Всё началось десять лет назад, в сто сороковой год от объединения Гальфрии и Гэйла, когда Хаттори позвали в качестве почётного гостя на очередной турнир лучших. Разумеется, он понимал, что это жест формальный, дипломатический. Его пригласили в составе целой делегации из стран Востока, и он был лишь одним из полусотни весьма титулованных и прославленных в различных областях визитёров, от врачей до музыкантов, имён которых, правда, Хаттори по большей части не знал. Он слишком долго был замкнут в своей собственной вселенной - в прямом и переносном смысле: горный монастырь в Японии, где он провёл почти шесть лет из восьми, которые длилось его изгнание, был фактически отрезан от внешнего мира. Смыслом существования стало изучение и совершенствование боевого мастерства, и Хаттори почти удалось позабыть обо всём, что связывало его с прежними мечтами и надеждами, когда в его жизнь ворвалось это письмо, подписанное рукой Дариена.
Раздумывал он недолго - не потому, что ему не терпелось вернуться на родину, а потому, что он вообще не любил долго размышлять над решениями, особенно когда они не затрагивали никого, кроме него самого. Кроме того, он нюхом чуял, что за формальными округлыми фразами кроется нечто большее - ведь что-то заставило Дариена вспомнить спустя столько лет об опальном подданом, и это что-то могло оказаться для Хаттори весьма любопытным.
На следующий день после получения письма, когда он вышел на привычную утреннюю пробежку и оглядел расписную пагоду, правильные до нельзя песочные круги в саду камней и тонкие ветви распускавшейся сакуры, он вдруг обнаружил, что за одну ночь здесь всё стало словно чужим, далёким, и ясно понял, что пришло время перемен. Это был всего лишь формальный, дипломатический жест, но, седлая лошадей и выдвигаясь в начале июня в почти двухмесячный путь, Хаттори был почти уверен, что ещё долго, может быть, никогда сюда не вернётся.
Прибытие в Асгард, к собственному изумлению, ошеломило его - в жизни город не казался ему таким грязным, беспокойным, бессмысленным; всё здесь было наполнено ненужной суетой и ненужными людьми, спешащими по своим, никому не интересным делам. Только теперь он понял, как успел одичать и измениться за время пребывания в монастыре.
Едва ли не больше удивило его то, как держали себя с ним прежние знакомые. Только ради этого стоило сюда вернуться, думал Хаттори. На лицах читалась самая настоящая растерянность - Дариен не счёл необходимым бить в барабаны и кричать о его возвращении, и многие попросту не знали, как себя вести. В ход шли полумеры - ему вежливо улыбались, но боялись заговаривать; кое-кто прятался от него по углам, лишь бы не сталкиваться лицом к лицу с необходимостью как-либо выразить своё отношение к Хаттори до получения более подробных сведений о его теперешнем статусе.
Самые смелые и дальновидные, выяснив, что он приехал по приглашению Дариена, отваживались узнать и даже поприветствовать его, со знакомыми, но хорошо забытыми неискренними улыбками на лицах. Впрочем, всё это не относилось к тем, кому он мог бы доверить свою жизнь, случись такая необходимость. Балтазар отыскал его прямо в 'Золотом орле' - королевском подворье, где поселили их делегацию - и долго не хотел выпускать из объятий. Стелла подала пример изумлённой публике, с радостной улыбкой подойдя к нему на первом же светском рауте, где ему довелось присутствовать, и они так и провели весь вечер едва ли не держась за руки, пока он знакомил её с теми из иностранных приглашённых, чьи имена уже успел выяснить за завтраком в 'Орле'.
Чутьё его не подвело. Во время официального открытия турнира, когда почётных гостей провожали в специально отведённую для них ложу, юноша в униформе королевского служащего шепнул Хаттори на ухо, что его будут ждать в Красной гостиной сразу после торжественного обеда.
Он всё гадал, будет ли это кто-то из магистров или кто-нибудь рангом пониже. Когда всё тот же юноша любезно провёл его после десерта в обитую алым бархатом комнату, нередко использовавшуюся, по слухам, для тайных любовных свиданий, - как будто он мог забыть сюда дорогу! - и когда человек, ожидавший его у окна, повернулся, Хаттори едва удержался, чтобы не присвистнуть: до него снизошёл сам монарх, его королевское высочество Дариен III. Дело казалось серьёзным. Впрочем, король не предложил ничего сверхъестественного. Встреча была не то чтобы недружеской, но какой-то осторожной: его, очевидно, прощупывали, пытались разгадать. Готов ли он вернуться? Не держит ли зла на родину?
Хаттори зла не держал. Безусловно, он понимал, что ему предлагают в определённом смысле вторую ссылку. Сахай - одна из беднейших провинций, расположенная в тяжёлой, гористой местности, вдали от привлекавшей всех как бабочек на огонь столице. Именно поэтому уже добрый десяток лет Сахаем управлял довольно бездарный, но устраивавший всех Томаш Моравиц, согласный тянуть эту лямку в соответствии с пожеланиями короля и Совета. Он прекрасно понимал, что осесть на троне более хлебного региона ему вряд ли дадут, и справедливо полагал, что Сахай - какая-никакая, а всё ж таки целая провинция. Недавно, ко всеобщему огорчению, в силу естественной убыли, Сахай лишился духовного настоятеля, который являлся не только руководителем главного сахайского храма и по совместительству монастыря Восьми Колец, но также одновременно, как это водилось у настоятелей Объединённого королевства, и представителем центральной власти 'на местах', контролировавшим для короны действия местного управляющего. Кандидатура Хаттори на этот пост показалась Совету - и лично мне, подчеркнул Дариен - весьма перспективной в свете того, что последние шесть лет он провёл в монастыре, известном своей безупречной репутацией, где занимал самые высокие должности. Без сомнения, с таким весомым опытом он сможет обеспечить достойную духовную жизнь прихожан и направить их на путь истинный. При этих словах Хаттори усмехнулся: оба они понимали, что в монастыре Катори изгнанник совершенствовал не столько свои духовные, сколько совсем другие навыки, и обоим также было ясно, что совсем не этого, не духовного, ждут от него на должности духовного настоятеля Сахая.
В одном, пожалуй, Хаттори был согласен с губернатором Моравицем: Сахай всё-таки какая ни на есть, но провинция. Это был шаг к чему-то большему, нашёптывал ему внутренний голос, которому будущий магистр привык доверять. Кроме того, что могло быть лучше для привыкшего за последние годы к уединённости Хаттори, чем забытая богами сельская глушь?
К изумлению Дариена, которое ему, впрочем, удалось хорошо скрыть, Хаттори легко согласился, не торгуясь, не требуя большего, не ссылаясь на свою, без преувеличения, мировую славу как преподавателя боевых искусств. Хаттори же, в свою очередь, удалось скрыть тот факт, что на сакраментальное 'да' его подвигли не ложная скромность и не желание влиться обратно в прочно сложившуюся иерархию чиновьего люда, а всего-навсего то, что в этом предложении его всё устраивало. В месте, где нет почти ничего, было где развернуться - и где создать всё так, как его устраивало. Почти миссия Творца вселенной - чего же боле?
Ну а затем пьеса была разыграна как по нотам. Реставрация старого храма; столь же амбициозная, сколь и скоростная постройка нового, роскошного монастыря, где не стыдно было принять самых высоких гостей; дипломатическое манипулирование господином Моравицем и в результате - почти безграничное влияние на все дела провинции. И, конечно, апофеоз этого действа - назначение на пост магистра, члена Совета, последовавшее всего четыре года спустя после его вступления в должность настоятеля Сахая. Прямо в дамки, а весь секрет - в простом умножении заслуг. Та же история, впрочем, и с этими придуманными им состязаниями, где всё, по большому счёту, тоже сводилось к арифметике. 213 досье, 213 медицинских отчётов. Пульс, состояние зубов, цвет глазных белков - всё, всё пойдёт в зачёт тому или тем, кто сегодня сорвёт банк. Трудолюбивая Долорес написала более или менее развёрнутые отзывы аж на семьдесят парнишек, пылающий меньшим рвением Кай - 'всего' на пятьдесят. Примерно тридцать характеристик относились к одним и тем же людям. Оценивай и сравнивай - как пробежал, насколько быстро считал и складывал, метко ли стрелял.
Хаттори и самому эта затея казалась порой почти безумной - всё равно что искать иголку в стоге сена. Разве идеального рыцаря можно определить по тому, как он бежал, считал или стрелял? Разве это главное? Но это всё, что у него есть, и он был твёрдо намерен этим воспользоваться. Кто-то должен сегодня попасть прямо в дамки, и этот кто-то почти у него в руках.