Асфальт под ногами, сменяется брусчаткой, та плиткой, и вновь асфальт. Сколько я уже брожу, не знаю, время потеряло свою значимость, едва в душе уютно свернулась серая тоска. Бесконечные серые зубы многоэтажек пораженные вдоль и поперек кариесом блестящих окон, провожали меня безразличными взглядами. В горле першит, от сигарет, от крика, но более всего от сдерживаемых рыданий. Мужчины не плачут, так меня учил отец. Не плачут, но как же чешется горло и жжет глаза.
Прохожие обтекают меня, не замечая, никому нет дела до замершего, вдруг, на тротуаре интеллигента. Или есть? Ко мне неспешно бредет парочка бомжей, весьма необычных, именно их непохожесть на подобную братию и выдергивает меня из прострации. Старик с виду древний, будто само время, морщины разрезают морщины. С лица невидяще смотрят необычайно зеленые глаза. Беззубый рот все время что-то шепчет. И малец лет десяти. Оба одинаково черноволосы. Оба обуты в странные сандалеты, несмотря на октябрьскую прохладу, и одеты в легкие, словно туники, мешковатые робы. Лицо пацана не по-детски серьезно изумрудные глаза смотрят едва не сурово. Лицо война, способного в мгновение ока отправить душу на небеса к праотцам. Они замирают напротив, старик протягивает ко мне широкую костистую ладонь. Обычно, я не подаю милостыню, стараюсь просто побыстрее проскочить мимо очередного попрошайки. Но не в этот раз. Стресс, боль, вдруг взорвались желанием помочь хоть кому-то, раз не могу помочь себе. Не разбираясь достаю из портмоне купюру, протягиваю ее, но малец вдруг перехватывает мою руку. Детские пальчики, словно стальные прутья, глухим голосом, словно находиться где-то невероятно далеко, произносит:
- Слушай...
И я враз понимаю, что вокруг установилась полнейшая тишина, шум городского пульса - исчез, словно меня посадили в звуконепроницаемый короб вместе с этими двумя бомжами. В следующее мгновение старик наклоняется ко мне, едва не касаясь своим носом хищно изогнутым, словно ястребиный клюв. Испуганно пытаюсь отшатнуться, но едва взгляд мой коснулся его лиственно-зеленых глаз, как я стремительно провалился во тьму.
12.08.2010
Сигарета легла на край пепельницы, истекая бесконечной струей дыма. Интересно какая по счету, пятая? Пятнадцатая? Для меня это уже не важно, взгляд скользит по стене в попытках обрести утраченную осмысленность. Сколько я уже так сижу, наполненный горькой пустотой до краев, не имеющий возможность что-либо изменить, не желающий что-либо менять. Холодный кофе и очередной глоток липкого горького дыма. Где-то за окном шуршат резиновыми галошами шин, снующие по делу и забавы ради, авто. В открытую настежь форточку, сквозь гул городского рыка, долетают трели одинокого соловья. Не радостно, скорее уныло, словно птаха и сама не понимает что здесь делает. Телефон на стене вновь уныло кашляет, но кто может мне звонить? Скорее всего ошиблись номером, взгляд снова тускнеет, падает на грязный пол. Охота водки, секса и крови, и меня больше не пугает это. Кому нужны высшие образования, дипломы, статусы, это все сор, позолота на гниющем яблоке. Из-за стены слышаться крики разгорающейся ссоры, сосед как обычно пришел пьяный. "Пойти, что ли набить морду?", появляется на мгновение мысль, и тут же ухает в пустоту. Я снова прикуриваю. На столе в спальне начинает пиликать будильник, разрезая временную бесконечность, - девять вечера. Пора привести себя хоть в какой-то порядок, а то ведь и в самолет не пустят, суки.
Ванная комната встречает меня колючими взглядами множества глаз, из разбитого со вчера зеркала. Но мне наплевать, наплевать на все, на хруст тюбиков дорогого парфюма под ногами, на забрызганный кровью кафель, на саднящую в порезанной руке боль, все это неважно. Высмотрев в куче мусора, еще недавно бывшей дорогими мелочами гигиены, бритву, пускаю в раковину воду. Следовало бы найти и пену или хотя бы мыло, но мне же наплевать, скребу бритвой влажные щеки. Тут и там проступает кровь, но порезы лишь искривляют губы в злостной усмешке. Наконец с бритьем покончено, размазывая кровь, наспех вытираюсь полотенцем и иду одеваться. Время, которого нет, у меня и так остается все меньше и меньше.
Такси несется сквозь ночь, нож желтого света на черном полотне. Грузный водила, воняет чесноком и салом вперемешку с яйцами. Он пытался навязаться ко мне с разговорами, но быстро понял, что я не из тех, кто будет с ним трепаться. Ублюдок. Если бы я умел водить машину, выкинул бы его, а так приходиться терпеть, отвернувшись к темному провалу окна наблюдать за игрой светляка - поселившейся навечно в моем рту сигареты.
13.08.2010
Перелет. Таможня. Засранец психолог, луноликий, с бегающими по крысиному глазками, поблескивающими из-за стекол аккуратных квадратных очков, рассказывает как мне жить.
И все вокруг делают скорбные лица, соболезнуют, лживые суки, лицемерят всю свою сучью жизнь. Наконец-то я один. Номер в гостинице шикарен, апартаменты господ, призванные поражать и возвышать постояльцев. Пепельницы, конечно же, нет, но напольная ваза изукрашенная китайским рисунком отлично справляется с новыми функциями. В настенном баре хватает мерзкого пойла, я хмуро ухмыляюсь, разглядывая череду бутылок. Скотч, водка, к вечеру я уже изрядно пьян, потому учтивый официант, сунувшийся в номер, позвать на ужин и позволивший себе сделать замечание на счет правил о запрете курения, сейчас где-то прикладывает лед к сломанному носу и материт чертового русского. Я улыбаюсь, выпуская дым носом. Злая улыбка ненавидящего мир и ненавидимого миром. Поднимаюсь, чтобы снова наполнить свой стакан, и мимолетно вспоминаю, что все еще не разобрал сумку. Качаясь, подхожу к кровати, вытряхиваю на покрывало свои походные пожитки: пара носков, трусы, мобильник, початая бутылка водки, вскрытый блок сигарет, деньги и фотокарточка. Я не помню, чтобы клал ее сюда. Пальцы заметно дрожат, я знаю что увижу, еще до того как белая поверхность смениться при обороте глянцем изображения. Знаю и боюсь. По щекам оставляя горячие дорожки катятся жидкие бриллианты души, в груди не хватает воздуха, душно! Тело сотрясается в рыданиях, похожих более всего на беспомощный рык. Я упал на ковер, понимая что алкоголь в этот раз не спасет, а перед глазами все еще продолжал видеть Ее лицо, красивой и тогда еще живой...
15.08.2010
Холодный кладбищенский втер, треплет за волосы, донося обрывки монотонного гудения священника. Я молча курю, не обращая внимание на косые, иногда, откровенно враждебные взгляды других скорбящих. Пару раз ко мне подходил полисмен, но после того как я показал ему средний палец, исчез, злобно ощерившись. А мне наплевать, я раскуриваю очередную сигарету, бросив бычок под ноги, к десятку других. С неба начинает сыпаться холодным крошевом ноябрьский дождь, первые капли ложатся мне на лицо, под стук первого же земляного комка о крышку лакированного гроба. Мне не холодно... мне жарко! Ничего не видя перед собой, опускаюсь на колени, не умею молиться, и не хочу, да и не молюсь, а скорее внутренне кого-то прошу. Чувствую, как на плечо мне легла чья-то рука, но вопреки самому себе я не посылаю к черту, даже не порываюсь поломать пальцы столь нагло вторгшиеся в тиски моего горя, лишь едва поворачиваю голову. Почти в упор на меня смотрят изумрудные глаза и перед тем как провалиться во тьму, я еще успел пожалеть, что все-таки зря решил оставить эти пальцы целыми.
ХХ.ХХ.2010
Тьма медленно отступает, уступая место краскам. Я открываю глаза, осторожно, словно после смерти, а может и не словно вовсе. Передо мной стоит зеленоглазый малец, в странной одежде-робе, в не менее странных сандалетах, не то чтобы оттаявший лицом, но и не сердитый. Взгляд цепляется за часы на руке прохожего, и меня словно прошивает током. Рывком вскакиваю с колен, шум города рвет барабанные перепонки гудками проносящихся авто, гомоном вездесущей толпы. Вижу сутулую спину старика, уже порядком удалившегося. Злость еще мгновения назад переполняющая меня, вдруг надламывается, рушиться, словно ледяной замок внутри подвергся в мгновение артобстрелу.
- Ну, вот и все, - произносит своим гудящим голосом мальчишка и разворачивается, бежать догонять деда, но я успеваю его остановить.
- Возьми...те, возьмите пожалуйста - голос срывается в хрустящий шепот, я протягиваю ему бумажник.
Мгновение он смотрит непонимающе, за тем, широко улыбнувшись, ловко достает из него небольшую цветную фотокарточку. Кидает бумажник мне в руки и убегает вслед за стариком. Я плачу, улыбаюсь и плачу, глядя на электронный календарь напротив, над входом в гипермаркет. На нем веселым зеленым мне светят цифры "07.08.2010". Счастливый бегу к цветочному киоску, а затем домой... я остановлю ее, я не дам ей улететь!
Асфальт под ногами, сменяется брусчаткой, та плиткой, и вновь асфальт. За спиной чувствую сильные крылья, невидимые но вполне реальные. Ссоры, недопонимания, все это такой мусор, пыль... я успею, должен успеть, и я бегу, бегу на пределе сил. Дома-великаны, мимо которых проношусь, весело подмигивают мне в след своими стеклянными глазами, а в вышине, над городом в любовном танце кружат два соловья.