Видели, как ряскою ржавеет,
Вянет непроточная вода?
Речка без движенья не умеет,
Речке без течения — беда.
Вот и речь, она — как речка эта:
Предпиши загон ей — и она,
Арестантски в правила одета,
Промолчит певцу, соврет поэту,
Задохнется в пресной мути сна.
Но зато как плещется в частушке,
У влюбленных как поет она!..
И кивнет из дальней дали Пушкин,
И вздохнет про молодость жена.
А река волну вздымает снова —
И опять ей некогда прилечь...
Хорошо нескованному слову
Самому привольно строить речь!
Трали-вали
Хорошо писать — потом —
Биографию поэта:
Как томился жаждой света,
Как был Господом ведом;
Как ходил в штанах одних
И зимою он, и летом:
Мол, ему-то был неведом
Стыд за штопочку на них;
Мол, постом морил себя,
Чтобы мысль была яснее,
Отрешенную идею
Пуще жизни возлюбя;
Мол, скрывался от людей, —
Дескать, думать не давали...
И другие трали-вали
Про его святой удел.
А на самом деле что? —
А по жизни было вот как:
Был поэт объят мечтой?
Был. Покушать вдоволь водки,
Закусить не рукавом,
Не плодом своих сомнений,
А срубать полста пельменей,
Не стесняясь никого;
Да надеть хоть раз штаны,
В коих можно выйти в люди,
Чтоб не ёжится средь судий —
Быть где все во всём равны.
Но зачем мечтать о том,
Что нелепей всех мечтаний...
А и грезил он, бесштанный,
Как войдет под старость в дом,
Где родная ждет жена,
Всё понявшая под старость, —
И любовь не расплескалась:
Вновь подхватит их волна.
Вот такой смешной поэт.
Было ведомо поэту:
Полной правды в жизни нету,
И за жизнью — тоже нет.
Только разве же о том
Надо знать нам про поэта...
Просто стало меньше света
В мире, где мы все — потом.
По правилам любви
Ничто нас так не радует,
как падение праведника
и позор его.
Ф. Достоевский
У нас в народе сдохнуть не дадут:
И хлебца отщипнут, коль есть в наличье,
А уж винища — от души нальют...
И в том народа русского величье.
Нет, вовсе сгинуть с нашими людьми,
Пожалуй что довольно-таки сложно.
Но жизнь прожить по правилам любви
С моим народом точно невозможно.
Пока среди ничтожных самых ты,
Приветят лаской щедрою утешной.
Но чуть достиг хоть малой высоты,
Осадят вмиг — и в землю мордой грешной!
И жди, пока вразнос пойдет жена,
А лучше — сдохнет дойная корова...
Тогда ты станешь мил народу снова
И вновь тебе — любовь его, сполна!
Душа
Отчего душа болит
На закате дня?
Ведь неплохо день прожит
Нынче у меня.
Отчего болит душа
В мягкой тьме ночной?
Жизнь не очень хороша, —
Да ведь нет другой.
Утром душу что томит
В ожиданьи дня?
Вот жена спокойно спит,
Приобняв меня.
Днем придут ко мне друзья,
Душу отведем:
По ступеням лет скользя,
Речи поведем.
Нет, не больше, чем других,
Бьет меня судьба,
И не злобствуют враги
С пеной на губах.
Жизнь вином любви поит,
Где там смерть — Бог весть!..
Отчего душа болит?
Оттого, что есть.
На сквозняке
Ко мне пришел мой самый горький друг —
Но долго я держал его у двери:
Я сделал вид, что не услышал стук...
И в это сам почти уже поверил.
А он последний отдавал кусок
Мне — сам живя единственной рыбалкой.
Он на ветру, как желтый лист, усох,
Со мной делясь последнею рубахой.
Нет, не могу — какие тут слова! —
Чем я отличен от бесплодной смоквы?
Я дверь открыл, но отчитал сперва...
И не сожглась душа, и не отсохла.
И всё простивший, поклонился друг,
И для приличья отломивши хлеба,
Из-под моей он крыши поутру
Ушел. А у него-то кров — лишь небо.
Когда же мне выплачивать долги?
Кому? Я всех порастерял в дороге...
Стою, стою на ветреном пороге —
А никого. А дни — долги, долги.
На том берегу
Весь осыпанный солнечной пылью,
По колено в веселом снегу,
Наколдован далекою былью,
Дом сияет на том берегу.
Всё — на том берегу, а на этом —
Лишь поземка по голой земле
С пригнетенным к дороге поэтом,
Лишь собаки поют на селе.
И закат дышит в спину рассвету,
Лишь вздохнуть успеваешь слегка,
И отраднее воздуха нету,
Чем родной, а не издалека.
Как умею, как нынче по силам.
Как получится, как уж смогу,
Всё тянусь я к сугробам веселым —
Недоступным — на том берегу.
Исход
Ступит мама рядышком к порогу —
И пропустит первого меня:
Мне сегодня начинать дорогу,
Пожелай удачи мне, родня.
Станет молча мама на крылечко,
Студит маму не к поре озноб...
Долог путь, да мамы вот не вечны —
Разве только в сказках наших снов.
Еле вскинет взгляд она к воротам —
Первый оторвался от гнезда:
«Господи всесильный или кто там,
Ни споткнуться, ни упасть не дай!»
Слышу сердце мамы я в дороге,
Но все громче, ближе — гул иной.
Стерся след сыновний на пороге,
Брат и сестры в след ступают мой.
Будем и взлетать, и оступаться,
И смеяться, покрывая плач.
Станет загибать нам в счете пальцы
Время — врачеватель и палач.
Сколько, сколько раз жалеть еще нам,
Что боялись оглянуться — зря...
Был у мамы сыном я крещеным,
Да в дороге крестик потерял.
Наш теплый дом
Среди зимы ворвешься в дом с мороза,
Ну, думаешь, усну пурге назло...
А за дверями — этакая проза:
Авария, отключено тепло.
Но даже если в доме дикий холод,
То возле мамы все равно тепло,
И снова ты здоров, красив и молод,
И хрусталем — стаканное стекло.
И мелешь ты, чего добьешься в тридцать.
Как в сорок маму повезешь в Париж...
Ты не придумал, и тебе не снится —
Ты просто над гнездом своим паришь.
Над этим домом — даже звезды ярче.
Под этой крышей люди — всех родней.
И ты, для мира ничего не знача,
Превыше всех пред мамою своей.
Но вот однажды — подлое такое —
Тридцатое настало сентября,
И встала знаком вечного покоя
Над мамою последняя заря.
И дом, умеющий любую стужу
Преодолеть, отторгнуть и забыть,
Вдруг отчужденно, вяло, неуклюже
Стал привыкать простым приютом быть.
Но слава Богу, есть у мамы внуки —
И правнуки, не знавшие ее,
А в них ее глаза, походка, руки...
И значит, это — Дом, а не жилье.
Они с мороза в теплый дом влетают,
Рассыпав у порога жаркий смех, —
И пусть не до конца, но все же тает
И плавится на сердце черный снег.
На том лугу
От рождения меня
Не манили и не звали
Ни награды и ни званья,
Погремушками звеня.
И тем более — телец —
Золоченые копытца...
Мне всю жизнь иное снится:
Луг — и теплый свет с небес.
А на том лугу — моя
Мама с махоньким ребенком:
Это — розовым теленком —
Я в восторге бытия.
Вот сейчас бы, вот теперь
Оторвать себя от кресла,
Но — свинцом огрузли чресла,
Но — крепка двойная дверь.
А взбрыкнул бы — и стрелой
Поскакал бы прямо к солнцу...
Но быстрей меня несется
«Неотложка"... Не за мной?
Ну а если и ко мне?
Всё равно! — домчат и сами
И на луг рассветный к маме,
И на трон в златом огне.
За полночь
Откуда в доме женщина чужая,
Зачем она мне накрывает стол?
Зачем, моей свободе угрожая,
Моих бровей касается перстом?
Как смеет отирать со лба морщины,
В лицо наивной свежестью дыша?
Нельзя же одиночеству мужчины
Такой жестокой нежностью мешать!
Я так привык, что в доме только эхо,
Так свыкся я с седым в окошке льдом.
Какое дело мне теперь до смеха,
Что согревает мой остылый дом!
Уже почти утихла в сердце замять.
Зачем всё снова поднимать со дна?..
О Господи, да где же моя память! —
Да это ж просто вновь пришла Она.
Вот почему она и знает это —
Где у меня болит больней всего...
Слепому притерпелось жить без света —
Как зрячему неможно без него!
...Мигнули окна зряче под луною.
От обморока отошла душа...
Почти что снова ставшая родною,
Зачем? Куда? К кому она ушла?
Жажда
Счастливые так часто виноваты,
Душою маясь — в чем же их вина?
Но их тревога и светла и свята...
А счастье что? Ну, изопьешь до дна —
И снова надо ждать счастливых ливней,
Чтобы взметнулась радостью река...
А вот печали виноватый иней —
Он держит в равновесии века.
Влюбленные так часто виноваты
Пред нами, чьи восторги позади...
Ну что ты! — не жалей меня, не надо:
И нас еще, хоть краешком, дожди,
А достают...
«Жил да был...»
Граждане, послушайте меня.
Вот и понял я, что каждый
Понимает без труда:
Появился на однажды,
А исчезнешь — на всегда.
В этом нет особой драмы
Для народа, для страны.
Может, только вот — для мамы,
В узком смысле — для жены.
Я, товарищи, на это
Не особенно ропщу:
И претензий явных нету,
И обиду не ращу.
Только все же интересно:
Жил да был — и нет меня...
А узнать бы — только честно! —
Кто на что меня сменял.
Точно я, друзья, не знаю,
Для чего я на земле:
Не зверина я лесная
И не живность на селе.
Не гоняют, словно зверя,
Как домашний скот, пасут,
И словам моим не веря,
Надо мною держат суд.
Получается, и вправду,
Коль взамен другой придет,
Станет в жизни больше ладу
И улучшится народ?
Но нельзя же так вот, просто,
Мне исчезнуть — задарма:
Я ж не только тело, остов, —
Не шкатулка для ума.
Я же в жизни делал что-то
И кому-то нужен был, —
Я зимой с большой охотой
Птичек зябнущих кормил.
И меня любили тоже —
И не бросили пока —
Человек двенадцать, может,
А уж три — наверняка.
И при этаком условьи —
Ни за что и ни про что?!..
Ну а как же быть с любовью?
С неисполненной мечтой?
Это, граждане, признайте,
В корне вредно для души:
Бросить всё и вот вам, нате,
Мол, приехали, — глуши!
Я бессмертия не жажду,
Но и это — никуда:
«Появился на однажды,
А уходишь — на всегда».
Потому и балаболишь,
Сыплешь резвые слова,
Что живешь-то раз всего лишь,
Что живешь-то — однова.
На пороге
Чем больше истончились жилы
И завтрашний короче день,
Тем жарче муки жажды лживой
У чаши жизни, полной всклень.
И пьет доверчивое сердце
Пьяняще-сладостную ложь...
Счастливой памятью утешься,
А боль на праздники помножь.
Ведь были праздники-то, были! —
В кругу доверчивых друзей
Летели деньги легче пыли,
И дрянь, что под стихи мы пили,
Была амброзии вкусней.
Казалось бы, пора и меру,
И честь гостям пора бы знать...
Но как от света — в ночь, в химеру:
Не на Олимп, а лишь в кровать?
Но оторвешься от бокала,
Сожмешь усталые виски,
И — что же, друга, с вами стало?
Ведь вы — не вы, а старики!
И бросишь в зеркало украдкой
Неспешно-торопливый взгляд,
О, Боже! — под седою прядкой
Глаза мальчишечьи скулят,
Что жизнь напрасно пощадила,
Предоставляя миражи,
И меж шутами площадными
Судьбу свою и ты изжил.
И что давно идешь не в ногу,
И строю подпеваешь зря...
Вот так шагнешь в зарю с порога,
А там — закат, а не заря.
На излете
Вот и день прибавился немного
Нынче, на излете декабря.
Но как прежде, неотступно строго
Стынет протяженная заря.
Крепнет свет едва не до обеда,
Полдень вздрогнет — и опять заря:
Сколько ни гонись за ней по следу,
Свет лишь тлеет, за собой зовя.
Нужно было свет ловить в июле,
Но тогда пронзал меня он сам —
И звенел светло любовный улей
У зеленоглазого лица.
И летело невесомо тело,
И роняло солнце в травы нас...
Как же это мимо пролетело —
То, что мне припомнилось сейчас?
А теперь в омшанике все пчелы,
Травы спят, цветами не пыля.
Ах, июль мне повторить еще бы —
И тебя не упустил бы я.
Мне бы только завтра встретить утро,
А зима недолгая не в счет...
День подрос на целую минуту.
Жизнь на день убавилась еще.