Аннотация: "Черный мрак страха рождается во мне. Лютый красный ветер кармы касается моих пяток..."
Шина электропилы выглядывала из травы длинным крокодильим рылом. Цепь блестела как зубы - кровожадно и хищно.
Степаныч поймал себя на мысли, что закрывает жертву собственным телом, а ему не хотелось пугать ее раньше времени. Ничего не подозревая, та мирно грелась на солнце и выглядела безмятежной. Скоро палец нажмет тугую кнопку, и тишину разорвет металлический визг. И тогда острые стальные клыки дёрнутся и зажужжат, уходя в плоть всё глубже.
Тяжело вздохнув, Степаныч беззвучно помолился, прося у жертвы прощения. Он ненавидел убивать, но ему приходилось это делать почти ежедневно. Оправдывала только мысль, что любая жизнь возникает из праха. Когда-нибудь придется умереть всем. И хорошо, когда это получается сделать смиренно и стойко. Без страха, отчаяния и сожалений. Уйти с достоинством и без напрасных надежд. Глупо вести себя так, словно живешь вечно.
С отвращением подняв электропилу, Степаныч направился к своей жертве, чувствуя на себе испуганные взгляды других.
"За мной? Ты к нам?" - в ужасе спрашивали его. Потом напряженное молчание и вздох облегчения, когда он проходил мимо. А впереди снова тревожный шепот и волна страха.
Конечно, это только воображение - никто не мог говорить. Но кровожадную электропилу уже видели все. Все, кроме его сегодняшней цели. Та безмолвно стояла как ни в чем не бывало.
Бедняжка... Дочь так любила ее. Они ведь ровесницы и выросли вместе.
Почему любила? И сейчас любит. Нельзя думать о Настеньке в прошедшем времени. Всё будет хорошо. Год в коме не смерть. Врачи говорят, что она обязательно пойдет на поправку. Когда-нибудь. Но им нельзя верить. Один раз они уже ошиблись. Если дочь выживет, то не благодаря, а вопреки им.
А сейчас придется убить ту, на ком лежит часть вины. Ее причудливо поделило между собой мироздание, но остальных невозможно казнить. Это он сам, жена, камень, веревка, хорошая погода в тот день - виновны всё абсолютно.
Если наука не врет о Большом Взрыве, то все объекты вселенной связаны бесчисленными причинными связями, которые ни просчитать, ни постичь. Всё обусловлено до механической точности, поэтому произошло то, что не произойти не могло. Вот только от понимания этого почему-то не легче.
За какую нить мироздания дёрнуть, чтобы дочка очнулась? И кто должен дёрнуть, чтобы правильно выбрать нужную нить?
Нет, это лестница в бесконечность. Там концов не найти. Мысль здесь бессильна, а ему нужны силы. Нужно только то, что точно работает.
Зажав кнопку пуска, Степаныч угрожающе поднял орудие мести над головой. Пила торжествующе взвыла, предвкушая резню - безжалостную и бескомпромиссную.
Его услышали. Страх жертвы чувствовался почти физически.
На миг Степанычу стало стыдно. Он не испытывал к ней ненависти. В конце концов, это всего лишь дерево. Высокая и колючая слива.
Жена посадила ее за неделю до рождения дочери. Черенок купили на воскресном рынке у чудаковатой старой женщины, похожей на ведьму. Только кто в них сейчас верит?
"Не торгуйтесь, берите. Урожай даст хороший. Берегите ее. Не раз меня вспомните!" - проскрипела та, подслеповато прищуриваясь.
Старуха не соврала. О ней и правда вспомнили. Но не из-за крупных сладких плодов, красновато-желтых, как полупрозрачный янтарь, а из-за странной дружбы сливы и дочери.
Настенька буквально не отходила от дерева. Рыхлила, поливала, ловила на листьях мохнатых гусениц и зеленых клопов. Болтала под ней без умолку, повязывала вокруг ствола разноцветные ленточки. Обычные дети играли в куклы, компьютер или в подруг. Другом же дочери стало обычное дерево - ее воображаемым, единственным другом. Потом пришла первая любовь, и времени для него стало меньше.
Девочка теперь редко выходила в сад, но поблекшие ленточки срезать не давала. Слива словно заметила охлаждение отношений и обиделась, сбрасывая еще незрелые плоды на землю.
Степаныч считал себя не очень хорошим садовником, и каждую осень всем приходилось ходить по гниющему желтому месиву. Несколько нижних ветвей сливы засохли, а в потрескавшийся кое-где ствол пиявками вросли грибы. К тому же дерево вымахало излишне высоким. Собирать уцелевшие плоды с неустойчивой лестницы неудобно, а самое сладкое, согласно универсальному вселенскому принципу, почему-то всегда растет на вершине. После неудачного падения Степаныч долго не мог нормально сидеть и почти год мучился от тянущих болей в копчике.
Сад для хозяина был не так важен, как для хозяйки, которая проводила там большую часть времени. И всё же, какие-то работы делать ему приходилось. Хуже всего, когда жена просила срубить куст, извести муравьев или обмазать клеем стволы от вредителей. Степаныч искренне переживал из-за этих смертей, хотя понимал и принимал их неизбежность.
И вот пришло время умереть и сливе. Глупо наказывать дерево за несчастный случай, но в нем виделось нечто иррациональное и мистическое. У Степаныча не выходила из головы та чертова ведьма. Слива теперь казалась одушевленным и злопамятным существом, по-своему отомстившим бывшей подруге.
Настя любила качели, но веревка, привязанная к нижней ветви, перетёрлась и лопнула. Сотрясение мозга было очень серьезным, а беду усугубила еще и ошибка врачей. Разумом Степаныч понимал, что в этом нельзя винить дерево, но из суеверного страха решил оборвать эту странную связь.
Возможно, он сам ее создал. Там, где пасует логика, проявляется сверхъестественное. Роды были трудными, и Степаныч в минуту отчаяния взмолился про себя, обращаясь к духам и богам, в которых не верил. К лесу, невозмутимо шумевшему за окном, к молоденькой сливе в саду, ко всему, что могло бы помочь. Пусть даже в собственном воображении.
Но разве кто-то нарушал договор? Ведь никто не продавал, не подносил спасенного ребенка садовым или лесным божествам! А что, если кто-то думает не так? Говорят, ревнивые боги наказывают за невнимание и недостойные дары своих адептов. Почему Настя с детства не отходила от сливы? Что если это дерево ее дух-хранитель?
Степаныч присел на скамейку, устало потер переносицу. Конечно же, это всё чушь. Но сливу всё равно лучше спилить. Хотя бы для того, чтобы унять свой психоз. Просто чтобы не думалось.
"Ты пришел убить меня?" - словно ветер зашумел пожухлой листвой.
Степаныч встрепенулся и встал. Растерянно оглянулся.
Вокруг по-прежнему никого нет. Никого, кто бы мог разговаривать.
С ним опять кто-то беседует в голове. Иногда в ней разворачивался целый спектакль. Словно поднимался занавес, и под светом софитов проявлялись затейливые декорации. Вот только актер там всегда только один. Он же и зритель. Сам Степаныч.
Пила тяжело оттягивала руку, требуя решительных действий. Мужчина помедлил, прислушался к себе, а потом нажал кнопку пуска. Цепь радостно взвыла, разгоняя ненужные мысли. Они будут только мешать. Он сыт ими до смерти.
"За что?" - с трепетом спросил женский голос.
За что? Только для того, чтобы успокоить себя. Свое внутреннее "я", которое зачем-то с собой разговаривает.
Цель была уже рядом, но в саду вдруг исчез звук. Теперь звенела уже тишина. Порой, она может быть громкой.
Степаныч обернулся, раздраженно шаря по траве взглядом.
Должно быть, удлинитель. Да, так и есть. Провод зацепился, вилка выскочила из розетки. Хорошо, не порвал.
Вернувшись, Степаныч сложил его петлями, чтобы хватило длины. Ствол слишком толстый, чтобы резать внизу. К тому же, дерево может упасть на забор. Удобнее начать с верхних ветвей. Надо только сходить за стремянкой.
Через пять минут под сливой стояла лестница. На верхней ступени Степаныч почувствовал себя акробатом. Алюминиевые ножки ушли в землю и шатались, едва не расползаясь под его тяжестью.
Травмированный копчик напомнил о себе, тревожно заныв. С готовностью зажглись прожекторы внутренней сцены: падая, Степаныч жонглировал электропилой. Через секунду она отрезала ему руки.
Эта фантазия заставила спуститься на пару ступеней, где обрести физическое и душевное равновесие легче. Голоса в голове стихли. Мысли о вселенской суете и тщете сменились на рациональные и простые.
Не слишком ли жестоко пилить по кусочкам?
Степаныч читал, что деревья не так просты, как могло показаться. В процессе фотосинтеза используется квантовая когерентность. Растения различают и узнают людей, чувствуют, реагируют на боль, через химические сигналы общаются с другими и подают тревожные знаки соседям. Корневая система образуют сложную трехмерную сеть, которую можно сравнить только с нейронной.
Яркий образ четвертования, заставил выключить пилу. Ни одно чувствующее существо не должно причинять другому такие страдания. Конечно, только если не найдет для себя оправдания. У Степаныча оно было, но от него несло паранойей. Как и от следующей, пришедшей в голову, мысли:
Слива так защищается! Она внушает, манипулирует им!
Ладони вспотели, по спине пробежал холодок. Не от ментального могущества сливы, а от осознания степени сумасшествия.
К черту! Просто пилить!
Взвизгнув, цепь вонзила в кору зубы и, пройдя почти насквозь, беспомощно встала. Ствол сместился и зажал шину намертво. Поёрзав пилой взад-вперед, Степаныч оценил тщетность усилий. Требовалось как-то оттянуть ветку и, перенеся на нее вес тела, он с силой толкнул. Та неожиданно легко уступила.
Падение он помнил смутно, не успев испугаться как следует. Страшно стало уже на земле.
Пила, к счастью, свалилась ему не на шею. А вот упавшая ветвь больно ударила в плечо. По нему зловеще разливался синяк.
Степаныч выждал, пока боль уляжется Можно сказать, повезло. Легко отделался.
Но на этом его злоключения не закончились. Слива отбивалась как могла, и новая попытка штурма лишь добавила унижения. Пилить на земле упавшие ветки было плохой идеей. Особенно, если под ними лежит провод.
Чертыхнувшись, Степаныч бросил замолчавшую пилу и пошел в сарай за изолентой. Меньшего от взбешенных садовых духов не ждал. Они яростно защищались.
"В чем я виновата?" - снова резанул в уме чужой голос.
- Виновата не ты. Виноват только я. Но это ничего не меняет! - Степаныч с удивлением осознал, что произнес это вслух.
"Тогда почему убивают меня?" - с обидой спросили его.
"Видимо, потому что могут" - пожал плечами Степаныч. Ему не хотелось признать, что связывает дерево с трагедией дочери. Но разве это можно скрыть от себя? И почему он оправдывается?
Поехать за галоперидолом? Так без рецепта не продадут. Придется идти на поклон к психиатрам. Те вцепятся как бульдоги и отпустят нескоро. Нет уж, как-нибудь сам...
Степаныч остановился и сделал несколько глубоких вдохов. Не надо делиться с другими этой историей. Может само всё пройдет?
Зачистив и соединив концы провода, он продолжил работу уже в яростном ожесточении. Злясь на себя, сливу, "якобы ведьму" и мироздание в целом. Почему оно заставляет его убивать?
Пила жадно делила ствол на бревнышки, а Степанычу грезились крики смертельно раненой девушки. Она молила, плакала, угрожала, но ей не отвечали и молча складывали останки в костер. Тонкие веточки ломались в руках с хрустом костей. Листочки трепетали и съеживались, сгорая в огне. Выкипающий на дереве сок казался слезами, а смола - кровью. Казненное существо будто билось в агонии. Заживо ампутированные конечности шипели, темнели, обугливались, а ветер подхватывал и уносил в небеса кружащийся пепел.
Вскоре всё было кончено. О казни напоминали только тлеющие угли и уродливо-низкий пенек.
Забросив насытившуюся пилу в сарай, Степаныч на ватных ногах перешагнул порог дома. Внутри было темно, пусто и тихо. Последний год в нем всегда так. Жена снимала комнату рядом с больницей.
На столе тускло подсвечивал телефон, который оставил на зарядку перед уходом. На экране тревожно мигал пропущенный вызов. Их было ровно двадцать три.
От плохого предчувствия сердце словно вмерзло в ледяной ком. Трясущийся палец едва не продавил стекло на панели.
- Да? - сдавленно спросил Степаныч, не узнав собственный голос.
- Настя умерла... - бесцветно и тихо ответили в трубке.