Вот снег, вот дом, в нем три брата сидят за столом. Я - четвертой сестрой напротив, верчу старый калейдоскоп. Нам не то что бы весело, но и не скучно, мы видимся каждый год. Декабрь пьет, Январь спит, Февраля колотит озноб.
Слушай, братец Декабрь, ты вроде бы стал другим за последний десяток лет. Волшебство, чудеса, подарки - куда ты все это дел? От него тянет снегом со шлейфом плохого вина, глаза покраснели, похоже, давно не спал, он устал, он слегка не брит и имеет, в целом, привычно плачевный вид. Самым младшим прощается все, и они взамен отвечают за всех, кто так и остался никем. Волшебство - не талант, пропивается очень легко, а поди удержись, когда всем вам нужно одно. Каждый встречный пес ждет от меня чудес, шли бы сами искать свой волшебный лес. Я не знаю дороги одной для всех. Если было что, того сейчас уже нет. А подарки в мешках роздал тем, кто гулял со мной в кабаках. Декабрь хохочет и комкает серпантин. В теплой водке тает красное конфетти. Я заедаю Декабрь вишнями в коньяке, во рту сладко, брат брата бьет по руке.
Но Январь беспробудно спит, упершись лбом в стол, слушай, братец Январь, я не помню твое лицо. Ты всегда подходил со спины и толкал в свою прорубь без дна, эти игры обычны для тех, с кем никто не желал играть. Кому сказка за сказкой, а кому-то за страхом страх, вода замерзает сферой в твоих мертвых руках. Тряси не тряси свой стеклянный шар, за окном, что ни день, все один и тот же ландшафт. Точно сон во сне: человечки внутри всегда просыпаются в январе. Ходят слухи, что ты обладатель скверного нрава и имеешь склонность к жестоким забавам. Я распаляюсь и начинаю злиться, но Январь не слышит. Он сидит лицом в стол и, кажется, даже не дышит.
Февраль с жалким видом скорчился в дальнем углу, грызет колкий лед до кровавых губ. Все братья его торопят, шпыняют, дни и ночи, смеясь, отнимают. Он глаза опустит и словом не отвечает, всегда молчит, а такая кротость лишь пуще злит: только нас позорит, босой и бледный, лучше б совсем не рождался, ущербный. Так и ходит за ними, кожа да кости, сам бы рад уйти, да никто не отпустит. Он тихонько садится со мной, нас обоих трясет, я ссыпаю льдинки в калейдоскоп и дарю ему, как ни беден подарок, но получатель куда более жалок. Хотя, говорят, бывало такое, что изо льда получалось слово.
В общем, с ними не просто. Я устала, встаю и иду на воздух. Небо светлеет, должно быть, скоро рассвет, не прощаясь, братья уходят, я молча смотрю им вслед: Декабрь горланит, Январь спотыкается, Февраль ползет. Как обычно оставили в доме бардак: на полу тает лед, на столе мишура, под шагами хрустит стекло. Братец Март, оборванец со злыми глазами, влезает в мое окно.