Аннотация: Свой путь человек должен выбирать в любом обществе
Олег Костенко
Я НАЧИНАЮ ПУТЬ
Рассказ
Сколько помню, мама всегда заботилась обо мне. Заботилась с невероятной интенсивностью, не замечая, что забота временами становится навязчивой, а услуги порой превращаются в медвежьи.
Впрочем, я тоже этого слишком долго не замечала. Мама чересчур хорошо могла убеждать, что избранный ею вариант является единственно правильным. Как-то не сразу и понимаешь, что данный ход событий нужен в основном ей самой.
Но конечно не стоит винить её во всём. Свою голову на плечах тоже иметь нужно. В общем, вся правда и ничего кроме правды. Может и поможет кому. Сперва следует рассказать о себе.
Марианна Константиновна Маркова. Блондинка, глаза голубые, рост сто семьдесят сантиметров, то есть чуть выше среднего. В школе была отличницей. Имя мне конечно мама придумала, оно казалось ей романтичным. У неё вообще странное представление о романтике.
Отец, Константин Игоревич, не очень крупный бизнесмен, из тех кто лояльно отнёсся к очередной смене власти в стране. Он владеет небольшой строительной фирмой. Строит изящные дачные теремки, для тех, кого не устраивает стандартный купольный модуль.
Почему-то маме очень хотелось, что бы после школы я поступила в финансовый институт. Не знаю, чего интересного она нашла в этой валютной тягомотине? Возможно, считала, что это даст семье большую обеспеченность, но мы и так не бедствуем. Какой человек вообще бедствует в Союзе, если он нормально работает. Как-то так выходило, что я всегда подчинялась матери, она формировала меня точно воск. Но в этот раз я воспротивилась, не было никакого желания всю жизнь заниматься работой, от которой я всегда испытывала зевоту.
- Дурочка, - говорила мне мать, - никто не заставляет тебя заниматься этим всю жизнь. Просто разберёшься, как функционируют все эти денежные потоки, и как к ним лучше прикрепиться.
- Это и значит всю жизнь, - буркнула я, и подала документы в нефтехимический.
Мать была очень не довольна.
- Нефть это вчерашний день, - сказала она. - Ни для кого не секрет, что большинство месторождений истощено. Серьёзной карьеры на ней, ты не сделаешь.
- Вот именно, - возразила я, - тем больше почёта тому, кто придумает, как нефть экономить или найдёт хорошие заменители.
Мне действительно нравилась химия.
Мама фыркнула, но реального конфликта меж нами тогда не возникло. Сама она, кстати, никогда не работала.
К собственному удивлению по конкурсу я не прошла: не хватило баллов, совсем немного. Как ни странно мама даже осталась довольна, словно своим провалом я невольно подтвердила какую-то её непонятную правоту.
- Ничего, - говорила она, - отдохни годик, а потом повторишь.
Я понимала, что в неудаче виновата сама. Слишком много времени проводила летом на пляже и шаталась по разным развлекательным заведениям
У меня ещё в школе сложилась своя компания. Компания зажиточных детишек, из тех, кого называют золотой молодёжью. Вот с ними я и прожигала всё лето. Мы считали себя лучшими, просто потому, что всего имели в избытке, как-то даже не задумываясь, что заслуга в этом отнюдь не наша. Теперь я понимаю, что это представление усиленно культивировалось во мне матерью. Ей очень нравилось думать, что она принадлежит к элите, в том смысле, в котором она понимала это слово.
-Запомни, - говорила она мне, - в обществе всегда должна существовать то или иное социальное разделение населения и конкуренция тоже, в какой угодно форме. Иногда её пытаются приглушить, но ни к чему хорошему это не приводит: торжествует социальная энтропия и государство разваливается. Это доказывает пример первого Союза. А значит, самое главное - это пробиться наверх.
Уже тогда я удивлялась, а с кем собственно конкурирует она лично? Нашла возле отца тихую заводь, и при этом вещает о необходимости конкурентной борьбы, странно как-то. Но подобный социальный физикализм был распространен и внутри моей собственной компании, и особого протеста не вызывал.
- Мы избранные, - часто говорил один из моих приятелей, Серж. - Избранные с прекрасной наследственностью. В благословенные девяностые мы бы все пробились наверх и стали бы уважаемыми людьми. А твой бы отец, Мариан, без сомнения был бы одним из тех, кто рулит страной.
На самом деле его, конечно, звали Сергей. Он всегда был какой-то лощёный и важный, с претензией на мыслителя. Но в это его рассуждение я не поверила. Что бы пробиться наверх в девяностые требовалась звериная хватка. У избалованных детишек, вроде нас, её попросту не было. Что же касается отца, то неплохое деловое чутьё у него без сомнения имелось, но кроме него была ещё и совесть. А для успеха в девяностые требовалось полное её отсутствие.
Ещё Серж любил поразглагольствовать о духовности, обычно сидя на мягком диванчике.
- Духовность в генах, - говорил он, - Достоевский не зря утверждал, что красота спасёт мир. Он держится на истинно духовных людях вроде нас. Всякому генетическому отребью никогда не подняться до нашего уровня.
В то время в Америке уже вовсю раскручивался евгенический проект, пока доступный лишь ещё для самых богатых. Но тезис о неизменности врождённой наследственности становился уже очень сомнительным. Но мы не обращали на это внимания.
Мама тоже любила порассуждать о духовном. Постоянно таскала меня на всякие выставки и спектакли. Устраивала дома нечто вроде салонных вечеров, на которых это всё обсуждалось. Я далеко не сразу поняла, что произносимые там слова, это просто пустой трёп, без единой мысли, а критерий духовности выводился просто из популярности, да ещё из авторских гонораров. Впрочем, я опять отвлеклась.
В общем, на работу я устраиваться не стала, даже в папину фирму. Мама настояла на том, что "девочка должна отдохнуть, что бы взяться за учёбу с новыми силами". На этой почве она даже серьёзно разругалась с отцом, впервые на моей памяти. Дверь была закрыта неплотно, и я слышала, как они ссорятся, когда проходила по коридору. Тогда я даже остановилась, хотя конечно знала, что подслушивать нехорошо, особенно родителей.
- Кого, ты из неё хочешь вырастить? - горячился отец. - Ни на что неспособное существо, которое даже на элементарной цели сосредоточиться не в состоянии?!
- Она женщина, - в голосе мамы вначале послышалось раздражение, но она тут же его подавила. Теперь слова звучали нежно и ласково. - Мы должны служить источниками вдохновения для вас, мужчин! Быть вашими музами! Но как мы сможем сделать это, сосредоточившись исключительно на рутине.
Слушать далее я не стала. Мама могла убедить отца в чём угодно. Был у неё какой-то странный дар убеждения. Она всегда могла доказать, что сделать так, как хочет она, будет лучше для всей семьи.
Подслушанный разговор оставил неприятный осадок. Я даже подумала, что стоит серьёзно налечь на учёбу, но впереди было так много времени, а это расхолаживает. На следующий день я отправилась на очередную выставку и повстречала там Славу.
Это была выставка авангардизма. Абстрактное искусство я не любила, и пошла туда лишь потому, что она считалась модной в том кругу, где мы с мамой вращались. Не посещать такие выставки там считалось, ну, не приличным, что ли. Она оправдала все мои худшие ожидания: на картинах были в основном бессмысленные цветные узоры с пятнами.
Что бы добиться этого, достаточно робота запрограммировать, что бы на холст мазки наносил в случайном порядке или обезьяну выдрессировать. Недавно по телевизору показывали, что именно это учудили в одном из зоопарков Японии, в результате чего к ним сильно возрос поток посетителей. Мазню же шустрой мартышки тут же продавали с аукциона, зарабатывая на этом немалые деньги. Каких либо существенных различий, между тем "творчеством" и этим, я не заметила. А уж встречи со Славой, я там не ждала совершенно: такое искусство было совершенно не в его вкусе.
Мой одноклассник Вячеслав Дзюба был из семьи потомственных красных: тех самых, кто более десяти лет назад свершили сетевую революцию, а затем, в большинстве своём, отошли в сторону, казалось не извлеча из этого никаких выгод. По крайней мере, так выглядело внешне. Сам Дзюба утверждал, что его предки отметились ещё в первой неудачной революции тысяча девятьсот пятого года, а по семейной легенде участвовали и в восстании Пугачёва.
Узнав о том, что семья его занимает довольно высокое место в сетевой организации красных, моя мать решила на всякий случай познакомиться с ним поближе. Она буквально надавила на меня, что бы я пригласила его к нам домой.
Вячеслав и самой мне нравился: была в нём какая-то основательность, не имеющая ничего общего с показною солидностью Сержа. Но действовать по собственной инициативе, я бы, пожалуй, не решилась: обычно без труда устанавливающая отношения с парнями, в его присутствии я почему-то смущалась. Аж, самой странно.
Но при ближайшем знакомстве Вячеслав маму разочаровал. Не было в нём этакого аристократизма, который она ценила в людях больше всего, во всяком случае, после их доходов. На все её вопросы Слава отвечал без особого энтузиазма и вяло. И в самом деле, какой смысл выяснять у нормального, среднего подростка, что он думает об абстрактных философских течениях вроде Уайтхизма или Юнгизма, или выяснять какие глубинные архетипы хотел выразить великий Малявич, создав очередное нагромождение кубов, конусов и колец?!
- Извините, - сказал Слава, - когда ему по-настоящему надоели её бессмысленные расспросы, - но мне всё это, как говорится, до лампочки. Вопрос о том, что там первично, материя или сознание, не имеет никакого практического значения и не относится к реальной жизни.
На губах мамы на миг возникла и тут же исчезла победная улыбка. Исчезла так быстро, что Вячеслав, не смотревший на тот момент прямо ей в лицо, вряд ли что заметил. А я вдруг поняла, что она затеяла этот разговор потому, что хотела подчеркнуть собственное превосходство. Не для того, что бы унизить даже, а для того, что бы поднять собственную самооценку. При чём желание это было подсознательно настолько сильным, что мама поступила так вопреки собственным первоначальным намерениям.
Удовлетворившись в желаемом, она тут же сменила тему.
- Меня всегда поражала скромность красных, - сказала она, - проникнуть во властные структуры, совершить смену общественной формации, а потом тихо самоустраниться, ничего с этого не имея и не ожидая наград.
На этот раз Вячеслав посмотрел прямо на неё, спокойно посмотрел.
- Мой отец говорит, что жить в мире, в котором хочется жить и есть наивысшая награда, - сказал он.
- Ну ладно, пусть не совсем в таком, - добавил он, после некоторой паузы, - но, по крайней мере, стремящимся к этому. В мире заинтересованном в максимальной самореализации каждого из своих членов.
Но я видела, что мама плохо воспринимает его слова. Изменить мир и не потребовать за это никаких реальных для себя выгод - это было выше её понимания. Впрочем, своё недоумение она прекрасно скрывала, хотя, конечно, не от меня.
- Я помню, мама как-то добавила, - продолжил Вячеслав, - что убивший дракона не должен сам превращаться в ящера, а значит, требуется выйти из потока.
Мама озадаченно моргнула, видимо она не была знакома с этой китайской легендой, и тут же перевела разговор на то, что казалось ей более понятным.
- Да, самореализация! - воскликнула она. - Вот вещь достойная истинно творческой личности!
Дальше последовал набор обычных для неё штампованных фраз, в которых отсутствовал внутренний смысл. Но я уже поняла, что самореализацию они со Славиком понимают совершенно по-разному.
После его ухода мама сказала:
- Слишком прямолинейный тип. Поддерживай с ним общение, но особо близко к себе не приближай. Ты, безусловно, достойна большего.
Меня особенно поразила эта её фраза: "Особо близко к себе не приближай", - словно я была какой-то титулованной личностью. Тогда я впервые подумала, что мама начала немного утрачивать чувство реальности.
-Знаешь, - сказала она, через некоторое время, - пожалуй, он из тех людей, на которых держится мир, вот только правят миром другие.
Я ничего не ответила, так как знала, что Слава не принадлежит к тем людям, которые позволяют кому-либо собой управлять. Но Вячеслав действительно не вписывался в мою обычную компанию, так что ни во что, та встреча не вылилась. Здоровались друг с другом, конечно, иногда разговаривали, но ничего кроме этого.
Почему-то, увидев его сейчас, я смутилась и поспешила, было, отойти в сторону. Наверное, боялась расспросов: никому неприятно сознаваться в провале. Но Вячеслав уже и сам заметил меня, и помахал рукой. Игнорировать его теперь было бы попросту неприлично.
- Привет, - сказала я, подходя.
- Привет, - откликнулся он, - как дела и жизнь.
Почему-то я замолчала, а он не задал вопроса про институт.
- Не думала, что тебя интересует такая форма искусства, - сказала я, наконец, что бы поддержать разговор.
Он кивнул.
- На самом деле - нет. Просто вдруг стало любопытно.
- Ну и каковы впечатления?
- Не моё, - он оглядел сборище бесформенных глыб и полотна с кроваво-красными отпечатками ладоней. - По-моему это художественная тренировка для сумасшедших.
- Наверное, - сказала я, - мне тоже никогда всё это не нравилось.
Он удивлённо на меня посмотрел.
- Но ты же всегда...
- Ну, это ведь считается модным, вот я всё это и посещала. Нельзя же, в самом деле, отставать от культурных течений.
Я снова почему-то смутилась.
- Знаешь, - сказал Вячеслав, - пожалуй, это выше моего понимания, тратить время на то, что не интересно тебе, лишь потому, что это нравится кому-то другому.
Юноша недоуменно пожал плечами.
- Ты как, поступил на геологический, - спросила я, что бы перевести тему.
- Ну, да, - он кивнул, как о чём-то само собой разумеющимся.
Геология была его давней страстью. Так что, в каком-то смысле, наши устремления пересекались.
- Ну а тебя даже не спрашиваю, - сказал Слава, - поступила, конечно.
Я вздохнула и честно призналась:
- Нет.
Вячеслав мигнул, за короткое время нашей встречи он был удивлён второй раз.
- Странно, мне всегда казалось, что это твоё призвание. Ты ведь уже с восьмого класса увлеклась химией нефтесоединений.
- Всего двух баллов не добрала, - сказала я, - ощутив вдруг острую жалость к себе.
- Двух? - переспросил он, - словно плохо расслышал. - Тогда я думаю, ничего страшного. Наверняка поступишь на будущий год.
Сказано это было таким уверенным тоном, что мысль о том, что за год я могу и переменить решение ему, похоже, в голову не приходила.
- Сейчас-то куда устроилась? - поинтересовался он.
- Да никуда, - почему-то, когда я сказала это, мне вдруг сделалось неудобно под пронизывающим взглядом Славы, - мама настояла, что я должна сосредоточится исключительно на учёбе.
Он промолчал, но так, словно был чем-то разочарован.
- Слушай, - не выдержала я, - что плохого, что после школы я решила немного перевести дух. В СССР-2, слава богу, нет трудовой повинности.
- Нет, - согласился он, - но, по-моему, ты совершает ошибку: столь длительное безделье неизбежно повлияет на ум и психику.
Вячеслав вдруг заговорил очень жёстко, чего я от него даже не ждала. Видимо он и сам понял, что взял не тот тон.
- Послушай, я точно знаю, что в лабораторию при одной из буровых требуется лаборантка. Ты могла бы устроится ненадолго туда, полагаю, что это позволит приобрести неплохой опыт. Я мог бы поговорить насчёт тебя. Ведь в занятиях, как я понял, тебе надо напрячься совсем немного.
- Он полагает, - проворчала я.
Спрашивать, откуда он располагает такой информацией, я не стала. Не знаю, точно ли моим призванием является нефтехимия, но геология - его призвание точно. Я знала, что он имел кучу знакомых во всех областях деятельности связанных с избранным им поприщем, хотя бы косвенно.
- Моя мама считает иначе, - резко сказала я, - она говорит, что я вполне могу позволить себе праздник, перед долгой трудовой жизнью.
- Твоя мама, твоя мама! - вдруг разозлился он. - Она что психолог?! Ты всегда позволяла ей думать за себя. Извини, но это было очевидно. Я уже давно не вижу в тебе тебя. Решай сама, не стоит петь с её голоса!
Я вспыхнула в ответ как петарда.
- Не смей плохо отзываться, о моей матери! Она любит меня и хочет, что бы мне было лучше!
Я сказала это куда громче, чем мне бы хотелось, и многие из присутствующих заоборачивались.
- Конечно, - сказал Вячеслав. В отличие от меня он вовсе не повысил голоса, чего я инстинктивно ждала, и кажется, остался спокойным, внешне, по крайней мере. - Она твоя мать. Она, безусловно, хочет, что бы тебе было лучше, но лишь в том смысле, в каком это понимает она. Так что, подумай над моим предложением.
Ух, как я разозлилась на это! Совершенно несоразмерно ситуации. Бешенство вскипело волной. Но я сумела подавить его, понимала, что буду выглядеть просто смешной, затеяв скандал в публичном месте. Поэтому, я просто развернулась и ушла прочь. Прочь от него и прочь с выставки.
Уже в метро немного поуспокоилась и смогла думать нормально. Глупой я никогда не была, и в психологии слегка разбиралась: в старших классах её давали факультативом. Поняла, что разозлилась так, потому что он задел меня за живое. Ведь в глубине души я прекрасно понимала, что такое моё существование не нормально, но тщательно отгоняла все подобные ощущения прочь. Я жила как цветок в теплице или скорее как сорняк-паразит, высасывающий все соки из почвы и нечего не дающий взамен. Я ведь даже по-настоящему не занималась!
Может быть, действительно устроится в папину фирму, куда-нибудь на бумажную работу. Однако я никогда не имела склонности ни к строительству, ни к канцелярским делам. К тому же, где гарантия, что должность, на которую я попаду, будет действительно реальной. Мама вполне могла надавить на отца, что бы он создал фиктивное, специально для меня место, на котором не придётся особо напрягаться.
Наверное, все мои размышления так бы и окончились ничем, так же как и все предыдущие. Я просто в очередной раз отложила бы их в потаённый угол сознания и благополучно бы о них забыла, если бы не одно но...
Из-за этой дурацкой ссоры я вернулась домой раньше, чем меня ждали, и открыла дверь своим ключом. Видеть никого не хотелось, и я не стала оповещать родителей о своём присутствии, а решила быстро пройти по коридору к себе. Дверь в столовую была открыта, и я слышала оттуда голоса родителей, но прошмыгнула так быстро, что они меня попросту не заметили. Я уже собиралась нырнуть к себе, но что-то привлекло моё внимание в разговоре.
- Не знаю, не знаю, - говорил отец, - сейчас ведь всё-таки не феодализм, с выгодными для династии браками.
Родители о чём-то спорили. Опять, что ли ссорятся, - подумала я, но нет, по интонациям непохоже. Прислушавшись, я невольно задержалась на пороге собственной комнаты. Чёрт, ведь зареклась же после того раза, что не буду больше этого делать. В конце концов, если так интересно, то можно войти и спросить. Я уже было, поборола своё нездоровое любопытство и собиралась, наконец, войти в комнату, закрыв за собой дверь. Но новая реплика отца буквально пригвоздила меня к месту.
- Ещё неизвестно, что скажет на эти планы Мари, по-моему, ей никогда не нравился Николай.
Это они о чём? - подумала я. Среди моих знакомых было целых три Николая, и я не знала, о котором они говорят. Но следующие слова мамы поставили всё на своё место.
- Марианну я беру на себя. Ты ведь сам говорил, что слияние фирм, твоей и Патрика, наилучший вариант для вашего бизнеса. А какие гарантии, в таком деле, могут быть лучше кровной связи?!
Я похолодела. Подслушивать дальше смысла, в общем-то, не было, но я всё равно стояла на месте точно приклеенная к полу. Патрик Гринцов владел фирмой аналогичной отцовской, и им двоим, уже становилось тесно в нашем районе. К тому же недавно организовалась ещё одна фирма схожего профиля, в которой весь рабочий персонал имел долевые паи. Компаниям организованным по кооперативному принципу государство обычно оказывало поддержку, так что ситуация в бизнесе для моего отца в любой момент могла сделаться угрожающей.
Отец не раз говорил, что слияние с фирмой Патрика было бы наилучшим выходом для них обоих. Но не за мой же счёт! К тому же сын Патрика, Николай, мне действительно никогда не нравился. Был у нас с ним один эпизод, когда он позволил себе больше чем следует на одной из вечеринок у наших общих знакомых. 1
Весь вечер я ловила на себе его пристальные взгляды и даже станцевала с ним разок. А потом когда я столкнулась с ним в коридоре, он вдруг сильно прижал меня к стене, обхватив руками, причём эти самые руки тянулись туда, куда вовсе не следует.
- Мы оба люди без комплексов, - шёпотом сообщил он мне в самое ухо, - а потому...
Но, что именно потому, я ему объявить не дала. Просто резко приподняла колено, врезав им ему в пах, а когда Николай согнулся, добавила ещё и кулаком по спине, совершила это и пошла прочь, оставив его глотать воздух. Вступать в какую-либо связь с Николаем у меня не было ни малейшего желания. Вот так и познакомились.
- Стерпится, слюбится, - продолжала мама, - в конце концов, Марианна уже взрослая женщина и должна осознавать свой долг перед семьёй, да и для неё самой так будет лучше, вполне обеспеченная жизнь.
- Но, - неуверенно отвечал папа, - как-то всё это уж слишком.
- А ты действительно думаешь, что эта, как её, нефтехимия это её призвание. По правде, говоря, я даже рада, что на вступительных она провалилась. А то вдруг стала бы этаким синим чулком. Иные учатся, учатся, аж облысеют, а толку-то. Нет, предназначение настоящей женщины в другом.
- Знаешь, - продолжала она, - я думаю, ей просто надо проводить побольше времени с Николаем, тогда она наверняка найдёт в нём много положительных сторон. Давай договоримся с Гринцовыми и отправим обоих в длительный совместный круиз. Уверена, что к его концу им совершенно не захочется расставаться.
Одного я не могу объяснить себе до сих пор, почему я не ворвалась тогда туда к ним и сразу не закатила скандал. Вместо этого я просто, наконец, зашла к себе в комнату и плотно закрыла за собой дверь. Уселась на кровать и долгое время смотрела на своё отражение на поверхности платяного шкафа.
Как говориться, дожили. От меня хотят потребовать согласиться на выгодный для семьи брак. Вот уж действительно - феодализм! Мне вдруг показалось, что вся моя семья, я сама проваливаемся в какое-то дикое тёмное прошлое. Ощущение было настолько сильным, что на миг мне почудилось, будто я действительно падаю. Я даже ухватилась за край постели, что бы убедиться в её реальности.
Ну, а что вы хотите, если не стремишься в будущее, то рано или поздно окажешься в прошлом. С психологической точки зрения это только вопрос времени. Отец, правда, вполне довольствовался настоящим, но мама всем своим складом характера была направлена в прошлое. Недаром она так сильно увлекалась идеей избранности. Она вполне вольготно чувствовала бы себя в сословном обществе, конечно при условии, что сама бы попала в число аристократов. Да, мама?!
Ещё я подумала, что вся эта затея с моей женитьбой, была, безусловно, её придумкой. Отец же по большому счёту всегда поступал так, как хотела она.
И тогда я поняла, что Вячеслав был абсолютно прав. Я никогда и ничего не решала сама, в важных вопросах передавая решения матери. Делала это как-то даже не очень задумываясь, скорее машинально, чем осознанно. Так мне было проще. Ведь это именно она подсказывала мне, с кем из ребят следует дружить, а кого лучше держать на расстоянии. Ходила на те мероприятия и выставки, которые мне рекомендовала она, хотя в глубине души меня давно уже тошнило от этих бессмысленных абстрактных форм. Ходила потому, что боялась показаться немодной и ограниченной. Но спрашивается, кто определяет критерии? И неужели критерии, принятые в привычном мне кругу, являются единственно возможными?
И осознав всё это, я с необычайной ясностью уяснила, что в моей судьбе сейчас настал ключевой момент и мне необходимо что-то решать.
Так, а чего же я собственно хочу? Этого я пока не знала, но брак с Николаем Гринцовым в мои планы уж точно не входил. Я даже не хотела участвовать в круизе совместно с ним. Я слишком хорошо понимала, что сильно поддамся внутренне, даже согласившись на это. Как я уже говорила, психологию на таком уровне я всё-таки знала.
Спокойно, Марианна, спокойно, на самом деле сейчас, слава богу, действительно не средневековье и невозможно выдать замуж женщину против её воли. Но в меня вселяло ужас то, что они хотя бы помыслили о такой попытке, что думают, будто имеют право распоряжаться моей судьбой.
Ну, это мы посмотрим. Подавленность постепенно проходила.
- Они ничего не могут против моей воли, - трижды повторила я, точно глупое заклинание. Как ни странно, но мне действительно стало легче.
Вся проблема заключалось в том, что мама умела очень хорошо убеждать. Её голос обладал какой-то гипнотической силой, давая ей власть надо мной и отцом. Теперь я понимаю, что у нас обоих просто не было твёрдых убеждений. Повторяемые на протяжении многих дней её слова постепенно проникали в мозг, подтачивая решимость. Постепенно начинало казаться, что она права, и я просто счастья своего не понимаю. Выстроенные мамой гладкие фразы, словно подменяли собой моё личное я. Только с институтом я смогла поступить по-своему, да и то, потому, что мама тогда не очень настаивала.
Я задумалась. Была ли я готова к прямому противоборству с ней. Я не была уверена. Смогу ли я вынести её уговоры, её психологическое давление, когда она будет ходить по квартире с несчастным видом, показывая до чего я её довела, и разговаривая со мной только насчёт самых элементарных вещей, покуда я не признаю её правоту. Так она поступала всякий раз во время наших очень редких размолвок. Что если она сумеет внушить мне, что я попросту не думаю о родителях и сама не понимаю своего счастья?
Скажите, что я была тогда слишком нерешительной?! Да я и не спорю. Просто рассказываю, как всё было, и что я чувствовала тогда и продумывала. И я сразу же поняла, что есть один единственный способ, который даст мне гарантию устоять перед её психологическими атаками.
Я вытащила из кармана микрокомпьютер. Некоторое время я смотрела на него, набираясь решимости, потом представила, как через пару-тройку дней родители торжественно объявят, что решили оплатить мне длительный круиз, куда-то там. И как я сильно удивлю их, сказав, что намерена отправиться в совершенно другое место.
Наконец, я приказала компьютеру соединить меня с Вячеславом.
Короткий аккорд, подтверждающий соединение, прозвучал секунд через десять.
- Привет, это я Марианна, извини, что накричала на тебя сгоряча. Скажи, твоё предложение о работе всё ещё в силе?