Фиолетовый мальчик с собакой появлялись под её окнами каждый день в одно и то же время, а именно в тот час, когда Катерина, послонявшись по квартире, приступала к подготовке уроков. Всякий, кто когда-то учился в школе, знает, что дело это чрезвычайно каверзное: стоит только сесть и изо всех сил попытаться сосредоточиться, как все вокруг совершенно необъяснимым образом приобретает особый интерес. Предметы в комнате словно вступают в какой-то молчаливый заговор, цель которого заключается в том, чтобы любой ценой не дать тебе довести дело до конца и вообще всячески сбивать с толку. В этом свете окно, в любое другое время казавшееся местом совершенно заурядным и неприметным, вдруг обнаруживало характер воистину коварный.
Из окна виднелся двор: пятачок газона с жухлой травой и чахлым кустом сирени, серенькая песочница, в которой иногда копошился какой-нибудь малыш, пока его мама или бабушка терпеливо сидела на кособокой скамейке, рассеянно листая журналы и книги. Следом тянулся ряд таких же сереньких гаражей, упирающийся в угол дома. Однако, как раз на этот угол то и дело поглядывала Катерина, охотно отрываясь от страниц, исперещенных неправильными глаголами, иксами, игреками, отрезками и окружностями.
Угол этот был примечателен тем, что именно из-за него каждый вечер, будто бы специально для Катьки, появлялись фиолетовый мальчик с собакой. Они выходили, как выходят в театре актеры, играющие спектакль не в первый раз и отлично знающие, кто, когда и как должен показываться сцене.
Сначала из-за угла вылетала собака -- такса: длинная, с гладкими черными боками и ушами-парашютами. Она неслась подпрыгивая, словно от нетерпения. Ее хвост никогда не опускался вниз и пребывал в непрерывном движении, как маятник на неисправных часах, которые слишком торопятся отсчитать минуты. Первым делом такса бежала к вялому сиреневому кусту и тщательно обнюхивала под ним землю. Потом на несколько секунд замирала в задумчивости, подняв нос, словно пробовала на вкус ветер и прислушивалась к нему, и, покружив еще немного, семенила дальше.
Тут показывался и хозяин таксы. Одет он был всегда одинаково: в фиолетовую толстовку, светлые мешковатые джинсы и потрепанные кеды с резиновыми носами. Худощавый, примерно на голову выше Катерины, руки он держал в карманах, а сам прятался в капюшон и, в противоположность таксе, плелся нога за ногу, так что собака то и дело оборачивалась, будто спрашивая, все ли в порядке, поспевает ли за ней ее человек. Тогда Катька могла видеть ее блестящие черные глаза и высунутый язык, а вот лица мальчика разглядеть никак не удавалось. Назад они возвращались другой дорогой, и за целый месяц, пока Катерина вела свои незаметные наблюдения, мальчик так ни разу и не обернулся.
Весна шла к концу, приближалось лето, воздух теплел, наливаясь нежной майской мягкостью, как яблоко соком. Катерина открывала окно -- проветривать, и в условленное время с бдительностью часового занимала свой наблюдательный пост. В томительном ожидании она разглядывала двор и незаметно для себя узнала много чего такого, чего не замечала раньше.
Например, выяснилось, что большинство мам и бабушек не жалуют серенькую песочницу, стремясь отвести своих малышей дальше, в соседний квартал, где недавно возвели целый разноцветный замок из лестниц, мостиков, горок и качелей. Зато ее очень жаловали собаки, которых у них во дворе оказалось великое множество: пятнистый далматин, деловой мопс, две дворняги и еще одна маленькая собачка диковинного вида, породы которой Катерина определить не смогла, -- и это не считая тех собак, которые просто иногда заглядывали сюда с визитом.
Но основным объектом Катькиных наблюдений по-прежнему оставалась такса. Очень скоро она узнала, что таксу зовут Клёпа, что она носит красный ошейник и водит дружбу с далматином, а к мопсу питает взаимную неприязнь.
Мальчик отличался постоянством в облике и привычках: надежно укрывшись фиолетовым капюшоном, спрятав руки в карманы, он шел медленно, но никогда не останавливался поговорить с другими хозяевами, которые охотно болтали друг с другом, пока их собаки занимались тем же самым на свой манер.
Катерина напряженно смотрела мальчику в спину, шепча "обернись, обернись", хотя, обернись тот на самом деле, и она мигом нырнула бы под подоконник. Это она знала точно, поскольку однажды фиолетовый мальчик уже почти оглянулся, потеряв терпение в попытках призвать Клёпу, общавшуюся со своим пятнистым другом. И Катерина так и не увидела лица мальчика, зато услышала его голос, и голос этот заполнил ее целиком.
С того вечера фиолетовый мальчик с собакой прямо с улицы шагнул в ее мечты, наглядно демонстрируя закон Архимеда в действии: чем важнее предмет, неожиданно упавший в гущу наших мыслей, тем больше их вытесняется из головы. Фиолетовый мальчик с таксой заменил собой все неправильные глаголы сразу, обширную карту половины земного шара с реками, горами и городами и совершенно незаметно, сам о том не подозревая, стал главным уравнением в Катерининой жизни, где вместо чисел было время на часах, а вместо "икса" -- его лицо.
В последний учебный день вовсю светило солнце, небо было уже по-летнему высокое, все контрольные были сданы, а ее сочинение учительница объявила лучшим в классе и даже зачитала несколько абзацев вслух. И, выходя из школы, Катерина вдруг отчетливо поняла: сегодня или никогда. И сразу что-то защекотало внутри и захватило дух, как бывает в лифте, в самый первый момент, когда он трогается, будто собирается ухнуть вниз. Она вприпрыжку побежала домой, и, вспомнив, как забавно бегает Клёпа, рассмеялась сама себе. Решено: вечером она увидит его лицо.
Дома Катерина первым делом полезла в шкаф. Здесь, в самом дальнем углу надежно скрывалась от чужих глаз коробка из-под конфет. В ней копились деньги, которые давала мама, чтобы Катька покупала себе поесть и не нарушала режим питания. Однако всякий знает, что на свете есть масса вещей поважнее, ради которых можно стерпеть и требовательное урчание в животе.
Если пойти в школу не напрямик, через дворы, а сделать небольшой крюк, то непременно окажешься на длинной улице, похожей на широкий стеклянный коридор. Здесь, точно хвастаясь, друг напротив друга в две шеренги вытянулись магазины, витрины которых были полны самых разных соблазнов. В одной из них еще с начала весны красовалось самое прекрасное платье, какое только когда-то шили. Отрезное по талии, без рукавов, с тёмно-синим верхом и узкой бежевой юбкой -- оно было взрослое, изящное и изысканное. Ничего подобного Катьке носить еще не приходилось, но, стоило взглянуть на него только раз, как выбор между режимом питания и платьем исчезал сам собой.
Катерина вытряхнула на пол все, что звенело и шуршало в коробке, потом порылась в портфеле и достала накопленное за минувший месяц. Она дважды пересчитала все до последней монетки, но сбережений хватало пока только на бежевую юбку.
С досадой Катерина распахнула шкаф и оглядела его содержимое требовательно и хмуро, как полководец, экзаменующий солдат накануне сражения и к большому неудовольствию обнаруживающий, что ни один из бойцов к предстоящему делу не пригоден.
Посматривая на часы, чтобы ненароком не опоздать, Катерина с головой зарылась в разноцветный ворох одежды и принялась мерить все по очереди, и вместе, и отдельно. Она вспотела и совсем выбилась из сил. Когда разоренный шкаф почти опустел, Катька, наконец, извлекла последнее платье. Его подарила мама, оно хранилось в отдельном чехле и предназначалось для особых случаев. Платье было глубокого зеленого цвета с белым воротничком и белыми кружевными манжетами и вид имело вполне благородный. Раньше оно ей нравилось, но, глядя на него сейчас, Катерина только горестно вздохнула, еще раз вспомнив то, сине-бежевое. Однако выбирать не приходилось, и она аккуратно вынула наряд из чехла.
Немного поколебавшись, Катерина сунулась в ящик, куда мама скалывала какие-то "не те" помады, выбрала одну и разок провела по губам. Потом взяла расческу, пригладила растрепанные волосы, постаравшись как можно красивее уложить их по плечам, и придирчиво оглядела себя с ног до головы в большом зеркале.
Оттуда на нее смотрела девочка в знакомом платье, с чужим ртом и отчаянным взглядом человека, который идет до конца или не идет вовсе.
Катерина ободряюще кивнула ей и отправилась навстречу своей судьбе.
Жизнь полна неожиданностей, иногда не очень приятных, и, зная об этом, Катерина предусмотрительно вышла за четверть часа до того, как из-за угла должна была выскочить такса, а вслед за ней и показаться фиолетовый мальчик. Как знать: вдруг именно сегодня он решит прогуляться с Клёпой пораньше. Но пока двор был пуст: ни собак, ни малышей в песочнице.
Катерина подбежала к пышной сиреневой пене и принялась искать в ней пятилистный цветок, предвестник верной удачи в любом деле, но куст лишь насмешливо шуршал листьями. Катька так увлеклась поисками, что совсем забыла о времени и очнулась, только когда услышала позади шум и сопение.
Она медленно обернулась и встретилась глазами с длинной черной таксой.
Внезапно обнаружив на своем месте человека, Клёпа пришла в замешательство и застыла в охотничьей стойке, опасливо изучая Катерину на расстоянии.
Катерина рассматривала ее в ответ. Она впервые видела Клёпу так близко, что могла разглядеть влажный шершавый, будто резиновый, нос, гладкую блестящую шерсть и маленькое рыжее пятнышко на груди, которого не замечала раньше.
Послышались шаги, и за зеленой полоской газона показались знакомые резиновые носы потрепанных кед. Вдруг стало очень трудно дышать, ноги точно ушли по колено в землю, и Катерина с ужасом поняла, что не может заставить себя поднять глаза. Вместо этого она нагнулась еще ниже и дрожащим голосом позвала:
-- Клёпа, Клёпочка!
С неожиданной готовностью Клёпа подалась вперед, упругий хвост со свистом рассекал воздух, быстро-быстро, туда-сюда, туда-сюда. Не колеблясь больше ни секунды, такса подбежала к ней, как к хорошей давней знакомой, которую просто случайно не узнала в новом наряде, и в этот момент Катерина любила ее больше всего на свете. И тут, прямо перед собой, она увидела пятилистный сиреневый цветок, и ей стало легко-легко, так, что захотелось смеяться. Она набрала воздуху, как перед нырком в глубину, и выпрямилась.
В лице, которое Катерина увидела перед собой, на взгляд стороннего наблюдателя не было совершенно ничего примечательного. Оно было худое, веснушчатое, с острым носом, тонкими губами и какими-то бледными глазами не совсем ясного цвета: чем-то средним между блеклым декабрьским небом и жухлой травой на болоте. Из-под фиолетового капюшона выглядывала рыжая челка. Брови и даже ресницы у мальчика тоже были рыжие, -- в общем, портрет получался довольно заурядный. Но в тот момент Катерина позабыла все, что рисовала в своем воображении. Ей стало ясно, что ничего лучше она не смогла бы придумать, даже если бы думала целую жизнь, и что лицо это могло быть только таким и никаким другим быть просто не могло.
Катька смотрела, не отрываясь, совсем позабыв о том, что это называется таращиться и что вообще-то она стесняется разглядывать незнакомых людей в упор. А фиолетовый мальчик смотрел как-то сквозь Катерину, куда-то ей за спину, и нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
-- А я знаю, как твою собаку зовут, -- робко начала Катерина, пытаясь привлечь его внимание.
Мальчик моргнул и, наконец, сфокусировался на ней, будто только сейчас ее и заметил.
-- Чего? -- переспросил он, без всякого стеснения смерив ее взглядом с головы до ног.
Катерина почувствовала, как лицу стало очень жарко, и с трудом удержалась, чтобы не приложить ладони к щекам.
-- Я знаю, как зовут вашу собаку, -- повторила она. От смущения мысли ее совсем перепутались, и она перешла на "вы", как будто разговаривала со взрослым. -- А вас... как зовут?
Фиолетовый мальчик молчал.
-- Я вас видела из окна каждый день, -- в отчаянии Катерина махнула рукой в сторону своей комнаты. Разговор шел совсем не так, как ей хотелось. Клёпа тем временем закончила свои дела под кустом и поспешила дальше. Катерина поняла, что сейчас все может быть потеряно навсегда.
Мальчик непонимающе посмотрел на ее дом и нахмурился.
-- Я цветок нашла. Пятилистный. Говорят, он исполняет желания. Возьми, -- она протянула ему свою находку, надеясь, что сейчас беседа, начавшаяся не очень удачно, наконец, повернет в нужное русло.
Но фиолетовый мальчик стоял, не двигаясь, вызывающе держа руки в карманах. Он посмотрел на Катерину сверху вниз своими болотными глазами, скривился и вдруг сказал:
-- Вот дура!
И, не оглядываясь, пошел дальше. Клёпа бежала далеко впереди, и хвост ее быстро вырисовывал в воздухе ровные полуокружности.
Катерина стояла под кустом сирени с нелепо протянутой в пустоту рукой, и смотрела в медленно удаляющуюся спину, пока та не превратилась в расплывчатое фиолетовое пятно. Во рту стало горько, будто она съела сразу полкило пятилистных цветов.
Возвращаться домой не хотелось. На негнущихся ногах Катерина добрела до пустой лавочки и упала на нее в полном изнеможении. Она чувствовала себя ужасно уставшей, даже хуже, чем когда целый день, не отрываясь, готовилась к контрольной по истории. Она вся словно опустела и не находила сил подняться, чтобы дойти до дверей. Было тепло, где-то заиграла и стихла музыка, и взрослые стали возвращаться с работы домой. Катерина неотрывно смотрела в серенький песок и пыталась понять, как после всего лишь пары слов незнакомый человек может стать еще более чужим, чем был до этого?
Несмотря на самые долгожданные в году каникулы, Катериной овладела тоска. У нее пропал аппетит и все желания разом. Мама трогала ей лоб, но он был теплым. Подруга Анька, которая оставалась на лето в городе, звала кататься на каруселях, и в парк на лодках с ее папой, и глазеть на витрины, но Катерине не хотелось ни в кино утром, ни в цирк вечером, ни вообще куда-нибудь. Она часами сидела у открытого окна и смотрела на улицу. Во дворе, как и прежде, цвела сирень, и выходили на прогулку мопс и далматин, и все остальные собаки со своими хозяевами, и только фиолетового мальчика с Клёпой больше не было видно. Катерина винила в этом себя и мрачнела с каждым днем, мучаясь от неразрешимых вопросов. Она понимала, что мальчик был с ней груб и вообще повел себя гадко, но желание увидеть, как он снова неторопливо проходит под ее окном, по необъяснимым причинам не ослабевало, а только становилось сильнее, и от этого Катерина чувствовала себя еще более скверно.
-- Переутомилась, наверное, -- спокойно говорил папа в ответ на тревожные мамины взгляды. -- Ты же знаешь, в школах сейчас такая нагрузка.
Мама быстро передергивала плечами и почему-то замечала, что надо было писать отпуск на начало лета.
Между ними завязывался спор, Катерина слушала в пол-уха и грустила день за днем. Через окно в комнату медленно вплывал июль, а с ним пух тополей, запах отцветающей сирени, пыль и золотой вечерний свет.
А потом Катерину отправили к бабушке и дедушке в деревню, и началось другое лето и другая жизнь. А в августе она поехала с мамой и папой к морю. По синему небу с криками, раскинув большие крылья, летали белые чайки, и ветер был соленый и легкий, он приносил запах водорослей, а взамен по чуть-чуть забирал печаль и рассыпал ее мелким прибрежным песком. А после моря как-то сразу наступил сентябрь. В классе появились новые ученики, в расписании -- новые предметы, а в витринах, мимо которых они с Анькой ходили из школы домой, -- новые платья, но и то, сине-бежевое, было на месте. За все долгое лето никто так и не купил его, и оно будто говорило Катерине, что подождет, пока ей хватит не только на юбку, но и на все целиком. И память о фиолетовом мальчике и собственном позоре потихоньку бледнела и, наверное, изгладилась бы совсем, если бы не один случай, из-за которого вся история получила совершенно неожиданное продолжение.
Однажды, уже в самом конце осени, в сырой ветреный день Катерина возвращалась из школы, всецело погрузившись в мрачные размышления о завтрашнем уроке географии, к которому надо было выучить параграф длиной едва ли не в половину всего учебника. Так что она не сразу заметила перед собой старушку в коричневом пальто. Старушка шла медленно, то и дело останавливалась, доставала из клетчатой сумки небольшие листки бумаги, и, неловко оглядываясь по сторонам, точно боясь, что ее одернут, быстро приклеивала их к водосточным трубам.
Подойдя к объявлению, Катерина вгляделась и оцепенела. На листке тревожно чернели слова: "Пропала собака!" Ниже была маленькая, распечатанная на компьютере, плохая черно-белая фотография, на которой смутно угадывался собачий силуэт, но Катерина сразу же узнала в этом силуэте Клёпу, и внутри у нее все перевернулось. Она ускорила шаг. Старушка как раз приклеивала очередное объявление, но оно сворачивалось, никак не желая прилаживаться к металлу.
-- Давайте я вам помогу, -- предложила Катерина, подходя ближе.
Старушка испуганно обернулась. Лицо у нее было совсем сморщенное, из-под черного вязаного берета выбивались белые пряди волос. Она недоумевающе разглядывала Катерину, наверное, пытаясь понять, знакомы ли они.
-- Спасибо, доченька, -- растерянно вздохнула она и пожаловалась: -- вот беда-то.
-- Собаку потеряли? -- зачем-то уточнила Катерина, как будто одного только объявления было ей мало.
Старушка закивала.
-- Не собачка, а радость была. Внук пошел выгуливать. Ушли вдвоем, а вернулся один... Я ему говорю: хоть напечатай, уж расклею сама.
-- Внук... -- снова повторила Катька. Перед глазами вмиг возникло худое лицо в фиолетовом капюшоне и весь тот весенний вечер -- да так ясно, как будто, все, что было между тем и этим днем, ей только приснилось. Катерине даже показалось, что у нее вспыхнули щеки, и откуда-то запахло сиренью.
-- Он с Клёпочкой гулять не любил, -- продолжала старушка, теребя в руках листок, -- а кому собаку покупали? Сам же и просил. Да говорит, это и не собака. Говорит, породистая пародия только. А Клепочка была хорошая, ласковая...
Старушка беспомощно пожала плечами. Катька испугалась, что так она может и расплакаться, и поспешно предложила:
-- Давайте, я раздам в школе. Может быть, кто-то видел вашу собаку, тогда мы ее обязательно найдем. Собаки иногда убегают. Потом сами возвращаются домой, -- подбодрила Катерина. Она как раз недавно прочла книгу о приключениях колли, которая пропутешествовала через всю Шотландию, чтобы вернуться к хозяину, и точно знала, о чем говорила.
-- Спасибо, девочка, ты очень добрая, -- поблагодарила старушка, протянула ей тонкую пачку объявлений, взяла свою сумку и медленно побрела дальше. Катерина смотрела на черно-белую Клёпу, но вместо нее на листке упрямо возникало веснушчатое лицо с рыжей челкой.
На следующий день Катька, как и обещала, раздала объявления о пропаже одноклассникам, повесила несколько на школьную доску и даже показала учителям, но все лишь пожимали плечами и качали головами: за последнюю неделю никто не видел таксы, которая гуляла бы сама по себе. Мальчишки сложили из листков целую эскадрилью, и легкие самолетики с надписью "Пропала собака!" на правом крыле и неясным серым пятном на левом, тихо планировали сквозь лестничные пролеты, разнося тревожную весть, пока учительница не велела прекратить мусорить.
-- Чья это собака? -- поинтересовалась Анька, расправляя самолетик на парте и разглядывая фотографию.
-- Да так, знакомых соседей...-- уклончиво ответила Катерина.
Заканчивался ноябрь, о Клёпе не было никаких вестей, и от бабушки фиолетового мальчика тоже. Воздух становился прозрачней и холодней. На землю тонким рваным покрывалом лег первый снег, с каждым днем темнело все раньше, и, когда Катерина с Анькой вместе возвращались с кружка по рисованию, им казалось, что уже наступила глубокая ночь. Однако несмотря на поздний час, они все равно не могли отказать себе в удовольствии и, перейдя на углу дорогу, делали небольшой крюк, чтобы пройтись по сверкающей улице. За чистыми холодными стеклами, словно экспонаты в музее, жили своей жизнью недоступные и надменные манекены, совершенно равнодушные ко всему, кроме себя самих. Дойдя до витрины с сине-бежевым платьем, Катерина с Анькой неизменно останавливались и немножко на него смотрели. Одним своим видом оно напоминало о днях, полных теплого солнечного ветра, и говорило, что где-то есть мир, свободный от зимы, ранних подъемов и колючего утреннего воздуха.
-- Много тебе еще осталось? -- интересовалась Анька.
-- К каникулам накоплю, -- уверенно отвечала Катька, в уме вычитая из суммы на ценнике то, что лежало в конфетной коробке. А с тем, что она скопила за последний месяц, получалось почти целое платье, оставалось совсем чуть-чуть.
-- Здорово! -- хвалила Анька. -- Вот у тебя сила воли есть. Я так не могу. Сразу все трачу на какую-нибудь ерунду. А ты молодец, не поддаешься.
С наступлением зимы платье отодвинули вглубь витрины, выставив на передний план куртки с мехом и длинные пальто, но там, в приглушенном свете маленьких круглых лампочек оно смотрелось даже еще прекраснее.
-- Наверное, все дело в желании. Знаешь, мне все кажется, что когда я его надену, что-то изменится. Что-то хорошее произойдет, -- однажды призналась Катерина.
-- А что? Может и произойдет, -- поддержала Анька, притоптывая на месте. -- Пошли домой, холодно, еще уроки делать.
Девочки свернули за угол и оказались в длинном тоннеле с деревянным полом и железными стенами. Его еще летом пристроили к бетонному забору, за которым затеяли стройку. Забор выкрасили в красный, наверное, чтобы не казался таким унылым, но все равно внутри тоннеля было тоскливо, мрачно и неприятно. Вдоль потолка лепились круглые плоские, похожие на таблетки, лампы, отчего все вместе, особенно сейчас, напоминало огромный вагон метро.
Поначалу Аньке с Катериной даже нравилась царящая здесь атмосфера, но с наступлением холодов место быстро потеряло все таинственное очарование. По коридору свистел злой сквозняк, а в обоих концах зияла только темнота раннего зимнего вечера, так что теперь они просто старались миновать его поскорей. Здесь было так узко, что приходилось идти по одному, друг за другом.
-- Кстати, -- вспомнила Анька, -- та собака, которую ты искала. Кажется, я ее видела.
-- Где?! -- Катерина даже остановилась, и шедшая позади Анька налетела на нее. Она сообщила об этом так буднично, словно спрашивала, не забыла ли Катька о завтрашней контрольной по английскому или помнит ли о том, что на выходных они договорились сходить посмотреть, залили уже каток или нет.
-- Вот тут, -- Анька показала куда-то в забор, -- у рабочих на стройке. Когда шла сегодня на рисовалку. Забыла сказать.
-- Да что ты! -- ахнула Катька. -- Ты уверена? Может, это не та собака?
Она сняла портфель и достала объявление, которое хранила на всякий случай.
Анька долго всматривалась в расплывчатое серое пятно и пожала плечами.
-- Может, и не та. Но похожа. Живет там, в синем вагончике. Сегодня ворота открывали, и я видела, как она бегала вокруг. Они, наверное, сами и поймали ее.
Тусклые лампы-таблетки неприветливо мигали, за забором стояла тишина. Катерине стало жутко.
-- Что же теперь делать? -- Она растерянно оглянулась. -- Звонить хозяевам?
-- Можно, -- кивнула Анька. -- Только вот что: если ты им сама собаку вернешь, они тебе наверняка дадут вознаграждение. Так всегда делают. И ты платье купишь, -- рассудила она.
Катерина подумала о платье и, против воли, о фиолетовом мальчике. Девочку в таком платье никому бы и в голову не пришло обозвать дурой. Она попыталась вообразить, какое у мальчика будет лицо, когда он откроет дверь и увидит ее с Клёпой. И тогда она сможет сказать что-нибудь вроде: "Пустяки, не стоит благодарности" и спокойно, с достоинством уйти. Он будет смотреть ей вслед и жалеть, что нагрубил ей. И потом каждый вечер ходить гулять с Клёпой мимо ее дома в обе стороны и искать взглядом ее окно, и укорять себя, что тогда невнимательно смотрел, не запомнил. Так он промучается до лета, не без злорадства мечтала Катька. А там она наденет свое сине-бежевое платье, и как будто случайно пойдет гулять в то же время, и, когда он ее увидит, то не решится сразу к ней подойти. Нет, лучше он все-таки подойдет и даже скажет...
-- Эй, ты чего? -- Анька дернула ее за рукав, и Катерина не успела додумать, что должен сказать фиолетовый мальчик, но и без того возможности вырисовывались самые заманчивые.
-- Пожалуй, ты права, -- согласилась она, возвращаясь на землю. Мысль о том, чтобы вызволить Клёпу самостоятельно, вдруг показалась очень соблазнительной. -- Но как же нам поступить? Может быть, сказать им, что мы все знаем? Что это не их собака и лучше пусть сами ее нам отдадут?
-- А не то что? -- Анька даже фыркнула. -- Так они и испугались. Их знаешь сколько? Да и туда запросто не зайти.
Они, наконец, выбрались из тоннеля и остановились перед воротами, ведущими на стройку. Ворота были толстые, надежные и высокие, и проникнуть за них было не проще, чем в крепость крестоносцев. Катерина вспомнила картинку из учебника истории. С помощью длинных лестниц человечки в черных шапочках карабкались на каменные стены, а люди в железных шлемах поливали их сверху кипящей смолой, что уже кипела рядышком в больших котлах.
Катерина сомневалась, что столь крайние меры могут иметь место сейчас, но в том, что какие-то меры все-таки будут приняты, если их заметят, сомневаться не приходилось. И уж совершенно точно, ничего хорошего это не сулило.
-- Мы ее выманим, -- между тем, поразмыслив, предложила Анька. Она присела на корточки и для наглядности стала пальцем рисовать на снегу план местности. -- Этот вагончик, он в стороне, прямо у стены. Днем приезжает грузовик, и ворота открывают, я его столько раз видела. Пока все будут им заняты, мы прокрадемся, подманим твою таксу едой и быстро скроемся. Если она тебя узнает, только обрадуется, что мы пришли! Никто даже и не поймет, что собака не сама сбежала!
-- Не знаю, -- засомневалась Катька, -- а если это не та такса?
-- Если это не та такса, то ты сама увидишь, тебе же лучше знать. Тогда мы просто тихонько уйдем и все, -- успокоила Анька.
-- А если нас заметят? Нам сильно достанется.
-- Ой, если бы да кабы, -- передразнила Анька, поднимаясь и стряхивая снег. Не хочешь -- так и скажи. Мне эта собака тем более не сдалась.
План страдал некоторыми изъянами и казался Катерине более чем сомнительным, но и бросать Клёпу на произвол судьбы не хотелось, поскольку тогда пришлось бы отказаться и от всего того, что могло бы последовать за ее освобождением. Каким бы нереальным ни казалось все, что она уже успела вообразить, в случае отступления становилось вовсе несбыточным. К тому же Катерина вспомнила, как печально вздыхала старушка в коричневом пальто, и это окончательно решило дело.
План по-прежнему не вызывал у нее никакого доверия, однако ничего лучшего в голову не приходило, поэтому оставалось определить самое главное:
-- Когда пойдем?
-- Давай завтра, сразу после школы, -- загорелась Анька.
Чувствуя стремительно нарастающее смятение, Катька только удивилась такой непоколебимой уверенности. Можно подумать, будто Анька всю жизнь только тем и занималась, что вызволяла у строителей похищенных собак.
-- Завтра у меня бассейн, -- увильнула Катерина, про себя радуясь, что можно еще немного отсрочить вылазку.
-- Ну пропустишь разок, никто и не узнает, -- отмахнулась Анька и продолжила подначивать: -- Смотри, вдруг потом они куда-нибудь переедут? Или такса сбежит? И вообще неизвестно, зачем они ее себе взяли, -- зловеще добавила она.
От этих слов у Катерины противно засосало под ложечкой.
-- Ладно, -- нехотя согласилась она. -- Завтра.
-- Только ты возьми из дома что-нибудь съестное. И я тоже возьму.
На этом они посчитали дело решенным, а план более ли менее разработанным, и разошлись по домам готовиться.
Утром Катерина проснулась за полчаса до будильника. Сердце уже колотилось так, точно она не спала, а без остановки прыгала через скакалку. Она лежала в темноте, втайне надеясь, что часы остановят свой ход, и никуда идти будет не нужно, а когда снова пойдут, все уже само как-нибудь устроится, наступит следующий день. Внутри, где-то между ребер что-то неприятно екало, даже немного подташнивало. Но ровно тридцать минут спустя безразличный к Катькиным желаниям будильник, конечно, затрезвонил, и пришлось вставать.
За завтраком кусок в горло не лез. Катерина безучастно выпила чаю, и, откусив разок от бутерброда, отодвинула тарелку.
-- Что это такое? Ешь нормально! -- строго сказала мама, быстро переворачивая котлеты, которые заранее жарила к ужину.
-- Не хочу, -- буркнула Катерина.
-- Хоть с собой возьми, -- не дожидаясь согласия, мама ловко подкинула на тарелку аппетитную круглую котлетку с румяной корочкой.
Это пришлось очень кстати. Катерина для вида отрезала кусочек хлеба, взяла фольгу и стала заворачивать бутерброд. Поразмыслив, она уже потянулась за добавкой на случай, если дело сразу не заладится, но тут в кухню, потягиваясь, вошел папа.
-- Катерина, что это с тобой? -- папа заговорщически подмигнул. -- Смотри, как бы не пришлось покупать к лету новый купальник!
Катерина покраснела и вернула котлету назад.
-- Да что ты говоришь, -- мама обернулась, прищурившись, а это служило надежным признаком того, что она начинает сердиться. -- Ребенок растет, аппетит растет. Она и так ничего не ест по утрам. Бери, Катя, не слушай папу, он думает, что если сам сыт только жидкой диетой, то и другим не обязательно есть, -- загадочно добавила мама и многозначительно сжала губы.
Папа вдруг покраснел не меньше Катерины, хотел что-то ответить, но передумал и по пояс скрылся в холодильнике.
Катерина быстро схватила вторую котлету, завернутый бутерброд и поспешно вылезла из-за стола.
Анька влетела в класс за секунду до звонка и, шумно выдохнув, упала за парту.
-- Ну что, принесла? -- спросила она сразу.
-- Ага, две котлеты.
-- А я бутер с ветчиной. И мясо из супа вынула, -- похвасталась она.
-- Девочки, еще одно слово, я рассажу вас, -- пригрозила учительница.
Они послушно замолчали, однако в тот день учеба не задалась. Каждый урок длился чуть ли не вдвое дольше обычного, а учителя, точно сговорившись, без конца вызывали их к доске, будто в классе больше никого не было. Анька отличилась на географии, щедро заселив джунгли Амазонки дикими собаками динго, а Катерина в корне изменила ход истории, милостиво позволив рыцарям перебраться через замерзшее озеро и одолеть князя Александра. Еще вчера и то, и другое расстроило бы обеих до слез, но сегодня они не могли отвлекаться на подобные мелочи. Впереди ждало куда более трудное испытание, так что следовало предусмотреть все возможные препятствия и способы их преодоления.
"Если нас заметят, скажем, что будто бы у тебя папа на стройке работает. И мы его искали", -- Анька незаметно подсунула записку Катерине под локоть.
"Ага, а если спросят, как его зовут?" -- беспокоилась Катька.
"Скажем любое имя. Им-то откуда знать? У нас этих строек в городе, знаешь сколько? Можно и перепутать!" -- уверенно отвечала Анька.
"А если они и нас в вагончик запрут? И будут держать там, как Клёпу?" -- не унималась Катерина.
"Пусть попробуют. Меня бабушка сразу искать будет, если я вечером не приду".
"Давай у входа на снегу..."
Дописать Катька не успела, кто-то ловко и бесшумно выхватил план прямо у нее из рук. Затаив дыхание, Катерина подняла глаза.
Над ней, как два лезвия, холодно и строго блестели стекла очков. Физика появилась в расписании только в этом году, но Дмитрий Сергеевич уже приобрел самую что ни на есть дурную славу. Он был невозмутим, непредсказуем, церемонно называл всех полными именами и вообще выражался крайне туманно. Вдобавок к дотошности, с которой Дмитрий Сергеевич спрашивал заданное, он имел ужасно подлую привычку прерывать собственные объяснения внезапным вопросом по всему пройденному материалу. И, судя по всему, сейчас он готовился нанести очередной удар.
-- Екатерина, будьте так любезны, приведите пример из жизни, который иллюстрировал бы действие первого закона Ньютона, -- сказал Дмитрий Сергеевич таким голосом, что Катька ничуть бы не удивилась, покройся его очки инеем. -- Я слушаю.
Катька потупилась.
-- Анна, что вы можете добавить к исчерпывающему ответу вашей подруги?
Дмитрий Сергеевич замер, и, выждав бесконечно долгую паузу, в полной тишине проследовал к своему столу. Склонившись над журналом и держа в одной руке их стратегический план, а в другой ручку, он вынес приговор:
-- Я понимаю, что ваша жизнь настолько увлекательна и интересна, что таким банальным вещам, как революционные научные открытия, просто нет в ней места, -- по классу пронесся злорадный смешок. -- Но, смею надеяться, вы все-таки найдете время ознакомиться с ними самостоятельно, чтобы как-нибудь в другой раз оказать мне честь поделиться на сей счет своим мнением. Я прав?
Катерина подавленно кивнула.
Дмитрий Сергеевич сделал непонятные пометки в журнале, после чего продолжил урок, как ни в чем не бывало. На записку он даже не взглянул, отправив ее прямиком в мусорную корзину.
Катька с Анькой переглянулись и облегченно перевели дух.
К стройке они шли в сосредоточенном молчании. В голове у Катерины роились вопросы. Что с ними сделают, если их заметят? Что предпринять, если грузовик не приедет? Где искать Клёпу, если ее не окажется в вагончике и как быть, если она там будет не одна? Анька сопела рядом и, судя по всему, тоже о чем-то напряженно думала. Вероятно, мысли их текли в одном направлении, но, чтобы не сбивать себя с толку или, что хуже, вовсе не передумать, обе решили оставить свои сомнения при себе.
Миновав тусклый тоннель с лампами-таблетками, они оказались перед наглухо закрытыми воротами. План стал подводить, едва успев начаться.
-- Ну и где твой грузовик? -- поинтересовалась Катерина.
Анька сумрачно оглядела ворота и выжидательно уставилась на шоссе.
-- Наверное, скоро придет, -- буркнула она. -- Давай подождем.
Чтобы не вызывать лишних подозрений, они перешли дорогу и заняли место напротив. За красным крепостным забором было тихо. Одиноко торчала башня подъемного крана. В верхних этажах сверкали новыми стеклами окна пустых, пока не заселенных никем квартир. Стены еще не успели оштукатурить, и дома были затянуты зелеными чехлами сеток, будто огромные диковинные рыбы.
Стоять пришлось долго. У Катерины замерзли ноги, при мысли о двух котлетах, которые она сберегла для Клёпы, съев только хлеб, протестующе заурчало в животе. Быстро сгущались сумерки. Плавные проплывающие троллейбусы и быстро мелькающие мимо машины включали фары, а грузовика все не было.
-- Пошли, -- вдруг решительно сказала Анька. -- Так можно и до утра простоять.
-- Куда? -- не поняла Катька.
-- Видишь, -- она указала куда-то вниз, -- там, под воротами. Они до земли не достают, мы как раз пролезем.
Катерина пригляделась. Между левой створкой и мерзлой землей действительно оставался зазор, достаточно большой для того, чтобы в него пролезла некрупная собака, очень толстая кошка или маленькая девочка.
-- Так даже лучше, -- убеждала Анька, ежась от холода, -- на закрытые ворота вообще никто даже и не смотрит. Мы прошмыгнем прямо у них под носом!
-- Ладно, -- скрепя сердце согласилась Катерина. План нравился ей все меньше и меньше, но уходить ни с чем, после того, как они прождали так долго, казалось и вовсе бессмысленным.
Они подождали, пока пройдут и скроются из виду женщина с сумками и двое спешащих мужчин, постояли еще немного на всякий случай, но никто больше не появлялся. Момент был подходящий.
Анька сняла портфель и наклонилась, заглядывая под ворота. Потом встала на четвереньки и, пригнувшись, ловко проползла на вражескую территорию.
-- Ну, как там? -- шепотом спросила Катерина, готовясь в любой момент подхватить Анькин рюкзак и дать деру.
-- Порядок, -- послышалось из-за стены, -- никого. Лезь скорей.
Времени для сомнений не оставалось. Катерина опустилась на землю. Коленкам и ладоням тут же стало мокро и холодно даже сквозь перчатки. Помогая себе руками, она тоже протиснулась на ту сторону. Анька подхватила их портфели и помогла ей подняться.
Катерина опасливо оглянулась. Она готовилась к тому, что их моментально ослепят большие прожекторы и оглушат завывшие сирены, как это бывает в кино, когда преступники убегают или только готовятся совершить ограбление. Но пока все было подозрительно спокойно. Только где-то противно и протяжно ныло, как в кабинете у зубного, отчего находиться здесь стало еще неприятнее. Стройплощадка выглядела темно и неряшливо. Из бетонных плит топорщились железяки, повсюду были свалены пыльные серые мешки, груды досок и что-то, похожее на длинные простыни из бледно-желтой клеенки. Под ногами хрустел битый кирпич, гравий и какие-то цветные осколки. Откуда-то тянуло дымом и чуть заметно пахло деревом, мелом и резким неприятным запахом, похожим на запах краски, которой Катька как-то красила калитку в деревне.
У забора, точно стесняясь, примостился небольшой синий вагончик с шиферной крышей, зарешеченным окном и простой фанерной дверью.
То и дело озираясь и стараясь действовать как можно тише, они стали тихонько к нему пробираться. Укрывшись за ним, лазутчики почувствовали себя немного спокойнее и перевели дух. Здесь было еще грязнее, чем на площадке. Сломанные ящики, пластиковые бутылки и пустые жестянки из-под краски образовывали большую бесформенную груду, рядом стояла грязная бочка, заляпанная по бокам колючими кляксами застывшего цемента. Катерина взглянула наверх. На задней стене вагончика обнаружилось еще одно маленькое окно, скорее форточка. Оно было не зарешечено, но находилось слишком высоко, чтобы в него можно было заглянуть.
-- Давай, вставай на бочку и проверь, там собака или нет. А я покараулю, -- мигом сориентировалась Анька.
Катерина молча покорилась. Ей казалось, что каждый их шаг, каждое слово отдается эхом во всех уголках стройки. Она вся взмокла от беспокойства, пока подставляла ящик и пристраивала сверху бочку. Вскарабкавшись на эту шаткую конструкцию, она приникла к стеклу и чуть не испортила все дело, с трудом удержав вопль при виде чьего-то ошалевшего лица высунувшегося в ответ, но вовремя сообразила, что это всего лишь ее собственное отражение.
Сначала ничего, кроме него, разглядеть, не удавалось. Тогда Катерина прислонила ладони козырьком и стала смотреть, как в бинокль. Из темноты постепенно выступил маленький шкаф, заваленный пакетами и обертками низкий столик и небрежно застеленные мятыми зелеными покрывалами раскладушки. На одной из них, грустно уткнувшись носом в лапы, вытянулась черная такса. От волнения Катерина едва не потеряла равновесие. Она забарабанила пальцами по стеклу, привлекая к себе внимание. Собака настороженно подняла мордочку, и у Катерины даже сердце защемило. Совершенно точно это была именно Клёпа.
-- Клёпа! Клёпочка! -- позвала она, совсем забывшись и продолжая стучать в окно, словно Клёпа могла открыть ей щеколду.
-- Тише ты, -- зашипела снизу Анька, -- услышат. Ну что, это она?
-- Она, она! -- от радости и тревоги Катерина чуть не плакала. -- Как же нам ее освободить?
Она шарила руками по оконной раме, но та была крепко заперта изнутри. Клёпа спрыгнула с раскладушки и теперь, будто силясь помочь, в нетерпении привставала на задние лапы, высовывала язык, вертелась волчком и изо всех сил виляла хвостом.
-- Да не кричи, -- одернула Анька, -- слезай. Попробуем через дверь, пока никого нет, -- решила она, воодушевленная удачей.
Катерина неловко слезла с бочки, попутно порвав перчатку за торчащий из стены крюк. На площадке по-прежнему было тихо и пусто, только где-то за забором шуршали шинами машины. Ни секунды больше не колеблясь, Анька быстро взбежала по деревянным ступеням и наудачу толкнула дверь. Та почему-то оказалась не заперта и легко поддалась. Клёпа будто того и дожидалась: она налетела на них, едва не сбив с ног. Хвост ее так и вертелся туда-сюда, туда-сюда, от счастья она шумно пыхтела и нетерпеливо поскуливала.
-- Клёпочка! -- Катька опустилась на колени и обняла таксу. Клёпа была горячая, гладкая и радостно тыкалась в лицо влажным носом. У Катерины от облегчения даже в глазах защипало, она и думать забыла, что сделано еще только полдела, но Анька требовательно потянула ее за капюшон.
-- Давай скорей назад, пока не засекли!
Катерина подняла Клёпу на руки и охнула. Не смотря на то, что такса определенно несколько похудела, она все равно оказалась куда тяжелее, чем была с виду. Вдобавок ей наскучило сидеть взаперти и хотелось как следует поразмяться. Она беспокойно мельтешила лапами и царапалась, требуя вернуть ее на землю.
-- Клёпочка, тише, пожалуйста, -- уговаривала Катерина, стараясь ухватить таксу покрепче за гладкие бока, но та изворачивалась, выскальзывала и недовольно ворчала.
Все это здорово замедляло их отступление, но, тем не менее, спасительный лаз приближался с каждым шагом. Они были уже у самых ворот, когда сзади послышался крик, от которого у Катерины внутри все оборвалось:
-- Эй, что делаете? Ну-ка стоять!
Замерев от ужаса, она обернулась. Со стороны зачехленных домов к ним быстрым шагом приближался строитель в синем форменном комбинезоне, высоких резиновых сапогах и оранжевой каске. Вид у него был очень сердитый.
-- Нам конец, -- прошептала Анька, -- уходим скорей!
Катерина выпустила Клёпу и с разбегу упала на живот. Такса легко проскользнула в зазор, но тут же полезла назад, норовя облизать Катьке лицо. Катерина, как могла, работала локтями и коленями, одновременно выталкивая Клёпу и пытаясь не дать ей вернуться на стойку. Клёпа веселилась и бешено виляла хвостом.
-- А ну стоять, кому сказал! -- голос мужчины становился все громче, и угроза звучала в нем все яснее.
-- Да что ты копаешься! Он догоняет! -- мигом утратив все свое самообладание, взвыла Анька и подпихнула Катьку сзади. Катерина рванулась изо всех сил, что-то нехорошо треснуло у нее над самым ухом, но отвлекаться и разглядывать не было времени. Она выбралась сама и, поднатужась, протащила Аньку за руки.
Вновь оказавшись на улице, вся компания бросилась наутек, не разбирая дороги. К тому моменту уже окончательно стемнело, да еще с неба крупными хлопьями пошел снег. Он летел прямо в лицо, будто нарочно стараясь залепить глаза и рот, и очень мешал.
Впереди, не оглядываясь, неслась Клёпа, и по всему было видно, что из всей четверки ей одной происходящее доставляет большое удовольствие. По пятам за Клёпой наперегонки бежали Катька с Анькой. Мало что может быть неудобней, чем уходить от преследования в куртках, шапках, шарфах и тяжелых зимних ботинках, но хуже всего оказались портфели. Они пребольно хлопали по спине, оттягивали назад и необъяснимо тяжелели с каждым шагом, но снять их было никак нельзя. Замыкал погоню строитель в оранжевой каске и синем комбинезоне. Он был слишком большим, чтобы пролезть под воротами, и это дало беглецам некоторое преимущество. Однако, не смотря на то, что высокие резиновые сапоги тоже причиняли ему немалое неудобство, скользя на снегу, он очень быстро приближался, с каждой секундой, кажется, только набирая скорость, и один справлялся лучше, чем они втроем.
Тихонько подвывая от ужаса, Катерина вдруг вспомнила все три закона Ньютона разом. Как известно из физики, хоть всякое крупное и тяжелое тело долго разгоняется, зато и остановить его уже почти невозможно. И мужчина в каске являлся тому прекрасным жизненным примером. При этом он все время кричал им в спины:
-- А ну-ка стойте! Стоять, кому говорю!
Точно после определенного количества повторов эти слова могли приобрести силу заклинания и сразить беглецов на месте.
Но Катерина и не думала повиноваться. Ей даже оборачиваться не хотелось, чтобы не видеть, как стремительно сокращается спасительное. Она продолжала бежать и только надеялась, что навстречу не попадется какая-нибудь собака, что, несомненно, обернулось бы полным провалом всей операции.
Они мчались во весь дух и совсем потеряли способность ориентироваться на местности, так что, когда Клёпа нырнула в темную подворотню, Анька с Катькой, не задумываясь, последовали за ней и оказались в небольшом глухом дворике, в центре которого стояла припорошенная снегом скамейка.
На скамейке, точно на насесте, нахохлившись от холода, сидели двое мальчишек. Судя по всему, они сидели так уже довольно давно. Лица у них побелели, на плечах небольшими сугробами осел снег, но мальчишек это ничуть не беспокоило. Окоченевшими пальцами оба сжимали по бутылке из темного стекла и время от времени, мелко постукивая зубами, задумчиво из них прихлебывали. Это занятие поглотило их целиком, так, что они даже не разговаривали между собой. В другое время обе пары не обратили бы друг на друга никакого внимания, но при появлении Клёпы один из сидящих на лавочке внезапно оживился и толкнул своего приятеля под бок:
-- Глянь, это же твоя собака!
Второй угрюмо посмотрел на странную компанию и поежился, делая вид, что все происходящее не имеет к нему никакого отношения. Клёпа устремилась к ним, но на полпути вдруг замерла с озадаченным видом. Подлетевшие следом Катька с Анькой тоже остановились. Дальше бежать было некуда.
Катерина взглянула на мальчишек и остолбенела. Если бы летом она так и не увидела это лицо, сейчас ни за что бы не узнала фиолетового мальчика. Вместо привычной толстовки на нем была заношенная зеленая куртка с капюшоном, а вместо кед черные ботинки на толстой подошве. Катерина стояла, не зная, что сказать, и к своему ужасу, почувствовала, как снова краснеет. Клёпа почему-то тоже не спешила подбегать к бывшему хозяину и завертелась вокруг девочек.
-- Не, видишь, не моя, -- просипел фиолетовый мальчик. От холода губы у него и правда приобрели синеватый вид, будто он ел чернику.
Его такой же бледный друг оценивающе прищурился и уже собрался что-то сказать, но тут позади послышался топот, и знакомый голос потребовал: "А ну стойте!" Хотя они и так стояли на месте, и скрываться им было негде.
Катерина обреченно обернулась. Она ужасно устала убегать. Спине под кусачим свитером с курткой было мокро и жарко, а лицу холодно. Плечи ныли от тяжести портфеля, в ушах звенело, правая коленка саднила, наверное, она ушибла ее, когда пролезала под воротами. Катька даже не находила в себе сил как следует испугаться и только ждала, когда их преследователь, наконец, подойдет к ним и сделает что-нибудь ужасное.
Поняв, что удирать они вроде бы не собираются, мужчина в синем комбинезоне сбавил шаг. Видно было, что неожиданный кросс тоже дался ему не легко. Он приближался, тяжело дыша, то и дело хватаясь за бок и морщась.
Сейчас Катерина разглядела, что он очень высокий и бородатый. Каска совсем съехала ему на лоб, и он то и дело поправлял ее. Подойдя к беглецам, мужчина остановился. Некоторое время все трое переводили дух, не спеша переходить к действиям и переговорам. Двое случайных свидетелей на лавочке так же молча наблюдали за развитием событий, не желая вмешиваться. Точно почувствовав важность момента, Клёпа тоже угомонилась и встала между девочками.
Строитель поглядел на них из-под каски сверху вниз. Потом сложил руки на груди и, наконец, спросил:
-- Зачем собаку украли?
-- Сами вы украли! -- смело возмутилась Анька. Она ничего не знала о летней истории, поэтому присутствие двух мальчишек за спиной вернуло ей утраченную уверенность.
-- Мы не крали. Мы вернули. Это не ваша собака, -- встряла Катерина.
Такого напора бородатый строитель явно не ожидал. Он даже на миг смутился:
-- Как не моя? Чья тогда?
Катерина обернулась к мальчику.
-- Это его собака. Она потерялась.
До этого момента мужчина и вовсе не брал мальчишек в расчет, должно быть, приняв их за дворовые статуи. Однако теперь он пригляделся к ним получше и почему-то очень пристально уставился на фиолетового мальчика.
-- Эй, -- сказал он, не сводя с него глаз, -- а мы же с тобой знакомы. Ну-ка скажи им, чья это собака.
Фиолетовый мальчик покосился на Клёпу и неожиданно выдал:
-- Это не моя собака. Это его, -- кивнул он в ответ.
-- Слышала, девочка? Отдай по-хорошему, -- потребовал бородатый мужчина, угрожающе нависая над ними. -- Это моя собака. Я ее купил. Фенька, иди сюда!
Но Клёпа и не подумала слушаться, она словно вросла в землю и стояла между девочками, как на выставке, глядя прямо перед собой и гордо задрав нос.
-- Она не Фенька! Ее зовут Клёпа, -- вмешалась Анька, -- вы ее с кем-то перепутали.
При звуке своего имени Клёпа встрепенулась и вопросительно посмотрела девочек.
-- Видите? -- обрадовалась Анька. -- Она не Фенька. Кать, покажи.
Катька торопливо присела, расстегнула портфель и стала рыться в поисках объявления, отчаянно боясь, что мужчина в каске просто схватит Клёпу и убежит назад на стройку, не дожидаясь объяснений. Из портфеля на снег выпал пакет со сменкой, обе не пригодившиеся котлеты, три тетради с жирным пятном, вслед за ними из расстегнувшегося пенала посыпались карандаши и ручки. Наконец она обнаружила смятый листок между страниц учебника по физике.
Строитель неохотно взял его и стал пристально изучать, переводя взгляд с неразборчивой фотографии на Клёпу, даже на корточки присел.
-- Твоя бабушка ее везде ищет, -- Катька обернулась к фиолетовому мальчику. Он зло посмотрел на нее, но ничего не ответил.
-- Мы всю школу на уши поставили, -- подтвердила Анька. -- Даже учителей спрашивали.
Внимательно оглядев Клёпу со всех сторон, мужчина выпрямился и вернул листок Катьке.
-- Это что же получается? -- обратился он к мальчикам каким-то нехорошим голосом. -- Получается, ты мне продал собаку, а в семье у тебя даже и не знают об этом?
Фиолетовый мальчик насупился и вызывающе сверкал из-под капюшона колючими глазами.
-- И что? -- огрызнулся он. -- Моя собака, что хочу, то и делаю с ней. Захотел продать -- продал.
-- Мы не знали, что он ее продал! -- залепетала Катька, лихорадочно продолжая копаться в портфеле. -- Подождите, сейчас.
Она достала кошелек, где лежали скопленные за последний месяц деньги -- почти все, чего не доставало до полного платья.
-- Вот, возьмите, -- она протянула их бородатому, но тот не шевельнулся.
-- У меня еще есть, если мало, -- понуро добавила она, хоть это признание далось ей очень нелегко, и попросила: -- Только Клёпу не забирайте. О ней очень переживают.
Катерина крепко зажмурилась, чувствуя, что может расплакаться, чего у всех на глазах допустить было никак нельзя.
-- Да-да, -- где-то над ней Анька тоже подозрительно часто сопела носом и поспешно выворачивала карманы. На снег выпало несколько монеток, она подобрала их и тоже протянула их мужчине.
Но строитель брать деньги почему-то не спешил. Стоял на месте и как-то странно смотрел то на Катерину с Анькой, то на Клёпу, то на мальчишек. Он разглядывал их изучающе и долго, будто о чем-то размышляя, и в этот момент приобрел необъяснимое сходство с Дмитрием Сергеевичем. Сидящие на лавочке к тому времени, должно быть, к ней примерзли, иначе давно бы уже скрылись.
Вокруг было тихо. В домах, сжимавших дворик со всех сторон, одно за другим зажигались разноцветные окна, за ними мелькали силуэты людей, спокойно занимающихся мирными домашними делами. Катерина с тоской вспомнила о маме и с папой, о том, что она еще не придумала, что им сказать и что сегодня ей наверняка достанется. Несмотря на это, оказаться сейчас дома хотелось больше всего на свете.
-- Эх ты... -- неожиданно грустно вздохнул мужчина, глядя на фиолетового мальчика. -- Ты мне друга, значит, продал... И за что? Чтобы купить вот это вот? -- он презрительно кивнул на темные бутылки и даже скривился. Фиолетовый мальчик сник и съежился, став похожим на зеленую кляксу, и ничего не отвечал. Его бледный товарищ тоже потупился и беспокойно заерзал, будто ему вдруг стало очень неудобно тут сидеть.
-- Дружбу можно только заслужить, а не купить. А собака -- это, знаешь, какой друг? Самый честный! А, впрочем, откуда тебе знать... -- мужчина махнул рукой и отвернулся. -- За тебя я бы и гроша ломаного не дал.
-- Оставь себе деньги, девочка. И собаку себе оставь, ему не отдавай. Он снова продаст и не задумается.
Бородатый больше не смотрел на фиолетового мальчика, точно говорил о ком-то постороннем, кого здесь вовсе нет. -- Идемте, я вас отсюда провожу, темно на дворе, как-никак.
И он не спеша зашагал к арке, ведущей на улицу. Анька шумно выдохнула, ошалело посмотрела на Катьку, пожала плечами и пошла вслед за ним.
Снег перестал падать, и все вокруг было как новое: чистое, красивое, белое и какое-то умиротворяющее. Катерина стояла в этой мягкой вечерней тишине, и ей захотелось взглянуть на фиолетового мальчика последний раз. Теперь это оказалось уже совсем не страшно, и она повернулась.
Катерина смотрела на худое веснушчатое лицо и никак не могла узнать его, точно перед ней был чужой и совершенно незнакомый человек. И, что самое странное, этот человек был ей совсем не интересен. Она столько раз воображала себе эту встречу, что сцен, для которых не было припасено хотя бы одной подходящей реплики, казалось, уже просто не осталось. Но сейчас она молчала, глядя, как два съежившихся парня сидели перед ней на скамейке, не поднимая глаз.
-- Твоя собака лучше тебя, -- тихо сказала Катерина, и, не оглядываясь, побежала догонять бородатого строителя и Аньку. Клёпа с достоинством трусила рядом.