Аннотация: Венки сонетов: "Парадиз", "Великая страна", "Эскейп","Гимны", "Реалит","Ай да мы", "Заклание", "Звенящая музыка", "Резонансы прогресса", "Вначале было слово", "Холокост"
Венки сонетов из книги "11 колючих венков"
Парадиз
Раздел: Венок сонетов
ПАРАДИЗ
1
Нужна ли нам чудесная мечта,
в волшебный рай зовущая идея,
удобная духовная аллея
для честного несения креста
по манию небесного перста?
А, может быть, куда верней рацея,
что рая ждать - напрасная затея,
что за кончиной мрак и пустота.
Завет, уставы, прописи твердят
о вековечном прочном идеале,
зовут возжечь сияние лампад,
молить об утолении печали,
стремить свой дух в нетленный вертоград.
Держаться ли за ветхие скрижали?
2
Держаться ли за ветхие скрижали,
за сладость и дурман сакральных слов?
Завалы книг, свидетели веков,
смущают нас в библиотечном зале.
В Двуречье, на Синае и в Непале,
на сотнях позабытых языков
веления придуманных богов
пророки разных вер провозглашали.
И вер, и сект сплошная пестрота
в итоге века та же, что в начале.
До Магомета, Будды и Христа
не по земле пробиты магистрали.
Пускаемся по безднам без моста
пешком вразброд в неведомые дали.
3
Пешком вразброд в неведомые дали
идём за пилигримом пилигрим,
из века в век радения творим
Осирису, Астарте и Купале.
Кумирами из камня и в металле,
не зная счёта силам неземным,
заполнили Ниневию и Рим,
пока творцу единому не вняли.
Единый в триединстве вседержитель,
всевидящий из горнего скита,
внимает свыше сладкогласной свите,
поющей славу сердцем и с листа.
А мы, земные, с воплем о защите,
плетёмся, босота и голота.
4
Плетёмся, босота и голота,
на перепутьях заполняем храмы.
Там иереи, бонзы и имамы
провозглашают долгие лета
и управителям и пастырям скота -
всем рвущимся под свод священной брамы,
как их ни гнут трагедии и драмы,
как ни томит земная маята.
Аскеты учат: не ищи пустого,
земной успех - и тлен и суета,
и вне высот небесного алькова
ждать перемен и счастия - тщета,
взамен у нас святое божье слово
как ключ и пропуск в райские врата.
5
Как ключ и пропуск в райские врата,
возвышенный предел существованья,
зачтут нам исповедь и почитанье
икон, мощей, реликвий и креста,
терпенье, соблюдение поста,
готовность искренней и щедрой данью
без понуканья и напоминанья
оплачивать небесные счета.
Итак Святую Троицу почтим,
спасающую в пламени и шквале.
Войдём с моленьем в Иерусалим
и будем правы в радостном финале,
что ложную дорогу не столбим
в Элизиум и к сказочной Валгалле.
6
В Элизиум и к сказочной Валгалле
уносит рыцаря воинственный экстаз,
поэта мчит крылатый конь Пегас.
Искатели священного Грааля,
мечтая о божественном бокале,
от горних сфер не отрывали глаз.
Кому не ведом Дантовский рассказ -
искусный, как старинные эмали -
как он пропутешествовал живой
не в грёзах, не в магическом кристалле,
а с трезвой и здоровой головой
в загробные круги и вертикали,
в страшащий и манящий свет иной,
уж как бы тот Эдем ни называли.
7
Уж как бы тот Эдем ни называли
строители эпохи пирамид,
они тесали мрамор и гранит,
не ожидая денег и регалий.
Но каждый истукан на пьедестале
всегда вещал (и до сих пор твердит),
что райский путь для смирных не закрыт,
лишь только б власть и веру почитали.
Веленья нынешних вождей и мумий
жестокому диктату - не чета.
Толпа боготворит, ополоумев,
не деспота, а хитрого хлюста.
И мы не раз на площадях и в Думе
цитировали вещие уста.
8
Цитировали вещие уста,
прикрывшись ими в митинговой сваре.
Глашатаи всех партий на бульваре
рядились в характерные цвета.
На перекрёстках, с пеною у рта,
те - чёрные, погромные, в угаре,
те - белые, откормленные баре,
а те - в лохмотьях алого холста.
Под пёстрыми знамёнами стоим,
созревши по казармам и острогамм,
и все поём, как преданы своим
угодникам, святым и демагогам.
Был крепок дух и пыл несокрушим,
теперь пресыщены огарками и смогом.
9
Теперь, пресыщены огарками и смогом,
загажены озёра и леса,
и беженец, голодный хуже пса,
стучится в дверь и плачет за порогом.
Отставники по старческим берлогам
благодарят святые небеса
за порцию отвара из овса,
венчая жизнь убогим эпилогом.
Но воля финансисту-бизнесмену:
палаты, броненосный экипаж,
есть смачный стол с питьём хмельным и пенным,
к услугам весь лакейский антураж.
Жаль, надобен эскорт полувоенный
в стране сплошных разборок и покраж.
10
В стране сплошных разборок и покраж
припомнишь расставанья на причале,
где чайки суетились и кричали,
озвучивая северный пейзаж.
При шорохе, спасая свой плюмаж,
упитанные утицы взмывали.
А ты порой, заснув на сеновале,
и сам вспорхнёшь и облетаешь пляж,
покуда милицейская рука
не стянет вниз, воздев чернильный ноготь,
обломит крылышки и даст шлепка...
Идиллия. Простор для монолога.
Манящий запах милого мирка,
где скрыты в водах Китеж и Молога.
11
Где скрыты в водах Китеж и Молога,
не в небе ли зеркальный строй палат,
куда святые души отлетят,
ушедшие от Гога и Магога?
Ведь счёта нет рассказам и эклогам,
восславившим святой библейский сад.
Там Ева, покусившись на гранат,
прогневала всемилостивца-бога.
Иное с Елисейскими полями.
Раскрою разрисованный увраж -
блаженные в необозримой яме,
при них Плутон, гостеприимный страж.
Душа к душе слетаются роями,
а в небесах рисуется мираж.
12
А в небесах рисуется мираж.
Владыки разных вер не согласились
совместно мять эдемский амариллис,
искать один небесный патронаж.
Так что там: туча, грот, могучий кряж?
Пересчитать святое войско силясь,
мы в списке вер и парадизов сбились.
И рады бы добраться, да куда ж?
Насыщенные сказками сполна
(Как разнятся они, и как их много!),
мы, право, предпочли бы времена
не распрей у святых, а диалога.
Пока вся жреческая каста недружна,
мы не искатели небесного чертога.
13
Мы не искатели небесного чертога,
не станем тешиться несбыточной мечтой.
В любой беде Господь всегда с тобой,
но нужно действовать, когда звучит тревога.
От бомб и пуль не защищает йога.
Готовь оружие, ты с ним пойдёшь на бой,
укройся за надёжною стеной,
возьми в охранники надёжного бульдога.
Когда заброшены цеха и нивы,
тогда заводится мистическая блажь
и чередуются загробные мотивы,
иные беглецы пакуются в вояж.
Но рай - не в небесах, не за проливом.
Нам нужен рай - во весь земной этаж.
14
Нам нужен рай - во весь земной этаж,
не тайный склеп одной масонской ложи,
а праздничный дворец для молодёжи,
вселенский сад, всемирный вернисаж.
Он будет твой. Ты сам его создашь.
Весь разум твой и жизнь свою положишь.
Мы на Творца из Библии похожи:
вглядись в себя, в глубь озера, в трельяж.
В твоих руках твоё земное царство,
лесная ширь, речная чистота,
прегрозное когда-то государство,
сменившее гербы и паспорта.
Крепи страну, и в этом всё лекарство.
Нужна ли нам чудесная мечта?
15
Нужна ли нам чудесная мечта?
Держаться ли за ветхие скрижали?
Пешком вразброд в неведомые дали
плетёмся, босота и голота.
Как ключ и пропуск в райские врата,
в Элизиум и к сказочной Валгалле,
уж как бы тот Эдем ни называли,
цитировали вещие уста.
Теперь - пресыщены огарками и смогом.
В стране сплошных разборок и покраж,
где скрыты в водах Китеж и Молога,
а в небесах рисуется мираж,
мы не искатели небесного чертога,
Нам нужен рай - во весь земной этаж.
Октябрь 1996 г.
--------------------------------------------------------------------------------
Великая страна
Раздел: Венок сонетов
ВЕЛИКАЯ СТРАНА
1
Я веровал в великую страну.
Заворожённый ею с детства,
попеременно славлю и кляну
немалое и пёстрое наследство:
мою заснеженную белизну -
ни солнцем, ни вином не отогреться,
мою небесную голубизну,
планетное и звёздное соседство.
Феерией стремительных ракет,
зачатых в тайниках лабораторий,
то бег комет, то запредельный свет
преследует в пространстве и просторе
Россия - край космических побед,
трамплин невероятных траекторий.
2
Трамплин невероятных траекторий,
могучий и стремительный буксир,
сторожевик в береговом дозоре,
вобравший мир в отчётливый визир,
игрок, увлёкшися в азартном споре,
забыв, как мстят Кавказ или Памир,
когда отыщется у них среди нагорий
неважно чей враждебный капонир.
Вдругорядь оказалось, что державе
не следовало затевать войну,
где под конец толкуют не о славе,
а больше о расплате за вину.
И старый трос не удержал, заржавев,
флотилию, скользнувшую в волну.
3
Флотилию, скользнувшую в волну
нечаянных обид и старых счётов,
ломает и уносит в быстрину
усердие завзятых "патриотов".
А те молодчики, как окуни блесну,
хватают вороха гранатомётов
для залпов по соседнему челну
с кормы, с бушприта, с марселей и с гротов.
Стеснённые сетями прежних уз,
наместники немалых территорий
исподтищка прикончили Союз
в нелепой череде фантасмагорий.
Что ни претензия, то яростный укус
неистово бушующего моря.
4
Неистово бушующего моря
не вразумляет дружеская речь.
Вскрываются накопленные хвори,
успевшие умучить и допечь.
Собравши братьев в многогласном хоре,
излишне резвых пробовали сечь.
За треск демагогических теорий
постукивала добрая картечь.
Вдруг выплеснулись старые обиды.
В Литве, в Баку - куда ни ткну.
Дарёная без разума Таврида
тревожится в нечаянном плену.
Империю выводят на корриду.
В злосчастиях винят её одну.
5
В злосчастиях винят её одну,
хотя страна вверялась без расчёта
варягу, хану, пану, пахану,
то покорителю, то доброхоту.
Среди потопов, часто на крену,
со всеми присными в одних тенётах,
страна одолевала глубину,
верша в оковах адскую работу.
Такая мощная посудина-страна.
У ветреной фортуны не в фаворе,
столетиями порабощена,
но выжила всем недругам на горе.
за то её чужие племена
клеймят в несправедливом приговоре.
6
Клеймят в несправедливом приговоре,
а Русь в огне пылающих хибар,
как тот ковчег, не тонет, семафоря
приставшим стаям лодок и байдар.
За счёт качаемых от нас калорий
прощённый враг, затейщик прошлых свар,
не мучится от корчей и в позоре,
а копит жир и черпает навар.
Особой щепетильности не зная
(Алмазы с жемчугами - по зерну,
по шкурке - соболей и горностаев,
таёжных исполинов - по бревну)
несметные грабительские стаи
растаскивают общую казну.
7
Растаскивают общую казну,
и мигом похудевшая отчизна
освоила весь риск и новизну
торгового челночного туризма.
Припала к европейскому окну
и смотрит в историческую призму:
так вот откуда к нам явился призрак,
прилипчивый к российскому рядну.
Давно ль на зов сменить житьё-бытьё
по Сормову, по Пресне, по Ижоре
пошли гулять булыжник и ружьё,
а дальше громыхнуло на "Авроре",
и угнездилось злое вороньё
в разбитой государственной конторе.
8
В разбитой государственной конторе
оставил след любой былой удар.
В дубовые ворота на запоре
ломилось неразумие хазар.
Степная конница в лихом задоре
чинила страх, разбои и пожар.
Кончак, Чингиз, Батый, Мамай, Баторий,
как упыри, неслись из закомар.
А самые жестокие коленца,
увечья и ранения насквозь,
случались не от злого иноземца,
немало злыдней дома завелось.
И мяли люд Малюты-управленцы
без церемоний, с маху, на авось.
9
Без церемоний, с маху, на авось
растащено народное богатство.
Как где-нибудь за морем повелось
магнаты и магнатики плодятся,
берут бразды. (Поцарствуем, небось).
И с жадностью бросаются на яства.
Глядишь, бюджет - ощипанная гроздь,
и вся в руках начальственного братства.
Под лампами на тысячи свечей,
бесстыдно, въявь - и не страшит сатира -
под дудку бесшабашных ловкачей,
на удивление благого клира,
за счёт изъятых нищенских грошей
вершат дела большие штаб-квартиры.
10
Вершат дела большие штаб-квартиры,
дробят материки на фронт и тыл,
и вся земля - не стрельбищем, так тиром -
дрожит в распоряжении громил.
Не ведомо, какого звать факира,
чтоб малость успокоил и смирил
в глухой тайге и по степным такырам
охотничье сообщество горилл.
Распуганы маралы и пантеры,
редеют бобр, куница и лосось,
израненный бродягой-браконьером
не знает, где спастись рогатый лось.
По всем тензометрическим замерам
надтреснула сама земная ось.
11
Надтреснула сама земная ось,
лишённая своей природной смазки.
На волю из-под спуда поднялось
сокровище, помянутое в сказке,
Поди - заткни, а лучше не елозь!
Зафыркало внутри стальной оснастки,
могуществом и жаром напряглось,
преобразилось в пластики и краски.
За золото подземных кладовых
идут торги и тупятся секиры.
Не брезгают ударами под дых
воители, правители, банкиры.
Пока трудяги молят всех святых,
слетаются всё новые вампиры.
12
Слетаются всё новые вампиры,
и всё дороже чистая вода
без мути отработанного жира,
из родника, из речки, из пруда -
вода для камбуза и Мойдодыра,
вода в сады, в поля и в города,
бутылка молока или кефира
и сладкий морс с кристалликами льда.
Вот море растранжиренное стынет
и коркой горькой соли разлеглось.
С Арала пыль по выжженной равнине -
попробуй-ка, промой и унавозь!
И нечем загасить пожар пустыни.
Таков закон, пока народы врозь.
13
Таков закон. Пока народы врозь,
диктуют неприятель и природа.
Охватывай, поджаривай, морозь!
Цари необоримая невзгода.
Вдруг пекло под ногами взорвалось,
и бездной расступается порода.
Спеши туда. На помощь людям брось
запас тепла, любви и кислорода.
Что поднесёт неверная судьба
грузину, осетину, юкагиру?
Там мечется стихия, там пальба,
там воры льнут к бесценному сапфиру.
Где правит мародёрская гурьба,
гореть Кавказу, вымерзать Таймыру.
14
Гореть Кавказу, вымерзать Таймыру,
пока всечеловеческий совет
не выведет последнего проныру
на строгий неуклончивый ответ.
Найдутся же вожди и командиры,
способные, сметая всякий бред,
построить всенародную квартиру,
где чтят гуманистический завет.
Так хочется дожить до доброй славы,
когда весь мир, по самую Луну,
объединит великая держава,
великая не в ширь, не в вышину,
а чистой совестью и добрым нравом.
Я веровал в великую страну!
15
Я веровал в великую страну,
трамплин невероятных траекторий,
флотилию, скользнувшую в волну
неистово бушующего моря.
В злосчастиях винят её одну,
клеймят в несправедливом приговоре,
растаскивают общую казну
в разбитой государственной конторе.
Без церемоний, с маху, на авось
вершат дела большие штаб-квартиры.
Надтреснула сама земная ось.
Слетаются всё новые вампиры.
Таков закон. Пока народы врозь,
гореть Кавказу, вымерзать Таймыру.
Декабрь 1996 г.
ЭСКЕЙП
Венок сонетов из книги "11 колючих венков"
1
Упоенье дальних троп,
прелесть странствий и открытий,
лишь бы прочь от общежитий,
да не в шахту, не в окоп,
рысью, маршем и в галоп,
в одиночку, в шумной свите,
сквозь всезвёздный на орбите
трепетный калейдоскоп.
Не толкучка, не дебаты,
не казённые палаты -
манят рощи и овраги
и речные перекаты,
а под вечер из корчаги
запах крепкой сельской браги.
2
Запах крепкой сельской браги,
он прохватит и проймёт,
он печали унесёт
на любом крутом зигзаге.
Так что я, резвей летяги,
вечно двигаюсь вперёд
от красот и до красот
на своей весёлой тяге.
По реке пускаю плот,
через ямины болот
перекидываю ваги.
Всё надеюсь, что спасёт
от шинели и шараги
верный фарт лихой ватаги.
3
Верный фарт лихой ватаги
избавляет от цепей,
вызволяет из клетей...
Проживанье без бумаги,
уклоненье от присяги,
анекдоты про вождей -
много в кодексе статей
для моих плаща и шпаги.
Как-то, запертый в сарае,
жаждал воли паче рая,
рыл, старался, скрёб и грёб,
строил, смётку прилагая,
раз не взять ворота в лоб,
засекреченный подкоп.
4
Засекреченный подкоп -
ход к запрятанному кладу,
если дни и ночи кряду
на часах стоит Циклоп,
Нужен лаз и до зазноб,
вдруг они за стенкой рядом,
а нельзя ни в дверь, ни садом:
подойдёшь и слышишь: "Стоп!"
Нет, не в роли менестреля
доберёшься к трудной цели -
ступишь в пламя и в потоп,
с боем вскроешь в жарком деле
тайны дебрей и чащоб,
клады свалок и трущоб.
5
Клады свалок и трущоб:
древний хлам, пакеты акций,
лом хронометров и раций,
рвань мундиров, связки роб,
кучи выщербленных скоб,
хрусталей и инкрустаций,
ворох древних ассигнаций,
упакованный в салоп,
Эти тайны погребли
скопидомы всей земли
и рачительные скряги,
биржевые короли,
почитавшие, как стяги,
силу денежной бумаги.
6
Силу денежной бумаги
знают дети и отцы,
адвокаты и истцы,
беспримерные сутяги,
знают крабов и наваги
неустанные ловцы,
знают ушлые купцы
и пронырливые маги,
знает весь игривый цех
подавателей утех,
пивовары старой Праги,
каждый лях и каждый чех.
Словом, что почём в сельмаге
знают бодрые бродяги.
7
Знают бодрые бродяги,
как резвее убежать
от упёршихся в тетрадь
и любителей бодяги.
Патриоты жгучей влаги!
Исполать вам смаковать
неземную благодать
из одной пузатой фляги!
Свежей снедью удоволен,
нюхом чувствую в рассоле
острый перец и укроп.
Эту радость жить на воле,
всю приятность смачных проб
не поймёт учёный сноб.
8
Не поймёт учёный сноб,
верноподданный науки,
что за радостные звуки
два притопа и прихлоп.
Не ценя шутейный трёп,
он спешит долой от скуки
утешшать чужие муки
как заправский филантроп.
В окруженье и один
домогается причин,
вечно думает о мерах
для леченья всех кручин.
Но, как путник в диких щхерах,
он всё путается в верах.
9
Он всё путается в верах,
беспокойный интеллект,
постигает диалект
импортных миссионеров.
(Кроме всех заезжих сэров,
тьма своих шипучих сект,
там "Игристое" и "Зект"
и "Шампанское" в фужерах).
Наш прилежный книгочей
от заманчивых речей
богомольных лицемеров
убегает в мир рацей,
но и в нём меж буден серых
он всё плавает в химерах.
10
Он всё плавает в химерах,
верит, истовый знаток
в мир без зла и без тревог,
без террора и холеры.
В предвкушенье доброй эры
сводит Запад и Восток
на взаимный диалог
под звучанье хабанеры.
Он уверен: из хаоса
станет хор многоголосый,
чистой радости родник.
(Парафраз идей Панглоса,
в чьё учение он вник
как прилежный ученик).
11
Как прлежный ученик,
друг прогресса и науки
всё твердит "азы и "буки".
не устанет ни на миг.
Как духовный проводник
он прикладывает руки
к микроскопу, не к базуке.
Он конструктор, не комбриг.
Он сдувает сквозь фрамуги
социальные недуги.
размышляет в скверне скверов
о провидце из Калуги,
о Люмьерах, монгольфьерах...
Он блуждает в важных сферах.
12
Он блуждает в важных сферах,
разрешает круг проблем
в части знаков и эмблем
на груди функционеров.
Славит бардов и труверов
политических систем
на добро и счастье всем,
кроме сущих изуверов.
С трезвым разумом в союзе,
не ценя служенье Музе
и забросив патерик,
спорит с Марксом и Маркузе
и, суля марксистам втык,
ворошит курганы книг.
13
Ворошит курганы книг:
Аристотеля, Платона,
Монтескье, Фурье, Прудона...
Мудрый муж из них воздвиг
в мыслях, пусть не броневик,
но достойную колонну
впору Джорджу Вашингтону
(То-то был архистратиг!),
впору Ньютону, Солону,
Боливару, Соломону...
Мерным шагом и прыг-прыг
залезает неуклонно
наш мудрец на этот пик,
а успеха не достиг...
14
А успеха не достиг
даже весь синклит учёный.
С неба сорван щит озонный,
а под ним сплошной парник.
Чернобыльский колосник
пышет пылью мегатонной
на иммунно поражённый
Евразийский материк.
За подвижкой каравана
с грузом нефти и урана
наблюдает перископ.
Алчность мутит океаны,
портит, чавкая взахлёб,
упоенье дальних троп.
15
Упонье дальних троп,
запах крепкой сельской браги,
верный фарт лихой ватаги,
засекреченный подкоп,
клады свалок и трущоб,
силу денежной бумаги
знают бодрые бродяги,
не поймёт учёный сноб.
Он всё путается в верах,
он всё плавает в химерах.
Как прилежный ученик
он блуждает в важных сферах,
ворошит курганы книг,
а успеха не достиг.
Февраль 1997 г.
ГИМНЫ
Венок сонетов из книги "11 колючих венков"
1
Весь год из рощ, с крестов, со шпилей,
со всех гнездилищ местных стай,
разбойный крик и хриплый грай
на версты вдаль и вширь на мили.
А по весне в садах кадрили
(А ну, гармоника, играй!)
певцов, слетавших на Синай
и угостившихся на Ниле.
Так их клюёт и днем и ночью
орда воронья и сорочья.
Ей певчий корпус - не родня.
Кого-то рвут и мечут клочья,
кого-то выперли, браня...
И карканье, и трескотня.
2
И карканье, и трескотня
автоматическим заводом
терзают уши год за годом,
куда подалее гоня.
Какая ж тащит шестерня
меня с моим дроздовым родом
кружить с вороньим хороводом,
не зная прочного плетня?
А разум тянется не к трели
с напевом слаще мирабели.
Не высечь искры без кремня.
Не песнопенья менестреля
влекут, тревожа и маня,
но гимны, жгущие меня.
3
Но гимны, жгущие меня,
гремели по мощеным плацам,
врывались в пышные палаццо
со свистом камня и ремня.
С напором горца-узденя,
кляня неправое богатство,
вели оборванное братство,
в припевах молотом звеня.
Не благостный словесный фарш,
балласт литературных барж,
а храп коня Бараташвили,
Тиртеевский военный марш,
мелодия Роже де Лиля
архангельской трубой трубили.
4
Архангельской трубой трубили
в веках библейские псалмы,
среди средневековой тьмы,
среди погудок в новом стиле.
Они решимостью крепили,
пленяли души и умы,
вели на путь из кутерьмы
кирасы и епитрахили.
Иных затертых навсегда
плодов холодного труда
не отшлифуешь на точиле,
зато не вытравишь следа
от слов, которые искрили
призывом, вызревшим в горниле.
5
Призывом, вызревшим в горниле
доисторических затей,
боренья силы и идей
герои мифов подивили.
Найдя в Гомере и Эсхиле
певцов бестрепетных страстей,
они с веками всё грозней
и неподвластнее могиле.
Метаморфозы, перемены,
трагикомические сцены,
та - лед, а эта - головня.
Вот тем и манит Мельпомена,
сильней, чем мошек - западня
неукрощенного огня.
6
Неукрощенного огня,
искренья звездными очами
порою столько в милой даме,
будь клен, будь дуб - сожжёт до пня.
А как засохшая стерня
разносит вспыхнувшее пламя!
Неосторожными кострами
грешит дурная ребятня.
И мыши прячутся от риска.
И птицы вспархивают с писком,
и прочь, как дети от слепня.
А песня? Песня - та же искра
и жжет, взывая и дразня,
ответом на тревоги дня.
7
Ответом на тревоги дня
роятся грустные напевы,
а то, нет-нет, вскипают гневом
слова, удары кистеня.
Да руготня и трепотня
чертополоховым посевом
и справа жгут, и колют слева,
просторы разума скверня.
Не унимается содом,
вороний покрик за окном,
надсадный свист из зимней стыли.
А мне бы снова вздуть костром
ночную синь в бездумном пыле
обетом жаркому Яриле.
8
Обетом жаркому Яриле
у нас эстрадный тарарам.
Поем и пьем за милых дам,
за Голливуд и Пикадилли.
Взамен Утесова и Хиля,
взбодренный зельем шум и гам.
Русалки к маковым венкам
и конопляных понавили.
В словах - привада и присуха,
в полжара жар, призыв - в полслуха,
намеки томных соловьев,
а для взыскательного духа,
как вороха ржаных снопов,
хитросплетение стихов.
9
Хитросплетение стихов,
формалистические трюки
версификаторской науки
и дерзновенных храбрецов.
В хрустальных башнях меж цветов
и в лёжбищах похмельной муки
творцы прикладывают руки
к изобретенью пустяков.
Переживаю, беспокоюсь,
к чему такой усердный поиск
эффектов, блесток, погремков.
А то иной недужный полюс:
реестр несчастий и грехов,
сцепления тоскливых строф.
10
Сцепления тоскливых строф
при оформленье импозантном
взамен искусства и таланта
пленяют Пензу и Тамбов.
Чинуша даст прикорм и кров
для одописца и педанта.
Девицам нравится пикантный
фигляр из порнокабаков.
За откровенный пеньюар
простят пустой репертуар
и антраша, и экоссезы,
а модный рыночный товар:
под дегустацию шартреза -
кафешантанные поэзы.
11
Кафешантанные поэзы
одна из выгодных потех,
куда литературный цех
бежит от скучного ликбеза.
Нахрап, прическа ирокеза,
крутая фраза, едкий смех,
дарят рассчитанный успех
в кафе Москвы и Сен-Тропеза.
Клиент в усталом одуренье
от угощений, плясок, пенья
и снисходительно готов
запить вином стихотворенье
и вновь откликнуться на зов
в экстазе млеющих певцов.
12
В экстазе млеющих певцов
не увлекает роль трибунов,
игравших на душевных струнах
мятежных улиц и полков.
Кому ж вести под стук подков
лихую рать грядущих гуннов
на штурм вулканов и тайфунов
и неземных материков.
К таким трибунам рок суров.
Ушли Высоцкий и Тальков.
Их нет, так горе до зареза.
А голоса простых щеглов
для громоносного железа...
Расслышь, какая антитеза!
13
Расслышь, какая антитеза:
война и теннисный турнир,
моторный привод и шарнир,
пир Валтасара и аскеза,
Килиманджаро и Вогезы,
белужий бок и рыбий жир,
киндзмараули и кефир,
живые зубы и протезы,
Виктор Гюго и Буссенар,
граф Витте и Егор Гайдар,
автомобили и дормезы,
девятый вал и мятый пар.
Но духом близки до диеза
"Дубинушка" и "Марсельеза".
14
"Дубинушка" и "Марсельеза" -
порывы силы молодой,
призыв померяться с судьбой,
слова, как режущие фрезы.
Не житие святой Терезы.
Не "Со святыми упокой".
Не песенка "Пой, птичка, пой!"
Не соус вроде майонеза.
Привычный климат зол и лют,
иной зигзаг тяжел и крут
среди раздолий и обилий,
а пташки вольные поют
меж амбразур и нежных лилий
весь год из рощ, с крестов, со шпилей.
15
Весь год из рощ, с крестов, со шпилей
и карканье, и трескотня,
но гимны, жгущие меня,
архангельской трубой трубили,
призывом, вызревшим в горниле
неукрощенного огня,
ответом на тревоги дня,
обетом жаркому Яриле.
Хитросплетения стихов,
сцепления тоскливых строф,
кафешантанные поэзы
в экстазе млеющих певцов...
Расслышь, какая антитеза -
"Дубинушка" и "Марсельеза"!
Апрель 1997 г
РЕАЛИТ
Венок сонетов из книги "11 колючих венков"
1
Традиция возрождена,
вернулась в жизнь, хотя без вздоха
со времени царя Гороха
припоминается она.
Трагические времена,
скупая дикая эпоха.
Тогда бродили врозь и чохом
нечёсанные племена.
Иные кончили пробег,
другие длят счастливый век,
бренчат накопленною славой,
но в исторический сусек
вошли вперед всего состава
лихие орды и оравы.
2
Лихие орды и оравы
меняли поступь и прикид,
ползли со скоростью улит
из первобытности корявой,
презрев, как детскую забаву,
палеолит и мезолит,
сковали серп, клинок и щит,
открыли всяческие сплавы.
А звон мечей - не бой дубин.
Достало силы и причин
сменить пещеры на дубравы
и чтить доживших до седин,
когда смягчил тот век кровавый
нахрапистое волчье право.
3
Нахрапистое волчье право
хранили тундра и тайга
и каменные берега
от Командор до Окинавы.
Ловцам, упорным и костлявым,
грозили стужа и пурга.
Тюлень, медведь и кабарга
сдавались ревностным и бравым.
Тогда в бесхитростных жилищах
при дележе убогой пищи
не оставалось ни зерна
для старцев, немощных и нищих.
Ту мудрость, миф и письмена
нам заповедали сполна.
4
Нам заповедали сполна,
насколько важен каждый признак,
чтоб распознать у организма
пороки слабого звена.
Когда уверенность нужна,
жива система или призрак,
подчас особенная призма
осветит истину до дна.
Исследуем, составим мненье
о сбоях кровообращенья,
какая кость искривлена...
Не то в процессе пробужденья,
не то в кошмаре злого сна
любимая моя страна.
5
Любимая моя страна
со всей своею юной страстью
ждала обещанного счастья
по предсказанью баюна.
Была и дата названа,
но тут афганское несчастье
по воле ошалелой власти
ее забрало в стремена.
И кто ни сватал, неказист,
как перезрелый коммунист,
сверхразвитой презент Минздрава.
В конце концов под звон монист
ушла невеста, будто пава,
кобылкой ветренного нрава.
6
Кобылкой ветренного нрава,
устав от плановых диет,
страна бежит в одно из лет
под сень завлаба и замзава,
и те дают, взамен устава,
ей новый Гарвардский завет,
а по нему - надежный свет,
подмога в трудностях - Варавва.
И вот мешки народных лепт
вручает Кейнсовский адепт
пиратской шайке на потраву.
Увы! Не действует рецепт.
Не утешается держава,
спешит на новую отаву.
7
Спешит на новую отаву
освобожденная орда.
Оставя наши холода,
дельцы шатнулись за заставу.
Варавва, падкий на расправу,
страшит и мучит города,
а капиталы без следа
стекают в мутную канаву.
Купцы нагуливают тушки.
Творцы тощают без полушки.
Ткачи сидят без волокна.
В казне утруски и усушки.
Талантливость возбуждена,
ища покраше табуна.
8
Ища покраше табуна,
рысак порвал с ахалтекинцем.
С неугомонным кабардинцем
междоусобная война.
На поле сгнившая копна -
полузатопленным эсминцем.
Зато заморские гостинцы,
нет-нет потешат скакуна.
От утопической отравы
на атлантические травы
спешит прозревший прозелит,
и весь от Дели до Варшавы,
от Антарктиды до Гебрид
дивится мир под стук копыт.
9
Дивится мир под стук копыт,
как то, что годы созидалось,
переиначивает хаос
и с ветром вихрями летит.
И норовит иной джигит
урвать из целостности малость
и тут же учиняет шалость -
дырявит донья всех корыт.
Страна рванулась и пошла,
несмелых выбив из седла,
хоть смейся, хоть заплачь навзрыд,
а закусила удила
и вскачь, не ведая планид,
к каким она теперь домчит.
10
К каким она теперь домчит,
страна-бунтарь, страна-пучина,
сакраментальным палестинам,
пластам фундаментальных плит?
Непобедимая на вид,
подстать бессмертным исполинам
милитаристская махина
разбитым остовом лежит.
Неподлинный социализм,
недостижимый коммунизм -
иное грезилось эсдекам.
Рванулись вверх - скатились вниз,
к известным даже древним грекам
систематическим отсекам.
11
Систематическим отсекам
педанты важность придают.
В своей графе стране - уют,
как в прочном каземате зэкам.
Дойдя до рыночного трека,
с руками, вольными от пут,
испрашиваем новых ссуд
под закладную ипотеку.
Предполагая изначально
пополнить постиндустриальный
всем миром правящий синклит,
в итоге силимся под пальмой
продать кандальный реквизит.
Извольте - вот он, РЕАЛИТ.
12
Извольте - вот он, РЕАЛИТ,
реально начатый период,
в котором наш державный привод
натужной песнею гудит.
Наш путь не прям, спирально свит.
О том свидетельствует Клио.
Судьба любой квартет и трио,
как пожелает, повторит -
на свежий модернистский лад -
и саксофоны задудят,
и струны задрожат по декам.
Пещерный век пришел назад
на стыд безденежным опекам,
на ужас нищим и калекам.
13
На ужас нищим и калекам,
легко, как чиркнуло перо,
раздали общее добро
под смех барыг по спискам ЖЭКа.
Лекарство стало по аптекам
в цене, как то же серебро,
а покупать его хитро
по неоплатным льготным чекам.
В голодный век палеолит
тащился старый инвалид
в безлюдный дол да с камнем в реку,
а наш этап - шумит-гудит
грабительская лесосека -
проросток каменного века.
14
Проросток каменного века
цветет во весь махровый цвет.
Невероятный камуфлет
со времени Мельхиседека.
Таких чудес не знает Мекка,
не знал бакинский Парапет,
не наблюдал анахорет
дней Кия, Хорива и Щека.
На фоне классовых сражений
вскипает тяжба поколений.
Лишь Отто Лацису ясна
канва таких хитросплетений.
Волной сбивается волна.
Традиция возрождена.
15
Традиция возрождена.
Лихие орды и оравы
нахрапистое волчье право
нам заповедали сполна.
Любимая моя страна,
кобылкой ветренного нрава
спешит на новую отаву,
ища покраше табуна.
Дивится мир под стук копыт,
к каким она теперь домчит
систематическим отсекам.
Извольте - вот он, РЕАЛИТ,
на ужас нищим и калекам -
проросток каменного века.
Май 1997 г.
АЙ ДА МЫ!
Венок сонетов из книги "11 колючих венков"
1
Ай да мы! В узорах ссадин
с новой смелостью в повадке
всё хлопочем о достатке.
Ёмкий рынок неогляден.
В нескрываемой досаде
на родные непорядки
да граничные рогатки
чаще топчемся в Элладе,
чем в излюбленной Одессе.
Смотрим курс валют по прессе.
Как зато вольнее стало.
Торгаши при интересе.
Что за солнце засияло
через осыпь и завалы!
2
Через осыпь и завалы
долго строенной твердыни
деловито бродят ныне
люди нового запала.
Прочь стряхнув Сарданапала,
вся руина с треском стынет
от рождавшего пустыни
невозможного накала.
Как ревнители ни ропщут,
цель, объявленная общей,
по дороге запропала,
мы ж теперь под символ отчий,
прочь от общего хурала,
выбираемся устало
3
Выбираемся устало
из расхлёбанного моря
утопических теорий
и не каемся нимало.
А в архивные анналы
назидательных историй
вплёлся свод фантасмагорий
тягостного сериала.
Отмываем пятна крови,
обожгли усы и брови
и по всем счетам в накладе.
Позабыли спесь и ловим
падаянья Христа ради,
помолившись на трехскладень.
4
Помолившись на трехскладень,
как-то легче притерпеться
всем, кто с тяжестью на сердце,
к преиспытанному за день.
В Подмосковье и в Хургаде,
вне торнадо вольт и герцев,
соберём единоверцев
с ожиданьем, что поладим,
а порой со страхом глянем
на обрушившийся камень
в развороченной громаде,
где гуляют дым и пламя,
Полный крен с боков и сзади,
клочья пены на фасаде.
5
Клочья пены на фасаде
мирового небоскрёба
гипс, цемент, добро и злоба -
всё в невзвешенном раскладе.
Обустройщики, не ладя,
до упрямства крутолобы
и не падки до учёбы,
вечно ссорились в бригаде.
После драки шла попойка.
Не одна при этом стойка
равновесие теряла.
В довершенье перестройка
подтолкнула труд к развалу.
Скучен вид мемориала.
6
Скучен вид мемориала.
Поскользнулся шеф проекта,
самозванный архитектор
мирового кафедрала.
От Финляндского вокзала
прочертил он новый вектор
ярче жарких красок спектра.
То-то голь торжествовала,
и помчав вперёд и выше,
поусердствовала лишек.
Жаль, оглядки не хватило.
Недостроенную крышу
циклопического зала
непогодой раскачало.
7
Непогодой раскачало
несуразную громаду,
громыхавшую эстраду
устрашающего бала.
В одночасье задрожала
всем потёмкинским парадом
пребольшая колоннада,
ширма громкого скандала.
Вот поди, сложи обратно
воротясь на путь попятный,
лом, который пораскраден.
Воссоздай тот замок ратный.
Отними у хищных жадин
груды стенок и аркадин.
8
Груды стенок и аркадин -
элементы новостроек.
Прагматичный трудоголик
разберётся в этом кладе.
Всюду в свеженькой ограде,
между банек и помоек,
где кричали стайки соек,
мы теперь томаты садим.
А куски досок и мела
вновь и вновь таскаем смело,
по привычке завсегдашней,
из казённого задела.
Ищем пользы в самом зряшном,
в вавилонском щебне башни.
9
В вавилонском щебне башни
Суета большой делёжки:
растащили рожки-ножки,
с кем-то свары, с кем-то шашни.
Кстати, тяжба возле пашни:
Спорим, кто работал сошкой,
кто гулял с большою ложкой
да с объёмистою чашкой.
По делёжке рассмотрели,
кто и впрямь, на самом деле,
был добытчиком домашним,
а в каких пределах пели
да пускали дым табачный,
где вожди тонули в брашне.
10
Где вожди тонули в брашне,
поднимали тост за дружбу.
В местных спорах, если нужно,
расходились в рукопашной.
А в разброде стал дурашлив
горный воздух возле Ушбы
Налилась тоской натужной
атмосфера возле Вахша.
Вот и плачь, утратя веру
в нашу прежнюю химеру.
Только-только вон из зыбок
и - бултых - в огонь и серу.
Не у птах и не у рыбок
нынче гром надсадных сшибок.
11
Нынче гром надсадных сшибок,
стук в окошко и в ворота.
Импортёрская забота -
за бакшиш и за спасибо -
пошустрей пролезть где-либо.
Адидас, резвей Тойоты...
Прорывающий заплоты,
не сдающий темпов Рибок...
Бесконечный гон всемирный,
тонко чующие фирмы,
где нетронутый загашник
и большой пирог имбирный.
По запорам скачет рашпиль:
спор о золоте и яшме.
12
Спор о золоте и яшме
в наших собственных фавелах,
для худых и для дебелых -
спор не конченный и тяжкий.
Затянув потуже пряжки,
возжелали передела
те, которым надоело
без глотка и без затяжки.
А слова, тверди хоть дважды,
хоть стократ и неоднажды,
не устраивают, ибо
не великий прок для граждан
после эры дыб и гибок
исправление "ошибок".
13
Исправление "ошибок" -
вот забота, не забава
управителям державы,
если стонут из-под глыбок,
если скверные талибы
взмутят сонную ораву,
если слева или справа
прут шахиды и наибы.
Министерские головки,
утомясь в командировке
до Хоттаба ибн Хоттыба,
просят денег на путёвки
до креолок и карибок
в нежной прелести улыбок.
14
В нежной прелести улыбок
наши демо-баронеты,
дегустируя фуршеты,
мило бросят пару скибок
исполнителям Делиба
и артистам оперетты -
в дополненье их диеты.
Благодарствуем! Спасибо!
Оценив накал и крупность
всех вопросов неотступных,
подытожим: как отраден
весь наш подвиг совокупный
выживанья в этом чаде.
Ай да мы в узорах ссадин!
15
Ай да мы! В узорах ссадин
через осыпь и завалы
выбираемся устало,
помолившись на трехскладень.
Клочья пены на фасаде.
Скучен вид мемориала.
Непогодой раскачало
груды стенок и аркадин.
В вавилонском щебне башни,
где вожди тонули в брашне,
нынче визг надсадных сшибок,
спор о золоте и яшме,
исправление "ошибок"
в нежной прелести улыбок.
Сентябрь 1997
ЗАКЛАНИЕ
Венок сонетов из книги "11 колючих венков"
1
Град Владимир, два собора
и торговые ряды,
полустёртые следы
досоветского декора.
За фасадом ныне хворой
исторической среды
разлеглись со дней Орды
рвы и мусорные горы.
Храмы семь десятилетий
вяли розами в букете,
много сломано зазря,
и людей за годы эти
многих мучил, затворя,
хмурый холм монастыря.
2
Хмурый холм монастыря!
Возле здешних страстотерпцев
заряжался ссыльный Герцен
ярой силой звонаря.
До победы Октября
сотни лет единоверцам
холм служил духовным сердцем,
стал гнездом нетопыря.
Лишь теперь из передряги
воротив былые стяги,
город вышел втихаря.
Набирается отваги,
мачту в облако вперя.
Жаждет с неба чихиря.
3
Жаждет с неба чихиря...
Свет и музыку эфира
изо всех отдушин мира
ловит город в вентеря.
С января до декабря
внемлет плутам и пронырам,
политическим факирам,
Геростратам словаря.
Прежде резок и колюч,
будто замкнутый на ключ,
стал вольнее старый город,
отыскал широкий луч
мирового разговора,
ловит импульсы простора.
4
Ловит импульсы простора
восхищённая душа.
Изобилием киша,
млеет фауна и флора.
В небе тонкого фарфора
вон из лунного ковша
выплывают не спеша
златотканые узоры.
Посреди зелёных ив,
двери крючьями закрыв,
запечатавши каморы,
присуседился архив.
Вся, как есть, видна контора
в дыры битого забора.
5
В дыры битого забора,
наконец, и я проник,
в куче дел и сшитых книг
видел чей-то росчерк скорый
под словами приговора,
походящими на рык.
Впрочем, сам такой язык
часто слышал в злую пору.
Всякий подступ был запружен,
тайну кутали потуже
вдалеке от фонаря,
а она бежит наружу
из архивного ларя,
скверным швам благодаря.
6
Скверным швам благодаря,
вскрылась папка на тесёмках,
для несмелого потомка
семь печатей отворя,
путь в историю торя.
Вот поведала негромко
подноготную о том, как
в землях русского царя,
- вёрст от Бреста этак за сто -
некий парень без опаски
мял страницы букваря
да считал, что только ласки
для любого пескаря
мечет каждая заря.
7
Мечет каждая заря,
вместе с нежными лучами,
обжигающее пламя,
гаммой колеров пестря.
В ней расцветки снегиря
разгораются кострами,
окровавленное знамя
тонет в дымке янтаря.
С мировой войною взмыл
непреклонный польский пыл,
встрепенулись волонтёры,
всполошился смирный тыл,
напряглись, пронзая шторы
испытующие взоры.
8
Испытующие взоры
белый висленский орел
не без умысла навёл
на чтеца старинной Торы.
Призывались по набору
все, кто волею не шёл
за шляхетство и костёл
против красного напора.
Тот шляхетский идеал
неприкрыто презирал
местечковую плотвицу,
лишь ИНТЕРНАЦИОНАЛ
обещал, что мир сплотится
в звонкогласой песне-птице.
9
В звонкогласой песне-птице
боек пыл и толк хорош,
неспроста приводит в дрожь
всех лелеющих божницу,
должность, деньги да землицу,
панство, барство и вельмож.
Меж такими не найдёшь
обожающих делиться.
Огляделся наш герой
и бежал своей тропой
от покинутых позиций
в новый быт и новый строй,
к кумачам и русским ситцам
бывшей княжеской столицы.
10
Бывшей княжеской столицы
не сменял лихой беглец
ни на Курск, ни на Елец.
Спец по выпечкам с корицей
да пломбирам всех кондиций
в тридцать девять, под конец,
похвалялся как отец
двух мальцов, одной девицы.
Стал спокойным семьянином
и советским гражданином,
счастлив всем, как только мог,
и певал под мандолину
то фокстрот, а то вальсок.
Я запомнил пару строк...
11
Я запомнил пару строк,
писанных среди побоев.
Очерёдно били трое.
Узник ноги не волок.
"В Польше...хаживал в кружок.
Да, хватали. Я не скрою.
Да, стращали и тюрьмою.
Здесь - свобода. Там - острог".
Вдруг восторженный момент:
"Сам раскрылся как агент!
Ишь ты! Взят - изволил смыться?
К нам попал - исхода нет.
Будь зацепка, клок, страница,
так и этот клок сгодится".
12
"Так и этот клок сгодится", -
как листком по мухе - хлоп! -
и пустили в ход поклёп
омундиренные лица.
Протоколы строк по тридцать:
"Неприятный пришлый жлоб.
Ездил в Минск и Конотоп,
а зачем - молчит, таится.
Для соседей неудобен
и на жалобы способен.
В чём попался - невдомёк,
но тюрьма такой особе
непременно будет впрок
как преподанный урок".
13
Как преподанный урок
настучали без разбора,
наплели дурного вздора
после злых квартирных склок.
Твердо знали, что итог
распалит борзую свору.
Власть брала в тугие шпоры
всех попавших на глазок.
Счетовод Сергей Иваныч,
струнник Михаил Натаныч -
- слово в слово, тот же слог.
Фельдшерица Маша за ночь
заготовила листок,
чтобы знали на зубок.
14
Что бы знали на зубок
наши дети или внуки,
не твердя "азы" и "буки"
и не чтя мартиролог?
Кстати, маленький штришок:
будто кто воздал за трюки,
у зачинщицы поруки
в тот же год погиб сынок.
Сотворённное тайком
стало притчею потом:
для доносчиков позором,
палачам - мирским судом,
а судья - вселенский форум,
град Владимир, два собора.
15
Град Владимир - два собора,
хмурый холм монастыря -
жаждет с неба чихиря,
ловит импульсы простора.
В дыры битого забора,
скверным швам благодаря,
мечет каждая заря
испытующие взоры.
В звонкогласой песне-птице
бывшей княжеской столицы
я запомнил пару строк.
Так и этот клок сгодится
как преподанный урок,
чтобы знали на зубок.
Июнь 1997 г.
ЗВЕНЯЩАЯ МУЗЫКА
Венок сонетов из книги "11 колючих венков"
1
Победной музыкой полны
сердца, наполненные счастьем,
когда ничто нам свет не застит
в просторе собственной страны,
когда желания вольны,
ничем не схвачены запястья,
верны друзья, разумны власти,
а мы не падки на чины.
Звенят поля, жнивьё и пар...
А если небо помрачнело -
и то не молкнет строй гитар.
Тогда меняется капелла.
Поют друзья-однополчане.
Поют собратья на майдане.
2
Поют собратья на майдане,
рокочет в маршах громадьё
цехов, где ковка и литьё,
где сляб простукивает в стане,
потом листом и сортом станет,
пойдёт на ствол и на цевьё,
на рукоять и остриё,
на ось, на винт в аэроплане.
При жарком деле, бодр да весел,
я там с зари и до зари,
а на досуге - пленник песен:
вникаю сердцем в тропари,
и мне ж на радость в ресторане
поют, трубя и барабаня.
3
Поют, трубя и барабаня,
сплетают в жгут восторг и стон.
Гудит и воет саксофон,
ярятся трубы и гортани.
Под гром, как выхлопы в вулкане,
в единый ритм и общий тон
слились мелодия и звон
в импровизированной скани.
Преображая каждый край,
бесстрашный Рознер, мощный Армстронг,
Стравинский, Шнитке и Эшпай
своим искусством и штукарством
взбодрят весь мир, белы, черны,
в ансамбль всех наций сведены.
4
В ансамбль всех наций сведены
и фантазёры, и педанты,
классические музыканты
и бунтари крутой волны.
Одни традиции верны,
другие рвутся вверх, на ванты,
неисправимые ваганты,
творцы неистовой весны.
Определим приоритеты:
какие якори важны -
каноны, прописи, заветы, -
нужны ли новые челны.
Ответы ясны и точны:
кукушкин счёт и дробь желны.
5
Кукушкин счёт и дробь желны
когда-то прежде, в веке оном
служили неприметным фоном,
гарниром сельской тишины,
как три нешумные сосны
за дальним муромским прогоном,
сто лет поившие озоном
тот край льняной голубизны,
где павы были хороши,
когда не надували губы
и танцевали от души,
задорны, смелы, белозубы,
когда, бывало, в круг потянет
кадриль, вскипевшая в баяне.
6
Кадриль, вскипевшая в баяне,
фокстрот под старый патефон
и колдовской "Вечений звон"
берут в кольцо очарований.
Напев врачует или ранит,
отпустит и возьмёт в полон,
прогонит мелочный резон,
взбодрит не хуже русской бани.
Взыграй, гармонь! Взъярись, баян!
Хочу, чтоб музыка звучала,
будила цех и сельский стан,
неслась из стен любого зала,
чтоб там гнездилось, вместо брани,
концерты въявь и на экране.
7
Концерты въявь и на экране,
вчера, сейчас и без конца
лелеют души и сердца
в симфониях переживаний,
в мотивах встреч и расставаний,
бодрят запевкой молодца
с перчинкой острого словца,
пугают гимнами восстаний.
Ах, песня! Эта - одуванчик,
когда ты ею прославлял
шесть соток собственного ранчо,
другие - взрывчатый запал
и ядом злее белены
переполняют быль и сны.
8
Переполняют быль и сны
первостепенные заботы:
кров, быт, прозаика работы,
заказы, спрос, скачки цены,
а не вибрации струны,
а не мелодии, не ноты,
не завихрения фагота,
как мы в него ни влюблены.
А я зенитки выставлял
на пограничный перевал,
учил детей, ковал металл,
прогноз прогресса сочинял
и черпал в музыке тепло,
куда б меня ни занесло.
9
Куда б меня ни занесло,
какое б солнце ни сияло,
хочу чтоб ноты высекало,
а не речения тесло.
Иной философ - как трепло -
сорит в умах. Таких немало.
А нотное письмо не лгало
и в души музыкой вошло.
И не забыть, и не простить
былым властям дурной опаски,
их запретительную прыть.
Шедевры не по их подсказке
творились и текли повсюду,
а ненароком, из-под спуда.
10
А ненароком из-под спуда
на свет выходят псалтыри,
звучат кантаты, попурри,
сонаты, скерцо и прелюды.
Веками скопленное чудо
одушевляет алтари.
Всех звонниц мира звонари
стучат в сердца простому люду.
Неисчерпаемая кладь
романсов, плачей и частушек -
не сосчитать, не перебрать...
И пули песен прямо в души
вбивает некое жерло,
пронзая камень и стекло.
11
Пронзая камень и стекло,
неотступающим мотивом,
порою вольным и счастливым,
а то упорным, как сверло,
кочует песня - НЛО -
изыск модерна, плеск наива,
струя, живучая на диво,
моё несущее крыло.
В вагоне местной электрички
и на воздушном корабле
сиди и слушай по привычке,
как в туго скрученном узле
средь шума, грохота и гуда
приходит песня ниоткуда.
12
Приходит песня ниоткуда
и улетает без следа
в неведомое никуда
сквозь губы на рельефе Рюда.
Грохочет медью и полудой,
звенит в сосульках изо льда,
легка, свободна и горда,
ей нет преграды и запруды.
Её не смерить ни рублём,
ни луидором, ни эскудо
И не осилить нипочём.
А я и спорить с ней не буду.
Жила бы только день за днём
проросшим в памяти зерном.
13
Проросшим в памяти зерном,
во всех метаморфозах вечным,
посею Песенку о Встречном
на Поле-Полюшке моём.
"Каховка" дунула дымком,
так я с Марусенькой на речку
и Вдоль по Питерской беспечно
катну с удалым Ямщиком.
А баргузин понёс Бродягу,
Шумел Камыш, сошлась вода
над гордым вымпелом "Варяга"...
Гори, Гори, Моя Звезда!
Зажги засохший бурелом
неугасающим Костром.
14
Неугасающим костром
без ожидания и зова
придут мелодия и слово,
живая память о былом.
Подступит к сердцу горький ком
от лихолетия крутого,
а песня - твёрдая основа -
не даст растаять слизняком.
Какое дело ни верши -
за верстаком и в важном кресле -
форпост нескованной души
незамордованная песня.
Лучи с небесной вышины
победной музыкой полны.
15
Победной музыкой полны,
поют собратья на майдане,
поют, трубя и барабаня,
в ансамбль всех наций сведены.
Кукушкин счёт и дробь желны,
кадриль, вскипевшая в баяне,
концерты въявь и на экране
переполняют быль и сны.
Куда б меня ни занесло,
а ненароком, из-под спуда,
пронзая камень и стекло,
приходит песня ниоткуда,
проросшим в памяти зерном,
неугасающим костром.
Октябрь 1997 г
Резонансы прогресса
Венок сонетов из книги "11 колючих венков"
1
Под проклятья до небес,
где б не шёл завоеватель,
он, напрасно слов не тратя,
режет скот и валит лес.
То Аттила, то Кортес
во главе жестокой рати
гнали к общей благодати
исторический процесс.
Сила сломленных держав
стала жмыхом в жерновах.
С древков сорваны знамёна.
Алтари разбиты в прах,
и летят мольбы и стоны
пополам с фанфарным звоном.
2
Пополам с фанфарным звоном
пенье скрипок и челест -
возраженье и протест
барабанящим Бурбонам.
Вызов всем синедрионам -
восхождение на крест.
В должный час достойный жест
держит верх над мегафоном.
Чем раскованней нажим,
тем рискованней режим.
Взбунтовавшись, легионы
любят сбрасывать старшин,
и рабы крушат кордоны,
прорываясь сквозь препоны.
3
Прорываясь сквозь препоны,
ищет путь в Кара-Корум,
к древним инкам и в Фаюм
непоседливый учёный,
а другой без угомона
в многовольтном вихре дум
упирает дерзкий ум
в неземные эшелоны.
Неустанное старанье
в вечном поиске познанья.
Гамма чувств. Восторг и стресс.
Сокращая расстоянья,
по земле и в мгле небес
разгоняется прогресс.
4
Разгоняется прогресс,
сокращает дни и годы,
а негодные отходы
отправляются под пресс.
С Атлантидою исчез
след премудрого народа.
Если тонут пароходы,
что поделаешь: эксцесс.
Постоянно, неустанно
поглощающую ванну
разверзает тёмный бес.
Цвет творенья первозданный
снова мелют на замес,
как диктует бог Арес.
5
Как диктует бог Арес,
возражениям не внемля,
ход прогресса тащит Землю
в эру будущих чудес.
Многомощный Геркулес
в ожиданье часа дремлет,
а пока во всей вселенной
в славе Ирод и Рамзес.
Что к чему на разный лад
не один лиценциат
объясняют важным тоном,
а действительный расклад
ведом кобольдам и гномам,
неподвластный астрономам.
6
Неподвластный астрономам
жар небесного сопла
жжёт с подошвы до чела
неприступнейшие склоны.
Поступь Марса и Беллоны
метит судьбы и дела.
Выжигаются до тла
крепостные бастионы.
Мерой сущего легла
бесконечная шкала:
два конца вне зримой зоны.
Череда добра и зла
в силу странного закона
ускоряет темпы гона.
7
Ускоряет темпы гона
и нередкостная страсть,
тяга к славе и во власть,
спрос на звёзды и погоны.
Испокон борьба за троны -
беспрестанная напасть.
Властью пользуются всласть
и сиятельные жёны.
Лицедейство, звуки лиры,
Блюда плова и инжира,
пляски принцев и принцесс
прикрывают в плёсках пира,
вроде шёлковых завес,
общий алчный интерес.
8
Общий алчный интерес
сквозь просветы тощей тучи
в решете небес текучем
ждёт пророческих словес.
И мудрец, ведя ликбез,
просветит на всякий случай
по следам звезды падучей,
чем порадует Зевес.
Бездна знамений полна,
а астрологам ясна
роль Сатурна и Авроры
в судьбах Девы и Овна.
В предсказаньях - приговоры:
и прозрения и вздоры.
9
И прозрения, и вздоры,
через прессу и эфир
будоражащие мир,
сочинили фантазёры.
Тот мечтает сгладить горы,
тот - сдружить всемирный клир,
третий ищет эликсир,
панацею-мандрагору.
Хороводы всех планет
репетируют балет
к дате встречи на просторах
с караванами ракет.
Рейды в космос тешат норов
забубённых прожекторов.
10
Забубённых прожекторов,
генераторов идей,
в роли фирменных дрожжей,
часто держат при конторах,
и особо в тех, которых
по потребности своей
подряжает царь Кощей,
чтоб выдумывали порох.
Зачастую нет урона,
если в недрах Пентагона
создают иной предмет
и заказчику-патрону
поднесут в счёт тех же смет
и открытия, и бред.
11
И открытия, и бред -
все итог брожений духа.
Подсыпает смерть-старуха
соли в этот винегрет.
Очень сложный камуфлет.
Слимул, стойкий, как стамуха.
В нетерпенье громче ухать
рвётся нравственный запрет.
Скорострельная труба
и прицельная стрельба
достают любые норы.
Бесконечная гоньба,
Состязания и споры
распаляют дерзость взора.
12
Распаляют дерзость взора,
если послан штурмовик,
недвусмысленный язык
кратких строчек приговора,
допинг, вроде мухомора,
и десант на горный пик,
автомат, тесак и штык
для гашения отпора.
Часто так: во мгле безбожной
губы шепчут: "Невозможно!" -
а ступи на парапет
и круши колье и рожна,
перекраивая свет
до иных, всё новых мет.
13
До иных, всё новых мет
снова ладим цепь трансмиссий,
лишь бы с неба не провисли
на болотный очерет.
Греет душу паритет,
если сверх ракет зачислим
в арсеналы сыр и рислинг,
медовуху и паштет.
Скверно после всех Бастилий,
Соловков и Чернобылей.
Где споткнулись - не секрет.
Истребление обилий,
скверный план, дурной совет
манят благом - сеют вред.
14
Манят благом, сеют вред
истребители богатства,
за которое б держаться
и сберечь на сотню лет.
Свежий спил, попав на свет,
нам покажет, может статься,
как в лесу с дурным злорадством
жёг кострище чей-то дед.
Травим. Жжём. Зверьё убудет,
а за ним леса и люди.
Масштабируем Лох-Несс.
Мчит, гремя огнём орудий,
истребительный экспресс
под проклятья до небес.
15
Под проклятья до небес,
пополам с фанфарным звоном,
прорываясь сквозь препоны,
разгоняется прогресс.
Как диктует бог Арес,
неподвластный астрономам,
ускоряет темпы гона
общий алчный интерес.
И прозрения, и вздоры
забубённых прожекторов -
и открытия и бред -
распяляют дерзость взора
до иных, всё новых мет,
манят благом - сеют вред.
Ноябрь 1997 г.
ВНАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО
Венок сонетов из книги "Одиннадцать колючих венков"
1
Вначале было Слово,
спасительный завет,
отысканный секрет,
духовная обнова,
подвигнувший Рублёва
возвышенный сюжет,
неугасимый свет
для сонмища людского.
И тенью на парсеки -
нетленная вовеки
картина крестных мук.
И бьёт струной о деки
рождённый в человеке
трассирующий стук.
2
Трассирующий стук
всечасного порыва,
приливы и отливы
астральных бурь и вьюг,
то облачных фелюг
спокойные проплывы,
то встречные расшивы
в узлах небесных дуг.
Слова любви и братства
торжественно струятся
над залпами базук.
И где-то над аббатством
вздымают Бах и Глюк
щемящий сердце звук.
3
Щемящий сердце звук,
мольбы и челобитья
стающих волчьей сытью
сирот и нищих слуг,
и дрожь бессильных рук
страдальцев без укрытья,
а рядом - с алчной прытью -
поток пустых докук.
Но ежели мечта
достойна и чиста,
вернее, чем подкова,
ей служит доброта
речения Христова,
и в Слове том - основа.
4
И в слове том - основа
земного бытия,
волшебная струя
из горнего алькова.
Священные коровы
в ней греются, жуя,
но корчится змея
и улетают совы.
Порывами огня
в ночи и в свете дня
сметаются покровы.
Сжигает головня
солому и полову,
а Слово жжёт любого.
5
А Слово жжёт любого,
как плазменный поток.
Заслуженный упрёк
оставит след багровый.
Не нужно искр из зёва,
но ежели пророк
воззвание изрёк -
пожарище готово.
Потребен возле веча,
где споры жарче печи,
обильный акведук,
иначе будет нечем
гасить, как вспыхнет вдруг
и рядом, и вокруг.
6
И рядом, и вокруг
не считано столетий
в хлопушках междометий
меж ирмосов и фуг
грызутся злее щук
мистический герметик,
приверженец мечети
и истовый клобук.
Где истину толкуют
и вкривь, и вкось, и всуе,
а довод - кнут и крюк,
стихает аллилуйя
и мечется испуг
от храмов до лачуг.
7
От храмов до лачуг
трансляторы идеи,
взлетая в эмпиреи,
трепещут от потуг,
но модный воляпюк
упрёк представит злее,
а звёздный свет - тусклее.
Парадоксальный трюк!
Начальное тепло,
пылавшее светло,
завешено панёвой,
а то бы превзошло
библейского Иова
пронзительностью зова.
8
Пронзительностью зова
колышут города
и общая беда
вокруг родного крова,
и пакостник бедовый,
не знающий стыда,
и чуждая орда
с невнятною размовой.
Опасные предтечи -
задиристые речи,
бензин на камелёк,
сначала в узкой встрече
изустный шепоток,
а после - в путах строк.
9
А после - в путах строк
обильно заведутся
сплошная желчь и уксус,
зародыши тревог.
На Запад, на Восток
попрёт из светлых люксов,
забьёт на ржавых буксах
воинственный шумок.
Эллины, иудеи,
степные берендеи
сплели за долгий срок
легенды и рацеи
в предание - пролог,
записанное впрок.
10
Записанное впрок
течение событий -
извечный спор о жите
и праве на оброк.
Дрались за ром и грог,
теперь за нефть и тритий,
за первенство открытий
в межзвездии дорог.
Проходят времена.
Щиты и стремена
теряются в кюветах.
Вот только письмена
чуть выцвели от света
нетлеющей заметой.
11
Нетлеющей заметой
давно минвших дней
остался Одиссей,
свершив свою вендетту.
Бессонному эстету
блистательный Персей,
мерцая в мгле ночей,
радирует приветы.
Но было б много чести
сравнить с Благою Вестью
любой словесный ток.
И если Песня Песней
алеет, как цветок,
то Слово - нам в урок.
12
То Слово - нам в урок,
возвышенный и строгий,
для выбора дороги,
венчающий итог.
Неверный путь полог
и гладью лёг под ноги.
Кремнистый - для немногих,
не берегущих ног.
Страдальческий венок
их головы ожёг,
но морем уст воспето,
как подвиг тот высок,
а проповедь кометой
несётся над планетой.
13
Несётся над планетой
бестрепетный призыв,
ликующий мотив
великого обета,
отчётливое вето
на рознь и вредный миф,
укор врагам олив
и хищникам отпетым.
Не гимны серебру,
а правде и добру
сквозь злобу и клеветы
возносят на ветру
литавры и тромпеты
всемирной эстафетой.
14
Всемирной эстафетой
по плоскости земной
пророческой трубой
сметается с паркета,
как мусор из кисета,
секстантский разнобой,
враждебности людской
фальшивая монета.
Я ревностно искал
начало всех начал,
с упорством птицелова
все трели перебрал
и убедился снова:
вначале было Слово.
15
Вначале было Слово,
трассирующий стук,
щемящий сердце звук,
и в Слове том - основа.
А Слово жжёт любого
и рядом, и вокруг,
от храмов до лачуг
пронзительностью зова.
А после в путах строк,
записанное впрок
нетлеющей заметой,
то Слово - нам в урок -
несётся над планетой
всемирной эстафетой.
Декабрь 1997 г.
ХОЛОКОСТ
Венок сонетов из книги "11 колючих венков"
1
Костры, коптящие до звёзд,
от гекатомб Европа слепла.
Германский рейх фальшивой Геклой
разогревал славянский Ост.
И бодро пел немецкий дрозд
о том, как нация окрепла,
соорудив на грудах пепла
несокрушимейший форпост.
В бредовом ворохе идей
немецких бардов и вождей
сплетались визги и рычанье.
С той песней орды нелюдей
в неукротимости кабаньей
заполоняли мирозданье.
2
Заполоняли мирозданье
предсмертный стон и хищный рык.
Терзают мозг прочтённых книг
трагичные воспоминанья.
И ввечеру, и свежей ранью,
и в день, и в ночь, и в каждый миг
тревожат душу плач и крик,
и совесть ищет покаянья.
Детей и внуков жжёт позор
за мир, смотревший в бельмах шор
на каннибальское деянье,
за тот зелёный семафор,
когда ловцы свозили с бранью
чужое племя на закланье.
3
Чужое племя на закланье
погнал, заносчив и речист,
облыжно лающий нацист
в нечистых играх с пьяной рванью,
и поддержали то старанье
и мародёр, и финансист,
ввязавшийся в рисковый вист
для округленья состоянья.
При вновь устроенном порядке
никто не ощущал нехватки,
будь нужен изверг и прохвост.
Нашли убийц до дела падких,
а пленных Вилли, Фриц и Хорст
Живьём сгоняли на погост.
4
Живьём сгоняли на погост
старух, укатанных в салопы.
Детьми заполнили раскопы.
И жертва к жертве - долгий хвост -
прошли вдоль складок и борозд
по магистралям и по тропам
всехристианнейшей Европы
скоромный блюдом в строгий пост.
Пугнёт погода, злясь и вьюжась.
Хочу забыть. Взбодриться тужусь.
Несложный план, а так непрост.
В кошмарных снах всё тот же ужас:
бесплотный люд, незряч, бескост.
Лишь тени жертв в безмерный рост.
5
Лишь тени жертв в безмерный рост
на зыбком пологе планеты
навек остались скорбной метой,
текущим следом божьих розг.
Их пишет там небесный Босх
хвостом непознанной кометы.
И не избыть печати этой.
На небе тени вперехлёст.
А солнце топит жаркий воск
и капли льёт на лоб и в мозг,
и стелы заиграли гранью,
а сквозь сияние и лоск
всё те же крёстные страданья
темнят и память и сознанье.
6
Темнят и память и сознанье
размеры явленного зла.
Зараза исподволь пришла
с враждебно поданным преданьем.
В веках безжалостною дланью
Европа жгла или гнала
народ, лишившийся угла
и живший в смирном прозябанье.
Но вот настал великий миг.
С цивилизацией достиг
весь мир вершины процветанья.
Но странно вызверил свой лик
арийский род в сугубом тщанье.
А сыт ли он кровавой данью?
7
А сыт ли он кровавой данью,
очищенный арийский мир?
На нём эсэсовский мундир
и знаки рыцарского званья -
за пик слепого послушанья.
А Гётев Веймар, Марксов Трир
и целый Баховский клавир
не отвратили одичанья.
Теперь, стоуст и многоглаз,
заразой, злейшей из зараз
(Однако ж терпит русский ГОСТ!),
даёт сто первый метастаз,
как скверный раковый нарост,
мир зла, свершивший Холокост.
8
Мир зла, свершивший Холокост, -
не то фиглярские подмостки,
где хрюкал фюрер в жёсткой шёрстке,
не то палаческий помост,
творивший дьявольский компост.
Палач осмеян кистью броской,
палач ославлен песнью хлёсткой,
но вновь тот змей у наших гнёзд.
Тот мир бесстыжих палачей
воспрял с наскоком на врачей,
вновь воскрешённый добрым Кобой.
Он - в непотребности речей
иной дружины бритолобой
рычит невытравленной злобой.
9
Рычит невытравленной злобой
разгорячённая толпа,
внимая гнусностям столпа,
авантюриста-ксенофоба.
Мелитаристская хвороба
язвит тупые черепа,
а ярость дикая слепа
и в жилах булькает до гроба.
Со всем расистским багажом
иной политик напролом
идёт в штабы и небоскрёбы,
и в Красный Кремль, и в Белый дом,
а не вкусив вина и сдобы,
урчит недоброю утробой.
10
Урчит недоброю утробой
голодный волк, страша козлят...
А прежде в Гамбург, говорят,
кабилов, кафров из чащобы,
индейцев Анд и Манитобы
свозили в здешний зоосад,
при живности и с кучей чад,
и любовались ими снобы.
Палач-нацист убрал со света
бессчётный люд старинных гетто,
немецкий этно-огород.
Теперь, спасая раритеты,
взамен всех жертв, родню их ждёт
велерчивый патриот.
11
Велеречивый патриот
прегорд своим отменным родом.
Он для работ под шахтным сводом
(Избави, боже, - рухнет свод!)
иноплеменников зовёт
и их же ставит по заводам,
где жар и пар, где сода с йодом,
где нужно лить обильный пот.
Велеречивый патриот
чужих по масти узнаёт,
на то имея глаз особый,
он помнит их наперечёт,
и сам приглядывает в оба,
следя за чёрною трущобой.
12
Следя за чёрною трущобой,
апологет высоких рас
порой и сам собой не класс,
не проходя по мерным скобам
ни лбом, ни кадыком, ни зобом,
ни ухом, ни разрезом глаз.
И имя у него подчас
не отвечает строгим пробам.
Но дело не в правах, а в силе.
В двадцатом веке мы скопили
турецкий счёт, немецкий счёт.
Учти Гулаговские мили,
где Зло вздымало эшафот,
а там - гляди! - и вновь собьёт.
13
А там, гляди, и вновь собьёт
тебя с пути суровый ветер.
А хочешь жить - построй на свете
надёжный каменный оплот,
который буря не возьмёт,
не сломит крышу и подклети,
который злобный натиск встретит,
укрыв тебя и твой народ.
Наивность пала с пьедестала.
Земля гробницей сказки стала,
цветами памяти цветёт.
А Зло колотит по металлу,
проспишь, так вновь перекуёт
нетрезвый люд в погромный сброд.
14
Нетрезвый люд в погромный сброд
и при царе, при Николае,
сходился с гиканьем и лаем
по наущению господ.
А дальше? Партия ведёт
патриотическую стаю,
космополитов выметая.
Вот нынче, что за небосвод!
Сияет солнце. Мир обширен.
Прозрачен воздух. Космос мирен.
Какой там чижик или клёст?
Восславит радость птица Сирин.
Оплачет птица Алконост
костры, коптящие до звёзд.
15
Костры, коптящие до звёзд
заполоняли мирозданье.
Чужое племя на закланье
живьём сгоняли на погост.
Лишь тени жертв в бессмертный рост
Темнят и память и сознанье.
А сыт ли он кровавой данью,
мир зла, свершивший Холокост?
Рычит невытравленной злобой,
урчит недоброю утробой
велеречивый патриот,
следя за чёрною трущобой,
а там, гляди, и вновь собьёт
нетрезвый люд в погромный сброд.
Январь 1998 г.