Роберт Хилльер Стихотворения разных лет-5
Роберт Силлимэн Хилльер Баркаролла 
(По мотивам английского оригинала). 

Алым пылает вокруг амариллис. 
В водном саду не продвинешься ходко. 
Стебли кувшинок в вёсла вцепились. 
Едет меж лотосов лёгкая лодка. 
Птиц здесь немного. Не радуют пеньем. 
Только лишь песня дрозда раздаётся, 
как на широком разливе весеннем 
над непрогретой прохладой болотца. 
Птиц здесь немного. Гребец-одиночка 
въехал в зелёные джунгли лагуны. 
Тут и вселилась в него заморочка, 
будто ему предназначена вечность. 
Водная гладь - как заветная дверца. 
В небе запели волшебные струны. 
И захотелось скорей в бесконечность 
бросить навеки камешек сердца. 

Вариант. 
Рядом с лагуной цветёт амариллис. 
Тихо меж лотосов едет лодчонка. 
Вёсла в кувшинках едва пробились. 
Тут невозможна бездумная гонка. 
Птиц здесь немного. Не радуют пеньем. 
Только лишь песня дрозда раздаётся, 
как на весёлом разливе весеннем, 
где лишь недавно был снег на болотце. 
Путник любуется утренней ранью. 
Только вошёл в лабиринты лагуны, 
как в его душу проникло мечтанье, 
будто здесь въезд в беспечальную вечность. 
Водная гладь - как заветная дверца. 
В небе запели волшебные струны, 
и захотелось скорей в бесконечность 
бросить навеки камешек сердца. 


Robert Hillyer Barcarolle 

The long stems of the water lilies 
tangle the paddle; the canoe 
held among lotus and amaryllis 
halts in the water garden. Few 
are the birds in the trees that ring the pool; 
only the hermit thrush still sings 
in the unfathomed depth of cool 
greenery fresh from hidden springs. 
Few are the birds, and quite alone 
is the man amid the summer maze, 
adrift on this remote lagoon 
as though eternity were his. 
Perhaps it is; he may have passed 
beyond the flickering of days. 
Into a peace profound as this 
the pebble of his heart was cast. 

"The New Yorker", Июнь 1955 г. 


Роберт Силлимэн Хилльер Ясная мелодия 
(Пересказ английского оригинала). 

От лунного и уличного света 
деревья снова листьями одеты, 
хоть в ноябре и не сезон 
для пышных крон. 
А ну-ка, прошлые века, 
пройдёмтесь по родному месту ! 
Прогулка в лес недалека - 

под лунным светом, без тревоги, 
по незаснеженной дороге. 

Уже ноябрь, а будто лето ! 
Не сказка ль это ? 
На голых ветках - вновь листва. 
В цветах засохшая трава. 
На плитах, в Вашу честь - слова. 
Читайте ! Света - хоть залейтесь. 
Над эпитафиями смейтесь... 

- * - 

Пусть свет луны ложится, как пушок, 
как нежный снег нам на ресницы, 
сплетает, будто паучок, 
все ветры в шёлковый пучок. 

Так почему ж тебе не спится 
в твоей кроватке ? 
Пусть лунный гребешок 
тебе причешет прядки. 
Ты - дома, всё в порядке ! 
Века уж спят, отбыв свой срок. 
И ты усни в кроватке. 

Robert Hillyer Clear Melody 

Trees in this November night 
Are leafed with light 
From street lamps, or the moon. 
And you shall soon 
Walk from the city to the wood 
Where stood your birthplace, centuries 
And centuries ago. 

All moonlight, now; no snow, no nerves; 
No avenues, one path that curves. 

How can November thus 
Be summmer ? Fact be fabulous ? 
Bare boughs in leaf, dead grass in bloom ? 
You read the words on your own tomb, 
By moonlight read the words and laugh 
To read your epitaph. 
While soft as a feather, soft as snow, 
Or snowy moonlight on moonlit eaves, 
One cricket weaves the winds together. 

Sleep, you are there, 
Sleep you are home, 
The moonlight comb 
Combs your hair. 
And now you are home. 
After centuries, now. 
After centuries, home. 


Роберт Силлимэн Хилльер E Pur Si Muove ? 
(Перевод с английского). 

Мне впрямь пора расстаться с нею, 
с системой мира Птолемея. 
Земля в ней - центр всех сфер и дуг, 
а Солнце движется вокруг, 
как и галактики, планеты, 
Луна и с ней все звёзды света, 
без тормозов, рессор и букс, 
провозглашая: "Fiat Lux !" 
Все их мелодии и стуки 
в конечном контрапунктном звуке 
потом рождают тишину, 
как спектр всех красок - белизну. 
Но, видно прав епископ Беркли. 
Те представления померкли. 
Долой иллюзию ! Сейчас 
та пелена слетела с глаз. 
Я счастлив, что пришло прозренье. 
Мир - не таков. Земля - в движенье, 
и совершает каждый год 
вокруг Светила оборот. 
Kак то Коперник разгадал, 
иллюзии пришёл финал ! 
Он не страшней фантасмагорий 
других космических теорий. 
За ночью - день, за годом - год. 
Теперь понятней этот ход. 
У сфер - яснее расстановка, 
фокусировка и центровка. 


Robert Hillyer E Pur Si Muove ? 

Although it may appear archaic, 
My cosmic system's Ptolemaic, 
The earth for center, round which run 
The circumnavigating sun, 
The stars, the galaxy, the moon, 
The planets, in concentric tune 
To music of the spheres, that plucks 
Notes in the theme of Fiat Lux 
From every heavenly body bound 
In counterpoint of radiant sound, 
To merge in silence at the end, 
Just as in white all colors blend. 
And since I know I see but darkly, 
I quite agree with Bishop Berkeley - 
All is illusion - and I'd therefore 
Choose the illusion I most care for. 
Nowise, so it seems to me, 
Is happiness or dignity 
Advanced by thinking earth is spun, 
A mote of dust, around sun 
As sly Copernicans attest 
From facts illusory as the rest 
And in observed results more dreary 
Than any other cosmic theory. 
Ah no, we sit, the earth and I, 
While day and night go wheeling by, 
The focus of attendant spheres 
And keystone of the arching years. 


Роберт Силлимэн Хилльер Лунная бабочка 
(Пересказ аеглийского оригинала). 

Мерцая светом, 
вдруг ночью, летом, 
ко мне с приветом, 
как на свидание, 
летит Титания - 
из лунных хором, 
с волшебным жезлом. 
Яркие глазки, 
ножки, как спицы. 
Летит без напева, 
как ветер в пшенице; 
совсем без опаски, 
для дружбы, без гнева; 
как фея из сказки, 
как их королева. 
Присела на малость, 
чуть-чуть осмотрелась 
и снова помчалась 
сквозь ммглистую серость, 
над полем хлебным, 
с жезлом волшебным. 
И ждёт её, свесясь, 
июльский Месяц. 

Robert Hillyer Lunar Moth 

From the forest of night 
Cometh the light 
Green winged flight - 
Titania come 
To a mortal's home 
From the low-moon land 
With her wings and her wand 
And her bright black eyes 
And her tiny feet 
And her wings pale green 
Like wind through wheat. 
Now I am wise, 
For now I have seen 
Men told no lie 
Of a fairy queen. 
She was here on the wall, 
And now she has gone, 
Quiet, small, 
To the night, alone. 
With a wave of her wand 
She vanished, beyond 
The sky to the cool 
Moon of July. 

"The New Yorker", июль 1938 г. 


Роберт Силлимэн Хилльер Хвощ 
(Перевод с английского). 

Вопрос об этом имени не прост. 
Сорняк, чьё имя значит "конский хвост", 
напоминает нам об исполинах, 
царивших прежде на сплошных трясинах 
обжитых птеродактилями эр. 
Так те хвощам кричали, например: 
"Умерьте рост ! От вас нет света в чащах !" 
Хвощи прислушались к словам кричащих. 
Спустя тысячелетия живут, 
но нынешний их рост - всего лишь фут. 
Один из всех могучих дикоросов, 
хвощ размышлял как истинный философ. 

Зато теперь пред нами предстаёт 
картина, как унижен древний род. 
Теперь он первая строка в "гешефте", 
источник лакомой делягам нефти. 
Теперь бесценные дары природы 
приносят миллиардные доходы. 
Скромнейший повсеместный хвощ 
достиг бессмертия, хотя и тощ. 
Он бережен для самосохраненья. 
А люди нынче, ради разрушенья, 
всё, что ни есть, транжирят невпопад 
и, будто птеродактили вопят. 


Robert Hillyer The Horsetail 

The spindly weed named horsetail (I can see 
ll reason for the name) was once a tree 
Aeons ago, so huge its upper boughs 
Where lost in vapors from the reeking sloughs. 
The pterodactyl, with a raucous scream, 
Flapped to its jointed branches through the steam, 
Witless of Nature's simple and succinct 
"Кeduce your stature or become extinct". 
Alone amid that monstrous arboretum, 
The philosophic horseail (Equisetum) 
Shrank through millenniums, until it stood 
Twelve inches high amid another wood. 

Surviving modestly, today it sees 
The final humbling of ancestral trees, 
Whose affluent decay from ancient soil 
Is pumped by derricks ravenous for oil - 
A million years of verdancy refined 
To verdant millions of another kind. 
The thin, ascetic plant, still running rife, 
Deathless through trimming its demands on life, 
Achieves its green, perennial intent; 
While on vain errands or destruction bent, 
My own coevals through the reeking sky 
Like witless pterodactyls clatter by. 

The New Yorker, май 1953 г. 

Роберт Силлимэн Хилльер Танцы 
(Перевод с английского) 

Когда всего полно, тогда, мой милый друг, 
нам нужно выбрать ствол и танцевать вокруг, 
а если Вам скучны простые хороводы, 
я дерево сыщу особенной породы, 
чтоб радовало Вас оно в любой сезон, 
пусть это будет лайм, рябина или клён. 
Пусть вишня, пусть айва, а то и шелковица. 
Пусть пышет вешний цвет. Пусть иней серебрится. 
Орешник и ольха, осина и берёза... 
Кедр - Принцу-удальцу, а для Принцессы - роза. 
Но вот закончен день. Замолнут скрипачи, 
а Вам бы танцевать. Ах, как Вы горячи ! 
"Немного отдохнут - взыграют веселее !" 
До завтра, мой дружок. Закрылась ассамблея. 

Robert Hillyer Dance 

If everything were plentiful - as I would have it be - 
You wouldn't have a thing to do but dance around the tree. 
You think that you'd get tired of dancing in a round, 
But that because you don't know the kind of tree I've found, 
The kind of tree that changes shape and season all the time, 
A maple tree, a white oak, a rowan tree, a lime, 
An acacia, an apple tree, a peach tree, a cherry, 
In blossom, in leaf, or bare as February. 
An ash tree, an elm tree, a sycamore, a birch, 
Smaller than a sapling or taller than a church. 
A walnut, a hickory, a mulberry, a quince, 
A rose tree for the Princess, a cedar for the Prince. 
And when your day was ended and the fiddlers all had stopped, 
You'd want to go on dancing round the tree until you dropped. 
"It only seems a moment now it's over - please go on !" 
Save something for another day, dear child. The dance is done. 


Роберт Силлимэн Хилльер Время 
(Перевод с английского). 

Внезапная беда. Угроза шлюпу. 
Он дорог Вам, и вдруг такое бремя ! 
И совесть ноет: "Просмотрел изъяны". 

Но для раскаянья уже не время. 
Ничем не умолить Альдебарана ! 
Не плыть же старым псам на Гваделупу ? 

А время мчит, и попусту терзанья, 
и ничего не скажет потолок, 
и глупо клясть всех тех, кто не помог. 

Одна Природа подаёт намёк, 
с утра раскинув голубой полог: 

авось помогут счастье и сам Бог. 
Он видит всё, и в нём есть состраданье. 

Robert Hillyer Time 

Suddenly in is upon you. Your tall sloop 
Takes care of you as you took care of her, 
And conscience says, "Whatever have I done ?" 

This is no time to let self-pity stir; 
Your glands mean nothing to Aldebaran, 
Nor can old dog set sail for Guadeloupe. 

Time passes. Time is past. And yet to sit 
With sick eyes gazing at the unanswering world 
Would be to invoke all that you have abhorred. 

Leave something to fair Nature, amply stored 
With morning glories' heavely blue unfurled - 

Leave something to good luck and to the Lord, 
Knowing that, after all, they have the wit. 


Роберт Силлимэн Хилльер Неукоренённые. 
(Перевод с английского). 

Кичась отменностью своих палат, 
богач скупает антиквариат. 
Поманит долларом, и едут фуры 
роскошнейшей и редкой фурнитуры 
из-под давно прогнивших старых крыш 
(Ведь старых промыслов уже не возродишь). 
Так мебель и старинная посуда 
из Ньюпорта дошла до Голливуда. 
Так в Далласе украсили дворцы 
на нефти разжиревшие дельцы. 

Забыты спицы и веретено. 
Прядильные колёса уж давно 
валяются в забросе и под спудом, 
хотя ручная ткань казалась чудом. 
Цены, что б нынче дали за платок, 
хватило бы не на один станок. 
Настало время ходкого меланжа, 
и замерли часы фасона "банджо". 
На ищущих дешовый раритет 
презло глядит прадедовский портрет. 

Уверен, несмотря на смену мод, 
что интерес к былому не умрёт. 
Стремящийся к грядущему успеху, 
разыскивает в давнем прошлом веху 
с претензией, что сотни лет назад 
ему в наследие оставлен клад; 
живёт с мечтой о ларах и пенатах 
из тысяча шестьсот восьмидесятых. 
Богач усердно обставляет дом, 
чтоб хвастаться мифическим родством. 

Robert Hillyer The Uprooted 

Wherever wealth takes up its brief abode 
Antiques come rolling down the open road; 
Truckloads of furniture in endless lines 
Follow the signposts toward the dollar signs, 
The handicrafts that fashioned them forgotten, 
The roofs that sheltered them caved in and rotten. 
These humble chattels of our forebears stood 
In Newport once, and then in Hollywood, 
And now, where tax-free oil provides a palace, 
They make their weary pilgrimage to Dallas. 

Spindle and spokes at rest, the spinning wheel 
Stands idle next to its companion reel, 
Still able to prepare the homespun wool 
But fated to be quaint and beautiful. 
The prices paid for lustre would have bought 
The whole establishment where it was wrought. 
A cradle rocks the kindling wood to sleep, 
The banjo clock has no more time to keep, 
And unancestral portraits look askance 
On those who bought, yet claim, inheritance. 

Soon will the wealth move on, we know not where, 
But this we know - the antiques will be there, 
Proving that those who chase the future cast 
Acquisitive back glances toward the past, 
Where, in the objects of a simpler age, 
Fancy, at least, can find a heritage. 
So dowagers evoke the sixteen-eighties 
With someone else's lares et penates, 
Which now grown sceptical of hearth and home, 
Whisper all night of travels yet to come. 

Роберт Силлимэн Хилльер Остановившееся время 
(Перевод с английского). 

Бесстрастный строй деревьев стал плотней 
над полем, будто это ополченье, 
ступившее вперёд из-за камней, 
готовое рвануться по приказу. 
Какой с небес последует сигнал ? 
Светило село. Ярко запылал 
большой костёр закатного свеченья, 
и на земле похолодало сразу. 

Кто ж стал там за деревьями, в тени, 
то прячась, то являясь на минутку ? 
Не вечер ли таит в своей сени 
волну гнетущих душу предвкушений ? 
Страшит и время, и его уход. 
Вполне возможно: ночь, что настаёт, - 
последняя. Нырять во тьму мне жутко. 
Боюсь прыжка. Боюсь и повторений. 

Как детский сон: падение в горах. 
Мельканье сцен: то смерть, то возрожденье. 
Парализующий сознанье страх. 
Не будь забвения - не быть надежде. 
Ребёнка убаюкала бы ночь. 
А чем же мне теперь себе помочь ? 
И руки простираю я в моленье, 
взмолившись так, как не посмел бы прежде. 

Robert Hillyer The Suspended Moment 

What do those stolid trees whose umber shoulders 
Rise beyond corn shocks listen for, as though 
They would step forward from among the boulders 
Their roots have split, and move without a sound 
At some expected signal from the sky ? 
The sun has set, and all behind them lie 
The piled-up embers of the afterglow, 
And sudden chill arise from the ground. 

Who is that standing shadowed by the trees, 
Almost invisible where field meets glade ? 
This evening trembles with expectancies; 
Amid lifelong, unreasonable contrition 
I am afraid of time and of time's ending, 
As though the luminous evening now descending 
Were the world's last. I am afraid, afraid 
Of the dark plunge to endless repetition, 

That was the child's dream, the black, cliff-like mirrors 
Repeating and repeating death and birth 
Till, paralyzed with individual terrors, 
He cried out for forgetfulness once more 
And woke in the assuaging arms of night 
As I do now; all outlines put to flight, 
Except my hands, dim moth of air and earth, 
Praying the prayer I dared not pray before.