Наверно, это не к хорошему:
У края лета расцвести —
И оказаться под порошами,
Под страхом — снег тебя настиг.
Хотя, чего страшиться вроде бы?
Ведь уготовился уже:
Всю жизнь ты пасынком у Родины
На предпоследнем рубеже.
Но оказалось, что дурацкое
Такое чувство есть — любовь...
И розовою крашу краскою
России образ, пусть с опаскою —
И жду ответной ласки вновь.
Ищу, не признавая осени,
Самой природе вопреки,
Цветов и счастья, а не озими
У остывающей реки.
И неужели не осилю я
То, что за осенью придет?..
Гроза промчалась над Россиею —
И над безмерной ширью вод
Ровнее дышит небосвод.
Разъятый мир
Я тоже мог бы жить — а я пишу:
Чужой печали пепел ворошу.
Огнь оживив, тащу к нему дрова —
Немое горе возвожу в слова.
И вроде бы — а кто меня просил
Жар будоражить из последних сил
И дым глотать из этого костра? —
И так вон обожглась уже сестра,
И дочку увела под кров жена,
Тем полыханием поражена,
От искр подальше ссыпались друзья...
Мой мир на слово и на жизнь разъят.
Во мне мой крик и вопль вселенский слит.
Но без меня жена, иззябнув, спит.
Волк пестует щенят. Растет трава...
Кто жизнь живет, а я — живу слова.
Интернет
Конечно, внукам наши полки
И в тесных книгах стеллажи —
Как пирамиды, как осколки
Или кремневые ножи.
А правнуки, те вовсе станут —
Один из тысячи в сто лет —
Брать в руки книжицу устало,
Когда потухнет Интернет.
Еще поэт — который гений —
Успеет в книжке промелькнуть...
А мы, как оттиски растений,
В пластах породы кончим путь.
Наморщит лоб палеонтолог:
Рука, а в ней — кирпич, плитняк?..
Путь Гуттенберга, как он долог!
Назад, к картинке — миг, пустяк.
Да и само-то наше тело,
Зачем оно, кому дано?
Лишь с матриц кодовых слетело —
И стало импульсом оно.
И электронным я пучочком
Бегу с экрана на экран —
Не мужем, братом, не сыночком...
Чем? Кем?
Да кто же знает там:
Пунктиром символов и знаков,
Мерцаньем электронных букв?..
А с вами как соприкоснуться —
Моя любимая, мой друг?
В сетях безмерных Интернета?
Конечно, мировой прогресс...
Но голос твой за миг до света...
Но стих, донесшийся с небес...
Аплодисменты
Когда уходит за кулисы Мастер,
Выходим в свой черед на сцену мы...
А зал огромен, глух и разномастен,
И жжет глазами из молчащей тьмы.
О Боже, сколько судий в этом зале...
А вообще-то к нам они добры:
Еще и ничего мы не сказали,
А нам несут овации в дары.
Ну как же люд наш изболел от жажды
Простого слова, ясной доброты:
И чуешь не впервые, не однажды,
Как немощен и бессловесен ты.
Уйдешь со сцены оглушенный, в трансе,
И сердце боль расплаты затаит,
Мысль о неотработанном авансе...
А слово только-только предстоит.
«Еще минуточку...»
Не денег жаль, не жаль здоровья,
А счастья жаль, что подошло
И, подышав у изголовья,
Вздохнуло горько и незло —
И отошло навек к другому,
Достойней посчитав его...
А я машу рукой Харону:
«Еще минуточку всего!»
И жен прекрасных вспоминаю,
И недолюбленных друзей.
А с кем похмелье жизни всей
Справлять за Летой, и не знаю.
Работа
Л. Ветштейну
Ржа не берет железо до тех пор,
Пока оно шлифуется в работе.
Коли дрова, мой старенький топор,
Будь целый день без устали в полете!
А ты, перо, веди строку вперед,
Движенью сердца чутко повинуясь,
Пока Земля к заре не повернулась
И спит топор, тая в себе полет.
И если записные остряки
Топорными окрестят эти строки,
Что ж: каждому нести свои грехи
И каждому учить свои уроки.
Я верю в то, что с юности постиг,
И в чем окреп уже к концу полета:
Любовь и счастье вознесут на миг —
Но не предаст и вынесет работа.
Соседям по жизни
«Не страшен прошлогодний снег.
А завтрашний еще не выпал»
Снег стоял, стоял — и стаял:
Жил ли — не жил, а исчез —
Вслед синичьим нищим стаям
Отступил в недальний лес,
Где кружась в студеном круге
Меж сугробов коренных,
Напослед мордуют вьюги
Зимогоров-горемык.
Хоть и лопнут зимний обруч
И светлеет горизонт,
Но хромает обочь, обочь
Жизнь разбитым колесом.
Не дыши мне в спину, старость,
Дай проститься честно с тем,
Что от юности осталось
Изнутри настылых стен.
Я до марта нынче дожил,
Даст Господь — и через год
Встану рядом с вами тоже
Я в весенний хоровод.
Потому что шибко скучно
Лечь под снег да в темноту:
Мне еще бы здесь, наружно,
Править жизни маяту,
И еще хоть раз дождаться
Оклемавшейся травы...
Мне ведь хватит места, братцы?
Ведь не очень против вы?
Гуси летят
От прощального клика ли дальних гусей,
От иззябшего ли над рекою тумана,
От зари ли, настывшей над Родиной всей,
Как-то странно тревожно, покойно и странно.
Ну и что — вот опять догорела заря,
Ну и что — по-над крышами вспыхнули звезды...
А не зря на земле, на земле я — не зря?
А не рано уйду, а пришел я не поздно?
Столько взял у людей — а чего я им дал?
Сколько я им нежданных печалей доставил...
Без ответа роняет листву краснотал,
И гусиный косяк в позднем небе растаял.
Над Отчизною встала безмерная ночь.
Неуютно сегодня мне, смутно, тревожно...
Только людям родным не пришлось бы невмочь,
И беда — пусть бы мимо, противоположно.
Молкнет эхо со мною простившихся птиц,
С глаз истаяло чудо звенящее это...
Только мне-то вот как без него обойтись,
Без него — навсегда отзвеневшего лета?
Если только бы шепот невнятный в ночи
И хотя бы ладошка в ладошке, хотя бы...
Словно свет ненадежной озябшей свечи,
Зажигает зарю подступивший октябрь.
Под вечным солнцем
Отчего я пробудился, Отче?
Перед кем томит меня вина?
Что-то стали часты эти ночи —
Без успокоительного сна.
Я ли не старался — как умею.
Как могу — достойным сделать день...
Только жизнь, она меня умнее:
Ей учеников лупить не лень,
И за дело — точно, что за дело! —
Жаль, что боль почуял лишь сейчас:
Видно, крепко шкура задубела —
Не от колотушек про запас?
Вот и отбаянил гулкий праздник,
Солнышко похмельное зашло...
Сколько восходило женщин разных —
Рядом ни одной не расцвело.
И теперь цветет подсолнух разве:
Добрый будет силос для села!
Нет, Судьба не передвинет праздник,
Это вам не Ельцин с похмела.
Смял бездумно майскую травинку —
Нынче мордой тычусь в лебеду,
Не хотел торить свою тропинку —
Колеей раздолбанной иду.
Научусь и осени недолгой,
И зиме промозглой без прикрас...
Сердцем не могу поверить только,
Что июнь бессонный — не про нас,
Что проехал место поворота,
Что весны отсюда не слыхать:
На запоре крепкие ворота,
Так что под забором отдыхать.
Всё сдвигаюсь к жизненному краю,
Четче, зорче память и честней...
Что же мне: готовить душу к раю —
Или ад печалится о ней?
И душой, востребованной высью,
Я безмолвным шепотом ору:
— Для чего, Создатель, я родился?
Почему я, Господи, умру?
А земля справляет вечный праздник,
Пусть и в скорби некий идиот,
И для юных, грешных и прекрасных
Солнце незакатное поет.
В этих медвяных лугах
В. Туманову
Ребята, мы так ненадолго
На этом цветущем лугу.
Душа наша здесь, у истока,
А плоть — на ином берегу.
Но хочется мне обернуться
И выкрикнуть хочется мне:
«Пускай донесло вас до устья —
Гребите навстречу волне!
И жен, как невест, зацелуйте,
И верных балуйте коней —
И, может, коснетесь вы сути
Вам Богом подаренных дней.
И с мамой во сне говорите
В миг счастья и в пору стыда,
И даже маленько приврите,
Как врали живой иногда:
Мол, помню счастливое детство,
Мол, не было лучших времен...
Господь мудро правит судейство
И юмором не обделен.
Когда вы попросите сами.
Он вам поприбавит пути —
А, может, и мне вместе с вами.
Но с луга попросит уйти.
И юное дерзкое племя,
Нас походя сдвинув плечом,
Лужайку заполнит на время,
Про устье не зная еще.
А мы? Мы уже ненадолго
На этом раздольном лугу,
Где было не пылко, не колко
Вдвоем до рассвета в стогу».
И я в то последнее лето
Скажу — и правдив, и лукав:
«Так тяжко от солнца и света
На этих медвяных лугах!»
И сделав глоток из потока,
Утешу ровесников я:
«Ребята, уже нам недолго.
Пойдемте в тенечек, друзья».
За дверью
Валентину Голубеву
Час придет, и, выбив дверь спиною,
Упаду я молча на крыльцо —
Чтобы умирать не за стеною,
Чтоб омыть под дождиком лицо.
И порушит цепь мой верный Умка,
И лизнет горячим языком:
«Кто же, мол, такого недоумка
дал кормильцем, другом, вожаком?
Ты сперва подумал бы, куда же
Душу дену я свою и плоть?"...
И на затрудненья глядя наши,
Может, передумает Господь —
И отложит на день или на год
Это восхожденье в небеса...
Умка, перестань за дверью плакать,
А не то я разревусь и сам.
Не успел
Возьмет гроссбух свой смерть
И вычеркнет меня,
И не спеша перевернет страницу.
Не смевшему посметь,
Бежавшему огня
Жизнь собственная только снится.
Нет, не вернуть ночей,
Которые отверг,
Оберегая сердце от удара.
Был мамин, стал ничей.
Рос просто вдоль — не вверх.
Жил даром, не прияв Господня дара.
Не из гордыни, а не разглядел.
Не понял. Не прозрел. И не успел.
Как все.
Их звезда
А люди знают. Люди много знают.
Нам памяти пока не занимать.
Нам рано пепел в сердце заливать
И заглушать клокочущую замять.
Не плачут матери уже не потому,
Что притупилась боль, остыла жалость:
У них в молчащем и пустом дому
Для слез почти и влаги не осталось.
Им в целом мире только и звезда,
Что светит сыну на посту тревожно...
А по-над мужем всходит лебеда
Да штык ржавеет в отзвеневших ножнах.
Им в целом мире только и пути —
От почтальона да опять на почту:
Вот только бы дождаться — и уйти,
Взглянуть на зеленеющую почку.
Мы у своих не вечных матерей
Одни на этом поседевшем свете...
Вот отслужу, примчусь, как быстрый ветер,
И станет маме чуточку теплей.
За миг до рассвета
Я живу беспечально
В одиноком дому.
Пусто, зыбко, прощально...
Хорошо одному.
Ю. Ильясов
Господи, как хорошо одному:
Чтобы ответ не давать никому,
Чтоб не смеяться, когда не смеется,
Чтобы не прятать восторг и испуг,
Чтоб не воспрянуть нечаянно вдруг,
Если нечаянно кто прикоснется.
Чтобы не слышать, не знать, не хотеть.
Чтоб не втащило опять в круговерть
Новых надежд и знакомств, и объятий.
Чтобы осилить сердечную дрожь.
Зная: всё новое — старая ложь
Прежних несбывшихся вероятий.
Господи, а хорошо одному?..
Разве что нищему — прятать суму.
Или в сердцах отвернуться от счастья.
Или истершимся медным грошом
Выпасть из пальцев твоих — и пошел! —
В темные воды забвенья умчаться...
Отче, а как же Тебе самому
В этом Тебя позабывшем дому?
Июльской дорогой
Лето, краткое, словно гроза,
А любовь, как зарница в июле.
А любовь, словно Бог наказал,
Чтобы жизнь повернулась назад,
Чтобы ангелы в юность вернули.
Лето, грозное, словно любовь,
Словно боль, за которой — спасенье,
Словно выиграл с вечностью бой,
Эта сладостно-грозная боль...
Что за нею: провал, вознесенье?
Бритвы «дворников» бреют стекло,
Лохмы струй упадают с капота.
Все дороги, как жизнь, развезло.
Время речкой безвольной стекло
В омут возраста...
Что-то там, что-то.
Росное утро
Ранние росы, громкие грозы —
Стылое лето.
Видно, до срока нагрянут морозы —
Есть же примета.
Паркие дни, но холодные утра —
Росные утра.
Сердце щемит: не укрыты как будто
Плечи кому-то.
Может быть, это последнее лето
Не в одиночку —
А не допита, а не допета
Краткая ночка.
Тем и жальчее, что прежние были
Ночи тягучи...
Вот мы и встали, вот и остыли...
Может — и лучше?
Арифметика
Умножаю себя на тебя,
Одиноко тебя любя.
И себя на тебя делю:
За двоих я один люблю.
Отнимаю тебя от себя,
Безнадежно тебя любя...
Вот, три действия одолел,
А четвертое — не сумел.
Вычитанье.
Деление.
Умножение...
Лишь одно не понадобилось —
Сложение.
Вечер
Кого-то надо баловать
И подставлять плечо кому-то...
Еще осенним смурым утром
Кому-то плечи укрывать.
Как руки тянутся к руке,
Так больно быть глазам сухими,
Так незабвенно это имя! —
И кровь пульсирует в виске.
Упала с дерева листва —
И сразу неба стало много,
И далеко видна дорога
В объезд побед и торжества.
Далече праздничные дни
С неосознаньем долгих буден:
Ты, нынешний, им неподсуден —
И чуть смешны тебе они.
Сердечный жар угас, прости,
Уже проходит и похмелье.
Укрыты брачные постели
Прохладой будничных холстин.
А только ищет рук рука.
А всё же губы помнят плечи...
И слава Богу, этот вечер.
Мерцая, теплится пока.