Тр-р-р-р! - оглушительно (как мне показалось сквозь сон) загремел телефонный звонок. "Ух, как я тебя ненавижу, - подумал я, проклиная себя за то, что, вернувшись из командировки глубокой ночью, не догадался отключить зловредный аппарат. Ежась от утреннего холода, я прошлепал до тумбочки и снял трубку. Звонил мой старинный приятель Витька, которого я уже не слышал лет сто.
- Ты мне нужен, - забормотал он в трубку таким голосом, что с меня моментально слетели остатки сна, - я очень нуждаюсь сейчас в помощи друзей, могущих поддержать в трудную минуту. То, что должно было свершиться, увы, свершилось.
Мысли мои лихорадочно вертелись вокруг того, что такого трагического могло случиться. Стоп! У Витьки престарелая мать. Неужели...
- Да, - печально простонал друг, - ты молчишь, значит, все понял. Ее больше нет. Так что приезжай немедленно. Хорошо?
- Конечно, - тихо и сочувственно сказал я, предполагая, что, по всей видимости, мне придется нести гроб, - а кто еще со мной будет делать это?
- Зачем кто-то нужен еще? - заметил Витька довольно глубокомысленным тоном. - С этой печальной миссией ты прекрасно справишься и один.
Подумав, что от горя у Витьки поехала крыша, я осторожно и терпеливо принялся убеждать его в том, что нести столь тяжелый (в прямом смысле) груз одному мне не под силу, не говоря уже об этической стороне дела.
- Да из подъезда я эту рыжую сам вытащу, - с досадой произнес мой сумасшедший друг, - а вот потом лишь ты сумеешь мне помочь.
Я представил Витьку, вытаскивающего под звуки оркестра гроб на своей спине, потом себя, помогающего втолкнуть его в катафалк... Картина получилась настолько нелепой, но яркой, что я невольно зажмурился.
- А во сколько похороны? - сипло спросил я, втайне надеясь, что Витьку с минуты на минуту заберут в психушку. - И на каком кладбище?
- В одиннадцать, - взвыл неутешный друг, - в Центральном.
- Витенька, - начал сладко мурлыкать в трубку я, стараясь его успокоить, - нету у нас, дорогой, Центрального... ты перенервничал, понимаю... Поплачь лучше - легче станет. Все мы, Витенька, смертны, а мама твоя была уже старенькая... земля ей пухом...
Несколько минут трубка молчала, очевидно, переваривая мои соболезнования, а потом разразилась потоком отборных ругательств. Она ругалась долго, громко, с наслаждением и так изощренно, что мой аппарат, кажется, покраснел и сильно накалился. Я узнал о себе много нового, но самое главное, что ситуация, слава Богу, прояснилась. Оказалось, что дорогой Витя женится, и лишь такой недоумок, как я (один в городе), мог не знать об этом. Что он собирался хоронить в Центральном ЗАГСе свою холостяцкую свободу, а меня звал стать свидетелем этого печального события. Что только такой идиот, как я (один в городе), не знает, что такое метафора, и поэтому не смог понять его, Витьки, образной речи. Что невеста пожелала, чтобы свадьба совпала с Международным женским днем, а штатный свидетель, очевидно, посчитал это подарком себе и вчера упился до состояния риз, в коем и прибывает до сих пор. Поэтому Витя просит меня прибыть немедленно, ибо время поджимает.
Радуясь тому, что заживо похороненная мной Витькина мать цела, я влез в парадный костюм и помчался ловить такси. Честно говоря, мне плохо представлялось, что такое быть свидетелем на свадьбе, поэтому я сразу же начал мечтать. О том, как мы с молоденькой и прелестной свидетельницей ставим свои подписи в ЗАГСе под марш Шопен... тьфу!.. Мендельсона. Потом на свадьбе гости будут орать "Горько!", а мы с ней - понимающе переглядываться и, когда, наконец, начнутся всеобщие пляски, тихо выскользнем во двор, я одной рукой покажу ей на звезды, а другой буду обнимать, касаясь тех частей ее фигуры, где у свидетельниц под платьем (по моему мнению) не должно быть надето ничего лишнего.
Витька встретил меня с выражением такого отчаянного горя в глазах, что я опять забеспокоился: а не умер ли кто тут на самом деле, пока я ехал?
- Познакомься, - сказал он тихим бесцветным голосом, - это твоя свидетельница.
Я взглянул на нее и тут же сделался угрюм. Мысль о возможном флирте меня больше не вдохновляла. Фигура, правда, была ничего себе, но все портили огромные дурацкие банты, прикрепленные на платье именно в тех местах, которые я намеревался обнимать, указывая на звезды.
- Очень приятно познакомиться Марго, - кокетливо взмахнула она головой (мне сразу представилась лошадь, рвущаяся из узды). - Прекрасное утро, не правда ли? Так красиво! Так романтично: свадьба - и 8 Марта! Я сама очень романтичная и даже умереть хотела бы утром, именно 8 Марта!
Я намекнул, что так, возможно, сейчас и произойдет, если она будет продолжать говорить на эту тему, но тут вмешался Витька.
- Надо ехать выкупать невесту, - мрачно сказал он, - надеюсь, что ты знаешь, как у них это делается? Все их обряды?
Надо, очевидно, пояснить, что имелось в виду под "как у них там". Витька с невестой были родом из сельской местности, а в город перебрались, чтобы учиться. Сегодня на свадьбу слетелась вся их многочисленная деревенская родня, которая упорно желала, чтобы все было "как положено".
Я, честно говоря, понятия не имел, как именно это положено, но ответил в том смысле, что все это очень легко. После чего Витька отвел меня на кухню, где заставил выпить стакан водки для храбрости, и мы тронулись в путь. "Много их там... этих родственников?" - осторожно поинтересовался я у Витьки по дороге. "Туча", - едва шевеля губами, шепнул он. Я искоса поглядел на друга и понял, что его оцепенелость будет сегодня перманентной, так что действовать мне действительно придется самостоятельно.
Как только я позвонил в дверь и она открылась, на нас обрушилась мощная звуковая волна. Стуча в бубны и подыгрывая себе на гармошках, дородные тетки и старушки в кокошниках орали так, словно сидели на трибуне во время футбольного матча. Зажмурившись и слегка заткнув уши, я разобрал, что они рассказывают о наличии в доме красного товара. После данного информационного сообщения тетки принялись отстукивать чечетку. Я снова поглядел на Витьку и понял, что тот, по всей видимости, совершенно утратил интерес к жизни. Тогда я поднатужился и, перекрывая грохот каблуков, заголосил в ответ о том, что, мол, у нас на товар купец имеется. "Торговаться давай, - оживились невестины родственники, - меньше чем за 500 рублей не отдадим". Это известие мне не понравилось чрезвычайно. Я кинулся за материальной помощью к жениху, но тот уже впал в почти коматозное состояние и ни на что не реагировал. Тогда я предложил собравшимся взглянуть на дело с экономической точки зрения, учитывая рыночные отношения. В своем выступлении я отметил, что данная невеста, наверняка, бесценна и просить за нее какие-то 500 рублей у постороннего человека - это, по сути, создание демпингового прецедента. Увлекшись, хотел добавить, что ее вообще отдавать не стоит, но вспомнил о друге и прикусил язык. Тетки, плохо понимавшие, что такое цивилизованный рынок, не унимались и все более настойчиво требовали полтысячи. Тогда я вышел из себя и начал подкреплять свою речь подходящими цитатами из сочинений Егора Гайдара. Гайдара родственники испугались необыкновенно и притихли. В это время из кухни вышел здоровый усатый мужик, который, судя по его виду, начал праздновать еще 23 февраля. Очевидно, ему надоел весь этот гвалт, о чем он тут же и сообщил в лаконичной, но очень впечатляющей форме. После чего махнул рукой Витьке: "Бери и неси!". Тот на негнущихся ногах бросился в комнату невесты, схватил ее в охапку и кинулся вниз по лестнице, а мы с усатым прошли на кухню. Проглатывая очередной стакан водки ("так положено!"), услышал, как в подъезде пару раз что-то загрохотало. Наверное, это Витька уронил невесту. Выбравшись вслед за ними на улицу, я увидел еще один сюрпризик для себя. Поперек дороги была протянута веревка, преграждающая путь свадебной кавалькаде. Толпа местных алкашей, жаждущих опохмелки, собралась вокруг и вразнобой орала: "В-в-выкуп!". Уже можно догадаться, кому пришлось с ними общаться, наливая этот самый выкуп в одноразовые стаканчики, а также пить самому ("чтобы не обидеть, так надо!" - шептала мне одна из зловредных невестиных родственниц).
ЗАГС в моей памяти, уже изрядно затуманенной обрядовой водкой, отметился лишь двумя эпизодами. Сначала я, поднимаясь по лестнице за новобрачными, поскользнулся и, чтобы не грохнуться, уцепился за свидетельницу, оборвав при этом с платья два дурацких банта, расположенных уже известно где. А потом, стоя в зале и услышав фразу: "...А теперь скрепите брачные узы своими подписями...", автоматически ринулся вперед и оказался у стола заведующей раньше жениха, чем вызвал веселое оживление у работников ЗАГСа.
После завершения церемонии культовым родственникам позарез понадобилось объехать семь мостов. Я не знаю, есть ли в городе столько, но мы их объехали - это точно, судя по количеству стопок, в меня влитых ("обряд, ми-л-лай, обряд!"). Но самое страшное ждало меня впереди - перед кафе, где должна была гуляться свадьба. Там стоял стол, на нем стаканы, рядом - ящик водки. Мне шепнули, что сейчас начнется "одарение". Молодые поместились за столом, мы со свидетельницей - рядом, а родственники и гости выстроились к нам очередью, длинной, как в Мавзолей. Все они по порядку подходили к столу, жених и невеста кланялись, как китайские болванчики, я наливал два стакана водки - себе и подходящему (положено, будь оно неладно!), после чего тот рассказывал, что дарит молодым то-то и выпивал. Естественно, со мной. Таким вот образом мне пришлось пропустить через себя всех. присутствующих.
Сидя за праздничным столом, я хотел лишь одного - не свалиться со стула. Тыкал вилкой то в салат, то в стол, один раз попал в руку невесты, отчего та зашипела, как проколотое автомобильное колесо.
В это время поднялась говорить тост прелестница Марго, успевшая водворить дурацкие банты на прежние места. К моему ужасу, кладбищенские настроения, обнаруженные в ней утром, получили откуда-то мощный стимул, ибо она вознамерилась поднять бокал за "близких, ушедших в мир иной". "Утром ушедших, - подумал я зловеще, - восьмого марта. Она дождется".
"Дорогие гости, - начала тем временем свидетельница, - почти все мы в свое время испытали, благодаря смерти, горе разлуки с дорогим нам близким существом, может быть, даже не с одним...". Гостям, несколько оторопевшим от такого неожиданного поворота, пришлось напустить на себя серьезность и не так громко хрустеть куриными костями. "Моя подруга новобрачная, - продолжала меж тем Марго, - как вам известно, несколько лет назад лишилась матери. Скажите, что может быть горестнее этого?" - вскричала она трагически.
Слова, разумеется, возымели действие, и невеста зарыдала. Витька, движимый самыми лучшими чувствами, попытался утешить ее, шепотом уверяя, что все к лучшему, и, что никто из знавших ее матушку, не пожелал бы, чтобы она ожила даже на мгновение. На это молодая заявила, что если он так радуется смерти ее матери, напрасно он не сообщил об этом раньше: она никогда, никогда не вышла бы за него замуж; услышав это, Витек погрузился в мрачное раздумье. Я же, основательно напичканный всеми этими заупокойными разговорами еще с утра, отчаянно искал выход из положения. Сначала я попробовал толкнуть свидетельницу под столом ногой, но пинок пришелся в новобрачную, а та, думая, что это сделал жених, зарыдала еще громче. И тогда я, видя, что глупая Маргарита открыла рот, чтобы закончить тост (более уместный на поминках), тоже вскочил и хрипло рявкнул: "Горько!". Затосковавшие, было, гости подхватили мой призыв столь оглушительно и рьяно, что в окнах зазвенели стекла. Витька мрачно, но деятельно облапил опешившую невесту, а я отчаянно махнул музыкантам, чтобы играли веселее. Дальше все было, как в тумане: я пел, пил, плясал, с кем-то обнимался, с кем-то троекратно целовался. Потом я все-таки выскользнул во двор и обессиленно опустился на ступеньки крыльца. Здесь ко мне подошла та, которую я ждал всю жизнь. Во всяком случае, заглянув в ее чудесные бездонные карие глаза, я понял это сразу. Указывая рукой на сияющую луну, а другой обнимая ладную фигуру незнакомки, я сообщил ей о своих чувствах и о том, как это романтично - познакомиться и полюбить с первого взгляда именно на свадьбе, к тому же восьмого марта. Я выразил желание жениться на ней тоже именно в Международный женский день. В ответ она страстно задышала и нежно взяла меня зубами за руку. "Осторожнее, дурень!" - раздалось у меня над ухом. Очнувшись на мгновение от сладких грез, я увидел над собой обалдевшего сторожа кафе, а в своих объятиях - не менее обалдевшего сторожевого ротвейлера. При этом я непоколебимо указывал рукой на уличный фонарь.
- Вот он где! - загалдели высыпавшие на крыльцо гости. - А мы его ищем! У невесты туфлю украли!
- Надо заявить в милицию! - не на шутку встревожился я.
- Вишь, какой шутник, - смеясь, заговорила какая-то толстая бабка, - не надо, милок, милицию. Выкуп надо. Свидетель должен выпить стакан. До дна.
Я понял, что это конец и что, если я сейчас еще выпью, эта свадьба действительно плавно перейдет в мои похороны, а Марго будет отчаянно завидовать такой романтической кончине. Поэтому, собрав все силы, я вскочил на ноги и, вихляя из стороны в сторону, как солдат под обстрелом, бросился на улицу. Там, отчаянно семафоря, я остановил машину, прохрипел свой адрес и ничком упал на заднее сиденье.
Тр-р-р-р! - оглушительно над самым ухом загремел телефон. Я приоткрыл мутные глаза и увидел аппарат перед носом: оказывается, я спал головой на тумбочке. Машинально сняв трубку, услышал веселый, бодрый Витькин голос: "Ну, ты молодец! Спасибо, друг, выручил! Все от тебя в восторге. Не нахвалятся... Мировой, говорят, свидетель - все как надо делал, как положено... У нас, говорят, в селе таких днем с огнем не сыщешь. Только что ты, чудило, так рано уехал? Это же только начало было. Кстати, - голос Витьки начал звучать заговорщицки, - у меня там, в селе, троюродный племянник женится. Я сам поехать не могу, а родные говорят: давай твоего друга в свидетели возьмем! Может, съездишь, а?". Несколько минут я молчал, стараясь переварить Витькины комплименты, а потом разразился потоком отборных ругательств. Ругался громко, долго и изощренно, с наслаждением представляя себе, как краснеет и накаляется Витькин телефонный аппарат.