По бетонному, грубому полу раздавались быстрые шаги. Туннели и просторные залов каменных лабиринтов сменяли друг друга. И всюду кипела жизнь. Шкрябали сковородки, шуршали пакеты растворимой еды, слышались ругань, стук металла, перешёптывания и гул местной жизни. Густой воздух уже рябил от запаха пота, не мытых тел, грязи, алкоголя, крысиного помёта и краски. Как хорошо, что он изредка перебивался запахом мыла из общей бани или шипением на сковороде банки тушёнки. Шаги же принадлежали Василию Ивановичу Карлинкову, всеми уважаемому мужчине, местному... управляющему. Когда случилась та трагедия, которая загнала десятки людей в это злачное место, он оказался достаточно хладнокровным, что бы успокоить всех и взяться за организацию местного коллектива выживших.
Выглядел он уставшим, заспанным, экономящим на воде, мужчиной старшего возраста. Он был высокий и крупный, с морозными голубыми глазами и мягкой улыбкой. Он всегда шагал, нет, даже шествовал по этим бетонным коридорам, высматривая проблемы и неприятности, которые могли бы возникнуть в его отсутствие. Но сейчас он чуть ли не бежал под бетонным сводом туннеля, вставленного палатками, домиками и хатками, слепленными и сколоченными из того, что было под рукой. Он добежал до одного из шалашиков, сколоченного наскоро из фанеры, одёрнул штору и вошёл.
-Витя! Витя, вставай! - Зашипел он, стараясь сильно не потревожить соседей.
-А? -Витя открыл глаза. Это был парень, лет двадцати. Взъерошенные каштановые волосы, округлое лицо и холодные голубые глаза, прямо как у отца. Не смотря на то, что Василию Ивановичу выделили отдельное помещение под кабинет и жильё на двух человек, Витя не пожелал там оставаться и ушёл жить с остальной частью народа, застрявших под этими бетонными сводами. Но и сейчас его жильё выглядело лучше, чем у других. Он всегда гнался за комфортом. И теперь он сам смог сколотить себе стол и табуретки, нашёл диван, с торчащими пружинами и поменял на нём подкладку, он украсил свой шалаш разными постерами, красивыми осколками стекла и даже придумал маленькую динамо-машину, что бы заряжать свой телефон. Им он, конечно, почти не пользовался, что бы сэкономить электроэнергию, да и сеть давно уже не ловила.
-Вставай, Вить, идём! -Отец растормошить его, подал одежду и пока тот лениво натягивал штаны и свитер он удивился, сколь рукастый его сын, смотря на полуразобранную музыкальную колонку, стоящую на столе. Они вышли, задёрнули штору и быстрым шагом направились в генераторную. Сейчас был отбой и жилые помещения освещались лишь свечами и керосинками.
-И сколь это серьёзно? - Спросил Василий Иванович.
-Ой, не знаю, пап. Надо смотреть. -Протянул Витя, поправляя цветную кепку, расшитую разнообразными нашивками и рисунками. Этому дизайнерскому решению завидовали даже его друзья. Не смотря на всю отчуждённость, которую Витя стал проявлять, попав в этот бункер, он всегда где-то в глубине оставался на позитивном настрое.
-А что, если Коля твой посмотрит?
-Пап, я говорю же, если там проблемы с трубами, то ни Коля, ни Дмитрий Александрович нам без запчастей не помогут. А если и с заплатками уже проблемы, то... Ладно, гадать не будем. Пошли быстрей.
-Да, хорошо. - Они, поздоровавшись с Эндрю, темнокожим охранником, открыли дверь и вошли в генераторною. Их обдало резким запахом бензина и горячим воздухом. Они включили свет и прошли чуть дальше, подходя к огромному красному генератору, который изо всех сил, пыхтя и сопя, плюясь маслом и запчастями, вырабатывал энергию. Запах драгоценного топлива стоял неспроста. По полу начала растекаться маленькая лужа. Тяжело вздохнув, Витя сверился с показателями запаса и, убедившись, что заряд есть, отключил напрягающуюся машину. Подтерев лужу, он надел респиратор, очки, перчатки и полез за инструментами. Василий Иванович стоял снаружи и на наружном английском разговаривал с Эндрю. И вот, через час или около того, Витя вышел обратно и тяжело помотал головой. Шепнув что-то на иностранном Эндрю и ,дождавшись, пока он уйдёт, Василий Иванович, тяжело опустился на стул и достал самокрутку. Но взглянув на надпись "Огнеопасно!", убрал её обратно.
-И что теперь?
-Ну, с учётом всех поломок и возможности возвращать часть потерянного обратно, у нас с вами есть неделя до того, как он окончательно сломается.
-Вот чёрт! - выругался Василий Иванович. А потом добавил пару новых слов в лексикон Вити. -Хотя! Чего я ждал? Он сколько без передышки работает? А? А последний нормальный инженер, ну Михаил Павлович, от дизентерии слёг уж как полгода. Рано или поздно это должно было случиться.
-Что делать будешь? - Всё так же холодно и отстранённо спросил Витя.
-Надо сказать. Но как? Как я могу этим людям, смотрящих на меня изо дня в день с надеждой, держащих на руках детей, стариков и инвалидов, борющихся с голодом, сказать что у них осталась неделя до того, как их настигнет неминуемая смерть? Петров с Яковлевым недавно за пачку сухого супа чуть друг друга не переубивали, а если я им об этом скажу, они меня ж на вилы поднимут!
-Но у нас на складе нет вил. - Тихо ответил Витя.
-А они смастерят! И поднимут! Чёрт побери! Мы же все умрём!
-И старик Дубочин.
-Да.
-И твоя Катенька.
-И она тоже.
-И Даша, мамина сестра.
-Да, и тётя Даша тоже.
- И мы с тобой.
-И мы с тобой, пап.
-Да как ты можешь об этом так спокойно говорить? - Закричал Василий Иванович, вскакивая со стула и хватая своего сына за плечи. И глаза его были холодны, как лёд. В них не было ничего, лишь вьюга и пустота.
-А я уже давно умер, пап. - Ответил Витя и руки его отца, сжимающие его плечи, затряслись. - Мы когда здесь застряли, мы же знали, что бункер на год рассчитан. А мы тут сколько? Почти два. А когда тот обвал в генераторной случился, перебив все остальные генераторы, так все вообще отчаялись. Я думаю, где-то в глубине души мы все давно уже друг друга похоронили.
-Что за страшные вещи ты говоришь?
-Лишь то, что думаю. Ладно, не парься. Смысла уже не много.
-Да как тут не волноваться? Мне нужно людям сказать о том, что они умрут через неделю!
-Если ты им не скажешь, то давай я скажу.
-Нет, ты ещё пока мал. Тебе не стоит этим заниматься.
-Хорошо, пап. Тогда я к себе. Спокойной ночи. -Витя попрощался и пошёл по коридору, медленно и вальяжно, словно бы ничего и не произошло. И вот, время начало бежать. Мчаться, нестись с огромной скоростью, разгоняясь словно состав электропоезда, сбивая на пути всё надежды и мечты Василия Ивановича. Прошёл день, за ним два, три. Он всё никак не решался завязать нужный разговор с людьми. А в это время напряжение росло. Всё чувствовали неладное. И резко у всех начали поступать жалобы на пропажи разных вещей. Всё жаловались на хищение всего подряд. Еды, проводов, масла, благовоний, мыла и бумаги. И вот, напряжение достигло пика. Тянуть было более нельзя. Собрав всех в одной комнате, Василий Иванович аккуратно взобрался на постамент и стал собираться с силами. Он молчал минуту, две, в это время толпа из двух сотен человек смотрела на него выжидающе. Тяжело вздохнув он начал говорить. Он рассказал о том, что случилось с генератором, что им осталось меньше четырёх дней спокойного житья, а после всех ждёт неминуемая смерть. Он тут же стал всех успокаивать и утешать, врать всем что есть ещё шансы и надежды. Но все смотрели на него молча, пустыми, такими же как и у его сына, мёртвыми глазами. Мгновение тянулось годами, пока вдруг Витя не вспрыгнул на возвышение сцены.
-Люди! Вам страшно. Смерть это правда очень страшно. Мы бы всё сбежали отсюда, но над нами руины пропитанной килогерцами Москвы, а под нами, под толщами камня лишь ад, сама преисподняя. Нам некуда бежать. И что мы будем делать, если нам вынесен этот страшный и ужасный приговор? Высшая мера, и для ее исполнения нам не нужен палач. Мы можем справиться сами. Начать убивать друг друга, кромсать за кусок мяса и глоток воздуха, как звери. Мы полтора года наши двери своего Рая, а скоро их герметичность подставиться под сомнение. Снаружи ветры радиации пытаются разнести в щепки наш с вами песчаный домик. Но пока что у нас есть один повод для радости. Пока что у нас есть электричество. Какая вас разница когда умирать? Что там, наверху? Вечер среды или утро субботы? Мы давно потеряли счёт времени. А сейчас нам поставили точку конца отсчёта. И если вы собираетесь убивать друг друга что бы в конце седьмого дня, те, кто выжил, умирали с гримасами боли, ранами и ожогами на лицах, то вы меня разочаровали.
-И что же ты предлагаешь? - Выкрикнул кто-то из толпы.
-Прожить последние, отведённые нам часы. А не бежать и прятаться.
-Что же нас делать? - Послышался девичьей голос.
-Повторяйте за мной. Коля, врубай! - Разом, как по команде, звонящий свет ламп накаливания сменился мигающим красным светом аварийных огней, отовсюду стали слышны звуки музыки, когда Витя достал свой телефон и нажал на кнопку. Тут же из неоткуда в толпе стали вспыхивать яркие цветные факела и хлопать хлопушки. Трое молодых парней, Андрей, Коля и Филип разводили толпу из центра, образовывая круг. Витя разбежался, сделав несколько прыжков, кувыркнулся и оказался в самом центре. Грохот музыки сотрясал холодное одиночество и отчаянье этого бункера. И именно под эти басы и рифы гитар Витя стал отжигать, танцуя и прыгая. Не прошло и секунды, как его девушка, друзья и друзья друзей были в круге. Всё стояли в панике, и собирались было пустить волну осуждающего шёпота, но музыка поглощала всякий звук и тревогу. Витя прокрутил нижний брейк и оглянулся. В толпу молодёжи вклинилась стайка совсем маленьких детей и пожилая пара. Дети тянули за собой родители, а старики знакомых. Музыка играла в сердцах, гремела в голове и распространялась как болезнь, от человека к человеку. Болезнь куда заранее чумы и с куда более явными симптомами. Искрой, что несла музыка, заражался всякий, кого она касалась. Люди смеялись, танцевали, взвизгивали, обнимались и любили друг друга. Кто-то достал из закромов гитару, начав играть в такт. За этим кем-то стали подтягиваться люди. Свистульки, кастрюли, ломанные и не настроенные гитары, всё шло в ход. И под яркими огнями аварийных фонарей два десятка рук стучали по струнам, банкам, кастрюлям и тазам. Грохот поющих голосов крошил потолок. Ча-ча-ча, Пого, Брейк Данс, Хип-хоп, Вальс, Чечётка, всё шло в ход. На столах появились сладости, компоты, супы, бутылки спирта и разные благовония. Толпа сотрясалась в хаотичном, гудком, неостановима ритме, в котором стучали сердца. Огромный круг в центре сходился и расходился вокруг танцоров в центре, которые постоянно сменялись. Владимир Иванович крутясь и мелькая в толпе, вдруг заметил сына, который уносил на руках Катю в сторону спален.
Грохот стоял ещё несколько суток. Каждый успел потерять сознание от выпитого, съеденного и прочувствованного. Но ни на секунду дискотека смертников не останавливалась. В очередной заход безграничных радостных конвульсиях взрослых с молодыми, вдруг, раздался свистящий щелчок и всё стихло. Вдруг, прямо посреди танцплощадки, вспыхнула зажигалка. Её держал Василий Иванович. Сквозь толпу взъерошенный, весь в следах от ногтей и поцелуев, в одних штанах, прорвался Витя. Он с ожиданием смотрел на отца.
-И что теперь нам делать? - Встревоженно спросил кто-то из толпы.
-Хм... По-моему, где-то в подвалах ещё оставались свечи. - Ответил Василий Иванович и улыбнулся.