Аннотация: Публикуется перевод-пересказ поэмы американского поэта Роберта Фроста "Китти Хок", посвящённой первому в истории полёту аэроплана, построенного братьями Уилбуром и Орвилом Райтами.
Роберт Фрост Китти Хок, часть первая.
(Песня жаворонка - сложенная из коротеньких строчек).
Посвящается Хантингтону Кэрнсу и его супруге, с которыми побывал там в 1953 году.
Часть первая.
Предвестия, предзнаменования, предчувствия.
Ах, Китти Хок, о Китти !
Я помню с давних лет
звучавший символично
коротенький куплет.
В Елизавета-сити
его я распевал
бродя вокруг по дюнам,
когда ещё был юным,
и затвердил отлично
на шесть десятков лет.
Без ясной цели, одинок,
тогда я смутно сознавал,
кто я такой и где я
среди моих дорог,
но думал о судьбе,
и зарождались в той ходьбе
недружные идеи:
шли в бой, как шквал на шквал.
И я их разбирал,
лишь как задуманные письма,
а после мял и рвал.
Скажу, чтоб не сочли за вздор,
что возле городка Нагс Хед
блеснул мне свет.
Я вник в секрет.
Не то, чтобы я вдруг, в натуре,
возжаждал упоенья в буре,
исполнясь страстью побеждать,
но захотелось дать отпор
плаксивой дури,
что лишь в любви вся благодать.
Поэты - толмачи лазури.
Небесный сонм - и мудр и вечен.
Когда мне нужен ясный знак,
я жду, что скажет Зодиак:
что скажет Овен, что Телец,
что скажут Близнецы и Рак.
Но звёздный хор беспечен,
насмешлив, бессердечен.
В любой достойный миг
мне нужен свой язык.
Я должен сам сплести венец,
восславив беспримерный взлёт,
сперва под облака,
потом в священную мечту,
в неведомую высоту.
Здесь время обновило ход.
Здесь набран вновь запас песка
в часы с расчётом на века.
Я упрекал механика-творца
однажды ночью,
увидев сам воочью,
ещё до старта,
как он всё доводил
до славного конца;
был полон сил
и жаркого азарта.
Он был почти что победитель.
А я шпынял, как искуситель:
как может он уверовать в успех ?
Я полагал,
что прав непогрешимо;
не понимал:
зачем необходимо
быть первым изо всех ?
Пустили ложь,
что он и не был первым -
коварный нож,
прошедшийся по нервам.
И Герберт Гувер был знаком
с такого сорта ложью,
случившейся потом
намного позже,
когда какие-то кретины
отняли имя у Его плотины.
Нет преступления гнусней,
чем посягательство на славу,
которая заслужена по праву
героями былых и наших дней.
Я б эти действия сравнил
с бесчестным грабежом могил...
Но отвлечёмся на минутку
и развлечёмся хоть немножко:
споёмте в шутку
про здешнюю рулёжную дорожку,
чья слава и бесспорна и чиста...
Безумцев в здешние места,
исполненных отваги,
звала судьба и их мечта.
Герой плаща и шпаги
Уолтер Рейли их не раз
манил сюда на остров Роанок
и к мысу Гаттерас -
но горек был их рок.
Меня ж там поддержали,
и улетучились в финале
мои печали
о "Gotterdammerung"
(о "Гибели богов").
В каком-то комитете,
в Елизавета-сити,
опять сплетал я нити
своих стихов.
Всё то, что мог испечь
стреляло, как картечь.
Поэмы были
как оплетённые бутыли
(как фляги
хорошей браги)
с зарядами идей -
хоть уток бей,
хоть лебедей,
пугая Карритак.
Но не в сезон
стрелять был не резон,
чтоб не убить друг друга.
Все веселились просто так.
Я тоже принят был в кутёж
как молодой собрат.
Там все внимательно следили,
чтоб не вовлечь меня в разврат,
ни в старом, ни в новейшем стиле.
В том обществе, куда стал вхож,
оберегали молодёжь.
Там были все дружны,
сентиментальны и нежны,
и, если поднимался тост за мать,
то все могли погоревать.
Они томились от безделья,
не знали, чем себя занять.
Искали повода к веселью.
Тот круг мне вскоре надоел.
Я вовсе не был лицемером.
Хотелось положить предел,
и я искал, каким манером.
Но вдруг рассеялся туман -
и я тайком сбежал на пляж,
туда, где океан
расходует свой раж.
Там сразу, впопыхах,
как птенчик беззаботный,
наткнулся на отряд,
оберегавший сушу.
И страж меня спросил,
вытряхивая душу,
о том, кто я, где был,
о прочей подноготной.
Вот так какой-нибудь пират
пытал Федосью Барр
на этом берегу,
схвативши как овцу,
ища товар,
и, верно, мстя её отцу.
Точней представить не могу.
Никто не вздумал повиниться
и не раскрыл той тайны,
но разные её вещицы,
попавшие к её врагу,
порой находятся случайно.
Таков наш Китти Хок.
Отец пошёл бы на кинжал -
он дочь безмерно обожал.
Он жизнь бы положил за дочь,
но здесь не мог помочь...
Вот так и шёл я с патрулём,
беседуя о том, о сём.
Мы шли, и ночь была ясна.
В волнах рождался звон.
Мы слышали фиоритуры:
"Луна была полна" -
так прежде Теннисон
сказал в поэме "Смерть Артура".
Я вспомнил эту строчку, повторив:
"Луна была полна". -
Была над головой -
кругла, светла.
Тянула на берег прилив.
Всё заливала дополна - и залила.
Ах, Китти Хок, о Китти.
Услышь меня ! И все поймите !
Я, бывший не в ладах с людьми,
увидел в них, да и в Зените,
как мир жалеет о заблудшем сыне
и дочери, исчезнувшей в пучине.
Kitty Hawk
Back there in 1953
with the Huntington Cairnses
(A Skylark for Them in Three-Beat Phrases)
PART ONE
PORTENTS, PRESENTIMENTS, AND PREMONITIONS
Kitty Hawk, O Kitty,
There was once a song,
Who knows but a great
Emblematic ditty,
I might well have sung
When I came here young
Out and down along
Past Elizabeth City
Sixty years ago.
I was, to be sure,
Out of sorts with Fate,
Wandering to and fro
In the earth alone,
You might think too poor
Spirited to care
Who I was or where
I was being blown
Faster than my tread
Like the crumpled, better
Left-unwritten letter
I had read and thrown.
Oh, but not to boast,
Ever since Nag's Head
Had my heart been great,
Not to claim elate,
With a need the gale
Filled me with to shout
Summary riposte
To the dreary wail
There's no knowing what
Love is all about.
Poets know a lot.
Never did I fail
Of an answer back
To the zodiac
When in heartless chorus
Aries and Taurus,
Gemini and Cancer
Mocked me for an answer.
It was on my tongue
To have up and sung
The initial flight
I can see now might -
Should have been - my own
Into the unknown,
Into the sublime
Off these sands of Time
Time had seen amass
From his hourglass.
Once I told the Master,
Later when we met,
I'd been here one night
As a young Alastor
When the scene was set
For some kind of flight
Long before he flew it.
Just supposing I -
I had beat him to it.
What did men mean by
THE original ?
Why was it so very,
Very necessary
To be first of all ?
How about the lie
That he wasn't first ?
I was glad he laughed.
There was such a lie
Money and maneuver
Fostered over long
Until Herbert Hoover
Raised this tower shaft
To undo the wrong.
Of all crimes the worst
Is to steal the glory
From the great and brave,
Even more accursed
Than to rob the grave.
But the sorry story
Has been long redressed.
And as for my jest
I had any claim
To the runway's fame
Had I only sung,
That is all my tongue.
I can't make it seem
More than that my theme
Might have been a dream
Of dark Hatteras
Or sad Roanoke,
One more fond alas
For the seed of folk
Sowed in vain by Raleigh,
Raleigh of the cloak,
And some other folly.
Getting too befriended,
As so often, ended
Any melancholy
Gotterdammerung
That I might have sung.
I fell in among
Some kind of committee
From Elizabeth City,
Each and every one
Loaded with a gun
Or a demijohn.
(Need a body ask
If it was a flask ?)
Out to kill a duck
Or perhaps a swan
Over Currituck.
This was not their day
Anything to slay
Unless one another.
But their lack of luck
Made them no less gay
No, nor less polite.
They included me
Like a little brother
In their revelry -
All concern to take
Care my innocence
Should at all events
Tenderly be kept
For good gracious' sake.
And if they were gentle
They were sentimental.
One drank to his mother
While another wept.
Something made it sad
For me to break loose
From the need they had
To make themselves glad
They were of no use.
Manners made it hard,
But that night I stole
Off on the unbounded
Beaches where the whole
Of the Atlantic pounded.
There I next fell in
With a lone coast guard
On midnight patrol,
Who as of a sect
Asked about my soul
And where-all I'd been.
Apropos of sin,
Did I recollect
How the wreckers wrecked
Theodosia Burr
Off this very shore ?
'Twas to punish her,
But her father more -
We don't know what for:
There was no confession.
Things they think she wore
Still sometimes occur
In someone's possession
Here at Kitty Hawk.
We can have no notion
Of the strange devotion
Burr had for his daughter:
He was too devoted.
So it was in talk
We prolonged the walk,
On one side the ocean,
And on one a water
Of the inner sound;
"And the moon was full,"
As the poet said
And I aptly quoted.
And its being hall
And right overhead,
Small but strong and round,
By its tidal pull
Made all being full.
Kitty Hawk, O Kitty,
Here it was again
In the selfsame day,
I at odds with men
Came upon their pity,
Equally profound
For a son astray
And a daughter drowned.
Роберт Фрост Китти Хок, часть вторая
(С английского).
Когда б рулёжная дорожка
была счастливее немножко,
чтоб там вдруг музе подфартило,
да понесли её ветрила -
метафорою в неоглядь,
и зазвучали б небеса, -
какие бы слова взлетели,
как тысячи проворных птиц
над всем пространством без границ.
Какие были б чудеса,
какая дивная краса !
Не зная, как близки к той цели,
мы раньше не могли летать,
но вот под небом голубым
буквальным образом летим,
хотя мы только лилипуты.
Так как же вдруг мы взмыли круто ?
Катулл подскажет, подтвердит:
мы, всё же, кто-то (aliquid) !
Мы обладаем смёткой.
Характер в нас - не кроткий,
и мы с задумкой чёткой.
Потомки йоменов,
мы шли пешком,
всходили на бугры.
Мы ездили верхом,
водили корабли,
надули лёгкие шары.
Нам, кроме моря и земли,
и воздух стал знаком.
Изобрели аэроплан.
Теперь пусть ураган
растреплет нам вихры.
Я был там с самого начала.
Я знал, что не один
учёный господин
осудит дерзостный почин.
И те порою смыслят мало,
а скептиков всегда хватало.
Недаром яблоко упало
однажды с дерева.
То сам Господь
послал материал
для размышленья,
в чём суть паденья
и что связует дух и плоть.
Сам Бог хотел нам намекнуть,
что разуму не грех рискнуть.
Люд Запада не прочь копаться
во всём до глубины и сути.
Философы и рудознатцы
не любят непонятной жути.
Наука - это чудодей,
и для неё важнее хлеба
овеществление идей,
проникновенье в глубь и в небо.
(Первейшие из всех забот -
ведь речь о будущем идёт).
Я говорю про Запад и Норд-Вест.
Восток - не то. Восток - другое.
Застыл ли он в оцепененье
в своём глубоком размышленье,
ещё во временном застое -
не рвётся ввысь, нашёл насест ?
Но нет, Восток шумит
и, подражая нам,
дерзит и льстит
и мчится по пятам.
Дух входит в плоть,
он оживляет твердь
и круговерть.
Он даже смерть
умеет побороть.
Мы видели великий перелом,
когда, подобно чудотворной силе,
вдруг человеческая часть
эфирной мировой души -
безумнейшая страсть
и мысль - свершили
слиянье с естеством.
Разбег на старте,
с нулевой черты,
с плиты
(допустим, что с базальта),
в Моаве или рядом,
с намереньем взлететь
без сальто,
неважно с кем.
(Без никого,
пусть с кем угодно -
из человечества,
в любви или вражде
и соревнуясь).
Вдруг радио,
и голос скажет:
"По алфавиту,
читаю: А, В, С -
чьи дни
рифмуются с цифирью: 1, 2, 3 -
что на воротах университета".
И вновь по радио
объявит местный голос:
"Входите и узнайте
побольше, чем возможно спеть.
В день всех святых
пусть страх вас не тревожит.
Здесь нет такого, что в запрете -
(такое держится в секрете).
Не избегайте искушений
и всяческих поползновений -
пусть совесть вас не гложет".
Затем в теченье многих лет
на всех материках
не кончит радио кричать
на разных языках -
на весь огромный свет:
в Афинах, на Эгейских островах,
во Франции, в Италии, в Британии,
везде на Западе с Норд-Вестом.
И мне не следует молчать
о наших истинных правах,
чтоб весть служила долгий срок
всемирным манифестом:
какой мы сделали прыжок !
Чтоб это знали все вокруг.
Его свершил не русский друг.
Прыжок свершён в Америке !
Хоть и трудна,
задача решена.
Заслужен приз:
корона или кубок,
но с надписью на нём,
помимо даты:
"Сперва свершишь подъём,
но после съедешь вниз". -
Судьба у нас земная.
Как минет час заката,
пойдёт пора ночная -
зажжётся свет без ламп и трубок.
Не всё ж считать овец !
Займём удобный пост,
чтоб любоваться,
займёмся счётом звёзд:
Дракон, Цефей, Стрелец.
Посмотрим вверх, как в святцы.
Там нужно без ошибки
нам всё именовать и знать
да не заснуть, как в зыбке.
Планеты там бегут с разгона,
как большегрузные вагоны,
вот их могли бы мы догнать,
хотя не стоит обольщаться.
Нас убеждают, нам пророчат,
что мысль свершит всё то, что хочет,
что, не пугаясь ничего,
да с верой в наше мастерство,
мы подчиним нам естество.
Не будь защиты у природы,
так люди со своей сноровкой,
нацелившись на то с издёвкой,
оставили б натуру без свободы.
Но часто легче рядом шастать,
чем заграбастать.
Robert Frost Kitty Hawk, Part Two
Part Two
When the chance went by
For my Muse to fly
From this Runway Beach
As a figure of speech
In a flight of words,
Little I imagined
Men would treat this sky
Some day to a pageant
Like a thousand birds.
Neither you nor I
Ever thought to fly.
Oh, but fly we did,
Literally fly.
That's because though mere
Lilliputlans we're
What Catullus called
Somewhat (aliquid).
Mind you, we are mind.
We are not the kind
To stay too confined.
After having crawled
Round the place on foot
And done yeoman share
Of just staying put,
We arose from there
And we scaied a plane
So the stilly air
Almost pulled our hair
Like a hurricane.
Then I saw it all.
Pulpiteers will censure
Our instinctive venture
Into what they call
The material
When we took that fall
From the apple tree.
But God's own descent
Into flesh was meant
As a demonstration
That the supreme merit
Lay in risking spirit
In substantiation.
Westerners inherit
A design for living
Deeper into matter
Not without due patter
Of a great misgiving.
All the science zest
To materialize
By on-penetration
Into earth and skies
(Don't forget the latter
Is but further matter)
Has been West Northwest.
If it was not wise,
Tell me why the East
Seemingly has ceased
From its long stagnation
In mere meditation.
What is all the hass
To catch up with us ?
Can it be to flatter
Us with emulation ?
Spirit enters flesh
And for all it's worth
Charges into earth
In birth after birth
Ever fresh and fresh.
We may take the view
That its derring-do
Thought of in the large
Was one mighty charge
On our human part
Of the soul's ethereal
Into the material.
In a running start
As it were from scratch
On a certain slab
Of (we'll say) basalt
In or near Moab
With intent to vault
In a vaulting match,
Never mind with whom -
(No one, I presume,
But ourselves--mankind,
In a love and hate
Rivalry combined.)
'Twas a radio
Voice that said, Get set
In the alphabet,
That is A B C,
Which some day should be
Rhymed with
On a college gate."
Then the radio
Region voice said, "Go,
Go you on to know
More than you can sing.
Have no hallowing fears
Anything's forbidden
Just because it's hidden.
Trespass and encroach
On successive spheres
Without self-reproach."
Then for years and years
And for miles and miles
'Cross the Aegean Isles,
Athens Rome France Britain,
Always West Northwest,
As have I not written,
Till the so-long kept
Purpose was expressed
In the leap we leapt.
And the radio
Cried, "The Leap-The Leap !"
It belonged to US,
Not our friends the Russ,
To have run the event
To its full extent
And have won the crown,
Or let's say the cup,
On which with a date
Is the inscription though,
"Nothing can go up
But it must come down."
Earth is still our fate.
The uplifted sight
We enjoyed at night
When instead of sheep
We were counting stars,
Not to go to sleep,
But to stay awake
For good gracious' sake,
Naming stars to boot
To avoid mistake,
Jupiter and Mars,
Just like Pullman cars,
'Twas no vain pursuit.
Some have preached and taught
All there was to thought
Was to master Nature
By some nomenclature.
But if not a law
'Twas an end foregone
Anything we saw
And thus fastened on
With an epithet
We would see to yet
We would want to touch
Not to mention clutch.
Роберт Фрост Китти Хок, третья часть.
(С английского).
РАЗГОВОР В ПОЛЁТЕ.
Твердят, что Господу приятно,
что мы торим дорогу
поближе к Богу.
Иным - увы - не всё равно,
где Бог сказал об этом внятно.
Сомнения родят тревогу.
Что ж там за серное пятно ?
Где мы ? Вокруг туман.
Заглянем в план.
Какой-то городок.
То - не Нью-Йорк.
Дотуда далеко.
То просто Китти Хок.
И нам легко
слетать в тот уголок.
Но береги наш аппарат.
Хоть в нашем самолёте
нет промахов в расчёте,
но вся наука - вздор,
как вдруг замрёт мотор,
и рухнем мы, как камень с гор,
одним единым махом -
закончив дело крахом.
Пойдёт сыр-бор,
и слепят из словечек
безжалостной молвы
рассказ про наш полёт,
как будто из травы
вскочил кузнечик.
Нет, пусть не топчут
наше достиженье.
Оно, столь скромное сперва,
рассчитано на вечность.
У нас на это все права.
Оно в развитии, в движенье.
Во времени,
не столь уж отдалённом,
его рацветят плещущим неоном.
Мы победили долгую беспечность
и одолели тяготенье,
учли мешавшие причины,
и вот - летит тяжёлая машина.
Проблеме, что была в пренебреженье,
мы смело, силами своими,
смогли вернуть достоинство и имя.
Подобно несравненной приме,
Земля объёмом не гордится, -
лишь достиженьями такими,
и стать смогла космической столицей.
Нет никаких особых излучений,
которые бы слал наш жёсткий шар.
Он не мрачит и не вздымает настроенье -
планете не присущ подобный дар.
Земля - не обиталище богов.
Всё, что мы шлём, - лишь отраженье
от наших скал - и мудрый свет
от мыслящих мозгов.
Земля - советчик, но не льстец.
И пусть от нас в любой конец
летит лишь щедрый дар сердец,
рождённый в добром пламени -
mens animi.
Но битв рассудков,
их кроссов или ралли
до нас нигде
светила не знавали.
Нет мест в природе,
где мчат в хороводе,
взыскуя света,
вкруг солнца планеты,
такого, чтобы в ком-то
в его круженье
была способность
развить мышленье.
СВЯТОСТЬ ЦЕЛЬНОСТИ.
Пилот, всегда, в любом из мест,
твой взлёт - как жест,
а спуски и полёты вдаль
то вроде петель, то спираль.
В итоге - трудная посадка.
Дай Бог, чтоб вышла гладко.
Лети, забыв про стресс,
как молния с небес,
покинувши простор
на свой же задний двор. -
И вновь, как стерх,
взметайся вверх.
Исполни человеческую роль.
Ты там Король !
Пока царишь,
ты жизнь не зародишь
и не создашь ни грамма вещества.
Создать там новенькое что-то -
другая, не твоя забота.
Твой долг, твои права -
осуществлять контроль:
пускай не целого, но части.
Вот то, что у тебя во власти.
Своим вторженьем в беспредельность,
своим искусством и трудом
мы создаём наш общий дом
и сохраняем в мире цельность.
Мы заодно:
питаем отвращенье
к сварливым перепалкам,
к гниющим свалкам,
к порабощению людей
и попранью искренних идей.
Нет, нам не всё равно.
Мы выражаем наше мненье.
МЕХАНИК СМЕСИ.
Мы мчим, как по волнам,
небесною дорожкой.
Наш славный самолёт
в пути не подведёт.
Он верно служит нам
чудесной поварёшкой
размером в знаменитый пароход.
"Титаник" движется,
сбивая в смесь
звучание миров,
и в унисон поёт,-
как чайник, закипев.
Вся та творожистая смесь
слилась в один напев,
в мелодию без слов.
Саму природу мучают сомненья.
В ней весь порядок бестолков.
Порой всё смутно.
Когда мы двое полетели
прекрасной ночью на неделю,
ведомые божественной десницей,
как царь с царицей,
и скипетр был при нас попутно, -
возник вопрос серьёзный.
Я ждал, что дама выскажет мне мненье,
что означает титул "Звёздная" и "Звёздный".
Машины - пилигримы !
Творцом летающих машин
иные полагают Сатану.
Но это Вам спасибо
за первый символический полёт.
Вам благодарность. Вам спасибо,
два брата Райты.
Вас даже прежде посчитали чудаками,
как Дариуса Грина* в родном Вам Дейтоне.
Примечание.
*Дариус Грин - герой юмористического стихотворения "Darius Green and his Flying
Machine". Автор этого стихотворения John Townsend Trowbridge (1827-1916).
Троубридж был другом Марка Твена и Уолта Уитмена.
Robert Frost Talk Aloft
Someone says the Lord
Says our reaching toward
Is its own reward.
One would like to know
Where God says it though.
We don't like that much.
Let's see where we are.
What's that sulphur blur
Off there in the fog ?
Go consult the log.
It's some kind of town,
But it's not New York.
We're not very far
Out from where we were.
It's still Kitty Hawk.
We'd have got as far
Even at a walk.
Don't you crash me down.
Though our kiting ships
Prove but flying chips
From the science shop
And when motors stop
They may have to drop
Short of anywhere,
Though our leap in air
Prove as vain a hop
As the hop from grass
Of a grasshopper,
Don't discount our powers;
We have made a pass
At the infinite,
Made it, as it were,
Rationally ours,
To the most remote
Swirl of neon-lit
Particle afloat.
Ours was to reclaim
What had long been faced
As a fact of waste
And was waste in name.
That's how we became
Though an earth so small,
Justly known to fame
As the Capital
Of the universe.
We make no pretension
Of projecting ray
We can call our own
From this ball of stone,
None I don't reject
As too new to mention.
All we do's reflect
From our rocks, and yes,
From our brains no less.
And the better part
Is the ray we dart
From this head and heart,
The mens animi.
Till we came to be
There was not a trace
Of a thinking race
Anywhere in space.
We know of no world
Being whirled and whirled
Round and round the rink
Of a single sun
(So as not to sink),
Not a single one
That has thought to think.
The Holiness of Wholiness
Pilot, though at best your
Flight is but a gesture,
And your rise and swoop,
But a loop the loop,
Lands on someone hard
In his own backyard
From no higher heaven
Than a bolt of levin,
I don't say retard.
Keep on elevating.
But while meditating
What we can't or can
Let's keep starring man
In the royal role.
It will not be his
Ever to create
One least germ or coal.
Those two things we can't.
But the comfort is
In the covenant
We may get control
If not of the whole
Of at least some part
Where not too immense,
So by craft or art
We can give the part
Wholeness in a sense.
The becoming fear
That becomes us best
Is lest habit ridden
In the kitchen midden
Of our dump of earnig
And our dump of learning
We come nowhere near
Getting thought expressed.
The Mixture Mechanic
This wide flight we wave
At the stars or moon
Means that we approve
Of them on the move.
Ours is to behave
Like a kitchen spoon
Of a size Titanic
To keep all things stirred
In a blend mechanic
Saying That's the tune,
That's the pretty kettle!
Matter mustn't curd,
Separate and settle.
Action is the word.
Nature's never quite
Sure she hasn't erred
In her vague design
Till on some fine night
We two come in flight
Like a king and queen
And by right divine,
Waving scepter-baton,
Undertake to tell her
What in being stellar
She's supposed to mean.
God of the machine,
Peregrine machine,
Some still think is Satan,
Unto you the thanks
For this token flight,
Thanks to you and thanks
To the brothers Wright
Once considered cranks
Like Darius Green
In their home town, Dayton.
1962 "In the Clearing"