Я чувствую, что это не к добру:
Зачем ты, Боже, обнажил мне сердце?
Пусть не на что мне было опереться,
И я был втянут в чуждую игру.
Но нынче...
Все пошло, как у больших,
И отвечать придется за себя мне.
Конечно, новая игра забавней —
Но пишут правила опять-таки у них.
Они, Большие, могут на бегу
Менять наряды, взгляды и обличья,
А я привык во всем блюсти приличья
От них я отказаться не могу.
Я вдоль реки не стану строить мост.
Не поведу я свадьбу на погост.
От Родины не стану отрекаться —
Пусть у нее и не в чести я был.
Люблю сейчас, что и вчера любил,
Кого любил.
Могу в том зарекаться,
Что и назавтра буду сам собой...
Как это будет завтра называться:
То, что сейчас — разруха и разбой?
Не по плечу
Врать не хочу — поэтому
Подолгу и молчу:
Ведь естеству поэтову
Солгать не по плечу.
То есть он врать умеет,
Чтоб девок обольщать,
Но — никогда не смеет
Вещать и верещать.
Грех звонкий пустобайства —
Тягчайший из грехов...
Молчи и улыбайся
Под лязг своих оков.
Монолог запустения
Опять в мой дом пришла беда,
Опять Россию лихорадит —
И торжествует лебеда
В моей пустующей ограде.
Как все мы чтим красивый слог,
Как нечувствительны к насилью.
Нам ежели скажи красиво —
Так мы и мордою в сапог!
Кто был вчера еще в опале,
Тот нынче в бешеном запале
Открытую корежит дверь.
Ни лучше мы, ни хуже стали —
Мы от самих себя устали,
Но все рычит в нас дикий зверь.
Дух Родины
Мы — нация без Завтра, без Вчера.
Мы — вроде как бумажные колготки.
И то, что умиляло нас с утра,
Мы вечером хулим, сжигая глотки.
Дух Родины — неясный витамин,
Без коего неотвратимо чахнешь:
Не ухнешь гневно, горестно не ахнешь,
Неведомою болестью томим.
Как это просто — стихотворцем быть,
И как невыносимо жить поэту...
Ведь, правда, проще Родину любить.
Чем быть готовым за нее к ответу —
Когда она пьяна и голодна.
Когда в стыде и горести она?
В свой час
Это не вина и не заслуга.
Это фактов непреложных власть:
Да, тебя покинула подруга,
Что прекрасной Юностью звалась.
Навсегда уже тебя отринув,
Всякому она назначит час,
Завтра и других она предаст...
Но молчи — пока ни слова сыну!
«Дано взлететь...»
Как будто в двух реальностях живу:
В одной — с кровавым потом на ладонях,
В другой — крылом пронзая синеву,
И опускаюсь в юную траву,
Принявшую стопу моей Мадонны.
Так долго не сиял мне Вышний свет,
Так я устал быть в жизни посторонним...
О Боже, освети мне светом горним
Всю глубину углубленных мной лет!
Сумею выпрямиться? Не успею?
Дано взлететь душою в синеву
Или опять очнуться не сумею?
Внизу невмочь, но и наверх — не смею...
Как будто в двух реальностях живу.
В пятьдесят пять
Что с малых лет цвело и пело,
Тому всю жизнь утехой быть.
Ты, сердце, в ласке не успело
И доли сил своих избыть.
Не приучила в детстве мама
Обнять, прижаться, приласкать.
В пятнадцать — это мелодрама,
Трагедия — в пятьдесят пять.
Без пряток
Я счастлив без денег и тряпок:
Мне лишь бы — на сердце покой,
Да чтоб обойтись мне без пряток
Меж прежним и нынешним мной.
Мне стыдно за многое в жизни —
Я многое делал не так.
И то, что у жизни я вызнал,
То ведает каждый простак.
Давно упустил я жар-птицу —
И душу мне тешат вполне
Синички, слетаясь кормиться
В январскую стужу ко мне.
Зачем же просчетом и болью
За каждый свой шаг я плачу,
Измене изменой не мщу
И жду, что ответят любовью?
Всегда — к добру
1. Когда в беде
Когда в беде настынет сердце,
И боль чем дальше, тем лютей,
И больше не на что надеяться.
О, как тепло среди людей!
О, как тепло средь них, поверь,
Когда в полшаге от безумья
Ты вдруг толкнешься без раздумья
В первопопавшуюся дверь.
И отзовутся, и откроют,
Твоих не устыдятся слез,
И что один в бессилье нес,
Разделят поровну с тобою —
И ткнется в лоб тебе с любовью
Прохладным носом добрый пес.
2. Плач по колбасе
Мои собачки — гордость и краса —
Кило сарделек утащили сразу,
И не умея скрыть свою проказу,
Хвостом виляют и глядят в глаза.
Ну что же, мне за это их убить,
Или достаточно политбеседы?
Вот если бы стащили у соседа —
Я был бы их обязан застрелить.
Собачки, стыдно как!
Нехорошо
Лишать хозяев скромненького ужина!..
Ругаю через силу их, натужно:
Всем голодно,
Я тем же сокрушен,
А пуще — что возможности лишен
Великодушным быть, хотя б наружно.
3. Монолог собаколюба
Не может не воспитывать жена:
Опять щенка сажаю на колени!
И мягкотелый я, и лишь из лени
Не вытряхну собачку из окна.
Жена, ты не права,
И вот резон:
Тебе собачка охраняет сон,
А мне глаза в глаза она сияет
И душу живу мне оберегает.
4. Монолог собаки
Будто хочется — на мороз.
Где опять — бессобачье, безлюдье,
Где лишь я — неприкаянный пес —
Ночь встречаю один стылой грудью.
Будто кто-то вас любит, как я,
Будто так же, как я, вас жалеет
И от ласки малейшей шалеет,
Даже тени обид не тая.
Вам, конечно, теперь тяжело:
Вы устали, двуногие звери...
Я жалею вас — сквозь стекло:
Вы же заперли на ночь все двери.
5. Щенки
Давайте поливайте — уберу,
И снова на здоровье поливайте!
Я знаю, что щенок — всегда к добру.
И вы, друзья мои, про это знайте.
Когда вокруг студёно от забот
И движет жизнью
Разве только выгода,
Пусть он тебя заботливо куснет
И спросит:
— Полегчало, горемыка ты?
Моя тропа
В глубь осени холодной
Торю тропу свою
И шлягер новомодный
В пути я не пою.
Пусть эти волны ора
Гремят, покой круша...
Укромного простора
Изжаждалась душа.
Свободы мирно думать
И без синкоп дыша,
Оставить юным сумять,
Где бьется в кровь душа
О вечные устои,
О нынешний бедлам.
А знание простое
Доступно только нам —
Кто душу поизранил,
Кто отболел сто раз...
От менторства и брани
Избави, Боже, нас!
Пред вечностью равны мы,
К чему напрасный пыл?
Мы станем все родными
В конце тропы.
«Снег сыплет...»
Что суетиться, если снегопад
Опять валы свергает за валами,
И листья на березах не горят —
Веселое отклокотало пламя.
И пусть мне больно, что уходишь ты,
И кажется печаль такой безмерной,
Все ж здесь — моих соотчичей кресты
И первый дом любви моей неверной.
Что суетиться, если снегопад
Заставил замолчать и птичьи стаи,
И листья с кленов замерших шуршат,
Что опустели гнезда в отчем крае?
Деревья — в летаргии, ты ушла,
Со мною — грусть по говорливым веснам.
Молчит, молчит декабрьская мгла,
Снег сыплет, как остывшая зола,
И стылый воздух попусту бьют весла.
На солнечном юру
Как живу, так и помру,
Как помру — так и схоронят:
Ладно, с маху не уронят,
Похмелившись поутру.
А уронят сдуру вдруг —
Мне уже не будет больно...
Так покойно и привольно
Спать на солнечном юру,
Где лишь ветер и покой,
Где лишь камня постоянство:
Не ударит больше боль,
Не поманит окаянство.
Будет пресная любовь
Посетителей нечастых.
Станет облако качаться.
Колыхаться трав прибой...
Только вот уж нам с тобой
В той траве не целоваться.
Вдвоем у одного костра
А то, что жизнь кончается, — ну что ж:
Когда-то ей положено прощаться,
Нельзя ни долюбить, ни допрощаться,
А можно только верить в эту ложь.
А то, что ты вчера ушла, решив,
Что навсегда уже и без ответа —
То это не причина, чтоб лишил
Себя надежд я на возможность света.
И мне она дороже всяких правд —
Святая ложь во благо и в спасенье:
Что выпадут подряд два воскресенья,
Что росту мне прибавит костоправ.
Что ты подашь призыв мне к вознесенью —
К тебе единственной, к теплу костра...
Неужто все же прав я был вчера —
И через миг случится воскресенье?
«И не снилось мне...»
Не хочу, не могу, не умею
Эту жизнь доживать, не любя.
Жить не смею и сгинуть не смею,
Не услышав хоть вздох от тебя.
И не снилось мне — как это любят.
Только думал, что знал,
Только мнил.
Что мне прежние жаркие губы.
Что мне шквалом пронесшийся пыл!
Только трижды угоднейший Богу
Мог такую тебя заслужить...
Дай всмотреться в тебя на дорогу —
И забыть. И без памяти жить.
Ледолом
Любовь, едва успев родиться,
Кричит, весь мир заполонив,
Стремясь безудержно разлиться,
И неуёмен тот разлив.
А после остывает чувство
И обретает берега,
И настает пора очнуться,
Узрев под крыльями снега.
Но только вопреки рассудку
Вновь зреет в сердце ледолом,
И сотрясает сердце гром
В ответ на девочкину шутку.