Аннотация: карандаш белый карандаш чёрный карандаш сюрный
Я люблю, когда твои пальцы перебирают мои волосы. Я люблю чувствовать твёрдое дерево скамьи затылком, чувствовать твои длинные тонкие пальцы, зарывающиеся в дождь моих светлых седеющих волос. Я знаю, что тебе нравится набирать пригоршню серебра и следить, как ускользают, стекают сквозь пальцы живые серебряные нити. Сегодня нет солнца: по небу переносятся тучи пепла, сегодня пронизывающий ветер, тот, который можно увидеть, подчиняет своей воле всё на высоте двух миль. Вернее, всё, что ещё есть на высоте двух миль. Ветер швыряет стаи птиц в сердце облака, закручивает клубы высотного тумана и ссылает его на край неба, комкает десятки туч вместе и залепляет этим сгустком октябрьское солнце, еле различимое, роняющее белесые лучи на замёрзшую почву. Под лучами рождается чудн'ая поросль - застывший ледяной цвет с иссохшей болезненно-жёлтой сердцевиной. И я чувствую себя таким омертвевшим недвижным растеньицем. Ничто не расколет моей оболочки: ни слово, ни ветер, ничто не согреет, не оживит мою сердцевину: ни солнце, ни дело. Сегодня нет ветра. Сегодня он властвует в вышине, гонит палую листву и клочья облаков по замшелым ступеням небес, теребит звенящий янтарь деревьев, не решаясь обжечь наши лица. Молчание мятным холодом растекается по телу, скапливается в складках наших пальто, в карманах, заливает уши и глаза. Полуприкрыв веки, я растворяюсь в твоём ровном дыханьи. Оно, должно быть, источает твоё тепло, но по другую сторону стекла - ту, за которой меня нет. Твои пальцы подрагивают от холода, там, где они скользнут по моему виску, ещё несколько мгновений держится зябкий след. Ты остываешь, остываешь без тепла. Внезапно ветер нырнёт в реку, сорвёт с поверхности воды гроздь стылых капель и бросит нам в лицо. Ты повернёшь голову и будешь долго следить, как переливается, ломается и плавится ртуть воды, долго - пока не почувствуешь металлический привкус во рту. Нервно проведёшь языком по сухим губам - и показавшийся на миг белый луч мазнёт по ним серебряным пальцем. Ты отвернёшься от ветра, но он уже похитил серебро твоих губ. Ты закроешь глаза, но осень уже украла серебро твоего взгляда. Ты с прежней нежностью проведёшь по моим волосам, но зима уже одарила тебя смертельным холодом. Сколько тебе? Двадцать два? Двадцать? Седой лучик в твоих каштановых дебрях.
Мне холодно. О чём ты думаешь? О прошлом - это глупо, о будущем - бессмысленно, а если думаешь о настоящем, то знаешь, что через несколько минут должна уйти. Мне нечего тебе сказать, ты же ничего не сможешь для меня сделать. "Мне холодно", - говорю я, и руки твои медленно и безвольно соскальзывают в муфту. Я встаю, поправляю повядшую шерсть шарфа на горле, поднимаю воротник и поворачиваюсь спиной к ветру. Неспешно перебираю ногами дорогу к дому. Я вижу серебряный слиток, запрятанный в снегу и палой листве там, где дорожка, изгибаясь, прячется за кустарником с дюжиной ржавых листьев на недвижных ветвях. Пока я дойду до заветного места, последний луч скроется за тёплой громадой церкви, напоследок зажёгши бикфордов шнур заряда вечернего серебра, заложенного на оконечностях крестов.
Я дошёл до изгиба дороги, я смотрю на землю, и уже от одного взгляда на неё мне становится холодно. Я делаю шаг назад и замечаю мой слиток - это конфетная фольга, чуть прикрытая жёстким шоколадно-бордовым листом. Я наклоняюсь и подношу фольгу ближе к глазам, держа её озябшей рукой без футляра перчатки. Фольга свёрнута в форме ромба, ромба с заломами сгибов, расходящихся на манер розы ветров. Это последний цветок моей осени - думается мне. Сейчас я положу его в карман и продолжу путь. Я вернусь домой, не раздеваясь и не снимая ботинок пройду по скрипучему дощатому полу коридора и буду долго смотреть на картину, которая не один десяток лет жмётся к выцветшим обоям. В ней не один десяток лет слякотно и идёт дождь. Горят фонари в узком пустынном проулке. Различимы два силуэта - под разными зонтами; им явно не по пути, но они не могут не встретиться так же, как и не могут не расстаться. Я долго смотрю на силуэты, затем раздеваюсь и ложусь в незаправленную с утра постель, я чувствую смертельную усталость. Я буду долго лежать, смотреть на своё отражение в общительных металлических шарах на спинке кровати. Я засну лишь под утро, в тот самый час, когда исчезает месяц в серебристой предрассветной дымке. Но я так и не увижу месяца.
Сегодня мглисто на небе.
Я просплю до обеда, я никуда не пойду, что ни обещал. Я прикрою веки и увижу тебя.
Утро обозначит тени на не знавшем сна лице. Сидя на скамье, ты мелко подрагиваешь под порывами ветра. Тёмные волны бьются в твоих зрачках. Так проходит сотня минут. Я знаю, ты никого не встретишь ни сейчас, ни через другую сотню минут. Ни меня, ни рассвета. Ты вернёшься в дом.
Наденешь то белое платье в серебряных цветах, расцветших в его швах. Кажется, это последние цветы твоей осени. Ты подойдёшь к окну, прижмёшься лбом к холодному стеклу, смотря на стекло второй рамы, и застынешь, пока перед глазами не затуманится от дыханья, распластанного по окну.
Сделай шаг назад.
Дёрнешь ручку балконной двери, не замечая сухого треска рвущейся жёлтой бумаги, закрывающей щели. Пауза. Тишина. Дёрнешь ручку балконной двери, не замечая сухого треска рвущейся бумаги, закрывающей щели. Здесь двойные двери.
Сделай шаг вперёд.
Ты стоишь на пронизывающем, режущем ветру, широко распахнув глаза. Сломавшись, словно листок фольги, опускаешься на пол, прижимаешься к стене, склонив голову к коленям. Ветер лизнёт твои плечи наждачной бумагой. Ты смотришь на серебряный букет твоего платья. Смотришь на последний цвет осени. Долго-долго. Долго-долго.