Аннотация: Фэнтези на материале событий 1 -ой украинской войны
Патриоты
Скрежет и лязг боевой техники за окном давно стал привычным. Гнетущая киевская жаркая весна заставляла держать их открытыми. Вдруг штора, плотно прилегающая к распахнутому настежь окну, приподнялась , и в комнату въехало дуло танка. Антон Петрович онемел, так и застыв с газетой в руках. Домработница Люся, гладившая белье в углу комнаты, тихо взвыла и повалилась на пол.
.......................................................
В одно мгновение у него перед глазами промелькнуло все, что было важным, решающим, приблизившим в конце концов то, что происходило сейчас. Двадцать с лишним лет безбедной и даже сверхблагополучной жизни его семьи, связанной с тем, что он, бывший комсомольский вожак ...ского райкома комсомола, всегда знал, с кем нужно 'ручкаться', с кем водку пить, а кому, используя свои связи, что -то достать, принести, 'отвалить'. Знался с теми, кто сидел на трубе, а, значит, был у власти и что-то да значил, оказался в центре скандала 'траванутого' Ющенко и принцессы - сиделицы. Когда папа Витя пришел к власти, он был уже не у дел, но сумел к этому времени сколотить приличный капитал и открыть вместе с западными партнерами свою фирму с '3 - Д' - окнами, чему был чрезвычайно рад. Если бы не эта возня на майдане, он уже стал бы к лету владельцем приличного отеля в Крыму, и тогда стабильность в его отдельно созданном мирке была бы гарантирована на долгие годы вплоть до самой старости. Теперь, после двух месяцев майдановского противостояния, после того, как вполне реально стало получить в морду, а то и финку в бок в любой подворотне, после того, как бить жидов, москалей и всех прочих стало правильным, тут уж никакие деньги не могли защитить. А проголосовавший за Россию Крым навсегда лишил его иллюзии сытого капиталистического будущего.
Мысль, сделав виток в его ошарашенной увиденным, гладко обритой по последней моде для состоявшихся лысеющих мачо крупной голове, снова вернула его к истокам. После подписания договора в зубрятнике расцвели хаос и анархия, именуемые впоследствии первичной стадией капитализма. Все, что могло, рухнуло, развалилось, ухнуло в никуда. Зато полезли нувориши, сумевшие снять сливки и зажить на широкую ногу. При этом они делили между собой жирные куски, устраивали разборки, на них, полу - бандитов, работали настоящие бандиты, которые, когда надо, взрывали или подстреливали конкурента, помогая строить финансово - олигархическую пирамиду. Остальной народ просто выживал, еле сводя концы с концами, интеллигентный очкарик становился челноком, старики медленно загибались, молодежь пустилась во все тяжкие, потому что наркота, которой не знали никогда, тоже стала доступной. Его родители, бывшие блокадники, один за другим умерли от рака желудка, и он стал понемногу помогать их друзьям, кому денег подбрасывал, кому какую - никакую подработку по знакомству находил.
Через какое-то время он огляделся и удивился: жизнь стала похожа на описанный в учебниках истории НЭП. Если появлялись деньги, человек начинал сначала отъедаться, потом, если удавалось благополучно выкарабкаться из стадии 'сыт - пьян - нос в табаке', все подряд менял и приобретал. Даже кумиры его юности, рок - музыканты, которые когда-то перебивались лишь полузапрещенными концертами в подвальных помещениях, признались ему однажды, что не знали, что надо делать со свалившимися на них бешеными бабками. Теперь они собирали стадионы, а бабла некуда было девать. Бывший сосед, моряк, которого он как -то встретил в аэропорту, рассказал, что недавно развелся со своей Марусей. Она забила туфлями всю квартиру: на каблуках и на танкетке, балетки, кроссовки, лаковые, кожаные, черные, белые и цветные... Туфли же послужили и причиной их развода, потому что однажды, не выдержав, он в ее отсутствие выбросил их все сразу в шахту лифта, оставив лишь старые стоптанные тапочки, которые нашел случайно где-то за шкафом...Элита, к которой он был близок, особенно старые партийные бонзы - столпы пирамиды, которым уже давно все приелось, которые все перепробовали и смертельно устали от благ мира сего, веселились по - своему: интриговали друг против друга, внедряли своих людей к противникам, ставили прослушку и камеры в квартиры, отели, бани, чтобы собирать материал для шантажа, а, заодно, и посмеяться всласть над слабостями людскими. Его же круг, побесившись на первых порах, стал вкладывать средства в образование, в поездки, в фонды, понимая, что без этого все они рано или поздно вымрут, как мамонты, захлебнутся во вседозволенности, которую давали Деньги. Только сейчас до него и ему подобных дошло, что значит власть Денег, о которой трубил когда -то скучным голосом на семинарах по политэкономии профессор ... ской, который боялся вопросов об аренде автомобиля и капиталистических рычагах экономики. Теперь нужны были рычаги управления пресытившимися, не всегда достаточно образованными и поэтому непредсказуемыми массами. Именно поэтому снова воскресили церковь, и иже с нею все прочие группы и группки, которые когда-то гнобили: пусть лучше молятся, чем наркоманят... С ожесточением смяв жесткую многостраничную газету, он выкарабкался из плена ассоциаций и огляделся вокруг. В салоне в креслах спали люди, самолет не двигался, а в иллюминаторы лезла тропическая зелень.
Мысль, не успев зародиться, вероятно, из-за полной алогичности происходящего, тут же ухнула куда -то в подсознание, веки налились, отяжелели, и он уснул...
Пассажиры
'Жарко, очень жарко, - думала Таня, пока они с сыном - полноватым мальчиком - подростком, 'сидящим' под наблюдением мамы на спортивной диете, крутили педали велосипедов, подъезжая к парому. Воздух как будто застыл, напоенный запахом сосновой хвои и меда от ютившихся здесь и пахнувших медом 'перекати - поле.' Так Таня называла знакомые ей с детства скромные цветы дюн, которые нельзя было срывать, и которые обязательно появлялись в букетах местных флористов: даже королева цветов роза в соседстве с ними приобретала какой-то особый прибалтийский колорит.
Велосипедом они занялись с тех пор, как здесь на деньги Евросоюза оборудовали велодорожки. Муж был все время в море, а она и ее сын исколесили все окрестности, знали каждый поворот, каждую скамейку, каждый куст. Подбадривая друг друга, чтобы успеть к отплытию, они буквально последними влетели на паром. Народ толпился везде: среди автобусов, машин, у бортов парома - всюду такие же, как и они велосипедисты или пешеходы с маленькими моськами на руках своих заботливых хозяев или в корзинках велосипедов.
Загоревшие и даже слегка обгоревшие за время прогулки, Таня и сын пристроили своих 'коней' к борту. Рядом скользила яхта, и сын начал щелкать фотоаппаратом, любуясь ею. А Таня, поправив тугую косу, завернутую под спортивную кепку, вдруг почувствовала, как кто-то поправляет шлейку ее майки. От неожиданности она вздрогнула и обернулась. За ними стоял мужчина с мальчиком лет пяти.
- Извините, я только хотел помочь, - как -то жевано проговорил мужчина.
Таня смущенно улыбнулась и отвернулась от него. Она была страшно рада, что у нее на глазах большие темные очки, и поэтому никто не может видеть ее глаз, и моментально наполнившихся слезами. Ей 35, она молодая и красивая женщина, у которой по десять месяцев в году ее родной любимый муж бороздит моря - океаны, а она по вечерам плачет в подушку от тоски и безысходности. если бы ее спросили, что она больше всего любит на свете, она сказала бы 'море', и что она больше всего ненавидит - ответ был бы таким же.
Прекрасное, постоянно меняющееся, таинственное и притягивающее, как магнит, море, на берегу которого она родилась и выросла, и оно же гадкое, мерзкое, отвратительное, потому что отнимает тех, кого она любит. У нее в море погиб отец, в море ходит ее муж, сын бредит морем и собирается когда - нибудь тоже стать моряком. Почему все вот так? Какой -то чужой мужчина поправляет ей шлейку майки, а свой родной Бог знает где...
Вздрогнув, она открыла глаза, взяла руку мужа, сидящего в соседнем кресле в свою, и спокойно закрыла глаза. Черт знает что! Приснится же такое! Они уже лет десять, как живут в Киеве, уехали к его родителям, муж, наконец -то, нашел приличную работу на берегу, сын учится в Одессе, будущий моряк, а тут на фоне накатывающихся мрачных событий муж предложил ей вместе с ним по делам служебным улететь за границу. Она и согласилась. Итак, они летят...
............................................................
Клара сладко зевнула, просыпаясь. Сон был потрясающе - реалистичным. Она, ого - го скольки - летняя преуспевающая бизнес - вумен, жесткая, даже черствая, с ледяным взглядом все понимающих и сразу же насквозь пронизывающих светло - голубых глаз, ухоженная благодаря сети ее же собственных СПА - салонов и поэтому неотразимая, и ее мальчик, ее музыкант, ее протеже и ее последняя (?) любовь в великолепном замке вдалеке от всех этих людишек с их мелкими страстями. Шум водопада, скалы, экзотическая кухня и только он, она и музыка...
Она открыла глаза. Окинув взглядом салон самолета, она вдруг поняла, что самолет стоит на месте, а в иллюминаторы ломится яркая тропическая зелень. Решив, что это игра воображения, она снова погрузилась в дрему, как она делала обычно по утрам в своей большой киевской квартире, позволяя себе понежится, попутно обдумывая план дня. Итак, приходилось признаваться самой себе, что все ее планы и расчеты пошатнулись. Игры политиков вмешались в нормальную жизнь нормальных людей, заставив каждого задуматься над вопросом: кто я и с кем я. Иначе и быть не могло. Самым страшным для нее, бывшей филфаковки, боготворившей Мишу Булгакова, было то, что события, о которых он писал, повторялись донельзя точно, а люди, как были слепым стадом, так и остались таковым несмотря на все уроки истории. Свои и чужие, богатые и бедные, члены разных партий и союзов, бившие друг другу морды в Раде, а теперь и на улицах города, вырастившие в своих семьях своих Павликов Морозовых, они все стояли у черты, за которой только кровь, только бойня, только смерть. Устроив самой себе командировку, она не знала, вернется ли она назад. С мужем они давно просто партнеры, их брак - крыша устраивает их обоих, дети в Лондоне, ее любимый мальчик на гастролях в Америке. Нет, если Бог не дал людям мудрости научиться договариваться друг с другом, ничего путного из этого не выйдет...
.................................................................
Гарри, по последним документам его звали именно так, никак не мог подавить в себе старый инстинкт. На даме, которая сидела в соседнем кресле, была мощная золотая цепь, а у соседа справа солидный 'Ролекс'. Руки так и чесались, однако он приказывал самому себе: 'Нет!' Он очень гордился тем, что умел быстро входить в доверие к любому. Его кредо 'с вором ты вор, с умным - умник, с дураком - дурак' срабатывало всегда и везде. Сам себе актер и режиссер, он многого добился в жизни. Стадию 'украл, выпил, в тюрьму' он уже давно прошел, став респектабельным, но вором от этого быть не перестал. Изменился уровень, круг друзей и знакомых, масштабы осуществляемых операций. По сути, Гарри возглавлял сейчас некий интернациональный синдикат, который занимался портами, аэропортами, железнодорожными узлами, крупными логистическми центрами. Это был его Клондайк, его Эльдорадо, где при наличии своих людей в системе и при соответствующем их стимулировании (жадным он не был никогда!) можно было ворочать миллионами.
Последние события в Киеве, и он, игрок по натуре, это прекрасно понимал, были продолжением игры еще более солидных шахматных фигур за рынки влияния. Постсоветсткое пространство кроили и перекраивали, как когда -то рвали в клочья Речь Посполитую, мутузили едва объединенную Бисмарком разрозненную, а потом раненую в Первой мировой Германию, затем боролись с Красной Россией, оттяпывая у нее западные регионы. Правда, средства теперь были иными, нежели во времена Первой и Второй мировых войн (жить -то всем хочется, кому нужна ядерная война?). Cегодня, даже не прибегая к серьезным военным действиям, можно было делать революции (относительно мирные, бархатные), покупая влияние на массы, а пипл, тем более голодный и жадный до сладкого, схавает все, всех продаст и за всех проголосует. Великое Божество под названием ДЕНЬГИ правило миром...
.......................................................
Лике хотелось плакать, но не от горя, как это было неделю назад, когда, казалось, что проблемам нет конца, а от счастья, вцепившись в которое она в прямом и в переносном смысле (она чуть ли не лежала на нем в его самолетном кресле), летела сейчас к своей мечте. А ее счастье Леха (Леха и Лика - вот здорово!) безмятежно дремал сейчас рядом, ощущая на себе легкий запах ее, Ликиных духов, и зная, что она здесь. Они оба студенты, хорошие мальчик и девочка из хороших интеллигентных семей 'ботаников', посещавшие когда-то приличные детские садики, школы с усиленным преподаванием всего, знающие несколько иностранных языков (на двоих с десяток наберется!), юные и красивые, очень стройные (один и тот же размер джинсов!), впервые в своей почти взрослой жизни взбунтовались против таких правильных родителей и летели теперь туда, где рядом не будет правил, а все будет так, как они, Лика и Леха, сами захотят. Все началось с того, что они вдруг решили пожениться, встретив друг друга в университетской читалке и сразу же почувствовав: 'Мое!' Но реально мыслящие мамы и папы тут же сказали, что авантюре их детей - первокурсников не бывать! Учеба, диплом, завоевание места под солнцем сегодня важнее, чем брак. Тем более, что и дети, 'не дай Бог', как говорил Ликин папа, великий атеист, от этого родятся. Потом, правда, родители пошли на уступки, заявление было торжественно подано в загс, намечена дата свадьбы. Тут бы радоваться, да нет! Родители приготовили солидные списки приглашенных, нужных и очень нужных людей, чтобы всем потом от этой свадьбы хорошо было. Лика тихо ревела по углам, Леха отмалчивался. Наконец, он пришел к ней и сказал, что снимет со своей кредитной карты деньги (потом как -нибудь вернет, заработает) и купит им билеты на самолет. На вопрос Лики, куда же они полетят, он ответил, туда, куда она сама захочет. И вот они летят...
.....................................................................
Мисс Тампл не спалось всю дорогу, но и она, наконец, после чашки прелестного черного чая с молоком (настоящая леди!) вдруг почувствовала сонливость и задремала. За плечами у этой чопорной на вид педантки огромный опыт работы с людьми. У нее было просто чутье на людей, плохих и хороших. Она, директриса католического колледжа для девочек, за глаза с любовью называемая коллегами аббатисой, была действительно строгой во всем, что касалось ее административных функций. И только в классе, в общении с ее любимицами она раскрывалась совсем с другой стороны. Девочкам она преподавала риторику. И это ее действительно вдохновляло! Выбравшая однажды церковь и педагогику, она несла свой крест по жизни, помогая всем и вся. Вот сейчас она возвращалась из Киева, куда ею же была доставлена многотонная посылка с гуманитарной помощью . По роду деятельности ей приходилось общаться и с Синодом, и с министерством просвещения. Во время этого визита ее нисколько не удивила встреча с родителями девочки - подростка из Львова. Они выходцы из окатоличенных еще во времена Австрийского монархического дома западных областей Украины, подыскивали для дочери приличное учебное заведение в Европе. Именно поэтому они и поспешили к ней несмотря на все нынешние перипетии украинской действительности. С сентября девочка будет учиться в Англии. Мисс Тампл счастливо улыбнулась в полудреме: перед ней одно за другим возникали лица ее воспитанниц - улыбчивой Моники из Баварии, скромной Эльжбеты из Лодзя, Таис с Филиппин, Ра из Северной Африки. Нет, она положительно счастлива, эта черно - белая чопорная аббатиса в кресле у иллюминатора...
В плену
Невольно всхрапнув (такое с ним иногда случалось!), Антон Петрович опять проснулся. Оглядевшись вокруг и опять с удивлением заметив эту пышную тропическую зелень снаружи, он произнес вслух :
- Кошмар продолжается?
Потом, всмотревшись в соседку в кресле рядом, он обратил внимание на ее ярко - красную ленту на соломенной шляпе и вдруг вспомнил, что именно эт шляпу он спасал в аэропорту в Борисполе во время посадки. Они, пассажиры, поднимались один за другим по трапу, и шляпку чуть не унесло ветром.
Итак, после той сумасшедшей 'танковой' ночи он отдал ключи Люсе, чтобы она присматривала за квартирой, жена и сын уже были в Лондоне, а сам рванул в аэропорт и взял билет на первый попавшийся рейс. .. Только почему самолет стоит на месте, пассажиры спят, а за окнами явно не Хитрово...
Ситуация начинала настораживать. Он отстегнул ремень и попытался встать. Его страшно повело, и он тут же плюхнулся в кресло.
- Что такое? Отравили? Плеснули чего-нибудь в воду? Зачем? Опять происки силовиков? - пытался более или менее лoгично думать он, хотя мысли как-то не слушались его.
В это время раздался какой-то шум извне, потом звуки автоматных выстрелов.
Пассажиры вокруг начали шевелиться и открывать глаза, оглядываясь по сторонам.
В салон вошли один за другим сразу с двух сторон вооруженные автоматами люди в масках и в пятнистой униформе. По отрывочным фразам можно было понять, что они говорят по -английски. Приказав всем выходить без вещей, они подталкивали напуганных и ничего не понимающих спросонья людей к выходу. Огромный салон был забит пассажирами, поэтому двигались медленно.
Наконец, Антон Петрович ступил на землю. Его тут же ткнули прикладом в спину, и он почти влетел в шеренгу уже выстроенных таким же образом пассажиров - мужчин. Женщин и детей выстраивали отдельно.
Когда все оказались на земле (джунгли, черт бы их побрал!), из стоящего неподалеку огромного бронированного джипа вышел невысокий сутуловатый мужчина с заметной проплешиной среди клочковатых темных волос и в больших темных очках, закрывающих почти все его лицо. Проходя вдоль строя, он внимательно всматривался в лицо каждого. Дойдя до какого - то мужчины жалко - тщедушного вида, он вдруг вцепился в него руками, вытащил его перед шеренгой и начал кричать по - русски каким -то удивительно знакомым Антону Петровичу голосом:
- Попался, дрянь, тебя -то мне и надо! Ты у меня за все теперь ответишь! - Затем последовал блок многоэтажных отглагольных прилагательных сексуального порядка и руко - и ногоприкладство над простертым ниц на дикой обетованной земле телом.
Тут вмешалась охрана. Кричащего с трудом отодрали от жертвы, а всех остальных повели по тропе к лагерю. Потрясенный увиденным и услышанным, Антон Петрович мог чем угодно поклясться, что он знает этот голос. Но кому он мог бы принадлежать, он точно сказать пока не мог.
В лагере их разместили в многоместной палатке военного типа. Вернее, отсчитали определенное количество человек, впихнули туда и закрыли вход. Ни разговаривать, ни предпринимать что-либо никому не хотелось. Все были ошарашены произошедшим. По сути, большинство из пассажиров, вылетевших сейчас из Киева, спасалось от беды и от войны, подобно Антону Петровичу. Среди не было работяг - шахтеров или крестьян - землепашцев. Эти категории населения жили по принципу социалистического анекдота - проклятья 'Чтоб ты и твои дети на одну зарплату жили!' Все летевшие - люди состоятельные, давно определившие для себя, что дом и родина там, где хорошо и спокойно, где можно жить и работать. Ни о каком патриотизме речь не шла, в мире, где гегемоном являются ДЕНЬГИ, речи о нем нет и не может быть вообще.
- Пускай силовики да армия вопросы решают, мы не пушечное мясо, - так думало большинство из них.
Речь шла о выживании, когда не жалко было 'нажитого непосильным трудом', а волна уезжавших напоминала массовый отъезд из царской России после октябрьского переворота 1917 года.
Присев где-то в углу, Антон Петрович зажмурился, закрыл руками уши, чтобы ничего не видеть и не слышать, а просто попытаться сосредоточиться.
Итак, голос. Нет, этого не может быть! Это просто невозможно! Это был голос Б.Б. Того самого, который несколько месяцев назад при непонятных обстоятельствах был задушен шарфом в Лондоне. Час от часу не легче! Так это все -таки гэбэшные игры? Или нет?
Антон Петрович понимал, что запутался окончательно. Его ассоциативный ряд привел к фигуре Троцкого, которого треклятый ледоруб настиг и в Южной Америке, к Есенину, замученному в 'Англитер',и, наконец, к Маяковскому, якобы застрелившемуся....
Но Б.Б., если это действительно Б.Б., значит, он жив, значит, из всего самолета ему нужен был только этот хмырь, которого он так метелил... Так может, есть все-таки шанс выбраться отсюда?..
Что ждет впереди...
Арестанты не разговаривали и избегали смотреть в глаза друг другу. Понимали, что случившееся выходит за рамки всего ранее пережитого. Только один дурень солидной наружности в дорогом костюме ( и на хрена он его напялил в такую жару?) выл вслух:
- Бросили, гады! Предали! Никто нас теперь здесь не найдет! Никому мы не нужны!
Мысль о том, что их, возможно, ищут, не приходила, почему -то в голову Антону Петровичу. А ведь и верно! Это ж рейсовый огромный международный лайнер!
Собственной связи ни у кого из них не было по причине того, что у них у всех перед тем, как втолкнуть в палатку, отняли мобильные телефоны, ремни и даже шнурки.
Итак, их, наверное, ищут...
Антон Петрович приподнялся, прошел в 'срамной угол', который они сами себе тут же организовали, потому что в туалет не выпускали воды и еды не давали - баста! Затем, проталкиваясь назад, всматривался в лица 'сокамерников', ища возможных единомышленников.
- Может, рвануть отсюда, пока не поздно! - думал он.
Так прошла ночь. К утру всех сморило, а когда проснулись, удивились, что там, за палаткой, странно тихо: ни выкриков, ни хохота, только звуки просыпающихся джунглей.
- Братва! Они свалили, клянусь! - вдруг заорал солидный плакса в дорогом костюме. - Валим и мы' Авось куда-нибудь да выйдем!
Народ задвигался, кто-то попытался рвануть закрытый вход в палатку. Наконец, общими усилиями сделать это удалось. Выкарабкавшись оттуда, стали осматриваться. Автоматчиков и след простыл. Джипа тоже не было видно. Зато сверху появились вертолеты. Они кружили над джунглями, потом пошли на посадку, и уже совсем скоро к месту стоянки лайнера бежали люди в военной форме. Они окружили мужчин, выпустили из палаток женщин и детей, придирчиво рассматривали каждого, а потом велели садиться в вертолеты.
- Слышь, народ, а эти теперешние кто? - не переставал спрашивать солидный. - Главное, чтоб не в рабство... - и он опять начал тихо подвывать.
Нет, не в рабство. Они оказались на американской военной базе. После того, что все они пережили, это было просто счастьем. Всех отправили в госпиталь, а затем спецрейсом в Скандинавию. Оттуда каждый после проработки в консульстве определял сам, кула ему теперь лететь. Возвращаться в Киев никто не хотел. Смотрели последние новостные репортажи и хватались за голову, считали, что еще легко отделались.
Антон Петрович связался с женой. Она и сын выезжали из Лондона к родственникам в Прибалтику. Значит, он тоже отправляется туда первым же паромом...
Удобно устроившись в каюте, Антон Петрович в ожидании скорой встречи с семьей счастливо спал до тех самых пор, пока стюард не разбудил его. Антон Петрович встрепенулся, вышел на палубу, осмотрелся вокруг. Паром подходил к городу. В темноте на высокой безлесой дюне горел высоченный костер в виде свастики.
- Сегодня день рождения Гитлера, - пронеслось у него в голове.
Приключения явно еще не закончились.
Он вернулся в каюту, открыл свой маленький ноутбук, побегал по файлам, потом нажал кнопку, и экран погас. Он пошел с душ, по пути сбрасывая одежду, стал под сильную струю воды, стараясь отодвинуть то злобное и страшное, что невольно наваливалось после пережитого им дважды: в Киеве и в джунглях. Теперь же после увиденного на дюне было неясно, что могло ждать его здесь... Да, да, здесь, где до сих пор живы воспоминания о пакте Риббентропа - Молотова, где в каждой семье были репрессированные и высланные в Сибирь родственники, где водораздел - один брат - комсомолец, а другой - лесной брат - существует, как эхо, до сих пор, где до войны жило две трети лиц немецкой национальности, а всех прибывших с советской армией считали оккупантами...
Он выключил воду, вытерся жестким полотенцем, быстро оделся. Жизнь готовила ему сюрпризы... Ну что ж... Он к ним готов...
Приезд
...У парома Антон Петрович взял такси и помчался по хорошо знакомому городу - они с женой часто здесь бывали у родственников, и их любили и привечали за южную щедрость, душу нараспашку, разговоры до утра, с их приездом весь дом вставал на уши, мол, знай наших, все сделаем для дорогих гостей.
Наметанным глазом он тут же подмечал перемены: вот новый ресторан - отель открыли, вот мост ремонтируют, вот сквер разбили... Его приглядке вторил балагур - таксист, который и про увеличивающееся количество круизных судов доложил, а, следовательно, и про большие надежды малого бизнеса на возможность заработать за лето, и про грядущие выборы президента, и про евро, которое неизбежно вытесняет лит, и про безработицу и миграцию, остановить которые пока никто не может, ни правые, ни левые, хотя партиям и политикам несть числа на земле Марии.
.. Машина притормозила у дома, и Антон Петрович, не обидев таксиста, вышел из машины пошел к дому.
.....................................
Настенька весь вечер читала Этель Лилиан Войнич. В ее взрослеющей головке (почти 13!), хотя и абсолютно атеистической, никак не укладывалось, что Артура предал священник. Чистая душа, она все - таки верила в идеалы, и понять, почему слова, произнесенные на исповеди, стали крахом всех надежд и чаяний Артура, не могла:
'Я счастливый мотылек, буду жить я иль умру...'
Так и не выключив ночник, она уснула с раскрытой книгой. Гигантская фигура куклуксклановца возникла над ней и захохотала, превратившись вдруг в толстого
священника в коричневой рясе, довольно потирающего короткие руки с пальцами - сосисками и твердившего: 'Амен!' Он был точь - в - точь, как та фарфоровая статуэтка, которую она видела у подруги Оли, у которой дедушка и бабушка долго служили в ГДР и понавезли оттуда всякого добра, в том числе и этого фарфорового истукана. Проснувшись, она услышала возню в коридоре, кто-то шумно вскрикивал:
' А мы -то думали, что ты только завтра приедешь!'
Тут она вспомнила, что к тете Наде и Петьке, которые недавно из Лондона заглянули к ним и поселились в их большом доме, должен был приехать дядя Антон. Она выпрыгнула из постели, напялила поверх пижамы халат и помчалась вниз.
Там уже были мама, папа, бабушка, дедушка, тетя Надя и Петька. Все вертелись вокруг дяди Антона, а потом пошли все вместе в столовую - гостиную и начали трапезничать. Настя хихикала про себя: 'Что это? Ужино - завтрак или завтрако - ужин?' Впрочем, у них всегда так бывало, когда родня приезжала в гости.
Часы пробили один час. Входная дверь открылась, и на пороге показались Иван, Настькин старший брат, и Рута. Настька оторопела: ее брат, ее идеал, ее наставник (она считала его самым умным, самым добрым, самым хорошим братом на свете!) был пьян, таким она увидела его впервые в жизни. Он беспомощно опирался на плечо Руты и смотрел на всех виновато.
- Что такое? Что случилось? - заволновалась мама. - Давай в ванну его сейчас же!
- Да парень, наверное, будущую свадьбу обмывает, - тут же вмешался отец. И пока мама и Рута пошли с Иваном в ванную комнату, тут же принялся рассказывать.
Рута - невеста Ивана. Она живет у них полгода. Рута и Иван - однокурсники. А так как Рута детдомовская, никого из родных у нее нет, то как только речь о свадьбе зашла, родители Ивана ее к себе в дом из общежития забрали. Вот сейчас с сессией отстреляются, и за свадебку. Правда, Рута была католичкой, очень верующей. Так решили по всем канонам в костеле детей венчать.
- Сегодня они записываться туда ходили, - закончил свой рассказ папа.
В это время уже оживший Иван, красавица Рута ( и вправду красавица: длинная светло - русая коса, темно - карие очи - вишни, натуральный румянец во всю щеку!) и мама вышли из ванны и сели к столу.
- Ну что, жених, как дела? - заулыбался дядя Антон.
- Да и имел я их всех, этих длиннорясых, жеребячье сословие! - вдруг рявкнул всегда спокойный и рассудительный Иван, бросив при этом извиняющийся взгляд на Руту.
Она, прекрасно говорящая по-русски, чему дядя Антон очень удивился, пояснила, что их, по сути, спустили с лестницы, некий дежурный монах Себастьян, который там сегодня в канцелярии дежурил, даже слушать их не стал и выпроводил вон.
- Не расстраивайтесь, - сказала мама. Она всегда говорила, что безвыходных положений не бывает. - Я позвоню завтра подруге, она все уладит. Обвенчаем вас в другом храме, раз Рута этого так хочет, - и она чмокнула невестку в щеку.- Все мы люди, все мы человеки, - добавила она. - Правда, плохие и хорошие, тут уж ничего не поделаешь! Священник - тоже человек, к сожалению, отец Себастьян - человек плохой.
Уже лежа в постели, Настька думала: 'Значит, одно дело, когда мы говорим, плохой врач, хороший учитель, другое дело, когда хороший врач - плохой человек. Тут уж не знаешь, что и сказать, от смерти спасет, а в трудную минуту предаст... как Артура...
А Иван, давно уже пришедший в себя, еще полночи сидел за письменным столом, что -то выдавливая своим крупным мальчишеским почерком в тетради. Наконец, и он погасил ночник и улегся спать, не спали только его выдавленные болью на листе бумаги слова:
Равняемся на авторитеты
Во времена нелегкие эти
Всеобщего расслоения
Народонаселения.
Одни купаются в роскоши,
Другие мрут без социальной помощи,
Кто -то теряет чувство реальности,
А у иного сублимация чести и совести
От вседозволенности.
Гомер, Шекспир, Моцарт и Пушкин
Еще дремлют под юношеской подушкой,
Но почему -то уже к тридцати
Идеалов юности не найти.
Цинизм, двуличие, приспособление,
Двойных стандартов нагромождение,
Партийные драчки и нетерпение
Любого иного мнения.
Те племена, что разрушили Рим,
Были лишь варварами, а мы...
Разрушаем храм внутри себя,
Человечество к варварству уводя...
Паром или мост?
Утром все разбежались по своим делам. Настька взяла шефство над Петром, Надежда и Анна ушли по магазинам, баба с дедом уехали на какую-то экскурсию от клуба 'Кому за шестьдесят', Иван и Рута отправились на занятия, Константин уехал по делам фирмы, а Антон Петрович, сладко выспавшись и прихватив свое 'фоторужье', отправился на охоту, так он называл свои вылазки на косу, которые предпринимал всегда, находясь здесь в отпуске.
Паром пришел, как обычно. Его заполонили велосипедисты, многочисленные машины с латышскими, российскими и белорусскими номерами.
'Гостит народ по соседям,' - весело подумалось ему. Вспомнилось, как трудно восстанавливались прерванные в начале 90-х связи. Враждебность и взаимная неприязнь напрочь отбросили все то хорошее, что десятилетиями воспринималось, как само собой разумеющееся. Теперь механизм снова был отлажен, все стало цивилизованно, регламентированно, дошло, наконец, что политиканство не уместно там, где нужно жить, соседствовать и дружить.
На другом берегу он пошел сначала вдоль велосипедной дорожки, а потом незаметно для самого себя углубился в лес, увлекаемый то сорокой, перелетающей с дерева на дерево, то поисками стукача - дятла среди ветвей над головой, то мелькнувшей вдали среди ельника косулей. В последний свой приезд он неожиданно прямо в черте города недалеко от Летней эстрады увидел сквозь ветви деревьев спокойно жующее лосиное семейство. Мама, папа и сын прекрасно чувствовали себя всего в нескольких метрах от велосипедно - пешеходной аллеи и вовсе не спешили уходить вглубь леса...
Он сделал шаг, другой, и лес вдруг неожиданно расступился, открыв великолепную дюну и, казалось, бескрайний простор Балтики. Раньше шутили по поводу объявлений на пляже, запрещающих пользоваться надувными плавсредствами. Мол, один чудак не заметил, как на таком вот матрасе к берегам Швеции причалил. Вон она, Швеция, хотелось крикнуть ему и руку протянуть. Да, и Швеция, и Россия, и Литва, и Латвия, и Эстония, и Польша, и Германия , и Дания - целый блок государств - хозяев этого огромного пространства. Оживленное судоходство, торговля, военно - стратегические задачи, да и экология, которая сегодня все больше волнует всех и вся...
Возвращаясь обратно к вечеру, довольный новой коллекцией трофеев - фотографий, он услышал обрывки разговоров рыбаков о проекте моста через залив. Пока ехал домой, не переставал думать об услышанном. А не успел переступить порог, как тут же в большом холле - прихожей, стены которого были зеркальными, увидел всю женскую половину семейства. Тетки вертелись в платьях а -ля французский моряк. Трехцветные полоски разной ширины напоминали стильную тельняшку.
- Команда в сборе? - пошутил он.
- Так точно, товарищ адмирал! - доложила Настька, которой тоже что-то перепало от вернувшихся из магазинов Надежды и Анны.
- А почему французский флот?- не унимался он.
- А, может, российский, английский или американский! - захихикала Настя. - ты эти цвета везде найдешь!
- Да хватит вам геополитикой заниматься! Купили, потому что красиво, ралостно. Потому что хорошее настроение! И лето на носу! А город -то наш морской, вот и тельняшимся, - шутила Надежда.
- Да -да, но французы -то здесь бывали и живали, - с улыбкой добавила Анна.
Настька по-хулигански напялила свой белый берет с мгновенно свернутой в пампон и приколотой к нему красной перчаткой - чем не французский моряк? - и, жеманно подражая кому -то, проговорила, обращаясь к дяде Антону:
- 'Ля Трибун'! Парле ву франсе? Скажите, пожалуйста, что Вы думаете о красивых женщинах?
Все засмеялись, а Надежда подошла к мужу и спросила:
- Ну, как я тебе в этом платье?
- Без него еще лучше! - лукаво ответил он.
И опять все засмеялись.
- А знаешь, - продолжила она, сегодня пара русских туристов весь бутик скупила. Она выбирала, а он терпел все ее примерки и безропотно платил.
- Наверно, любовница старого дурака, - сострил он.
- Не угадал. Пара наших лет. Вполне приличные люди. Но наши тетки в магазине просто обалдели, - вмещалась Анна.
- Эх вы, бабы! - опять засмеялся он.
А за ужином, когда все собрались за столом, Антон вернулся к услышанному на пароме и стал расспрашивать Константина, что да как.
- Ты что, не знаешь, - начал сразу горячиться тот, - народ деньги отмывает. Это ж такие деньжищи будут под проект выделены!
- Но там же коса! Это же объект, внесенный в список ЮНЕСКО! Что они у вас тут совсем с ума посходили? - не переставал удивляться Антон Петрович. - Какая уж тут заповедная зона, если машины попрут без остановки, какие уж тут редкие растения и животные? Ведь все повытопчут...
- А пожары? - вмешалась Анна, которая по первой профессии была экологом, а теперь занималась в фирме мужа проблемами сбыта. - В 2006-м еле очухались! Если мост будет, все выгорит! Сейчас пытаются удержать равновесие, а потом гиблое дело!
- Может, все -таки планируют какой-то вариант изоляции трассы от заповедника, скажем, сетки, решетки, как в горных массивах бывает? - спросила Надежда.
- Не будь наивной, - прервал ее Антон Петрович. - Ты еще скажи, по полицейскому у каждого куста поставить, чтобы охранял.
- Не понимаю, - продолжала Надежда. - Население косы вместе с отдыхающими и мигрирующими туда - сюда туристами увеличивается в сезон в разы. Это значит в один момент можно разрушить уникальную среду...
- Естественно! - вмешался Иван. - Будет, как в Трое, которая за годы осады захлебнулась в собственной клоаке - мусоре.
- Это только предположение, - прервал его отец. - Здесь же совсем другая ситуация.
- Откаты, папочка, откаты! - не унимался сын.
Молчавшая и не вмешивавшаяся до сих пор в разговор взрослых Настя сказала:
- Вы все дураки! Не на кухне надо об этом шушукаться, а во все колокола звонить, митинги и акции устраивать, телепередачи об этом показывать! Только так можно этому помешать!
Старшие заулыбались:
- Умная у них смена растет!
Вечером, сидя над тетрадкой - дневником, Настя писала:
И будут тут птицы петь,
И будут леса расти,
Человек не глупый ведь,
Чтоб себе перекрыть пути!..
' Мы похожи, но мы разные'
...Когда Настя уже собиралась ложиться спать, раздался телефонный звонок. Это была Рута. Голос срывающийся, заплаканный. После ужина они с Иваном отправились в джаз-клуб.
Там произошла драка. Ивана сильно побили. Полиция не стала разбираться, кто прав, кто виноват, сгребла всех и увезла в отделение.
Настя помчалась в комнату к родителям. Они уже спали, поэтому Рута не могла им дозвониться.
Встревоженные, все вместе поехали разбираться. Антон Петрович и Константин нажали на дежурного, в конце концов, расписавшись везде и по поводу всего, Иван, со сломанной скулой и окровавленным носом, был изъят из обезьянника и усажен в машину.
- Ну и дела у вас тут творятся! - возмущался Антон Петрович. - Мы оттуда вырвались, думали, в Прибалтике хорошо. А у вас тут свои заморочки. В день моего приезда на дюне гигантская свастика горела. Фашос, что ли, и у вас орудуют?
- Так это ж день рождения Гитлера был, - сказал, давясь кровью, Иван. - Это не новинка для нас.
- Да не пугай ты гостей, - вмешалась Рута. - не все так страшно. Народ просто так самовыражается, считает, что раз демократия, то все можно. Мы тут с Иваном проект один тянем ' Мы похожи, но мы разные'. Наверно, кому -то на хвост наступили, вот его и побили сегодня под шумок. У нас то кавказцев на рынке бьют, то вьетнамцев в рабочем общежитии, то студентов темнокожих из ЛСС, где американцы преподают. Думаю, просто разборки молодежных группировок, не фашос.
- Ничего подобного! - опять вмешался Иван. - А 'Майн Кампф' распространяли? Распространяли! А 'Литва литовцам' кричали? Кричали! А всех, кто с дредами, колотили? Колотили! А всех на голубых - розовых и прочих поделили? Поделили!
- А что же ваш проект? - спросил Антон Петрович.
- Мы видео снимаем, диск делаем, потом с субтитрами по всему миру продвигать будем. Ведь интернет - мир без границ!
Уже ночью Антону Петровичу не спалось. Он всего несколько дней здесь, а ситуация такая, как на раскаленной сковородке, день ото дня все 'радостнее'. В 1945-м казалось, что фашизму пришел конец. Но он нет - нет, да и поднимает голову снова. Только теперь нет такого ярлыка 'фашист', привязанного к национальности. Был немецкий фашизм, итальянский, испанский, теперь он может быть в любой шкуре, под любым обличьем. А бывший друг и соратник вдруг может оказаться врагом. Что это? Почему? Отчего? От озлобленности? Зависти? От вседозволенности, как говорит Рута? От пресыщения? От отсутствия тормозов? Жизнь человека стала похожа на компьютерную игру. Этакие стрелялки - догонялки! Кто не спрятался, я не виноват! Размазали, переступили, пошли дальше! Таким вот размазанным несть числа: журналистам, депутатам, бизнесменам, кому угодно, кто стал вдруг не угоден...
В его, Антона Петровича, жизни, было несколько этапов. Нынешний обещал быть не самым легким.
Зонт для всего человечества
Радио, телевидение, газеты, интернет трещали от негатива. Обстановка на родине накалялась. Отделение Крыма, бегство Януковича, нагнетание противостояния Украина - Россия, появление новой силы, о которой годами слыхать не слыхивали, а теперь она пришла к власти. Все странные события последнего времени, в том числе и угон самолета, который ему пришлось пережить, и участие в этом якобы исчезнувшей с политического Олимпа фигуры в новом обличье, заставляли предполагать, что в сценарии задействованы такие силы, которые реально способны мир перевернуть.
Война против мирных жителей - это в голове не укладывалось! Антон Петрович зарылся в массмедиа, ходил мрачный, даже традиционные совместные беседы за ужином игнорировал.
Накануне 9-го мая Константин спросил его, пойдет ли он на митинг.
Вмешавшийся в разговор Иван предупредил, что поговаривают о беспорядках, заварухе, провокациях. Местное радио об этом всю неделю твердит.
- Пойду! - обязательно пойду. - У себя всегда ходил, и здесь пойду.
Было для него нечто особенное в этом празднике. Как и многие, он считал, что не будь 9-го мая, вообще не было бы других праздников, просто нас всех нынешних не было бы!
Тех, кто войну настоящую видел, пережил, остались единицы. Но пока живы они, жива память о войне, кровавой и страшной, не щадящей никого. Нынешним ветеранам около 90 лет, остальным - тем, кто был ребенком в годы войны на оккупированной территории или в эвакуации в тылу, поколению его родителей - блокадников, за 80...
Шел дождь. Впервые после теплых украинских весен Антон Петрович стоял на митинге 9-го мая, кутаясь в плащ и прячась под большим зонтом от сильного прибалтийского ливня. Но... митинг был, и были люди, много - много людей, молодых и старых, не испугавшихся угрозы провокаций, пришедших к вечному огню почтить память погибших в борьбе с фашизмом, чтобы не дать возродиться фашизму новому. Выступавшие говорили по - русски и по - литовски, кто-то украдкой вытирал слезу... В этот день они были вместе, эти разные люди, и это было самым главным, позволяющим осознать, что они сила, что они, выстояв однажды, выстоят вновь, что бы ни случилось.
Придя домой, он тут же завел разговор с женой. Она и сын въехали сюда по туристической визе. Он тоже. Срок ее действия ограничен. Надо было решать, что же делать дальше.
- Костя поможет вам оформить вид на жительство, - говорил Антон Петрович своей жене, - а я поеду в Украину, в Славянск к тетке Дарье. А там видно будет, что и как. Ну, что я, не мужик, что ли, по углам прятаться, когда там такие дела творятся?
Надежда даже не плакала. Знала, что переубеждать его бесполезно.
За окном шел дождь, сильный ливень, и, наверное, не было в мире зонта, который мог бы спрятать всех, нет, не от дождя, от бед, больших и малых, которые неизбежны, потому что великая бестия ЧЕЛОВЕК сам готовит их, как страшное варево, способное уничтожить человеческую цивилизацию в любой момент.
'Чтобы пожар Украины
Напалмом для нас не стал...'
Настька долго сидела, задумавшись. С тех пор, как дядя Антон уехал в Славянск, прошло много времени. Отец помог оформить гостям вид на жительство. По крайней мере, так они могли жить... вот именно жить, потому что то, что теперь происходило в их родной стране, было выше ее, Настькиного, понимания. Она помнила их семейные поездки к знакомым во время летних каникул на Украину. Было так хорошо и в Одессе, и в Полтаве, и в Киеве! А какие вареники с вишнями готовила тетка Дарья!
Теперь ни о каких варениках речи не было, а сам дядя Антон только однажды сразу после приезда туда позвонил и ... пропал. Дома было напряженно. Мама, превеликая умница. старалась разрядить обстановку, взяла жену дяди Антона к себе на работу, чтобы та хотя бы там была занята и не думала бы постоянно о том, что же случилось с ее мужем. А дома все смотрели новости. Мало того, местные СМИ уже писали о танках, прибывших для обеспечения безопасности их маленькой страны из Европы, что якобы русские придут. Дураки! Настька представила дядю Петю из Москвы, бородатого и веселого геолога, вечно с гитарой и с сигаретой в зубах, или его сына студента - отличника МГУ, будущего дипломата, которые на танке въезжают к ним во двор. Нет, взрослые явно заигрались...
Она раскрыла свою тетрадь и записала:
Дети играют в песочнице:
Эстонец, литовец, латыш.
Дети играют в песочнице
В тени старинных крыш.
Дети играют в песочнице,
Им не нужна война.
Они играют, чтобы
Плыть потом за моря.
Они играют, чтобы
Балтике нашей быть.
Они играют, чтобы
Всем вместе жить и дружить.
Они играют, чтобы
Швед, немец, русский
Датчанин, поляк - все мы
Чистой воды из Балтики
Вдоволь напиться могли,
Чтобы мирное небо
Крышей служило нам,
Чтобы пожар Украины
Напалмом для нас не стал...
В дверь заглянула мама.
- Ты завтра с нами на море поедешь, на нашу дальнюю дюну? - спросила она.
- И папа тоже поедет? - переспросила Настя.
- Конечно, дочь, - и мама чмокнула ее в щеку и ушла.
.............................................................................................................
Простор открывался невиданный, даже дух захватывало! Гости просто остолбенели, а Анна и Настя наперебой рассказывали и показывали, чтобы удивить, порадовать и ... отвлечь. Но отвлечь не удалось. Папа, человек не сентиментальный, во время пикника опять завел разговор о трудном.
- Знаете, мы тут с Иваном на ту дюну ездили, про которую тогда Антон говорил. Точно есть следы огромного кострища.
- Значит, все -таки фашос? - переспросила Надежда.
- Не столько фашос, сколько бестолковое подражание каким -то там кумирам, - отрезал отец.
- Почему ты их защищаешь? - вдруг рассердилась такая всегда чуткая мама.- А как лет десять тому назад на безлюдном пляже канадку, преподавательницу американского колледжа, изнасиловали, ты забыл?
- Это просто скотство. На ее месте могла быть какая угодно женщина! - ответил отец.
- Может быть, ты и прав, сволочь остается сволочью, и никакими стараниями это не исправить, к сожалению. Мы только говорим о воспитании и перевоспитании, а на самом деле... Помнишь, когда я еще Ваней беременная ходила, нашелся скот, который пингвина изнасиловал. Это уже за гранью человеческого разума.
- Нет, все -таки, если речь идет о социальных явлениях, это дело поправимое, только требует большего времени, - вмешалась молчавшая до этого мама Пети. - Наркоманов, алкоголиков лечат же!
- Ну, ты скажешь тоже! Хама и скота определить в пансион благородных девиц, он, конечно, научиться вилкой и ножом есть, не чавкать во время еды и за собой убирать. Но как снять синдром 'чужой', 'другой', 'не такой'?
- Примером! Только примером! Не препоны расставлять, а поощрять и смешанные браки, и смешанные организации, не зацикливаться на собственной исключительности, мол, вот мы вот какие, а вы не такие, вы другие.
- Плохо, что у нас по-прежнему есть политические партии по национальному признаку. Понятно, есть некие специфические проблемы, но их -то как раз и надо решать при поддержке большинства...- резанул папа.
- Ты прав, - сказала мама, - иначе это только добавляет расслоение по национальностям, по религиозным убеждениям, по партиям...
- Знаешь, у нас еще хуже, как оказалось. Все вроде бы из одного теста, а пришли к гражданской войне, пол - села на пол - села, пол - семьи на пол - семьи...- грустно заметила Надежда.
И все снова замолчали.
- Смотрите, парус! - закричал Иван. Они с Рутой стояли, взявшись за руки, на самом краю кручи.
- ...И он белел, белел, белел, - напела мама, как она это всегда делала, иногда она так даже разговаривала.
Настя подошла к ней и обняла ее, свою самую лучшую маму на свете...
Настина сказка
Вести с фронта были одна страшнее другой. Жена дяди Антона и его сын целыми вечерами просиживали у телевизора, перепрыгивая с канала на канал в погоне за украинскими новостями. Они оба как -то скукошились, сжались, даже похудели, стали мрачными и неразговорчивыми. От самого же дяди Антона с начала мая вестей не было никаких!
Настька, чтобы никому не мешать, тихонько прошла в свою комнату и открыла свою тетрадь. 'Новогодняя сказка', - написала она четким почерком.
'Жили - были Мать и Отец. Были они счастливыми, любили друг друга, и детей у них было видимо - невидимо. Рождались они у них белее снега, если родители гостили на Крайнем Севере и чернее ночи, если они грелись на африканском солнышке, желтее дыни, если они отправлялись в путешествие по Азии. Красивые, сильные, энергичные, их дети умели все: выращивать хлеб, варить сталь, строить заводы и дома, летали в космос. Если они иногда ленились, дела у них шли не очень хорошо, и тогда в стране, где они жили, наступали голод и холод, и другие братья и сестры помогали им. Если дела у них шли хорошо, то иногда они начинали чудить: всего было много, а им хотелось получить еще больше, все было хорошо, а они хотели еще лучше...
Мать и Отец заглядывали иногда в свое волшебное зеркало, чтобы посмотреть, как живется их детям. Однажды они увидели, как их северные и южные дети делят большой остров в море, а вместе с ним и другие территории с людьми, шахтами и заводами, домами и вишневыми садами, да не просто так делят, а друг в друга стреляют, здания взрывают, уничтожают. Не было такого много - много лет в их семье! Разгневались Мать и Отец и решили усмирить строптивых детей. Наслали они на них страшную бурю, накрыла она всех, правых и неправых, но... они встали, отряхнулись, и за старое принялись. Тогда наслали они на строптивцев цунами, которые разрушили все, а забияки выстояли, и снова в драку полезли. Задумались Мать и Отец, что же нужно теперь сделать, чтобы детей усмирить, да про хорошее вспомнить заставить. 'Нужно найти то, что их объединит, тогда они образумятся, ' - сказала Мать Отцу с беспокойством глядя в зеркало....'
Настька встала из-за стола, потянулась: ей давно пора было ложиться спать. Засыпая, она верила, что в ее новогодней сказке братья и сестры обязательно помиряться, иначе и быть не может, ведь на Рождество и под Новый Год всегда все сбывается...
...............................................................
А вечером был счастливый кавардак. Это тетя Шура, мамина давняя подруга и журналистка с крутого российского канала, свалилась на них, как снег на голову: она мчалась проездом в другой регион, но не заскочить ' к своим', как она их всегда называла, она просто не могла.
- На Украине была? - был первый вопрос тети Нади и Петьки.
- Не была. Но народ был, рассказывал.... вы не переживайте, информацию с экрана фильтруйте, и все будет в порядке, - уверенно сказала та.
Потом, когда все поужинали, попели студенческие песни под гитару (давняя их традиция!), а потом разбрелись по комнатам, Настька, которая по своим многочисленным делам туда - сюда моталась, слышала краем уха, как мама и тетя Шура разговаривали.
- Да успокоила я ее, просто по- человечески успокоила. А что там с ним конкретно, никто не знает. Сама понимаешь...
А уже поздним вечером вместо мамы в комнату к Насте заглянула тетя Шура, она ласково погладила ее по волосам, светлым и гладким, как шелк. Настя знала, что своих детей у нее не было, и что она была тети Шуриной любимицей. Гостья протянула руку к книгам, которые стопкой лежали на столе - в библиотеку сдавать! - и вдруг взяла Грибоедова и стала задумчиво листать.
- Понравилось? - как-то вдруг рассеянно спросила она, и когда Настька принялась объяснять, что ей понравилось, и что не понравилось, не дослушав, поднялась с дивана, пожелала спокойной ночи и ушла.
- Устала, наверно, с дороги, - решила девочка и выключила ночник.
А тетя Шура, спустившись вниз, нашла Надежду и Анну, которые сумерничали на веранде, и только тут выдохнула:
- Бредятина! Кошмар! Детям забиваем голову высокими материями, учим совершенно нереальному 'разумному, доброму, вечному', а потом они в жизни с этими самыми Мариями Алексевнами сталкиваются, которые их, чистых и правильных, носом тычут, того нельзя, этого нельзя, здесь поклонись, там шаркни ножкой, тому отвали, перед этим прогнись...
- Какая муха тебя укусила? - спросили обе подруги чуть ли не вместе.
- Да с Настькой о Грибоедове говорили, а я статью как раз пишу, а наша патронесса из прошлого века, жена бывшего секретаря ... ого, материал зарубила. Одно дело, когда мы двадцать с лишним лет говорим о том, что вся система была пронизана КГБ, да и сейчас с люстрацией не торопятся, брали бы пример с Германии, другое дело, когда у тех, кто якобы представляет собой столпы общества, а на самом деле во всех наших бывших союзных республиках является бывшей партийной элитой, у самих рыльце в пушку. В свое время клеймили клан Ельцина ( как в анекдоте, 'а я что, я все для семьи!'), так и они все для семьи, поместья, угодья, приватизацию формально за гроши провели, вот тебе и солидная недвижимость. Ладно, у вас еще некую мифическую землю предков возвращали, а у нас.. . И они еще пытаются на нас, на поколение своих детей и внуков влиять, нас воспитывать, старые партийные кочерыжки! Хапали, хапали, нахапали, а теперь за воспитание новой элиты общества взялись!
- Да, чиновник ныне другой пошел, - заметила Анна. - Доходы декларировать заставляют, все регламентированно, если только второе и третье дно имеется... Но и возможности, конечно... связи, контакты...
- То, что мздоимство контролируют, - это хорошо, - вступила в разговор Надежда. - Видели, что у нас творилось, когда папу Витю сковырнули? Уму непостижимо, для чего все это нужно было! Возомнил себя фараоном, что ли? Да ведь времена не те! Посмешище! Жить в музее! Я понимаю, добротно, современно, комфортно, пусть дорого! Но удобно! А тут! На золоте есть ...
- А ты помнишь, что наши отчебучили, когда Королева к нам с визитом приезжала? Клозет из золота сделали! А она в него даже не зашла!
Женщины засмеялись. Иногда смех - лучший способ избавиться от проблем или просто отодвинуть их на некоторое время.
Война
Аслан напрягся. Его давно перестало что- либо удивлять.
Война стала смыслом его жизни. Ему говорили, и он шел, ехал,
летел и ...стрелял. Сейчас он был оставлен за старшего, команда днем обстреливала
школу, а вечером и ночью все отсыпалась.
Командир, буркнув ему, Аслану, что-то неразборчивое, провел мимо постов человека знакомой наружности. На мгновение показалось, что эти глубоко посаженные с тяжелым взглядом карие глаза он уже где - то видел.
Когда народ затих, Аслан прилег в углу на плащ- палатку и попробовал задремать. В его легкий чуткий сон воина вдруг вкрался старый эпизод.
Война, другая война, которая была лет двадцать тому назад... И тоже школа. И человек с тяжелым взглядом карих глаз. Да, точно! Он приходил на переговоры от федерального правительства, был тогда уже депутатом, с ним считались, а до этого лечил великий и могучий от всего, от чего тот сам хотел вылечиться. Эфиры всех программ и полосы газет и журналов пестрели анекдотами, но... анурез проходил, рубцы рассасывались, а жена друга Аслана, красавица Гаянэ, которая никак не могла забеременеть, после телекинеза подарила воину - джигиту наследника, тоже будущего джигита и воина.
Этот человек тогда быстро решил все проблемы. Вокруг посмеивались, мол, загипнотизировал, вот и подписали мирный договор...
С кем он сейчас ? За кого? Неужели конец войне? Хотя даже ему, Аслану, прожженному вояке, чье призвание - воевать - уходило корнями к самому Шамилю, иногда казалось, что пусть хоть мистика, хоть гипноз, хоть церковь ('Вашего Бога мать!' - выругался он), но конец этой каше из живых и мертвых должен быть!
И он снова задремал.
...........................................................
Антон Петрович, которому не спалось, осматривал своих бойцов и их общее укрытие - школу, и думал, что, если помощь не подойдет, они вряд ли продержатся. Масштаб военных действий увеличивался, а никакой определенности не было. Вспомнился литовец, который когда-то события 13-го января прокомментировал, как 'свои стреляли в своих'. Нынешняя ситуация была намного страшнее и коварнее, потому что истинно свои, родные были по обе стороны баррикад, ели тот же хлеб с салом, и никак не могли поделить родные мазанки, вишневые садочки, и все то, что они считали родной землей...
Индустриальный пророссийский восток против капиталистического запада страны... Россия, Крымский вопрос, Луганск и Донецк... Все , в том числе и ЕС, и Америка пытались найти выход, но до сих пор его так и не нашли. ..
Он с болью и горечью подумал о семье: шансов реально увидеть снова жену и сына у него почти не было...
Ceмья... Вот он, мальчишка, только что закончивший третий класс, уплетает за завтраком любимую манную кашу со сливовым вареньем. Каша вкусная, с небольшими коричневыми комочками. Это мама всегда торопится, поэтому каша по утрам у нее обычно пригорает. Мама у него первоклассная машинистка. Она работает в конторе у какого - то большого босса и дома. Как они с папой говорят, ее домашняя машинка тоже стоит на учете в Большом Доме, чтобы все знали, где, когда и на какой технике любая закорючина была напечатана. При этом мама с папой хитро переглядываются, а он не понимает, почему, и о каком Большом Доме идет речь.
Он уплетает кашу. Его мама уважает все вареное или протертое. Это после блокады,о которой она говорить не любит. Правда, после того, как режет хлеб или сыр, все крошки смахивает со стола в ладонь и забрасывает в рот. Такая вот у него мама...
Потом он несется во двор, куда его еще во время завтрака через открытое окно зазывают друзья - мальчишки. Жарко. Они наполняют у колонки бутылки водой, носятся друг за другом и обливаются. Мокрые, счастливые, они наперегонки бросаются за грузовой машиной, проезжающей мимо их большого двора.
Витька, сосед, оказывается первым, хватается за машину, повисает на ней и едет дальше по улице. Они все останавливаются, улюлюкают завистливо ему вслед. А он, проехав с полкилометра, вдруг со странно - гулким звуком сваливается вниз, прямо на мощеную крупным круглым камнем мостовую...
Он, Антон, в ужасе застывает... потом вздрагиаает... и открывает глаза. Глухой взрыв прямо за стеной. Кусок штукатурки падает ему на лицо. Утро нового дня началось...
...................................................
Обычно бегло обстреливают жилые и промышленные районы. Но недавно объявился снайпер. Обученный, точно бьющий по движущимся мишеням: будь то кошка, собака или человек - никому не спастись!..
На днях с Петровичем, бывшим классным водилой, перебежками добирались до угла дворца культуры. Петрович вдруг дернул его за руку и повалил наземь. Над их головами ухнуло. И без того разбитый домишко, мимо которого они неслись, снаряд сравнял с землей. Над грудой камней возвышалась лишь собачья будка, перед которой лежала огромная мертвая собака, погибшая, вероятно, еще после первых обстрелов, но не от шальных осколков, нет... На белом высоком лбу псины была красно - бурая запекшаяся точка:
- И эту 'зачистили'! Мать - перемать! - не выдержал Петрович, которому сразу вспомнились Зита и Гита из фильмов времен советско - индийской дружбы. - Верная!
Вот и сейчас, выйдя из укрытия и наблюдая за происходящим из-за дерева в бинокль, Антон понял, что снайпер работает: то сбита над самым ухом ветка, то пуля отскочит от стены, то легкий свист раздается в сантиметре над головой.
- Да, такой уложит запросто! - подумал Антон, но охоту за стрелявшим не прекращал. До сих пор за все время военных действий он просто куда -то стрелял, не видя ни одного убитого или раненого им человека. Одна мысль, что стреляет он в такого же Кузьму, Степана или Ивана, с которым он когда -то, возможно, вместе учился, пел песни, крестил детей, не давала ему покоя. Свист раздался над правым ухом. Он отпрянул, прикинул направление и выстрелил.
- Есть! - выдохнул он. - Где-то совсем рядом раздался звук упавшего с высоты мешка.
Он, пригибаясь, почти ползком, бросился туда. Осторожно приподнял голову над руинами. На земле лежало тело мужчины среднего телосложения, только что свалившееся вниз с водонапорной башни. Антон огляделся: вокруг никого. Тогда он осторожно пополз к трупу. Поравнявшись с ним, он лег голова к голове и приподнял прикрытое маской лицо - залитое кровью, оно было своим, славянским, почти родным...
....................................
Это почти родное лицо принадлежало Федору Глушакову, который ' не был', 'не значился', 'не числился', 'не имел' до поры до времени, пока жизнь не преподнесла ему свои сюрпризы, изменив его, Федора Глушакова, навсегда...
Итак, в свое время он блестяще закончил вуз и подавал большие надежды, но... трудоустроиться так и не смог. Тогда он решил срочно жениться на Светке Т., которая была и собой хороша, и папик ее кое-что в нынешней жизни смыслил и мог бы зятю помочь. Но... Светка не дала, а тут же вышла замуж за его, Федора, лучшего друга Игоря, который и прописан был в столице и работу у Светкиного папы нашел. Тогда Федор прописался за небольшие бабки у одной древней бабки на окраине и пошел в рекламный бизнес, сколотил с новыми друзьями - приятелями свою фирму и даже неплохо жил - не тужил. Но в один момент друзья вдруг исчезли, а он остался один на один с фискальными органами, и в результате на пару лет исчез в заведении, которое школой жизни зовется... Там он много читал, увлекся Фрейдом, занимался самоанализом, немного приторговывал наркотой, чтобы выжить, чтобы с ним считались... А когда вышел, то вдруг решил, что во всех его бедах изначально виноваты Светка и Игорь, друзья его студенческой юности. Деньги у него теперь водились, да и друзья крутые тоже были. Однажды он специально зашел в спортивный клуб, куда ходил Игорь, и с тех пор дружба между ними снова возобновилась. Правда, Игорю было невдомек, что его приятель, с которым он в свободное время у биллиардного стола, в гольфклубе или в ресторане встречается, нигде не работает, а по -прежнему наркотой промышляет. Кроме того, он не знал, что Федор подкупил соседа Игоря выпивоху Мирона, и что у того же соседа он поставил видеоаппаратуру, ежедневно и еженощно снимавшую увлекательный фильм о супругах Светлане и Игоре. Зачем ему все это нужно, Федор, наверное, сразу не мог бы ответить. Но твердо знал, что нужно! Сам же он во время встреч с Игорем свой в тюрьме вызубренный фрейдизм на приятеле потихоньку и опробовал, добавляя при этом иногда то в пивко, то в коньячок свое снадобье. Таким образом вышла в свет замечательная серийка, где преуспевающий хозяин дома полуживой вваливается в альков к нежно любимой супруге, набрасывается на спящую и зверски насилует ее с криками:
- Вот тебе мужики! Вот тебе мужики!
Федор довольно потирал руки, уверенный, что гордая Света тут же подаст на развод, а он, старый друг юности, тут же окажется рядом с ней, и займет место варвара, посягнувшего на святое.
Но... шли дни, недели... Света и Игорь вдруг оба исчезли из вида. Потом он узнал, что оба по ее настоянию ходили к психотерапевту, а в конце курса взяли отпуск и улетели к черту на кулички, вернувшись совсем другими, посвежевшими и помолодевшими. При этом Игорь прекратил всякие контакты с другом Федором, а Федор, уже собиравшийся заняться шантажом, вдруг понял, что его игры с наркотой не прошли даром, и что он ... не может ничего, ну совсем ничего...
Сначала им овладело отчаяние, потом страшная злость, потом... потом он встретил ребят, которые увлекли его на гудящий майдан. А дальше все пошло - поехало. С прошлым его ничего больше не связывало, и он стал наемником. Причем предпочитал быть волком - одиночкой. И чем опаснее была ситуация, тем быстрее он входил в раж, абсолютно уверенный в своем превосходстве: быть невидимым и вооруженным - великая сила!
Вплоть до сегодняшего утра, когда ему, ночующему в укрытии, вдруг приснилась Светка, страшно красивая, в разорванной шелковой пижаме, с ужасом орущая:
- За что? За что?
- Змея, будь ты проклята! - подумал он, просыпаясь в холодном поту.
Когда же пуля Антона 'чмокнула' его в висок, он уже ни о чем подумать не успел, просто упал вниз, как тяжелый мешок, никчемный, ненужный, выброшенный, отслуживший свой пакостный век...
................................................................
Антон Петрович замер. Ему показалось на мгновение, что не он убил, а его убили, физически убили, потому что он, человек, перешел эту грань ' жизнь - смерть' легко, зная, что поступает абсолютно правильно, убивая того, кто убивал, и только сейчас осознал, что же он сделал. Хотя морально его убивали много раз, наверное, всю его сознательную жизнь...Люди или обстоятельства погружали его на самое донышко его бессознательного, почти звериного 'я', и потом ему стоило неимоверных усилий выкарабкиваться оттуда...
Впервые это случилось, когда он был мальчиком - подростком. Сердобольные девчонки - ровесницы организовали за их большим домом и двором что -то вроде птичьего кладбища, находили среди деревьев погибших пташек, рыли им окопчики - могилки и ставили на них нечто вроде крестиков из трав, цветов и ягод. Они, мальчишки, выследив однажды, куда время от времени исчезают их подружки, нагрянули туда сразу после визита слезливых кукол, так они девчонок называли, вытряхнули трупики из земли и торжественно подвесили всех на ветках деревьев, заранее предвкушая, как будут плаксы - девчонки выть при виде подобного разорения.
На следующее утро Антон проснулся от пения птиц, доносившегося через открытое окно: так он обычно просыпался каждое утро, не придавая этому никакого значения. Мурашки пробежали у него по коже. Он вспомнил, что они вчера, войдя в некий общий раж, натворили, тут же пулей выскочил из постели, успев на ходу натянуть штаны и майку, и помчался за дом. Там он аккуратно снял повешенных с веток, сложил их в большой полиэтиленовый мешок и унес на самый край оврага. За большой корягой было отверстие. Он бережно положил птиц туда и засыпал глиной, а потом вернулся к месту вчерашней экзекуции и кедом выровнял место бывшего захоронения, как будто бы там никогда ничего и не было. Днем он сказал матери, что хочет уехать на все каникулы к тетке, она не возражала. Так что повода обсуждать случившееся с дворовыми друзьями у него больше не было.
Следующее серьезное искушение было связано с его двоюродным братом и его женой. Оба они, Антон и Иван, женились рано. Да еще и жен нашли, как из ансамбля 'Березка', настолько те были похожи в молодости. Типаж, фигура, рост ну и так далее. Мода ли это была или просто совпадение, неизвестно - так уж сложилось. Они и детей почти одновременно родили - Петра и Татьяну, и досуг вместе часто проводили, и в трудные первые времена помогали друг другу. А когда чуть - чуть разбогатели, на ноги встали, тогда вдруг почувствовалось, что пути у них разные. Иван и Людмила, как только в гости наезжали, норовили все выходные 'утопить' в рюмке, другого веселья не видели. А как -то под мухой предложили друзьям развлечься, поменяв баш на баш, мол, скучно живем как -то, а все ведь давно друг друга знаем, почему бы и не 'породниться' по - настоящему. Охмуренный алкоголем, Антон зрительно 'примерил' Люсю на себя и тут же отрезвел. Без слов вышел из дома и, как был, в джинсах и в рубашке, нырнул в пруд. Народ тут же выскочил из дома, давай судить да рядить, что да как, а он, молча, вышел из воды и прошел к себе наверх, захватив в ванной полотенце, и больше уже к гостям не выходил. После этого он на все предложения Ивана вместе провести выходные ссылался на занятость, и они, две семьи, в общем -то потерялись, разошлись в разные стороны.
Антон Петрович пробормотал что -то про Дантовы круги ада и нырнул в укрытие.
Снова начался обстрел. Спрятавшись за полуразрушенной стеной, он невольно огляделся вокруг. Домашний скарб валялся везде, и среди этого барахла выделялась ярко - красная туалетная щетка, как будто ее только что вынесли из туалетной комнаты и водрузили на кучу мусора. Антон Петрович хмыкнул, вспомнив своих друзей, которые на волне 90-х уезжали на Запад ( сначала в Израиль, а оттуда в США, в Германию, в Канаду - все стало тогда возможным!). Люди в общем очень не бедные, упаковав контейнер с вещами, устроили своеобразный акцион для друзей, остававшихся на родине. Помимо посуды, родительской этажерки, табуреток, старого книжного шкафа и фамильного комода они выставили на продажу и туалетную щетку. Все веселились, потягивая коктейли и лениво предлагая цену за бросовый товар для дачи или чердака загородного дома. А Антон все время думал, чего было больше в организации подобной прощальной дружеской вечеринки: юмора, прагматизма или жадности. Помнится, шеф, который больше всех выпил и больше всех смеялся над выставленными на продажу вещами, купил именно туалетную щетку, упомянув что -то почти пелевинское о круговороте вещей в природе: 'оттуда и туда'.
Взрыв разорвавшегося снаряда снес стену окончательно и отбросил самого Антона далеко в сторону.
- А говорят еще, что снаряд дважды в одно и то же место не попадает, - успел подумать Антон и потерял сознание...
2015