Алан Сигер  Покинутый Сад-3

Простор вокруг тянулся без конца.
Вблизи плющом обвиты были арки.
Блестела гладкая поверхность озерца,
и отраженья тоже были ярки.
Стояли - кверх ногами - деревца,
строения, и всё, что было в парке.
Сапфирный свет струился над степями,
и снег белел над дальними хребтами.
 
В горах был слышен шум предгрозовой,
но в полдень небо не мутнело, не темнело.
Луга манили свежею травой. -
Вся флора изумрудно зеленела.
Тень облаков, что шли над головой
да милосердно остужала тело,
слилась - как листья лотоса - с рекою.
Порозовев, она текла в покое.

Погожий день крепил в той паре страсть.
Взаимная Любовь не иссякала.
Брала над ними коддовскую власть,
как зов сирен влёк путников бывало.
Так ловчая заманчивая снасть
на рифах в море рыбу завлекала.
Их будто вдохновляли Серафимы,
что не случайно пролетали мимо.

Cтал райским кровом для двоих тот дом.
Там были и богатства, и запасы,
и масса дивных украшений для хором,
да, может быть, других красавцев масса.
Эрот туда б влетел со всем гуртом
и освятил бы все их прибамбасы.
Служить себе б назначил постоянно,
как прежде Геро, жрицу из Дардана.

Они поставили в вазоны и горшки
редчайшую тропическую флору.
Внесли скорей шкафы и сундуки
из самых наимодных в эту пору.
Старались осветить все уголки.
Поставили мягчайшие диваны,
ввезённые туда из Индостана.

Ковёр, лежавший в доме на полу
был замечателен в любом своём узоре -
весь в персиковом пламенном пылу -
с любой настенною картиной споря.
Он презирал настырную метлу.
Был родом с Ионического моря.
На ставнях были маленькие дыры -
для пташек из сияющего мира.

Там оказалось множество вещиц
из камня, бронзы и слоновой кости.
И вот Психея - тише всех девиц.
Всего пугалась - щутки бросьте !
Хоть нет вблизи нахальных лиц,
но вся дрожит, подобно трости.
Готова в ванну робкая девчонка,
но не решилась снять юбчонку.

А вот пастух-вифинец, он красив:
приметен юной статью неземною.
Он у колонны, только молчалив,
зато красой подобен Антиною.
Хотя прекрасен - вроде несчастлив.
И я бы мог сравнить его с Луною.
А улыбнись - его бы оценили
на всех пирушках, в Риме и на Ниле.

Там были превосходные шелка
для украшенья праздничного ложа.
Их морем привезли издалека.
Кровать была на царскую похожа.
Самой Венере в древние века
подобную стелили тоже.
Подущки расшивали мастерицы -
и запорхали сказочные птицы.

Не гнёздышко там вышло, а мечта,
и прямо к счастью приоткрылась дверца.
Слились в одно Любовь и Красота.
Нашлось на что возможно опереться.
Окно открылось на цветущие места.
Хор птиц поёт, о чём мечтает сердце.
Как Креде* в окнах золотого дома,
Иная ж всё ценила б по-другому...

Примечание.
*Креде - героиня древнего кельтского (ирландского) сказания.

Alan Seeger  The Deserted Garden-3

For through that frame the ivied arches make,
Wide tracts of sunny midland charm the eye,
Frequent with hamlet grove, and lucent lake
Where the blue hills' inverted contours lie;
Far to the east where billowy mountains break
In surf of snow against a sapphire sky,
Huge thunderheads loom up behind the ranges,
Changing from gold to pink as deepening sunset changes;

And over plain and far sierra spread
The fulgent rays of fading afternoon,
Showing each utmost peak and watershed
All clarified, each tassel and festoon
Of floating cloud embroidered overhead,
Like lotus-leaves on bluest waters strewn,
Flushing with rose, while all breathes fresh and free
In peace and amplitude and bland tranquillity.

Dear were such evenings to this gentle pair;
Love's tide that launched on with a blast too strong
Sweeps toward the foaming reef, the hidden snare,
Baffling with fond illusion's siren-song,
Too faint, on idle shoals, to linger there
Far from Youth's glowing dream, bore them along,
With purple sail and steered by seraph hands
To isles resplendent in the sunset of romance.

And out of this old house a flowery fane,
A bridal bower, a pearly pleasure-dome,
They built, and furnished it with gold and grain,
And bade all spirits of beauty hither come,
And wing;d Love to enter with his train
And bless their pillow, and in this his home
Make them his priests as Hero was of yore
In her sweet girlhood by the blue Dardanian shore.

Tree-ferns, therefore, and potted palms they brought,
Tripods and urns in rare and curious taste,
Polychrome chests and cabinets inwrought
With pearl and ivory etched and interlaced;
Pendant brocades with massive braid were caught,
And chain-slung, oriental lamps so placed
To light the lounger on some low divan,
Sunken in swelling down and silks from Hindustan.

And there was spread, upon the ample floors,
Work of the Levantine's laborious loom,
Such as by Euxine or Ionian shores
Carpets the dim seraglio's scented gloom.
Each morn renewed, the garden's flowery stores
Blushed in fair vases, ochre and peach-bloom,
And little birds through wicker doors left wide
Flew in to trill a space from the green world outside.

And there was many a dainty attitude,
Bronze and eburnean. All but disarrayed,
Here in eternal doubt sweet Psyche stood
Fain of the bath's delight, yet still afraid
Lest aught in that palatial solitude
Lurked of most menace to a helpless maid.
Therefore forever faltering she stands,
Nor yet the last loose fold slips rippling from her hands.

Close by upon a beryl column, clad
In the fresh flower of adolescent grace,
They set the dear Bithynian shepherd lad,
The nude Antinous. That gentle face,
Forever beautiful, forever sad,
Shows but one aspect, moon-like, to our gaze,
Yet Fancy pictures how those lips could smile
At revelries in Rome, and banquets on the Nile.

And there were shapes of Beauty myriads more,
Clustering their rosy bridal bed around,
Whose scented breadth a silken fabric wore
Broidered with peacock hues on creamiest ground,
Fit to have graced the barge that Cydnus bore
Or Venus' bed in her enchanted mound,
While pillows swelled in stuffs of Orient dyes,
All broidered with strange fruits and birds of Paradise.

'Twas such a bower as Youth has visions of,
Thither with one fair spirit to retire,
Lie upon rose-leaves, sleep and wake with Love
And feast on kisses to the heart's desire;
Where by a casement opening on a grove,
Wide to the wood-winds and the sweet birds' choir,
A girl might stand and gaze into green boughs,
Like Credhe at the window of her golden house.