Аннотация: Публикуются переводы на русский язык избранных стихотворений видного современного сербского поэта Владимира Ягличича. В большинстве случаев переводы авторизованы.
Владимир Ягличич Платонические стихи
(С сербского).
Он к ней являлся - невысокий и пузастый, но с гонором большого франта,
исполненный художнической страсти и, как он полагал,- таланта.
Он презирал других своих коллег, но не партийцев в их штабах.
Его влекло к кураторше музейной с густой помадой на губах.
Он знаньем женщин хвастался, бывало, - притом растил своё пивное чрево.
Она с улыбкой на него взирала - причиною чего была натура девы.
(Кураторша была девицей несемейной, а вот художник был женат).
Его считали чем-то средним: мол, либо обожатель, либо брат.
А вот физическая связь у них была навряд,
что знали зоркие друзья без всякой экспертизы.
Но от неё он выходил, как некий император от маркизы:
и горд и весел исполненьем привычного, но жгучего каприза.
Она кокетничала с треволненьем, не получая никаких щедрот,
и он в ответ совсем не ждал ни ласки, ни забот.
Ему вкус кофе был в её салоне сладок,
но не случалось страстных прегрешений.
Он был до сплетен о своих победах падок,
а ей казалось, что к ней в гости ходит гений.
Владимир Ягличич Мольба
(С сербского)
Столь сильно тебя люблю,
а прОклятый мир всё злей -
так не страшна и смерть.
Только молю:
не смей
раньше меня умереть.
Молба
Толико те волим
(не мо?,
примих свет уклети) -
да те молим:
немо?
пре мене умрети.
Владимир Ягличич Всю ночь...
(С сербского).
Всю ночь вбирает фунт фасоли
в себя воды для размягченья,
а парень - жертва злой недоли -
лежит в гробу до погребенья.
У мартовских котов - разгулье.
Всю ночь визжат, как будто дети.
А горожане прикорнули,
привычно взвесив всё на свете.
Пришли соседи. Все готовы
блюсти порядок ритуала.
Оценивают скорбь отцову.
Следят, как мать запричитала.
Уста родных от горя немы.
С угрюмой смертью диспут тщетен.
А у чужих теперь есть тема
для долгих телефонных сплетен.
Не стало слёз в глазах - иссякли,
но их и так вокруг немало
с оконных стёкол льются капли,
и плещут струйки из бокала.
Скажи мне, мать, где твой рассудок ?
Ты сына ждёшь, как в смерть не веря,
всё ждёшь - в любое время суток -
и не спускаешь очи с двери...
Владимир Ягличич Запустение
(С сербского).
Давно здесь не был. Вот я перед ним.
Печальный вид заброшенного дома.
Здесь всё моё и с детства мне знакомо.
Как смог он выдержать года разгрома ?
Какой пейзаж для победителей сравним,
чтоб им торжествовать, с картиною развалин ?
Им кажется, что множат свой престиж
тоскливым зрелищем разбитых крыш
в домах, где будет, вместо детских спален,
раздолье для кротов и заячий ночлег.
Лишь для кота, что там живёт и ныне,
хозяин дома - сильный гордый человек,
а я мечусь, как ветер на пустыне,
и у меня уж ни имущества, ни сил.
Лишь только помню адрес, где я жил.
Так кто ж мешал тут известь и цемент ?
Кто громоздил из камня эти крепи,
как будто сам себе готовил цепи
и воздвигал не дом, а монумент,
с непрочною уже дощатою оградой,
с пустым и небольшим двором,
что только уже, а не шире стал потом.
А жить он здесь не стал со всей своей армадой.
(Вариант:
Здесь прадед забывал про сон и хлеб
и самый прочный камень клал толково,
как будто сам себя вгонял в оковы,
но нынче тут уже не дом, а склеп:
вокруг него дощатая ограда,
внутри неё пустой и узкий двор.
Он лишь тоскливей стал с тех пор.
И нет жильцов, и больше нет догляда).
Дом нынче обветшал и одинок,
и на заборе - высохший венок.
Здесь больше не живут обычные восторги,
они здесь гаснут и смолкают, будто в морге.
Вот птица машет в воздухе крылом.
Внизу одно название - не дом.
Вблизи сарая - жёлтые поленья.
Там, возле них, должно быть, и топор.
В напевы, что здесь полнят косогор,
вплели мотивы все былые поколенья.
Дом - без собак, но если дунет шквал,
то стронет цепь, и зазвенит металл.
Сверх прочего нечаянного гама,
внезапно стукнет сломанная рама.
Здесь, к сожаленью, больше не случится
услышать от кого-нибудь привет.
Не встретятся, как встарь, приветливые лица.
Никто не даст рачительный совет.
А есть ли где-то в мире место краше ?
Когда все вдруг сорвались второпях,
мы лишь могли с недоумением в глазах
в тоске испить нам выпавшую чашу,
чтоб после разобраться, как несложно
за день собраться в путь неосторожно
и вытерпеть года тяжёлой суеты
за призрачную сласть несбыточной мечты.
Владимир Ягличич Шиповник
(С сербского).
Нарвём шиповника - с опаской: он колючий.
В сиропе сварим - превзойдёт любые джемы.
Перемешаем, сняв с огня, на всякий случай.
В гортани будет сласть, как будто от поэмы.
И не поймёшь никак, с чего вдруг подобрела
Природа, что зазря не открывает недра,
что в разговорах чаще ветрами гудела,
а нынче кормит нас изысканно и щедро.
Как трио Шуберта услышав в то мгновенье,
мы чтим Природу-Мать и шепчем это имя,
а та полна любви, готовая к доенью:
струится, плещет изобильнейшее вымя.
Земля, что и сама по форме, как шиповник,
утратив память в этом дивном изобилье,
напрасно ищет - и не знает, кто виновник, -
за ласточкою вслед сорвавшиеся крылья.
Нарвём шиповника. Он спел. Его так много.
И лето нынче, напоследок, таровато.
Светилу предстоит далёкая дорога
до встречи с торжеством осеннего заката.
Все ягоды висят на ветках красной дробью.
Побережём, чтоб не поранить, наши руки
среди колючек в этом тесном неудобье,
где все кусты - позеленевшие надгробья,
стесняясь нас, похоронившие все звуки.
Земля черным черна, кусты - чуть-чуть кровавы.
На нас царапины и шрамы за беспечность.
Природа жертвует собою для забавы
и строчки вписывает в нашу быстротечность.
Нарвём шиповника в дорожные пакеты.
Заполним вакуум пустопорожней жизни.
Пусть греют нас плоды, как мелкие монеты,
как нечто сладкое на нашей горькой тризне,
став ясным светом, что не гаснет в тёмной чаще.
Пускай земле, куда пойдём мы на съеденье,
наш прах покажется хотя немного слаще,
когда нас посетят благие сновиденья.
Шиповник, как по христианскому обету,
во всю старается в час нашего свиданья,
чтоб снилось нам потом лишь радостное лето,
где нет и мысли об осеннем увяданье.
Владимир Ягличич УробОрос*
(С сербского).
Я был слепой кишкою при рожденье:
упал с дождём, покинув облака.
Потом был долго в мрачном заключенье,
но выбраться сумел из-под замка.
Весь мир формировал мой новый образ.
Я, как кольцо, сдавил его, обняв.
Согрелся, в том объятии обОдрясь,
лишь не сумел насытить алчный нрав.
Голодный, я схватил двумя зубами
торчащий возле рта мясной отрост -
потуже, чтоб не выскользнул наружу,
а мир, что в центре, обжимал боками.
Душу весь свет, жуя при том свой хвост.
Но мир теперь - всё хуже и всё уже.
Примечание.
*УробОрос - символический мифический образ: змея, пожирающая свой хвост. Этот
образ был знаком древним египтянам, грекам, индусам, китайцам, скандинавам и ацтекам. Этот символ растолковывается по-разному: это вечность и бесконечная цикличность в природе и в жизни; чередование созидания и разрушения, это жизнь и смерть; перерождение и умирание. Это символ движения космоса - процесс без начала
и без конца. В этом стихотворении уробОрас - символ самоубийственной авторитарной
власти.
Владимир Ягличич Охотница
(С сербского)
Ты трёшься, кошка, шёрсткой, тычешься мне в руки.
Гибка, и ластишься, нисколько не боясь.
Ты чешешь пышный бок о рукава, о брюки,
как будто хочешь снять пушинки или грязь.
С утра, когда всё голубиное семейство
гуляет в садике, кормясь, перед тобой,
ты смотришь пристально, в глазах твоих злодейство,