До начала еженедельной планёрки в редакции газеты "Рубежи" оставалось всего две-три минуты. Ольга Генина влетела в редакторскую так, будто её порывом весеннего ветра забросило в комнату, где уже степенно готовились к началу рабочего дня трое других штатных сотрудников. Модную серебристую куртку она расстегнула ещё на бегу. Лёгкий голубой шарфик выбился из-под ворота и дразняще- игриво развевался над плечом. Бросив сумку на свой стол, Ольга запихнула куртку в шкаф, схватив первую подвернувшуюся вешалку. Мельком глянула на себя в висящее рядом зеркало, наспех пригладила пятернёй растрепавшиеся волосы, слегка подправила помаду в уголке губ.
"Фу, ты, вылитое чучелко - лохматенькое, страшненькое..." - успела подумать о себе не без иронии, но заниматься кардинальным исправлением изрядно пострадавшей на бегу причёски и наспех сделанного дома макияжа времени уже не осталось. Шеф - Кирилл Дмитриевич - к опоздавшим бывал не просто строг, а прямо-таки суров. Девчонки в редакции между собой звали его "железным лордом", и в значительной степени это прозвище оправдывало себя. Во всяком случае, при опозданиях никаких отговорок личного плана в качестве смягчающих вину обстоятельств не принималось. Так что приходилось выбирать меньшее зло - проявлять чудеса дисциплинированности в ущерб некоторой привлекательности.
-Ну, ты, Генина, вечно вваливаешься, будто за тобой толпа инопланетян с бластерами гонится, - не удержалась от лёгкой "шпильки" в её адрес специалист по вопросам культуры Ритка Ляхова.
-Ага, тебе бы мои заботы, - бросила через плечо Ольга, лихорадочно шаря в сумке в поисках делового блокнота, с которым обычно ходила на планёрку. - А-а, вот ты где, - наконец, выудила она злополучный блокнот, забившийся под распоровшуюся подкладку сумки. Давно уже пора было зашить прореху, да всё руки не доходили.
-Да если хочешь знать, твои инопланетяне перед моим Дениской - сопливые пацаны. Можешь себе представить, что он сегодня учудил? Веду я его спокойно в садик, беды не ведаю, а он вдруг руку - дёрг! - и драпать от меня с воплем: "Не хочу в группу! Хочу к бабушке!". Я - за ним, он ещё быстрей. Откуда только прыть взялась: свернул к маминому дому, и только пятки сверкают. Спринтер! Еле отловила. Убегалась с ним до потери пульса, пока не сдала воспитательнице. А времени, сама понимаешь, - по утрам впритык. Хорошо хоть, так успела. И что с ним делать - не знаю... Не любит садик, и всё тут. Зато от бабушки не оторвёшь.
-А внуки всегда бабушек обожают, потому что бабушки обожают их. Вот и весь секрет.
Разговор пришлось прервать, так как в этот момент они вошли в кабинет главного редактора, а он на планёрке не допускал посторонних разговоров. В общем-то это было правильно. Коллектив редакции в основном являлся женским, а, как известно, дай женщинам волю, - будут болтать, пока не охрипнут. Никогда на белом свете не иссякнут темы, которые непременно нужно обсудить, соберись хотя бы две женщины вместе...
Планёрка шла в привычном русле. Задания Главный раздавал, исходя из текущих проблем и плана предстоящих мероприятий в городе. Традиционно материалы, печатавшиеся в "Рубежах", в подавляющем большинстве представляли из себя короткие, но ёмкие репортажи с места событий, а также деловые, весьма лаконичные интервью с героями рубрик.
-Ой, опять одна скукота, - не удержавшись, шепнула Ольга сидящей рядом Рите. Та, по крайней мере, получила задание подготовить репортаж с трёхдневного фестиваля детского творчества, а Ольге, специализирующейся на репортажах с различных заседаний и сессий, было предписано осветить жилищные проблемы, поставленные в повестку дня намеченной на послезавтра очередной сессии Собрания представителей. Никто не спорит - об этом тоже надо писать, но сколько ж можно выезжать на одних и тех же?
К сожалению, произнесённая фраза прозвучала, по всей видимости, недостаточно тихо, и общий смысл её дошёл не только до ушей Ритки, но и редактора. Тот запнулся на полуслове и медленно перевёл взгляд со Стаса, которому обрисовывал стратегическое направление в свете формирования спортивной страницы, на злополучно "засветившуюся" Генину. Несколько секунд, зависших в туго натянувшейся тишине, показались Ольге пыткой. Сидя под перекрестными взглядами всех членов редакции (отчасти - любопытными, а некоторыми - и осуждающими), она вдруг ощутила себя преступницей перед вынесением приговора.
-А вам, Ольга Николаевна, дополнительное задание. Чтобы скучно не казалось, - строго произнёс Кирилл Дмитриевич тоном, подразумевающим в подтексте: "Ну, ты допрыгаешься у меня". - Как известно, приближается 60-летие Победы, и мы не имеем права обойти вниманием эту тему. Правильно говорю?
-Конечно, - кивнула головой Ольга, пытаясь внутренне собраться, - только хотелось бы как-то неформально подойти.
-Это как же, по вашему мнению?
-Ну, может быть, не расспрашивать опять одних и тех же, о которых уже и в музее материалы есть, и газетные материалы давались. Тех ветеранов, кто постоянно выступает на мероприятиях, мы и так знаем.
-Да, вот опять вы меня к Гаварзину посылаете, а мы ведь пять лет назад уже писали о нём, - получила Ольга неожиданную поддержку со стороны Аллочки Валаевой.
-Ну, и что с того? Зато здесь с гарантией получится хороший, "крепкий" материал. Не надо в работе полагаться на авось, - редактор жёстко свёл брови на переносице.
-Но, Кирилл Дмитриевич, поймите: ведь гораздо ценнее накануне такой даты вспомнить и о самых обычных, на первый взгляд, людях, которые сделали во время войны всё, что могли. И даже больше того. Ведь много же таких среди ветеранов, которые просто не умеют, да и не считают нужным выставлять себя в парадном виде, бравировать былыми заслугами. Но это же вовсе не значит, что о них нечего написать. Предположим, и не воевал даже такой человек, а трудился в тылу, но что стоил фронт без тыла? Да ведь, если разобраться, там тоже, что ни день, то настоящий подвиг совершался. Хоть люди, может, и не считали это геройством. Просто делали то, что обязаны были. На пределе сил. Вот о ком бы рассказать, да поискренней, почеловечней, так, чтобы потом руки эти трудовые поцеловать захотелось!
-А что же вас от этого останавливает, любезная Ольга Николаевна?! - с несколько наигранным пафосом в голосе воскликнул редактор. - Сделайте одолжение, подготовьте такой материал, и мы его немедленно поместим в номер. Вот, пожалуйста, возьмите списки ветеранов войны и трудового фронта, - он порылся в стопе бумаг, лежащих перед ним на столе, и выудил несколько листков, скреплённых степлером. Ольга, не ожидавшая такого напора, слегка растерянно протянула руку за списками.
-Выбирайте первую попавшуюся, неизвестную вам фамилию, созванивайтесь и отправляйтесь на встречу. Для такого опытного журналиста, как вы, задание вполне рядовое, но, надеюсь, что у вас получится просто гениальная статья. Оправдайте же свою фамилию...
Ольга так и не поняла, чего в голосе редактора прозвучало больше: то ли сарказма, то ли задетого личного самолюбия. Настроение её, однако, при этом осело, как жухлый апрельский снег на пригреве солнца...
-Ну, тебе, как всегда, больше всех надо, - сочувственно посмотрела на неё Ритка, когда они вернулись в свою комнату. - Во завёлся-то наш сегодня! Давно его таким не видала. Теперь тебе и впрямь без по-настоящему гениальной статьи не стоит являться пред его ясные оченьки. И тянули ж тебя за язык!
-А что, разве я не права? Глянь, перечень какой длинный. 60 лет со времени Победы прошло, а о многих ли из этого списка хоть разочек кто-нибудь неформально доброе слово замолвил? Не по обязанности, как это обычно водится, не оптом обо всех сразу, а вот о нём - лично. У меня, к примеру, тоже дед воевал. С двумя орденами да кучей медалей с войны вернулся. И ранен был, и контужен. Но ведь ни разу никто не приехал из газеты и не попросил его поделиться воспоминаниями. Вот только, как собирались роднёй в праздник, так и вспоминали между собой. А теперь, увы:, нет больше деданьки нашего геройского, умер. И всё, что мог бы рассказать, с собой унёс.
-А ты что ж не записала?
-Да я тогда маленькой ещё была. Не то, чтобы записать, - и не запомнила даже ничего толком.
Она вздохнула, будто почувствовала вину перед дедом, о котором сохранилось в памяти совсем мало воспоминаний. И виделись-то они с ним редко, поскольку жил Василий Данилович Генин в деревне. Город он не жаловал, а сын с семьёй наезжал в гости в среднем раз в три года. Где там было летопись геройства писать. Весь день пропадала внучка с местными подружками то на речке, то в лесу. Дед же вечно возился по хозяйству. Таким он больше и запомнился - непоседливым, хлопотливым, дотошно делавшим всё, за что ни брался. Да и не любил он вспоминать о войне, если на то пошло. Видно, тяжелое это дело - бередить в памяти подзатянувшиеся от времени раны...
-Ну, и к кому же направишь стопы свои? - заглянула в списки через Ольгино плечо Рита.
-Да вот, возьму сейчас и наугад позвоню кому-нибудь. До кого первого дозвонюсь, к тому и пойду. Каждый из них, в принципе, достоин внимания, - стряхнув с себя задумчивость, решительно сказала Ольга и, не глядя, ткнула пальцем в развёрнутый посередине список. - Так... Прихожаева Вера Ивановна... Ветеран трудового фронта...Попробуем. Телефон...
В трубке раздалось несколько длинных гудков прежде, чем слабовато, будто издалека, донёсся старческий женский голос: - Слушаю вас...
-Вера Ивановна?
-Да...
-Это вас беспокоят из редакции газеты "Рубежи".
-Откуда? Простите, я плоховато слышу...
-Газета "Рубежи". Знаете такую?
-Да я уж и не читаю... А что вы хотите?
-Вера Ивановна. Я журналист газеты Генина Ольга Николаевна. Вы ведь ветеран трудового фронта, правильно?
-Да...
-Мне бы очень хотелось встретиться с вами, побеседовать, написать статью о том, как вы и ваше поколение жили в то тяжёлое военное время. Расскажите нам, пожалуйста, поделитесь своими воспоминаниями.
-Ой, да что ж я-то? Ничего такого и не делала, чтоб в газете печатать... Может, о ком другом напишете? Какая из меня героиня? Уж и памяти нет. И рассказывать не умею. Нет, не смогу... Не надо.
-Да вы не бойтесь. Мы просто побеседуем, а я потом сама с ваших слов напишу статью. Всё у нас получится, я уверена. Ведь есть же что вспомнить! Такое разве забывается?
На том конце провода немного помолчали.
-Это да. Захочешь забыть, да не получится....
-Так я зайду к вам часов в одиннадцать? Давайте уточним адрес...
Пятиэтажный дом, где жила Вера Ивановна Прихожаева, стоял в глубине двора, на некотором удалении от улицы с довольно оживлённым движением. Двор выглядел уютным и ухоженным. Ольге так и представилось, как летними, тихими вечерами сидят тут на лавочках старушки, носится ребятня, играя в прятки среди густо разросшихся кустов сирени. А пока что на газонах ещё только начала пробиваться упругой зелёной щетинкой первая травка, и на кустах и деревьях набухли, налились молодой силой почки. Не хватало им ещё совсем немного для решительного рывка, и всё же весеннее тепло уверенно брало инициативу в свои руки. Казалось, ещё чуть-чуть пригреет, и взорвутся эти почки изнутри под напором туго скрученных в клейкие комочки листочков, и зазеленится, разольётся всё кругом нежнейшей, полупрозрачной, кружевной дымкой. Ольга очень любила это время года, когда всё в природе жило на сладком предчувствии пробуждающейся радости...
Квартира оказалась на последнем, пятом этаже. Слегка запыхавшись, нажала на кнопку звонка. Успела, однако, отдышаться, пока внутри послышались шаркающие шаги, звякнул ключ в замке, и дверь приоткрылась. В коридоре квартиры стояла пожилая женщина - маленькая, худенькая, даже какая-то щупленькая на вид. Женщина улыбнулась чуть растерянно, смущённо, не зная, куда деть руки.
-Здравствуйте. Это я вам звонила. Меня зовут Ольгой Николаевной, - представилась корреспондент.
-Проходите, раз пришли. Не знаю вот только, куда вас лучше пригласить, - замялась старушка, теряясь, как видно, в непривычной для неё ситуации.
-Да лучше туда, где есть стол, чтобы мне удобней было кое-что записать. Можно и на кухне посидеть. Просто поговорим с вами. Это ж не для телевидения записываться, где надо сразу в камеру что-то рассказывать. Так что не о чем волноваться.
Они прошли на чистенькую, неплохо оборудованную кухню. Чувствовалось, что не так давно здесь был сделан ремонт.
-С сыном живу, - подтвердила старушка. - Он тут за порядком следит.
Ольга исподволь рассматривала собеседницу, о чьей судьбе ей сейчас предстояло узнать. Одета та была по-домашнему, скромненько, во фланелевый халатик и чистенький передник. Лицо оплетено сеткой морщин. Глаза - цвета поздних, подвыцветших незабудок, с некоторым налётом напряжённости и усталости - той усталости, что не от трудов, а от груза прожитых лет. Седые, реденькие волосы заплетены в косичку, закреплённую вокруг головы заколочками. Исходило от неё ощущение старческой немощи, болезненности, слабости.
"Угораздило ж меня к ней напроситься. Поди-ка и вспомнить ничего не сможет", - невольно подумала про себя Ольга. Вслух, однако, сказала:
-Расскажите о себе, Вера Ивановна: сколько лет вам было к началу войны, где жили, что за семья у вас была...
-С 1924 года я. В деревне родилась, а потом, как сгорел наш дом, пришлось в Пензу перебраться к отцовой сестре, тётке моей. Кроме неё, и родни у нас больше не оказалось.
-А семья большая была?
-Да нет. По тем временам не особо большая - четверо всего. Из детей - я да старший мой брат Павел. Выделила тётка нам одну комнатушку, там и жили. Тесно, а куда деваться? Родители оба на велозавод устроились работать. Отец - на склад, а мама - в цех пропитчицей. Тяжёлая, вредная работа была у неё.
Я в сорок первом в десятый класс как раз перешла. Двадцать первого июня, как помню, в школах по всему городу выпускные вечера были. Мы с девчонками пошли, конечно, поглядеть. Интересно же. На другой-то год сами должны были выпускаться... В ту ночь гуляли допоздна, поспать удалось совсем немножко, а днём объявили - война... Так ведь я и не окончила десятый класс...
-Из вашей семьи кто-нибудь воевал?
-Брат. Паша...
-Вернулся?
-Нет. Без вести пропал в сорок четвёртом. Всего несколько писем с фронта и пришло. Как же мы их ждали! Как перечитывали! Наизусть каждое помнила. А потом вдруг перестал писать. Ждали, ждали, а вместо письма - извещение, что без вести...
-Так ничего и не узнали потом о его судьбе?
-Нет, - старушка грустно вздохнула, уголки её губ задрожали, ещё глубже утонув в морщинах. Ольга, испугавшись, что тяжёлые воспоминания слишком расстроят старушку, постаралась увести разговор от опасной темы:
-А вы где работали во время войны? Ведь звание "Ветерана", как я понимаю, просто так не даётся.
-А много где, - Вера Ивановна, похоже, сумела взять себя в руки и заговорила спокойнее. - Окопы противотанковые рыли. Это примерно там, где ТЭЦ. Потом ещё площадки под зенитки готовили. Пилили деревья вручную. Никаких бензопил не было.
-И ведь, наверно, женщины, в основном?
-Да, почитай что, одни женщины. Целый день либо с лопатой, либо с пилой иль топором. Наломаешься за день - одна мысль в голове: упасть бы, хоть где, да поспать. Руки в кровь сдирали с непривычки. И ни одежонки, ни обувки подходящей не имели. С едой тоже туго приходилось. На таких тяжёлых работах мяса бы, а нам - хорошо, если раз в день какой-нибудь похлёбки горячей дадут, а то и кто чем перебивался.
Потом ещё много на сельхозработы ездили. Да не на день - на срок. На полевом стане жили, без всяких удобств. И пололи, и картошку аж до самых морозов копали, и снопы даже вязать приходилось. Всему научились, даром что городскими были. А уж с осени на завод пошла. В то время в Пензе много эвакуированных расселяли. Даже к нам к комнату троих подселили.
-Да куда же столько народу - в одну комнату?
-А вот так. Куда деваться? Людям тоже надо было где-то жить. Один из них, правда, потом на фронт ушёл.
-Беженцы, что ли?
-Нет, из Ленинграда военный завод эвакуировался, и людей, кто на нём работал, - вместе с ним. Вот жилец-то наш и устроил меня на тот самый завод.
-Целый завод из Ленинграда работал в Пензе? - непроизвольно вырвалось у Ольги. - Я об этом даже не слышала. Где же его разместили?
-В доме культуры имени Кирова.
-Да что вы! Никогда бы не подумала!
-Да. На двух этажах развернули четыре цеха да ещё отделы, дирекцию. А я-то и не в отделе работала, а станочницей, - в голосе Веры Ивановны прозвучала гордость. - Росточком маленькая, так меня поначалу к настольному токарному станку прикрепили. Детали для мин вытачивала. Страшно было! Всё казалось: вдруг что не так сделаю, мина-то и взорвётся не там, где надо, своих, чего доброго, покалечит. А потом ничего, приноровилась. Норму всегда выполняла, хоть и работала по 12 часов. Вот такие у нас смены были. Потом я ещё и на других станках обучилась: шлифовальном, револьверном, фрезерном.
-Ну вот! А ещё скромничали! Да вы ж специалист - каких поискать! - на все руки мастер! - с невольным восхищением воскликнула Ольга. Старушке это явно польстило. Она заулыбалась. Похвала практически чужого человека, безусловно, была ей приятна. Ольге даже показалось, что за свою долгую жизнь эта старая женщина не очень-то была избалована вниманием, и ей захотелось побольше узнать о Вере Ивановне, и не в плане интервью, а чисто по-человечески.
-А выходные у вас были? Праздники отмечали?
-Да какие же в войну выходные? - искренне удивилась Вера Ивановна, словно сотрудница газеты задала ей до странного наивный вопрос. - На фронте ведь воевали без выходных, вот и нам надо было армию снабжать каждый день. Да и праздники - тоже часто возле станка. К праздникам, наоборот, повышенные обязательства брали. И ведь никто не заставлял. Сами старались. Для фронта, чтобы своим помочь...
-Голодно было?
-Голодно. Работающим, правда, по 700 гр. хлеба в день давали, а иждивенцам - только по 300. Бывало, с девчонками в обед в столовую бежим - недалеко, там же, за углом, - а там щи со свекольной ботвой да крапивой, хлеб и вместо чая - отвар из пережжённого хлеба. Он только с виду походил на чай. А ведь и кружек, помню, не было. Так нам наливали этакий "чаёк" прямо в алюминиевые миски, и мы его ложками черпали... Но хуже всего становилось зимой. Дров-то ведь никаких не давали.
-Зимой и без дров?! Да как же?..
-Ой, лучше и не вспоминать...
-Вера Ивановна, а день Победы помните?
-Помню. Часа в четыре утра радио вдруг заговорило. Я к тому времени уже в механическом техникуме училась. Объявление увидела, что набирают без экзаменов после девятого класса, и поступила. А завод, где работала, после освобождения Ленинграда, это уж в 1943 году, вернулся на прежнее место. Так вот, про день Победы-то... Обычно так рано радио ещё не включали, а тут вдруг - сообщение. И всё - уж какой там сон! Такое началось... И смеются все кругом, и плачут. И мы тоже - и смеёмся, и плачем. Пашенька-то наш сгинул... Вот так... А я вам сейчас его карточку покажу. Храню...
Вера Ивановна встала, чтобы сходить в комнату, шагнула, да вдруг покачнуло её в сторону. Ольгу как подбросило.
-Ой, осторожно! Давайте я вас провожу.
-Вот видите, какая я старая. Совсем плохая. Ноги уж не держат, - словно извиняясь, смущённо покачала головой Вера Ивановна.
-Да совсем и не старая, - попыталась успокоить её гостья. - Вон вы какая молодчина: всё помните, будто вчера было. Сколько я от вас интересного узнала! А вы тут одна живёте или с кем-то из родных?
-Так с сыном же и его семьёй. Сын-то ведь у меня чего преподнёс: женился несколько лет назад. А жену взял - на двадцать лет моложе.
-Так не старше же!
-Но всё-таки такая разница. У меня уж от дочки правнуку двенадцать лет, а у этих девочке четыре годика всего.
-Но это же замечательно, что в семье ещё ребёнок появился!
-Ой, да сноха её разве воспитает? Грубая такая, кричит всё время на неё. Уж так девочку жалко, так жалко. Я конфету ей купила - такую длинную... Как же она называется?..
-Батончик?
-Да, наверно, батончик... Решила поиграть с внучкой: спрятала за спину, чтобы Настенька угадала, в какой руке. А эта как выхватит! Не разрешает дочке у меня брать. Тайком приходится давать. А ведь не хорошо это. Вроде как - обман. А чуть что, и на меня тоже кричит. Идите, говорит, в свою комнату, и сидите там... Пришла, в чём была, - в одной маечке да юбочке, а теперь все шкафы только её одеждой да обувью забиты. Вот поглядите. А мне только одну полочку выделили, да и то высоко - еле достаю... Умереть бы хоть, что ль, скорей...
Тут старушка вдруг судорожно вздохнула, словно что-то из глубины подкатило к самому горлу, и, не в силах более сдерживаться, Вера Ивановна всхлипнула, личико её сморщилось. С трудом сдерживаемые слёзы, казалось, подступили уже к самому краю её терпения и готовы были вот-вот перелиться через край. Видно, впрямь наболело. Вся горечь, обиды, незаслуженно выпавшие на её долю в последние годы, подтачивавшие и без того слабенькое здоровье, выплеснулись в этом болезненном всхлипе. Плечики сгорбились, будто стержень внутри обмяк, погнулся.
Ольга невольно обняла её, погладила по напрягшейся спине.
-Вера Ивановна, миленькая. Ну, что вы? Не надо. Не стоит она ваших слёз. Бог ей судья. Люди живут, не думая о том, что будет впереди. И она когда-нибудь состарится. Тогда, может, и вспомнит вас, когда не найдётся рядом никого, кто водички подаст. А вы такая добрая! Кто ж, кроме вас, тут внучку добру научит? Так что вам надо долго жить. Настеньке очень нужен рядом такой человек, как вы.
-Меня вот дочь зовёт к себе жить, да не хочется туда: муж у неё больно пьющий. Внук тоже звал к себе. У него трёхкомнатная квартира, мне там комнату предлагает, - судорожно вздохнув, произнесла старушка. Она уже немножко успокоилась.
-Ну, вот видите, сколько рядом с вами хороших людей! Не захотите с этой жить, так и уйдёте.
-Нет уж, - чуть подумав, твёрдо сказала Вера Ивановна. - Тут мой дом. Чего это я из него бегать должна?..
Домой Ольга шла со странным чувством раздвоенности. Апрельский день был каким-то по-весеннему ликующим: небо синее-синее, облака белые-белые, а в небе высоко, горделиво (совсем не так, как зимой, - еле-еле ползком по макушкам сосен) - ослепительное, настраивающее на праздник солнце. А праздника почему-то не ощущалось!
Ольга шла и не могла разобраться, чего же больше осталось в её душе от беседы с Верой Ивановной: то ли восхищения этой маленькой, скромной женщиной, вынесшей на хрупких плечах все тяготы, ниспосланные судьбой, то ли горечи от осознания незащищённости старого человека перед беспардонностью, хамством. А ещё подсознательно гнездилась в Ольге обида за Веру Ивановну и подобных ей представителей того настрадавшегося довоенного поколения, о заслугах которого перед Отечеством вспоминают лишь раз в году - перед очередным днём Победы. В юбилейный год, конечно, - более широкомасштабно, более щедро, помпезно, но опять же - в рамках кампании, зачастую по-чиновничьи. Потому, что так надо. А не потому, что мы и впрямь о них помним, гордимся ими и искренне благодарны за всё, что они сделали...