Жил да был однажды на свете шибко мудрющий президент. Правил он страной Лимония достославной. И вот жил он так, поживал - да и преставился. А вслед за ним и олигархи евоные да чинодралы верховные тоже, значит, преставились. Так уж им наверное бог дал... А как очутились они вместе на том свете, так удивились тамошним дивесам прямо несказанно. Да и как им было не удивляться-то - окрест ни черта ж не видать!
Акромя дороги асфальтированной, ровненькой аки стрела и такой аккуратной, что нашенским автострадам не чета прямо. Поозирался президент по сторонам, глядь - указатель за канавой торчит нарисованнный, цветастенький весь такой, а на ём письмена, значится, накарябаны светящейся краской: добро пожаловать, дескать, в рай, люди добрые, и милости короче вас сюды просим!
Ещё пуще президент и его опричники подивилися: неужели, поражаются, до рая пешедралам им придётся шкандыбать? Не по чину-де такое передвижение элите великодержавной. Вот те, думают, и гостеприимство хвалёное райское, ядрить её во все тяжкие...
И только они так подумали, как вдруг - швись! - длиннющий кабриолет золотистого цвету на дорожке той и появись. Многоместный да многодверный, натурально собою суперчленовоз, и посадочных мест в ём оказалося точнёхонько по числу новопреставившихся. Что ж, это славно, славно, восклицает тогда президент пооттаявший и приказывает своей свите на мягкие сиденьица усаживаться. Те тады всем кагалом в раймузин сей офигенный важно загрузилися, а предсидень вестимо на переднее сиденье воссесть не замедлил, да и поехали.
Машинища сия страннная оказалася самоуправляемой, и ехала она до того плавно, быстро и бесшумно, что просто кайфец один да и только. В несколько минуток их всех куда надо и доставила - под самые, значится, райские врaта шикарные, окружённные высоченной стеною. А стена была сплошняком увита то ли хмелем местным, то ли ползунами, а то ли тутошними лианами. Которые в свою очередь были густо покрыты благоуханными прекрасными цветочками самой разнообразной величины, окраски и формы. За стеною же слышалась отдалённая, дивная для нашего слуха музыка и какое-то чудное пение хоровое, то и дело перемежаемое раскатами бесшабашного хохота добрых молодцев и чарующим хохотком игривых молодиц. Веселуха там видать шла на полную катушку, и у наших ездунов ажно сердчишки заёкали от предвкушения предстоящего парадиз-сабантуя.
Однако ворота почему-то распахиваться во всю ширь не спешили, а чуток в сторонке в будочке под навесом посиживал некий старичок замухрыстанного довольно видону, ежели конечно сравнивать его с пожаловавшими в рай господами попаданцами. Одет он оказался в голубую рубаху с вышитыми на ней яркими розами, в жёлтого цвета штаны с чисто комиссарскими красными звёздами на них, и был он босой словно нищий на паперти и без шапки. Лицо у дедка было благообразным, приветливым, весёлым, волоса до плеч сияли белее нежели снега Килиманджаро, а хитроватые его глазки с прищуром словно бы напитались колером от цветов-васильков во ржаном спелом поле.
Дед не сидел тама просто так, а наяривал на балалайке залихватскую мелодийку и пел потешным высоким голоском вот чо:
Как на нонешней неделе
Черти в рай попасть хотели.
Ехали и пили
На хромой кобыле.
Ой, хвост-чешуя!
В омут шайку-лейку!
Бох мне занял три рубля,
А я вернул копейку!
И-и-э-э-э-х!!!
- Эй, вохровец! - обратился к бездельнику президент. - Или как там тебя... чоповец! А ну открывай-ка, братан, ворота - да поскорее! Не видишь что ли кто едет?
Однако дед как ни в чём ни бывало продолжал потренькивать на своём стругаменте и лишь спустя некото времечко ответствовал так:
- Как не видать? Ышо как вижу-то! Только обмишурились вы, господа хорошие, маху дали - вам в райски кущи лезти не можно. Дебёлые уж больно собою! Жиробокия!
И в то же самое мгновение шикарный кабриолетина куда-то пропал с мелодичным звоном, и все до единого горделивые сидельцы побубухались на твёрдый асфальт своими мягкими задницами. И пока они с чертыханиями и отряхиваниями поднимались сызнова в вертикальное положение, старичок отставил балалаечку в сторонку и был уже тут как тут, оглядывая всю гоп-компанию проницательным ясным взором.
- А ты хто такой вообще, чтобы нас в рай не пущать?! - взъелся на старичелллу президент. - Отвечай-ка давай по всей форме, чоповец, не зришь что ли, нахал - перед тобою стоит сам верховный главнокомандующий!
- Хэ! - усмехнулся на то балалаечник. - Да мне всё едино, твоё велико, прыщом ты был в миру али шишкой... Ну а звать меня можешь дедом Мишкой. Часом не слыхал, сударик? Ну а чин у меня не чоповский вовсе, а архангельский вообще-то. У меня, товарищ желающий, и муха в рай не проскочит, не то что жуки вроде вас. Так-то-с!
По толпище вельмож пробежал удивлённный шепоток: "Никак это сам архангел Михаил?! Ну и ну - чисто же собой замухрышка. Такому завалящему огород сторожить где-нибудь на деревне, а не райские врата доверять. Не, и тута видать бардак-то, не токмо у нас..."
Только дедок Мишка, то слыша, и ухом даже не повёл. Усмехнулся он эдак снисходительно, головою укоризненно покачал, а затем президента и его придворных холуёв спрашивает:
- Вы, господа деляги, про заповеди божии чего-нибудь слыхали, али как? Блюли ли их на сером вашенском свете или профанацией по привычке занималися? С "не убий" у вас каково вышло, а?
А те как обрадовались! Уверены видать были что легко от таких нападок отбрешутся. Президент первым и молвил:
- Да я никого и пальчиком даже не коснулся! Комара не убил! Муху не тронул! Вот провалиться на этом месте, гадом буду!
И все прочие ему охотно вторят: ага-ага, дескать, мы в ентом деле чистые херувимчики, век воли нам не видать, мамой вашей клянёмся!
- И по приказу вашему тоже никого не кончили? - вновь дедок любопытствует.
- Нет! - орёт в ответ президент. - Я даже лютых преступников и тех миловал, ни одного не сказнил, до божеского суда их таким образом доводил.
- Ну, это ты зря, - погрозил ему пальчиком архангел. - Это ты, милок, перестраховался... Знаешь пословицу: отчего ж не воровать, коли некому унять? Ответственности, паря, ты видать как огня боишься... Ну да ладно. Пускай с ентой заповедушкой у вас будет чики-пуки. А с "не воруй" как делишки, ась?
- О-о-о! - тут все в один прямо голос взгорланили. - А здесь ваще зашибись! Не подкопаешься... Все свои капиталы мы не воровали вовсе, а наоборот зарабатывали. Причём в поте лица своего, как боженька нам наказывал... Ох и тяжкий же это труд! У-у-у! Жуть!
И рожи себе такие скорбные они вдруг скорчили, словно это была некая банда каторжников где-нито на галерах, а не отборная знать самодержная.
- Кхы-кха! - прокашлялся тогда райский страж, пряча усмешечку в бородке своей сияющей. - Да уж, не придерёшься действительно... Законов вы и впрямь почти не нарушали...
- Так зачем их нам было нарушать, когда мы же их и писали! - выкрикнул тут некий торопыга из вельможных рядов. Однако президент и его сподвижники так на него зыркнули, что тот вмиг осёкся и скис словно вялый лютик.
А остальная чинячья рать к архангелу вновь обернулася и заулыбалася ему прямо лучезарно. Мол, у нас в государствии нашем всё путём было, всё в полнейшем и ладном порядке...
- Ну хорошо, - махнул тогда рукою въедливый дедок. - Пускай снова по-вашему будет... А вот с "прелюбы не сотвори" наверное не так у вас всё было ладненько, а? Давайте, кобельки, валяйте, признавайтесь...
- Хо! - явно обрадовался президент. - А с этой заповедью вообще полный ништяк. Никакого насилия не было! Никакусенького даже. Только по доброй воле всё у нас происходило и исключительно с ближними своими, ага. Ну куда же тут ближе уж, правда? Х-хе! А ещё сам господь ведь нам наказывал строго: возлюбите, дескать, ближнего своего! Вот мы его, по мере сил, и возлюбливали. А чем больше возлюбленных, тем ведь лучше, верно?
Все тут ка заржут во все горла! Ну будто жеребцы на лугу, ей-богу... И дед Мишаня с ними тоже всласть посмеялся за компашку. А чо? Мужичонка он был ведь бедовый, не хмырь по нраву и не кукса печальная.
Ну а, отреготавши, опять значит вопросец им впаривает:
- А с остатними ближними как же? Не обижали их, не тиранили?
- Да ты чо-о! - моментально ответствовал ему презик. - Не разлей вода мы с ближними своими. Прям не отклещиться от них, ядрёна вошь! Да вона, гляди!
И он, подскочивши к ближайшему своему царедворцу, маленькому такому типчику ростом метр шестьдесят пять с ручонками крендельком, как вдруг сгребёт его в охапищу, да как в объятиях стиснет! У того толечко рёбрышки захрустели. И значит - в уста самые его лобызать страстно! Ну и прочие евоные деловары конешное дело тоже в сторонке стоять не стали, по парам они живо разобралися и с причмокиваниями всякими и язычками вертлявыми принялися друг дружку взасос целовать.
- Довольно, довольно, любофилы вы этакие! - стал их угоманивать Мишаня. - Верю! Ближнего свово вы любите прям ужасно. И продоложения таковской любови нам тут совсем не надобно.
Те в момент друг от друга поотпрянули и стоят себе, губы вытирают да отплёвываются.
- Та-ак, - протянул задумчиво дедуля, - и господа бога тоже вы конечно любите, а? Ещё пуще ближнего видать? Али как?
- Уй! - орёт президент в экстазе. - А боженьку так особенно! Не передать ваще словами...
А дедочек не будь дурак пальцами тут возми и щёлкни. И появилась у него в руке фотография, на которой президент собственной персоной в церквухе некоей главной со свечкой в руце постаивал, а личико у него в сей момент ну до того кислящее было от скуки, что кажись он только что лимон импортный был скушавши.
- Чего рожей-то сквасился, боголюбец? - спрашивает его дед Мишка. - Иде тут радость-то твоя ликовальная? Чегой-то, мля, не вижу...
- М-м-м... а вся внутри она, радость-то! - ответчик вмиг нашёлся. - Ну чего зазря зубья-то скалить, а? Ещё подумают что дурак... А оно мне надо?
Толечко дотошный дедок от него не отстаёт. Причепился к товарищу президенту ну чисто репей, ёж его в балалайку.
- Иде-иде? - ён спрашивает. - Внутрях говоришь?
Да не долго думая возьми и прильни ухом-то к президентскому брюху. А там в этот момент возьми чего-то и взбурли.
- Не, - почесал потылицу дед, - не радость это точно... Другая субстанция булькотит. Не скажу какая, а то ещё запипикают.
Выпрямился он споро, на банду охальников озорно глянул, да и возвещает им зычным гласом:
- Ох, и ловёхоньки вы брехать, товарищи капиталисты! Ну прям за язычки вас не ухватить, язви вас в избирком! Словоблудцы из вашей братии первостатейные получилися, ничего не скажешь... Да вот только вы позабыли, прохиндеи, о самой главной божьей заповеди, которую словесами-то не объегоришь. Ага, ловкачи - забыли!
- Про "не завидуй" что ли?
- Не-а.
- Про "не ревнуй"?
- Нет.
- Про "не писай под забором"?
- Ну, это не возбраняется, ежели приспичит. Так, грешок...
- А какую же тогда, старичок ты вредный?
- А про ту заповедушку, коя не велит вам алчными быть.
И едва только он это сказал, как вся толпа пришла в неописуемое волнение и негодование.
- Нету такой заповеди!!! - они заорали яростно. - Врёшь ты, старикашка! Врё-ё-о-о-шь! Горбатого нам тут лепишь! Мы чай писания эти ваши зна-а-а-ем!
- А я насчёт того глаголю, что, мол легше верблюду сквозь игольное ушко будет пролезти, чем богатею попасть в царстие небесное. Слыхивали об таком, навориши окаянные?
Ну а те ещё пуще тут распалились. Разорались так, что хоть уши затыкай.
- Да что мы тут мухомора этого слушаем?! - воскликнул запальчиво президент. - Царствие божие силою ведь берётся! Вперёд на приступ! Открывай ворота! Бейте архангела этого липового, ребята!
И было уже кинулись в самом деле вперёд, да тут дед Мишка возьми и подуй в их сторону. И в тот же самый миг словно электричество к нападавшим подключили. Музычка послышалась вдруг самая что ни есть раздолбайская, и вся банда в диком экстазе заплясала там такой шейк и ламбаду, что просто атас. С минуту примерно они там дёргались и выкаблучивались, глазёнки повыпучив и оря уже от страху, пока дед мановением руки не снял с них это наказание. Те враз тама словно околодели, и толечко струйки малюсеньких молний ещё чуток между ними просверкивали, вызывая конвульсия телес противу прежнего куда как слабейшие.
- Да-а, лиходеи вельможные, - с горестной усмешкой заметил дед, - все-то заповеди божии насобачились вы обходить ловко. И убийства научились скрывать, и воровство неуёмное тем паче, и любострасти ваши окаяннные, и ревность, и зависть... И любовь к ближнему наловчилися мастерски изображать, и даже любовь к богу, со свечечками смиренно постаивая да задирая задницы к небесам... А вот алчность свою испепеляющую трудновато вам скрыть-то было! Ага, алчность, пасть гордыни вашей окаянной... Разве что гражданин Корейко придуманнный да советские буржуи это как-то делали, и то до поры до времени, пока перестройку чертячью не затеяли... Ну что, любители красиво пожить - отвечайте архангелу божию! Что скажете насчёт своей осатанелой бабломании да притыривания дорогого барахла?
Наступила неловкая пауза. Олигархи, вельможи и их предводитель недоумённо переглянулись, пожали плечами, а затем развели руками, однако замешательство покинуло их почти моментально.
- Так мы же вовсе и не богатеи никакие! - сызнова нашёлся президент. - Ну-у... Какие из нас богатеи? Мы ж бедняки ваще. Ой и какие же мы бедныя-я-я-я-я-а-а! У-у-у-!
И вся когорта сугубых бедняков прямо зарыдала тут навзрыд от переживания ощущения своей бедности дикой. А архангел Мишка поглядел на них эдак хитренько, головою слегка покачал и замечает вроде как сначала согласно:
- Вот тут вы действительно истину глаголете, товарищи толстосумы. И в самом-то деле вы беднее распоследнего горемыки. На правду божию да на совесть человеческую... Истинно богатые духом ведь богаты, а не прахом сверкающим. А ваш дух тухлый. Он из вас валом валит, особоливо когда деликатесами своими подзаправитесь да ядовитым бухлом сожранное запьёте.
Тут он сделал паузу красноречивую, посмотрел на притихших элитников как солдат на вошь и отрезал властным голосом:
- Только вот словесами лживыми вам будет от ответственности ужо не отвертеться! Тут, судари мои жадные, не проханже... Тут на деле экзамен пройти будет надобно...
Он опять значит щёлкнул пальцами, и в руке у него появилась самая обыкновеннная с виду стальная иголка ушком вверх.
- Вот, глядите, господа претенденты, - решительно молвил дед, - пролезете через сиё отверстие - так и быть, в рай ступайте! Ну а не пропихнётесь - пеняйте на себя! Я сказал!.. Кто первый из желающих?
Президентское величество на это предложение скоренько весьма среагировал и назад было подался, желая видимо затеряться в массе своих соратников. Не хотел он ни за что оказаться пионером игольного ушколазания и вознамерился кого-то полопушастее толкануть заместо себя. Ан тебе дулю! Соратнички тоже ухо востро держали, разоралися они прямо незнамо как и буквально взашей своего предводителя на передний план и вытолкнули. Нет уж, подумали они злорадно, голубчик, как на совещаниях всяких да съездах, так ты первый, а как ответ держать перед вышестоящими властями - так ты в хвост? Давай-ка вон, вперёд!
Делать нечего, пришлося нашему вождю с разбегу сунуться личиком прямиком к иголке выставленной. Он по ходу дела поужался собою весь, щёчки втянул, губки восьмёрочкой сложил - да нырь было в дырку!
Ага, щас, пролез называется! Одна лишь волосина, на носу его торчащая, туды и пролезла, а более-то и ничо.
- Э, нет, милочек, так дело-то не пойдёть, - рассмеялся, то видя, Мишка-дедок, да по лобешнику ныряльщика щелобаном как хлыснет.
Мгновенно тот в верблюда одногорбого и превратился! И стоит себе, значит, спокойненько, жвачку слюняво пожёвывает и ни в какую дырку угольную лезть и не помышляет. Даже верблюду безмозглому тут было ясно - дело-то дрянь. Вот он и притих.
Как узрели олигархи и вельможи, в каку животину их вожак превратился, так ажно на мгновение они онемели. А потом взволновалися они не передать прямо как и орут вредному старикану:
- Это не нашенский рай! Дауншифтерский он какой-то! Мы тута по ошибке! Это он, скотина этакая, нас сюды завёл! - и на верблюда равнодушного пальцами указывают. - Перемещай нас живо в настоящий рай, парадизом который называется, чтоб высший класс тама был, а не это убожество!
Ну а Мишка-архангел на их вопли никакого внимания, как и тот верблюд, не обращает. Стоит он себе и малёхи этак усмехается.
- Ты чё, старый, оглох что ли?! - те опять в вой. - Давая завязывай со своими нападками! Ишь тут ещё выискался! Народный арти-ист, панима-аишь! На балалайке он наяривает... Ты б ещё на ложках тут сыграл! Дегенерат фольклорный! Тьфу на этот твой раёк! Плевали мы на него с Вавилонской башни!
И стали в самом деле плеваться яро на ворота. Всю рожу дедку, нехристи этакие, заплевали. То видя, даже верюлюд, паразит, за компанию в ту сторонушку плюнул. Ну, тут уж старичонка ловким весьма себя показал и от плевчищи верблюжачьего уклонился он ушло.
А один из вельмож под дурака тут вздумал косануть.
- Ми по-вашему нихт понимайт, андэстэнд? - он заканителил. - Ми хотит гоу эвей отселева, йес! Телепортируте нас цурюк, камарад Майкл, да глядите поскорее!
А дедуля как захохочет. Долго он в конвульсиях смеховых трясся. А потом слёзки с глаз поутёр да и говорит:
- Как из Родины-матушки кровя сосать, так вы в курсах, а как отвечать за свою алчность - так вы нихт понимайт! От же гадёныши, право слово... Нет уж, господа хапуги, здеся такие номера не проходят, ферштейн!
И как хлопнет в ладоши немедленно, И не успел звук хлопка ещё из ушей евоных повыветриться, как глядь - а заместо толпищи сановников наглых кучкуется перед ним стадо верблюдов горбатых. Стоят они там, голубчики, и жвачку жуют задумчисто. Дед же пальцы в рот себе заложил да как свистнет.
И не сразу правда, а через времечко немалое вылазит прямо из придорожного песка маленький такой чумазый чертенёнок.
- Звал что ли, дед Мишка? - недовольно вопросил он, позёвывая. - Этих штоль горбунов в ад спроворить?
- Ох же ты и лодырь, Вельзевулка, - укоризненно поцокал дедок языком. - Тебе б только спать куда завалиться... Вона, забирай-ка давай стадо скотов, гордынею обуянных, да гони их в своё логво. Ну а дедуля твой ужо знает как их упарить. Пущай, хитрованы, так в аду напляшутся, что в будущей своей жизни бабла бы чертячьего более не алкали. Пшли вон отсель, твари волохатые!
В тот же самый миг в земле проделалось как-бы такое отверстие широкое, и там была дорога, уходящая наискосок в места не столь отдалённные, но явно малокомфортные. А дьяволёнок этот заорал тут как тыща чертей прямо да и взогрел кнутищем появившимся по бочине президента-верблюда! И всё стадо не разбирая дороги в адскую эту тмутаракань поскакало, преследуемое по пятам немилосердным своим погонялой.
Вход в пекло тут же пропал, а дед Мишка не спеша к себе на завалинку вернулся, баловайку свою хвать, да и давай на ней наяривать, дурацкие стишки при том горланя: