Аннотация: Фанфик по "Легенде о героях галактики". Еще один персонаж не погиб вопреки канону
Смерти он не боялся. Плена он не боялся тоже: не бывает плена для пилотов. Какой там плен. Машинка маленькая, хрупкая, не успел увернуться - конец. Вспышка, яростное пламя, взрыв... перед смертью, наверное, больно, но это недолго.
Это не бывает долго. Сколько раз уже он видел - и еще больше слышал. Когда на полуслове прерывается в эфире голос друга, и ни матерного возгласа, ни даже изумленного вскрика. Просто: "Третий, как дела?" - "Всё нормá..." - и тишина. И знаешь, что это значит, и все равно кричишь: "Третий, третий, что со связью, третий, ответь!" - и теребишь тумблер на приборной доске, щелкаешь, дергаешь, и еще, и еще... и не веришь, что помехи в эфире остались, а голоса больше нет.
И не будет.
В ангаре снимаешь шлем, достаешь из кармана флягу, свинчиваешь колпачок - и большим глотком, чтобы горло обожгло. Этот карман на бедре предусмотрен для мини-аптечки, но ни один пилот не носит в нем ни йода, ни пластыря. Смысл? Собьют, так насмерть. Зато фляга под размер кармана есть у каждого. Даже у непьющих.
Вот Митчелл, например, не пьет - аллергик, а флягу с собой все равно носит. У него там холодный чай с колой. Потому что когда замолчал голос в эфире... хотя бы чем, а залить. Он и заливает своей смесью.
Но кто может - тому лучше виски ничего нет.
Когда он не сумел увернуться, больше всего его удивило, что он не умер. Ничего не загорелось и ничего не взорвалось, только управление отказало и двигатель вырубился.
Потом он понял, что связь вырубилась тоже.
И, значит, у однополчан в наушниках его голос пропал на полуслове, как это случается всегда.
Приборная доска погасла, и погасли многочисленные табло и указатели на обзорном экране перед лицом и над головой.
Хуже всего, что вместе с экраном погасли и звезды.
Он забыл - хотя и знал об этом всегда - что из кабины на самом деле не видно космоса. Потолок над головой непрозрачный. Ты летишь среди звезд, видя, как стремительно проносятся мимо твои товарищи и как улепетывают от тебя твои враги - или гонятся за тобой, это уж как повезет, - и как вспухают огнем и разламываются те, в кого попали, и как упорно и неодолимо ползут железные громадины больших боевых кораблей, которым твои жалкие пушки как слону дробина. Кажется, протяни руку - и коснешься брони. Разумеется, нет идиотов трогать чужой борт, на такой скорости-то, но можно рассмотреть его во всех подробностях, проносясь рядом. Другое дело, что рассматривать особо некогда, за другим надо следить в оба. Враг зевать не дает, и крейсера с их мощными пушками - плюнет в твою сторону и все, каюк, - и "валькирии" вьются, наскакивают, крутят стволами туда-сюда. Пляшешь, увиливаешь, огрызаешься, догоняешь, удираешь - живешь! И вокруг необъятный звездный мир, и Млечный Путь горит неугасимо.
...И всё это - электроника, и стоило ей отказать...
Кабина маленькая, темная и тесная. Только аварийная лампочка мигает красным, и в черноте потухшего экрана отражается летный шлем с опущенным забралом, и в закрывающем лицо темном пластике - отражение отражения, а у того - еще отражение... бесконечный ряд уменьшающихся пилотских голов, и ни у одной нет лица.
Пластиковая мумия с маской на лице, а вокруг маленький молчаливый железный гроб.
Запас кислорода есть, но его хватит всего на несколько часов. Истребители не летают подолгу. Промчались, постреляли, вернулись на борт несущего корабля. Расчетное время пребывания в полете - не более часа. Запас кислорода - на всякий случай - двенадцатикратный.
Значит, через полсуток клиент в железном гробу перестанет шебуршать и будет вести себя как положено солидному покойнику.
Не хотелось думать, что клиент - это он сам, но мозгу не прикажешь.
Связи нет, смотреть на него некому. И слушать его некому.
- Влип ты, Ваня, - сказал он вслух.
Собственный голос в наушниках казался чужим, хотя и знакомым.
- Хорошо, - сказал он. - Буду разговаривать сам с собой, раз больше не с кем.
У него полсуток жизни. Можно, конечно, сойти с ума, но не хочется. И делать нечего...
Вспомнил. Кроссворд.
Минут десять ушло на добывание драгоценной брошюры из кармана, плотно прижатого страховочным ремнем. Еще минута понадобилась на то, чтобы убедиться: при свете аварийной лампочки прочитать что-либо в легенде кроссворда попросту невозможно.
Можно попробовать писать. Даже если строки будут наезжать друг на друга, все же потом, наверное, удастся разобрать написанное.
Через миллион лет меня выловят из космоса, как в древние времена вылавливали бутылки из океана. Захотят узнать, кто я такой был и почему помер. Нужно думать о людях. Например, о далеких потомках. Тех, которые через миллион лет.
Оставить им пояснение. Чтобы не гадали зря.
Поперек кроссворда, практически вслепую, не видя следа, оставляемого ручкой: "Иван Конев, майор, 13 космофлот Союза свободных планет, пятая эскадрилья малого истребительного флота, борт приписки "Гиперион". Вражеским выстрелом повреждена электроника, система жизнеобеспечения неисправна. Запас кислорода..." - взглянул на индикатор, ах да, он не работает тоже, - "запас кислорода не более чем на десять часов. 29 апреля 799 года". Подумал и добавил: "Космической эры". Мало ли, может, через миллион лет будет другой отсчет.
Можно еще написать завещание. Но бессмысленно. Кому будут вручать наследство - эти, из далекого будущего? Детей у него нет. Братьев и сестер тоже. Есть двоюродный, правда, - но он феззанец, на что ему наследство из Союза... А впрочем... Отступил пониже от того места, где предположительно была последняя написанная им строка, добавил: "Все мое имущество завещаю двоюродному брату Борису или его прямым потомкам, буде такие найдутся. Кроме шлема и перчаток: их я завещаю моему лучшему другу Оливеру Поплану".
Больше делать было абсолютно нечего.
Разве что петь национальный гимн.
Ну, необязательно гимн, можно и еще что-нибудь...
Но так расход кислорода увеличится, и запасы иссякнут раньше. Что лучше - помереть быстрее, но с музыкой, или протянуть подольше в глухой тишине? Решил, что с песнями всяко веселее.
Пел что поглупее и пободрее, орал во весь голос, а по щекам текли слезы. Без всхлипов, без ничего. Просто лились и все. Он бы не заметил, если бы они в рот не затекали.
Примерно через час он осип и замолчал.
Еще через полчаса погасла аварийная лампа.
...Лучше бы я сгорел...
...В легкие хлынул воздух. Восхитительный, свежий, вкусный. Он втягивал воздух медленно, смакуя, наслаждаясь. В жизни так хорошо не дышалось.
В жизни?
Открыл глаза. Свет, и холодно. Он лежал на спине, над головой - серый стальной потолок, и лампы непривычного вида. Вот почему он очнулся - с него сняли шлем, а тут есть чем дышать. Интересно, где - тут?
В поле зрения появилась незнакомая усатая физиономия. Покивала, ухнула:
- Гут, гут, - и исчезла куда-то вбок.
Попробовал пошевелить рукой. Получилось.
Летный комбинезон с него тоже сняли, а взамен ничего не надели. Зато, оказывается, простыней накрыли, ну и на том спасибо, что не с головой... Ах да, я же живой, с головой накрывать - плохая примета. Правда, оказалось, что он пристегнут к койке ремнями. Спасибо, что поверх простыни.
Кстати, что-то тут на ней такое...
Повернул голову, присмотрелся. Казенный штамп, черный, слегка расплывшийся. Круглый.
С имперским орлом.
А в воздухе воняло какой-то медицинской дрянью, и был он вовсе не так свеж, как показалось поначалу.
Вспомнилось слово "карболка". Никогда в жизни не нюхал эту самую карболку, зато в кроссвордах она иногда попадалась. Интересно, это она пахнет - или она безнадежно устарела даже в Рейхе? Спросить, что ли...
Представил: вот появится тот филин со своим "гут", спрошу его про карболку.
Но появился не филин. Появился дюжий солдат в черном мундире, выдернул капельницу из вены и покатил Ивана по коридору.
Завез в крошечную каморку с одной-единственной койкой, сгрузил на нее пациента, сунул ему в руки серую пижаму - казенную, с такими же орлами, как и простыня, - подождал, пока он натянет трясущимися от слабости руками штаны и куртку, нацепил на него наручники, видать - на всякий случай, и ушел.
Хлопнула железная дверь, гулко щелкнул замок.
Ну, по крайней мере, я все еще жив.
Вопрос, хорошо ли это.
Пока продолжалось сражение, имперцам явно было не до Ивана. Зашел один раз офицер с длинным скучным лицом армейского бюрократа, уточнил, как пишется фамилия "Конев" - через "ff" или через "v". Долго заполнял какие-то бланки, изредка задавая вопросы. Большей частью Иван отвечал: "Не могу знать", но изредка высказывался и по существу, например, не стал отпираться, что его фамилия пишется через "фау", что он пилот-спартанец и что он в чине майора. Офицер и так все это знал. Видимо, кривые строки поперек кроссворда оказались достаточно разборчивы.
Во всяком случае, вопросы про брата Бориса и друга Оливера ему задали.
Все ответы, независимо от содержания, были занесены в протокол; протокол был предъявлен Ивану; и даже "с моих слов записано верно" вставлено.
Бюрократия везде одинакова, что по одну сторону, что по другую.
Одна от нее была польза: наручники сняли.
Один раз пришел фельдшер, тот самый, усатый, с кругами под глазами и с неточными движениями смертельно усталого человека, пощупал пульс, оттянул веко, заглянул в горло.
Буркнул что-то невнятное солдату, стоявшему у дверей во время этого краткого визита, и удалился.
Только когда за ним захлопнулась дверь, Конев вспомнил, что хотел спросить про карболку.
А больше не происходило ничего. Только обед приносили - видимо, с общей кухни.
Потом настал день, когда дверь распахнулась и снова появился длиннолицый офицер. Сел, разложил на коленях папку с бумагами.
- Ну что же, вам повезло, герр Конев, - сказал он. - Война кончилась.
Иван молчал, ожидая продолжения.
- К сожалению, отпустить вас просто так мы не можем. Нужно распоряжение сверху. Не думаю, что оно поступит скоро: вы единственный военнопленный на нашем транспорте. Если бы вас было хотя бы пятеро... а так - ждите. Договор о капитуляции вашей страны подписан, армию распускают, скорее всего, вам будет позволено идти на все четыре стороны. Когда мы придем на Урваши, надеюсь, ваша судьба уже будет решена.
- На Урваши? - переспросил Иван.
- Да, там наш порт приписки.
- Понятно... - протянул Иван.
- Можете выходить из каюты, но я бы вам не советовал. Рядовые до сих пор не понимают, зачем мы вообще вас подобрали.
- В самом деле, зачем... - пробормотал Иван себе под нос, но офицер услышал.
- Я настоял, - сказал он.
- Хотя в этом не было смысла?
- Почему же, - сказал офицер. - Смысл был. За захват пленных полагается премия. - Помолчал, уточнил: - Полагалась. Теперь не дадут.
- Еще не поздно меня убить, - сказал Иван.
Офицер собрал в папочку свои бумаги, встал.
- Поздно, - сказал он равнодушно. - Я заполнил на вас бумаги и послал запрос насчет вас командиру подразделения.
Вышел.
...Я даже не дал себе труда запомнить его фамилию. А ведь этот человек спас мне жизнь...
Его действительно высадили на Урваши - в городе за пределами военной базы - и сказали, что он свободен. Выдали на первое время форму без погон, не солдатскую, - кажется, в такой ходили техники. Выписали временное удостоверение личности. Капитан Лиффенхольц - Иван все-таки узнал его имя - добавил к этому бумажку в пятьдесят рейхсмарок. У Конева возникло подозрение, что это были собственные рейхсмарки капитана, но он взял. Не мог не взять.
Нужно было искать заработок, чтобы выбраться отсюда, с этой планеты, черной от имперских мундиров.
Что же, мыть посуду в ресторанчике "У дядюшки Макса" его взяли без вопросов.
Нужно было заработать на проезд до Хайнессена. Теперь, когда Союз капитулировал, с Урваши можно было долететь до бывшей столицы республики обычным пассажирским рейсом. Как до вторжения имперцев на территорию Союза. Тогда Урваши была торговой планетой, перевалочным центром, местом, куда свозили товар феззанские контрабандисты, - но теперь они сюда не особо совались. И уж точно не совались с контрабандой.
Иван решил не искать феззанцев, - это требовало некоторых усилий, - а просто заработать денег и купить билет.
К сожалению, сумма требовалась немалая.
Он мыл посуду в ресторане, он подрабатывал грузчиком в космопорту и попытался устроиться пилотом, но у него не было подтверждающих квалификацию документов, и имперские чиновники хмурили брови, разглядывая его паспорт и слыша его акцент. Хоть война и кончилась, а доверия к бывшему противнику не было никакого.
Платили немного, и приходилось снимать комнату - а она стоила добрую половину зарплаты, хоть он и нашел самую дешевую, на окраине, в старом доме, в котором текли трубы, отчаянно скрипели полы, а в щели окон можно было просунуть палец. Ничего страшного, - думал Конев, - сейчас лето, а до осени я тут досиживать не собираюсь.
К середине июля он накопил достаточно. На перелет до Хайнессена в третьем классе наконец хватило. Если покупать билет заранее.
Вылететь должны были двадцать восьмого.
Двадцать пятого июля до Урваши добрались обрывки хайнессенских новостей. Не очень было понятно, что именно произошло, но что на бывшей столичной планете Союза большие беспорядки и что Ян Вэньли увел с Хайнессена целый флот мятежников - об этом стало известно.
Для Ивана это означало три вещи.
Во-первых, отменили рейс его космолета. И во-вторых - на Хайнессен лететь стало незачем.
Но самым неприятным могло стать третье. У империи появился повод вспомнить, кто такой Иван Конев - а главное, в каком именно флоте он воевал до того, как попал в плен.
Нужно было смываться, да побыстрее, пока не хватились, и желательно - тихо.
Компания пассажирских перевозок готова была вернуть деньги за билет. Что же, Иван поехал в космопорт и поглядел издали на кассу возврата, возле которой стояла очередь. К сожалению, вдоль очереди прогуливались несколько полицейских, вглядываясь в лица пассажиров.
Может быть, они и не Конева искали, но проверять он не стал.
Возвращаться в свое временное жилье он не стал тоже.
Оставался единственный путь.
Бар "Звездный ветер" на окраине космопорта был достаточно беден и обшарпан, чтобы имперские офицеры его презирали. Конечно, сюда захаживают патрули, но не будут же они все время торчать в темном грязноватом зале. Тем более что и меню не отличалось разнообразием.
Пиво, кстати, оказалось вкусным.
После второй кружки Иван как бы невзначай показал бармену купюру в двадцать марок.
- Что надо? - спросил тот неприязненно, однако ловко прибрал бумажку, будто ее и не было.
- Вон те парни в углу, - сказал Иван. - Скажи-ка, друг, они не с Феззана ли? Мне нужно поговорить с кем-нибудь из капитанов, только чтобы не побежали сразу с докладом.
- Лучше не к тем, - ответил бармен. - Подойди-ка вон к тому мужику, видишь, пьет один? Скажи, Гарри посоветовал потолковать именно с ним. Гарри - это я.
- Спасибо, - сказал Иван. - Налей-ка мне еще. Для того мужика. Чтобы смазать горло перед разговором.
Бармен кивнул и подставил под кран большую стеклянную кружку.
- Гарри посоветовал поговорить с тобой, - начал Иван.
- Ммм? - спросил феззанец.
Был он здоровенный, плечистый, с резкими скулами и большим носом. На Ивана с подозрением уставились пронзительные черные глазки. Может, и не очень маленькие, но под этими густыми бровями и рядом с этим массивным носом они казались совсем небольшими.
- Видишь ли, - сказал Иван, - мне нужно отсюда улететь, да побыстрее.
- При чем тут я? - спросил феззанец.
И голос у него был подстать облику. Густой, низкий, с хрипотцой.
- Я правильно понимаю, что ты капитан корабля?
- Владелец, - проворчал феззанец.
- Еще лучше, - сказал Иван. - Мне очень хотелось бы улететь на твоем корабле.
- Куда? - спросил феззанец и наконец придвинул к себе кружку с пивом. Ту, которую поставил перед ним Конев.
Иван понадеялся, что это можно считать добрым знаком. Ну, была не была...
- Куда-нибудь подальше от имперской армии, - сказал он.
Феззанец смерил его внимательным взглядом.
- Мне не нужны проблемы.
- Если мы быстро отсюда свалим, проблем и не будет.
- То есть тебя еще не ищут, но могут начать искать.
- Именно.
- Двадцать тысяч.
Иван вздохнул.
- Вот с этим как раз сложности, - сказал он.
- Нет денег - нет рейса, - пожал плечами феззанец.
- Не то чтобы их совсем нет, - сказал Иван. - Мои деньги в "Транскосмо-Урваши". Она возвращает деньги за билеты, но...
- Покажи билет.
Иван достал из-за пазухи удостоверение личности с вложенным в него билетом. Феззанец бросил взгляд на синюю обложку документа, пересеченную черной полосой.
- Понятно, - сказал он. - Давай сюда. Что тут у нас... третий класс? Это всего пятнадцать тысяч.
- Больше у меня нет.
- Ясно. Подожди чуток.
Он взял удостоверение вместе с билетом и полез в карман.
На столе появился портативный комм известной феззанской марки. "АNC-2050". "Неплохо", - подумал Иван. До сих пор ему приходилось видеть только двухтысячную модель, и она была чертовски хороша.
Толстые пальцы феззанца пробежали по клавишам.
- Алло, - отозвался из комма женский голос. - Это ты, Энди? Хочешь пригласить девушку в кино?
- Привет, Минни, - сказал феззанец. - У меня к тебе дельце на пятнадцать косых.
- Лучше бы в кино, - вздохнул женский голос. - Что за дело?
- Я нанял тут...
- Пилота, - быстро подсказал Иван.
Феззанец поднял брови, но подсказку принял.
-...второго пилота, но он не успевает сдать билет на ваш рейс... так, рейс номер триста восемьдесят шесть, третий класс, место двести восемнадцать, Конев Иван... да, К-о-н-е-в, правильно. Сейчас я пришлю тебе билет факсом, а ты скинь деньги мне на карту. Да, Второй Феззанский, пиши номер...
Через десять минут феззанец выключил комм и повернулся к Ивану.
- Ну, идем, второй пилот, - сказал он. - Кстати, ты действительно пилот?
- Действительно, - сказал Иван. - Честное слово.
- Ты должен мне пять тысяч, - сказал феззанец. - Работать в рейсе будешь за еду.
- Есть, сэр, - ответил Иван.
- Энди, - проворчал феззанец. - Энди Блеквуд. Кстати, Конев... знавал я одного Конева.
Иван кивнул.
- Если Бориса - так это мой брат. Двоюродный.
- Что ж ты раньше не сказал, - хмыкнул Энди. - Быстрее бы договорились.
Когда они уже вышли из бара и шагали к летному полю, к тому участку, где парковались мелкие частники, Энди заметил:
- Ты даже не спросил, куда я лечу.
- Мне все равно, - ответил Иван. - Пока что.
- Ладно, - сказал Энди. - Там разберемся.
Так и вышло, что Иван Конев нанялся вторым пилотом на феззанскую купеческую посудину. Называлась она "Краснопёрка", и даже плавнички были нарисованы на борту. Правда, первый пилот, Эйно Вайнелен, уверял, что рыба тут ни при чем. "Просто мы частенько прем на красный свет", - сказал он. Иван засмеялся. "И нечего веселиться, - сказал Эйно. - Я правду говорю".
Действительно, когда они выходили за пределы атмосферы Урваши, в кабине раздался сигнал диспетчерской службы: их призывали вернуться и пройти дополнительный таможенный досмотр.
- Раньше надо было думать, - буркнул Эйно и перещелкнул тумблер. - А теперь у меня радио неисправно. Извините, ребята, мы не слышим, что вы говорите.
И "Краснопёрка" исчезла в необозримых пространствах космоса, только дюзы мигнули.
Их носило по всей территории бывшего Союза. То везли консервы на какую-нибудь Кибелу-27, то компьютерные платы на Полисун-4.
- Если тебя где высадить, дай знать, - говорил Энди. - Как работник ты меня устраиваешь, но свой долг ты уже отработал, так что...
- Я хочу понять, куда мне лучше лететь, - отвечал Иван. - Меня интересует, где осядет 13-й флот.
В начале ноября стало ясно, что 13-й флот, вероятнее всего, осядет на Эль-Фасиле.
- Что же, - сказал Энди. - Попробуем-ка найти подходящий фрахт.
В двадцатых числах ноября на Джавате нашелся нужный груз. Местные шелковые ткани и сорок ящиков снарядов. Ткани - модному магазину в Эль-Фасиль-Сити, снаряды - для частного лица на другой стороне планеты.
Двенадцатого декабря "Красноперка" запросила разрешения на посадку в секторе для частных судов столичного космопорта Эль-Фасиля.
- Сходишь на берег? - спросил Энди.
- Да, - сказал Иван.
- Встретишь брата, передавай от меня привет, - сказал Энди.
- Обязательно, - ответил Иван.
- Ну, удачи, - сказал Энди.
- Удачи.
Пожал руку Энди, обнялся с Эйно, помахал на прощание матросам, Джону и Джанни.
Повернулся и зашагал по полю к космопорту.
Пассажирский зал большого космопорта - это очень много людей. За половину лета и осень Иван совсем отвык от таких мест.
Пробирался через бурлящую толпу, придерживая локтем сумку на плече. Сумка была нетяжелая - немного он успел нажить добра за минувшее время. Но кое-что все-таки нажил. Например, смену штанов и небольшой счет на карточке Второго Феззанского банка.
- Конев! - окликнул сзади невозможно знакомый голос.
Иван обернулся.
Поплан смотрел совсем в другую сторону и махал кому-то рукой. Иван проследил за его взглядом. Через толпу шел высокий блондин. Иван никогда его не видел.
- Конев, я здесь! - крикнул Поплан и помахал блондину.