- Ну, вы же просили разбудить, когда пан явится. Вон он, в кабинете с нашим панам сидит.
Разомлевшая ото сна Янина, наощупь нашла у софы домашние туфли, засунула босые ноги в скользкий сафьян и, накинув на свободное ситцевое платье теплый шерстяной платок, поданный расторопной горничной, кинулась бегом в ту часть особняка, где находился бывший кабинет пана Богуслава.
В помещении, предназначенном некогда для работы графа Яновского, где он принимал посетителей и управляющего, а теперь перешедшем в собственность банкира Соболевского, впрочем, как и имение в целом, сидели два человека. Двери лакей неплотно прикрыл по просьбе Стефы, потому о том, что творится в глубине комнаты, и о чем беседовали хозяин и гость, подкравшаяся на кончиках пальцев Янечка могла беспрепятственно слышать и видеть .
После бега сквозь длинную анфиладу покоев сердце паненки колотилось, готовое разорваться от волнения, страха и стыда. "Татачка обещал уладить вопрос, - думала Янина, припав жадным взором к щели в дверях, - Пречистая Дева, только бы у него сладилось".
Она содрогалась от ужаса от мысли, что у отца может ничего не получится. Гореть ей тогда вечным пламенем позора, без малейшей надежды на спасение. Не появись острой нужды, она никогда не вошла бы в стены неприятного дома, где даже мелочи напоминали о позапрошлом лете. Лете ее унижения. С какой желчной улыбкой наблюдали за ней мертвые глаза старинных портретов в галерее, радуясь ее беде. Для них, как и для мебели, и для прислуги, оставшейся служить новым хозяевам после отъезда Яновских, она навсегда останется чужой. В глазах местных благородных семейств отец и дочь - нежеланные гости. В их представлении и сердцах по сей день фольварок принадлежит графу Богуславу. Стефка так и говорила ей, что соседи именуют усадьбу не иначе, как Яновской.
- Чему обязан просьбе наведаться в фольварок, пан Соболевский? - донеслось до ушей подслушивающей Янины.
- Разве вам не хотелось бы вновь очутиться в родных стенах? - в голосе отца она уловила иронию.
- Изволите издеваться? Вы для того меня звали из Варшавы?
- Что вы. Ни сколько. Наоборот, я говорил серьезно, ничуть не иронизируя.
Янина поморщилась. Ни с той ноты отец начал разговор с гостем. В щель она видела спину пана Соболевского, сидевшего в кресле с высокой спинкой на месте, где обычно сидели посетители. Он нарочно устроился подобным образом, чтоб не ранить еще горше незаживающее после потери вотчины самолюбие графа, оказавшись с ним на равных. Профиль Богуслава Яновского четко вырисовался на фоне темных портьер, озаренный огнем лампы. По сбежавшимся в ровную линию бровям, по глубоким морщинам, прорезавшим высокий лоб, не сложно догадаться, что граф чувствовал себя крайне неуютно в родном доме. Расположился на диване, нервно вертя в руках чубук из слоновой кости. Движения рук и головы выглядели резкими, нервными, точно пана усадили на уголья. "Старый развратник",- подумала о нем Янина. На голове не найти ни одного темного волоска, а по-прежнему хорохорится, играет в неувядающую молодость. В Варшаве о старом Яновском ходили сплетни. Якобы граф оставил в провинции семью, а сам опять пустился во все тяжкие играть. Завел любовницу, которая запросто могла во внучки сгодится. Он без капли стеснения выводил содержанку в свет, покупал ей презенты и оплачивал квартиру, потакая ее женским прихотям, кичась перед знакомыми ее молодостью и привлекательной внешностью. Некоторым господам, которых снедали похожие желания, но сдерживали осуждающие речи жен, их бдительное всевидящее око, оставалось лишь позавидовать пренебрежительному отношению старого Яновского к мнению знакомых и тому, насколько наплевательски он относился к длинному шлейфу пересудов и смешков, тянувшемуся за его спиной. Дамы в салонах, не успев переварить одну шокирующую новость, передавали из уст в уста новую, не переставая поражаться выходкам престарелого графа и его salope (любовница), смакуя их в мельчайших подробностях, утверждая при том, что ясновельможного волокиту жизнь ничему так и не научила. Потеряв львиную долю состояния и сердце своих владений, он вел себя абсурдно, и не переставал эпатировать и смешить варшавское общество.
- Тогда извольте объяснить, что вам от меня нужно. Я тороплюсь. Заехал по пути в Бельцы. Пани Гелена звала на похороны.
- Я слышал о несчастье. Примите мои искренние соболезнования. Сочувствую от души вам и вашей невестке. Должно быть, потерять единственное и столь долгожданное дитя - просто ужасно.
- Да, это так. Благодарю, - сухо ответил граф, - Ну-с! Что же вам все-таки надобно от меня, пан Юзеф? Не станете же вы утверждать, что настоятельно просили посетить фольварок только, чтоб выразить соболезнования!?
- Не стану. У меня действительно, пан Богуслав, есть предложение, которое сможет вас заинтересовать. Дабы не тянуть, спрошу прямо. Вы хотите вернуть Моставляны назад?
- C'est une blague (Это шутка - фр.)?
- Отнюдь. Условия остаются прежними.
- В самом деле? - саркастически изрек граф. Его седая бровь насмешливо изогнулась, и Янечке на секунду показалось, что вместо старика на диване сидит Станислав. Одинаковая ирония в глазах, изгиб губ и гордая осанка. "Как знать, может внешнее сходство меж ними со временем перерастёт во внутреннее, и жадность и пороки, разъедающие старика наложат свой отпечаток и на душу сына",- предположила она, внимая каждому слову, доносящемуся из-за дверей.
- Ваш сын и моя дочь заключают брачный союз, и фольварок тот час переходит в руки Станислава в качестве приданного, - продолжал невозмутимо говорить Соболевский, которого скептичное настроение гостя задевало не больше чем булавочный укол слона. - Мало того, за Яниной я отдам дом в Варшаве, и по договору обязуюсь закрепить за зятем место директора в одном из филиалов моего банка, если он того пожелает. После моей смерти, Станислав станет во главе предприятия, до совершеннолетия детей, которые, я надеюсь, у них появятся.
- Откуда подобная неслыханная щедрость. Ранее вы ограничивались лишь усадьбой.
- Не волнуйтесь, и не пытайтесь искать подвох в моем предложении. Оно заманчивое. Не спорю. Но и Янина - моя единственная дочь. Разве могу я дать ей меньше, чем она того заслуживает?
"О, да! Заслуживает!" - Яновский тотчас сообразил, что к чему. Его губы дрогнули в усмешке. Маленькая гусыня оскандалилась недавно, сбежав с одним из стряпчих Соболевского. Их нашли, вернули, и теперь пан-банкир желает заткнуть большую прореху в репутации дочери с помощью солидной компенсации за моральный ущерб в случае, если брак удастся устроить. Очаровательно!
- Я полтора года не виделся с сыном. Так что...,- пана Богуслава просто подмывало от желания выложить грязные сплетни в лицо Соболевскому, и посмотреть, сумеет ли тот еще хранить спокойствие.
Янина видела, как рука отца накрыла дружеским жестом сухую, жилистую руку графа.
- Не торопитесь. Я знаю о его трудностях с законом, и использую все доступные связи, чтобы уладить вопрос. Для меня не составит труда помочь зятю в беде. Очень хотелось бы, чтобы ответ вы дали прямо сейчас.
Глаза Яновского мерцали недобрым светом из-под нахмуренных седых бровей. Он вскочил с дивана и принялся расхаживать по кабинету, заложив руки за спину.
- Вы полагаете, я глупец? - воскликнул он, круто повернувшись к Соболевскому, - Бесплатный сыр только в мышеловке, пан Юзеф. Общение с вами научило меня кое-чему. Никогда не доверяй банкиру, ибо люди, подобные вам всегда преследуют только собственную выгоду. Думаете, я не знаю, что произошло пару месяцев назад с панной Яниной? Только глухой не расслышит кривотолки, перелетающие из одной гостиной в другую о том, как некая дочь банкира сбежала со служащим своего отца. Чисто оперетта, вы не находите?
Последовала долгая пауза, и приникшая к дверной щели Янечка судорожно ухватилась слабеющей рукой за резную обналичку. Ноги у нее задрожали. "Он знает о моем позоре, и ни за что не поддастся на уговоры отца. Только человек, доведенный до грани отчаянья, осмелится связать свое имя с бесчестьем".
Она различила презрительное выражение лица старого графа, когда он повернулся к дверям. В эти минуты он презирал ее не меньше собственного родителя, не меньше благородных женщин и их дочерей, с которыми она свела знакомство в Варшаве и которые тотчас отвернулись от нее, едва услышав расползающиеся в обществе слухи о побеге. Довольно с нее косых взглядов, шёпота за спиной, прикрытых веерами улыбок, и открытого пренебрежения. Она войдет в кабинет и скажет, что не хочет покупать мужа, как коня на базаре, и ей безразлично, что будет с ней далее. Она не хочет более ничего, кроме того, чтобы ее оставили в покое.
Янина взялась за дверную ручку, чтобы войти внутрь, пока сиюминутный запал не угас, но странное ощущение внизу живота заставило ее остановиться и прислушаться. В глубинах ее тела будто пробежали пузырьки воздуха. Легко и едва ощутимо. Девушка замерла, приложив ладони к губам. Оно жило, пришла поразившая ее мысль. Жило в ней, и ныне впервые дало о себе знать. Крошечная искорка жизни, которая всецело зависела от решения, которое примет незнакомый и чужой для нее человек в кабинете. Янина прежде нее чувствовала "это", просто знала, что оно есть и его существование перечеркивает ее будущее. Она ненавидела прежде то существо, что поселилось в ней, но в эти короткие мгновения впервые осознав и почувствовав реальность его бытия , она заплакала. Прижалась виском в стене, и давясь скатывавшимися по бледным щекам слезами, всей своей женской сутью захотела, чтобы "оно" никуда не исчезло. Первое шевеление маленькой жизни в теле приблизило ее к пониманию материнства. "Мы связаны с тобой. Ты так мал и беззащитен, а мир, в который ты вскоре захочешь заглянуть, так прекрасен и жесток. Что мне сделать, чтобы ты остался? Как я могу тебя защитить, мой хороший?! "
Пан Юзеф ясно дал понять дочери, что ежели дело с Яновским не срастётся, зародившаяся в ней жизнь угаснет в кратчайшие сроки, и связующая нить, только что протянувшаяся от сердца будущей матери к крохотному тельцу в ее утробе, оборвется. "Не допусти, Господи", - взмолилась девушка в душе.
Пока плачущая под дверями Янина переживала о том, в какое русло повернет ее судьба на этот раз, у графа Яновского в душе разразилась настоящая буря страстей. Бесы алчности и наживы спорили с родовой гордыней и совестью. Алчность нашептывала уступить Соболевскому. Он ничего не терял, а только выигрывал. Но честь и достоинство, чьи голоса все слабее звучали в пылающей адским пламенем душе престарелого графа, умоляли опомнится. Сын не должен прикрывать бесчестие опороченной девицы, нести в род грязь, что прилипла навсегда к ее имени. Делать из сына посмешище в глазах людей Яновскому не хотелось, какими бы натянутыми меж ними не были отношения. Но блеск злата уже мутил разум, мешая трезво мыслить.
Он украдкой метал горящие взоры на хранившего невозмутимый вид Соболевского, силясь понять, что у того на уме. Что прячет под маской спокойствия расчетливый банкир, который копейки лишней без выгоды нищему на паперти не подаст!? Яновский нутром чуял скрытую подоплеку в излишней щедрости Соболевского, но разобраться, в чем она таится, у него не хватало ни проницательности, ни времени.
Граф Богуслав обвел глазами "свой" кабинет, где каждая мелочь, начиная с темного дубового стола с лежавшими на нем письменными приборами и заканчивая картиной над камином, которую он привез лет двадцать назад из Италии, любовно и усердно им подбиралась, гармонично вписываясь в чопорный, по-английски лаконичный, интерьер. Пальцы непроизвольно потянулись и провели по блестящей от лака столешнице, задели чернильницу-арапченка, забавлявшую его много лет подряд своей глупой рожицей. Если подцепить кончиком ногтя подбородок, голова с тюрбаном отвалится на бок, открыв стеклянное горлышко склянки для чернил, встроенной внутрь фигурки. Его заколотило от нахлынувших эмоций. "Вернуть, все вернуть, и будь что будет", - лихорадочно думал он, перемещаясь взад-вперед по мягкому ковру. Только как сделать, чтобы сын освободился от ярма, что безрассудно надел на свою шею? О, он придумает. Найдет лазейку, и исправит непоправимое, получит потерянное владение назад в обмен на женитьбу сына. И в этом ему поможет Соболевский. Да будет так. Или он не Богуслав Яновский.
Во рту возник привкус металла, словно на зуб попробовал золотую монету. Комната, как живая, звала блеском начищенных канделябров, светом горящей лампы, строгими абрисами мебели, скрещенными на стене саблями и родовыми гербами на каждой кафелине камина. Будучи азартным игроком, Богуслав Яновский отважился вскрыть карты, показывая комбинацию, которая наверняка, выбьет противника из седла. То-то поразится самонадеянный финансист, когда увидит расклад не в свою пользу.
Неспешна граф Яновский извлек из кармана сюртука письмо, полученное месяц назад от бывшего управляющего Бжезинского, которое собирался показать жене, и вручил его пану Юзефу.
- Читайте.
Янина не видела лица отца, но судя по тому, как задрожали руки, державшие листок бумаги, она догадалась, что в письме содержалось важное сообщение, сильно поколебавшее железное самообладание пана Юзефа.
Мужчины в кабинете долго молчали. Повисла зловещая пауза, не предвещавшая ничего хорошего для обеих сторон.
- Как давно вы знали? - поинтересовался Соболевский, возвращая письмо его владельцу.
- Месяц назад получил сие послание. Стало быть - с тех пор.
-Что вы думаете по этому поводу?
- А что можно думать?! - взвился Яновский, обреченно разводя руками, но при том хитро поглядывая на собеседника. - De fait ne reviendra pas (сделанного не вернешь - фр.). Я не в восторге, но, учитывая упрямство Станислава и его maniaque de la dépendance (маниакальное пристрастие - фр.) к известной вам персоне, я не слишком удивился подобному повороту событий. Par cet acte, dans l'esprit de mon fils (Этот поступок в духе моего сына - фр.)
- Я давно вас просил решить столь назойливую проблему. Помните?!
- Что же мне оставалось? Убить? Он вцепился в нее, как l'homme fou (безумец - фр.)
- Зачем идти на крайности, пан Богуслав. Поражаюсь полному отсутствию вашей фантазии и подобных делах. Впрочем, как и в остальном. Ежели вы даете свое согласие на брак, я помогу вам выйти из положения.
Мужчины внимательно глядели в глаза друг другу.
- Но как?! - не выдержав тяжелого взора банкира, Яновский первым отвел глаза.
- Я подумаю и позже вам сообщу. Если Гордиев узел нельзя развязать, не проще ли его разрубить? Прошу об одном: не вмешиваться, и хранить молчание о письме и нашем разговоре.
- Бжезинский все еще служит у вас? - поинтересовался неожиданно граф.
- Да. Не вижу смысла его менять. Он справляется с обязанностями управляющего и не доставляет хлопот. Мне кажется разумным держать его на виду и в случае необходимости использовать по обстоятельствам.
- Вы правы.
Яновский задумался. Сомнения, что с их затеи с женитьбой получится что-то путное, не покидали его. Он сознавал, что Станислав не мальчик, которого за руку можно притащить к алтарю, и ценности, имевшие в глазах отца огромное значение, для сына ничего не значили. Его не возможно ни уговорить, взывая к памяти предков, как граф пытался однажды сделать, ни подкупить щедрыми посулами. Сын оставался свободен от классовых предрассудков, терзавших сердце отца. И подобная свобода делала его неуправляемым. Только ложь и хитрость могли помочь добиться цели двум мужчинам, притихшим в раздумьях. Старый Яновский перевел сумрачный взгляд на неподвижную фигуру банкира, горделиво сидевшего в кресле. Юзеф Соболевский напоминал сейчас каменную статую. Казалось, ему нипочем страсти человеческие, ибо он давно, после кончины жены, потерял чувство жалости и сострадания. Вместо живого сердца в груди образовался золотой слиток, а мозг превратился в машину, умеющую четко и беспристрастно считать цифры. Многолетняя привычка распоряжаться капиталами распространялась и на само его существование. Люди для него - ходячие счета и проценты. Жизнь в одиночестве, без жены и близких по духу людей наложила печать чёрствости на характер, и даже возвращение дочери из пансиона не смогло смягчить его натуру.
"Он не любит дочь, - рассуждал граф. - Беспокоится не о ее судьбе, но переживает за подмоченную фамилию, большими буквами выведенную на вывеске банка. Привык к безупречности, чтоб циферки к циферкам, ладно складывались в колонки. И не дай бог ошибиться в подсчетах. Жизнь тоже хотел просчитать, но невозможно, чтобы все сходилось, как в бухгалтерской книге. Дочка и есть ошибка, закравшаяся в налаженную схему делопроизводства жизни пана Юзефа. Ишь, как спешит все исправить, каким добреньким стал, чтоб вернуть все в запланированное изначальное русло! ".
"А сам-то ты лучше? - шепнула совесть. - Мнишь себя богом, повелевающим судьбами людей. Кто дал тебе право решать, как должно быть? Загляни в свое сердце и узри мрак, что объял его. Там нет ни любви, ни милосердия. Ты растратил их за свою длинную, бесцельную прожитую жизнь".
От тихого голоса, ноющего в голове, пан Богуслав поежился, нервно передернув плечами. Ему неприятны были подобные мысли, идущие вразрез с желаниями. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, он подал Соболевскому раскрытую ладонь для рукопожатия.
- Надеюсь, вы знаете, что делать.
Пан Юзеф в ответ поднялся с кресла и крепко потряс графа за руку. Пальцы его больно впились в кожу Яновского, и от неприятной потливости и холода рукопожатия у графа возникло острое желание поскорее вытереть руку носовым платком и откланяться.
- Не подведите меня в этот раз, пан Богуслав, - зловеще улыбнувшись, сказал банкир.
Не слушая, что дальше скажут мужчины, прощаясь друг с другом, Янина поторопилась покинуть свой пост, но сразу за углом коридора столкнулась с горничной.
- Ну, что, панночка? Паны пришли к согласию? - поинтересовалась Стефка, искренне переживая за молоденькую хозяйку.
- Вроде как! - шепотом ответила Янечка,- Граф дал согласие на брак, но мне тревожно, Стефа. Помнишь, что в прошлый раз вышло, когда он сулил мне обручение? Ой, не знаю, не знаю...
- Не боись, панна. Ваш тата (отец) самого черта вокруг пальца обведет, коль нужда возникнет.
- Граф показал отцу какое-то письмо, и оно ему не по нраву пришлось. Разволновался настолько, что руки дрожали и голос охрип.
- Разве вы не слышали, что в том письме было?
- Его не читали вслух, глупая. Да и содержание лишь намеками обсуждали. Я ничего не поняла, кроме того, что младший Яновский по-прежнему питает привязанность к племяннице Бжезинского.
Раньше Янечка непременно назвала бы подругу по имени. Ныне же, если изредка и вспоминала о ней, то всегда избегала произносить ее имя вслух, старалась выражаться иносказательно. Обида, засевшая в глубине души, пусть не ощущалась так остро, как вначале, но нет-нет, да и напоминала о себе неприятными отголосками воспоминаний. Она давно простила Станислава за его неверный выбор, но по отношению к L'épine (Колючке - фр.) Янина осталась непреклонной. Для мужчин, как ей представлялось, всегда легче подыскать оправдания, а с предательством единственной подруги она смириться не могла.
- Что же будет с паном Ежи? - спросила, глядя на паненку с сожалением верная Стефка.
- А что будет? Ничего. Он смирится со временем, и забудет меня. Отец все равно не позволит быть нам вместе. Для него недопустимо, чтобы я венчалась с его собственным служащим.
- Жалко его, панночка.
- Молчи, мне и так тяжело. Не напоминай мне о нем.
Стук подкованных сапог по паркету заставил забывших об осторожности девушек метнуться в соседнюю проходную комнату. Они едва успели плюхнуться на ближайшую к дверям кушетку, как следом за ними вошел граф Яновский. Заметив сидящие фигурки у окна, и узнав в одной из них дочку Соболевского, пан Богуслав замедлил шаг и подошел поздороваться.
- Рад видеть вас панна Янина, - сказал он, целую протянутую руку девушки. Она выглядела напуганной.
- И я рада, пан Богуслав,- пролепетала он, низко опустив голову. - Примите мои соболезнования с постигшей вашу семью утратой.
Граф молча склонил седую голову.
- Не соблаговолите ли остаться у нас на ужин и задержаться на ночь? Mon père был бы рад.
- Merci, cher enfant (Спасибо, милое дитя - фр.). Не могу. Я спешу.
- Жаль, - пробормотала Янина, чувствуя в душе облегчение, что граф отказался от приглашения. Она не горела желанием видеть его неприятное лицо за столом, как и не хотела, чтобы он дольше положенного задерживался в доме.
Поблагодарив еще раз за приглашение, и откланявшись, граф Яновский стремительно направился в сторону парадного вестибюля, минуя череду знакомых с детства комнат. Его мысли направились в сторону Бельцев, где его ожидало семейство, погруженное в траур. Единственный внук, сын Михала и Беатрыси, умер две недели назад, прожив на свете не более трех месяцев. Младенец родился непорным (недоношенным), слабеньким, и, видно, бог не дал ему сил бороться за жизнь, потому что после скоротечной болезни дитя скончалось. Графу не столь сожалел о невинной душе внука, которого он и в глаза то ни разу не видел после появления на свет, сколько терзался предчувствием, что у старшего сына больше не будет законных детей. Беатрыся оказалась пусть и родовитой, но не годной для продолжения рода женой. До почившего в бозе младенца она скинула троих, и доктора запретили женщине продолжать попытки понести. Пан Богуслав скрипнул зубами от досады. Если так и дальше дело пойдет, их род может остаться без наследника. Отныне он возлагал надежды на Станислава. Но кто знает, с его характером и пренебрежением, которое он ранее выказал дочке Соболевского, как у них сложится меж собой после устранения преграды в лице племянницы Бжезинского. "Что-то мне невеста не внушает доверия", - подумал он, вспомнив бледное, осунувшееся лицо панны Янины. Сидела, потупив испуганные глаза, похожая на тень прежней цветущей девицы, которую он помнил. И пальчики, что целовал граф, показались ему совсем прозрачными и ледяными. "Хоть бы и на этот раз с выбором не ошибиться", - вздохнул пан Богуслав, садясь в поданную к крыльцу коляску.