добавила она. - Эта ночь пройдет для тебя без кошмаров.
Несмотря на то, что было только середина дня, он почувствовал, как глаза его сами собой стали закрываться. "Это она в моих глазах" - подумалось ему за миг до того, как он сам не замечая того, лег там, где стоял, прямо на раскаленный добела песок.
Но он не получил ожогов...как и не получил обморожений ночью.
Как она и обещала, этой ночью его не посещали кошмары.
Впервые за много дней безумства он лег спать и уснул сладким сном.
6
Он не успевал. Он делал все возможное, прикладывал все мыслимые и немыслимые силы, но все равно не успевал и все время был вторым, а в данной ситуации это равноценно поражению, что неминуемо как стрела, выпущенная в упор. Что бы ни придумал его изворотливый и натренированный веками ум, он все равно оставался позади, а его противник постоянно опережал его, быть может, ненамного, но он всегда был чуть впереди. Он мог лишь гадать в какой именно момент, он перестал контролировать события, чем допустил подобный поворот в его жизни и жизни многих миров бесчисленной вселенной, которые имели несчастье находиться на стратегически важных позициях. Странно, ведь он отбивал не одно посягательство на его территории, он уже потерял счет всем тем полубогам, лжебогам и божкам, которых ему доводилось за всю свою долгую жизнь ставить на место, дабы те и впредь не забывали усвоенный урок. Однако тут что-то пошло не так, чего-то он не разглядел во всей этой ситуации или попросту недооценил своего противника, не объявляющегося до поры до времени, когда его силы возросли достаточно, чтобы бросить ему вызов. Существо довольно часто задавалось этим вопросом в последние дни, когда ситуация изо дня в день становилась только хуже, когда все больше и больше миров примыкали к Новой Вере. По прошествии определенного времени, которое было заполнено их противостоянием, он сумел понять, что противник не так прост, как те, что были до него и раздавить его, затрачивая на это минимум усилий, не получилось. Враг оказался, довольно изворотливым, необычайно хитрым, а его проницательность помогала ему разрушить не один блестящий план существа. Умение вести за собой и зажигать в сердцах людей и нелюдей огонь Новой Веры, позволял без проблем покорять целые миры без единой капли пролитой крови, однако это вполне можно было допустить. Существо знало, что в некоторых отдаленных мирах его владений, население слишком устало от старой веры и им требовалось что-то новое, что-то решительное с сильным напором в стремлении перевернуть их жизнь с ног на головы и, как они считали, только тогда начнется новая жизнь. Обычно именно в этот момент рождается Новый Бог, полный сил и оптимистичных взглядов, полный замыслов, и что самое опасное - с нескончаемым зарядом энергии, чтобы воплотить эти замыслы в жизнь. Он не опасался Нового Бога, ему это было не к чему, так как подобно происходило не в первый раз и все время, сражаясь с ними, он одерживал победу, однако тут все вышло не так. Может, он слишком затянул с этим процессом, давая населению проникнуться Новой Верой, которая внесла, свежую струю, вымыв тем самым залежавшийся мусор, после чего он мог бы с легкостью восстановить Старую Веру, отчего она ощущалась бы куда острее.
Однако все пошло не так как планировалось.
Он медленно прохаживался по круглой зале, внушительные размеры которой, пожалуй, позволили бы разместить внутри целое войско, что держат некоторые бароны или лорды в ближайших к центру мирах. Зал опоясывали ряды довольно объемистых колонн из красного мрамора с беловатыми прожилками. Белые мраморные плиты на полу были плотно подогнаны друг к другу, не оставляя не малейшего зазора. В то время как устремившийся в небеса куполообразный потолок был коричневато-красного цвета, разрисованный фресками из прославленного прошлого города. Ближе к центру залы, были выложены круговые дорожки из камня различных цветов и пород. Были тут и довольно редкие виды, такие как Снапское золото и изумрудный Ридл - особо дорогие породы, добываемые лишь в нескольких мирах и стоящие значительных ресурсов, как и для того, чтобы приобрести их, так и для того, чтобы просто доставить их в нужное место и установить. Камень необычайно редкий, имеющий сложный естественный жильный рисунок, делающий каждое изделие из этого материала уникальным. Надо отметить, что как не пытались маги и алхимики различных миров создать нечто подобное, каждый их них непременно терпел неудачу. Рецепт был необычайно сложен, и его исполнение было не лишено риска для жизни, причем, неоправданного, так как единственная копия этого рецепта не имела всей информации, что нужна была для успешного завершения дела. Дело в том, что единственный маг, добившийся поразительных успехов в своих попытках магическим путем получить этот камень, умер от старости раньше, чем успел закончить дело своей жизни, а детей, чтобы продолжить его труд у него не было. С тех пор многие пытались закончить его работу, но в лучшем случае сами доходили лишь до половины, пытаясь разобраться в исключительно корявом почерке и тем набором формул и ингредиентов, что он использовал.
В самом сердце зала стояла каменная чаша, из центра которой бил небольшой фонтан, причем звук падающей из него воды, благодаря отлично продуманной акустике, был отчетливо слышен в любой точке этого помещения. Вокруг фонтана росла молодая трава, а по ближайшим колонам, начали свой неспешный бег сравнительно молодые плющи, стремясь обнять всю их необъятную массу.
Он пребывал в глубокой задумчивости, совсем по-человечески пытаясь выявить причину своих неудач и найти место, где он просчитался, ту точку, в которой уступил место первенства своему противнику и так и не вернул обратно. Новая Вера распространялась необычайно быстро в считанные дни, охватив зародившие её миры, а после подобно вирусу стала переноситься миссионерами из одного мира в другой, и вот она со скоростью оголодавшего термита уже разъедала его вселенную и с каждым прожитым днем, эта скорость все увеличивалась и увеличивалась. Вскоре надвигающуюся лавину нельзя было не заметить, как и остановить, собственно говоря, хотя, что он только не предпринимал, что не делал, но все что ему удалось это отсрочить наступления неизбежного. Лучшие его агенты ничего не могли поделать, многие из них погибли, казненные в тех мирах за ересь против Нового Бога. Тогда он понял, что противник набрал сил куда больше, чем показывал, и потому ему не оставалось ничего другого как перейти к более решительным мерам, жаль, он не знал, во что это выльется впоследствии.
Кровавые бунты прокатились по первым мирам, до которых дотянулись щупальца навязываемой веры. Миссионеры, прибывшие из близлежащих миров, дабы распространять слово своего Бога, собирали вокруг себя народ, и когда настал момент, попытались устроить переворот и уничтожить "неверных", как они называли существ, поклоняющихся любому другому Богу. Он отправил в миры, где ситуация стала опасно накаляться своих агентов, которые должны были поддержать староверцев и привести их к победе, стараясь при этом избегать личного участия насколько это возможно. Однако это план потерпел полное фиаско, агенты в большинстве своем погибли в том кровавом водовороте, который был вызван их вмешательством или точнее тем, что они пытались сохранить инкогнито. Какое-то время ничто не мешало агентам успешно действовать в опасных мирах, и эта удачливость немного усыпила их бдительность, результатом чего стало стремительное развитие событий, контролировать которые было невозможно, как нельзя управлять стремительным бегом воды перед самым водопадом. Этот стремительный поток подхватил их, и выплыть им не удалось до самого конца, который наступил довольно скоро, где-нибудь посреди, запруженной народом площади, в весело трещащем костре инквизиции.
Миры были обращены к Новой Вере, а он потерпел поражение, зато это показало ему, что действовать скрытно себе дороже и это та война, в которой способность оставаться в тени не только не играет никакой роли, но и губительна. С тех пор он действовал, открыто и это принесло определенные плоды - были спасены некоторые миры, однако, несмотря на все затрачиваемые усилия ключевые миры, находящиеся в стратегически важных местах, чей захват позволял неприятелю продвигаться дальше, продолжали падать к ногам победителя.
Он так ходил уже не один час, пытаясь найти выход, который ускользал от него словно мокрая рыба только что выловленная из водоема. Ему уже начало казаться, что сложившуюся ситуацию уже ничто не изменит, и чтобы он не предпринял - это лишь отсрочит неизбежное, однако в его характере нет ни намека на черту, которая позволила бы ему сейчас сдаться. Он уже успел прокрутить в голове множество вариантов развития событий и просчитать возможные варианта ответа его противника на свершенные им действия и сказать по правде не один из них его не удовлетворил, более того результат оказывался крайне нежелательным. И, тем не менее, он не оставлял попытки.
Он позволил себе на миг от своих довольно мрачных дум и бросил взгляд на весело прыгающую вверх воду, которая с радостным бульканьем обрушивалась на ровную гладь небольшого озера в чаше. Его губы тронула легкая улыбка, а задумчивые морщинки на лбу разгладились, делая его чистым и ровным. Как зачарованный он смотрел на веселое плескание воды, а так же за игрой света, преломленного прозрачным потоком веселья и беззаботности. Ему нравилось смотреть на воду, она всегда могла его успокоить, внести немного стабильности и упорядоченности в сумбур последних лет. Он искренне любил её за это, именно поэтому на территории его дворца в Эндоре было огромное количество фонтанов, водоемов и небольших, и не очень, водопадов, не говоря уже о наличии прудов и речушек различных форм и размеров.
Звонкий стук каблуков о мрамор пола, подобно колокольному звону прокатился по практически пустой зале, на миг, оторвав его от созерцания завораживающего бега воды. Бросив один взгляд на десять существ, идущих в его направлении, он сразу понял - какие новости его ждут и с легким раздражением проскользнувшем в резком повороте головы, вновь вернулся к созерцанию круговорота воды в фонтане.
Ритмичное постукивание продолжалось ещё какое-то время, пока не достигло верхней точки звучания и, оборвавшись, смолкло. Существо чувствовало их у себя за спиной: как дышит каждый из них, знало, о чем они думают, и даже чего желают. Это были его лучшие агенты в других мирах, ученики, если так можно было выразиться, ибо каждого из них он обучал лично на протяжении довольно продолжительного времени и за это время он узнал о них все, пожалуй, он даже мог бы не без тени гордости сказать, что знает их куда лучше, чем они знают себя. Он знал, на что они способны и никогда не поручал миссий, которые будут находиться на ступень выше из возможностей, однако иногда он шел на некоторый риск, помогая тем самым своим ученикам подниматься выше. Конечно, бывали и дела, требовавшие его вмешательства, но таких было не много. Раньше было и давно уже таких ситуаций не возникало, а сейчас все чаще и чаще. Ему никогда не нравилось вмешиваться в дела смертных и, хоть и незаметно для них, влиять на их жизни и будущее, но в данной ситуации другого выхода у него не было.
- Нэйнэ?
Этот голос он узнает где угодно и когда угодно. На этот раз обладатель этого голоса был на редкость взволнован, что с ним случалось не часто, так как за свою довольно долгую жизнь, он успел повидать немало странного, ужасного и пугающего. Тихое сопение за его спиной говорило ему о том, что пришедшие за эльфом ученики, как только прибыли явились к нему, дабы сообщить важные новости.
- Нэйнэ? - Немного неуверенно позвал его эльф, улыбка которого могла ввести в уныние пираний, обитавших в реках водного мира, в восточных границах вселенной.
Он устало вздохнул, медленно, словно в замедленном повторе моргнув, пытаясь прогнать нахлынувшую на него меланхолию, и повернулся к пришедшим ученикам.
- Слушаю тебя Зиг. - С ледяным спокойствием осведомился он, поднимая уставший взгляд на верного ему эльфа.
Он обнаружил своего верного помощника, облаченным в боевой костюм его народа, состоящего из таких экзотических вещей, что самым понимаемым из всего был лишь длинный плащ с капюшоном, ныне откинутым на спину. Дело в том, что эльфы его расы, больше тяготели к природе, и даже металл у них не особо прижился, если только речь шла о чем угодно кроме оружия. Тут даже он, приверженец старых традиций, признает, что оружие, сделанное из металла, куда эффективнее тех, которые были у них, сделанные из местного непонятного материала, который хоть и имел проникающую способность, но все, же ему было далеко до современных мечей. Следовало бы оговориться, что обрабатывать металл научил их нынешний учитель Зига, когда пришел дабы забрать его из деревни, в которой обитали эльфы.
Исходя из всего вышесказанного, можно легко сделать вывод, что одет эльф был крайне легко для того, чтобы идти в бой, впрочем, тем, кому довелось несчастье столкнуться хотя бы даже с разведывательным отрядом этих существ, если бы остался жив, то мог бы оценить крепость хлипких на первый взгляд доспехов. Среднестатистическая жертва этих горячих на голову и скорых на расправу воинов, сравнил бы эти, с позволения сказать, жилетки с одними из лучших кожаных доспехов, некоторые из которых могли бы поспорить и с легкими металлическими амунициями бронзового века. Дело в том, что эти "жилетки" делались из редкого растения, встречающегося только в их мире, оно обладало сильнейшей плотностью, которая со временем умирания растения становиться чуть ли не каменной. Но, несмотря на все эти условия, эльфы-каннибалы научились его обрабатывать. Обитая у них в деревне, существо долго недоумевало, как делаются подобные доспехи, но в один прекрасный день Зиг раскрыл ему секрет. Конечно же, он поклялся Зигу, что секрет этот не покинет предела его головы и не будет им использоваться, ибо если эта технология выйдет во вселенную, то его соплеменники перестанут существовать, уничтоженные охотниками за чудесным материалом.
Он дал согласие и надо отметить держал его до сих пор, однако какого же было его удивление, когда он узнал, что секрет обработки неподатливого материала заключался в том, что сравнительно молодые ростки ещё не имеют такую крепость как их более старшие собратья. И потому они легко поддаются обработке, после чего они какое-то время лежат в особом месте, которое Зиг ему так и не показал, закаляясь там и становясь отличным доспехом, но при этом легким как одеяние из листьев дуба.
Остальные девять были одеты, так как было принято одеваться в тех мирах, где они на данный момент отслеживали развитие ситуации, пытаясь направить её в необходимое русло. На ком-то был довольно обычный дорожный костюм из серой ткани, на другом довольно просторные шаровары и легкая курточка с тюрбаном на голове, в которой было щегольски, воткнуто перо редкой в том мире птицы. Кто-то был в полном латном доспехе с запекшимися пятнами крови. Это позволило ему сделать вывод, что события в небольшом, но жутко воинственном мирке под названием Грэм, дошли до той точки, где даже самые гуманно настроенные слои общества, коих там не так много, схватились за то, что потяжелее, дабы вбить истину в голову ближнего своего. Учитель печально вздохнул: этот мир и без того приносил всегда куда больше проблем, нежели пользы, однако он закрывал собой более развитые миры, принимая на себя удары захватчиков, после чего те совершенно теряли всякое желание встречаться с обитателями этого мира повторно. Впрочем, сложившуюся ситуацию как-то язык не поворачивался назвать критической. Грэм постоянно пребывал в состоянии войны - если нет никаких захватчиков, способных переманить на себя всю жажду крови его обитателей, то они грызутся между собой, этакий цепной пес, которого не кормили несколько десятилетий. Все-таки, несмотря на то, что это не впервой и война их уже закалила до состояния хорошо заточенного меча, и в нем можно найти слабые точки, а уж у этого народа их предостаточно, скажу более, бросьте перед ними какой-нибудь лакомый кусочек и они передерутся между собой из-за него. Надо было только знать что бросить. И он это знал.
И вот сейчас, он смотрел на окровавленные доспехи одного из коренных жителей этого мира, глаза которого светились багровым огнем преисподни. Обычно этих людей очень легко подбить на хорошую драку, а вытащить хоть одного из них из неё это все равно, что пытаться оторвать приличный осколок скалы. Однако ему удалось перевоспитать воина и заставить его сначала думать, а потом делать, хоть иногда его происхождение проступает сквозь все труды учителя и импульсивность проявляется в должной мере. Но, несмотря на все это он был отличным солдатом, помощником и учеником, делающим все, лишь бы его учитель был им доволен.
Другие были в более привычных костюмах состоятельных людей, вращающихся в высшем свете, и чье слово имеет вес. Чтобы обеспечить победу в борьбе за тот или иной мир не редко слово является куда более сильным оружием, нежели меч, или топор. И потому он предоставлял агентам действовать самим, так как они считают нужным, однако он оставил за собой право давать советы в той или иной ситуации, корректируя их действия и решения.
Сейчас они молчаливой стеной стояли за спиной Зига, которого можно было назвать лучшим учеником и самым доверенным лицом. Существо медленным взглядом пробежалось по уставшим и несколько изможденным лицам его учеников и внутренне посочувствовало им, понимая, как нелегко им приходится. В тоже время он знал, что ни один из них не отступиться и будет идти до самого конца, пока факт поражения не прорисуется у них перед глазами, как поднимающееся над линией горизонта алое солнце в начале нового дня, коих у них осталось не много.
- Ваши ученики прибыли как вы и просили, Нэйнэ. - Будничным тоном отрапортовал Зиг. - Они хотят сказать...
Он повелительно поднял руку, давай знать эльфу, что дальше он может не озвучивать.
- Я знаю, почему они здесь. - Бархатно мягким, но утомленным голосом проговорил он. - Отчасти я сам их вызвал.
Зиг, молча, смотрел на своего наставника, ожидая, что тот скажет ещё, так как знал, что тот никогда не говорит все за раз, давая возможность собеседнику переварить услышанное. Другие ученики, так же не спешили докладывать, до тех пор, пока их самих об этом не спросили. Он же, медленно прошелся вдоль шеренги и движением руки вызвал из внезапно сгустившегося воздуха иллюзорную модель вселенной, изображенную в виде разбросанных в определенном радиусе цветных точек. Зеленые точки обозначали подвластные и все ещё верные ему миры, их было ещё достаточно, чтобы организовать достойное сопротивление, но не настолько, чтобы быть совершенно уверенным в благополучном исходе кампании. Светящимся синим, даже можно было бы сказать, густо-синим, были отмечены миры, которые так или иначе вставшие под знамена Нового Бога. Не без сожаления учитель отметил, что таких миров большинство и развязка этих событий не так далеко как хотелось бы, а значит, времени на ответные действия у него практически не осталось. Где-то на границе этих двух цветов ярко алым светом полыхали миры, ситуация в которых за прошедшие десятилетия была доведена до такого кипения, что будь это чайник, вся вода давно бы выкипела... словом судьба этих миров решиться в ближайшие год, а то и полгода.
Их было девять, что не мудрено, ибо туда он мог отправить только подготовленных людей, однако их сноровка и опыт не могли сделать ничего перед лавиной зверства, что творились в этих мирах. Ситуация в них была критической, и сопротивление, собранное каждым из агентов неминуемо терпит поражения в виду хорошей осведомленности врага и его многочисленности. Захват этих миров означал бы то, что противник выйдет на дорогу к центру вселенной и дорогу ему преградит один лишь мирок, падение которого определит исход войны религий. Но, несмотря на все это, он не готов был рисковать своими лучшими воинами, которые ему ещё понадобятся в более ответственных битвах.
Он окинул взглядом десять фигур, по стойке "смирно" стоящих перед ним в ожидании новых указаний. Их выучка не позволяла им и с места сдвинуться без его команды, и такая дисциплина грела ему душу, ведь немало времени и сил он положил на то, чтобы добиться такого результата от своевольных и энергичных подчиненных, имеющих свое мнение по каждому вопросу и стремящихся его высказать в любой подходящий и не очень момент.
- Я знаю какая ситуация сложилась в каждом из миров, в которых вы работаете, - тихим голосом проговорил он, скользя взглядом по лицам его учеников, - и я принял решение, давшееся мне довольно нелегко, но в его необходимости я не сомневаюсь.
Он сделал паузу ровно такую, сколько требуется время, чтобы облизать пересохшие губы. Вздохнул и продолжил.
- Я хочу, чтобы в течение двух следующих месяцев вы покинули эти миры. - Наконец внутренне собравшись, выдал он, понимая, как, нелегко, им будет выполнить приказ.
Лишь многовековая закалка и железная дисциплина не позволила никому из стоящих перед ним существ высказать свои чувства, однако все их мысли он мог с легкостью прочитать у них во взгляде: непонимание, перемешанное с негодованием, приправленное бунтарским возмущением. Существо их понимало: им нелегко покинуть эти миры в такой момент их истории, когда их роль в этих событиях необычайно высока, но их учитель также не мог себе позволить потерять хоть одного из них.
- Все меня поняли? - Строгим голосом уточнил он.
- Нэйнэ?.. - Растерянно начал Зиг. Он всегда был тем самым парламентером от учеников учителю, он один мог осмеливаться ему возражать, и не навлечь на себя его гнев.
- Да, Зиг? - Он удивленно вскинул бровь и выжидающе уставился на эльфа, который не без труда выдержал этот взгляд.
- Вы уверены, что это разумное решение? - Осмелился возразить эльф-каннибал. - Забирать их оттуда сейчас - это фактически означает отдать эти миры нашему противнику, преподнеся их на блюдечке, обложенными специями.
Учитель устало вздохнул, он предвидел подобный вопрос.
- Зиг, ты был вместе со мной в каждом из миров, скажи каков шанс того, что даже через сотню лет нам удастся изменить ход событий? - Спокойно спросил он, подходя к своему верному помощнику.
- Ну... по крайней мере, у нас будет время, чтобы подготовить другие миры к обороне. - Неуверенно ответил он, его лицо не было создано для того, чтобы выражать растерянность, однако ему это успешно удалось и не суть в том, что она была больше похожа на ужасную гримасу.
- Да, но и у нашего врага тоже. - Мягко заметил учитель, внимательно вглядываясь в красные глаза без зрачков. - Ты не хуже меня знаешь, что агенты Нового Бога тоже не дремлют, и они и так уже подобрались достаточно близко к моим ребятам, чтобы начать дышать им в затылок.
- Нет, Зиг, - добавил он мгновение спустя, - эти миры продержаться какое-то время и без них, а вот мне без них не продержаться.
Он бросил взгляд на разнообразные фигуры, за спиной эльфа, которые за время разговора и не думали шелохнуться.
- Вам все ясно? - Уточнил он у теней, прямо перед собой.
- Да. - Ответ был четким и коротким, он никогда не любил никаких титулов и если так хочет говоривший с ним, то можно использовать их в личной беседе, но никак не в тот момент, когда он отдает приказания.
Учитель удовлетворенно кивнул и, пробежавшись по лицам воинов, заметил на некоторых из них растерянность, что неудивительно, многим пришлось там обзавестись различного рода контактами и связями, причем не, только деловыми. Что ни говори они по-прежнему оставались живыми существами со всеми свойственными им сильным и слабым сторонам, хоть и более мудрыми, от достаточно долгой жизни.
- Оставите после себя последователей, которым хватит знаний и хитрости продолжить ваше дело, эти миры должно продержаться ровно столько сколько возможно.
По глазам одной из учениц застыл немой вопрос, требующий ответа.
- Да, Вейн? - Спросил он у стройной девушки на вид лет двадцати пяти, черные волосы, которой едва заметно шевелились где-то на уровне её плеч, увлекаемые чуть уловимыми ветряными потоками, что позволяли воздуху обновляться и всегда оставаться свежим.
- Куда нам направиться после? - Давно уже не девичьим голосом сказала она, что явно не вязалось с её внешностью, особенно сейчас, когда казалось, что её маленькое личико выточено из белого мрамора.
- Вы все отправитесь обратно на Эндор, где отдохнете, какое-то время и будете ждать дальнейших распоряжений. - Он не стал уточнять, что в первую очередь это делается для того, чтобы держать их подальше от агентов противника, которые в охоте своей добились не малых успехов и в первую очередь его действия основываются на желании уберечь их от столкновений, которые нередко кончались довольно плачевно.
Возражений не последовало, и он уже готов был всех отпустить, как услышал отклик.
- Милорд?
Он недовольно поморщился, как если бы это слово причиняло ему боль, но поправлять не стал.
- Слушаю тебя, Шэрг. - Молодой человек в щегольском и костюме дворян, щитом ледяного спокойствия принял негодующий взгляд учителя, глядя прямо перед собой.
Он играл роль советника при правителе в мире под названием Эйдел - рядовом мирке, со вполне стандартными условиями жизни и обитателями соответственно. Насколько учитель знал из рапортов, то это, пожалуй, самый критический из всех миров, представители коих здесь присутствовали.
- Милорд, - будучи советником, при правителе, он никак не мог отделаться от уже плотно въевшейся привычки и продолжает так же называть так и своего учителя, - приверженцы Нового Бога уже начали полноценное вторжение в Эйдел, и буквально на днях должно произойти решающее сражение за этот мир.
Он на мгновение замялся, при этом, потеряв невозмутимый вид, и стал больше похож на ребенка, говорившего отцу о том, какую игрушку он хочет получить в подарок и то, как много она для него значит.
- Я хотел бы принять участие в предстоящей битве. - Закончил он, вновь вперив взгляд в перед собой.
Тем временем учитель встал напротив него и пристально вглядывался в лицо юноши, читая его словно открытую книгу. Все-таки его происхождение давало о себе знать и долго отсиживаться за столами переговоров и тактическими картами не его, совсем не его. Учитель знал, что тот примет отказ за смертельную обиду, однако ему не хватит смелости перечить, впрочем, все это не так важно, ибо он знал, что в этом бою надо будет учувствовать не только ему.
Он тепло улыбнулся своему ученику подбадривающей и доброй улыбкой старика, повидавшего на своем веку слишком многое, чтобы судить о мире только с одного бока.
- У меня есть информация, что в этот бой вступит и Новый Бог, а посему мне понадобиться помощь. - Теплота улыбки превратилась в слова, и каждое из них укутывало словно одеяло.
Ледяная стена была сломлена, и на лице Шэрга, впрочем, не только на его, читалось явное удивление. Впрочем, он оставил это явление без внимания и какого-либо комментария.
- Зиг?
- Ваша Аватара в Эйделе готова. - Вмиг среагировал эльф и быстро добавил. - Можете начинать, когда сочтете это нужным.
- Хорошо. - Он кивнул.
Правила устройства вселенной запрещали ему лично вмешиваться в ход событий, что может повлечь за собой небывалое число неприятностей. А посему, в том мире, который он намеревается посетить в качестве весомой силы, ему подготавливают аватару - человека, который примет в себя его сущность и будет повиноваться его приказаниям до тех пор, пока он не сделает все, что от него требуется и не уйдет. Так во многих мирах время от времени существования появлялись великие полководцы и войны, появление которых кардинально меняло исход войны в нужную ему сторону, дабы сохранить спокойствие вселенной.
Обычно аватарой становится ребенок-сирота, найденный и воспитанный его агентами так, чтобы будущий мужчина был готов для предстоящих ему деяний и не только духовно, но и физически. Выбранный для этого человек в момент вселения его новой сущности не перестает ощущать себя как личность и считает, что все, что он делает - это делает действительно он, а появляющиеся в его головы из ниоткуда мысли, образы и воспоминания - это его мысли и образы из его прошлой жизни.
- Хорошо. - Задумчиво повторил учитель, затем будто очнувшись ото сна, глянул в глаза собравшимся ученикам и те внутренне отшатнулись от него, так как его взгляд резал глубже самого острого ножа. - Указания были розданы, выполняйте, у вас много работы, а времени, что травы в пустыне.
Десять учеников отвесили ему глубокий поклон уважения и, не спеша, и с достоинством стали покидать залу через единственную дверь.
- Шэрг, Зиг пойдите сюда. - Позвал он своих помощников.
- Шэрг, - Он взглядом рубанул по ученику, так что тот невольно поежился, уж, когда дело доходило до активных действий его учитель мог быть действительно страшным существом, - сколько по твоим подсчетам у нас времени есть в запасе?
Взгляд парня затуманился, а брови сошлись к переносице в попытке прикинуть и взвесить все аргументы каждой из стороны.
- В лучшем случае неделя. - Выдал он, наконец. - И то если выйдем из портала прямо на месте.
- Тебе известно, где произойдет бой? - вступил в разговор Зиг, обжигая юношу огнем алых глаз.
- В целом да. - Мгновение, поколебавшись, подтвердил он, покрываясь легкой испариной - никто не мог долго и спокойно смотреть в глаза эльфов-каннибалов и не только потому, что это морально тяжело, просто никто после этого долго не жил.
- Отлично. - Учитель хлопнул в ладони и по-деловому потер их. - Шэрг, даю тебе день на отдых и сборы, после чего явишься ко мне, и мы отправимся в путь.
- Слушаюсь, милорд. - Отчеканил он и удалился, отосланный жестом учителя, который тут же переключил свое внимание на эльфе.
- Мне надо чтобы ты побывал у себя дома и набрал небольшой отряд добровольцев и лично их возглавил. - Распорядился он, без всякого содрогания и с железным спокойствием глядя в лишенные зрачков глаза Зига.
Тот одарил своего Нэйнэ улыбкой хищника, которому только что дали право выйти на охоту и выбрать жертву такую, какую сочтет себе необходимой.
- Слушаюсь.
- Отправляйся, - приказал он, ответив на улыбку эльфа хитрым прищуром и не менее многозначащей ухмылкой, - через десять часов я жду твоего возвращения с отрядом.
- Хорошо, Нэйнэ.
Точная копия зала, купол которой уходил под небеса, нарисованная песком на песке, медленно опадала и рушилась под действием ветра, уносящего маленькие песчинки в бесконечную даль пустыни. Легкий ветерок пробежался по золотым барханам, чем вызвал небольшое торнадо у самой земли, после чего, взметнув мелкие песчинки к небесам, унесся в голубую высь. Он стоял и ничего не выражающим взглядом смотрел на остатки последней сцены, нарисованной тысячами песчинок. Он вспоминал, неспешно и немного лениво, но, тем не менее, постепенно незнакомые искрящиеся на палящем солнце картины, обретали краски и становились объемными, по мере того как воспоминания тех дней возвращались в его голову. Он по-прежнему не мог вспомнить кто он такой, однако некоторые места и личности ему припоминались, а так же нечто теплое у самого сердца - чувство радости и спокойствия. Но теперь, по крайней мере, у него есть цель, есть занятие, то, чему он может посвятить всего себя без остатка и, наконец, понять, что он тут делает и куда ему идти дальше. И он готов был идти до конца в этом своем практически слепом стремлении вспомнить все, даже несмотря на то, что вспомниться не только хорошее, но и плохое, но только так он сможет найти себя.
Она новь коснулась его разума, привлекая к себе внимание. Она делала так всякий раз, когда он отвлекался от главной цели их сотрудничества, однако всегда была с ним бережна и нежна, насколько может быть нежна мертвая пустыня с единственным живым существом. Впрочем, она берегла его, не давала терять сознание от жары, охлаждая его легкими дуновениями прохладного, явно ночного ветерка, а ночь согревала остатками дневного тепла, но что самое главное - рисовала и показывала. Заставляла вспомнить.
Процесс был мучительным и не доставлял ему никакого удовольствия, но постепенно все больше и больше нарисованных картин, находили свою нишу в библиотеке воспоминаний и выуживали запыленные талмуды пережитого. Пустыня вновь пришла в движение: миллионы песчинок подобно холсту расчистили площадку, где стали выстраивать новую сцену. Пока на ней были только небольшие холмики, кое-где виднелись разбросанные то тут, то там молодые деревца, с одной из сторон вырисовался частокол хвойного леса, острые пики елок, которого были настолько высоки, что могло показаться, будто они стремились проткнуть небеса, из-за одной им ведомой обиды. Постепенно из неземной увертюры, созданной песком, стали вырисовываться фигурки человечков, стоящих ровными шеренгами. Приглядевшись, он лишний раз подивился тому, насколько четко Она передает выбранные картинки, где видны каждые мелкие детали вплоть до деталей амуниции. Разве что только лиц не было, они так и остались безымянными воинами на холсте истории вселенной.
Но это ему уже было не важно. Существо видело эту картину и раньше, это оно могло сказать совершенно уверенно, и чем дольше на неё смотрело, тем более реальной она становилась. Золотой цвет тускнел, пока не пропал вовсе, зато его сменили давно забытые краски ушедшей эпохи...
Солнце клонилось к закату, омывая своими последними лучами, выстроившиеся напротив друг друга войска, замершие в напряженном ожидании начала битвы, которой было суждено решить судьбу этого мира. Он стоял в голове войска и изо всех сил вглядывался вдаль, про себя проклиная неспособность человеческих глаз видеть так же четко на больших расстояниях, как это бывает в его истинной форме. Ему потребовалось довольно продолжительное время, чтобы привыкнуть к этому молодому, и сильному телу и хоть его владелец был подготовлен к происходящему, ужиться с ним в одном теле было не так-то легко. Учитель с неудовольствием для себя отметил, что уже успел изрядно поотвыкнуть от этого процесса, что говорило о том, что он довольно давно не проделывал ничего такого, а вполне возможно следовало, быть может, в некоторых мирах это могло бы изменить исход войны. Но он не сделал этого, впрочем, он никогда ни о чем не жалел - сделанного не воротишь и историю не повернешь вспять, нет, чисто формально, быть может, ему и удалось бы, но неизвестно какой катастрофой это откликнулось бы в будущем. Как уже было сказано ранее, весам требуется уравновешивать каждый ваш шаг, и делают они это нередко исключительно жестокими методами, из всех вариантов развития событий выбирая самый худший.
Его войско выстроилось за его спиной и ждало только приказания к началу битвы. Кавалерия, состоящая в основном из рыцарей, принадлежавших баронам, ведомых ими же, расположилась по фронтам войска в ожидании условного сигнала, чтобы вступить в битву. В то время как пехота, по большей части пикейщики, уже готовы были ринуться в бой, собственно им первым предстояло принять на себя удар вражеской армии. Правда стоит отметить, что до того как те до них доберутся, их ряды значительно проредят арбалетчики, чьи боевые орудия способны нести смерть и разрушение даже в рядах тяжелых латников. Будет не лишним обмолвиться о том, что в этом мире искусство стрельбы из арбалетов, да и сами устройства были доведены до совершенства, что в разы увеличило пробивную силу обычных ничем не примечательных болтов. Впрочем, болты они изготавливали особые, но это практически не играло никакой роли, так как противник отчасти состоял из населения Эйдела. Многие из местных баронов присоединились к захватчикам и влились в их армию, а вместе с ними приспешники Нового Бога получили в свое распоряжение технологию создания этих бронебойных самострелов.
Зиг со своими войнами расположились чуть правее от центра, и немного позади, дабы не подставлять их под первый и самый сокрушительный удар. Его соплеменники внушали ужас одним своим видом, причем не, только противникам, но и союзникам. Воинственные крики и боевые кличи доносились оттуда куда чаще и звучали они в большинстве своем на их родном языке, а тот был, как будто придуман был специально для проклятия и обещания скорой, но отнюдь не легкой, смерти. Шэрг же какими-то немыслимыми усилиями добился от правителя разрешения повести один из отрядов баронской кавалерии. Все дело в том, что как выяснилось, правитель его слишком ценил, чтобы позволить рисковать собой и благом королевства. Учитель не без улыбки следил за попытками правителя, который пытался применить различные весомые аргументы и всевозможные хитрости, дабы удержать советника у себя, но его обучал не абы кто, и все аргументы были достойно отбиты, и правителю не оставалось ничего, как благословить Шэрга и позволить вступить в битву.
Армия была собрана поистине гигантского размаха - под его знамена встали все те, кто его поддерживал в Эйделе, без исключения, а в помощь им, он подогнал немного людей из соседних миров. Но, несмотря на все его усилия, вид войска противника, расположившегося на противоположном конце долины, внушал леденящий кровь ужас, и вводил в ступор. Казалось, что здесь собрались все ЕГО войны из соседних и не очень миров, однако это ему говорили лишь его ощущения - слабые отголоски которых смутными предчувствиями промелькивали в его смертном теле. Он видел многочисленное войско противника, которое надо разбить, во что бы то ни стало, другое не имеет значения.
Впрочем, большая часть его мозга лихорадочно работала, шестеренки суетливо вращались в черепной коробке, а глаза из последних сил напрягались, силясь увидеть среди этого темного войска, мутным пятном, маячившим на линии горизонта ЕГО. Он надеялся, что Новый Бог лично возглавит свое войско в сражении, от которого может зависеть судьба вселенной. Надеялся, и изо всех сил старался увидеть его аватару, однако до сих пор все его усилия пропадали даром, за что он, не переставая, поливал проклятиями ту оболочку, какую ему пришлось занять. Куда было проще с Кроксами - обитателями одного из пограничных миров, где войны не редкость, но помимо нее дикие животные этого мира зачастую оказывались куда опаснее чужеродного вторжения. А посему, они довольно сильно развили в себе не только бойцовские качества, но и все органы чувств у них постоянно работали на пределе, чтобы они могли выжить в жестоком мире сплошных джунглей, где в любом кусте может прятаться опасность. Внешне они очень похожи на людей, разве что несколько стройнее, выше и зрачки у них не имеют радужной оболочки и сам он не черный, а различных цветов, разной яркости.
Как показало время, даже эти хитрые изыски ему не помогли бы увидеть то, чего нет, и не было, собственно, чуть погодя он сам пришел к этому выводу, а ещё несколькими минутами позже и свыкся с этой мыслью. Но это не меняло того, что он был оскорблен до глубины души этим жестом своего противника, и возмущение ещё долго бродило в его голове, затмевая взгляд простой человеческой злобой. Он не явился на схватку, это могло только говорить о том, что он настолько уверен в своих силах, что позволит сражению протекать без него личного участия. К тому же Новый Бог не удостоил его внимания, посчитав недостойным того, чтобы скрестить с ним мечи, что злило ещё больше.
Учитель мысленно пообещал себе, что как бы ни прошла схватка, они ещё встретятся и тогда им будет, о чем потолковать. А пока надо было сделать все, что от него зависело, чтобы удержать этот мир, тем более что темные массы на горизонте пришли в движение. Он отдал распоряжение готовиться к отражению атаки противника, и приказ был передан по цепочке, в считанные секунды, огромная боевая машина напрягла все свои шарниры и готова была грудью принять натиск неприятеля.
Две армии сошлись в стремительно чарующем, для тех, кто смотрит на все это со стороны, представлении, автор которого не поскупился на спецэффекты и численность массовки. Причудливые огненные цветки различных форм и расцветок то тут, то там расцветали на поле боя, разбрасывая сражающихся в разные стороны и оглашая округу громогласным эхом взрывов, которые со временем слились в единый непрекращающийся гул. С вмиг потемневших небес на землю слетали витиеватые молнии, проносящиеся по целым группам сражающихся воинов, превращая их в нечто обуглившееся и дурно пахнущее, навсегда ставя точку в их конфликте. Тучи стрел вместо капель дождя обрушивались на сражающихся с потемневших небес, унося десятки и сотни бойцов как с одной, так и с другой стороны. Земля тряслась от топота сотен тысяч копыт, когда кавалерия вступила в битву, открывая тем самым новую страницу в последних днях Эйдела. А в этом можно было не сомневаться: волшебство здешних магов вызывало землетрясения, в трещины которых падали десятки солдат с разных сторон, а помимо молний с побагровевших небес на землю падали небольшие метеориты, погребая под собой сотни людей, а десятки сотен разбрасывали в стороны, принося увечья различной степени тяжести.
Впрочем, несмотря на всю эффектность представления, события с самого начала разворачивались не так, как он того хотел, как он позже себе признался - все пошло не так с того самого момента, как он не увидел среди противостоящей ему армии своего врага. Потом все понеслось как снежный ком. Противник оказался намного многочисленнее, чем те силы, что собрал он для обороны Эйдела, опять-таки позже ему стало известно, что Новый Бог стянул сюда практически все силы, что находились поблизости, так как этот мир для него был крайне важен. Хотя, несмотря на всю многочисленность его войска, оборонявшимся удалось продержаться несколько дней, заставив весы равновесия замереть практически посередине, но это не могло длиться вечно и в один момент чаша весов дрогнула. Правда, не туда, куда ему бы хотелось.
Свежие силы противника принялись теснить его войска с поля боя в столицу этого мира, где они ещё продержались полторы недели, после чего город был взят, разграблен и предан огню, а все его жители, которые выжили после длительной осады и кровавых штурмов, были казнены как еретики. Правитель города был убит при захвате цитадели и, поскольку, отступать больше было некуда, здесь же нашла свой конец армия староверцев, пытавшихся сдержать нечеловеческий натиск орд Нового Бога.
Учитель отослал из осажденного замка своих людей буквально за час до последнего штурма, который им так и не суждено было отбить, собственно он это понимал и потом, приказал всем выжившим отправиться в Эндор, где он встретит их, когда все закончится. Конечно, ему пришлось для этого стукнуть кулаком по столу и напомнить сравнительно юному Шэргу, что их бой ещё впереди, а для того, чтобы его выиграть, ему для начала нужно выжить сегодня. В конце концов, парень согласился, в крайнем случае, он всегда мог рассчитывать на то, что Зиг просто возьмет и утащит Шэрга отсюда, а там бы он с ним поговорил бы как следует. Сам же эльф ещё не растерял боевого настроя, однако им была прожита довольно долгая жизнь, чтобы понимать, что всему свое время и потому он умел вовремя обуздать свою жажду крови и включить голову. Остатки его отряда вернулись вместе с ними, был момент, когда Шэрг вместе со своими конниками попал в кольцо, когда армия отступала в сторону города, Зиг вместе со своими парнями ринулись на помощь и держали всех до тех пор, пока конники не ушли на достаточное расстояние, после чего стали отступать сами. Такой щедрый жест им дорого обошелся, но для них было честью погибнуть в такой схватке и потому ни один из них не переживал по поводу потерь, быть может даже где-то завидовали столь храброй смерти своих сородичей.
Он был в городе до самого конца, когда войска уже были в цитадели, а город полыхал красно-оранжевыми языками искристого пламени. Смерть настигла аватару в тронном зале замка вместе с правителем города и его личной гвардией, которые должны были до самой смерти охранять своего повелителя, с чем собственно они справились блестяще, что касается "самой смерти". Не будь он скован цепами смертного тела, он справился бы с вбежавшими в большую залу людьми и нелюдями, однако это тело имело ряд ограничений и в первую очередь - оно уставало. Мускулы рвались от натуги: снова и снова поднимая и опуская двуручный меч на голову врагов, дыхание спирало от нехватки воздуха, а ноги подгибались не в силах больше держать ставшим непомерно тяжелым тело. Все закончилось в один миг, когда силы покинули его, а реакция притупилась. Миг острой боли и ничего кроме темноты.
Он ничего не видящим взглядом смотрел на горящий город - маленькие золотистые и сверкающие на солнце песчинки колыхались, как колышется на ветру языки пламени, весело перебегающие с крыши на крышу. Песок извивался, искрясь в лучах заходящего солнца, изо всех сил стараясь показать ему последние минуты жизни славного города в мире Эйдела. Она могла показать, что было потом, когда силы Нового Бога так и не смогли приспособиться к изменившимся климатическим условиям, которые поменялись после последней битвы за этот мир. Эйдел был уничтожен в считанные часы. Стерт с лица вселенной как уродливый прыщ на чистом и гладком лице.
Но это все было лишним, он и так все узнает.
Когда вернется домой.
7
Она молчала. Гонимые легким ветерком, мелкие песчинки робко пробегали по тому, что осталось от его сапог. Они стремительно уносились вдаль, едва тень от фигуры оставалась позади, будто стремясь, как можно быстрее оказаться от него подальше. Солнечные лучи, сверкая, играли на их гранях, заставляя глаза слезиться от отраженного света, но на этот раз как-то робко и застенчиво, словно не желая раздражать застывшую тень, стоявшую на одном из барханов, и тупо смотрящую в одну точку.
Она больше не рассказывала, она просто атаковала мозг рядом песчаных образов, помогавших все это время восстанавливать его сущность из небытия. Она выжидала, не сводя полных надежды глаз с его угрюмого лица, она не хотела больше давать информации, так как сейчас уже все зависело от него, она же могла только подтолкнуть, но не могла показать ему все. И потому она безмолвствовала, хотя скорее она просто притаилась в томительном ожидании, когда в его мозгу щелкнет невидимый переключатель и все встанет на свои места... или не встанет. Такой вариант она тоже учитывала, и в таком случае можно было считать, что они все-таки проиграли.
Она шла к этому не один десяток лет, медленно ведя его тем, путем который был выгоден ей и потерянной вселенной, направляла каждый его шаг, находясь, все время рядом, однако он не мог её почувствовать или услышать до тех пор, пока мозг не был полностью очищен от всякого лишнего мусора. И сейчас настал тот момент, который она ждала и которого внутренне боялась, опасаясь того, что ей не удастся вновь разжечь потухший огонь в его глазах. Ей оставалось лишь догадываться о том, что твориться за зеркальной гладью его бездонных глаз, какая борьба скрыта в его голове, какие картины мелькают со скоростью в десятки раз превышающие скорость полета стрелы, перед его внутренним взором. Она могла только внимательно наблюдать за ним и ловить каждое его движение, каждую выступившую на лбу бисеринку пота, свидетельствующую о его волнении, что в свою очередь говорило бы о том, что процесс восстановления памяти прошел вполне успешно. За каждым нервным движением сильных пальцев, непроизвольно сжимавшихся в кулак, за каждой дрожью век. Она ждала хоть какого-нибудь признака, способного развеять её опасения, что раковой опухолью разъедало её изнутри, вселяя страх поражения и уничтожая все её надежды.
Она выжидала, затаившись за ближайшем барханом, наблюдая за темным силуэтом, отлично видимым на фоне ярко-голубого неба, настолько яркого, что создавалось впечатление, что оно светится изнутри. Даже солнце, парящее высоко в небесах, чувствовало себя неуютно в этом голубом безмолвии и стремилось где-нибудь скрыться, ощущая на себе взгляд его макушки, но врожденное любопытство заставляло его упорно висеть прямо над головой существа, потерявшего все в своей жизни и пытающегося вновь найти себя.
Весь мир, затаив дыхание, ждал того, что будет дальше.