Было время, в преддверии двухтысячного года, мы с Л., слушая сопутствующие миллениуму глуповатые прогнозы техногенных катаклизмов, славно потешались над всей этой телевизионной ерундой. Мы хотели встретить новый год как-то необычно, но не могли придумать, как. В конце концов, после долгих споров, 29-го декабря, мы вылетели в Ростов ночным рейсом, мы были пьяны и веселы, в самолёте рядом с нами сидели пара-тройка кислолицых немцев, а в хвосте веселилась компания евреев-хасидов: хасиды пели песни на своём языке, перебивая друг друга, что-то рассказывали, громко смеялись...
Мы приземлились в ростовском аэропорту заполночь и, покинув самолёт, который сразу куда-то уехал, долго стояли под снегом, затерявшись в темноте взлётного поля в ожидании автобуса, но автобуса всё не было и не было. Хасиды, однако, продолжали веселиться - там, где только что был наш самолёт, они водили хоровод и громко пели, немцам же, было видно, хотелось спать.
Спустя полчаса пришел долгожданный желтый автобус, первыми в него прыгнули немцы, затем мы, а хасиды всё продолжали танцевать и петь. И тут один из немцев не выдержал: он высунулся в дверь и начал что-то сердито лаять на своём языке - что-то, из чего мы разобрали лишь знакомое с детства "шнеллер". Хасиды, точно так же, как танцевали - хороводом побежали в автобус...
А утром, посреди предпразничной суеты, родилась мысль, что хорошо было бы встретить новый год в горах, и так, чтобы люди были незнакомые, и места - такие, где мы никогда ещё не были. Вечером тридцатого мы уже сидели в автобусе и ехали в сторону Кавказа, попутчики наши пили водку и пели песни, теперь уже по-русски. Преобладал шансон. Мы с Л. не спали уже вторую ночь и к утру, добравшись до гостиницы на окраине Нальчика, без водки ощущали себя совершенно пьяными и, добравшись до кровати, рухнули навзничь, но в соседних номерах продолжали веселиться и петь шансон стойкие соседи.
Поворочавшись бестолку, мы вышли прогуляться, за гостиницей мы обнаружили поле и тишину, здесь не было снега, гуляла корова и островами зеленела трава. Мы шли по полю, в тишине и свежести, легко, как, наверное, ходят ангелы по небу или две тысячи лет назад ходил Иисус по воде, но поле неожиданно закончилось пропастью, на дне которой, где-то в глубине, шумела река. Затем была экскурсия в город. Город оказался пыльным, запущенным. Экскурсовод, пожилая русская женщина, рассказывала нам, что когда-то здесь была больница, в которой больные лечились от разных болезней, просто дыша местным воздухом. Городские улицы были пусты. Редкие пары молодых кавказцев мужского пола, проходя мимо нас, смотрели недружелюбно и каркающе смеялись. В гостинице пели, дрались и снова пели соседи. Телевизор транслировал один единственный канал, и этот канал был местный: студия - комната со стенами, обитыми зелёным сукном, массивный стол посредине, за столом - кавказский мужик с усамы и с папахой на бритой голове, рядом - женщина в платке. Мужик (опять не по-русски) что-то долго и монотонно говорил, а женщина слушала, наклонив голову, и молча кивала. Наверное, мужик говорил что-то умное и правильное. Иногда мужик что-то говорил в сторону и хлопал в ладоши, откуда-то сбоку выходил второй кавказский мужик - совсем дед, тоже - бритый, усатый, в папахе, но ещё и с баяном и табуреткой в руках. Дед садился на табурет недалеко от стола и начинал играть странную переливчивую мелодию, от которой хотелось немедленно выпить и крепко задуматься. Он играл минут десять, затем вставал и уходил. Вместе с баяном и табуреткой. Мужик, тот, что за столом, похлопав в ладоши, снова начинал говорить, а женщина слушала. И так - два, три, четыре часа...
К одиннадцати вечера в зал, где должен был состояться новогодний банкет, спустилось меньше половины наших давешных попутчиков, они были пьяны, но строги, а у одного из них под глазом был синяк. Все сели за стол, налили в стаканы водки и выпили. Закусили колбасой и политыми уксусом кусочками варёной свеклы. Ещё раз налили, выпили. Ещё раз закусили...
В двенадцать ночи те, кто был ещё жив, закричали "Ура!" и бросились на улицу - звонить по мобильным телефонам друзьям и родственникам. В телефонах девичьи голоса участливо сетовали на перегрузку связи и предлагали попробовать перезвонить позднее. Где-то внизу неровно светился город. Слышались выстрелы. Я подумал: как там, интересно, эти телевизионные мужики и женщина в платке? Наверное, всё так же. Колесо вечности.
- Конец света, - сказала Л. без выражения. Как будто получилось совсем иначе, чем мы ожидали. Но оно так и получилось. Я улыбнулся.
Той ночью мне приснился сон. Мне снилось, что я, как герой голливудского блокбастера, лечу в ракете навстречу угрожающему Земле астероиду спасать мир. Я должен высадиться на астероид и взорвать ядерную бомбу. Астероид расколется на много мелких астероидов, и планета будет спасена. Я чувствовал себя сильным, решительным и ответственным. Ближе к рассвету я понял, что астероид пролетел мимо меня Или я - мимо астероида, без разницы. Я летел, а Земли уже не было. Я был жив, но мне некуда было возвращаться. Я проснулся, рядом, закутавшись с головою в одеяло, спала Л. По коридору ходила пожилая русская женщина и приглашала всех на экскурсию. За стеною храпели соседи. Мир был жив, и всё в нём было по-прежнему всё хорошо, хоть и не так, как хотелось бы.
Конец нашего с Л. мира наступал несколько лет, наступал долго. Мы словно переживали болезнь, которую невозможно вылечить, и оставалось лишь ждать смерти, но каждая минута, каждый день ожидания успокаивал, давая надежду на выздоровление... Глупо. Конец света наступает в тот момент, когда начинают думать о смерти, и остальное - лишь ожидание её. Люди навсегда расстаются в тот момент, когда впервые предполагают, что они расстанутся. А дальше - можно придумать тысячу причин, исследовать экваторы причинно-следственных связей, изучить каждый метр их в поисках первопричины - занозы, приведшей к гангрене, или, если хотите - того самого последнего дня, последнего мига, когда твой мир был ещё жив. Кажется, что, изменив что-то в этом последнем дне, можно изменить всё... но это пустое. Мы, как одинокие космонавты, всегда пролетающие мимо того, что убивает нас - напрасно сильны и уверены в себе. В какие-то моменты времени нам кажется: мы понимаем, что происходит, мы называем эти мгновения счастьем, ощущая кратковременною, невесомую остановку движения нашего мира к смерти, но колесо вечности вертится неумолимо, и получается, что вся наша жизнь, с самого детства, по сути - это ожидание, ожидание, ожидание, надеешься ли ты на что-то или уже нет, спишь ты или, проснувшись, думаешь: всё по-прежнему, всё ещё хорошо, хоть и не так, как хотелось бы.