ВЕНКИ СОНЕТОВ ИЗ КНИГИ "ГИРЛЯНДА" 

Корона - 15 сплетённых венков 

ВОЗВРАЩЕНИЕ К СКРИЖАЛЯМ 


"Что ми шумить, 
что ми звенить 
давеча рано 
предъ зорями?" 
(Слово о полку Игореве) 

ПЕРВОРОДСТВО 

1-й венок короны 

Beatus ille qui procul negotiis 
(лат.) 
Блажен тот, кто вдали от дел. (Гораций) 


1 

Вдалеке от роскошных забав 
принаряженной суперэлиты 
неказисты, помяты, небриты, 
от трудов и гульбы недоспав, 

чертыхаясь, честят комсостав 
смакователи сельского быта, 
мошкара, муравьи и термиты - 
горожане с рабочих застав. 

То-то весело им наблюдать 
нестеснённую жизнь-благодать 
на квадратах цветного экрана, 

всю вальяжную чистую рать 
из рекламного киноромана, 
казино, варьете, ресторана. 


2 

Казино, варьете, ресторана 
не минуешь спокойным шажком. 
Вспоминай-ка! Конечно, знаком, 
как приманчив шипучим и пьяным 

(если ты не с дырявым карманом), 
начинённый соблазнами дом. 
Нагулявшись, смеялся потом 
над собой же за тягу к обманам. 

Иногда похвалюсь за чайком. 
Было - не было. Кажется сном. 
Не разор - перочинная рана. 

Под хмельком, обмывая диплом, 
метил в ясновельможные паны 
отставной подмастерье Вулкана. 


3 

Отставной подмастерье Вулкана, 
дошагав до итоговых лет, 
я не тужусь под грузом монет 
и не тешусь вальяжностью стана. 

В дни реформ, с упразднением плана 
и спасая дырявый бюджет, 
государство спустило в клозет 
трудовые гроши ветерана. 

Узелки заплетаются туже. 
Что ни выход - то топкая лужа. 
Старый молот расшатан и ржав, 

и кузнец притомлён и застужен. 
Вот взыграл непокладистый нрав. 
Я распелся под сенью дубрав. 


4 

Я распелся под сенью дубрав. 
Я топчу желудёвую россыпь 
и сбиваю жемчужные росы 
с опушения вызревших трав. 

Искупаюсь меж хлопцев и пав 
и у заводи, бодрый и босый, 
обсыхаю на кромке покоса 
под щенячьи восторги и гав. 

Вместо дыма мартенов и домен, 
надо мною, лучист и огромен, 
незакрытого солнца расплав. 

Из крутой революции в доме 
выбираюсь обижен, но прав. 
Я теперь, как библейский Исав. 


5 

Я теперь, как библейский Исав, 
променял изначальную тропку 
и совсем по другой неторопко 
углубляюсь в просторы отав. 

От железного лязга устав, 
понял вкус богоданной похлёбки, 
не чураюсь заслуженной стопки. 
Сам себе и директор и зав. 

Бремя лет положило предел 
продолжению начатых дел. 
Хоть и горько, а плакать не стану. 

Пусть продолжит, кто смел и умел. 
Пусть покажет народам и странам 
первородство бойка и чекана. 


6 

Первородство бойка и чекана 
перед шпагой и парою шпор, 
сошкой, метром, кадилом - не спор. 
И не стоит доказывать рьяно. 

Техпроцесс посложнее романа, 
громче гимнов ревущий мотор. 
Острия не затупит укор. 
Архимед знаменитей Брентано. 

Мне ж неймётся. Наткнувшись на мель, 
трезвость прозы меняю на хмель, 
страсть Петрарки и пылкость Ростана, 

на ритмичный рифмованный сель. 
Гибкость стали и прочность титана 
променял на букварную манну. 


7 

Променял на букварную манну, 
а никак не забыть насовсем 
строгость формул, исхитренность схем, 
вездесущесть портального крана, 

громыханье прокатного стана, 
согласованность сложных систем 
многомощного пресса-тандем 
и шарнирную ловкость кардана. 

Распростившись с гремливым соседством, 
прибегаю к испытанным средствам, 
восполнителям нервных потрав. 

Тонизаторы. Спутники с детства. 
Семя мака из строчек и граф: 
модный таймс и старинный устав. 


8 

Модный таймс и старинный устав - 
завитушки на скрюченных стеблях, 
разбирайся в фасонах и кеглях. 
Сыпь, как надо, - и будет "Стоглав", 

"Энеида", "Отелло", "Фальстаф"... 
Изречённое с гор и на греблях 
разлетится легко и немедля, 
и пример, и урок преподав. 

Вот и вышло. Не думал. Старался. 
Шёл спокойным предписанным галсом. 
Был готов и отточен, как штык. 

До рубежного края добрался 
и по текстам и в деле постиг: 
зрелый возраст - как приступ на пик. 


9 

Зрелый возраст, как приступ на пик, 
избавляет от лишней поклажи. 
Убегал от потерь и покражи, 
глядь, а всё обесценилось вмиг. 

К неустанному делу привык. 
Щеголяешь заслугой и стажем, 
а у финиша, в новом пейзаже, 
от заслуги останется пшик. 

Все сверхмерные фунты нагрузки 
лишь ускорят скольженье при спуске, 
на подъёме - прикусишь язык, 

хоть какой, и немецкий, и русский. 
Перелёт на иной материк 
не выносит тяжёлых вериг. 


10 

Не выносит тяжёлых вериг 
и без них не свободная воля. 
Ей бы мчать без дороги по полю, 
да мешает завзятый ямщик. 

Я в тугие коллизии вник, 
разучил выпадавшие роли, 
подчинился предписанной школе, 
как прилежный её ученик. 

А по ходу разыгранных драм 
прояснилась с грехом пополам 
многосложность и трудность простого 

и изменчивость пиковых дам, 
и случайность пристрастий и зовов 
дам трефовых, червонных, бубновых. 


11 

Дам трефовых, червонных, бубновых - 
всех затейниц любой суеты - 
да хранят короли и вальты. 
Их, красавиц, замужних и вдовых, 

да взлелеют в нарядах казовых 
биржевые тузы и киты. 
Пусть хозяйкам у каждой плиты 
хватит риса и мяса для плова. 

Я ж отныне духовною пищей 
до отказа взбодрён и насыщен. 
Гиппокрена - мой добрый родник. 

А наяды меня не отыщут. 
Оставляю тот шалый цветник, 
окружась заграждением книг. 




12 

Окружась заграждением книг, 
продолжаю дышать, как придётся. 
Наблюдаю загон производства. 
Редко-редко залью за кадык. 

Всё гадаю, какой силовик 
защищает маразм и юродство, 
по которым народ отдаётся 
в когти жадных ярыг и барыг. 

А меж тем газорезки горят, 
ходят пилы, дробилки дробят. 
И металл, так и сяк пережёван, 

сядет в печь и вернётся назад. 
Мне ж - увы! - не запраздновать снова. 
Упасаюсь от бабы копровой. 


13 

Упасаюсь от бабы копровой. 
Подфартило. Способствует спад. 
И машины потише стучат, 
и не слышно гудков от Азова. 

Над предместьем стал жиже багровый 
пыльный полог и газовый смрад. 
Ветераны - кто к шашкам, кто в сад, 
сталевары пошли в рыболовы. 

Я ж укрылся, в дыму не зачах, 
затворился в тенистых лесах, 
стал беспечен, опали оковы. 

Погонялка сидела в часах, 
а теперь ни намёка такого 
в мастерской, где штампуется слово. 


14 

В мастерской, где штампуется слово, 
побогаче, чем в роще корья, 
изобильная уйма сырья. 
Изводите и будьте здоровы! 

Вот и роюсь в добыче фартовой, 
бесконечные вирши кроя. 
И течёт, не прервётся струя 
из традиции средневековой. 

Лейся слово, плыви в поднебесье, 
становись инвективой и песней, 
заиграв, зазвенев, засверкав. 

Песня - оклик, приветствие, вестник - 
расцветай во владеньях купав, 
вдалеке от роскошных забав. 


15 

Вдалеке от роскошных забав, 
казино, варьете, ресторана, 
отставной подмастерье Вулкана, 
я распелся под сенью дубрав. 

Я теперь, как библейский Исав, 
первородство бойка и чекана 
променял на букварную манну: 
модный таймс и старинный устав. 

Зрелый возраст, как приступ на пик, 
не выносит тяжёлых вериг, 
дам трефовых, червонных, бубновых. 

Окружась заграждением книг, 
упасаюсь от бабы копровой 
в мастерской, где штампуется слово. 

1999-2000 гг. 
 

ЕСТЕСТВО 

2-й венок короны сонетов из книги "Гирлянда" 

Quaerite et invenietis (лат.) 
Ищите и обрящете.(Евангелие от Матфея) 


1 

В мастерской, где штампуется слово, 
неторопкие темпы труда, 
и запас, и задел на года, 
от пришествия и до другого. 

Тривиальный сюжет пережёван. 
Поспеши. Подключай провода. 
Вдруг замкнулся и мчит в никуда 
погоревшей в минуту половой. 

В тягомотине страдной стихии 
вперемежку благие, дурные 
песнопения, трели и дичь, 

взлёты страсти и вой истерии, 
горы шлака и горстки удач 
в вечном споре с каноном предтеч. 


2 

В вечном споре с каноном предтеч 
бесталанно пустая ничтожность 
претендует на высшую должность, 
залетит, как накачанный мяч 

и обратно по лесенкам вскачь. 
Плодовитый базарный художник, 
вытесняя соперников с пожни, 
затевает то свару, то кетч. 

А на кузне простые устои: 
не дрожать в неизбежности боя, 
если нужно, костями полечь. 

Вот и греют во мне ретивое, 
сыплют искры и тщатся разжечь 
пара призраков, молот и печь. 


3 

Пара призраков, молот и печь, 
сновидения были кузнечной, 
вознамерились строго и вечно 
улизнувшую душу стеречь, 

не прощают ссутуленных плеч, 
проявления боли сердечной, 
обращений к микстуре аптечной, 
покаянного жжения свеч. 

Ободряющий аперитив, 
зажигающий императив, 
и подсказки не злы, а суровы: 

"Укрепился, ковав да калив. 
Вот и действуй-ка, как тренирован" - 
выдают из разъёма и зёва. 


4 

Выдают из разъёма и зёва... 
Что ни звук, то огонь и металл. 
Печь гудела, а молот ковал 
над широким простором Азова. 

Моряки закрепляли найтовы. 
Я ж полжизни заботы не знал, 
соразмерив удар и накал, 
прикипал до работы бедовой. 

Ох, работа! Весёлый тамтам, 
миномётно-ракетный бедлам, 
сотрясение лона земного. 

Удовольствие прочным бойкам 
наколачивать в штабель портовый 
колокольца, рессоры, подковы. 


5 

Колокольца, рессоры, подковы, 
неизысканный ассортимент, 
музыкальный аккомпанимент 
для пролётки, коня и коровы. 

Меломанам в камзолах парчёвых, 
в позументах и алости лент 
не по вкусу такой инструмент, 
рукоделие бога хромого. 

Тех скорее, как моль фонарями, 
взбудоражишь интригою в драми 
и канцонами можно завлечь. 

Мадригалы сеньору и даме, 
эпиграммная дробь и картечь - 
погремушки прощаний и встреч. 


6 

Погремушки прощаний и встреч, 
оды, песенки, марши и эпос - 
колдовство на ритмических скрепах. 
Всё, что хочешь на память сберечь, 

лучше в мерную форму облечь. 
Ямб с хореем - фокстроты, тустепы. 
Сыщем стопы для вальса и рэпа. 
Затанцуешь, лишь ног не калечь. 

Собери первозданные звуки, 
ликование, страстные муки, 
и в симфонии увековечь. 

Не сдавайся томительной скуке. 
Всё гнилое поможет иссечь 
закалённая в выделке речь. 


7 

Закалённая в выделке речь 
от шлифовки и выучки в школе 
рассыпается горсткой фасоли, 
обращается в шутку и в скетч. 

И она же - живительный ключ, 
поводырь из темницы на волю, 
и она же - как гром с колоколен 
и лавина со вздыбленных круч. 

Сплошь да рядом пустой разговор, 
несусветный бессмысленный вздор 
и венчается ложью махровой. 

Только истина смотрит в упор, 
не поступится граном святого, 
сотрясти стратосферу готова. 


8 

Сотрясти стратосферу готова 
оскорблённая нечистью честь. 
Отвергает поклёпы и лесть, 
а вникает поглубже да снова 

да не в речи Руссо и Сент-Бёва 
(афоризмов и максим не счесть), 
но в благую извечную весть, 
коренную плиту и основу. 

Откровенье не в Марксе, не в Беркли, 
не в рецептах какой-либо церкви, 
раз у каждой особенный путь. 

Сам, покуда глаза не померкли, 
роюсь в фактах, хочу отомкнуть 
в глубине затаённую суть. 


9 

В глубине затаённую суть 
от момента рождения ищут 
микроглазки и макроглазища, 
только плотных пелён не проткнуть. 

Следопыты пускаются в путь: 
в небе звёзды и нож в голенище. 
Спелеологи в старых кострищах 
шевелят кайнозойскую жуть. 

Потревожена горным комбайном, 
в долгом поиске, либо случайно, 
не зевай, прояснится чуть-чуть, 

засквозит сокровенная тайна. 
Вот мелькнула и снова верть-круть, 
интригует в нутро заглянуть. 


10 

Интригует в нутро заглянуть, 
утрудить недреманное око 
сам феномен и вся подоплёка: 
молоко - и кормящая грудь, 

штрихшкала - и подвижная ртуть, 
сам напор - и причина потока, 
притягательность речи пророка - 
и на что он стремится толкнуть. 

В непроглядной пучине причин, 
в перспективе страшащих кончин 
разбираются мудрые совы, 

а бескрылым препятствует тын. 
И непросто пробраться в альковы, 
в естество, под щитки и покровы. 


11 

В естество, под щитки и покровы, 
сквозь лазейки, где тесно для рук, 
углубляются щупы наук, 
рубят окна, ломают засовы. 

Как бы ни был секрет упакован, 
проникают то датчик, то крюк, 
то для глаза отыщется люк, 
то для хитрой оснастки очковой. 

Изучаю основы творенья, 
открываю ведущие звенья, 
ворошу философскую нудь. 

Проверяю чужие ученья. 
Легковесные хочется сдуть. 
Вот, сбиваю флективную муть. 


12 

Вот, сбиваю флективную муть, 
обнажаю шершавые корни 
в их исконной естественной форме, 
так что, кажется, взбей, взбаламуть, 

там, где надо распластай и сгрудь, 
обкарнай, разложи и одёрни, 
сообразно логической норме, 
сможешь древнюю свежесть вернуть. 

Но - увы! - не ура, а афронт. 
Не сдаётся лексический фонд. 
Модернистский наскок забракован, 

и в итоге не штраф, так дисконт. 
Не спадают со слова родного 
аффискальные шлеи-понёвы. 


13 

Аффискальные шлеи-понёвы 
на поверку важнее корней. 
Что сильнее, металл или клей? 
Морфология клей образцовый, 

интонация - кабель свинцовый, 
так что строй и вяжи попрочней, 
гни, склоняй и спрягай, не робей, 
вникни в Даля, читай Ушакова. 

Предприняв неудачный заплыв, 
словоновшество ткнулось о риф. 
Дыр-бул-щил обернулся хреново. 

То ли дело печение рифм! 
Поскакали - багровы, лиловы - 
на поддоны и вымост подовый. 


14 

На поддоны и вымост подовый, 
было дело, я сыпал металл, 
по программе калил и ковал, 
и играла в душе босанова, 

а под вечер, что тот Казанова, 
отправлялся на праздничный бал, 
в драмтеатры и в оперный зал 
на зелёном проспекте Ростова. 

Было дело, не буду роптать, 
мне горячая вахта под стать, 
не эстрада, не офис торговый. 

Кузнецы не выходят во знать, 
я взыскую чего-то иного 
в мастерской, где штампуется слово. 


15 

В мастерской, где штампуется слово, 
в вечном споре с каноном предтеч, 
пара призраков: молот и печь - 
выдают из разъёма и зёва 

колокольца, рессоры, подковы, 
погремушки прощаний и встреч. 
Закалённая в выделке речь 
сотрясти стратосферу готова. 

В глубине затаённая суть 
интригует в нутро заглянуть, 
в естество, под щитки и покровы. 

Вот, сбиваю флективную муть, 
аффискальные шлеи-понёвы 
на поддоны и вымост подовый. 

1999-2000 гг. 
 

РАЗНОГОЛОСИЦА 

3-й венок короны сонетов из книги "Гирлянда" 

Multi sunt vocati, pauci vero electi (лат.) 
Много званных, но мало избранных. 
(Евангелие от Матфея) 

1 

На поддоны и вымост подовый, 
на стальные листы и кирпич 
положу, как коренья и дичь, 
как крутую замеску для плова, 

заготовку в большой и махровый 
нашпигованный рифмами спич. 
Пусть смакуют москвич и томич, 
и омич, и шофёр из Тамбова. 

Перепутавши красный с зелёным, 
я с автобусным местным талоном 
влез под венчик троллейбусных дуг 

и столкнулся с тамбовским законом. 
Вот, припомнив тот давний испуг, 
насыпаю сырьё - первозвук. 


2 

Насыпаю сырьё - первозвук 
и боюсь изначальной ошибки, 
а достанет ли к этой посыпке 
однозвучных стыкующих клюк. 

Строчка строчку потянет, и вдруг 
лексикон скособочится в хлипкий, 
уж никак не от сказочной рыбки, 
а до дна опустелый сундук. 

И, однако, усядусь под липкой, 
порифмую, в сердцах и с улыбкой, 
про себя и бубня, как индюк. 

А взглянул: под любым эвкалиптом 
жмутся кучки подобных пичуг 
и у множества тиглей вокруг. 


3 

И у множества тиглей вокруг, 
у каминного пламени в холле, 
у костров на опушках и в поле 
греют кисти старательных рук 

громогласный поэт - политрук, 
петушок в политической школе, 
и горлан романтической воли, 
и усердный келейный клобук. 

Самой тёплой выходит консоль 
у нежадных на сласти и соль 
комплиментщиков жёнам и вдовам. 

Те и девичий знают пароль. 
А у топок, у самого зёва 
держат жар псалмопевцы - Шишковы. 


4 

Держат жар псалмопевцы - Шишковы. 
Ставят опыты, кто и верней 
и понятней для новых ушей 
извлечёт несуетное слово 

из античной и средневековой 
оболочки. Из груды костей 
трансформаторы древних идей 
экстрагируют гены живого. 

Сумароковский с братией спор 
и державинский пыл и напор 
воскрешаются снова и снова. 

Оживляется древний узор. 
Но не любят манеры дедовой 
Безыменские и Щипачёвы. 


5 

Безыменские и Щипачёвы 
то бабахают около бухт, 
то лелеют неопытный слух 
возведением в образ святого 

сострясателя старой основы. 
Уж не знаю, в котором из двух 
ярче виден лирический дух 
партбюро и рабочей столовой. 

На торговом дворе Безыменских 
созерцал я поэта в степенстве 
пиджака и непродранных брюк. 

Знал его комсофлотские песни, 
да не знал, под какой они стук 
ублажают вождей и подруг. 


6 

Ублажают вождей и подруг! 
Из немалого списка кумиров 
в пестроте изобильного мира 
их избрали акын и ашуг. 

Безразлично, что север, что юг, 
пёстрый запад, восточная лира - 
воспевают короны, мундиры 
и пыхтят от любовных потуг. 

Восхваление страсти и власти 
обещает реальное счастье 
и страхует от лишних докук. 

Набивается всяческой масти 
(разделить августейший досуг) 
легион Аполлоновых слуг. 


7 

Легион Аполлоновых слуг 
осаждает Парнасские склоны, 
врассыпную и общей колонной, 
напрямую и делая крюк. 

Тут Сократы словесных наук, 
но в героях среди легиона, 
лишь не шедшие общим погоном, 
отыскавшие собственный звук. 

Прожурчав в унисон соловьям, 
рядовое сливается в шлам. 
Пышет вздутое вихрем суровым. 

Жгла Цветаева, жёг Мандельштам. 
Маяковский вдвоём с Гумилёвым 
состязаются как сердцеловы. 


8 

Состязаются как сердцеловы 
вдохновенный и смелый порыв - 
и пустой плотоядный позыв, 
вызов смерти - и всхлип пустяковый, 

лик героя, достойный Кановы: 
Прометей, Ильмаринен, Сизиф - 
и изнеженный в холе калиф, 
оратория - и босанова. 

Повороты словесной игры 
прихотливы, случайны, пестры. 
Не ковчег. Не тесно. Не по паре. 

На подъёмах Парнасской горы 
предостаточно всяческой твари. 
Стихотворная снедь - на базаре. 


9 

Стихотворная снедь на базаре - 
нет дороже. Милей не найдёшь. 
Нет дешевле - бери ни за грош. 
Сто загадок в словесном товаре. 

Разжужжался летучий комарик. 
Расшумелась высокая рожь. 
Ненароком и сам запоёшь 
и товарищу песню подаришь. 

Где бы ни был, куда бы ни шёл, 
в детстве, в зрелости, весел и зол, 
песня - в помощь, взбодрит, не состарит, 

награждает гудением пчёл, 
мощным ливнем в душевном пожаре, 
мелочёвкой в расписанной таре. 


10 

Мелочёвкой в расписанной таре 
обернулась вся масса словес, 
поступивших в разлив и развес 
на раздачу в постбрежневской сваре. 

Носорогом навстречу сафари, 
сокруша догматический пресс, 
разыгрался горячий протест 
и, стреножен, смирился в амбаре. 

Монотонность предписанных гимнов 
сметена пестротою старинных 
и новейших хоралов и слав. 

Был гвоздичник. Запахло жасмином. 
И посыпались вдруг, замелькав, 
леденцы на шарап для раззяв. 


11 

Леденцы на шарап для раззяв - 
вольный выбор, обильная гласность. 
поглощай анекдоты и басни. 
окружайся эскортом шалав. 

Наделённые массою прав, 
мы сквозь пальцы глядим на опасность: 
разбухая, до площади Красной 
дотянулся нацистский анклав. 

Так, глядишь, и под бодренький марш 
обратим демократию в шарж, 
запалим и удушим в пожаре. 

Вот и слушаю песенный фарш 
в непроцеженном репертуаре, 
сам в певучем ударе-угаре. 


12 

Сам в певучем ударе-угаре 
в продолжение строгих времён 
монотонным хорам в унисон 
препослушно бряцал на кифаре, 

регулировал гриф на гитаре, 
подправлял неестественный тон, 
ретушировал взвизги и стон 
и сомненьем себя не мытарил. 

Пел да пел, а другие хористы 
из прославленных, видных и истых, 
капельмейстерский кризис прознав, 

замышляли шампанистый выстрел 
для финала: струю в архитрав 
и в сумбур беззаботных забав. 


13 

И в сумбур беззаботных забав, 
как рефрен, залетают гранаты. 
Жал Хуссейн. Насширяется НАТО 
и готовят ракетный пиф-паф 

предводители тёмных орав. 
Вот сиди, подводи результаты: 
девальвация, кражи, растраты, 
а всеобщий достаток дыряв. 

А виновник утруски-усушки, 
как всегда, не иначе как Пушкин, 
длиннонос, рыжеват, кучеряв. 

Идеологов ловят за ушки. 
Так и я в уличающий тяв 
добавляю звенящий состав. 


14 

Добавляю звенящий состав 
прямо в шихту для будущей плавки. 
В картотеке готовы заявки. 
О заказах гудит телеграф. 

В куче лома кайло и бурав, 
кулачки, торсионы, оправки. 
Погоди, побежит по канавке 
всё, что ныне пошло в переплав. 

По весне с пробуждением верб 
обновляются гимны и герб, 
а поэтому кто ж застрахован: 

всё там ляжет: и молот, и серп, 
и воскресший орёл двухголовый - 
на поддоны и вымост подовый. 


15 

На поддоны и вымост подовый 
насыпаю сырьё - первозвук. 
И у множества тиглей вокруг 
держат жар псалмопевцы - Шишковы. 

Безыменские и Щипачёвы 
ублажают вождей и подруг. 
Легион Аполлоновых слуг 
состязаются как сердцеловы. 

Стихотворная снедь на базаре 
Мелочёвкой в расписанной таре, 
леденцы на шарап для раззяв. 

Сам в певучем ударе-угаре 
и в сумбур беззаботных забав 
добавляю звенящий состав. 

1999-2000 гг. 
 

ИДЕОЛОГИЯ, 

4-й венок короны сонетов из книги "Гирлянда" 

Mens agitat molem (лат.) 
Мысль движет материю (Вергилий) 


1 

Добавляю звенящий состав 
в суету и невнятицу буден, 
а в ушах несмолкающий бубен: 
телефон, телетайп, телеграф. 

К микрофонам и пультам припав, 
из укрытия станций и студий 
канониры идейных орудий 
будят Керчь, Кострому, Кокчетав. 

А моя бубенцовая речь - 
не будильник, не гонг, не картечь, 
не зовёт от забот и сомнений. 

Серебром в ненасытную печь, 
слог за слогом, из рук на колени 
и, смешавшись, растают в мартене. 


2 

И, смешавшись, растают в мартене 
отголоски прошедших эпох, 
ядовитый шрапнельный горох 
опровергнутых жизнью учений. 

Чередою сплошных наваждений 
с дымным шлейфом, заразным, как чох, 
прогорит подстрекательский мох, 
пища смут и локальных движений. 

А ведь сбылся недобрый прогноз: 
необъятный имперский обоз 
развалился на трудной ступени. 

На трибунах раздрай и психоз, 
а в моей опроставшейся жмене 
трепыхание стихотворений. 


3 

Трепыхание стихотворений - 
на замену логических схем 
и крутых философских систем, 
доводивших до вспышек мигрени. 

Потускнели масштабные тени. 
В обсуждениях жалящих тем 
позабылись почти насовсем 
мощный Маркс и решительный Ленин. 

Мировой исторический подвиг, 
низведённый наследным отрёбьем 
с круч вулканов до сточных канав, 

заклеймлён и оплёван сегодня. 
В утешенье - "Кармен" и "Фальстаф", 
"Стенька Разин" и песни Пиаф. 


4 

"Стенька Разин" и песни Пиаф 
через разные щели и дверцы 
в смутный час прорываются в сердце, 
что ни песня, то луч - звездоплав, 

и уносит, с собою зазвав, 
может сплавить толпу разноверцев 
мощью собственных вольтов и герцев, 
как не сплавит смолу автоклав. 

Завихрения страстных мелодий, 
пестрота изощрённых просодий 
обовьют, оцепив и обняв. 

В тон напевам и русской природе, 
незабудки да ландыш собрав, 
приплетаю к букетам купав. 


5 

Приплетаю к букетам купав, 
уязвлённый в непонятом чувстве, 
изъявления искренней грусти. 
Ах, Гянджа, Фергана, Берислав - 

города за порогом застав! 
Тут барьер и таможня, там бруствер. 
Потерялось днепровское устье. 
Стал чужим Измаильский рукав. 

Здесь распалось, в Европе сошлось. 
Странно резать единую ось, 
исходя из разумных стремлений. 

Захотелось победствовать врозь. 
А на память - букеты сирени, 
сожаления, ропщи и пени. 


6 

Сожаления, ропщи и пени. 
Не стерпеть - по живому дробят. 
Как бы славно закончить разлад! 
Ежедневно смотрю в бюллетени. 

Переменная копотность прений, 
а разбитые звенья скрипят. 
Где ж лекарство, чтоб вытравить яд? 
В феррохроме, в сурьме, в молибдене? 

Учредят монархический трон? 
Доканают злосчастный Сион? 
Расстреляют другие мишени? 

И сложились в бедлам и трезвон, 
в мельтешение диких решений 
все зигзаги моих настроений. 


7 

Все зигзаги моих настроений 
вырастают из стольких причин, 
что не смерят ни пуд, ни аршин, 
и ни градус, ни рубль не оценят. 

Нужен свежий берёзовый веник, 
чтобы сбить треволненья и сплин. 
Жёсткий веник нежнее дубин 
и полезнее для поучений. 

У меня бы в чести и фаворе 
был рачительный школьный историк, 
чтоб вбивал да вбивал, как устав, 

с непреложностью фактов не споря, 
в память юных пижонов и пав 
гнев Цусим и восторги Полтав. 


8 

Гнев Цусим и восторги Полтав! 
Верность в дружбе - основа викторий. 
Поражения - поводы к ссоре. 
К неудачам плюсуется штраф - 

бунт окраин с парадом булав. 
Дайте волю в кремлёвской конторе 
самозванной беспринципной своре - 
вспухнет перечень микродержав. 

Всероссийский корабль поюлил 
вкривь и вкось без руля и ветрил, 
изувечен от гонок и давок. 

Ремонтёры выходят из сил, 
рассылают легавых и шавок 
для подбора крепящих добавок. 


9 

Для подбора крепящих добавок 
в смятый корпус железных идей, 
задолблённых с отроческих дней, 
составляю реестры заявок. 

Роюсь в пачках технических справок, 
тереблю многомудрых людей. 
В макраме скороспелых идей 
светят петли старинных удавок. 

При развязках тугого узла, 
в состязаниях блага и зла 
не уйти от решительных ставок. 

Разбираюсь: какая взяла? 
Натыкаюсь на оспины явок. 
патрулирую книжный прилавок. 


10 

Патрулирую книжный прилавок, 
превращаю жилище в музей, 
склад газет и журнальных статей 
и - увы! - не о пользе пиявок, 

не о дружбе цветов и козявок, 
о разгуле идейных страстей. 
Вот бы мне, как иной книгочей, 
ворковать от прикольных забавок! 

Отчего-то о судьбах империй 
в размышлениях тужится череп, 
будто там завертелся бурав. 

Рассуждаю о духе и вере, 
над холмами томов недоспав. 
Реагирую зло и стремглав. 


11 

Реагирую зло и стремглав, 
а в запасе всего лишь трюизмы. 
Верный опыт сведён в афоризмы: 
"Краше рая прохлада дубрав". 

"Сладок воздух росистых отав". 
"Нет предела милее отчизны". 
"Наступай, не страшась укоризны". 
"Одолел - так и думай, что прав". 

Безусловная мысль коротка, 
как внезапный порыв ветерка, 
и не любит изъятий и вставок. 

Слово - капля, а в связке - река. 
Вот ныряю без маски и плавок - 
обретаю искательский навык. 


12 

Обретаю искательский навык, 
добываю едучую соль. 
Постигаю реальную роль 
кафедральных престолов и главок 

и лиричных Наталок Полтавок 
в единении мыслей и воль 
при вхожденье в иную юдоль 
через дым и огонь переплавок. 

Взвешу трусость, измерю гордыню, 
а стремлюсь к золотой середине 
меж заслугой и манной халяв. 

Жду удачи в плетёной корзине. 
Запою и станцую,сыскав, 
и добыча не прячется в шкаф. 


13 

И добыча не прячется в шкаф, 
ни в подвалы, ни в скрыни, ни в риги. 
Вся затем, чтобы выстроить в книге 
то, что выплавлю,перемешав, 

чтобы чёткая правильность граф 
не служила лжецу и сквалыге, 
чтобы разум катил на квадриге, 
но продумывал каждый параф. 

Узловые опоры созвучий - 
будто кочки в трясине зыбучей, 
самородки в кромешности лав. 

Уповаю на труд и на случай. 
Торжествую, найдя и подняв. 
Струйки строчек связуются в сплав. 


14 

Струйки строчек связуются в сплав, 
отражение подлинных фактов, 
направление будущих трактов, 
утверждение подлинных прав. 

На целебных корнях настояв 
сладкий сок разрешённой загадки, 
разолью квинт-эссенцию в кадки. 
Веселитесь Нюф-Нюф и Наф-Наф! 

Прилетят голубки и голyбки. 
Заработают медные ступки 
для толчения пряных приправ. 

Так и грежу: в тяжёлые кубки, 
запасённую ёмкость подав, 
добавляю звенящий состав. 


15 

Добавляю звенящий состав 
и, смешавшись, растают в мартене 
трепыхание стихотворений, 
"Стенька Разин" и песни Пиаф. 

Приплетаю к букетам купав 
сожаления, ропщи и пени, 
все зигзаги моих настроений, 
гнев Цусим и восторги Полтав. 

Для подбора крепящих добавок 
патрулирую книжный прилавок, 
реагирую зло и стремглав. 

Обретаю искательский навык, 
и добыча не прячется в шкаф. 
Струйки строчек связуются в сплав. 

1999-2000 гг. 


ЗЕРЦАЛО 

5-й венок короны сонетов из книги "Гирлянда" 

Libelli testes temporis (лат.) 
Книги - свидетели времени 


1 

Струйки строчек связуются в сплав, 
в симметричность, в расклад, в соразмерность, 
без которых орнаменты скверны, 
а чертёж неуклюж и коряв, 

без чего не всплывёт батискаф, 
без чего как сухая цистерна 
и зазря остывающий термос 
пресловутая сила держав. 

В кои веки Ликург и Солон, 
Хаммурапи и царь Соломон 
высекали указы на скалах 

и творили железный канон, 
но история недоковала 
лучезарную звонкость металла. 


2 

Лучезарную звонкость металла 
восприемлет чеканный предмет. 
Прочность цепи и ценность монет 
измеряют в условленных баллах. 

А в сравнениях материалов 
рейтинг золота крон и песет 
при торгах превзошёл паритет 
бронзы гонгов и стали кинжалов. 

Каждый век учреждает закон, 
по которому класс-гегемон 
направляет мечи и орала. 

Поусердствовал Наполеон, 
чья юстиция отшлифовала 
небывалого блеска зерцало. 


3 

Небывалого блеска зерцало - 
свод наследия многих веков. 
А в России подход не таков. 
Очищали в порядке аврала 

чердаки, сундуки и подвалы 
флибустьеры, гроза большаков. 
Всё под корень, а дальше с азов - 
первобытная прыть радикала. 

Объявили горой дребедени 
многопудье былых уложений, 
хоть какие свидетельства прав. 

Выдворяем на свалку и к фене 
(а не то и подальше послав) 
строгий стан полированных граф. 


4 

Строгий стан полированных граф. 
Мудрость Азии. Гордость Европы. 
Подытоженный практикой опыт: 
Конституция, Кодекс, "Стоглав"... 

И плевавший на них Голиаф. 
Устрашающий посвист и топот. 
Наступление порознь и скопом 
троглодитов из сточных канав. 

Открываю хронограф, судебник. 
Пособляют Востоков с Потребней, 
непонятности растолковав. 

Пробираюсь сквозь древние дебри. 
Слышу дух энергичных расправ. 
Пальцы - щупы, а мысли - бурав. 


5 

Пальцы - щупы, а мысли - бурав. 
Шелковинки размолотой ткани, 
характерный узор филиграни 
и печать на шнурке, как аграф. 

Древний свиток свернётся, вобрав 
перепалки горячих собраний. 
Доходило до крика и брани, 
а итожил высокий конклав. 

Набредёшь на музейный патент, 
чей-то редкий и ценный презент, 
современник карет и кресала, 

рассмотри непростой документ. 
Подивись на крючки и овалы. 
Кружевница бы так не связала! 




6 

Кружевница бы так не связала: 
зачернённый травлёный узор. 
Древний рыцарь слепит коридор 
полировкой стального закала. 

И по глади страниц побежала 
та же сыпь припечатанных спор, 
строем ратей и сварами свор 
в полудрёме читального зала. 

Понамешанный в книгах сумбур 
оживает штрихами гравюр, 
лишь раскраска чуть-чуть полиняла. 

А приманчивей прочих фигур 
труд смышлёных затейливых малых, 
рисовальщиков инициалов. 


7 

Рисовальщиков инициалов 
согревали не стенки печей. 
Их фантазии били бойчей 
под уютною крышей кружала. 

Вот и лили они непомалу, 
чем поят без особых затей 
Геродот, Цицерон, Апулей, 
Данте, Мильтон, Рабле, Калевала. 

Их смущали обильные гроздья 
всех учений, и ранних, и поздних: 
ром, первач и нектар гуайяв. 

Совращали сивушные козни, 
мухоморы идейных шалав. 
Школил старший в цеху изограф. 


8 

Школил старший в цеху изограф, 
а дурманили алые маки. 
Что ни мак - полыхающий факел 
там, где бились гусар и зуав. 

Цвет шиповника у переправ - 
будто память о давней атаке. 
Киноварною искрой на хаки 
земляника во рвах у застав. 

Из корней извращённых учений 
нынче тянется строй ополчений 
и бранчливо грозит невпопад. 

Бродит смута сектантских движений. 
Реваншистские стяги шумят, 
сопрягаясь в расцвеченный ряд. 


9 

Сопрягаясь в расцвеченный ряд, 
собираясь в ритмичные блоки, 
лишь прямые и честные строки 
проникают сквозь толщу преград, 

согревают сырой каземат, 
облегчают казённые сроки, 
поднимают казармы и доки, 
окрыляют зелёных ребят. 

Не беспочвенный бзик превосходства 
на основе элитного скотства, 
а программа на дружбу и лад 

предлагается для руководства. 
И само обращение: Брат! - 
заключает огонь и набат. 


10 

Заключает огонь и набат 
всевозможный поток манифестов. 
А скажи-ка, взыскательный Нестор, 
кто творец исторических дат. 

Совесть времени - стойкий солдат, 
шедший в бой без эффектного жеста, 
и учитель, рачительный пестун 
сыновей, дочерей и внучат. 

Тем обидней и горше сейчас, 
что лихие водители масс, 
издавая прегромкие зовы, 

выставляют расписанный фас, 
а в речах позабыта основа: 
даже буквенный строй часослова. 


11 

Даже буквенный строй часослова 
неизвестен для тысяч людей. 
Распевает - что тот соловей - 
хитроумный деляга из новых. 

Торгаши перепрелой половой, 
толпы магов и тьмы ворожей 
рекламируют, кто пошустрей, 
колдовство или бред ерундовый. 

Виршеплёты кропают поэмы. 
Журналисты вгрызаются в темы, 
эпатажные стили кроят. 

Мир линяет, меняя системы, 
обербоссов и весь аппарат. 
В подоплёке - сплетенье шарад. 


12 

В подоплёке - сплетенье шарад. 
Круговерть без огней перспективы. 
Хаотичный расклад по массиву. 
Пирамиды затихших громад 

недостроенной грудой стоят. 
С важных уст ханжескИе мотивы, 
а в развалах фривольное чтиво, 
лженауки и арт-суррогат. 

В разнобое моральных платформ 
громыхает лирический шторм. 
Инструмент духовой и смычковый, 

роты скрипок и взводы валторн 
жаждут помощи: гуда и рёва 
в слитке лексики, если прокован. 


13 

В слитке лексики, если прокован, 
раздаётся магический звон, 
недоступный локаторам тон, 
эманация духа Толстого, 

"Илиады" и книги Иова. 
Ширя круг досягаемых зон, 
по настрою сердец, в унисон, 
звук то стихнет, то властвует снова. 

Прозвучит ординарный сонет, 
два катрена и дважды терцет, 
а послушное сердце готово 

обратиться в стучащий брегет. 
Силой лирики в недрах живого 
уплотняется первооснова. 


14 

Уплотняется первооснова 
акустической ткани речей. 
Рифмачи, норовя половчей, 
рассыпают приваду для клёва. 

Долгожданным желанным уловом 
там и сям подплывёт книгочей. 
Излучение чувств и рацей 
обращается в стимул и повод. 

Прелесть музыки, строгость науки, 
лепет счастья, сердечные муки, 
неподдельная радость забав 

выливаются в строки и звуки, 
захватив, засверкав, забряцав. 
Струйки сточек связуются в сплав. 


15 

Струйки строчек связуются в сплав, 
лучезарную звонкость металла, 
небывалого блеска зерцало, 
строгий стан полированных граф. 

Пальцы - щупы, а мысли - бурав. 
Кружевница бы так не связала. 
Рисовальщиков инициалов 
школил старший в цеху изограф. 

Сопрягаясь в расцвеченный ряд, 
заключает огонь и набат 
даже буквенный строй часослова. 

В подоплёке - сплетенье шарад. 
В слитке лексики, если прокован, 
Уплотняется первооснова. 

1999-2000 гг. 

 

ПОЭЗИЯ 

6-й венок Короны Сонетов из книги "Гирлянда" 

Habent sua fata libelli (лат.) 
Книги имеют свою судьбу (Теренциан Мавр) 


1 

Уплотняется первооснова 
в пирамиде накопленных книг. 
Вот представьте: исландский ледник, 
субарктическим холодом скован 

и недвижим под небом суровым, 
но в какой-то негаданный миг 
начинается экстренный сдвиг 
с оглушительным гулом и рёвом. 

Вулканической бури начатки 
вон из недр через горные складки 
пробивают то кратер, то штрек, 

а в России идейной взрывчаткой 
запаслись и эсэр и эсдек 
под завалами библиотек. 


2 

Под завалами библиотек 
в сетке строчек и в точечном растре 
чутко спит параллельное царство, 
сад фантазий, восторгов и нег. 

Там старанием мудрых Сенек 
разрываются цепи коварства, 
зло и грех поглощаются карстом 
и цветут Оймякон и Певек. 

В наслоениях книгохранилищ 
ключ к заплотам и тайнам узилищ, 
там Том Сойер, Роб Рой и Гобсек. 

Там запряталась куча страшилищ: 
гог с магогом, вандал, печенег. 
Там шумит восемнадцатый век. 


3 

Там шумит восемнадцатый век, 
героически вздорное время, 
украшавшее нобилям темя 
париками, белее чем снег. 

Винтовой исторический шнек 
крутит-вертит труды академий 
и рассаду бунтарских пандемий, 
сотрясавших всемирный ковчег. 

Восемнадцатый век от души 
разгулялся в российской глуши, 
порезвился по ней непутёво, 

драил пятна застойной парши 
и сказал громогласное слово 
в верноподданных одах Кострова. 


4 

В верноподданных одах Кострова 
расцветал и доселе не сник 
обольстительно сладкий язык, 
цвет сукровицы таял в пунцовом. 

Тем и нынешний век нашпигован. 
По кантатам премудр и велик, 
а на деле, как ражий мясник, 
чёрт-те чем набивает черёва. 

То и дело на главную роль 
подвизается голый король, 
царь Додон или Трумф бестолковый. 

Не с того ли надсада и боль, 
проступают под маской смешного 
в шутовстве журналиста Крылова. 


5 

В шутовстве журналиста Крылова, 
в эротических виршах Парни 
вылетает из давней тени 
грубоватая дерзость былого. 

Непотребное набожным вдовам 
за два века цензурной возни 
обратилось в текушие дни 
в сочный силос телкам и коровам. 

Современность копается, ищет 
родников посветлей и почище. 
Заблистали зрачки из-под век: 

Ломоносов, Державин, Радищев... 
Но и мысли ментальных калек 
блещут в руслах ритмических рек. 


6 

Блещут в руслах ритмических рек 
однобокие лживые книги, 
книжки-фантики, книги-расстриги: 
Бабаевский, Павленко, генсек... 

Там восславлены пресный чурек 
и премудрость вождя-прощелыги, 
вольный край кетменя и мотыги, 
Беломор, Магадан и Артек. 

По томам всевозможного толка 
плачет свалка, грустит барахолка. 
Потянулись обозы телег. 

Если книжицам тесно на полках, 
сочинения рвутся в побег, 
пообмявшись в объятьях коллег. 


7 

Пообмявшись в объятьях коллег, 
примирясь с неизбежным уроном, 
поневоле умерят свой гонор 
и гроссбух и живой человек. 

Не стеснён лишь прославленный грек, 
вознесённый эпическим троном, 
хоть незряч, а подсказчик и донор 
для Шекспиров и Лопе де Вег. 

Редкий шанс - актуальный вопрос 
может вдруг спровоцировать спрос 
на затерянный опус любого. 

Дождались сожалеющих слёз, 
изнывая под ржавым засовом, 
даже опусы графа Хвостова. 


8 

Даже опусы графа Хвостова - 
капитал, заточённый под спуд. 
Он под пыльною тяжестью груд 
препаршивых книжонок спрессован. 

Книгочеи к талантам суровы. 
Ни классический выспренный труд, 
ни торжественность стиля не чтут. 
Им милее, что модно и ново. 

Молодая и резвая сила 
заправляла идейным кормилом 
и заткнула елейный роток, 

в пролетарскую грудь колотила, 
забивала бунтарский гвоздок. 
Беспрестанно стучал молоток. 


9 

Беспрестанно стучал молоток. 
Вольнолюбие не прекращало 
контролировать прочность начала, 
на котором держался чертог. 

А меж тем расседался песок 
под фундаментом тронного зала. 
Возмущённая сила вскипала. 
Приближался трагический срок. 

На изломе минувшей эпохи 
стихотворные ахи и охи 
оживлял сатиричный "Свисток", 

то и дело искрили сполохи. 
Состязались набат и батог, 
догремев до серебряных строк. 


10 

Догремев до серебряных строк 
на мистическом стыке столетий, 
поэтический мир не заметил, 
как стремительно креп ветерок, 

и застойный удушливый смог, 
распростёртый по целой планете, 
сел ипритом на грязном паштете 
под трамбовкой военных сапог. 

Только бросил пророческий взмёт 
героических жертвенных нот 
перед жребием, что уготован, 

буревестник над толщами вод, 
над непрочным проржавленным кровом 
Мережковского и Гумилёва. 


11 

Мережковского и Гумилёва, 
Ходасевича и Кузмина 
грела рифма. Она и слышна 
диссонансом на фоне громовом. 

Кто уехал, а кто измордован. 
Неуютные шли времена. 
Песнопевцев щадила война, 
изводили нуво-Пугачёвы. 

Кузнецы-стихотворцы, провидцы, 
неустанно творили из крицы 
слово-ласку. Но слово - в клинок 

закалялось российской водицей. 
Вот Невою, вот Волгой у ног 
мчит и пенится пёстрый поток. 


12 

Мчит и пенится пёстрый поток, 
порывается с ветром задраться. 
Ликовали певучие братцы - 
и шампанское шло в потолок. 

Так заткнули им в глотку платок. 
Кто ж? Апостолы Блока - "Двенадцать". 
А при чём приплетённые святцы, 
поспрошай, никому невдомёк. 

Революция - дело на вкус, 
поворот, сортировочный шлюз. 
Неприемлющий отдал швартовы. 

После драки в сообществе муз 
два отрядца - цепной и бедовый - 
обновляют настрой и понёвы. 


13 

Обновляют настрой и понёвы 
два недружные хора певцов, 
те - попутчики большевиков, 
а другие - багаж упакован - 

и ступай по приютам портовым 
от когорт петербургских дворцов 
в приживалы чужих городов, 
в эмигранты и индикопловы. 

И повсюду бывал результат 
не без блеска престижных наград, 
редкий выигрыш в пульке рисковой, 

а, как правило, - скверна и ад. 
Слово к вечным сраженьям готово, 
превращаясь в заклятья и зовы. 


14 

Превращаясь в заклятья и зовы, 
зазвенев - то струна, то коса - 
неумолчно звучат голоса, 
оживляют творенье Петрово, 

выпеваются в звонницах Пскова, 
пронизают тверские леса 
и цепами стучат в небеса, 
в голубые плафоны алькова. 

В отраженьях от свода и дна 
прибывает добротность зерна, 
отметается пыль и полова. 

Крепнут гимны на все времена, 
и в рапсодии многовековой 
уплотняется первооснова. 


15 

Уплотняется первооснова 
под завалами библиотек. 
Там шумит восемнадцатый век 
в верноподданных одах Кострова, 

в шутовстве журналиста Крылова. 
Блещут в руслах ритмических рек, 
пообмявшись в объятьях коллег, 
даже опусы графа Хвостова... 

Беспрестанно стучал молоток, 
догремев до серебряных строк 
Мережковского и Гумилёва. 

Мчит и пенится пёстрый поток, 
обновляет настрой и понёвы, 
превращаясь в заклятья и зовы. 

1999-2000 гг. 
 

НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ 

7 венок короны сонетов из книги "Гирлянда" 

Ne quid falsi audeat, ne quid veri 
non audeat historia (лат.) 
Да убоится история какой бы то ни было 
лжи, да не убоится она любой правды 
(Цицерон) 


1 

Превращаясь в заклятья и зовы, 
половодье взволнованных фраз 
выливается в веский приказ 
резонансному сердцу другого. 

Отопрутся тугие засовы, 
приоткроется запертый паз, 
и закапают слёзы из глаз, 
и соседи на помощь готовы. 

Хуже, если душа загрубела 
и зациклилась чуть не всецело - 
не проделать ни лаз, ни проран - 

на запросах бюджета и тела 
и засох сострадательный кран 
после войн и гулаговских ран. 


2 

После войн и гулаговских ран 
не осталось наивных иллюзий. 
Плачь - не плачь, но в Советском Союзе 
не сбылись ни надежды, ни план. 

Токарь, врач и любой из крестьян, 
поучась в историческом вузе, 
ощутили на собственном пузе, 
что за милый их ждал Ханаан. 

Дорогою ценой героизма 
кое в чём преуспела отчизна: 
сокрушила нацистский таран, 

и космический взлёт её признан. 
След эпохи - не только обман - 
и стихи, и роман, и экран. 


3 

И стихи, и роман, и экран - 
потрясающей живости ленты, 
окровавленные документы - 
вознесённый до неба Монблан. 

Треволнения странствий и стран 
и депеши на все континенты, 
и страдания - не сантименты - 
переполнят любой океан. 

Это подвиг советских солдат, 
отступления, штурмы, санбат, 
похоронки измученным вдовам 

и отменный российский булат. 
А герои служенья святого 
щеголяют обувкой кирзовой. 


4 

Щеголяют обувкой кирзовой, 
задыхаются дымом махры 
те поэты, чьи встречи-пиры 
по военным стихам Куренёва 

украшались шрапнелью перловой. 
Он не мало сказал про костры 
той не самой уютной поры. 
Кто ж припомнит тот голос бедовый? 

Много сгинувших в чёрном дыму. 
Кто-то вышел сквозь плен и тюрьму, 
похлебал и нанюхался вдоволь, 

видел Крым, Сталинград, Колыму... 
Их свидетельства снова и снова 
потрясают трагизмом былого. 


5 

Потрясают трагизмом былого 
экспонаты музейных витрин, 
динамизм панорамных картин, 
суета театральных массовок. 

А сильнее, чем краски и слово, 
поредевшие щётки седин 
и глубокая вспашка морщин, 
натуральные, без подмалёвок. 

Если впрямь доведётся послушать 
не поток развлекательной чуши, 
а живой боевой барабан, 

так оглохнут, не выдержат уши 
заскочивших в такой балаган 
затаивших дыханье мещан. 


6 

Затаивших дыханье мещан 
прежде танцами нимф завлекали, 
уводили в туманные дали. 
На свирели наигрывал Пан, 

и мерцающий Альдебаран 
свысока наблюдал пасторали. 
В светлой радости, в тихой печали 
был графически чистый чекан. 

Да и всякое прочее было. 
А сегодня иные светила 
пронизают парнасский туман. 

Дикий культ необузданной силы 
и эротика в сгустках румян 
сумасшедшей погоде в пандан. 


7 

Сумасшедшей погоде в пандан 
расшалились капризные дети. 
В воспитательском авторитете 
зазиял очевидный изъян. 

Алкогольный и наркодурман, 
террористский сыр-бор на планете. 
И со сменою тысячелетий 
вряд ли будет другой пармезан. 

В обещаньях политиков сплошь 
плутовские приёмы и ложь. 
Блеф в программах - уток и основа. 

Вместо споров - бандитский правёж. 
Многократно и вдрызг измордован, 
зачастую весь мир разволнован. 


8 

Зачастую весь мир разволнован 
поворотом реальных чудес. 
Проверяйте, какой интерес 
нам базарным сурком презентован: 

на билете в пакетике плёвом 
обещанья - вояж, "Мерседес", 
и победный триумф до небес 
стаи "наших" над сонмом чужого. 

Затруднения мутных времён 
беспокоят и бденье и сон, 
бьют по темени разной монетой. 

Надоедливый шумный тромбон, 
треск и гул в неисправных кассетах, 
если нет ординарных ответов. 


9 

Если нет ординарных ответов 
на обилие жгучих проблем, 
кто мы, где мы, куда мы и с кам, 
остаётся искать по приметам. 

Налицо тривиальность сюжета: 
без идеи, без почвы, без тем, 
и речист, а окажешься нем, 
и приватная песенка спета. 

Та компания - скопище ос, 
в той хоть жабу целуют взасос. 
Кто со Спасом, кто с царским портретом. 

Окружает идейный психоз. 
В поддержание иммунитета 
защищаемся жаром сонетов. 


10 

Защищаемся жаром сонетов 
от бессмысленной пошлой тщеты, 
от опасной пустой суеты. 
Тешим дух самодельным тромпетом. 

Вот такая затейная смета: 
досаждают и гадят скоты, 
мы в отместку сплетаем цветы, 
а козлы поедают букеты. 

Стихотворство - защитное средство 
не от козней дурного соседства, 
не управа на чей-либо нрав - 

способ выбраться, взмыть, оглядеться, 
свой же собственный пыл отстояв 
от циничных духовных потрав. 


11 

От циничных духовных потрав, 
от хвастливой бессовестной фразы 
избавляет, согласно заказу, 
лишь надёжный лечебный состав. 

По скончании века расправ 
фонтанируют лужи экстаза, 
а порядок настанет не сразу, 
как не в миг застывает расплав. 

С запоздалыми клочьями туч 
расправляется солнечный луч, 
согревает детей и поэтов. 

Пусть он льётся, широк и могуч, 
да не только с весенним рассветом - 
круглый год, и зимою, и летом. 


12 

Круглый год, и зимою, и летом 
к должным датам, как давний набат, 
воздаянием павшим звучат 
поминания, гимны, обеты, 

монологи, сюиты, квартеты, 
непременный осмысленный вклад 
в неуюмную радость эстрад, 
конкуренция пьяным банкетам. 

А потомки вчера враждовавших, 
застеливших могилами пашни, 
побратались у мирных застав, 

завязали любовные шашни 
и ликуют у всех переправ, 
оглушая Эльбрус и Триглав. 


13 

Оглушая Эльбрус и Триглав, 
собралось европейское вече. 
Произносят непраздные речи 
и Ратмир, и Рогдай, и Фарлаф. 

А негромок, признаемся вняв, 
русский голос в решениях встречи. 
Энглизирован и онемечен 
разговор задруживших держав. 

Подсчитай дивиденды в конвертах: 
главный куш не солдатам, не жертвам. 
Торжествует всё тот же конклав: 

Круппы, Юнкерсы, Мессеры, Шверты... 
Но о том ли стучит телеграф, 
льются токи терцин и октав? 


14 

Льются токи терцин и октав, 
отвлекают от мыслей о грустном, 
россыпь красок и блёсток на тусклом, 
маргаритки на фоне мурав. 

Что бы молвили, губы разжав, 
знатоки, мудрецы, златоусты 
о путях регуляции чувства? 
Где там Сеченов, Фрейд и Барнав? 

Посетивши учёный архив, 
трансформирую речитатив. 
Избираю лихой и бедовый, 

энергичный и смелый мотив. 
Пусть разгонит смешки и позёвы, 
превращаясь в заклятья и зовы. 


15 

Превращаясь в заклятья и зовы, 
после войн и гулаговских ран 
и стихи, и роман, и экран 
щеголяют обувкой кирзовой, 

потрясают трагизмом былого 
затаивших дыханье мещан. 
Сумасшедшей погоде в пандан 
неслучайно весь мир разволнован. 

Если нет ординарных ответов, 
защищаемся жаром сонетов 
от циничных духовных потрав. 

Круглый год, и зимою, и летом, 
оглушая Эльбрус и Триглав, 
льются токи терцин и октав. 

1999-2000 гг. 
 

ЗАПОВЕДИ 

8-й венок короны сонетов из книги "Гирлянда" 

Quidquid agis, prudenter agaset respice finem (лат.) 
Что бы ты не делал, действуй разумно 
и предвидя итог (Римские деяния) 


1 

Льются токи терцин и октав, 
расплескались каскады сонетов. 
В небесах путеводною метой 
загораются Лев и Жираф. 

Стоязычен, цветист, многоглав 
вечный праздник певцов и поэтов, 
флёрдоранж вечеров и фуршетов, 
фейерверк поздравлений и слав. 

Проявляя положенный раж, 
штатный лирик кладёт макияж, 
добавляет индиговой сини, 

аккуратно наносит гуашь 
и, пожалуйста, плавится иней 
и смиряется пекло пустыни. 


2 

И смиряется пекло пустыни, 
изливается тонкий эфир, 
воцаряется трепетный мир, 
напоённый дыханием пиний. 

А под небом, теснина к теснине, 
громоздятся Кавказ и Памир, 
и в расстеленный свыше клавир 
прибавляется страсть Паганини. 

В безрассудной духовной тщете - 
воздыхание о чистоте 
отношений, поступков и линий, 

не живущей в окрестной черте. 
А фантазия льёт и не гинет, 
будто радость святой благостыни. 


3 

Будто радость святой благостыни, 
возглашается первый завет: 
Бог един, соправителей нет 
ни в морях, ни в горах, ни в долине. 

Он всевластен, как прежде и ныне, 
и покуда не кончится свет. 
В человеке - подобие, след, 
повторенье божественных линий. 

Атеисты, и порознь, и в связке 
отрицают церковные сказки, 
доскональной замены не дав. 

А поэзия древней закваски, 
два Завета насквозь пронизав, 
оросила иссохший Моав. 


4 

Оросила иссохший Моав 
и российский простор оживила. 
Муза песен в обилиях Нила 
омочила бобровый рукав 

и, над выжженным краем отжав, 
возрождает зелёную силу. 
Не в кропилах, не в дымных кадилах 
оборона Одесс и Варшав. 

От ударов финансовой плётки, 
от насилия ширятся глотки. 
Всё свирепствует век-волкодав, 

а под песни и гимны, без водки, 
крепнет воля рабочих застав. 
Вся стихия стиха - костоправ. 


5 

Вся стихия стиха - костоправ, 
выпрямляет согбенных и сирых, 
согревает в холодных квартирах 
и сзывает их, как телеграф, 

на защиту нарушенных прав 
и твердит: не творите кумиров, 
низводите вельможных сатиров 
и зиждите себе архитрав 

на прямых и надёжных столпах, 
чтобы тот не рассыпался в прах 
по какой-нибудь вздорной причине. 

Пусть царят наяву и во снах, 
непрестанно в чести и и в помине 
книги-быль о ниспосланном Сыне. 


6 

Книги-быль о ниспосланном Сыне, 
божьем агнце в гнездилище бед, 
возрождают тускнеющий свет, 
пламя жизни в его сердцевине. 

Меркнут Гойя, Россини, Феллини... 
Верх поэзии - Новый Завет. 
Скоро будет две тысячи лет 
той - Евангельской - доброй твердыне. 

Где б ты ни был, в Керчи и в Перми 
лучший день из недельных семи 
посвящай приобщенью к святыне. 

Выстрой мысли и чувства стреми - 
и Писание музыкой хлынет, 
как живые ключи в Палестине. 


7 

Как живые ключи в Палестине 
и верней чудотворных икон 
упорядочит тонус и сон 
укорот скороспелой гордыни. 

Будь силён и в немаленьком чине, 
а родителям - первый поклон, 
но второй - да простит Аарон - 
тем, кто славную шутку подкинет. 

Вот Шполянский забавил как надо, 
вот Каневский смешил до упаду. 
Тот стихами, другой - рисовав. 

Два таких вот искусника рядом - 
Аминадо и Аминадав - 
исцеляют и тело и нрав. 


8 

Исцелят и тело и нрав, 
анемию, угри, почесуху, 
атонию, ячмень и краснуху 
колдовские напитки из трав. 

И чеснок, и настои купав, 
и веронику, и чилибуху 
применяй, с укреплением духа 
и закалкой телес сочетав. 

С легендарных, но памятных дней 
заповедано нам: не убей, 
не лелей сладострастное пламя, 

не блуди, не кради и не смей 
жить во лжи, как в домашней пижаме. 
Человеку положен экзамен. 


9 

Человеку положен экзамен, 
а провалишь - нетрудно пропасть, 
безрассудно отдавшись во власть 
чёрной алчности, каверзной даме. 

С ней и зависть с презлыми глазами. 
Так не скаль плотоядную пасть 
на чужую приватную часть, 
не гонись за чужими быками. 

Не прельщайся соседским ослом 
и не зарься на челядь и дом, 
на добро и угодья с полями, 

на хозяйку соседних хором. 
Не грешии, но не хлопай ушами. 
Стань разборчивей в общем бедламе. 


10 

Стань разборчивей в общем бедламе, - 
подправляет любитель урвать. - 
Лишь дурным не ясна благодать - 
завестись дорогими вещами, 

Слиток золота, редкостный камень 
и другую ликвидную кладь, 
как ухватишь, спеши закопать 
или сбыть да смотаться в Майами. 

Прежде волей решительной власти 
нас тащили за ворот и хлястик 
в напоённые мёдом лета. 

Нынче вольные гонки за счастьем, 
а какая с того лепота - 
пусть расслышит твоя глухота. 


11 

Пусть расслышит твоя глухота - 
производная крика и шума - 
в чём расходятся мудрая Дума, 
и просящие ради Христа. 

Безответственная суета 
управителей и толстосумов 
знаменуется выхлопом бумов, 
но в итоге - обман и тщета. 

Наобещано мясо во щах, 
но едок отощал и зачах. 
В производствах то штиль, то цунами, 

а на биржах финансовый крах. 
Остаётся выспрашивать в храме, 
чем спасаться в отчаянной драме. 


12 

Чем спасаться в отчаянной драме? 
Непокой - до эдемских сеней. 
Вот и молим о них без затей 
в умилённой просительной гамме. 

А святые со светлыми лбами 
в ароматном миганье огней 
погружаются в воск и елей, 
как положено в каждом Нотр-Даме. 

Молча слушают будды в ашраме, 
племенные тотемы в вигваме, 
изваяния Гора и Пта. 

Жди-пожди. Упивайся мечтами. 
Потерпи. Возгласит пустота, 
прозвучит из незримого рта. 


13 

Прозвучит из незримого рта 
и, должно быть, без грома и взрыва, 
а на деле нужна инвектива 
в адрес тех, чья душу не чиста: 

за невыплаченные счета, 
за усохшие без перспективы 
голубые дороги и нивы, 
за глумленье над словом Мечта. 

Отпустив ловкачей на поживу, 
допотопному локомотиву 
приоткрыли мы все ворота, 

а махина помчалась к обрыву, 
Будет вспышка, как рухнет с моста 
в непалящем свеченье куста. 


14 

В непалящем свеченье куста 
притягательный символ Завета. 
Как гагаты в ветвях бересклета, 
сверхъестественная красота - 

излучение альфы Креста. 
Пусть гадают и спорят поэты 
об источнике горнего света, 
а дорога в ту гору крута. 

На вершине колючий терновник, 
непролазный и дикий шиповник, 
ежевичник, и сиз, и кровав. 

У подножия, в тихой часовне, 
в окружении роз и агав, 
льются токи терцин и октав. 


15 

Льются токи терцин и октав - 
и смиряется пекло пустыни, 
будто влага живой благостыни 
оросила иссохший Моав. 

Вся стихия стиха - костоправ. 
Книги-быль о ниспосланном Сыне, 
как святые ключи в Палестине 
исцеляют и тело и нрав. 

Человеку положен экзамен. 
Стань разборчивей в общем бедламе, 
Пусть расслышит твоя глухота - 

чем спасаться в отчаянной драме, 
прозвучит из незримого рта, 
в непалящем свеченье куста. 

1999-2000 гг. 
 

РАЗБИТАЯ СКРИЖАЛЬ 

9-й венок короны сонетов из книги "Гирлянда" 

In corpus humanum pars divini 
spiritus mersa (лат.) 
Часть божественного духа, нисшедшая 
в человеческое тело. 

1 

В непалящем свеченье куста 
(непролазны, колючи и дики 
тёрн, шиповник, мотки ежевики) - 
озаренье сквозь редь решета. 

Отвернись! Поразит слепота. 
Напрорыв через смирные блики 
золотые лучистые пики, 
будто в воду ныряют с моста. 

Не карабкайся - тягостный труд. 
А упрямые ноги несут 
вверх и вверх торопыг-коротышек. 

И простор и величие тут, 
и суровой опасностью пышет 
на горе помощней и повыше. 


2 

На горе помощней и повыше, 
оглянувшись окрест, созерцай 
окружающий вздыбленный край, 
не ласкающий запахом пышек. 

Тут лишь всплески бесчисленных вспышек, 
если луч упадёт невзначай 
на ледник или снежный растай, 
где колышется водный излишек. 

Заберёшься и честно считай 
эту гору горою Синай 
в окруженье холмов и холмишек. 

Хочешь - Хорив-горой называй. 
Здесь потоки чудных многостиший 
я в слепящем сиянье услышал. 


3 

Я в слепящем сиянье услышал 
ручейки из-под тающих льдин 
и рождение снежных лавин 
от падения вызревших шишек, 

от пробежки норовистых мышек 
по уклонам пустых котловин. 
И шумит деловитость долин, 
утром громче, а вечером тише. 

Выше уровня лавра и розы 
зона сосен и зона берёзы, 
ниже льдов - травяная тахта. 

Там, где прыгают горные козы, 
вся магнитной росой облита, 
будто в искрах, шуршит береста. 


4 

Будто в искрах шуршит береста. 
Будто ток меж анодом с катодом, 
зарядив атмосферную воду, 
вызвал трепет и шорох листа. 

Здесь тугая моя немота 
обнимает живую природу, 
добавляет духовную коду 
к мощным складкам земного холста. 

А в итоге нестройной размовы 
ближних звуков и дальнего рёва 
вдруг из недр колотун-суета, 

грозный рокот с небесного крова 
и мираж, и в ушах - грохота. 
Прямо в ноги упала плита. 


5 

Прямо в ноги упала плита. 
Диво дивное. Странное чудо. 
Самозванно и вдруг ниоткуда 
и разгадки не сыщешь спроста. 

Не об этом была маята. 
Не про это звенела посуда. 
Не бывало рожечного гуда 
и не тренькали струны альта. 

Без прошенья пожаловал дар, 
воплощенье таинственных чар, 
непостижных для слабых умишек, 

из небесных ларей-закомар, 
где охрана не спит и не дышит, 
из неведомой каменной ниши. 


6 

Из неведомой каменной ниши 
объявилась весомая кладь, 
чтоб наглядным свидетельством стать, 
видно, срок предназначенный вышел. 

Так вот золото старых кубышек 
вдруг блеснёт - умудрись раскопать. 
Так, бывает, возникнет тетрадь 
и иную историю пишет. 

И моя богоданная весть - 
не поднять, не снести, не прочесть, 
припечаталась, смерч не колышет. 

Нечто хрупкое, вот оно, здесь, 
как сосулька на радость мальчишек 
с фантастической радужной крыши. 


7 

С фантастической радужной крыши 
кто-то смотрит, как мерно юля 
панорамная наша Земля 
чередует красоты Буль-Миша 

и портовую синь Могадишо 
с многостильным убранством Кремля. 
С высоты все дубы-тополя 
будто россыпь рулеточных фишек. 

И повсюду галдят нувориши, 
поглощают паштеты и кныши, 
и экраны меняют цвета 

зазывной неустанной афишей. 
А небесных огней пестрота 
рукодельным манкам - не чета. 


8 

Рукодельным манкам не чета 
и скрижаль, порождённая в бездне, 
в толчее сопредельных созвездий 
Рыб, Пегаса, Овна и Кита. 

А наружных зеркал чистота 
недоступна для шкурок и лезвий. 
Столько блеска. Яви - и исчезнет 
в загребущих объятьях плута. 

Я небесной плиты не сберёг, 
погубил, поспешив наутёк 
по неровным гребням диабаза. 

Не поднял, кантовал и волок, 
а плита покатилась, как ваза, 
не спеша, постепенно, не сразу. 


9 

Не спеша, постепенно, не сразу, 
будто тянет подвязанный трос, 
будто кто-то увлёк и понёс 
дар небес и причину экстаза. 

Было - нет! Ни к чему скалолазы. 
Врассыпную, как стайка стрекоз 
разлетелись под дикий утёс 
аметисты, шпинели и стразы. 

Пронеслись, не блюдя череды, 
изумруды чистейшей воды. 
Хризолиты, рубины, топазы 

прозвенели сигналом беды, 
простонали расстроенным сазом, 
будоража и сердце и разум. 


10 

Будоража и сердце и разум 
погружает нас в море химер, 
заплетает в мелодии сфер 
обаяние опер и джаза. 

С наркотической силой рассказа 
не сравнятся Равель и Обер, 
Мендельсон, Берлиоз, Мейербер, 
все ваятели, все богомазы. 

Всех сильней стимулятор-отрава, 
побеждающий всех и по праву, 
порожденье гортани и рта. 

Так и хлещет всесильная лава, 
покорившая мир наркота 
сквозь открытые слову врата. 


11 

Сквозь открытые слову врата 
говорит, как огонь высекает, 
беспощадная воля мужская. 
Поминутно итожит счета. 

Не удержишь. Пряма и крута, 
возражения прочь отсекая, 
как метущая вихри и стаи 
неуёмная лопасть винта. 

А подчас и иной оборот. 
Слог радушием нас обоймёт 
и пристанет прочнее заразы. 

Вот гадаю, куда уведёт. 
Выверяю исходную базу, 
непонятную первую фразу. 


12 

Непонятную первую фразу 
на невнятном чужом языке 
кто-то чётко сказал вдалеке, 
как лихую команду спецназу. 

И как будто в пустыне Хиджаза 
увязаю в горячем песке. 
И как будто в своём кулаке 
ощутил оголённую фазу. 

А затем изменяется голос. 
Появились задор и весёлость. 
Ясность. Внятность. И как от хлыста, 

скорлупа глухоты раскололась. 
И защёлкала птица-мечта, 
в слоге ясь и одна доброта. 


13 

В слоге ясь и одна доброта, 
порождение искристой дали, 
утоление долгой печали 
и литых аксиом прямота. 

В слоге честной судьбы полнота 
и упругость прокованной стали, 
в сочетании с нежностью шали 
и врачующей хваткой бинта. 

А, казалось, в единую связку 
не сплетаются сила и ласка, 
мягкость шерсти и сталь долота, 

но Луна засветилась, как сказка, 
отблеск ясной Звезды и Креста
изронила сама высота. 


14 

Изронила сама высота. 
Нет, не звуки, а семя надежды. 
Оттого и заискрились вежды, 
словно райская дверь отперта. 

Словно вспыхнул огонь из трута 
и, надевши святые одежды, 
стали рядом жрецы Стоунхенджа 
с верой в мчащие дальше лета. 

Переменно течение речек. 
То тусклее, то яростней свечи, 
но бессмертна в веках Красота ! 

Что прочувствовал давний предтеча, 
распознавший благие уста 
в непалящем свеченье куста? 


15 

В непалящем свеченье куста, 
на горе помощней и повыше, 
я в слепящем сиянье услышал, 
будто в искрах шуршит береста. 

Прямо в ноги упала плита - 
из неведомой каменной ниши, 
с фантастической радужной крыши - 
рукодельным манкам не чета. 

Не спеша, постепенно, не сразу, 
будоража и сердце и разум, 
сквозь открытые слову врата 

непонятную первую фразу, 
в слоге ясь и одна доброта, 
изронила сама высота. 

1999-2000 гг. 
 

НАЧАЛА 

10-й венок короны сонетов из книги "Гирлянда" 


Historia magistra vitae (лат.) 
История - учительница жизни (Цицерон) 


1 

Изронила сама высота 
благодатное всхожее семя, 
и оно прорастает в поэме, 
в песнях Данте, в шаири Шота, 

привлекает глаза и уста. 
А, противясь, подобна экземе, 
стелит плесень духовных пандемий 
клеветническая наркота. 

Обжигает осотовый гнев, 
чёрным куколем сыплются блеф 
и дурманные сальто-мортале. 

Спорят чистый и сорный посев. 
В добром стане, издревле причалив, - 
финикийские Далет и Алеф. 


2 

Финикийские Далет и Алеф 
под настойчивый стук молотка 
начертали живая рука 
и резец из отточенной стали. 

Недра камня сдались и вобрали, 
подставляя ударам бока, 
не сводимые до шепотка 
предписания строгой морали. 

Обветшает декор пирамид, 
и не каждый колосс устоит 
в историческом штурме и шквале, 

при сведениях кровных обид, 
но живуч и не стёрся в опале 
вековечный посев на скрижали. 


3 

Вековечный посев на скрижали - 
боевая библейская дробь. 
Фолианты - богатая копь, 
где припрятаны корни реалий. 

Речь о Ное, о предках. Не зря ли 
одолели вселенскую топь 
и освоили край-неудобь 
с пересвистом сурков в астрагале? 

Может статься, смышлённый подросток, 
наблюдатель светил над погостом, 
окрестил их и метил спроста, 

процарапав картинки на плоском. 
Обособились крест и черта. 
И тогда зазвучала плита. 


4 

И тогда зазвучала плита. 
Начались мозговые атаки. 
Родились рукописные знаки, 
лоскутки речевого холста. 

Так и эдак сквозит береста. 
Ход быка бытовал на Итаке. 
По-монгольски читали баскаки 
сверху вниз по развёртке листа. 

А моё родословное древо 
зеленело у краю Приснодевы. 
Кто кузнец, кто погонщик скота. 

В их пергаменты справа налево 
забегали, стесняя счета, 
бред и вымысел, сон и мечта. 


5 

Бред и вымысел, сон и мечта 
не позволили стать на приколе. 
В изыскании хлеба и доли 
беспрестанно менялись места. 

И добрался мой род сквозь лета 
к прикаспийским обилиям соли, 
обустраивал Дикое Поле, 
весь Кавказ и отроги хребта. 

Не успел рыжеусый варяг 
вознести победительный стяг 
на курганы при Доне и Сале, 

а залётом в орду и аймак 
там уж строки Завета звучали, 
заводя в несусветные дали. 


6 

Заводя в несусветные дали, 
влился мощный библейский родник 
в русский, в тюркский и в горский язык, 
просияли и Алеф и Далет. 

Тут же вспыхнули в греческом зале 
откровенья евангельских книг. 
Православный строитель воздвиг 
русский храм на надёжном Начале. 

Строки Библии, хлынув волной, 
как потом по Перунам ни ной, 
как ни плачь по германской Вальхалле, 

освещая святой аналой, 
вытесняя труху аномалий, 
отразались в камнях и в металле. 


7 

Отразились в камнях и в металле 
стародавний и новый огонь. 
Письмена обжигают ладонь 
без свечи и электроспирали. 

Поздно каяться, если не вняли. 
Оголённой рукою не тронь. 
Навещая могильную сонь, 
приносите букеты азалий. 

Вот в подъём к Гедиминовой башне 
забивает прибалт бесшабашный 
лом с надгробий собратьев Христа. 

Прячет след соучастия в страшном, 
но приметы и сущность плута 
обретают рельеф и цвета. 


8 

Обретают рельеф и цвета 
чёрно-белые фильмы Довженко, 
дым и пепел в стихах Евтушенко 
и концлагерная темнота. 

Неостывших скорбей маета. 
Инвалид с картузом на коленках. 
Здесь и там поминальная стенка 
вереницей имён занята. 

Пунктуальный заморский хронограф 
выделяет Арденны и Тобрук. 
А припомню опять и опять: 

мир освенцимским прахом удобрен. 
Как снесли мы ту скорбную кладь, 
в полноте никому не понять. 


9 

В полноте никому не понять, 
отчего так жестка непреложность. 
Вот и мне неуютную должность 
предоставила Родина-мать. 

Обучал - предлагали скрывать 
счёт потерь и текущую сложность. 
Колдовал у печей и изложниц - 
обиходил бесславную рать: 

для расправы над Пражскою волей, 
для рулетки с афганскою долей. 
Мне бы сеять, ваять, врачевать. 

Нет бы славить под сенью магнолий 
грациозную девичью стать, 
вековечный закон-благодать. 


10 

Вековечный закон-благодать 
обращают в товар на продажу. 
Проповедник, охочий да ражий, 
расточает медовую падь. 

Темноту, где ни зги не видать, 
не придумать ни хуже, ни гаже, 
разукрасит в цветастом коллаже 
и вошьёт в расписную тетрадь. 

Так случалось, что сам я, кузнец, 
зная участь козлят и овец, 
социального мира любитель, 

ставил волку в хайло бубенец. 
Жаждал встретить в райФО и в нарпите 
колдовскую красу в аксамите. 


11 

Колдовскую красу в аксамите 
углядел лишь над зоной дождей, 
там, где мечутся стрелы лучей 
и дрожат перекрестия нитей 

поперёк от орбиты к орбите 
в хороводах кометных камней. 
Там гнездилища странных идей 
и моя неземная обитель. 

А отчизна -Владимир на Клязьме, 
Сахалин и простор Предкавказья, 
голубая Азовская гладь. 

Здесь и плакать, и праздновать праздник, 
добрести до конца и престать. 
И однако твержу: "Исполать!" 


12 

И однако твержу: "Исполать!" 
Нет нужды во вселенской обедне. 
Ни к чему облачённый посредник. 
Человеку нужны и под стать 

именные клеймо и печать, 
чтоб за всякие трюки и бредни, 
всё, что делал давно и намедни, 
соизволил лишь сам отвечать. 

И, наверное, первый судья - 
не сторонний, а совесть своя. 
Вот и кайтесь, солдат и кондитер. 

А дорогу в любые края - 
(сам решай: в Ленинград или в Питер) - 
да покажет премудрый пресвитер. 


13 

Да покажет премудрый пресвитер 
нерушимость основ бытия. 
А в сонетах не та колея, 
никакой назидательной прыти. 

Поздравление резвой Харите. 
Добрый тост за стаканом питья. 
Где иссякнет хмельная струя, 
там порадует сдобный бисквитик. 

То ли дело извечный Завет, 
изнемогший от зла и клевет, 
предаваемый в низменном быте, 

но лучащий живительный свет, 
рассыпающий - нате, берите - 
вереницу магических литер. 


14 

Вереницу магических литер 
расставляю с младенческих лет 
по порядку от А и до Зет, 
по рисунку: в латыни, в иврите, 

в древнерусском, в грузинском, в санскрите, 
по наборам внестрочных помет, 
по звучанью с губ и дискет, 
по размерам: в миньоне, в петите... 

Комбинация черт и колечек, 
кирпичи и фиксаторы речи. 
Что в тех буквах? Пустяк. Мелкота. 

А они как сигнальные свечи. 
Я уверен, что их неспроста 
изронила сама высота. 


15 

Изронила сама высота 
финикийские Далет и Алеф, 
вековечный посев на скрижали, 
и тогда зазвучала плита. 

Бред и вымысел, сон и мечта, 
заводя в несусветные дали, 
отразились в камнях и в металле, 
обретают рельеф и цвета. 

В полноте никому не понять 
вековечный закон-благодать, 
колдовскую красу в аксамите, 

И однако твержу: "Исполать!" 
Да покажет премудрый пресвитер 
Вереницу магических литер. 

1999-2000 гг. 
 

МАРГАРИТА 

11-й венок короны венков сонетов из книги "Гирлянда" 

Omnia vincit amor (лат.) 
Любовь побеждает все. (Вергилий) 


1 

Вереницу магических литер 
изучаю, вникая в контекст. 
В списке знаков - улыбка и жест, 
мимолётная тень на ланите. 

Всплески пульса пробьются сквозь свитер. 
Не слыхал, разработан ли тест 
для минутных капризов невест. 
Догадайтесь, всмотритесь, поймите. 

Не сравнится цветная палитра, 
ветерок, многострунная цитра 
с прихотливой девичьей душой. 

Разобраться - немалая хитрость, 
а загадки сплошной чередой. 
Сложный код. Симфонический строй. 


2 

Сложный код. Симфонический строй. 
Роковые в юдоли случайной 
ипостаси святого дизайна, 
дубликаты царицы земной. 

Повстречаю, а следом за мной 
поспешает ревнивая майна 
и бранит за вторжения в тайны, 
понуждает пройти стороной. 

Загляжусь - засмеют. Не остуду 
фырк и смех, шепотки, пересуды. 
Легкокрылый разбуженный рой. 

И досадно, а плакать не буду. 
Лишь кантаты в честь гвардии той 
выпевают рожок и гобой. 


3 

Выпевают рожок и гобой 
серенады для юных созданий. 
Все - как звёздочки в сером тумане, 
наше счастье и наш непокой. 

Я без них изнываю тоской 
в бесприютном пустом океане, 
беспокоен в степном караване, 
одиноко грущу в мастерской. 

Слух уловит, а сердце поймёт 
направленье девичьих забот 
в череде повседневных событий. 

И не нужен лингвист-полиглот. 
Их обмолвки в пылу чаепитий 
примечает чудак-сочинитель. 


4 

Примечает чудак-сочинитель 
и восславит, всерьёз и смеясь, 
постоянную сложную связь 
двух порывов в любой Аэлите. 

В каждой рядом мольба о защите 
и готовность и бархат и бязь 
заменить на ремень-перевязь - 
и является дева-воитель. 

В боевой амазонке слились 
грациозная серна и рысь. 
Лишь попробуйте, пренебрегите! 

Нет! Сдавайся, служи и дивись 
Любе-Любушке, Кате, Челите... 
Множу гимны моей Маргарите. 


5 

Множу гимны моей Маргарите, 
снаряжаю лирический барк! 
Представляю то Жанною д'Арк, 
то под стать молодой Афродите. 

Ей не страшен придирчивый критик. 
Рядом с ней, непонятной как кварк, 
расстилается солнечный парк, 
где без женщин - монашеский скитик. 

Честь и слава моей королеве, 
возрождённой пленительной Еве, 
чудной фее, наяде морской, 

Ей пишу из столиц и кочевий 
забираясь на пик и в забой, 
под её богоданной звездой. 


6 

Под её богоданной звездой - 
то ли горькою, то ли суровой - 
был одной из красавиц дарован 
обожжённый огнём горновой, 

работяга с солдатской судьбой. 
Но какой-то красавчик рисковый 
подлетел удалым птицеловом, 
а потом перебрался к другой. 

Позабылись тропинки-дорожки. 
Облетели цветы и серёжки, 
а остались лишь стужа и зной. 

Вместо цельного счастья - окрошка. 
Хоть смолчи, хоть кричи или спой. 
Только всё, что ни есть, - не впервой. 


7 

Только всё, что ни есть, - не впервой: 
не мирись ни с какою изменой. 
Успокаивай сердце вербеной 
и замкни на железный пробой. 

Я вот попросту в воинский строй 
убежал из девичьего плена. 
Вдалеке позабылись сирены. 
Охи-вздохи прошли стороной. 

И полжизни почти не саднит 
от оскомины первых обид 
(в давний год при генсеке Никите), 

под рукой неказистый на вид 
самоизданный песенный сбитень. 
То, что писано, - в спетой сюите. 


8 

То, что писано, - в спетой сюите. 
Неустанный творец кантилен, 
я подался в обдуманный плен 
и вращаюсь в семейной орбите. 

Появились незримые нити 
на запястьях да ниже колен, 
и кручусь, как живой манекен, 
преисполненный всяческой прыти. 

Между делом плету и плету 
зарифмовки длиною в версту 
и без нот, а зернистым петитом 

воспеваю земную мечту, 
вроде птахи над вызревшим житом. 
Вот и точка. Страница закрыта. 


9 

Вот и точка. Страница закрыта. 
Как осмелюсь - сменю ремесло, 
и запрыгает бойко и зло 
не перо, а резец из перлита. 

Обтешу непочатые плиты, 
и на глади возникнут чело 
и глаза, а оттуда тепло, 
одобрение, помощь, защита... 

Будто небо твердит: "Оживи 
обаяние первой любви, 
славу Флоры, триумф Амфитриты. 

Тех восславь, а иных вдохнови! 
Пропитайся дыханьем Зенита! 
Прочь папирусы. Честь диоритам". 


10 

Прочь папирусы. Честь диоритам. 
Континент - вековой пьедестал. 
За Байкалом из сумрачных скал 
колоссальным грибом-паразитом 

выпирал истукан знаменитый, 
и прожекторный свет рисовал 
мощный торс и неровный овал, 
хищный профиль рябого джигита. 

Вознесённая сумрачным культом, 
посмотреть - умереть от инсульта, 
беспощадность усатого рта. 

Сам Антихрист за дьявольским пультом... 
Нужно чистить родные места, 
не жалея ни рук, ни хребта. 


11 

Не жалея ни рук, ни хребта, 
исступлённо ломаю твердыню 
непомерной и дикой гордыни. 
Не стерпимо, что силой взята 

не присущая её высота 
попираемой прежде и ныне 
многократно распятой святыни. 
А должна бы царить Красота! 

Изо всяких святынь и божеств, 
обретавшихся здесь и окрест, 
слава Музам и слава Харитам! 

Да возносит их трубный оркестр. 
Ради них претяжёлою битой 
колочу без конца и досыта. 


12 

Колочу без конца и досыта 
тёмной ночью и солнечным днём, 
Только искры взлетают снопом. 
Скачут крошки и плавится битум. 

Подрываю скалу динамитом. 
Оглашаю небесный хором. 
Заглушаю наземный содом. 
Пробуждаю и твердь и орбиту. 

С основательным пылом и жаром 
направляю удар за ударом, 
как таран в крепостные врата. 

Бью в порыве, упрямом и яром, 
будто ядра стучат о борта, 
по тупой голове долота. 


13 

По тупой голове долота 
вся прицельная дробь колотушек, 
и отдача то громче, то глуше - 
угощённая градом верста, 

пулемётной стрельбы тра-та-та, 
беспрестанное буханье пушек, 
разнобой карнавальных хлопушек, 
конский топот по арке моста. 

Закалённая сталь без пощады 
пашет поле гранитной громады, 
да не сплошь, выбирает места, 

как задумано, точно, где надо, 
чтоб родилась сама лепота, 
и спешит за чертою черта. 


14 

И спешит за чертою черта, 
и становится ясен творимый 
тот единственный образ любимый, 
что рельефней и глубже холста, 

безошибочно взятый из ста, 
из ста тысяч от Лимы до Рима, 
мой всесильный и подлинный стимул: 
Мудрость, Вера, Надежда, Мечта... 

Прежде, нынче, в грядущих веках 
все загадки - в любимых глазах. 
И ответы. Какие хотите. 

Загляните - рассеется страх. 
Посмотрите опять и прочтите 
вереницу магических литер. 


15 

Вереницу магических литер, 
сложный код, симфонический строй, 
выпевают рожок и гобой, 
примечает чудак-сочинитель. 

Множу гимны моей Маргарите 
под её богоданной звездой. 
Только всё, что ни есть, - не впервой. 
То, что писано, - в спетой сюите. 

Вот и точка. Страница закрыта. 
Прочь папирусы. Честь диоритам! 
Не жалею ни рук, ни хребта. 

Колочу без конца и досыта 
по тупой голове долота, 
и спешит за чертою черта. 

1999-2000 гг. 
 

Чеканные строки 

12-й венок короны сонетов из книги "Гирлянда" 


Ut pictura poesis (лат.) 
Поэзия - как живопись (Гораций) 


1 

И бежит за чертою черта. 
Иероглифы, цифры и буквы 
растеклись голубикой и клюквой 
по раздолью плиты и листа. 

Грамотеи от года до ста, 
кто сподобится, внучка ли, внук ли 
растолкуют беспамятной кукле, 
отчего там где Ферт, где Фита. 

Кем-то писано, кто-то прочтёт. 
Зазубрит или вставит в блокнот? 
Или вытравит в гневе и в шоке? 

Но не спрячет любой переплёт - 
выйдут в мир, прозвучат на уроке - 
боевые чеканные строки. 


2 

Боевые чеканные строки - 
энергичный и вольный поток, 
переполненный ветром дорог 
и упорством дотошного доки. 

Нет им воли на льстивом Востоке. 
Нет им хода у бойких сорок. 
Там иное и в радость, и в прок. 
Болтовнёю живут белобоки. 

Бешабашная шалая рать 
не преминет скорей расклевать 
что попало на мелкие клоки. 

Те, что думают, мучат тетрадь. 
Верят фактам, вникают в намёки. 
Добираются до подоплёки. 


3 

Добираются до подоплёки. 
Летописцы исследуют страх, 
убивавший людей в Соловках, 
в дальнем лагере, в каторжном ГОК'е. 

Вот солёные кляксы-потёки 
в старых письмах с реки Чай-Юрях, 
будто плыли в крови и слезах. 
Там замазаны целые блоки. 

Безнадёжная мука хотела 
прокричать из тугого предела, 
а опека была не проста, 

прикрывала в деталях и в целом, 
какова-такова лепота 
достижений в крутые лета. 


4 

Достижений в крутые лета - 
захлебнуться гудкам и бандурам. 
Англичане, зулусы и буры 
задрались, и пошла суета. 

Не хватало лекарств и бинта. 
Мир, озлившись, припал к амбразурам, 
и тянулись от Рейна к Амуру 
обожжённые в войнах места. 

Вознося мировую нелепость 
поперхнулся пресыщенный эпос. 
Флора с фауной ждали щита. 

В веке трижды слепом и свирепом 
должность светоча не занята. 
Нынче чаще услышишь шута. 


5 

Нанче чаще услышишь шута. 
Кверх тормашками, выставя ляжки, 
балаганный паяц бесшабашно 
провернётся покруче винта. 

Как скоромного после поста, 
будто ситного после черняшки, 
зритель жаждет весёлой компашки, 
и Петрушкина совесть чиста. 

В перипетиях всякой войны 
всех шустрее клеврет сатаны, 
и горят храбрецы и пророки. 

Не увидев в морали цены, 
современники (Что им упрёки?) 
нынче въявь выставляют пороки. 


6 

Нынче въявь выставляют пороки, 
стало модным форсить крутизной, 
незаконно нажитой казной, 
"Мерседесом", "Ниссаном", "Чироки". 

Порнография дуется в покер 
с забалдевшею голубизной. 
Похваляется знатной роднёй 
молодой хулиганистый рокер. 

Разгулялся бесстыжий сезон. 
Но на сверку так с давних времён 
Карамазовы и Будденброки 

преступали моральный закон. 
Всем без разницы - клифт или смокинг - 
поучения хуже мороки. 


7 

Поучения хуже мороки 
паучишке, привыкшему прясть 
безотказную ловчую снасть, 
молодому косцу-лежебоке, 

прикорнувшему на солнцепёке, 
и политику, взявшему власть, 
чтобы ловко по-крупному красть, 
раздувая широкие щёки. 

Поучения - смертная скука 
для проказника, старшего внука, 
для разбойного вора-кота, 

почитателя ловкого трюка, 
чемпиона лихого финта, 
для нашедшего жилу плута. 


8 

Для нашедшего жилу плута 
воздвигаются замки и дачи - 
дань нахрапу, напору, тем паче, 
что у денег любые цвета 

и не сложно менять паспорта. 
И не важно, что стонут и плачут 
бедолаги - как кони и клячи, 
испытавшие ласку кнута. 

Финансисты, масштабно стартуя, 
поднимаются напропалую - 
с президентской обслугой на "ты". 

О колоссы! Фонтанные струи! 
Как прильнуть к роднику доброты? 
А фантазия строит мосты. 


9 

А фантазия строит мосты. 
Усмотрела консоль в капитале 
и готова порхать без печали, 
поднося олигархам цветы. 

Грациозность в амбре наготы 
в преизысканном избранном зале 
отражается в лаке рояля, 
биржевик лобызает персты. 

В царстве денег и в холлах, и в ванных 
поразвешаны Дюрер и Кранах, 
тезаврирован верх красоты. 

Меценатство - при полных карманах. 
Просто диво, как ценят холсты 
в зыбунах мозговой нищеты. 


10 

В зыбунах мозговой нищеты 
не блаженствует дерзкий эмпирик, 
а в Мещёре, и в дебрях Сибири, 
мотыльком на вуали фаты, 

синим цветом по плюшу тахты, 
на местах недоступных секире 
пышным летом красуется ирис, 
добрый вестник среди маяты. 

Будет песенка так же ярка, 
как касатик с сырого лужка 
посреди лисохвоста и сныти, 

станет песенка жарче жарка, 
ей подсвищут цикадами в жите 
мастера из укромных укрытий. 


11 

Мастера из укромных укрытий - 
в хороводах среди сарабанд: 
живописец, певец, музыкант - 
виртуоз и обычный любитель. 

А отрада толпы - покоритель, 
фейерверк, генерал-адъютант, 
дерзновенный и шумный талант, 
громче гула в саженной трембите. 

Пробуждая восторг и улыбки, 
изощряются банджо и скрипки, 
контрабасы, гитары, альты. 

Дирижёры духовной разгибки 
вытравляют осадок тщеты, 
мечут искры безумной мечты. 


12 

Мечут искры безумной мечты 
и певец, и отважный художник, 
атакующий залы, таможни, 
города и морские порты. 

Он обруган за ввоз наркоты 
на картинах в паковке рогожной. 
Экспозиция - самый надёжный 
контрудар на наскок клеветы. 

В смелом новшестве - искристый сноп. 
Трафальгар, Ватерлоо, Синоп 
в композиции и колорите. 

Их не сдержит ни критик, ни сноб. 
Перфомансы - как сгустки событий 
в слове, в музыке, в масле, в софите. 


13 

В слове, в музыке, в масле, в софите 
оживает минувшая явь. 
В реку времени с ходу и вплавь 
угрязает читатель и зритель. 

А творец, возродившийся Критий, 
тащит дальше, в текущую ржавь. 
Не копируй. Прикрась и подправь! 
Нет, упрям реалист-обличитель. 

Возвещая нам будущий век, 
он измыслит чистейший, как снег, 
мир, где правит кузнец и учитель 

и восславлен живой человек, 
а в кумирах лишь солнце в зените. 
Присмотритесь к палитре наитий. 


14 

Присмотритесь к палитре наитий: 
вот решим многосложность проблем, 
разольётся лирический джем, 
и умолкнет назойливый нытик. 

Разбежится неумолчный митинг 
с чехардой прозаических тем. 
Смолкнет рокот поэм-непоэм, 
и уймётся назойливый критик. 

Прекратятся потребность в набате 
и расходы на нужды печати 
из незнамо какого кошта. 

А в сегодняшней прозе некстати 
тьма задач. Ни одна не проста. 
И спешит за чертою черта. 


15 

И спешит за чертою черта. 
Боевые чеканные строки 
добираются до подоплёки 
достижений в крутые лета. 

Нынче чаще услышишь шута. 
Нынче въявь выставляют пороки. 
Поучения хуже мороки 
для нашедшего жилу плута. 

А фантазия строит мосты 
в зыбунах мозговой нищеты. 
Мастера из укромных укрытий 

мечут искры безумной мечты 
в слове, в музыке, в масле, в софите. 
Присмотритесь к палитре наитий. 

1999-2000 гг. 

Распутье 

13-й венок короны сонетов из книги "Гирлянда" 

Temporis filia veritas (лат.) 
Истина - дочь времени (Авл Гелий) 


1 

Присмотритесь к палитре наитий. 
В эстафете бегущих времён 
расширяется диапазон 
изменений и новых открытий. 

Между тем на любом монолите 
ограничена площадь сторон. 
Начертали поспевший закон - 
предыдущий забит или вытерт. 

В перетряске моральных запасов 
соучаствуют классы и расы, 
мудрый ум и дурная башка. 

Выхожу на контрольную трассу: 
потрудилась же чья-то рука! 
Половина скрижали гладка. 


2 

Половина скрижали гладка. 
Прежде буры с пилою-железкой 
учинили добычу, обрезку 
и раскройку громады-куска. 

Дальше в мерном жужжанье станка 
постепенно, без стука, без треска 
довело до зеркального блеска 
растирание шлиф-порошка. 

И для порчи прекрасной основы 
обязателен стоящий повод: 
героизм боевого полка, 

исповедное вещее слово, 
устремлённое наверняка 
рукотворной депешей в века. 


3 

Рукотворной депешей в века 
добирается надпись-шарада, 
в совокупности весть и награда 
для постигшего смысл знатока. 

И некрополи, будто войска 
Карфагена, Египта, Эллады 
пораскинулись вечным парадом, 
утопая в барханах песка. 

Оставляет незыблемый след 
неветшающий Ветхий Завет, 
не погряз в безнадёжном Коците. 

О свершённом за тысячи лет 
и о многом, что он предвосхитил, 
остаются зарубки в граните. 


4 

Остаются зарубки в граните, 
а глубокий нетронутый пласт 
ждёт, что явится скульптор-фантаст: 
Микеланджело, Фидий, Пракситель - 

и постигнет значение литер, 
и покажет, на что он горазд, 
вдохновится, зажжётся, создаст. 
Было камнем, а быть Афродите. 

В изваянии стройная стать 
и влекущая ввысь благодать. 
То ли Зевс, то ли дух-искуситель 

побуждают взорлить и дерзать, 
искупаться в безмерном Зените, 
если хватит упорства и прыти. 


5 

Если хватит упорства и прыти, 
выдам труд на изысканный вкус. 
Дорифмую. Закончу. Добьюсь. 
Убаюкает, лишь забубните, 

даже днём и при ярком софите, 
как под стук усыпляющих букс. 
Но сюжет подсказал Главначпупс - 
тот, что в "Бане". Его и браните. 

Выдаю не роман, не поэму - 
мемуар на глобальную тему, 
философский кроссворд простака, 

сочетающий в суперсистему 
преисподнюю и облака. 
Разберите-ка текст до значка. 


6 

Разберите-ка текст до значка. 
При разведке во тьме непроглядной - 
будь она семикратно неладна, - 
где ни проблеска, ни светляка, 

кто ж подскажет, где сеть паука? 
Если нет у тебя ненаглядной 
провожающей в путь Ариадны, 
не дразни людоеда-быка. 

Я попробовал так и иначе, 
долго-долго терпел неудачи, 
понапрасну трепал торока, 

а с подсказкой решилась задача. 
Достаёт шепотка, локотка. 
Ухватите начало клубка. 


7 

Ухватите начало клубка - 
развернётся большая-большая, 
потечёт без конца и без края 
путь-дорога, сплошная река. 

И завейся колечком тоска. 
Там отыщется место трамваю, 
Февралю, Октябрю, Первомаю, 
Льву Толстому, Кремлю и ЧеКа. 

И какой-то потом бакалавр 
прочитает, как пал Минотавр, 
до того лютовавший на Крите. 

Всё смердит непомерный кадавр! 
Зафиксируйте фазы событий. 
Путеводную нитку тяните. 


8 

Путеводную нитку тяните. 
У развала лирических книг 
залежался простецкий дневник 
записного жильца общежитий. 

Неказист. Не беда. Не берите. 
Привлечёт - позабавьтесь хоть миг. 
А напомнит прозрачный родник - 
пейте сами и друга поите. 

Откровенная точная фраза, 
зацепившая сердце и разум, 
может стать посильней марсельез. 

Вдруг заблещет гранёным алмазом. 
Дознавайтесь, с которых небес. 
Созывайте учёный конгресс. 


9 

Созывайте учёный конгресс 
для оценки гипотез и мнений, 
новомодных и прежних учений, 
вновь рождённых и давешних месс. 

Пусть критический нож-стеклорез 
направляют и дока, и гений 
для контроля, в каком из явлений 
есть реальный живой интерес. 

Каждый лозунг из списка трюизмов, 
вплоть до модного монетаризма, 
выдаётся за верный прогресс. 

Нужен кто-нибудь с мерною призмой 
для прощупки расхваленных тез. 
Пусть проверит на плотность и вес. 


10 

Пусть проверит на плотность и вес 
плод своих социальных усилий 
на примере сегодняшних былей 
автор всяких реформ и чудес. 

Вот разжался диктаторский пресс. 
Неповинных изгоев простили. 
Стервецы либерального стиля 
завели экоссез-политес. 

Демократия прянула ввысь. 
Ожидания воли сбылись, 
лишь достаток ползёт на улите. 

А какую нам прочили жизнь! 
Лопоухо внимал телезритель. 
Что за сила в том странном санскрите? 


11 

Что за сила в том странном санскрите, 
столь весомо звучащем в верхах? 
Впрочем, если обвал или крах, 
возникает иной управитель 

с генеральской командою в свите, 
либо милость проявит Аллах, 
и шербет на верховных устах. 
Жаль, не очень-то он аппетитен. 

Удивлённый всеобщею верой 
при бренчанье пустого фужера 
я, бывало, чирикал вразрез. 

Где отыщешь надёжную меру, 
верный выбор в сумятице дез? 
Скажешь правду - и корчится бес. 


12 

Скажешь правду - и корчится бес. 
Станешь спорить - и вскинется злоба. 
Жёсткость критики - строгая проба 
для весомых и смелых словес. 

Сочинительство - долгий процесс. 
Пташка-рифма - лихая зазноба. 
Вот поди ж, не наткнись-ка, попробуй, 
на парез, на абсцесс, на эксцесс. 

Все мы ратаи разных родов. 
Тот польстить и потрафить готов 
в мадригале, в кантате, в сюите. 

А кропатели вольных стихов 
не нуждаются в выгодном сбыте 
и тоскуют в объятиях Сити. 


13 

И тоскуют в объятиях Сити 
да от ласки вальяжных вельмож 
осознавшая суть молодёжь 
и согбенный архивный хранитель. 

Сочинителям всех челобитий 
всё яснее становится ложь, 
будто чистые ангелы сплошь 
во всесильной и чинной элите. 

Вот и стали в развилках дорог 
на Берлин, на Багдад, на Бангкок. 
Знаем силу в тенге и ринггите. 

Прогнозируем будущий скок. 
Ваше слово, пожалуйста, битте, 
Палеограф, толмач и целитель! 


14 

Палеограф, толмач и целитель, 
остаётся надежда на вас. 
Сквозь разлитый по ёмкости квас 
в преломленьях лучей разглядите, 

где курчавятся заросли сыти 
и густеют ежа и райграс. 
Полуголыми ринемся в пляс, 
как туземцы на тёплом Таити. 

За наукою выбор путей 
помудрей, поточней, поверней. 
В Апокалипсис, что ли, взгляните! 

Есть подсказка на грудах камней. 
Обсуждайте, судите-рядите! 
Присмотритесь к палитре наитий. 


15 

Присмотритесь к палитре наитий. 
Половина скрижали гладка. 
Рукотворной депешей в века 
остаются зарубки в граните. 

Если хватит упорства и прыти, 
разберите-ка текст до значка. 
Ухватите начало клубка. 
Путеводную нитку тяните. 

Созывайте учёный конгресс. 
Пусть проверит на плотность и вес, 
что за сила в том странном санскрите: 

скажешь правду - и корчится бес, 
и тоскуют в объятиях Сити 
палеограф, толмач и целитель. 

1999-2000 гг. 

Консонансы 

14-й венок короны из книги "Гирлянда" 

Exitus acta probat (лат.) 
Исход - суть деяний (Овидий) 

1 

Палеограф, толмач и целитель, 
почвовед, космонавт, астроном 
что ни год умножают объём 
актуальных трудов и открытий. 

А резвейшие в мудрой элите 
совершенствуют дух и геном, 
копошатся с нестойким ядром, 
сочетают дейтерий и тритий. 

В адреса академий и клиник, 
кто б ты ни был, хоть скептик, хоть циник, 
обратись - а не всякий охоч - 

да спроси-ка: а что это ныне 
за шумы и немолчная речь? 
Просветят - и сомнения прочь. 


2 

Просветят - и сомнения прочь. 
Ведь на то и учёная сила, 
чтобы знала подход и решила 
хоть какую из хитрых задач, 

чтобы всякий потрёпанный коч 
по надёжному курсу водила, 
и служили б ветрила с кормилом, 
и на тросе б его не волочь. 

Из эфира при всякой погоде 
отовсюду идут и доходят 
позывные сквозь скрежет и дичь. 

А теперь помощнее мелодий 
непонятные стоны и плач. 
Кто воззвал сквозь тревожную ночь ? 


3 

Кто воззвал сквозь тревожную ночь ? 
И фантастика предположений, 
будто чьи-то бездомные тени, 
голоса позабытых предтеч. 

И призывы сливаются в смерч. 
Души предков, чреда поколений 
голосами природных явлений 
модулируют тон передач. 

А верней истомившийся дух 
чуть живых стариков и старух 
при разбитом горшке и корыте 

расшумелся гудением мух. 
А спроста, что ни шмель на орбите - 
сам Иегова или Юпитер. 


4 

Сам Иегова (или Юпитер?), 
запустивши земной самокат, 
с давних пор терпеливо молчат 
при любом повороте событий. 

Беспокойную нашу обитель, 
по конфессиям розданный сад, 
регулирует блок-автомат, 
а совсем не пилот-небожитель, 

и бессмертный божественный сонм, 
сочинитель незыблемых догм, 
всевозможных миров учинитель, 

пребывает в разряде энигм. 
И напрасно вопят о защите 
и Москва, и Одесса, и Питер. 


5 

И Москва, и Одесса, и Питер, 
созерцая наивные сны, 
уповают, что к ним с вышины 
снизойдёт милосердный спаситель, 

всемогущий, как босс на Уолл-стрите. 
Тот и рад, по весне - на блины, 
ближе к осени - на кавуны, 
и всегда с ревизорами в свите. 

И язычники с новым азартом 
обновляют ряды и штандарты - 
с паучком или просто кумач. 

Не пригодные им по стандарту, 
распознавши разбойничий клич, 
всё поймут и оценят точь-в-точь. 


6 

Всё поймут и оценят точь-в-точь, 
посетивши Катынь и Понары, 
побывавши у Бабьего Яра, 
безутешные сын или дочь. 

И нормальным умом не постичь, 
чем оправдана страшная кара 
беспощадного пыла и жара, 
и насколько безумен палач. 

Всё рассудят и бонза и брамин, 
если выдержат строгий экзамен 
и поймут, что нельзя за калач 

так и сяк поступаться словами, 
что позор - не коса, не остричь, 
и не следует воду толочь. 


7 

И не следует воду толочь, 
как привычно в расхристанном хоре 
непроветренных аудиторий. 
Пусть уж лучше горяч и колюч, 

как пронзительный солнечный луч 
через дыры в разодранной шторе, 
бесноватым громилам не вторя, 
долетит поэтический спич. 

Но, бывает, в приличный платок 
драпируется спец-демагог, 
спекулирует на дефиците, 

извращает расчёт и итог, 
шантажирует сходку и митинг. 
Распознав пустобрёха - гоните. 


8 

Распознав пустобрёха - гоните. 
Лишь фактически точный расклад 
отметает пустой суррогат, 
из которого при аудите 

вылезают подгнившие нити. 
Уж немало столетий подряд 
молотками нам в темя стучат 
отголоски от Калки и Сити, 

грабежи и пожары Москвы, 
смертный холод блокадной Невы, 
а ответные залпы шрапнели 

по указке лихой головы 
из корысти в Сион залетели. 
Уж тошнит ото всей канители. 


9 

Уж тошнит ото всей канители. 
То ли дело каскады канцон. 
Зачитаюсь, и будто влюблён 
в хокку, в танку, в касыды, в газели. 

Легкоградусным песенным хмелем 
оплетает меня Аполлон, 
да и бойкий частушечный звон 
веселит и бодрит по неделе. 

Только если в душе наболит, 
так охота впечатать в гранит 
исступление нервной метели, 

чтоб и камень заплакал навзрыд. 
Наважденья во снах, а на деле 
мне милее певучие трели. 


10 

Мне милее певучие трели. 
Прочь от дятлов и в стаю скворцов, 
лишь заслышу заманчивый зов 
чудотворной весенней капели. 

Превращаюсь с начала апреля 
в менестреля лесов и садов. 
Там, ныряя в зелёный покров, 
лишь прислушайся: птички запели. 

Где расступится тёмная рамень, 
там берёзы как храмовый камень, 
ширь полей и несеянных трав. 

Я ступаю в цветочное пламя, 
я сминаю упругость отав. 
А бранюсь, так не зря - осерчав. 


11 

А бранюсь, так не зря - осерчав. 
Затеваю другую программу. 
Разозлят - напишу эпиграмму 
эпитафией на кенотаф. 

Без затей, потрясённый, стремглав 
отзываюсь на горькую драму. 
Набираю набатную гамму, 
если грозно стучит телеграф. 

Мне бы петь-распевать, не допеть. 
Мне бы голос - струну или медь, 
чистоту и прозрачность свирели. 

Мне бы жить-поживать, не стареть 
под завесой гирлянд повители. 
Добиваюсь бесхитростной цели. 


12 

Добиваюсь бесхитростной цели - 
заполняю безбрежный досуг. 
С туеском под малину, сам-друг, 
вольнослушатель птичьей артели. 

Сам себе за весёлого Леля, 
сам за критика собственных фуг. 
Зажужжавший на солнышке жук. 
Микробубен в окрестном пределе. 

В переменном мельканье видений 
на безбрежной естественной сцене, 
что бы ни было там повстречав, 

приземляю неясные тени, 
придаю им телесный состав, 
сберегаю свой вспыльчивый нрав. 


13 

Сберегаю свой вспыльчивый нрав. 
Вспоминаю одесские пляжи 
и другие родные пейзажи: 
Сахалин, Таганрог и Ковров. 

Не добравшись до Канн и Женев, 
предоволен и в меру уважен 
тем, что было в доступной продаже. 
Всё на радость: арак и пилав. 

Потому-то и легче поётся 
в перелесках да возле болотца 
у гнездилища вольных шеглов, 

что хватило мне чистых колодоцев 
в самобранке российских мурав, 
вдалеке от роскошных забав. 


14 

Вдалеке от роскошных забав 
современный порядок невзрачен. 
Капитал упований истрачен 
и исчез, дивидендов не дав. 

В этой лучшей из странных держав 
производство стоит и без стачек. 
Государство, в долгах без отдачи, 
рокирует командный состав. 

Солидарно со всею страной 
ежедневно вращаюсь юлой, 
вот и снова в опасном кульбите. 

В самый раз рассудить головой. 
Что же будет потом? Рассудите, 
палеограф, толмач и целитель. 


15 

Палеограф, толмач и целитель 
просветят - и сомнения прочь, 
кто воззвал сквозь тревожную ночь, 
сам Иегова или Юпитер. 

И Москва и Одесса и Питер 
всё поймут и оценят точь-в-точь, 
и не следует воду толочь. 
Распознав пустобрёха, гоните! 

Уж тошнит ото всей канители. 
Мне милее певучие трели, 
а бранюсь, так не зря - осерчав. 

Добиваюсь бесхитростной цели: 
сберегаю свой вспыльчивый нрав 
вдалеке от роскошных забав. 

1999-2000 гг. 

 

Мания 

15-й - заключительный - венок Короны Сонетов из книги "Гирлянда" 

Trahit sua quemque voluptas. (лат.) 
Всякого влечет своя страсть. 
(Вергилий) 

1 

Вдалеке от роскошных забав, 
казино, варьете, ресторана, 
отставной подмастерье Вулкана, 
я распелся под сенью дубрав. 

Я теперь, как библейский Исав, 
первородство бойка и чекана 
променял на букварную манну: 
модный таймс и старинный устав. 

Зрелый возраст, как приступ на пик, 
не выносит тяжёлых вериг, 
дам трефовых, червонных, бубновых. 

Окружась заграждением книг, 
упасаюсь от бабы копровой 
в мастерской, где штампуется слово. 


2 

В мастерской, где штампуется слово, 
в вечном споре с каноном предтеч, 
пара призраков: молот и печь - 
выдают из разъёма и зёва 

колокольца, рессоры, подковы, 
погремушки прощаний и встреч. 
Закалённая в выделке речь 
сотрясти атмосферу готова. 

В глбине затаённая суть 
интригует в нутро заглянуть, 
в естество, под щитки и покровы. 

Вот, сбиваю флективную муть, 
аффиксальные шлеи-понёвы 
на поддоны и вымост подовый. 


3 

На поддоны и вымост подовый 
насыпаю сырьё-первозвук. 
И у множества тиглей вокруг 
держат жар псалмопевцы - Шишковы. 

Безыменские и Щипачёвы 
ублажают вождей и подруг. 
Легион Аполлоновых слуг 
состязаются как сердцеловы. 

Стихотворная снедь на базаре 
мелочёвкой в расписанной таре, 
леденцы на шарап для раззяв. 

Сам в певучем ударе-угаре 
и в сумбур беззаботных забав 
добавляю звенящий состав. 


4 

Добавляю звенящий состав 
и, смешавшись, растают в мартене 
трепыхание стихотворений, 
"Стенька Разин" и песни Пиаф. 

Приплетаю к букетам купав 
сожаления, ропщи и пени, 
все зигзаги моих настроений, 
гнев Цусим и восторги Полтав. 

Для подбора крепящих добавок 
патрулирую книжный прилавок, 
реагирую зло и стремглав. 

Обретаю искательский навык, 
и добыча не прячется в шкаф. 
Струйки строчек связуются в сплав. 


5 


Струйки строчек связуются в сплав, 
лучезарную звонкость металла, 
небывалого блеска зерцало, 
строгий стан полированных граф. 

Пальцы - щупы, а мысли - бурав. 
Кружевница бы так не связала. 
Рисовальщиков инициалов 
школил старший в цеху изограф. 

Сопрягаясь в расцвеченный ряд, 
заключает огонь и набат 
даже буквенный строй часослова. 

В подоплёке - сплетенье шарад. 
В слитке лексики, если прокован, 
Уплотняется первооснова. 


6 

Уплотняется первооснова 
под завалами библиотек. 
Там шумит восемнадцатый век 
в верноподданных одах Кострова, 

в шутовстве журналиста Крылова. 
Блещут в руслах ритмических рек, 
пообмявшись в объятьях коллег, 
даже опусы графа Хвостова... 

Беспрестанно стучал молоток, 
догремев до серебряных строк 
Мережковского и Гумилёва. 

Мчит и пенится пёстрый поток, 
обновляет настрой и понёвы, 
превращаясь в заклятья и зовы. 


7 

Превращаясь в заклятья и зовы, 
после войн и гулаговских ран 
и стихи, и роман, и экран 
щеголяют обувкой кирзовой, 

потрясают трагизмом былого 
затаивших дыханье мещан. 
Сумасшедшей погоде в пандан 
зачастую и я разволнован. 

Если нет ординарных ответов, 
защищаюсь венками сонетов 
от циничных духовных потрав. 

Круглый год, и зимою, и летом, 
оглушая Эльбрус и Триглав, 
льются токи терцин и октав. 


8 

Льются токи терцин и октав - 
и смиряется пекло пустыни, 
будто радость святой благостыни 
оросила иссохший Моав. 

Вся стихия стиха - костоправ. 
Книги-быль о ниспосланном Сыне, 
как живые ключи в Палестине, 
исцеляют и тело и нрав. 

Человеку положен экзамен. 
Стань разборчивей в общем бедламе. 
Пусть расслышит твоя глухота - 

чем спасаться в мучительной драме, 
прозвучит из незримого рта, 
в непалящем свеченье куста. 


9 

В непалящем свеченье куста, 
на горе помощней и повыше, 
я в слепящем сиянье услышал, 
будто в искрах шуршит береста. 

Прямо в ноги упала плита - 
из неведомой каменной ниши, 
с фантастической радужной крыши - 
рукодельным манкам не чета. 

Не спеша, постепенно, не сразу, 
будоража и сердце и разум, 
сквозь открытые слову врата 

непонятную первую фразу, 
в слоге ясь и одна доброта, 
изронила сама высота. 


10 

Изронила сама высота 
финикийские Далет и Алеф, 
вековечный посев на скрижали, 
и тогда зазвучала плита. 

Бред и вымысел, сон и мечта, 
заводя в несусветные дали, 
отразились в камнях и в металле, 
обретают рельеф и цвета. 

В полноте никому не понять 
вековечный закон-благодать, 
колдовскую красу в аксамите. 

И однако твержу: "Исполать!" 
Да покажет премудрый пресвитер 
вереницу магических литер. 


11 

Вереницу магических литер, 
сложный код, симфонический строй, 
выпевают рожок и гобой, 
примечает чудак-сочинитель. 

Множу гимны моей Маргарите 
под её богоданной звездой. 
Только всё, что ни есть, - не впервой. 
То, что писано, - в спетой сюите. 

Вот и точка. Страница закрыта. 
Прочь папирусы. Честь диоритам! 
Не жалею ни рук, ни хребта. 

Колочу без конца и досыта 
по тупой голове долота, 
и спешит за чертою черта. 


12 

И спешит за чертою черта. 
Боевые чеканные строки 
добираются до подоплёки 
достижений в крутые лета. 

Нынче чаще услышишь шута. 
Нынче въявь выставляют пороки. 
Поучения хуже мороки 
для нашедшего жилу плута. 

А фантазия строит мосты 
в зыбунах мозговой нищеты. 
Мастера из укромных укрытий 

мечут искры безумной мечты 
в слове, в музыке, в масле, в софите. 
Присмотритесь к палитре наитий. 


13 

Присмотритесь к палитре наитий. 
Половина скрижали гладка. 
Рукотворной депешей в века 
остаются зарубки в граните. 

Если хватит упорства и прыти, 
разберите-ка текст до значка. 
Ухватите начало клубка. 
Путеводную нитку тяните. 

Созывайте учёный конгресс. 
Пусть проверит на плотность и вес, 
что за сила в том странном санскрите: 

скажешь правду - и корчится бес, 
и тоскуют в объятиях Сити 
палеограф, толмач и целитель. 


14 

Палеограф, толмач и целитель 
просветят - и сомнения прочь, 
кто воззвал сквозь тревожную ночь, 
сам Иегова или Юпитер. 

И Москва и Одесса и Питер 
всё поймут и оценят точь-в-точь, 
и не следует воду толочь. 
Распознав пустобрёха, гоните! 

Уж тошнит ото всей канители. 
Мне милее певучие трели, 
а бранюсь, так не зря - осерчав. 

Добиваюсь бесхитростной цели: 
сберегаю свой вспыльчивый нрав 
вдалеке от роскошных забав. 


15 

Вдалеке от роскошных забав, 
в мастерской, где штампуется слово 
на поддоны и вымост подовый 
добавляю звенящий состав. 

Струйки строчек связуются в сплав. 
Уплотняется первооснова. 
Превращаясь в заклятья и зовы, 
льются токи терцин и октав. 

В негасимом огне из куста 
изронила сама высота 
вереницу магических литер. 

И спешит за чертою черта. 
Присмотритесь к палитре наитий, 
палеограф, толмач и целитель. 



Dixi et animam meam levavi (лат.) 
Я сказал и облегчил себе душу 
(Книга пророка Иезекииля) 

NULLUM EST IAM DICTUM QUOD NON SIT 
DICTUM PRIUS 
Нет ничего сказанного, что не было 
сказано раньше (Теренций) 

1999-2000 гг. 

Завершение короны.