Корман Владимир Михайлович : другие произведения.

678 Роберт Лоуэлл-9 Стихи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Публикуются несколько избранных стихотворений американского поэта Роберта Лоуэлла на личные и исторические темы в русских переводах

  Роберт Лоуэлл Проснувшись в скверном настроении
  
  Роберт Лоуэлл Проснувшись в скверном настроении
  (С английского).
  
  Ночной дежурный, студент второго курса
   из Бостонского Университета,
  поднялся из кошмара снов в его туманной голове,
  подпёртой смыслом смыслов.
  Вот он, как кот крадётся в коридоре...
  Лазурный день,
  а синее моё окно становится мрачнее.
  Воронье бормотанье на застынувшей дорожке.
  Чего-то не хватает, а сердце напряглось.
  Мне будто угрожает убийственный гарпун.
   (Здесь клиника для тех, чьи души не здоровы).
  
  Как мне использовать свою юмористическую жилку ?
  Я улыбаюсь Стэнли. Ему уже за шестьдесят.
  Был в Гарварде когда-то защитником в бейсболе,
  известным всей Америке (насколько то возможно !).
  Старается казаться до сих пор двадцатилетним парнем.
  Прям, будто проглотил аршин,
  а мускулы его - как у тюленя
   в большой лохани.
  Всё брызгается из викторианской ванны.
  Но у него гранитный царский профиль
   под красной шапочкой для гольфа, что носит днём и ночью.
  Все мысли в нём лишь о своей фигуре,
  поддержанной шербетом да имбирным элем.
  Но это он так только говорит.
  
  День завершается в больничном холле
   под колпаком ночного света...
  Фарфоровые лампы.
  Бюст короля Луи, -
  шестнадцатого по порядку, -
  без парика.
  Малыш надушен спермацетом.
  Он - в блеске пряжек на кафтане в день рожденья.
  На креслах там бегут лошадки.
  Такие бравые победные фигуры
   обычно костенеют с юных лет.
  
  В пределах дня в больнице
   на стрижку пациентов идут часы.
  От римско-католической прислуги
   учёный звон совсем не громыхал.
   (Там не было баптистов и "Майского Цветка" -
  одни упёртые адепты Римской Церкви).
  
  Здесь, в Новой Англии, от плотных завтраков,
  я вешу двести фунтов.
  Сегодня утром гуляю Петухом.
  Надел французский моряцкий свитер.
  В нём шея - как у черепахи.
  Я бреюсь возле металлических зеркал.
  В них, ознакомился,что будущее ненадёжно.
  Я здесь среди замученных соседей,
  умалишённых от рожденья.
  Они меня и вдвое старше, и вдвое легче.
  Но я - такой же старожил.
  Мы прячем друг от друга наши бритвы.
  
  
  Robert Lowell Waking In The Blue
  
   The night attendant, a B.U. sophomore,
   rouses from the mare's-nest of his drowsy head
   propped on The Meaning of Meaning.
   He catwalks down our corridor.
   Azure day
   makes my agonized blue window bleaker.
  Сrows maunder on the petrified fairway.
   Absence! My heart grows tense
   as though a harpoon were sparring for the kill.
   (This is the house for the "mentally ill.")
  
   What use is my sense of humor?
   I grin at Stanley, now sunk in his sixties,
   once a Harvard all-American fullback,
   (if such were possible!)
   still hoarding the build of a boy in his twenties,
   as he soaks, a ramrod
   with the muscle of a seal
   in his long tub,
   vaguely urinous from the Victorian plumbing.
   A kingly granite profile in a crimson gold-cap,
   worn all day, all night,
   he thinks only of his figure
   of slimming on sherbet and ginger ale -
   more cut off from words than a seal.
  
   This is the way day breaks in Bowditch Hall at McLean's;
   the hooded night lights bring out "Bobbie,"
   Porcelian '29,
   a replica of Louis XVI
   without the wig -
   redolent and roly-poly as a sperm whale,
   as he swashbuckles about in his birthday suit
   and horses at chairs.
   These victorious figures of bravado ossified young.
  
   In between the limits of day,
   hours and hours go by under the crew haircuts
   and slightly too little nonsensical bachelor twinkle
   of the Roman Catholic attendants.
   (There are no Mayflower
   screwballs in the Catholic Church.)
  
   After a hearty New England breakfast,
   I weigh two hundred pounds
   this morning. Cock of the walk,
   I strut in my turtle-necked French sailor's jersey
   before the metal shaving mirrors,
   and see the shaky future grow familiar
   in the pinched, indigenous faces
   of these thoroughbred mental cases,
   twice my age and half my weight.
   We are all old-timers,
   each of us holds a locked razor.
  
  Примечание.
  В этом стихотворении речь идёт о клинике в окрестностях Бостона, которая
   специализируется на психо-неврологических болезнях. Это учреждение оставило важный
   след в истории американской поэзии. В ней по нескольку раз и в течение длительных
   сроков лечились, кроме Роберта Лоуэлла, поэтессы Сильвия Плат и Анна Секстон.
  Встречались и дружили между собой. Устраивали собеседования и семинары, приглашали на них своих студентов и другую публику.
  
  
  Роберт Лоуэлл Марк Катон (Цензор) 234-149 д.н.э.
   (С английского).
  
  Любовный разговор, а в трубке колебанья.
  Отодвигаю на два фута телефон.
  Досадно. Силюсь сохранить своё дыханье.
  Но не беседовал с супругою Катон -
  как Громовержец изъявлял свои желанья.
  Был сдержан, не болтлив и мудро властен он;
  он лаконично добивался пониманья,
  усвоив стратегический закон,
  что невозможно победить при промедленье.
  В глухом Сенате был не нужен Демосфен.
  Он кратко настоял в суровом заявленье,
  что должен быть разрушен Карфаген !
  Рим всё вершил за день. Повергнув царство в прах,
  просеял пыль. - Всё золото в руках.
  
  Robert Lowell Marcus Cato 234-149 B.C.
  
   My live telephone swings crippled to solitude
   two feet from my ear; as so often and so often,
   I hold your dialogue away to breathe -
   still this is love, Old Cato forgoing his wife,
   then jumping her in thunderstorms like Juppiter Tonans;
   his forthrightness gave him long days of solitude,
   then deafness changed his gifts for rule to genius.
   Cato knew from the Greeks that empire is hurry,
   and dominion never goes to the phlegmatic -
   it was hardtop be Demosthenes in his stone-deaf Senate:
   "Carthage must die", he roared...and Carthage died.
   He knew a blindman looking for gold
   in a heap of dust must take the dust with the gold,
   Rome, if built at all, must be built in a day.
  
  Марк Катон (Утический) 95-46 д.н.э.
  
  Катон, ещё юнец, диктатору был мил.
  Но Сулла всех людей считал лишь жалким прахом,
  пытал и головы рубил единым махом.
  Загадка, что никто злодея не убил.
  Учитель Сарпедон подростку объяснил,
  что ненависть пасует перед страхом,
  и юношу повёл другим достойным шляхом.
  Тот стал философом-платоником да пил.
  Как яростный трибун, защитник государства,
  камнями даже был на форуме побит.
  Когда постиг, что поражение грозит.
  он сам своим мечом, предотвратил мытарства.
  Не дал себя спасти сподвижникам своим:
  как римлянин погиб за свой любимый Рим.
  
  Robert Lowell Marcus Cato 95-46 B.C.
  
   As a boy he was brought to Sulla's villa, The Tombs,
   saw people come in as men, a leave as heads.
   "Why hasn't someone killed him?" he asked. They answered,
   "Men fear Sulla even more than they hate him".
   He asked for a sword, and wasn't invited back....
   He drowned Plato in wine all night with his friends,
   gambled his life in the forum, was stoned like Paul,
   and went on talking till soldiers saved State,
   saved Caesar....At the last cast of his lost Republic,
   he bloodied his hand on the slave who hid his sword;
   he fell in a small sleep, heard the dawn birds chirping,
   but couldn't use his hand well...when they tried to put
   his bowels back, he tore them....He's where he would be:
   one Roman who died, perhaps, for Rome.
  
  Роберт Лоуэлл Республика
  (С английского).
  
  Творец Утопии Платон как будто
   задумывал из общества изгнать
   всех несгибаемых республиканцев,
  философов, поэтов и артистов,
  кумиров несмышлёной молодёжи.
  Возможно, эти планы зарождались
   от испарений конского навоза
   в античных государствах-городах.
  Американец Германа Мелвилла ночью,
  ведя корабль, глядел на жар углей.
  Огонь слепил сильней, чем снег и ветер.
  Он понял, что смотреть в огонь опасно,
  что лишний свет порой ведёт к несчастью,
  как лишняя премудрость к одуренью.
  
  Robert Lowell The Republic
  
   Didn't Plato ban philosopher-professors,
   the idols of the young, from the Republic ?
   And diehard republicans ? It wasn't just
   the artist. The Republic ! But it never was,
   except in sky-ether of Plato's thought,
   steam from the horsedung of his city-state -
   Utopia dimmed before the blueprint dried...
   America planned one...Herman Melville
   fixed at that helm, facing a pot of coals,
   the sleet and wind spinning him ninety degrees:
   "I must not give me up then to the fire,
   lest it invert my fire; it blinded me,
   so did it me". There's a madness that is woe,
   and there is a wisdom that is madness.
  
  Роберт Лоуэлл Гораций: Прощение друга
  (С английского).
  
  Когда республиканцы, чьим вождём был Брут,
  побиты были при Филиппах, будто бабы.
  Я даже потерял тогда свой малый щит.
  Нас чуть не смяло беспорядочное бегство.
  Меня прикрыл Меркурий и помог мне скрыться.
  Тебя, Помпей, волна той битвы понесла,
  ты кровью истекал в неистовом отливе.
  Был изгнан...но прощён. Чем Рим тебя завлёк ?
  Суровостью богов ? Нещадным жаром с неба ?
  Устроим пир. Вздымай к устам кувшин с вином.
  Да славятся в веках Юпитер и Венера.
  Пусть розы нам вплетут в зелёные венки.
  Как сладко мне пьянеть, раз друг вернулся целым.
  Взметнём же горсть костей и снова их взметнём.
  
  Robert Lowell Horace: Pardon for a Friend
  
   "Under the consulship of Marcus Brutus,
   Citizen ! We lived out Philippi, the stampede
   when two Republican legions broke like women,
   and I threw away my little shield.
   Minerva must have helped me to escape;
   Pompey, the wave of battle sucked you under,
   carried you bleeding in the frantic ebb -
   to exile...and pardon. What brings you back to Roma,
   our glum gods, our hot African sky ?
   Let us give this banquet to the gods -
   do not spare the winejar at your feet.
   We'll twist red roses in our myrtle garlands,
   it's sweet to drink to fury when my friend is safe -
   throw down the dice, and then throw down the dice".
  
  Ода Горация, использованная Робертом Лоуэллом как основа для его сонета:
  
  
  Гораций Ода II, 7 [К ПОМПЕЮ ВАРУ*]
  
   Кто из богов мне возвратил
   Того, с кем первые походы
   И браней ужас я делил,
   Когда за призраком свободы
  
   Нас Брут отчаянный водил?
   С кем я тревоги боевые
   В шатре за чашей забывал
   И кудри, плющем увитые,
   Сирийским мирром умащал?
  
   Ты помнишь час ужасной битвы,
   Когда я, трепетный квирит,
   Бежал, нечестно брося щит**,
   Творя обеты и молитвы?
   Как я боялся! как бежал!
   Но Эрмий*** сам внезапной тучей
   Меня покрыл и вдаль умчал,
   И спас от смерти неминучей.
  
   А ты, любимец первый мой,
   Ты снова в битвах очутился...
   И ныне в Рим ты возвратился,
   В мой домик темный и простой.
   Садись под сень моих пенатов,
   Давайте чаши. Не жалей
   Ни вин моих, ни ароматов!
   Венки готовы. Мальчик! Лей!
   Теперь некстати воздержанье:
   Как дикий скиф, хочу я пить.
   Я с другом праздную свиданье,
   Я рад рассудок утопить****.
  
   Перевод А.С. Пушкина
   Примечания.
  
   * Товарищ Горация по военной службе, Помпей Вар, не ограничился участием в битве при Филиппах, а вместе с остатками армии республиканца Брута участвовал в новой войне Секста Помпея против Октавиана, тоже окончившейся поражением республиканцев. В этой оде Гораций поздравляет своего друга с благополучным возвращением после войны и приглашает его на радостный пир. Ода Горация приводится в великолепном переводе А. С. Пушкина, хотя и не передающем размер подлинника.
   ** Вероятно, правильно понял это признание Горация Пушкин, который "не верит трусости Горация". "Хитрый стихотворец хотел рассмешить Августа и Мецената своею трусостью, чтобы не напомнить им о сподвижнике Кассия и Брута" Гораций, бывший в битве при Филиппах в должности военного трибуна, не носил щита.
   *** Бог Гермес.
   **** В своем переводе Пушкин: 1) заменяет размер подлинника ("алкеева строфа") ямбами, 2) старается избегать римских черт для облегчения понимания русским читателем. Перевод Пушкина вызвал восторг Белинского: "Можно ли не слышать в них (т. е. в стихах) живого Горация!" - восклицает Белинский.
  
  II.7
  
   O saepe mecum tempus in ultimum
   deducte Bruto militiae duce,
   quis te redonavit Quiritem
   dis patriis Italoque caelo,
  
   Pompei, meorum prime sodalium,
  cum quo morantem saepe diem mero
   fregi, coronatus nitentis
   malobathro Syrio capillos?
  
   Tecum Philippos et celerem fugam
  sensi relicta non bene parmula,
   cum fracta virtus et minaces
   turpe solum tetigere mento;
  
   sed me per hostis Mercurius celer
  denso paventem sustulit aere,
   te rursus in bellum resorbens
   unda fretis tulit aestuosis.
  
   Ergo obligatam redde Iovi dapem
  longaque fessum militia latus
   depone sub lauru mea, nec
   parce cadis tibi destinatis.
  
   Oblivioso levia Massico
  ciboria exple, funde capacibus
   unguenta de conchis. Quis udo
   deproperare apio coronas
  
   curatve myrto? Quem Venus arbitrum
  dicet bibendi? Non ego sanius
   bacchabor Edonis: recepto dulce mihi furere est amico.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"