Маша сидела у мутного окошка и смотрела, как идущая к ней весна уносит прочь весёлыми ручейками мелкий мусор уходящей зимы. Длинные проталины, бурые на земле и голубые в небе, нестерпимо яркое даже сквозь стекло солнце, просевшие сугробы, чириканье воробьев и дробный стук капелек, срывающихся со светящихся внутренним светом длинных сосулек, казались ей одним целым, таким же, как пальцы на руках и ногах, косички и коленки самой Маши, которой тоже не было отдельно - она, вместе с оконным стеклом и всем тем, что за ним, была частью чего-то целого, что нельзя было ни назвать, ни даже увидеть. Оно просто было само по себе, а вне и кроме него ничего не было и не должно быть - а когда этот порядок нарушался, Маша с удивлением вспоминала, что, оказывается, есть и она сама, девочка Маша, есть эта комната и есть другие люди: девочки, мальчики и взрослые. Они тоже ничем не отличались от того, что было за окном, просто нужно было вспомнить о них и включить их в эту спокойную целостность, и всё снова становилось простым и радостным. Но девочки и мальчики в их группе были ей уже привычны и понятны, и даже когда они играли, одни или друг с другом, их голоса и их видимое присутствие естественным образом входили в ту большую, мягкую и добрую вселенную, которая была в Маше, вокруг Маши и которая была самой Машей - вот только она не знала в такие моменты ни времени, ни своего имени, ни своей отдельности от Всего, как она мысленно могла бы назвать это тихо струящееся безмолвие, если бы ей вдруг пришло в голову дать этому имя.
Взрослые - они вносили некоторую суету в этот пронизанный невидимыми лучами смысла порядок; но и взрослых можно было включить в это Всё, если только понять, для чего. Иногда с ними было интересно; они учили Машу читать, считать и писать, они водили её со всеми ребятишками на прогулки - на лыжах, на санках, а летом на речку и за ягодами, которых в ближнем лесу было много, и ягоды были красивые, разноцветные и вкусные. Но если понять, чего же взрослые от тебя хотят и согласиться с ними, они быстро теряли к ней интерес - и тогда можно было вернуться Туда. Училась Маша быстро и запоминала всё с первого раза; ей казалось, что умение читать и писать было с ней всегда - просто нужно было вспомнить это умение и расположить его нужным образом среди всего прочего: среди людей, облаков, домов и пения птиц. Прогулки по лесу ей нравились особенно; во время их она была одновременно и здесь, с ребятами и взрослыми, и Там - и это новое ощущение захватывало Машу, и в её душе звучала какая-то музыка, которую она как-то раз услышала из телевизора, и которая осталась в ней навсегда, просыпаясь, когда она ощущала, что её Всё становится ярче и понятней.
- Здравствуйте, ребята! Знакомьтесь, это ваша новая воспитательница, Светлана Николаевна. Она к нам вчера приехала.
Что-то произошло в мире; Маша очнулась от своей задумчивости или бездумья и повернулась к двери. Пришла Анна Александровна, директор их детского дома, а с ней какая-то новая женщина. Она была среднего роста, со светлыми, чуть в рыжинку, волосами, молодая и красивая. Хотя Маша никогда особенно не задумывалась, красив человек или не очень. Людей она делила по понятным только ей самой признакам, на своих и не своих. Не свои не значило чужие; просто это были люди, про которых Маша не знала, как и о чём с ними разговаривать и как себя вести - да особо и не стремилась узнать, они были ей безразличны. Своими же она признавала тех, с кем было интересно говорить, но ещё лучше молчать. Да и о чём говорить с человеком, если он и так свой и понимает тебя без лишних слов, так же как и ты его? В Машиной группе сначала несколько девочек и мальчиков были не свои, но теперь они уже почти все свои, кроме Лёшки. Но и он никуда не денется, освоится.
Новая воспитательница была своей. Кого-то она напоминала Маше из знакомых, но девочка так и не смогла вспомнить, кого же именно. Это настораживало, поэтому Маша прислушалась к разговору двух женщин.
- Вот, это та самая группа. Здесь сейчас все, только Лёша заболел, он в стационаре, - говорила Анна Александровна. - Попробуйте, Светлана Николаевна. Сама я знаю эти методы чисто теоретически, на семинаре о них говорили. Я ведь...
Разговор был неинтересный, и Маша перестала обращать на него внимание. "Ау-тизм, - пробовала она на вкус услышанное незнакомое слово. - Это, наверное, от "ау", когда крикнешь в лесу, а тебе в ответ тоже "ау". Вовка говорит, что это леший откликается, а Анна Александровна - что это звук отражается от деревьев. А может, это откликаются деревья, или звук отражается от лешего? Он ведь не говорит".
Лешего Маша видела прошлым летом, когда они с ребятами удрали на опушку леса собирать землянику. Маша потихоньку ушла на полянку, где ягод было больше, потом на другую, на третью... А когда опомнилась - в растерянности не сразу сообразила, куда ей возвращаться. И тут из-за деревьев на другой стороне поляны появился какой-то старичок. Он был небольшого роста, одет во всё серое, в одной руке у него была светлая палка (посох, догадалась Маша), а на другой руке висело самое настоящее лукошко. И у него была большая борода с проседью! Старичок посохом указал Маше направление и чуть заметно кивнул - там, мол, все ваши ребята. Маша посмотрела в ту сторону, куда показывал дедушка, и сразу поняла, что именно туда и нужно идти. А когда обернулась сказать ему спасибо, его уже и не было.
- Не зря я лыжи с собой прихватила, здесь в лесу снег ещё недели две будет лежать, - ага, заговорили о чём-то интересном, отметила про себя Маша. - Я ещё вчера, как устроилась, успела до темноты пробежаться. Хорошо тут у вас!
- Да, лес здесь замечательный - сосны, берёзы, ельник. Ни болотин нет, ни буераков. И если в чащобу не лезть, то в нём нельзя заблудиться, поэтому мы с ребятами там часто гуляем.
- Ой, а вы ведь говорили, что они у вас все на лыжах ходить умеют. Давайте я с ними после обеда прогуляюсь, что в такую погоду в доме-то киснуть?
- Что же, наверное, можно, - с сомнением в голосе сказала Анна Александровна. - Только сначала я вам покажу, где нужно идти до леса. И дам несколько старших ребят, пусть присмотрят за малышнёй, а заодно и мозги проветрят.
Весенний лес был совсем другим. На пригорках с южной стороны уже проглядывала сухая прошлогодняя трава, да и муравейники показались кое-где из сугробов - и сразу стало видно, что это именно муравейники, а не старые пни и не кусты можжевельника, и что скоро деловитые мураши начнут свою великую нескончаемую работу по уборке леса. Деревья ещё не очнулись от сна, но сквозь их полудрёму уже чувствовалось пробуждение соков; тонкие их ветки тронула лёгкой акварелью весна, и они стали чуть ярче, от серо-зелёных до нежно-палевых и розовых. Вербы вдоль оврага уже готовы были вот-вот украситься нежными пушистиками, а от светло-коричневых стволов сосен пахло смолою и теплом.
На северном склоне небольшого холма ещё лежал снег, и это было здорово. Можно с визгом и писком скатиться с него и, удержавшись на лыжах на скользком насте, снова карабкаться в горку. А можно было поискать в сторонке у елок заячьи и мышиные следы. Но заячий след был всего один; видно, что косой задал стрекача по прямой, чего-то испугавшись. Зато чуть подальше Маша увидела чуть заметные на подтаявшем снегу большие круглые следы. "Волк! - замерло у неё сердечко. - Нет, больше на кошку похоже, потому что когтей не видно. Только это очень большая кошка". В одном месте кошачий след пришёлся поверх лыжного, а вот здесь... "Странно, - подумала Маша, - а здесь уже лыжный след поверх кошачьего. И... ой, как интересно! Кошка, наверное, здесь чесалась".
Маша подобрала со снега несколько светло-рыжих волосков.
- Что это ты нашла? - подъехавшая Светлана Николаевна, воткнув палки в снег, стояла невдалеке, поправляя лыжную шапочку. Солнце освещало её сзади и зажигало волосы рыжеватым пламенем. "На кого же она похожа? - снова подумала Маша. - А, знаю!"
- Светлана Николаевна, здесь кошка гуляла!
- Тебя ведь Машей зовут? - спросила воспитательница, с любопытством рассматривая девочку, её находку и следы вокруг. - И верно, гуляла. Только это не кошка...
- А я знаю, это рысь! Ой, Светлана Николаевна, а у вас кисточек на ушах нет?
- Нет, Машенька, - грустно вздохнула Светлана Николаевна. - Нет у меня кисточек, а хотелось бы, да?
И обе они весело засмеялись.
Спалось этой ночью хорошо, и Маше снились яркие сны, любимые сны про лес. Он был большим и уютным, совсем как мама, которую Маша вспоминала, когда ей становилось совсем грустно, и которая ушла навсегда, оставив Машу одну. Была в этом какая-то неправильность - несправедливость, которую Маша понимала, но исправить ещё не умела. А в приснившемся лесу было что-то такое, что всегда напоминало Маше о маме - и девочка знала, что никто и никогда не посмеет обидеть её здесь, в этом молчаливом и добром лесу.
Но вот что-то произошло - и лес, только что бывший солнечным и летним, вдруг изменился; вместо буйной зелени и разнотравья полян появились среди пожухлой травы серые сугробы и тронутыми утренним ледком лужицы, через сугробы протянулись сиреневые тени от тонких, пробуждающихся под утренним солнцем берёзок. Осторожно ступая на мягких круглых лапах, Маша вышла на поляну. На другом её конце, внимательно глядя на Машу, стояла большая взрослая рысь. Солнце освещало её сзади, и абрис сильного, ладно скроенного тела светился рыжеватым пламенем.
"Спать надо ночью, Маша, а не по лесу разгуливать", - сказала Светлана Николаевна.
Впрочем, она, конечно, ничего не говорила - просто смотрела. Но зачем говорить, если ты понимаешь, что тебе хотят сказать, подумала девочка. Девочка? Маша знала, что сейчас она тоже рысь. Или рысёнок, как правильно? Рыська, наверное. "Но кисточки на ушах у меня тоже есть", - с гордостью подумала Маша.
В недалёких кустах послышался еле слышный шорох, и они обе мгновенно повернули голову в направление звука. Некоторое время ничего не происходило, но вот наконец, поняв, что его присутствие раскрыто, на поляну из кустов осторожно вышел маленький волчонок, исподлобья посматривая на двух кошек.
"Лёшка! - удивилась Маша. - Ты то что здесь делаешь, ты же больной, тебе нельзя по лесу шататься! Да иди же сюда, чудо, мы своих не трогаем."
"Правда? - недоверчиво спросил волчонок, робко подходя к Маше со Светланой. - А можно я с вами погуляю, мне одному в больнице скучно".
"Ладно, гуляй, - фыркнула Светлана. - Вижу, вас не очень-то в интернате удержишь".
- Ну что же, неплохо получается, - сказала Светлана Николаевна, разглядывая Машин рисунок. - Вечерний лес весной. Только небо дорисовать осталось.
"Мало любить этот мир и жить в нём как в родном доме, - думала Светлана. - Вы, котятки мои, должны ещё раскрыть своё видение людям. Что из того, что вы такие особенные - прежде всего вы люди, и жить вам среди людей".
- Я пока не знаю, какие краски взять для неба, - отвечала Маша, старательно пряча в молоденьких ёлочках лисёнка. - Оно вечером очень быстро меняется.
- Это ты, Маша, верно заметила. Попробуй вот этот цвет. Он называется "индиго".