Аннотация: Публикуется подборка стихов и переводов американского поэта Роберта Лоуэлла (1917-1977).
Роберт Лоуэлл Под царским присмотром.
(С английского).
Ни пива, ни салфеток. Лампы - вполнакала.
А мыться можно здесь по-королевски.
Ванн очень много - как скамеек в храме.
На каждой мыло и доска для чтенья.
А на моей очки и томик Маркса на французском.
Хоть Библию читай и отмывайся -
счищай грязь жизни у себя с ногтей.
Что было бы по вкусу потомкам Велиала,
все груди - на подбор, не отличить от спин.
Впервые так удачно и помыт, и высох.
Но в дёснах кровь. Кусаю яблоко - там след.
Не всё по силам. Змеиный яд не выпью.
Боюсь, что встретится стервятник царский,
нагой и с лысой головой,
со взглядом оловянных глаз Медузы.
Robert Lowell Under the Tsar
No beer or washrag, half the lightbulbs bust,
still the baths are free, a treat for kings,
rows of tubs like churchpews infinite,
on each a readings-board, a pair of glasses,
a cake of scouring soap, and Marx in French.
When we have read our bible, we are washed -
the dirt of lifetime cleaned from our fingernails,
our breast, as the sons of Belial dreamed. are chests,
we are like our backs. We, who were wet and cold,
soak... dry for the first time in our lives.
But our hurt gums still leave a smear of blood on the apple;
we can't do all things, drink the spit of the snake
and meet the naked condor of the Tsar,
his slightly bald Medusa's pewter eye.
Примечания.
Велиал - падший ангел. В стихотворении содержится намёк на гомосексуальность его сыновей. Велиал и его семейство упоминается в "Потерянном Раю" Мильтона
(I.500; II.109) и в библейской "Книге Судей" (19.22 - 25).
Роберт Лоуэлл Романовы
(С английского).
Английский - как расистская помойка.
Признаемся: вины не скрыть.
Нарушен исторический закон.
Остались Чёрные и Красные. Кто ж бел ?
В английском вдруг исчезло это слово.
Класс уничтожен и сведён в небытие,
новейшие клинки сильнее старых ядов.
Поймёт ли полный самомнения правитель
пустопорожность своего рассудка ?
В подвале расстреляли, а после расчленили
Царя, Царицу с дорогими гемофильными детьми.
"Те Деятели, - высказался Ленин, -
отправили на смерть шестнадцать миллионов".
Так кормят сказками юнцов с промытыми мозгами.
Романовы - а с ними мы - немало проиграли.
Robert Lowell Romanoffs
Let's face it, English is a racist last ditch.
We plead guiltry, the laws of history tell us
irrelevant things that happen never happened.
The Blacks and Reds survive, but who is White ?
The Word has fallen from the English tongue,
a class wiped out, their legacy, non-existence.
The new blade is too sharp, the old poisons
Does arrogance give the ruler solitude
to study the desolation of his thought -
the starred cellar, where they shot and then dismembered
Tsar, Tsarina, the costly hemophilic children -
"Those statesmen," said Lenin, ."sent 16 million to death".
Such fairy stories beguiled our brainwashed youth -
we, the Romanoffs with much to lose.
Роберт Лоуэлл Из Праги 1968
(С английского, вольный пересказ).
Однажды в Гарварде я утром насчитал
десятки взлётов; возможно, что до сорока.
Никто не смог бы спать, хотя бы и хотел.
А в Праге пробудил тебя прилёт
российского десанта: как молот бил по наковальне.
Так я надеялся, что ты уже вернулась в Гарвард
и ходишь здесь в каком-то из музеев,
решив, что лучшие там гаитяне и сиенцы,
но выставили не картины - просто фото...
Мы стали флиртовать, когда свалился Гарри Трумэн.
Меня (уж в возрасте) прельстила старая девица:
её колготки, туфельки, бельё и лифчик
да бесконфликтные разоблаченья.
Ложились, не нуждаясь в разговорах.
Robert Lowell From Prague 1968
Once between 6 and 7 a.m. at Harvard, we counted
ten jets, or maybe forty, one thunder-rivet
no one could sleep through, though many will.
In Prague on the eve of the Liberation, you woke
to the Russian troop-planes landing, chain on anvil,
and thought you were back at Harvard. I wish you were,
up and out tramp through the one museum.
You thought the best paintings between the Sienese
and Haitians were photographs. We've kept
up flirting since the fall of Harry Truman.
Even an old fool is flattered by an old girl,
tights, shoes, shirts, pinkthings, blankthings, my watch, your bra,
untidy exposures that cannot clash... We lay,
talking without any need to say.
&nbs
Роберт Лоуэлл Чапаев
(С английского).
1.
Непросохшая плёнка шумнула,
будто кто-то подслушал рыб.
И с экрана, крича, надвинулись -
на меня и на всех, и на вас,
начихав на своё благородство,
самокрутки зажав в зубах,
офицеры последних призывов
из ширинки русских степей.
Самолёты, снижаясь, гудели
и сгорали внизу до тла.
И английская бритва - хоть брей коня -
адмиральские щёки скребла.
Зорче оком взгляни на меня, мой край.
Чуден жар воспринявшей земли.
Захлебнулась винтовка Чапаева.
Помоги мне и выбраться дай.
2
Пять суток шёл на нас дракон, поднявши пять голов.
Мы отступали - пространство разбухло, как тесто.
Сон поглощал все звуки, но те протекали сквозь сон.
Пройдённый путь заставлял развернуться вспять.
Шёл дракон пятиглавый; на него - наша лава вприпляску.
Множилась наша пехота, черноголовая масса.
Как из аорты лилась сила белых ночей - при ножах.
Наши глаза превращались в сосновые иглы.
Мне б синий клок от моря, хоть бы с игольное ушко !
доступный даже каторжным гребцам, усаженным попарно на самье,
но это вроде русской сказки: нет тюри, есть дишь липовая ложка.
Эй, глянь на трёх парней, идущих из железной двери ГПУ !
Чтоб уберечь чудесные творенья Пушкина от дармоедов
идут юнцы - ценители его зубастых виршей.
То обучилось племя знатоков-пушкиноведов при пистолетах...
Мне б синий клок от моря, хоть бы с игольное ушко !
Шёл поезд на Урал. И командир Чапаев призывал
с широкого звучащего экрана, смотря в разинутые рты:
очистить деревянную ограду, шагнуть через экран и утонуть -
и, как Чапаев, который утонул и умер, вскочить на своего коня !
Robert Lowell Chapayev
1.
Unreeling, speaking from the wet film -
They must have had a shepherd of sounds for the fish -
the loud images were moving in
upon me - and upon all, upon you too...
They had given up their privileged smallness,
their teeth gripped the deadly last cigarettes.
The brand new White Russian officers
stood against the open loins of the steppes.
A low rearing was heard - airplane
streaking in burning to the very end -
an English razor blade, large enough to shave a horse,
scraped Admiral Kolchak's cheek.
After me, oh land, refit me -
the heat of the fixed earth is beautiful -
Chapayev's smoking rifle has jammed.
Help me, untie me, separate me...
2
Passing the dragon with five heads. For five whole days,
I shrank back, I was proud of our huge open spaces rising like dough.
Sleep had swallowed the sounds, but sound wore through my sleep.
Behind us, the harnessed highways rushed and ran us down.
A five-headed dragon. Our cavalry, drunk with dancing, riding on;
our infantry, a fur-capped, blacktopped mass, widening,
rushing like an aorta, power in the white night - no, knives !
They slashed our eyeballs to strips of flesh like pine needles.
If only I have an inch of blue sea, as little as needle's eye,
enough for the lowest cardholders, convicts chained two and two, to hoist sail,
but this is plain Russian tale without a drink to go with it, or a wooden spoon.
Hey, who are those three boys coming out of the iron gates of the GPU !
To keep Pushkin's wonderful goods from falling to parasites,
our youthful lovers of his white-toothed verse
were becoming learned, a tribe of Pushkin-specialists with pistols...
If only I had an inch of blue sea, as little as a needle's eye !
The train was going toward the Urals. Commander Chapayev spoke
from the sonorous screen into our open mouths -
Oh to clear the tall wooden fence, go through the screen, and drown...
Like Chapayev, to drown, to die on one's own horse !
Осип Мандельштам Чапаев
1
От сырой простыни говорящее,
Знать нашелся на рыб звукопас.
Надвигалась картина звучащая
На меня и на всех, и на вас.
Начихав на кривые убыточки,
С папироской смертельной в зубах,
Офицеры последнейшей выточки
На равнины зияющей пах.
Было слышно жужжание низкое
Самолетов, сгоревших до тла,
Лошадиная бритва английская
Адмиральские щеки скребла.
Измеряй меня край, перекраивай,
Чуден жар прикрепленной земли.
Захлебнулась винтовка Чапаева.
Помоги, развяжи, раздели.
2
День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток
Я, сжимаясь, гордился пространством за то, что росло на дрожжах.
Сон был больше, чем слух, слух был старше, чем сон, - слитен, чуток,
А за нами неслись большаки на ямщицких вожжах.
День стоял о пяти головах, и, чумея от пляса,
Ехала конная, пешая шла черноверхая масса -
Расширеньем аорты могущества в белых ночах - нет, в ножах -
Глаз превращался в хвойное мясо.
На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!
Чтобы двойка конвойного времени парусами неслась хорошо.
Сухомятная русская сказка, деревянная ложка, ау!
Где вы, трое славных ребят из железных ворот ГПУ?
Чтобы Пушкина чудный товар не пошел по рукам дармоедов,
Грамотеет в шинелях с наганами племя пушкиноведов -
Молодые любители белозубых стишков.
На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!