Ни когда не знаешь, как изменится ситуация. Из простой прогулки за продуктами может случиться такая история, что вспоминается как приключение, даже много лет спустя. Наверх в низ, вместе, врозь и снова в компании, как только не бывает у путешественников. Профессионализм туриста - быть везде как дома. При этом путник не должен менять природу и окружение, он приходит и уходит.
Иногда возвращается, в места, которые приглянулись, а если что-то не так, надо приспосабливаться или больше не появляется.
После очередного Памирского перевала и тяжелой акклиматизации мы вышли к... горячей воде. Радоновый источник не жалея драгоценной, шестидесяти градусной влаги выплескивал нескончаемую, целебную водицу.
Мы сидели в гроте, волею судьбы превращенного в ванну с видом на Гиндукуш. Невероятный до сказочности микроклимат снимал герпес с губ моих товарищей, отваливалась короста от солнечных ожогов и обморожения. Разум не верил глазам - зеленые растения в пару и вечный лед в нескольких шагах. Такой, на этот раз бело - зеленой открылась нам маленькая частичка огромного Юго-Западного Памира.
Со стороны кишлака, к этому чуду природы была пробита дорога, купающиеся из далека видели приближение людей и всегда были готовы потесниться. Поздоровавшись и раздевшись, парни прыгнули к нам. Ниша в скале могла вместить и большее количество народа, началось знакомство. Местные оказались братьями из кишлака Ямчун. Один учился в Душанбе, другой тоже мечтал... уехать в город. Студент с легкой обидой рассказывал, - мы памирцы, а не таджики, в низу на равнинах, нас не любят. Старинное мнение о том, что плодородных земель мало, оставалось в силе и при советской власти.
- Зачем к нам спускаетесь, живите у себя в горах - говорят нам таджики, - а я просто студент, общага живу, техникум учусь, чужое место не прошу, зачем меня прогонять? В моем кишлаке не так, лучше.
- А может дома остаться, - я посочувствовал памирцу?
- Дом хорошо! Но земля мало, работа мало, жить не интересно, из поселка все в город хотят.
Мы сидели на одном относительно ровном камне, который из далека, для удобства принесли сюда кишлачные крестьяне. Голое, худющее плечо памирца касалось моего, и я из расположения к собеседнику, поддерживал беседу. Тем блее что дипломатия далеких путешествий всегда предполагала уважительные отношения к людям и их проблемам. Разговор перешел на Афганистан, где шла война, до него было сорок минут спуска, да река Пьянж в 200 метров шириной.
- Да, афганцы, жалко их, - рассказывал памирец, - родня там есть, - раньше до ввода войск, самая спокойная граница в Союзе была. Пограничники тоже люди, так что в гостях мы там бывали, и они у нас, а сейчас все - не ходим. Вот бывает, подкинут им Советы муки, так дерутся из-за мешка. Наши отношения, видимо от горячей воды, становились теплее.
- А как у вас с хлебом, - неожиданно спросил памирец - студент и со знанием дела заметил - наверняка одни сухари!
- Конечно, откуда он у нас, на высоте каждый грамм вдесятеро.
- Может, свежего хотите? Мама наверняка печет.
Местные, пресные лепешки, с нашей резервной банкой сгущенного молока, да после бани!
- Завхоз,- я уже мысленно держал в руках лепешку, - даешь сгущенку из энзе от доброты своей неописуемой?
- Даешь, если с низу принесешь.
- Принесу.
- Ну что, - сказал задумчиво студент, - нам сорок минут спуска, а вам потом, полтора часа подъема, еще маленько горячая вода сидим и домой ко мне идем.
Мне показалась, студент пожалел о своем предложении поделиться с нами, незнакомцами, маминой стряпней, нас было много, а памирцы народ не богатый, но внизу был магазин, а в нем хоть какое-то разнообразие нашим сублиматам.
Вниз пошел я и командир, в купалке остались четверо мужчин, одна женщина, и наши вещи в маленьком домике-раздевалке рядом с источником. В кармане моей рубахи, под самодельно вшитом английским замочком, бренчали общественные деньги. Спуститься в низ можно было по классическому, грунтовому, очень размашистому серпантину, или на прямик по крутой тропке.
С горы, мы почти бежали. Передвигались лихо, но с долей контролируемого соперничества, которое я в любой момент готов был отбросить ради безопасности. Два европейца молотили тренированными ногами горную сыпуху, за тысячи километров от дома, что бы спуститься в Вахванскую долину за хлебом. Так же, давным-давно в спешке уходили из своих домов персы, избегая встреч с войском Александра Македонского, что бы остаться в горах Памира и Гиндукуша на вечное поселение. Два памирца чьи потомки, возможно, помнили могущественного царя Дария бежали рядом. Живя в горном одиночестве, они в своей крови сохранили частичку не убереженного когда-то могущественного государства. Пройдет три года и исчезнет еще одно, великое государство, и не только с туристических карт моих товарищей. Мы опережали персов, за счет добротных альпинистских ботинок, они же, что бы ни отстать, рисковали травмировать ноги и разорвать остатки скромной обувки.
- Тормози, - профессионально, на выдохе шепнул мне командир, - они в своем рванье уже пятки стерли. Я сошел с пыльной тропы и прыгнул на камень. Гиндукуш! Он стал ближе, и я с ревностью заметил, Афганские горы выше наших, острее, как частокол толстых иголок, он прокалывал небо, доставая до космоса. И я с легкой грустью понимал, уж там, нам точно не побывать! Не с этого ли удобного места смотрел, на эти вечные горы Македонский, не думая об изменчивой судьбе и своей скорой смерти.
Через тридцать минут все четверо стояли на дне огромной котловины камни которой помнили войска Александра. Здесь же проходила трасса Хорог - Ош которая одновременно служила главной улицей кишлаку Ямчун. С севера от дороги, толкаемые горами, ютились памирские без оконные домики - чид, с южной - кусты не продираемой облепихи с ягодами больше ногтя. Кустарник местами был вырублен и на искусственных полянах серели бетонном окопы полного профиля. Чуть дальше река Пьяндж, с берегами увитыми колючей проволокой. Мимо, нарочно медленно пропылил ГАЗ - 66 с нарядом пограничников. Я вспомнил о советском паспорте и вложенном в него пропуске в пограничную зону. Горы и война, для кого как, а для меня эти понятия всегда рядом. Кровь, пот, ежеминутная смертельная опасность и чья то слабость равносильная предательству. Что может быть тяжелее, чем громкие сражения в горах? Только тихая схватка под водой.
- Лучше бы начать с магазина, заметил командир, а то ведь закроется, и останемся мы без карамелек и пряников или еще чего там может быть.
- Магазин там, - указал студент в след пограничному транспорту, - ему время закрыться, но мы подождем, мы не закрываемся. Вован уверенно, не оборачиваюсь развернулся, и прибавил шагу, через 10 минут мы были у порога сельпо. Такой нищеты я не ожидал. На все вопросы о продуктах ответ был один, - на этой недели не завозили. На нас таращилась, блестя дутым металлом консервы.
- Не стоит Вов, наверх это железо тащить, - сказал я, глядя на желтую жесть.
- Нет, конечно, успокоил меня командир, они же дутые!
- А нам бы хлеба купить, - я повторно обратился к продавцу, - может у селян?
Спросите, только деньги не предлагайте, будет, чем поделиться и так дадут.
С пустыми руками мы поспешили к студенту, в условленном месте он нас не ждал.
- Да, - чесал потную голову командир, - лучше в ванне с сухарями, чем здесь с пустыми руками.
- Точно, - согласился я, - много хлеба он все равно бы не дал, а за малым разве стоит ногами молотить.
- Ждем 15 минут, и валим на зад, в ванну.
15 минут кайфа и больше часа подъема, я сел на камень и вытянул гудящие ноги, гордясь про себя своими ботинками. К нам подкатил Шишил с нарядом в зеленых фуражках.
- Как с документами, - спросил капитан, не вылезая из кабинки 66. Я достал паспорт и вынул из него приметный пропуск в пограничную зону.
- А поближе, - заявил военный тоном не довольного гаишника, пришлось встать. Пограничник сидя листал наши паспорта.
- Не земляки? - я специально наводил знакомство.
- Нет,- отрезал военный, - на ужин,- скомандовал он видимо сам себе, не оборачиваясь не на меня, ни на своего водителя и протянул в пустоту наши паспорта.
- Какая замечательная команда, - заявил я нарочно громко. И в первые в жизни, на одну секунду, пожалел, что я не в армии. Кормить меня и командира не собирались.
- Как полопаешь, так и потопаешь,- вспомнилось мне старая туристическая мудрость. Кушать было не чего, а уже хотелось.
- Может все таки у местных что ни будь, стрельнем,- мне так не хотелось лезть в гору с пустыми руками и желудком.
- Ты видел, как они одеты?
- Видел,- ответил я с грустью, - они на спуске потому и отставали что обувь не годная.
- На спуске. А остальные - поселковые?
- Да плохо, поношенное военное или что старенькое.
- Вот в том то и дело, пошли давай к своим.
- Вов! У нас еще пять минут.
- Хватило и десяти, смеркается уже.
Мы пошли наверх, бренча мелочью в кармане под английским замочком. Бежать уже не хотелось. На сегодня исхожено было достаточно, дневной переход до источника, горячая ванна, незапланированный спуск, а теперь вот подъем. Успокаивало то, что идем мы к своим, к готовому лагерю рядом маленьким, сырым гостевым домиком - раздевалкой, горячему ужину и ночной ванне перед сном.
Наши, наслаждаясь горячей водой, даже не поставили палатки.
- Неужели все еще парятся,- удивился командир,- пошли ка тоже занырнем.
- Давай-ка Вова сначала лагерь поставим, а потом со спокойной душой приступим к балдежу.
- Ты на турслетах за сколько времени палатку ставил?
- На соревнованиях? Да за минуту, с хорошей командой.
- А у нас что плохая, раздеваемся.
Посреди сырого пола домика-раздевалки одиноко лежала забытая киперная ленточка от моего рюкзака. Нашей команды не было.
- Это интересно, - я начал беспокоиться, - а что могло случиться: афган, заложники, местные наркодельцы, бандиты в конце концов?
- Да нормально все, - заявил Володя,- просто, что-то произошло.
- Ни фига себе, что-то произошло! Это что-то могло быть хоть что, да я ни разу в жизни так ни вляпывался.
- Знаешь что Костя, - пошли-ка в ванне посидим, когда еще здесь окажемся.
- Ты че Вован, кака ванна, в низ валить надо, к погранцам на поклон, рассказать, что люди пропали, и вообще, у нас же с тобой ни че нет! Казенных денег три рубля, а до дому три тысячи километров и спускаться по темну придется.
- Спускаться будем по серпантину, ночь ясная, при звездах не так опасно, а ты, если не хочешь в воде остыть, остывай на воздухе, а я погреюсь.
Командир стал спокойно раздеваться и булькнулся в ванну.
- Ну, ты удав не нервный,- похвалил я командира и прыгнул за ним.
На Союзный Памир и Афганский Гиндукуш упала ночь. Рядом с шипеньем низвергалась горячая вода и, не зная о своей судьбе, перелившись через скалистый край, падала в низ, растворяясь без остатка в холоде ледникового потока.
Мы опять шагали в низ, на этот раз долго, по широченному от крутизны зигзагу, сойти с которого было страшно. Афганские звезды помогали Советским освещать для нас дорогу. В низ мы шли 3 часа, не привычно легко, но с тяжелой душой, без драгоценных туристических вещей, как бродяги, у которых отняли друзей, дом, продукты и даже родину. Мы спускались в никуда. Тертое - перетертое покрытие древнего пути было пустынно. С севера в темноте с трудом угадывалась без оконные строения, с права Пъянж шлепал волнами и звянькал колючей проволокой. Меня беспокоил комендантский час.
- Школа, больница, сельсовет, клуб,- перечислял командир места, где мы могли найти своих.
- Я знаю, только магазин, - от физической нагрузки голод унялся, и ко мне вернулась уверенность, и спортивный кураж, - но лавочка закрыта.
- Пошли к магазину, начнем с него.
Мы, который за сегодня раз, топали по старинной караванной дороге, которая знала беды по серьезней, чем наша. Азиатская пыль улеглась придавленная ночным холодом, прохлада подгоняла наш шаг, залезая сырым ветерком сквозь протертую рюкзаком рубаху. На ходу, ухватившись за плечо командира, я задирал голову. Звезды наблюдали за нами, и я ловя командирский шаг смотрел на них. Нам светили только они, увеличенные, спокойные мерцала настоящего востока. Четкий размеренный шаг и колдовство не постижимой дали, отрешили меня от действительности. Миры роились, кружились над нами чуть подсвеченные вечными ледниками. Высь будто продули от азиатской пыли, не реально увеличенный небесный жемчуг, закружил мою голову. Занывшая шея заставила меня снова смотреть в перед. Мы были на подходе к магазину. И тут я остановился. Окно! Единственное на всю вселенную, светило нам, только не синим, а электрическим, желтым светом.
- Пошли, - сказал я командиру.
- Куда?
- За мной. Туда к окну.
- Костя ты что. Ты сам будешь извиняться, я рядом буду, но слово не скажу, ну куда ты в чужой дом летишь!
Я спешил к этому единственному освещенному проему, в темноте, не замечая колючих кустов облепихи, ям и камней. Так же Робинзон безнадежно бежал когда-то, по своему острову за уходящем прочь кораблем. Не типичное Окно, традиционная каменная стена, дверь. Я толкаю эту дверь, за ней освещенный дворик и мой рюкзак! Рюкзак не одинок, все вещи нашей группы аккуратненько стоят вдоль стены и даже заботливо прикрыты полителеновым тентом от моей палатки. Из дома за дверью, послышались шорохи и голоса людей обувающих в темноте тяжелую туристическую обувь: сельсовет, школа, больница, магазин, темно - ну у кого фонарик, где мы будем их теперь искать? Во дворик из чида по одному выходит вся наша группа. Я захожу в освещенное пятно двора.
- Да вот они, сами пришли.
- А как вы нас нашли?
- Во дела, а мы думаем, ну где вас искать.
- А вы могли бы, хоть записочку оставить, - я почему-то не мог сердиться, и был ужасно рад, что все живы, здоровы, накормлены, и даже под хмельком.
- Машина подвернулась, хозяин дома на ЗИЛе знакомых привозил, купаться приезжал, ну как отказаться прокатиться в низ, а вас мы по любому на серпантине должны были встретить!
- А мы примками.
- Ну, вот и разошлись.
На порог вышел хозяин и прервал беседу.
- Это ты Костя.
- Да.
- Пошли в дом, тебя сгушенка с лепешкой дожидается, и вашего командира тоже.
- Спасибо! А вопрос можно?
- Конечно.
- Ни у кого из селян нет окон в боковой стене! А у Вас есть.
- А я учитель сельский, и должен быть передовым человеком, я всех селян убеждаю жить, маленько по-новому. И вот на неделе, первым окно прорубил!
- Как Петр-Первый!
- Почти.
- Если бы не Ваше окошко, ночевали бы мы сегодня на улице.
- Неправда! В любой дом постучи, некто в ночлеге не откажет, пойдемте, у всех народов принято разговаривать за столом.
- Дастархан, - вспомнил я знакомое слово.
- Правило,- подтвердил сельский учитель.
Юго-Западный Памир, кишлак Ямчун, 1988 год.
Р.S.
Тогда - в советские времена, я был молод, силен и безбожен. Но, не взирая на мою атеистичность вступился за нас Господь. И только двадцать один год спустя, понимаю, вел нас тогда Спаситель в обход горных трещин, у коих дно некто не мерил, уводил прочь от рабовладельцев с Кавказа. И здесь на Памире, послал Христос ангела хранителя указать мне окно, к которому толкали меня, да так, что до сих пор спина ощущает, а душа помнит нечто с выше.