Кто - как, безусловно, но я не люблю маленькие города. Они все одинаковые, по крайней мере, в наших краях: асфальтовый крест центра и пятиэтажные дома вперемешку с тополями. Дома - как люди, они могут выглядят хмуро, словно от усталости и плохой погоды. Лето в маленьких городах безобразно душное от пыли. Осенью льют дожди, и неба совсем не видно. В беспорядочной толпе пятиэтажек глупой собакой шныряет ветер, гоняет по тротуарам и щетинистой стерне убогих дворов обрывки газет, пустые пластиковые бутылки и пакеты. Осенья дома похожи на гниющие яблоки. Зима обычно города прихорашивает - снег придаёт им торжественность - кое-где зимы так похожи на свадьбы... А весною здесь, кажется, я не бывал ни разу. Даже не представляю, какой она здесь может быть, весна.
Вполне возможно, что впервые я приехал в один из таких городов поздней осенью. Спустя восемь лет я помню, помню так, как будто бы это было позавчера - тополя, серо-зелёная стена мясокомбината вдоль дороги, ледяной ливень за стеклом. Помню мокрое от залетающих в машину дождевых струй запястье моей правой руки. Боковое стекло приспущено - я разбавляю сигаретный дым свежим воздухом, а дыму вовсе не хочется наружу, под дождь. Из-за этого в машине холодно и душно одновременно. Я курю сигареты одну за другой, мёрзну и кашляю, ругая дым; со мною вместе чертыхается водитель. Нехотя чистят лобовое стекло 'дворники'. Они похожи на лапки полумёртвого насекомого, перевёрнутого на спину, или на кривые стрелки сошедших с ума от упрямства часов. Водитель молча психует; нервничая, специально направляет автомобиль на дорожные ямы. Каждый раз, когда колесо ударяется о дно выбоины, водитель выдавливает из себя матерное слово. Мы никак не можем доехать до нужного адреса. В сплошной стене ливня табличек с названиями улиц и номеров домов совершенно не видно; для того, чтобы их разглядеть, мне приходится покидать машину. Вскоре я промокаю насквозь и замерзаю; меня начинает бить дрожь. В тот раз мы так и не доехали до пункта назначения, безнадёжно заблудившись в дожде.
Восемь лет спустя, я так же еду вдоль серо-зелёной стены мясокомбината; я не могу забыть тот злополучный день: конец ноября, дождь, автомобильные 'дворники', похожие на лапки умирающего жука - день, после которого я два месяца провёл в постели, то умирая, то выздоравливая от пневмонии. Я помню его до мельчайших подробностей, а водитель молча психует, хмурится - так обычно хмурятся недовольные погодой уставшие старики; правое переднее колесо то и дело проваливается в невидимые в дорожной грязи выбоины. Я вытираю о щеку мокрое запястье, поднимаю стекло, отчаявшись хоть немного проветрить салон машины: дым, как глупую уставшую собаку, ни за что не выгнать на улицу, в ноябрьский ливень. За сплошной стеною дождя никак не разглядеть названий улиц и номеров домов. У переулка, заканчивающегося тупиком, я выхожу из машины, кое-как перепрыгиваю через лужу прямо в грязь тротуара, приставив ладонь ко лбу козырьком, на мгновение скрыв глаза хотя бы на мгновение от ледяных струй, вижу нужный дом: старое кирпичное здание, предназначенное под слом и брошенное людьми. Преодолев страх, я открываю дверь и вхожу внутрь.
Я вхожу в дом, что стоит в тупиковом переулке: старые стены, обшитые гниющими досками, слепые пятна окон; дом скручен своею состоявшейся смертью, зажатый с двух сторон, как тисками, глухими стенами пятиэтажек. Битый кирпич у дальней стены, засыпанный мусором пол: обрывки газет, пустые пластиковые бутылки и пакеты в углу: то, что было комнатой, где когда-то жил человек - здесь я стою, силюсь открыть глаза, но тот час же зима заглядывает в дом, в котором я силюсь, но никак не могу проснуться. В этот момент сквозь дыру в прохудившейся крыше мне ясно видно небо - дрожь проходит, ноют лишь исколотые иглами капельниц запястья, да от едкого привкуса антибиотиков сводит судорогой рот. Два последних месяца, растянувшихся на восемь долгих лет блужданий под дождливым небом маленьких городов, наконец, завершились, и с ними навсегда закончился день, полный тополей и гниющих яблок - исчез мир, в котором из-за того, что маленькие города так похожи друг на друга, 'дворники' - на стрелки испорченных часов, а зимы - точь-в-точь словно свадьбы, до обидного просто заблудиться в холодных дождях.