Алан Сигер  Покинутый Сад-5

Мне был в горах открыт свободный вход. -
В восточном небе - избранное место
для встречи с тем, кого с любовью ждёт,
Земля, расцветши в Мае как невеста.
Когда ж Краса поманит и блеснёт,
Мне не забыть приветственного жеста !
Горжусь, дождавшись радостного зова. -
Хоть после выбрала в дружки другого.

Благодарю за ласку, за привет.
Я ими был вознанраждён за слёзы.
Ведь даже мелочам забвенья нет.
Вот как-то раз преподнесли мне розы -
отмечен был однажды как поэт.
Но бросил их: не вынес ложной позы
Но что за радость у меня на сердце,
как будто слышу праздничное скерцо.

Как дороги все радости души:
смесь красок на границах кругозора.
Порой восходы и закаты хороши,
где греют сердце дивные узоры.
Так сам себе велю: "Не поспеши !
Благоговейно огляди просторы !"
Тосклива жизнь с природою в разлуке.
Но мне нужнее милые мне руки.

Как нимфолепт с подростковой мечтой
я верил в чертовщину и приметы.
Был одержим порожней суетой,
шагая от повета до повета.
Как пилигрим дошёл до края света,
и обернулись странствия тщетой.
Тонул в реке, заплыв на серединку.
Хватался поневоле за тростинку.

Себя я пешим рыцарем зову
и твёрдо предан моему служенью.
Я буду вечно поклоняться существу,
в ком ясно наблюдаю приближенье
к небесному святому божеству.
Я за него всю кровь отдам в сраженье.
И пусть другие совершают тоже,
борясь за тех, что им всего дороже.

Когда летит пыльца с цветущих роз,
в душе родится ощущенье счастья.
Весь цвет уже нас грел, пока он рос, -
как будто мы в том приняли участье.
С протянутых к нам губ такой же спрос.
Рука к руке спешит с подобной страстью.
И дух наш восторгается воочью.
Земля ж нас облегает днём и ночью.

Звучавший голос был неодолим. -
Сосед с тлежкой под стенною тенью
вдруг осенил себя крещением святым.
И ветер шелестел впридачу к пенью,
да ангельские хор, вместе с ним,
запели в гармоничном единенье.
И вся природа стала сенью храма,
в котором раздалась эпиталама.

Казалось, некий дух вселился в сад,
ночь облеклась в блестящие наряды.
И светлячки в густой листве блестят,
как искорки большого звездопада.
А вслед Луна выходит на парад.
Чудесный вид ! - Откуда же досада ?
Но юноша испытывал несчастье
от тщетности  неоценённой страсти.

Кувшинки скрылись - я не углядел.
Хотел вскарабкаться на стенку сада:
взглянуть на окружающий предел
и все ко мне ближайшие посады
Простор вокруг обильно зеленел.
Куда ни глянь - равнинная отрада.
Там тополя тянулись вдоль дороги,
а дальше были горные отроги.

Та песня длилась тихой чередой,
предвестием уже спешащей ночи
под первою зажёгшейся звездой -
всех усыпить неторопливо проча.
В долине голос подал козодой,
но песенка его была короче.
И церковка, чей век уж был сочтён,
рассыпала вокруг вечерний звон.

Alan Seeger  The Deserted Garden-5

For thee the mountains open glorious gates,
To thee white arms put out from orient skies,
Earth, like a jewelled bride for one she waits,
Decks but to be delicious in thine eyes,
Thou guest of honor for one day, whose fetes
Eternity has travailed to devise;
Ah, grace them well in the brief hour they last!
Another's turn prepares, another follows fast.

Yet not without one fond memorial
Let my sun set who found the world so fair!
Frail verse, when Time the singer's coronal
Has rent, and stripped the rose-leaves from his hair,
Be thou my tablet on the temple wall!
Among the pious testimonials there,
Witness how sweetly on my heart as well
The miracles of dawn and starry evening fell!

Speak of one then who had the lust to feel,
And, from the hues that far horizons take,
And cloud and sunset, drank the wild appeal,
Too deep to live for aught but life's sweet sake,
Whose only motive was the will to kneel
Where Beauty's purest benediction spake,
Who only coveted what grove and field
And sunshine and green Earth and tender arms could yield -

A nympholept, through pleasant days and drear
Seeking his faultless adolescent dream,
A pilgrim down the paths that disappear
In mist and rainbows on the world's extreme,
A helpless voyager who all too near
The mouth of Life's fair flower-bordered stream,
Clutched at Love's single respite in his need
More than the drowning swimmer clutches at a reed -

That coming one whose feet in other days
Shall bleed like mine for ever having, more
Than any purpose, felt the need to praise
And seek the angelic image to adore,
In love with Love, its wonderful, sweet ways
Counting what most makes life worth living for,
That so some relic may be his to see
How I loved these things too and they were dear to me.

I sometimes think a conscious happiness
Mantles through all the rose's sentient vine
When summer winds with myriad calyces
Of bloom its clambering height incarnadine;
I sometimes think that cleaving lips, no less,
And limbs that crowned desires at length entwine
Are nerves through which that being drinks delight,
Whose frame is the green Earth robed round with day and night.

And such were theirs: the traveller without,
Pausing at night under the orchard trees,
Wondered and crossed himself in holy doubt,
For through their song and in the murmuring breeze
It seemed angelic choirs were all about
Mingling in universal harmonies,
As though, responsive to the chords they woke,
All Nature into sweet epithalamium broke.

And still they think a spirit haunts the place:
'Tis said, when Night has drawn her jewelled pall
And through the branches twinkling fireflies trace
Their mimic constellations, if it fall
That one should see the moon rise through the lace
Of blossomy boughs above the garden wall,
That surely would he take great ill thereof
And famish in a fit of unexpressive love.

But this I know not, for what time the wain
Was loosened and the lily's petal furled,
Then I would rise, climb the old wall again,
And pausing look forth on the sundown world,
Scan the wide reaches of the wondrous plain,
The hamlet sites where settling smoke lay curled,
The poplar-bordered roads, and far away
Fair snowpeaks colored with the sun's last ray.

Waves of faint sound would pulsate from afar
Faint song and preludes of the summer night;
Deep in the cloudless west the evening star
Hung 'twixt the orange and the emerald light;
From the dark vale where shades crepuscular
Dimmed the old grove-girt belfry glimmering white,
Throbbing, as gentlest breezes rose or fell,
Came the sweet invocation of the evening bell.