Жизнь без смысла - жизнь без цели. Её отсутствие - пустота, скука, прозябание, смерть. Её наличие - поиск, совершенство, обретение, вечность. Время побеждено, а не убито, деяния не умножают суету сует. Когда созреет их плод, лишь ты решаешь - вкусить его или объявить запретным. Так ты осознаешь свою ответственность пред миром. Так ты познаешь свободу. Но что есть истина?
Враги Ордена зовут меня Чёрной Вдовой. Почему? Из-за наших чёрных одеяний, традиционных для лауренитов-госпитальеров - паладинов Великого Ордена Лечебного Дома благословенного Лоренса де Пюи? Занятно, они видят лишь цвет смерти и скорби, но не замечают белой эмблемы Главного Госпиталя на моём плаще и сюрко - символа истинного сострадания и милосердия. Они отказывают мне в этих чувствах? Или же сами не знакомы с ними? Ясно одно - на такие вопросы ответа от них не получить.
А может, меня так называют из-за моего фамильяра? Тогда любители громких прозвищ не сильны в энтомологии - Клементина-Бонифаций не из семейства вдов, а из семейства пауков-волков. Она с самого начала была большой и мохнатой, поэтому и привлекла моё внимание, когда я в шесть лет поймала её в нашем саду и принесла домой. Сначала, я назвала её Бонифацием, но мама очень быстро выяснила, что Бонифаций - самка, а потому, к этому имени добавилось ещё одно - Клементина. Забавно - ведь Клемент и Бонифаций - самые распространённые имена среди первосвященников Эриннии. А затем, затем я с потрясением узнала, что Клементина-Бонифаций живёт всего один год, а значит, уже следующим летом её не станет. Недопустимо. Так я в первый раз победила смерть.
Вернее, с моей подачи вверх над ней взяла мама. Ведь в её исследованиях маму никогда не останавливали ни мораль, ни закон. Настоящий учёный. Так паук из семейства пауков-волков стал разумным магом-телепатом, в своей колдовской силе равный многим весьма могучим волшебникам. Мы неразлучны уже многие годы. Сейчас Клементина-Бонифаций мирно сидит в своём террариуме в моём кабинете, но в случае войны она готова принять боевую форму. Высота - два метра, размах лап - посчитайте сами. До меня дошли слухи, что её на полном серьёзе собираются объявить запрещённым видом оружия. Разумеется, это сущая нелепость - боевые покровители- обереги сильнейших аристократических родов королевства Мидори куда как страшней.
Но возвращаясь к нашим недоброжелателям - что если им не чужд поэтический символизм и некая иносказательность? И провозглашая меня Чёрной Вдовой, они тонко намекают, что я - сильнейшая из госпитальеров? Ведь у пауков самки намного крупнее и сильней самцов. Что же, подобное сравнение лестно для меня и совершенно неприемлемо для Ордена. А значит, если это и правда - мы закроем на неё глаза.
Настоящая истина в ином. Отто мёртв. Пал в одной из тех битв, в которых гибнет цвет нашего рыцарства, и после которых Орден вынужден набирать в свои ряды всех кого не попадя. "Отто убили" - я сообщила эту новость маме тем же недовольным тоном, каким в детстве жаловалась на оторванную пуговицу или сломанную игрушку. Близкие отнеслись к ней по-разному, каждый - в свойственной ему манере.
"Гибель на поле боя - без сомнения лучшая смерть для воина. Но не для мужа моей дочери. Прикрывать до последнего отход товарищей - это, безусловно, достойно уважения. Но тем самым Отто Рейнхардт поставил их жизни выше счастья Альбертины. Такой выбор я не могу одобрить" - сокрушённо произнёс папа.
" Мне этот тип всегда казался подозрительным. И вот, пожалуйста, интуиция меня не обманула - выкинуть такой фортель, это же уму непостижимо", - пожал плечами сводный брат.
"Полная нелепость. Даже ежу понятно, что прикрывать отход должен был закоренелый холостяк-женоненавистник, коих в этом Ордене пруд пруди. Всё-таки мужская логика - воистину непостижимая вещь ", - торжественно объявила сводная сестра.
" Как это похоже на мужчин - покидать нас в самый неподходящий момент. К счастью, хлопот от них больше чем пользы", - укоризненно покачала головой мама.
Сошлись они лишь в одном - я всё-таки получила от Отто самое главное, а потому, останется ли его образ навсегда в моей памяти столь же чётким и ярким каким был при жизни или постепенно потускнеет со временем не суть важно. Интересно, что они подразумевают под этим? Отто больше нет, и всё что осталось от него это... Что же это? Точно... Вольфганг... Вольфганг!
В два годика я уяснила самое важное - папа безраздельно принадлежит мне, а вот маму я делю с Райаном и Флорентиной. А значит, нельзя допустить, чтобы она забыла обо мне. Поэтому каждый день я подходила к ней и, не обращая внимания на то, занята мама или нет, требовательно дёргала за платье и лезла на руки. Так я напоминала о себе. К чести мамы она с самого начала поняла всю важность данного действа.
- Прошу прощения, господа, - с холодной вежливостью обращалась она к удивлённым или скрывающим удивление гостям, - время священного ритуала.
И я несколько минут с торжественно-отрешённым взором блаженствовала в её объятиях.
Что же, прошедшие годы почти не изменили моей цели. Нужно сделать всё, чтобы Вольфганг помнил обо мне. А потому, свободен он или нет, я иду к нему.
- Вольфганг, ты ел сегодня пироженку? - задаю я мой обычный вопрос. Раз я в детстве кушала пироженку каждый день и об этом у меня сохранились приятные воспоминания, то и Вольфгангу это не повредит.
- Он не ел сегодня пирожное, - отвечает за Вольфганга Радомира - супруга Великого Магистра Ришара Макдональда. Вольфганга и её детей - старшую Аделину и младшего Жоффруа за глаза называют "детьми Ордена". Они родились здесь - на Афродосе - острове, безраздельно принадлежащем нам. На нём установлена наша власть, на нём царят наши законы, здесь мы суверенны и независимы и никто не осмелится бросить нам вызов на его земле. Но я отвлеклась. Вольфганг почти всё время проводит вместе с Аделиной и Жоффруа под чутким присмотром Радомиры, благо ничем больше ей заниматься не приходится.
- Как не ел пироженку? - тревожно спрашиваю я.
- Он ел мороженое,- с еле уловимым раздражением объясняет Радомира.
- Мороженку, - задумчиво повторяю я. И мороженка связана у меня с очень и очень хорошим, - мороженка тоже вкусная, - одобрительно киваю я, - но можно было дать ещё и пироженку.
- Это уже чересчур, - вздыхает Радомира, - между прочим, Вольфганг сегодня не хотел есть супчик.
- Суп? - я вновь погружаюсь в раздумья. Что же, в детстве я сама часто отказывалась от первого, так что ничего страшного,- это нормально, - машу я рукой, - но он так и сказал? Не хочу?
- Да. Не хочу.
- Вольфганг,- обращаюсь я к сыну, - "хотеть" - очень нехорошее слово. Оно противоречит главному в нашей жизни - порядку. Без порядка пропадает цель и наступает хаос. А порядок знает лишь два слова - надо и нельзя. Когда в твоём возрасте я гуляла с папой, и мы проходили мимо кондитерской, в витрине которой я замечала, скажем, пироженку-корзинку с кремом в виде розочки, я никогда не говорила "хочу". Я дёргала папу за рукав, указывала на пироженку и чётко произносила:
- Надо.
- Что надо? Почему надо?
- Надо, - повторяла я и тянула за руку. Слово "надо" не требует лишних пояснений. Оно - высший принцип. Категорический императив.
- Альбертина, ты почему не собрала игрушки?
- Нельзя,- не оборачиваясь, отвечаю я.
- Что нельзя? Игрушки собрать нельзя?
- Нельзя, - ускоряю я шаг, давая понять, что нелепый разговор окончен. Нельзя и всё. Высший принцип. Категорический императив.
Для папы этого хватало с головой. Мама иногда догоняла и шлёпала по попе. В этом случае необходимо громко произнести:
- Травма, несовместимая с жизнью, - закрыть глаза и лечь на пол.
Впрочем, судя по тому, что Радомира закрывает лицо ладонью, я снова увлеклась. Пора сделать то, ради чего я и пришла сюда. Я беру Вольфганга на руки и прижимаю его к себе. Обмен положительной энергией. Полезно и для тела, и для души.
- Великий Госпитальер,- взволнованно обращается ко мне вошедший в комнату рыцарь, - чрезвычайное происшествие в одном из госпиталей в мире сервов. Нападение, убийство охраны, похищение ценного препарата.
- Напали на Госпиталь? - задумчиво переспрашиваю я.
- Совершенно верно.
Это плохо. Очень плохо. С самого детства слово "госпиталь" носило для меня особый сакральный смысл. Именно оно определило мою судьбу, именно оно позволило мне понять главную цель моей жизни. А потому, нападение на госпиталь Ордена где бы то ни было - прямой вызов лично мне.
Я целую Вольфганга в лоб и осторожно опускаю на пол.
На одного эринийца приходится сто обитателей Сервии - пока не попадёте в один из их мегаполисов - не поймёте, что на самом деле скрывает эта разница. Сервские города вместили в себя миллионы людей, забрав что-то важное у каждого из них. Кто-то потерял лишь покой, но многие - самих себя. Город лишил их цели, разрушил мечты, заставил жить по его безжалостным правилам. Такова плата за участие в гонке за призрачным успехом. Все прекрасно понимают, что едва ли пяти из каждой сотни улыбнётся удача, но без следования этим правилам они заранее обречены на провал. А прослыть неудачником среди миллионной толпы, пусть и безумной, на такое отважатся только истинно сильные духом. Здесь таких не найти. Поэтому они лишь топчут оступившихся, устремляясь по их головам к заветному призу, даже не задумываясь об омерзительности и отвратительности этого сумасшедшего бега. Стадо.
И хотя я и наблюдаю за ночным городом с верхнего этажа небоскрёба, на самом деле я нахожусь на глубине чудовищной воронки, поглотившей все самые низменные стремления и чувства. Это ошибка моего предшественника - размещать госпитали в самом центре мегаполисов, словно в наших эринийских городах. Да, ничтожные клочки земли на центральных улицах стоят тут целое состояние, но разве уравновесит гордость от осознания нашей мощи вредоносное воздействие здешней бездуховной ауры? Вряд ли. Пора уподобиться местной элите и перебираться в тихие уютные пригороды. Впрочем, дело прежде всего.
- Сколько погибших?
- Шестеро охранников секретной секции, - докладывает местный настоятель. Наполовину бретон, наполовину нормандин - наилучший выбор для такой должности.
- Никто ничего не замечал до последнего?
- Внешняя охранная сеть оказалась бесполезной.
- Вот как? Нападавшие?
- Судя по положению тел и характеру ран - одиночка.
- Охрана?
- Как и я - "дети обоих миров", - понимает меня настоятель, - лёгкое стрелковое оружие и магические жезлы ближнего боя.
- Остаточный магический фон?
- Еле заметный след запрещённой магии смерти.
- Артефакт или заклинание?
- Установить невозможно.
- Пропажа?
- Четыре килограмма гипносиума - весь местный запас.
- Причина? - задаю я главный вопрос
- На чёрном рынке за гипносиум готовы платить любые деньги. Или же, - настоятель делает короткую паузу, - этот препарат, как вам известно, входит в состав эликсира способного резко усиливать магические способности. Возможно, причина кроется в этом.
Первую версию высказал бретон. Зато вторую, несомненно, озвучил нормандин. Занятно.
Итак, - с улыбкой подытоживаю я, - отчаянность или одержимость?
- Я не поспеваю за вашей мыслью, - признаётся настоятель.
- Кому-то настолько опротивел этот город, кому-то стало настолько невыносимо под сенью его бездушных небоскрёбов, что он готов пойти на всё, чтобы вырваться из этого ада и умчаться далеко-далеко. Это ли не отчаянность? Или же кто-то ради достижения поставленной цели не остановится ни перед чем. Это ли не истинная одержимость? Несомненно, обе эти истории достойны талантливого пера. Какую предпочтёте?
- Это столь важно?
- Нет. Ибо в ваших расчётах вы не учли главного.
- Что же?
- Тот, кто не знает, что этот госпиталь принадлежит нам, не проникнет незамеченным в его святая святых и не одолеет в одиночку шестерых вооружённых ... "детей обоих миров". Тому же, кто способен на это, прекрасно известно о нас - лауренитах-госпитальерах. И если он, тем не менее, идёт на подобный шаг - эти четыре килограмма хипносиума ему и даром не нужны. Конечно, он может выполнять чей-то заказ - но уж точно не ради денег. Его ведёт не жадность, а совсем иная причина.
- Какая же?
- А какое единственное последствие этого побоища прекрасно известно нам обоим? - бесстрастно произношу я.
- Какое? - недоумённо бормочет настоятель, - не может быть! - потрясённо восклицает он, - неужели, его истинная цель вы?
- Именно, - подтверждаю я.
- Но зачем злоумышленник забрал весь препарат?
- Примитивная уловка, которая свидетельствует о заурядности его ума. Очевидно, он не теряет надежды внушить мне, что в этом спектакле мне уготована лишь безопасная роль охотницы, а вовсе не дичи. Если бы она сработала, его визит, несомненно, застал бы меня врасплох. Но настоящий хищник не взял бы ничего.
- И как вы поступите?
- Для вас это не имеет значения. Ведь вам теперь делать ничего не придётся. В этой пьесе вы всего лишь зритель. Хотя, распорядитесь, чтобы мне принесли... нет, две пироженки.
- Прошу извинить, - склоняется в глубоком поклоне настоятель, - но распоряжение Великого Магистра - не давать вам пирожное, пока вы не поужинаете!
- Что? - обиженно надуваю я губы, - и здесь?
- Прошу извинить!- остаётся в склонённой позе настоятель.
- Я сама могу купить пироженку в буфете. У меня есть денежка.
- Прошу извинить! Без моего разрешения буфетчицам продавать вам пирожное запрещено. Распоряжение Великого Магистра!
Ришар Макдональд - приятель моего папы. Отсюда и растут все корни.
- Котлетка, лапшичка и две пироженки, - изменяю я распоряжение, - и ещё - в этом городе есть ночное шахматное кафе?
Надо же, один ночной шахматный клуб в городе нашёлся. Всё-таки миллионный мегаполис. "Силенсио". Великое безмолвие. Абсолютная тишина. Бесшумно бежит стрелка шахматных часов, бесшумно передвигаются фигуры на шахматной доске. Молчание слишком важно для игрока. Молчание - это сосредоточенность, постижение, расчёт. Молчание - это интуиция и внезапное наитие. Молчание - это рождение истины. А истина - это и есть настоящая победа.
Потому я и сижу за шахматным столиком в самом отдалённом от входной двери углу и, молча, жду моего партнёра. Я спокойна, ибо знаю - он ждать не будет. Раскрытая доска, расставленные фигуры - намёк, понятный всякому. Да, и мои - чёрные, ведь чёрный - традиционный цвет наших одеяний, из-за которого, возможно, меня и зовут Чёрной Вдовой. А значит, первый ход придётся сделать ему. Молчание, ночь, партия, смерть.
Он идёт ко мне. Ошибки быть не может, убийцы узнают друг друга сразу. По походке, по движениям, по выражению глаз. Правильно, вот так прямо, не таясь, ведь именно ночью срывают все покровы. Голая, шокирующая правда. Так что к чему мне твоя внешность?
- Платиновые волосы, глаза цвета морской волны, лицо повзрослевшей куклы, чёрный френч, сомнений быть не может, это она - дочь демона-убийцы Раймунда фон Вейхса и одержимой вивисекторши Янины фон Валленроде - Чёрная Вдова госпитальеров Альбертина Беримира фон Вехс фон Валленроде Рейнхардт! - экзальтированно восклицает мой партнёр, - как я ждал этой встречи!
Но на его возгласы никто не обращает никакого внимания. Что же, в мирный город пришло колдовство.
- Если меня когда-нибудь привлекут к судебной ответственности, тяжёлая наследственность станет главным козырем моей защиты. У меня всё записано. От вас же я жду повести, что окажется красивей историй о неукротимой одержимости и безнадёжном отчаянии.
- Повести? - с интересом склоняет голову набок партнёр.
- Цель, - откидываюсь я на спинку стула и прикрываю глаза.
- Выведение из равновесия, горечь, бессильная ярость, пустота! Вы - самое слабое место!
- Папа или братик?
- Братик? Называть так чудовище из Поречья! Бесподобно!
- А кто-то предпочитает называть его просто идиотом. Рассказывают, в его кабинет как-то доставили захваченную у террористов партию смертельного нервнопаралитического газа, заключённого в небольшие стеклянные шарики изумительного изумрудного цвета. "Ух ты, - воскликнул братик, - эти шары точь-в-точь как у жонглёров! А ну-ка, - хватает он несколько из них и начинает подбрасывать в воздух, - я в этом деле, правда, не особо силён,- тут же добавляет он". А газа в каждом из шариков - на несколько десятков человек. Ясно, что в кабинете он тут же остался один. Так что вы правы, мой брат - живое воплощение хаоса. "Милослав, сейчас же положи Альбертину обратно в кроватку! Она хочет спать"! "Нет, мама, Альбертина не хочет спать, она хочет кружиться и играть"! А всё что я тогда хотела - это понять, что хочет от меня эта уменьшенная копия папы. Разумеется, чёткой цели у него отродясь не бывало, следовательно, не вы мешаете ему, а он - вам. Так какая же эта цель?
- Не правда ли, восхитительная тишина! - широко раскидывает руки партнёр, - мы всего лишь хотим, чтобы это изумительное молчание воцарилась во всём мире! Разве не свинство, мешать столь возвышенной мечте!
- Люди и в самом деле довольно шумные создания, - киваю я, - даже ночью от них нет покоя. Этот город, похоже, никогда не спит. Да, - продолжаю я, - в таком случае четырьмя килограммами гипсосиума точно не обойтись. Шут с ними, ведь смешно думать о возврате порошка, когда не вернёшь человеческие жизни. Считайте их платой за вашу занимательную историю об абсолютном одиночестве и совершенном равнодушии. Когда некого терять, и жалеть не о ком. Однако именно поэтому я не могу одобрить ваши действия. Ведь они порождены стремлением к безответственности, то есть ложной свободе.
- О! За кого же отвечаете лично вы?
- За всех, у кого на одежде вышит тот же символ, что и на моей. Этого более чем достаточно. Согласна, компания шумная, но вытерпеть их можно. Да, и... точно... Вольфганг. Вольфганг! Ему ваш безмолвный мир точно не подойдёт.
- И поэтому вы совершенно одна?
- Советы из разряда "Лошадью ходи!" мне ни к чему.
- Великолепно! Потрясающе! И в самом деле, зачем самке паука помощь слабых самцов!
- Вы тоже без компании. Впрочем, двое одиночек-эгоистов, это только двое одиночек-эгоистов, а не сплочённая команда. Друг другу будут только мешать, верно?
- Своему отчаянию Милослав Райан фон Валленроде должен быть обязан мне и только мне! Иное просто невыносимо! Вы согласны?
Еле слышный шёпот удивлённых игроков вдруг доносится до меня:
- Посмотрите, с кем играет та женщина в углу.
- Странно, они оба играют чёрными фигурами.
- Опытный игрок без труда отличит свои фигуры от фигур партнёра. И всё же... Давайте уйдём отсюда.
- Разве от Него можно уйти?
- Они так увлечены игрой и беседой, что если мы не будем шуметь, Он нас не услышит.
- Рада, что лично против меня вы ничего не имеете, - отвечаю я, - остаётся одна деталь. Здесь, несмотря на тишину, довольно людно.
- Это не проблема, - отмахивается мой партнёр.
Изящно-небрежный жест, и всё вокруг нашего столика погружается во мрак.
- Личное подпространство?
- Именно! И в нём я полноправный властелин!
- Вот это мы и проверим, - поднимаюсь я, материализуя слегка изогнутый узкий клинок, - похоже, мы оба угодили в цейтнот, так что давайте закругляться.
- Я предпочитаю продлить удовольствие, - длинная рапира возникает и в руке моего партнёра. Его лицо скрывается за матово-чёрной непроницаемой маской, - впрочем, секунды боя длятся как часы!
Это он верно подметил. Сразу чувствуется - опыта ему не занимать. Позиция, салют оружием, ритуал соблюдён, понеслась.
Сбив клинка, выпад, защита, хлёсткий удар, выпад, уход, укол. Защита, разрыв дистанции, контратака, уклон, отскок. Выпад, двойной удар, защита, отвод клинка, выпад. Подрезание, уход круговым движением, отвлекающий удар. Выпад, защита, укол, преследование, рубящий удар, блок, сбивающий удар, укол. Раз-два-три, раз-два-три. Борьба за позицию, борьба за дистанцию, борьба за темп. Выпад, защита, уход. Уклон, контратака, защита, удар. Раз-два, раз-два, раз-два-три.
- Удивительное хладнокровие! - глухо несётся из под маски, - вам и в самом деле неведом страх! Никаких эмоций, чистый расчёт! Так и будет в нашем мире!
- Мой папа в одиночку защищал мирный городок от корабля, команда которого полностью состояла из таких, как вы. Назывался он "Валрус" и ужас наводил на всё Восьмикружье. После его визита во многих поселениях воцарялось великое безмолвие. Но после того боя, "Валрус" так и застыл неподвижно в песках возле Десперэйт Хоупа, а папа решил, что его странствиям по Инферно пришёл конец и пора возвращаться домой.
Целый экипаж и одиночка. За кого вы меня принимаете? Впрочем, это уже не важно. Если коротко, тут есть два момента. Первый - без вас ваше подпространство разрушается на раз. И второй - я вам немного солгала. Мы сейчас не одни.
- Что? - удивлённо переспрашивает мой партнёр.
Человеческий боевой маг быстр. Очень быстр. Но боевой маг-паук. Быстрее. Особенно если он принадлежит к семейству пауков-волков, для которых скорость - залог успешной охоты. Ничтожный миг, и Клементина Бонифаций принимает боевую форму прямо за спиной моего партнёра по этой увлекательной партии. Она очень удачно и незаметно покинула мой карман во время наших экзерсисов. Высота - два метра. Размах лап - посчитайте сами. Неуловимый бросок, истошный вопль, неприглядное зрелище. Шах и мат. Партия, конец, смерть. Похоже, мы с Клементиной Бонифацием и впрямь сплочённая команда.
- Он был очень странный, - звучит знакомый голос у меня в голове.
Ночь ещё не прошла. До рассвета осталась пара часов, как раз хватит, чтобы сыграть ещё одну партию. И пусть для всех посетителей клуба "Силенсио" я сижу за моим столиком в гордом одиночестве - это ничего не значит. У меня есть партнёр.
- с2-с4, - раздаётся знакомый с детства голос, услышать который могу только я.
Солидный, основательный ход. Как же ответить на него? Что же, на этот раз, я, пожалуй, выберу венедскую защиту. Бесшумно бежит стрелка шахматных фигур, беззвучно передвигаю я фигуры на шахматной доске. Молчание. Абсолютное молчание.