Ольга стояла у плиты и вдыхала аромат только что сваренного плова. Сытный запах не не мог прогнать прочь то тупое раздражение, что терзает ее по вечерам последнее время. Кто бы мог подумать, что так уныло может быть в большой, уютной квартире, которую даже прибирает специально для этого приглашенная женщина. Впрочем... неделю уже не прибирает. С нею Ольга на днях рассталась: иссякли силы выслушивать рассказы дамы в "трениках" про то, как хорошо жилось в Казахстане при советской власти, и при этом почти физически ощущать тяжелую зависть чужому благополучию. Бог свидетель, Ольга сочувствовала от всей души, но так хотелось провалиться куда-нибудь от бессмысленных сетований!..
Поэтому, вот уж неделя, как с уборкой квартиры Ольга справляется самостоятельно, несмотря на недовольство супруга. Однако и это не в состоянии заполнить пустоту ее дней. Они тянутся бесконечно, они похожи один на другой так, что постоянно хочется плакать... Совсем не этого ожидала она от своего позднего замужества, приключившегося от большой любви. Сейчас, спустя три года, она совершенно ясно понимает, что имея две пары джинсов, несколько разноцветных тонко-шерстяных кофточек и заляпанный красками мольберт, она была куда счастливей. Чтобы расплатиться за съемную квартиру в Красноярске, она целыми днями рисовала пухлых малышей на парковой аллее. По выходным около нее собирались толпы молодых родителей, дожидаясь своей очереди. О том, что это за чистая и веселая часть человечества можно книги писать. Ольга чувствовала их тонкую молодую энергетику, пронизанную юмором и детским лепетом. Подпитывалась, словно аккумуляторная батарейка от нее, от осенних берез, от ветра... и потому была в тот непростой период своей жизни наполнена силами. Теперь все это куда-то делось. Пропало, улетучилось. И вот Ольга, словно сдувшийся воздушный шарик, утратила способность парить... Квартира, красивые вещи, Сережины деньги...
Те деньги, раз в месяц вырученные от хотя бы одной из выставленных в салоне картин, были совсем не такими, как теперь. Они всякий раз становились для нее манной небесной, улетали весело и толково, оставляя на память о себе тюбики краски, кисти из белки и ушного волоса, новые картины. А веселые сабантуйчики с друзьями-художниками! Что это были за друзья! Такие талантливые, ленивые и наивные, словно большие дети из хороших семей, случайно потерявшиеся в этой жизни... Ни у кого из них не было ни машин, ни дорогих сигар. А заодно не было и зависти, и злости... Каждого из них следовало бы взять домой, чтобы заботиться и лелеять таланты, восторгаясь каждым его проявлением.
Отчего-то "забрали домой" ее - не самую беспомощную и далеко не самую талантливую из их компании. Заботиться принялись сразу, как только увидели ее первую картину для нового офиса молодого минусинского бизнесмена. Ольга обалдела от того количества заботы и любви. Да и (чего там скрывать) от самого Сергея. Впервые в жизни ей встретился парень, которого не надо было кормить и занимать ему денег на пиво во время черных полос его жизни, и который не исчезал, едва перебравшись на белую... У Сергея совсем не было времени сутками торчать в недорогой пивнушке и философствовать о самобытности сибирского менталитета купечества, зато за неделю он мог смотаться в Москву и обратно, выручить вдвое больше, чем планировал изначально, а потом прогореть, вложив деньги в арестованное имущество... Он постоянно куда-то спешил, а Ольге оставалось только писать белые розы в оцинкованном ведре (куда еще было ставить такие букетищи!)
В новой квартире Сергея она поселилась вместе со вторым его заказом, а после стала законной супругой. После чего отпала вдруг необходимость рисовать кудрявых ребятишек в парке и ругаться из-за комиссионных. "Оно тебе надо?" - говорил по этому поводу Сергей. Время от времени она покупала новые кисти, но теперь ни одна из них не стоила целого состояния. "Так, пустяки..." - по словам Сергея. А краски перестали заканчиваться.
Ольга быстро привыкла к своей новой жизни. К хорошему ведь привыкают быстро... Вот только однажды весной у них дома появился один знакомый Сергея. Увидев развешанные по стенам Ольгины картины, пришел он в восторг. Это называется "зацепило". Картины "цепляют", когда художник и зритель попали в унисон, и тот и другой когда-то однажды, неважно где: в жизни, во сне или в собственном воображении, видели то же и так же. Когда "зацепит", хочется смотреть на картину вновь и вновь, постоянно возвращаться к ней... или - купить ее. Такие покупатели для художника особенно ценны.
Одним словом, новый знакомый предложил устроить в апреле ее персональную выставку в своей питерской галерее. Все прошло удачно. Выставка принесла и определенную сумму, и видимость известности, и новые интересные знакомства. Взамен лишила Ольгу покоя: слишком уж быстро пасмурный Питер остался в прошлом. Организатор куда-то пропал, Ольга с Сергеем вернулись в Минусинск. Сережа растворился в бесконечности дел, оставив Ольгу наедине с ее бесконечными днями размышлять, что делает она в этой глуши, зачем живет и как долго ей еще умирать вот так ежедневно.
- Ну что с тобой опять, Зая? - спросил Сергей, заметив слезы.
- Как ты не понимаешь, Сережа! Я не могу совсем ничем не заниматься. Разве стоило после Суриковского училища учиться архитектуре, чтобы сейчас вот так стоять у плиты? Я хочу работать, писать! В Питере я впервые за несколько лет почувствовала себя по-настоящему живой, а ты не хочешь помочь в таком пустяке.
- Помочь чем? - Сергей заметно опешил от ее эмоционального выступления и выглядел озадаченным. Ольга даже улыбнулась.
- Ну... я же не могу выехать на эскизы одна. Хотя бы в выходные можно на тебя рассчитывать?
- Нет, конечно. Занят я в эти выходные.
- Как, впрочем, и в предыдущие. А мне достаточно пары дней, чтобы поездить по окрестностям и сделать несколько набросков с натуры. Или даже снимков. Закончить могу и дома, в лоджии..
- Зайка, твои проблемы решаются совсем просто. Заходишь к Михалычу, берешь кого-нибудь из его вооруженных бездельников и ездишь по своим лугам и лесам хоть все дни напролет.
... Ольга оцепенела. Вот так всегда. Несколько дней она ломает голову, как выбраться на пленер, а муж, не думая и минуты, предложил такой простой вариант.
- Наверное, это дорого, - неуверенно произнесла она.
- Пустяки. По сравнению с тем, сколько сейчас денег необходимо мне - это такие пустяки, - поцеловал он жену и снова присел в кресло, уставившись на составленную Ольгой екибану.
***
Представить Ольгу в роли домохозяйки ему всегда было трудно. Да и не походит она на жен большинства его знакомых. Ольга почему-то не делает маникюр, ни спускает все деньги на наряды. Ей это скучно, хотя так было бы проще. Только другого он ей пока предложить не может. Вот может быть через пару лет переберутся они в ее любимый Питер, или в Москву... Но сейчас об этом думать рано, надо зарабатывать, пока есть эта возможность. Сейчас главное - выбить правительственную субсидию, чтобы поставить на ноги маленький заводик железобетонных конструкций, который он недавно обнаружил в пригороде. По предварительным расчетам Сергея, этот крошка должен оказаться вполне рентабельным, не говоря уж о том, что технические показатели его продукции были в свое время очень даже неплохи. Если продукцию потоком направить на строительство городских объектов, то затраты окупятся за полгода после ввода его в эксплуатацию. Все провернуть надо так, чтобы потом без лишнего шума забрать предприятие себе в собственность. Тогда можно будет получать дивиденды лет двадцать, как минимум. Поэтому на выходные запланировали они дом отдыха и неофициальную обстановку для нужных людей.
***
Михалыч был для Ольги не самым приятным знакомым. Его охранное агентство располагалось неподалеку от их дома. Кого Михалыч охранял, было неизвестно, но о том, что в городе имеет он не маленькое влияние знали все. В дела мужа Ольга старалась особо не вникать, но точно знала - некоторые из должников мужа расплачиваются с Сергеем только при моральной поддержке Михалыча. Несколько раз он заходил к Сергею в гости и Ольга угощала их кофе. Однако отношения с этим лысоватым мужчиной складывались натянуто. Или тяжелый взгляд был тому виной, а может просто Ольгина привычка судить обо всем по собственным мимолетным ощущениям. Для Ольги всегда так много значат эти впечатления, сны, случайные оговорки, опечатки, освещение... А ведь она замужняя дама, которая должна уметь самостоятельно вести переговоры... Успокаивая себя такими мыслями, Ольга толкнула дверь агентства и представилась быковатым мальчикам в черном.
Михалыч был любезен, напоил растворимым кофе и пообещал завтра же отправить приятного охранника к ней домой, пошутив что-то про собственный вкус. О договоре и оплате высказался неопределенно, мол, она у них почасовая, а конкретнее он обо всем договорится с ее мужем. Последние комплименты Михалыча Ольга дослушивала на ходу - сегодня надо было еще успеть поискать бумагу для эскизов...
***
Валерий проводил глазами ладную фигурку посетительницы и пультом открыл перед нею двери. Спина девушки вздрогнула от внезапного зуммера. Однако девушка не обернулась, а лишь ускорила шаги и вышла на залитое солнцем крыльцо.
Холл, где они дежурили был сумрачным и темным. За сутки среди этих черных кожаных кресел парни выматываются больше, чем на стрельбах. Валерий потянулся, одернул форменную куртку и снова уставился на монитор компьютера. Камеры наблюдения, натыканные вокруг офиса, не обнаруживали решительно ни одного врага. Валерий выудил из памяти компьютера простенький тетрис и принялся нарушать распорядок, гоняя цветные кубики.
- Зайди ко мне, - раздался голос шефа из динамика. Валерий закрыл двумя пальцами игрушку и направился к начальству.
- Будешь сопровождать с завтрашнего дня одну дамочку. Жена предпринимателя.
- Ей что-то грозит?
- Только скука смертная, насколько я понял. Будь любезен и предупредителен. Первый ничего не предлагай и недотрогу из себя не строй. Земля круглая, хороший компромат еще никому не помешал.
- Куда сопровождать-то? В кабак, что ли?
- Да куда скажет. Не все ли тебе равно?
***
Ему, конечно, было все равно, но не до такой степени. Из разговора с Михалычем он понял, что богатенькой женушке требуется сопровождение для ночных клубов и был к этому готов. Помимо прочего, при такой работе, в качестве бонуса, полагались закуска и выпивка за счет заказчика. Однако, клиентка таскала его по каким-то полуразрушенным деревушкам и заболоченным излучинам рек. Их она... рисовала. Продираясь вслед на ее, плотно обтянутым джинсами задиком, он тащил тяжеленный этюдник, который грохотал при каждом резком движении. Обнаружив побольше комаров и прочего гнуса, Ольга (так звали его подопечную) располагалась и "работала". Сначала она бережно забирала у него громыхающий ящик и складной стульчик. Потом выкручивала тонкие алюминиевые ножки и откидывала крышку этюдника. Вытащив заранее подготовленный подрамник, она укрепляла его на этом сооружении и выдавливала краски на специальную дощечку. После всех этих манипуляций художница, плеснув в малюсенькую баночку растворитель, полностью отключалась от реальности часа на четыре. Чтобы скоротать время, он попытался однажды завести с ней разговор.
- Знаешь, родители мои люди простые, пролетарии. Ну, которые пролетают всегда. Они в такие места раньше за грибами ездили, - начал было он. Закончить фразу не удалось.
- Вы извините, Валера, но мне нужны немножко другие мысли сейчас. Если вам скучно, то заварите себе лапшу кипятком или кофе сделайте. Термос там, - и улыбнулась. По-доброму так и очень вежливо. От ее вежливости он, конечно, заткнулся и молчал, пока она не закончила "работу". Впрочем, художница этого наверное и не заметила. Какое дело им - художницам - до его обид...
Закончив эскиз, Ольга в обратном порядке собирала свои вещи. Свежую картину она располагала поверх тюбиков с краской, чтобы не размазать случайно. Теперь нести этюдник ему не доверяли. В хозяйских руках он не грохотал, зато путь к авто занимал вдвое больше времени. После чего предстоял путь домой. О том, как она водит машину, разговор особый. Маленькая японская малолитражка, на которой они ездили на этюды, была простой в управлении и довольно скоростной. Тем не менее, Ольга быстрее 70 километров в час не ездила. Мало того, как все начинающие водители, приближаясь к какому-нибудь кольцу или многополосному перекрестку, она начинала вслух размышлять, а точнее спорить сама с собой, какой сейчас следует включить поворот и куда перестраиваться. В результате делала все наоборот, а скорость сбавляла до 20 километров. Инспекторы при виде ее маневров в ужасе отворачивались. Так она довозила его до самого дома и просила завтра быть готовым пораньше (а сама все равно опаздывала!) и исчезала из-под его присмотра до следующего утра.
***
Дни летели незаметно. Ольга представить себе не могла, что так увлечется местными видами. Особенно поражали ее брошенные деревушки, коих не счесть в окрестностях Шушенского. Эта старая сибирская деревня, конечно, давно была ей известна своим знаменитым мемориалом, где отбывал ссылку сам вождь мирового пролетариата. Кто бы мог подумать, что соседский мальчик - юный компьютерный гений - даже понятия теперь не имеет, кто же такой Ленин Владимир Ильич! А ведь это имя было первым, которое они узнавали в детстве. Но интересовал Ольгу совсем не музейный комплекс - в его заботливо ухоженных избенках не было жизни. Зато неподалеку было полно не менее старых строений, разрушенных временем, покосившихся, скособоченных и таких... настоящих! Время их постройки датировалось едва ли не началом девятнадцатого столетия, когда сюда ехали русские крестьяне и казаки, чтобы стать владельцами земельных наделов. Видимо и тогда хватало романтиков, мечтающих о дальних странствиях и богатых необжитых землях. Заросли чертополоха, казалось, помнили еще некую тайну минувших веков. Она постигала эту тайну, прописывая тоненькой кисточкой разноцветные кружевные лишайники на полусгнивших кровлях древних изб. Когда-то давно, в архитектурном институте, она изучала особенности гражданского строительства девятнадцатого века, поэтому кое о чем могла судить и не по-дилетантски. Только сейчас ее интересовала не форма кровельных коньков, а что-то более глубокое, с чем ей еще не приходилось сталкиваться. Перешагнув через остатки изгороди, она одною лишь силой собственного воображения вдруг оказывалась на крестьянском подворье, где каждая истлевшая гнилушка некогда имела особое предназначение. В дальнем конце должна была располагаться просторная стайка для домашней живности, а вон там, подле крылечка, наверное, хранилась под навесом конская упряжь. Заросшая травой канавка - основание досчатого тротуарчика, который когда-то упруго пружинил под ногами молодой хозяйки. Забор стоит, а хозяев давно уже нет в живых... Непонятно, что помогало в такие моменты Ольге делать свои маленькие открытия - то ли знания архитектуры, то ли что-то совершенно новое, недавно развившееся в ней, по-особенному человеческое. Так или иначе, новые бревенчатые развалины оживали на ее последних картинах, словно кисть каким-то образом умудрялась сама написать гораздо больше того, что собиралась Ольга. Не успевая и замыслить, словно из шалости, Ольга вдруг добавляла к только что написанному скособоченному заборчику глиняную крынку, надетую верх тормашками на полусгнивший колышек. Такие случайные находки придавали ее эскизам небывалую живость, а саму Ольгу наполняли радостью...
***
Сергей вернулся с работы, когда она уже устроилась в кровати и успела часок вздремнуть. Она слышала, как он вскипятил себе чай, покурил на балконе и пошел в спальню.
- Чего не спишь?
- Только что проснулась.
- Как дела с охранником? Не пристает?
- Ревнуешь что ли?
- С чего бы?.. Любого зарвавшегося мальчика я на место могу поставить очень быстро, поверь!
- Какой суровый мужчина! - рассмеялась Ольга и с грустью призналась, - Мальчик меня ненавидит.
- Попроси у Михалыча другого.
- Да какая разница. От него требуется просто быть рядом, если что случится на трассе.
Сергей хрюкнул, а после рассмеялся, ее не стесняясь:
- Ты не лихачь сильно!
Ольга тоже улыбнулась. Она знала, что об ее манере водить машину рассказывают в городе анекдоты. Наверное, нельзя мастерски уметь все, но есть вещи, которые она умеет делать получше многих! Последние ее картины - прямое тому подтверждение. Жаль, что Сергей так поздно возвращается, смотреть из надо при дневном свете. В выходные она ему их покажет... Тем временем Сергей похрапывал. Засыпая, Ольга увидела перед собой асфальтовую ленту дороги и напряженно принялась следить за ней, позабыв, что давно уже не за рулем, а тихо засыпает в своей кровати. Колыхались от ветра не ветви придорожных кустов, а всего лишь тюль на балконе...
***
"Отче наш, иже еси на небеси... да светится имя твое, да приидет царствие твое... Даждь нам хлеб наш честной..." - Лукерья повторяла перед старой маминой иконкой вечные слова, а душа никак не могла обрести покой, который дарует молитва Господу. Проводив вчера ночью мужа, она совсем не спала. До утра слышались топот копыт и бряцанье оружия. Звуки доносились как бы издалека и не могли стихнуть совсем. Не к добру это.. Что и говорить, лихие настали времена. Ишь, слов напридумывали "продналог", да "продразверстка", да "твердое задание" еще. Будто уж и не знают, как народ сгубить!.. Не надо думать о худом, сейчас вот помолится Богу и пойдет управляться по хозяйству. Соберет на стол, накормит младшего сына Петра да старую бабку - свою свекровь. Потом вытащит потихоньку старушку на завалинку, пускай воздухом подышит. Это нетрудно совсем - бабка-то легонькая, в чем только душа держится... Вот и все ее дела. На прошлой неделе угнали с подворья весь скот, некого теперь поутру доить да гнать на пастбище... Навернулись слезы: опять она за старое. Сказал же ей Ерофей: "Не убивайся попусту. Живы-здоровы будем, проживем потихоньку". Только бы у него там все ладно вышло...
На улице залаяли собаки, заголосила какая-то баба (Уж не Настасья ли?), скрипнули воротца и затопали по крыльцу тяжелые сапоги. Топот неловкий. Крутое у них крыльцо - знать, не часто бывал здесь нонешний гость.
- Кого принесла нелегкая? Помолиться не дадут! - проворчала Лукерья, направляясь в сени.
Их было двое - сосед Гришка Лыткин, пьяница и бездельник, настоящее горе для своей родни, из пермяков, что переехали сюда не так давно, только-только начали обрастать хозяйством. Да молоденький ухарь в галифе. На шапке краснела звездочка, а шашка цеплялась за порог: не вышел ростом вояка!
- Новую власть устанавливаем. Я - уполномоченный, - заявил недоросль, приосанившись, - Вас положено раскулачить. Кулаки? - обернулся он с вопросом к Гришке.
- Не, есаула местного баба.
- Вот сволочь белогвардейская! - прикрикнул уже на нее молодчик, - Где мужик твой, отвечай? На Сереж, поди, к своим подался?
- Почем мне знать, он человек служилый, не мне докладывается.
- Ничего, и с ним разберемся. Ну-ка, открывай сундук!
- А чего ты туда положил?! - Лукерья развернулась всем корпусом к гостю и подперла кулаками бока.
Осанистая и рослая, в ситцевой кофте, туго натянутой на груди, она гневно сверлила взглядом пришедших, - Ступал бы ты прочь отсюда. А то не смотри, что баба, под горячую руку попадешь - мало не покажется!
Вид у Лукерьи был и впрямь боевой. Гости слегка оторопели. Гришка юркнул на всякий случай в сени, вроде бы посмотреть, что там. А безусый красноармеец, вдруг исказился в лице, выхватил шашку и рубанул ею с плеча, словно в бою... Лукерья охнула и медленно осела выскобленный пол.
"... Яко мы оставляем должникам нашим. Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого..." - мертвеющие губы пытались закончить прерванную молитву... На гладкие доски капнуло несколько густых алых капель. Потом их медленно затопил кровавый ручеек.
- Маманя! - заорал Петр, вбегая в горницу и, схватив тяжелую табуретку, со всего маху опустил ее на голову подвернувшегося Гришки. И рухнул сам, как подкошенный, неподалеку от матери...
Из взломанных сундуков достали цветастые ситцевые отрезы и погрузили их на подводу, подъехавшую прямо под окна. Вышитые Лукерьей рушники и узорчатые опояски валялись на полу, а уполномоченный записывал что-то, беззвучно шевеля пухлыми, испачканными химическим карандашом, губами.
- Что ж ты, ирод, наделал? - прошелестела с печи старуха, - Такой грех на душу взял... Да на что тебе рушники эти, неужто своих не наживешь?..
Бабка говорила еле слышно, но каждое слово звучало отчетливо, словно доносилось не из беззубого рта, утонувшего в серых, блестящих от слез морщинках, а откуда-то сверху.
- Помолчи, старая! - огрызнулся уполномоченный.
- Кто ж тебя, нелюдя такого выродил? Я-то старая, да жизнь свою по-божески прожила. А ты, молодой, что творишь? К чему тебе холсты чужие? А домовина?
- Да не мне это. Это все новой власти, - растерянно буркнул тот в ответ.
- Ну бери-бери, милок. Может, жена помрет, так глаза ей нашей домовиной прикроешь, - безумно захихикала с печи старуха.
Паренек заорал и снова схватился за рукоять шашки.
***
... Ольга села в крвати. По спине струйками стекал пот. На окне колыхались занавески. Она вышла на балкон и закурила впервые за последние полгода. От ночного воздуха было зябко, только теплая струйка грела легкие изнутри. "Приснится же!", - подумала Ольга. Наверное, слишком много времени провела она среди останков чужих домов, вот и разыгралась фантазия. Господи! Это ж надо уродиться такой ненормальной! Не фантазия, а комок каких-то конвульсий и идей! Хорошо еще хоть, девочкой родилась! Будь мужиком - спилась бы, наверное... Выкинув окурок, Ольга отправилась на кухню, сварить кофе покрепче. Все. С завтрашнего дня - никаких избушек. Природа и только природа!
***
Будильник зазвенел ни свет, ни заря. Валерий уселся в постели и мрачно выругался. Предстоял еще один бестолковый день. Он будет последним. Сегодня же вечером он придет к шефу и наплетет что-нибудь. Нет, лучше больничный организовать - так надежнее. К Богу такие заработки! Пусть кто другой помотается за этой художницей по ее болотному пленеру...
Размышляя так, он натянул камуфляж, пристегнул кобуру и потрогал удостоверение в нагрудном кармане. Потом пошел на кухню, греть вчерашний борщ - нельзя же неделю питаться корейской лапшой в термочашках...
Отрезая ломоть белого хлеба, Валерий усмехнулся, вспомнив еще один странный разговор с художницей. Что-то он произнес про ссыльных каторжников, населивших в свое время Сибирь.
- Не говори так!, - резко оборвала его Ольга.
- Почему это?
- Чушь, потому что, - и выдала целую лекцию о племенах, населявших когда-то Сибирь и о том, что привлекало русских на эти малонаселенные земли. Он удивился, когда Ольга снизошла до такого серьезного разговора с ним и сыпала датами и названиями алтайских и самодийских племен.
- Видите ли, Валерий, - закончила она свою речь, - у ссыльного каторжника не то самоощущение, чтобы на пустом месте вдруг выстроить дом, вспахать землю, родить и вырастить детей. Единственное, на что он способен, это приехать, оттрубить свой десяток лет в рудниках и помереть от чахотки - тогда так туберкулез называли. А дома и деревни строили переселенцы - крестьяне из центральной России. Ехали они сюда за тысячи километров на подводах, брали кредит, который безвозмездно жаловал им царь-батюшка и начинали новую жизнь в Минусинской котловине. Земли здесь - сколько хочешь, климат прекрасный. И сейчас здесь арбузы вызревают, и тогда хлеб родился. Земля наделялась не по шесть соток, а по нескольку десятин. Потому здешние жители оказали новой советской власти ожесточенное сопротивление - понимали, чего лишаются.
- Да тут и шести соток-то нет! - не согласился Валерий, кивнув на остатки забора.
- Это двор. Пахотная земля, скорее всего вон там нарезалась, - кивнула Ольга на заросший сурепкой косогор, - а дальше шли луга и покосы.
- Откуда ты это знаешь?
- Училась, - неопределенно пояснила девушка, - Кстати, в центральной Сибири хлеб ржаной не ели.
- Почему? Не рос что ли?
- Еще как рос! Только выращивали его на продажу. Себе растили пшеницу. Потому что считали себя хозяевами, а ржаной хлеб - холопской пищей. Так постепенно ценный диетический продукт и исчез из рациона сибиряка.
- Этому тебя тоже учили, или сама придумала?
- Какое это имеет значение?
Действительно, для нее многое не имеет значения. Ни тряпки, ни деньги, ни мнение других. Имей он столько бабок, ни за что бы не полез в эти буераки. Люди ведь засмеют! Валерий отрезал себе еще один душистый ломоть и доел, наконец, завтрак. Часы показывали половину девятого.
***
Ольга опять опоздала и не выглядела отдохнувшей. Сегодня художница решила отправиться в Абазу. Эти места Валера любил - и с друзьями отдыхал в тайге часто и приезжих охотников сопровождать приходилось. Они ехали мимо хакасских сиксеков и утренняя злость постепенно выветривалась.
- Хочешь, на перевалах машину поведу? - предложил Валерий. Ольга улыбнулась ему с благодарностью. Они поменялись местами и продолжили путь. Когда миновали последние милицейские посты, Ольга указала на каменистый свороток, тянувшийся высоко в горы. Наверное, решила нарисовать горный ручей неподалеку. Сбавив скорость, машина тихонько карабкалась вверх по склону, а тайга становилась все непроходимей.
- Ну все. Дальше пешком, - наконец сказала Ольга. Они выбрались из автомобиля и побрели вверх, забирая немного вправо. Крышу машины, белеющую меж ветвей, да и саму дорогу с высоты видно далеко, поэтому они и не беспокоились, уходя все дальше в лес. Рокот воды был слышен где-то совсем недалеко, но добраться до него они никак не могли. Машина исчезла из виду, а ели стоят сплошняком. Неприятная догадка ворохнулась у Валерия.
- Слушай, источник гораздо ближе. Ты ведь его ищешь?
- Да. Мы, наверное, проехали наш поворот.
- Или рано свернули. Давай вернемся.
- О, нет! Вон, видишь, поваленную ель? Мы с Сережей тут были. Отсюда еще метров сто вперед. Идем.
Валерий промолчал. Ольгины доводы его не успокоили: в тайге много поваленных деревьев, но сто метров погоды уже не сделают. Так что спорить не стал - пусть сама решает.
Через сто метров бурелом стал совсем непроходимым. Пришлось возвращаться к поваленной ели. Той на месте не оказалось - перед глазами была совсем незнакомая пустошь, заросшая кипреем. Теперь уже было трудно определить, где они оставили машину. Еще немного поплутав, они совсем потеряли надежду выйти на тропу и приняли решение искать какой-нибудь ручей. Единственное, что они - городские жители - знали точно, заблудившись, надо идти вниз по течению. Ручей обнаружился спустя полчаса. Тек он совсем не туда, куда должен был течь, по их мнению, но разумно рассудив, что ручью виднее, Валерий и Ольга направились вниз, цепляясь за прибрежные кустики. Тайга становилась все глуше. Настроение было отвратительным, чему способствовало неутихающее громыхание этюдника.
- Дай сюда, - сказала, наконец, Ольга. Забрав свое имущество, она протянула охраннику рюкзачок. Этюдник утих, но тревога продолжала нарастать...
- Жалеешь, что дома не сиделось? - усмехнулся Валерий, глядя на заострившиеся черты лица девушки.
- Ошибаешься. Жизнь не часто подкидывает такие сюрпризы и их следует как-то использовать. Когда все будет позади, появятся новые идеи. Идеи ведь тоже ценность. Во всяком случае, у меня, - заключила свою мысль Ольга, заметив недоумение на лице собеседника и улыбнулась. Она давно уже не страдает от непонимания окружающих, поэтому так весело смотреть на мрачного бугая. Так что вперед!.. Ольга немного опередила спутника и шагала, проваливаясь по щиколотку во мхи, укрывшие плотным ковром таежные камни...
- Ольга, стой!, - приглушенно окликнул ее охранник, бесшумно отступая в кусты.
- Что? - с досадой откликнулась она, но уже в следующую секунду сама заметила бурую копну шерсти, склонившуюся у ручья. Вальяжная поза медведя вселила в сердце первобытную панику, и Ольга, тихонько охнув, присела от внезапной слабости в ногах. Потом, неловко подскочила и попыталась скрыться в зарослях. Было поздно. Топтыгин находился буквально в двух шагах. Он внимательно посмотрел на Ольгу и, дурашливо переваливаясь, направился в ее сторону. Несмотря на дружелюбное настроение мишки, знакомиться со зверем поближе ей совсем не хотелось. Да и внушительные размеры гиганта, который вел себя как игривый щенок внушали ужас. Валерия зверь, по-видимому, не заметил, и выстрел, прогремевший из кустов, изменил его шаловливые планы. Хозяин тайги проворно исчез в зарослях.
- Твой пугач стреляет? - прошептала Ольга и неожиданно для себя расплакалась.
- Ну ладно, ладно, - приобнял ее за плечи Валерий. Он терпеливо ждал, когда утихнет дрожь, сотрясающая худенькое тело. У женщин истерики случаются тогда, когда обо всем можно благополучно забыть.
К жилью они не вышли, однако тропинка, спускавшаяся к ручью, закончилась у порога охотничьей избушки. Начинало смеркаться. Они решили заночевать здесь - оба знали, как быстро темнеет в горах.
Убранство избы было бесхитростным, но им ничего особенного и не требовалось после утомительного дня. Ольга только сейчас ощутила, как гудят ее ноги. Через полчаса проснулся аппетит. Они сделали себе чай в найденной здесь же кухонной утвари. В деревянном шкафчике нашлись спички, соль, ленточки сушеного мяса и даже банка меда. Валерий набрал бадана у избушки. Подкрепившись, путешественники закрылись на засов и расположились на широких деревянных лавках. Заснули почти сразу же.
***
Сергей понял, что случилась беда сразу же, как вернулся домой. Голова болела от выпитого и от беспокойного дня. Но настоящее беспокойство обрушилось, когда он отпер дверь. За порогом его встретила... пустота. Вакуум. За порогом не было ничего. Совсем. То есть вещи, конечно, все стояли на своих местах - и новенькая итальянская мебель, и аппаратура... Не было чего-то самого главного и он даже не сообразил сразу, чего именно. Позвал Ольгу. Никто не ответил, и сразу наступила ясность. Несколько секунд он соображал, что делать. Вспомнил, что Ольга накануне пожаловалась, что устала от Шушенского и поедет за Абазу. Надо было звонить Михалычу. Плевать, что три утра! До правил ли хорошего тона, когда Ольга где-то в тайге! Сонным голосом Михалыч велел не волноваться и начал было что-то втирать ему про женщин и про Ольгин возраст. Услышав, что ответит за Ольгу собственной башкой, пришел в сознание и пообещал найти вертолет утром.
- Вертолет ищи немедленно, а сам будь в офисе через десять минут! - прикрикнул Сергей и отключился.
***
Рано утром они продолжили путь. Ручей все журчал по склону, а к исходу нового дня закончился... горным озером. Вода была удивительно чистой и студеной. Ольга собралась было сделать эскиз, но ограничилась карандашным наброском: слишком уж свирепо взглянул на нее охранник. Впрочем, Валерий не ворчал, он был всерьез обеспокоен. Еще бы! Вместо самой захудалой деревушки вышли к безлюдному озеру! Так можно долго плутать, пока не повстречаешь еще какую зверюгу. Стояла немыслимая тишина, которая одновременно успокаивала и тревожила. Его. Художница, похоже, совсем свихнулась! Богатые дамочки все чокнутые - это он понял давно. Потому и не рвется работать с такими клиентками. То двери перед ними надо придерживать, то танцевать давно всеми забытую ламбаду, то молчать, когда она употребив шесть-семь коктейлей начинает плакать за столом и рассказывать, что не так в ее жизни! Но, блин, даже станцевать ламбаду проще, чем такие вот прогулки!
Ольга поплескала в лицо озерной стужи, и по воде побежали круги. Озеро благодарно ей рассмеялось: наверное давно никто не нарушал его гладь. Ольга рассмеялась тоже. Над приунывшим охранником. Его мысли понять было не трудно. Только Ольга все никак не могла испугаться своему приключению. У нее есть Сергей, он ее и спасет. Наверное. Поднимет на ноги лесничих, спасателей, или кто там еще спасает заблудившихся людей... Улыбаясь своим мыслям, Ольга принялась помогать Валерию собирать хворост для очередного ночлега. Развели костер, вскипятили чай в жестяной банке. Несколько сухарей и остатки меда, прихваченные из вчерашней избы, слегка утолили голод.
- Давай спать, - буркнул охранник, протягивая ей свою камуфляжную куртку. После чего быстро заснул неподалеку от тлеющего костра.
К Ольге сон не шел долго. Небо смотрело сверху множеством своих желтых глаз. Ольга подкинула сухих веток на угли, и они вспыхнули, потрескивая. Ночь была теплой. Тайга словно огромный ком черной ваты берегла тепло летнего дня. Звезды подмигивали и растекались...
***
Казалось, черные макушки елей дотрагиваются до этих ярких звезд... Звезды двоились и плавились перед глазами Ерофея. Когда ему рассказали, что случилось с его семьей, слез не было. Он просто погиб где-то внутри. Потом дождался ночи и выкопал за баней на огороде золотые, которые они с Лукерьей накопили Петру на учебу. Их младший сынок шибко учиться хотел! На будущий год думали они отправить парня в Санкт-Петербург, да не судьба, видно... В Минусинской церкви отдал он батюшке несколько монет отпеть невинно убиенных родных. После чего поскакал к границе, куда ушли части русской армии через Маньчжурию в Китай. Пойдет и он. Чем бы не закончилась эта великая русская смута, его то уже больше ничего не держит в этой стране...
Потом был долгий путь в горы, ехал он правильно, если верить карте. Лошадь пришлось оставить на чьей-то дальней заимке, дальше пошел пешком. Шел точно на юго-восток, через Саянский хребет. Горная тайга казалась надежным убежищем от озлобившихся людей, а ему никого и не хотелось видеть. Даже сейчас, когда расплываются перед глазами звезды и нестерпимо болит нога. Ногу он, скорее всего, сломал. А это значит, что навряд ли доберется теперь лихой есаул Ерофей Ларин до Китая. Ничто не поможет ему, даже эти золотые, которые он завязал на ночь в кисет и сунул поглубже в расщелину под скалой, похожей на гигантского снежного барса, приготовившегося к прыжку. Ерофей пошевелил пальцами больной ноги - в сапоге хлюпало. Кровь это, пот или всего лишь просочившаяся через разбитую подметку обуви роса?.. Затылок ломило, а все тело проваливалось куда-то в ледяную слабость. Пусть простит Господь раба своего за все грехи, что совершил он вольно или не вольно - его уже ничто не держит на этой земле...
***
...Ольга открыла глаза. Светало. На душе было тяжело от странного сна. Она встала и потянулась всем своим затекшим у костра телом. Легкие заполнил студеный утренний воздух. Тайга вернула ей бодрость, представив взору картину умытого росой леса. Неподалеку за пихтами громоздилась удивительная скала, напоминающая очертаниями присевшую кошку.
Внезапно Ольгу осенила сумасшедшая мысль, и она не долго думая, направилась к скале. Камни у ее подножья ступеньками уходили вверх и Ольга без особого труда вскарабкалась повыше. Стрелка, выбитая на камне, едва угадывалась и указывала на тесную щель между камнями. Ольга, поколебавшись немного, просунула туда руку. Опасаясь нащупать во влажной тьме какую-нибудь ядовитую тварь, она медленно обследовала внутренность скалы и извлекла, наконец, из ее недр заплесневевший кожаный мешочек.
Валерий уже проснулся и накинулся с упреками на вернувшуюся девушку. Ольга оборвала поток его грубостей и занялась этюдником. Она аккуратно расположилась в сторонке, высыпав несколько блестящих монет прямо на брусничную кочку. Охранник смотрел на неведомо откуда появившиеся золотые, на невозмутимую Ольгу, на тюбики краски, оцепенев от бессильного бешенства. Он просто не знал слов, способных вернуть эту ненормальную к действительности. Хотелось пнуть дурацкий ящик, тряхнуть как следует, угловатые плечи... Только... с этими богатенькими все не просто. Деньги портят людей и те начинают воображать, будто они какие-то особенные. Вот и сейчас - рисует себе, как ни в чем не бывало. А из-под кисти постепенно появлялся почерневший кисет, блестящие николаевские пятнадцатирублевики и капельки брусничной крови...
Продолжалось это до тех пор пока над их головами не застрекотал вертолет. Валерий бросился к еще не потухшему костру, кричал, размахивал дымящейся головней. А Ольга спешила, дописывала этюд, и укладывая все свое хозяйство, прежде чем их подняли на борт.
***
- Знаешь, Сергей, этот ее натюрморт с золотыми - совершенно потрясающая идея. Сколько работаю с художниками - ничего подобного не видел. Даже сердце щемит. Она его точно не продает?
- Нет. Мне тоже хочется его на память оставить. Я ее с этим натюрмортом на вертолете искал.
Сергей рассмеялся, вспомнив злого охранника и перепачканную красками жену неподалеку от тувинской границы и посмотрел в Ольгину сторону. Та давала интервью худенькому журналисту. Немного кокетничала. Новое платье для презентации они искали долго, теперь оно открывало Ольгины плечи, струилось к низу и прятало щиколотки. Вообще-то ноги у Ольги красивые, только не сошли еще все синяки, приобретенные во время штурма Саянских гор. Об этом знал только он, а всем остальным достаточно видеть перед собой эту взбалмошную художницу с бокалом недопитого шампанского...