Корман Владимир Михайлович : другие произведения.

676 Роберт Лоуэлл Стихи-7

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Публикуется ряд избранных стихотвоорений видного американского поэта 20-века Роберта Лоуэлла в переводах на русский язык
  Роберт Лоуэлл Harpo Marx
  (С английского).
  
  Ты в фильмах обходился без словес.
  Ты был как инструмент в руках арфиста.
  Кино - не для бездарного артиста,
  но ты в искусстве взвился до небес.
  Хоть умер, но для нас ты не исчез.
  Шёл чёрно-белый фильм, и в парке было мглисто.
  Ты был почти что сед, а взор блистал лучисто,
  как юный, возбуждая интерес.
  Ряды машин, сплотившись гибко,
  толпу зажали, как забор.
  Я на твои морщины и улыбку,
  готов был хоть с колен смотреть в упор,
  как на одно из Дантовых видений, -
  
  счастливый гений, изумительный актёр.
  
  Robert Lowell Harpo Marx
  
  Harpo Marx, your hands white-feathered the harp -
  the only words you ever spoke were sound.
  The movie's not always the sick man of the arts,
  yours touched the stars; Harpo, your motion picture
  is still life unchanging, not nature dead.
  I saw you first two years before you died,
  a black-and-white fall, near Fifth in Central Park;
  old blond hair too blonder, old eyes too young.
  Movie trucks and five police trucks wheel to wheel
  like covered wagons. The crowd as much or little.
  I wish I had knelt... I age to your wincing smile,
  like Dante's movie, the great glistening wheel of life
  -
  the genius happy...a generic actor.
  1973
  
  Примечание.
  Harpo Marx - Адольф (Артур) Маркс (1888-1964) - мимический актёр, киноартист,
  музыкант. Автор собственной биографии "Harpo speaks". Лидер группы артистов
  "Братья Маркс". Снялся вместе с братьями в целом ряде немых и звуковых комических
  фильмах, имевших успех. Сам, как правило, работал в них только как мим. Выступал в
  красно-рыжем парике. В 1933 г. побывал в СССР. Визит был официальным и с какими-то
  заданиями, вроде курьерских. Во время 2-й Мировой войны развлекал на фронтах американских солдат. Умер после хирургической операции в грудной клетке.
  
  Роберт Лоуэлл Июль в Вашингтоне
  (С английского).
  
  Тугие спицы золотого колеса
  коснулись ран земли, смотрящих в небеса;
  
  и белая лебяжья сила
  на Потомаке гладь оранжевую взбила.
  
  Ныряют выдры, шкуры их влажны.
  Еноты стиркою своей увлечены.
  
   Боливар, Сан Мартин с Хуаресом проплыли -
  за спинами леса, несчитанные мили.
  
  Там луки с копьями тропических племён,
  которым мир достаться обречён.
  
  Избранники... Блестят, как пригоршни монет.
  Потом им предстоит, как нам, сойти на нет.
  
  Не знаю их имён, ни дат в годах и днях:
  побитые кружки, ряды колец на пнях.
  
  Поехали, куда манили взоры,
  к другому берегу - в пленительные горы.
  
  Они там в синеве, как веки у девиц.
  Казалось, чуть рванём - и мы у тех границ,
  
  но что-то странное мешало нам невнятно.
  Грести не стали и отправились обратно.
  
  Robert Lowell July In Washington
  
  The stiff spokes of this wheel
  touch the sore spots of the earth.
  
  On the Potomac, swan-white
  power launches keep breasting the sulphurous wave.
  
  Otters slide and dive and slick back their hair,
  raccoons clean their meat in the creek.
  
  On the circles, green statues ride like South American
  liberators above the breeding vegetation -
  
  prongs and spearheads of some equatorial
  backland that will inherit the globe.
  
  The elect, the elected . . . they come here bright as dimes,
  and die dishevelled and soft.
  
  We cannot name their names, or number their dates -
  circle on circle, like rings on a tree -
  
  but we wish the river had another shore,
  some further range of delectable mountains,
  
  distant hills powdered blue as a girl's eyelid.
  It seems the least little shove would land us there,
  
  that only the slightest repugnance of our bodies
  we no longer control could drag us back.
  1964
  
  Роберт Лоуэлл Дети Света
  (С английского).
  
  У пилигримов пёкся хлеб из глины да остей.
  Заборы - выставки аборигеновских костей.
  Голландская земля ту секту прогнала.
  В Женеве не нашлось для них угла.
  С собой им Люцифер дал огненное семя.
  Они наставили строений из стекла.
  От буйства в тех домах обрушилась скала.
  В ночь, как при фонарях, сгорает всё дотла,
  и пусто в алтарях, лишь воск течёт всё время.
  Хотя судьба не всё ещё дожгла,
  опять бездомным станет каиново племя.
  
  Robert Lowell Children of Light
  
  Our fathers wrung their bread from stocks and stones
  And fenced their gardens with the Redmen's bones;
  Embarking from the Nether Land of Holland,
  Pilgrims unhouseled by Geneva's night,
  They planted here the Serpent's seeds of light;
  And here the pivoting searchlights probe to shock
  The riotous glass houses built on rock,
  And candles gutter by an empty altar,
  And light is where the landless blood of Cain
  Is burning, burning the unburied grain.
  1944
  
  Роберт Лоуэлл Возвращение домой.
  (C английского - пересказ).
  
  Я вспомнил тот тридцатый год с тоской.
  Мои друзья, что были сорванцами,
  успели стать солидными дельцами,
  а выглядят линялыми птенцами.
  Иные уж собрались на покой.
  
  Спустя года я снова встретил вас
  и, неожиданно для непоседы,
  в итоге откровеннейшей беседы,
  узнал про ваши горести и беды:
  задумался и слушал ваш рассказ.
  
  Мы вместе посетили казино:
  имбирь, мартини. Для добавки к джину
  налили водки - чуть не половину...
  И я себя повёл не чин по чину.
  Причиной стало, может быть, вино.
  
  Ударили б меня тогда кнутом -
  так было б справедливо и за дело.
  Но к нам пришло блаженство без предела,
  казалось, что мы счастливы всецело.
  Летели дни... Вам это надоело...
  Какая же тоска заела нас потом !
  
  Robert Lowell Homecoming
  
  What was is ... since 1930;
  the boys in my old gang
  are senior partners. They start up
  bald like baby birds
  to embrace retirement.
  
  At the altar of surrender,
  I met you
  in the hour of credulity.
  How your misfortune came out clearly
  to us at twenty.
  
  At the gingerbread casino,
  how innocent the nights we made it
  on our Vesuvio martinis
  with no vermouth but vodka
  to sweeten the dry gin -
  
  the lash across my face
  that night we adored . . .
  soon every night and all,
  when your sweet, amorous
  repetition changed.
  1977
  
  
  Роберт Лоуэлл Дома после трёхмесячной отлучки
  (С английского).
  
  Нет больше нашей няньки, львицы,
  что управлялась с детским садом
  и заставляла плакать Мать.
  Была любым затейницам под стать.
  Брала свиные шкурки
  и скручивала в бантики для птиц.
  Они гляделись на магнолии нарядом
  и были подкрепленьем для синиц
  под снегом и под градом
  во время нашей Бостонской зимы.
  
  Три месяца - больничная постель !
  Здоров ли Ричард ?
  Дочь - в восторге.
  Она в веснушках и в пижаме.
  Потёрлись с ней носами.
  Поправили курчавую кудель.
  Мне говорят: "Всё правильно идёт".
  А мне уж сорок лет плюс год.
  Уже не сорок.
  Играючи расту - взбираюсь на пригорок.
  Лечился около тринадцати недель.
  Мне щёку тронула девица -
  напоминает: нужно бриться.
  Одели в бирюзовые штанишки,
  так стала вроде резвого мальчишки.
  Схватила мыло, кисточку, салфетку...
  "Постой ! - упрашиваю детку. -
  сперва подумай и ответь:
  ведь я не северный медведь !"
  
  Не долечился. В доме нет порядка.
  Не гнусь и не тружусь, не строю планов,
  хотя внизу у нас хиреет грядка,
  где целых семь сортов тюльпанов.
  Увы ! Теперь там только ряд калек,
  хоть выбор был весьма толков:
  купил их у голландских знатоков. -
  Теперь не отличишь от сорняков.
  Их загубил дурной весенний снег.
  Итог таков:
  в грядущий год добьёт их первый снегопад,
  а я не помогу, чему совсем не рад:
  измучен, не силён, обременён.
  
  Robert Lowell Home After Three Months Away
  
  Gone now the baby's nurse,
  a lioness who ruled the roost
  and made the Mother cry.
  She used to tie
  gobbets of porkrind in bowknots of gauze -
  three months they hung like soggy toast
  on our eight foot magnolia tree,
  
  and helped the English sparrows
  weather a Boston winter.
  
  Three months, three months!
  Is Richard now himself again?
  Dimpled with exaltation,
  my daughter holds her levee in the tub.
  Our noses rub,
  each of us pats a stringy lock of hair -
  they tell me nothing's gone.
  Though I am forty-one,
  not forty now, the time I put away
  was child's play. After thirteen weeks
  my child still dabs her cheeks
  to start me shaving. When
  we dress her in her sky-blue corduroy,
  she changes to a boy,
  and floats my shaving brush
  and washcloth in the flush....
  Dearest I cannot loiter here
  in lather like a polar bear.
  
  Recuperating, I neither spin nor toil.
  Three stories down below,
  a choreman tends our coffin's length of soil,
  and seven horizontal tulips blow.
  Just twelve months ago,
  these flowers were pedigreed
  imported Dutchmen; now no one need
  distinguish them from weed.
  Bushed by the late spring snow,
  they cannot meet
  another year's snowballing enervation.
  
  I keep no rank nor station.
  Cured, I am frizzled, stale and small.
  1959
  
  Роберт Лоуэлл Эпилог
  (С английского).
  
  Блеск фабулы, прикрас и построенья
  сегодня помогли мне мало.
  Хотелось проявить воображенье,
  не углубляясь в память и в анналы.
  Так в чём беда ? - И сам даю ответ:
  глаза художника - не объектив, не лупа.
  Они дрожат, как приласкает свет,
  и верить только зренью глупо.
  Природный зрительный прибор
  даёт нам лишь любительские фото.
  Тот снимок ярок, ослепляет, снят в упор,
  но нет искусства без продуманной работы.
  Нас факты вводят в заблужденье.
  Взяв в руки кисть, не то стило,
  точней раскрой всю суть явленья:
  скажи конкретно, что произошло.
  Пример: Вермееровский* свет,
  текущий по лицу девицы,-
  и ясно, и сомненья нет,
  что та тоскует и томится...
  Пусть каждое движенье век
  так отражает наше фото,
  чтоб виден был не просто кто-то,
  а ясный и понятный человек.
  
  Robert Lowell Epilogue
  
  Those blessed structures, plot and rhyme -
  why are they no help to me now
  I want to make
  something imagined, not recalled?
  I hear the noise of my own voice:
  The painter's vision is not a lens,
  it trembles to caress the light.
  But sometimes everything I write
  with the threadbare art of my eye
  seems a snapshot,
  lurid, rapid, garish, grouped,
  heightened from life,
  yet paralyzed by fact.
  All's misalliance.
  Yet why not say what happened?
  Pray for the grace of accuracy
  Vermeer* gave to the sun's illumination
  stealing like the tide across a map
  to his girl solid with yearning.
  We are poor passing facts,
  warned by that to give
  each figure in the photograph
  his living name.
  1977
  
  Примечание.
  *Ян Вермеер (1632-1675) - голландский художник.
  
  Роберт Лоуэлл Час скунсов
  (С английского).
  Псвящено Елизавете Бишоп*.
  
  На Наутилусе* отшельница живёт,
  хранит зимою свой спартанский дом.
  У моря на пастьбе и овцы и приплод.
  Сын стал епископом, а занятый скотом
  наёмный фермер правит и селом.
  Сама ж не славится умом.
  
  Оберегая в тайне весь свой быт
  чему учил викторианский век,
  она старается, вплоть до истерик,
  чтоб быстро прикусил язык
  любой докучный человек,
  что вдруг заскочит к ней на берег.
  
  Наш Синий Холм теперь местами рыж.
  Фиаско потерпел богатый рыболов.
  Не вынес всяческих ударов.
  Ял, что давал до девяти узлов
  и повышал его престиж,
  был продан с молотка ловцам омаров.
  
  Хозяйка лавки занялась уборкой.
  К началу осени дизайн переменила.
  Набила сетки апельсиновою коркой -
  обвешала сапожничью скамью.
  Тому ж нет толку ни с гвоздков, ни с шила.
  Теперь задумал завести семью.
  
  Я раз во тьме, вскарабкался едва,
  как на Голгофу, вверх на холм несмело:
  мой Форд среди авто любовных пар.
  Они легли на лавках - тело к телу -
  стыдливо погасив глазницы фар. -
  Вскружилась голова...
  
  Звучит приёмник, будто крутит свёрла.
  "О беззаботная любовь. Отрада до седин !".
  Во мне вскипает кровь, чему и сам не рад.
  Беру кого-то в ярости за горло. -
  Но то не Ад. Я сам свой Ад.
  Здесь - ни души, лишь я один.
  
  Лишь скунсы в центре панорамы.
  Здесь, видно, главная их тропка.
  Шагают всей семьёй, не спешно и не робко.
  Мне кажется, в лучах луны,
  глаза у них горят, почти красны
  на фоне стен кладбищенского храма.
  
  Последняя ступенька. На горе
  открылась даль широкого размаха.
  Весь выводок не зря забрался на погост.
  Нашли с мамашей угощение в ведре.
  Она там в жиже измочила хвост.
  Во мне не стало никакого страха.
  
  Robert Lowell Skunk Hour
  (for Elizabeth Bishop*)
  
  Nautilus** Island's hermit
  heiress still lives through winter in her Spartan cottage;
  her sheep still graze above the sea.
  Her son's a bishop. Her farmer is first selectman in our village;
  she's in her dotage.
  
  Thirsting for
  the hierarchic privacy
  of Queen Victoria's century
  she buys up all
  the eyesores facing her shore,
  and lets them fall.
  
  The season's ill-
  we've lost our summer millionaire,
  who seemed to leap from an L. L. Bean
  catalogue. His nine-knot yawl
  was auctioned off to lobstermen.
  A red fox stain covers Blue Hill.
  
  And now our fairy
  decorator brightens his shop for fall;
  his fishnet's filled with orange cork,
  orange, his cobbler's bench and awl;
  there is no money in his work,
  he'd rather marry.
  
  One dark night,
  my Tudor Ford climbed the hill's skull;
  I watched for love-cars. Lights turned down,
  they lay together, hull to hull,
  where the graveyard shelves on the town....
  My mind's not right.
  
  A car radio bleats,
  'Love, O careless Love....' I hear
  my ill-spirit sob in each blood cell,
  as if my hand were at its throat...
  I myself am hell;
  nobody's here-
  
  only skunks, that search
  in the moonlight for a bite to eat.
  They march on their solves up Main Street:
  white stripes, moonstruck eyes' red fire
  under the chalk-dry and spar spire
  of the Trinitarian Church.
  
  I stand on top
  of our back steps and breathe the rich air -
  a mother skunk with her column of kittens swills the garbage pail.
  She jabs her wedge-head in a cup
  of sour cream, drops her ostrich tail,
  and will not scare.
  1959
  
  Примечания.
  *Элизабет Бишоп (1911-1979) - известная американская поэтесса, дружившая с
  Робертом Лоуэллом с 1947 г. до его смерти. "Час скунсов", по содержанию и форме,
  перекликается с написанным Элизабет Бишоп стихотворением "Armadillo" ("Броненосец").
  **Наутилус - здесь это маленький, находящийся в частном владении островок в штате Мэн.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"