Однажды в списке больных я нахожу этого человека. Я изучаю его больничную карту: незначительный промежуток между двумя датами, двумя записями, одна из которых "впервые обратился" делает того, чью карту изучаю я сейчас, похожим на всех остальных владельцев подобных карт, вторая же, безжалостно короткая "Найден мёртвым" - навсегда вычеркивает его из этого списка. Здесь, в этом промежутке, рядом с сухими и безликими "жалуется" (дальше - список жалоб), "наблюдается" (даты, цифры), "картина галлюцинаций" (их практически нет), среди с периодическими "выписан под расписку родственников" и "повторно поступил", я нахожу незначительную запись - его слова: "Мне снился запах её слёз".
Судя по записям, ту, чьи слёзы беспокоят его по ночам, кладут в больницу заполночь. Дело было зимою; она сидит в коридоре напротив двери в приёмный покой, она молчит. Она вообще всё время молчала: молчала, когда днём ей выводили из вагона электропоезда, молчала в отделение милиции - тесном прокуренном насквозь закутке вокзала, полным табачного дыма и неизбежных в её ситуации вопросов "Кто ты?", "Откуда ты?", "Куда ты?". Уже в больнице она сидит в коридоре, напротив "Приёмной" - короткий ряд складывающихся стульев, как в кинотеатре, стулья привинчены к стене и полу, она сидит на одном из этих стульев и молчит. На обшлагах её пальто ещё не растаял снег.
Сейчас я думаю, что и действительно: вопросы "Откуда ты?" и "Куда ты?" совершенно лишены смысла, если нет ответа на первый, самый главный вопрос: кто ты?. Необходимо точно знать, кто ты есть, нужно быть абсолютно уверенным в том, что тот, кем ты себя представляешь, действительно ты. Я думаю: можно ли быть уверенным в том, что это именно ты садишься в электропоезд и едешь, едешь до упора, до конечной станции, а потом пересаживаешься в следующий поезд и снова едешь, и так - бесконечно, по крайней мере, так кажется до тех пор, пока контролёры не выведут тебя, безбилетную, под руки прочь из поезда, на котором ты, как ни желала, никуда не приехала, выведут тебя наружу, под снег, который скоро растопит тепло вокзала, а затем снова - снег, снег, снег на лацканах и плечах твоего пальто, снег на обочине дороги, по которой машина увозит тебя от себя самой, далеко-далеко. Везде - лишь снег, снег.
Он сидит в коридоре, он будет разглядывать её до тех пор, пока санитарка не попросит его уйти в палату: уже ночь, пора спать. Он засыпает и во сне ему снится она.
У неё чёрные волосы, чёрные глаза. Он и она вместе, стоят среди деревьев, это, кажется, роща. Он что-то шепчет ей на ухо, она качает головою в ответ, неуверенно. Он пытается разглядеть в кромешной тьме её лицо, но она отступает от него в темноту, тогда он берёт её за руку и притягивает к себе, снова что-то шепчет...
Судя по всему, он решил, что ему доступно видеть её сны. По крайней мере, он отказывался от этого сна, отказывался от этой рощи, от себя, шепчущего что-то на ухо той, которая, проснувшись, снова молчала. Ему дали успокоительное, он снова уснул, но теперь там он увидел поле и быков, огромных каменный быков. Быки дышали огнём, он пахал на них землю...
Они сбежали из больницы спустя три дня. Можно только предполагать, что сказал он ей, что шептал ей на ухо, чем объяснил то, что теперь им нужно уйти отсюда, скрываться, бежать. Конечно же, их объявили в розыск. Их искали всё то время, когда он и она, питаясь лишь снегом, преодолевали расстояния между городами. Их зовут, и они тряслись в электричках, в автобусах, в попутных автомобилях, что-то звало их к себе, и они искали это "что-то": она, возможно, в надежде снова обрести себя, выкопать себя из-под снега, которого кругом было слишком много, он же, до тех пор, пока их не нашли, водил её за руку, он грел ей своим телом, её и её море, её и её печали, её и её сны, ставшие теперь его снами. Он был с нею всё время, всё это время, от "впервые обратился" до "найден мёртвым", был с нею до тех пор, пока мы не нашли их: она спит рядом с ним, раздавленным небом, она и он в окружении кусков человеческого мяса и пятен крови. Пятна крови на снегу, она спит и никогда не проснётся, она, узнавшая, наконец, себя, будет спать вечно, и всю эту бездну времени он, зарытый в снежные облака, будет страдать от запаха её слёз.