Аннотация: Кое-что про злодея (т.е. одного из) и волшебный артефакт.
ГЛАВА 16
Тем временем слухи о кровососах расползлись по Лондону. Уж очень красочно анонимный автор статьи расписал найденный труп, не упустил ни одной детали, включая и части тела, развешанные на фонарных столбах, а так же алые брызги на окнах третьего этажа. В заключение газетчик выразил надежду, что у читателей застыла в жилах кровь.
Пока еще есть, чему стыть.
Последствий у сей статьи было множество. Кто-то достал с антресолей пылившиеся там воротнички с шипами: лет двадцать тому назад в Лондоне орудовали банды душителей, а с помощью таких приспособлений горожане надеялись обезопасить свои шеи от коварной петли. Против вампиров тоже сгодятся, особенно если окропить шипы святой водой.
В этом сезоне уже не ананас, но крупная головка чеснока стала главным украшением праздничного стола.
Лондонцы сметали с прилавков серебряные безделушки, а церкви, обычно настолько пустые, что впору было сносить их за ненадобностью, зашатались от наплыва прихожан.
В связи с наметившимися тенденциями, в "Панче" появилась карикатура, изображавшая ювелира и священника в сутане. Вооружившись двузубой вилкой, они гнались за уличной девицей. "Ищи, кому выгодно" гласила подпись.
Обеспокоенная общественность хлынула и в Скотланд-Ярд, но блюстители порядка наотрез отказались связывать произошедшее с вампирами. Вот ведь ересь какая! Вы хоть вдумайтесь в свои слова! Одно дело -- убийство на бытовой почве, и совсем другое -- нападение, совершенное мифическим существом! А дальше что прикажете делать? Объявлять леприконов фальшивомонетчиками? Штрафовать домовых за незаконное вторжение в амбар? Сажать баньши за нарушение общественного покоя после 11ти вечера? Все таки уголовный кодекс -- это не сборник сказок и потешек! Не в бирюльки играем, господа!
Еще раз прикрикнув на ходоков, старший инспектор Скотланд-Ярда выдворил их из кабинета и, утерев лоб, настрочил записку в Дарквуд-Холл со строжайшим наказом принять меры. Подумав, дописал благодарность за контроль над поголовьем бродяг.
Уверившись в бездействии властей, граждане сунулись в "Британское Ламиеологическое Общество," чем изрядно обрадовали ученых мужей. Прежде общественность не проявляла интереса к их деятельности. Разве что гувернантки приглашали их прочесть лекцию разбушевавшейся ребятне во время тихого часа. Действовало безотказно. Дети засыпали на бегу. Согнав посетителей в лекционный зал, доктор Элдритч разразился двухчасовой лекцией об исторических предпосылках вампирского фольклора. Вскоре даже работники швейных фабрик, день-деньской мотавшие нитку на бобин, заерзали на месте. Но когда на робкий вопрос о том, как правильно пользоваться осиновым колом, доктор Элдритч предложил обсудить трансцендентную форму его бытия, обезумевшая от скуки толпа ринулась к дверям. К счастью, в фойе им повстречался вежливый, понимающий джентльмен, сочувственно кивая, выслушал их и пообещал препроводить к главному консультанту по вампирам.
И вот в гостиной Уотлера, обычно такой тихой и по-домашнему уютной, было не протолкнуться. Со стороны могло показаться, что здесь заседает какая-нибудь тайная антиправительственная партия, ну или по крайней мере собрался клуб рыболовов и охотников... Хотя последнее было в определенной мере правдой. Мужчины толпились, шумели, выкрикивали что-то, пытаясь быть услышанными, и в целом создавалось впечатление, что их значительно больше, чем было на самом деле.
Сам же радушный хозяин притулился к камину и с понурым видом разглядывал и гостей, и Генри Томпсона, устроившего ему такую вечеринку-сюрприз, и особенно апельсины на елке. Их количество с каждой минутой уменьшалось. Ковер уже топорщился от апельсиновых корок, которые предусмотрительные гости запихивали под него, дабы не раздражать хозяев неприглядным зрелищем объедков. В стеклянную же чашу, которую миссис Стивенс поставила на стол специально для этих целей, они стряхивали пепел дешевых папирос. Уолтеру подумалось, что этим вечером жена его порешит. Может, позвать ее прямо сейчас? Пусть лучше на них отыграется. Но Эвике возилась на кухне и полировала скульптуру перед завтрашней выставкой, так что поддержки от нее ждать не приходилось.
Уолтер вздохнул украдкой. Речь про вампиров он действительно произнес, но какую-то невнятную, без огонька. От вопросов про свое времяпровождение в Трансильвании тоже уклонился. Тем не менее, Генри рассыпался в похвалах, а гости вяло поаплодировали и вернулись к более насущным делам.
-Вы только посмотрите на это, - произнес один из них - совсем еще молодой человек, пылом и экспрессией напоминающий студента на очередной забастовке. - Кровопийцы лютуют! Опасность грозит каждому! Неужели мы ничего не предпримем?!
-Но что мы можем? - раздался неуверенный голос, который был быстро погребен в общем шуме.
Посыпались Дельные Предложения:
-Комендантский час! Никто не должен покидать дом после заката.
-Главное, листовки напечатать, и побольше!
-Нет, устроить облаву на этих тварей...
-Пробраться в их логово днем и всех перебить...
-Мы должны объединиться!
Неряшливо одетый мужчина с медвежьей щетиной на щеках покачал головой.
-Облава-то дело хорошее, но вот в ихнее логово я не сунусь. Нашли дурака! Дома, как говорится, и стены помогают. В прямом смысле слова, - он подхватил апельсин и недвусмысленно раздавил его между ладонями. - Небось, у них по всюду ловушки понапиханы.
-А что ты предлагаешь? По улицам ходить их ловить? Да ты хоть знаешь, как эти вампиры выглядят? - распалялся студент.
-Я вот знаю, - выделился еще один голос, обладателем которого оказался непримечательного вида господин средних лет, совсем не вписывающийся в компанию охотников на вампиров. - Они лысые, у них длинные уши и вытянутые пальцы. Страшные - жуть! Такого ни с кем не перепутаешь!
-А еще у них пружины на ногах! Через забор перемахнуть им как нечего делать!
-Во дурак! С пружинами -- это Джек Попрыгунчик!
-И с хвостом!
-С каким еще хвостом?
-Точно говорю, что с хвостом! - затараторил паренек в латанной куртке. - Я водил дружбу с одним румыном, покуда его с нашей фабрики не турнули, так тот мне порассказал про враколаков! О-го-го! Они, бестии, как вылезут из гроба, сразу возвращаются домой, грязи могильной натащат, напакостят по всякому, да еще и кашу из горшков стырят! А если не найдут каши, так просто горшки побьют. Вот такое в них зло! А опознать их можно по хвосту.
-Ну так за чем дело стало? - вытирая липкую пятерню о скатерть, проговорил небритый. - Хвост в освященное масло окунуть, поджечь, и все, хана упырю!
-Отличный план!
-Позвольте, - начал было Уолтер, но договорить ему не дали. Куда интереснее было обсуждать никогда не виденных вампиров, чем слушать хозяина дома. Он, небось, попросит не шуметь и не пачкать ковры.
-А что от них помогает? Ну, убить-то их как?- был озвучен волновавший всех вопрос.
-Ясное дело - распятие от всей нечисти помогает.
-И что ты этим распятием делать будешь? - скептически поинтересовался небритый. - По голове бить, пока всю дурь не выбьешь? Нужно что-то сразу и наверняка!
- Осиновый кол, - пискнул парень, знакомый с выходцем с исторической родины вампиров. - И в сердце! Они сразу же в пепел рассыпятся, очень удобно! Еще я слышал, будто надо сердце у них вырвать и в вине сварить!
-Да послушайте же вы!
Но гости уже были всецело поглощены идей такого своеобразного глинтвейна и теперь жарко спорили лишь о том, за чье здоровье его выпьют -- королевы или мирового пролетариата?
Заскрежетав зубами от бессилия, Уолтер посмотрел на приятеля. Прячась за бордовой гардиной, тот что-то внимательно разглядывал в окне, но когда Уолтер уже собрался подойти и развернуть его лицом к честной компании, он проворно вскочил.
-А видел ли кто из вас вампира? - негромко спросил Генри, но шум сразу же стих.
-Н-ну... - в наступившей тишине голос студента зазвучал неуверенно, без былой бравады. - Однажды на улице я видел тень... И она была один-в-один вампир!
-А бухгалтер в нашей конторе все время считает, - нажаловался кто-то. - Прямо не расстается со счетами, все время костяшками стучит, работать не дает! Ну а вампиры, они тоже того... любят это дело.
-А моя квартирная хозяйка...
По крайней мере, это было самым большим, что кто-либо видел из вампиров.
-В таком случае, мы снова предоставим слово мистеру Стивенсу, - Генри доброжелательно подмигнул приятелю. - Расскажи, как с ними бороться.
Все взоры устремились на Уолтера.
-Никак, - брякнул он.
-Че-го? -протянул небритый.
-Послушайте, мистер... Как вас там?
-Грег Понс.
- Так вот, мистер Понс, вы не понимаете. Они наши создания! - в сердцах выкрикнул Уотлер, что подняло возгласы недоумения среди собравшихся. - Наша воля вызвала их из небытия! Именно поэтому их невозможно истребить.
-Как это невозможно? - возмутился сторонник интернациональной дружбы. - Румын сказывал, будто вурдалаку можно иголку в пупок вогнать, а после окурить могилу коноплей...
-А за что его с фабрики прогнали? - поинтересовался Генри.
-Да за коноплю, - нехотя признался тот. - Он ее в цеху поджег. Хотел нашего управляющего изгнать, а то он, скотина, жалованье задерживал. Упырь и есть, а кто ж еще? Зато дирекция обхихикалась, пока румыну штраф выписывала. И управляющий как-то расслабился с того дня, уже не лютует, - улыбнулся рабочий.
На минуту собравшиеся замолчали, представляя это самое веселое в истории увольнение.
-Вот видишь, Стивенс, - просиял Генри, - а ты говорил, ничего нельзя поделать. Откуда такой пессимизм? Да мы с упырями в два счета справимся!
-Даже так! - упорствовал Уолтер. - Они явятся в другом обличье. Быть может, это будут уже не вампиры, а что-то еще, но какая разница? Пока теплится в наших душах этот огонь, чудовища придут погреться.
-О чем ты, Стивенс? Какой огонь?
-Сам не знаю. У каждого он, наверное, свой. Любопытство, похоть, самодовольство... страх... Да, страх!
-Страх? - отозвался Генри.
Уолтеру показалось, что он стоит посреди пещеры и беседует с эхом.
-Страх чего?
Как объяснить?
Он вспомнил средневековые карты, испещренные белыми пятнами, по которым скакали одноногие люди или морские чудища выгибали чешуйчатые спины. Сны мира, запечатленные неловкой рукой картографа. Нетронутые участки воображения. Но год за годом человечество отвоевывало белое пространство, вытесняя чудовищ сначала на края карты, потом на поля, где они превращаются в красивые виньетки, а затем...
Ведь драконов убивают не мечом -- компас и циркуль, железные дороги и безжалостный в своей правдивости электрический свет куда лучше справятся с этой задачей. И уходят они, помахивая хвостами, задевая головами облака, а на смену им приходят другие чудовища. Недоумевая, озираются по сторонам. Осторожно шевелят лапами. Трогают свои клыки. Мнут полу плаща.
"Почему именно мы? Почему вы нас пригласили?"
Что ответить?
Что бесконечной зимней ночью даже монстр под кроватью -- уже хоть какая-то компания? Иначе мы останемся наедине с другими людьми или, того хуже, наедине с собой, а от такого одиночества хочется выть громче любого вервольфа.
Что мы уже не боимся обнаружить в чудом оставшимся нетронутым уголке мира полукита-полусвинью с перепончатыми ушами.
Наоборот, что ее там не окажется.
-Страх пустоты, - сказал Уолтер. - Я жаждал смысла и позвал их. Вампиров. Вот только они вбили в мою жизнь столько смысла, что она едва не треснула по швам. Теперь я не знаю, чего хочу. Наверное, просто взять передышку. И подумать, нужны ли мне чудовища. А если нужны, то какие.
Притихшие гости исповдоль разглядывали комнату, выискивая, из чего бы соорудить смирительную рубашку, когда она наконец понадобится. А понадобится она скоро. Стало очевидно, что мистер Стивенс только что с блеском сдал экзамен в Бедлам.
Фабричный рабочий даже повесил обратно на елку надкусанный пряник и начал пробираться к двери.
Только Генри смотрел на хозяина понимающе, но от его взгляда Уолтеру сделалось совсем тошно. Наверное, из-за сегодняшнего оттенка его глаз. Его глаза впитали цвет штор, но сгустили его, и теперь казались красновато-карими, как запекшаяся кровь. Почудилось, что если долго вглядываться в его зрачки, из их глубин, как из зеркального лабиринта, что-то двинется на тебя.
Уолтер невольно поежился.
-Ты вправе подбирать чудовищ на свой вкус, - наконец произнес Генри, - Но как насчет миссис Стивенс? Неужели ты не защитишь ее от немертвой родни? Она, конечно, живет с упырями душа в ду... хмм... дружно, в общем, с ними живет, но глава семьи все же ты! Ты перед Богом отвечаешь за ее безопасность.
-Чего?! - взвился небритый. - Так что ж это, евонная, значит, женушка с упырями путается? Ну и ну! А на вид приличные люди, вон, домище у них, как у благородных.
Чтобы в полной мере выразить свое презрение к хозяевам, он схватил со стола щипцы для монпасье и сунул в карман. Нечего перебежчикам шиковать! Но уже в следующий момент вжался в спинку дивана, потому что мистер Стивенс, порастеряв свойственную ему неуверенность, навис над наглым типом и так рванул его за грудки, что затрещала ветхая ткань рубашки.
-Еще одно слово про мою жену -- и я вам голову проломлю! Это ко всем тут относится! И к тебе, Томпсон!
-Я-то при чем? Говорю лишь, что миссис Стивенс весьма привязана к своей немертвой сестре-трибадке.
-Семейка, однако! - сплюнул студент, поднимаясь с места. - Вы как хотите, а я пойду отсюда.
-И то верно, - подхватили еще несколько голосов.
-Знали бы вы, сколько моя жена натерпелась от вампиров! - бросил Уолтер, отступая от мистера Понса, который, в качестве компенсации морального ущерба, тут же зачерпнул горсть конфет. - И если после всего пережитого она готова их простить, что ж, пусть так и будет! Она выстрадала это право! Эвике -- самостоятельный человек, ей и решать!
-При всем моем уважении к тебе, Стивенс, твоя жена сейчас не человек. Она два человека.
-Все равно. Ее решение я уважаю.
-Уважать-то ты ее уважаешь, но любишь ли?
-Да как ты...
-Потому спрашиваю, что если б любил ты ее, то все бы сделал ради ее блага, - печально покачал головой Генри и между делом помахал удаляющимся гостям -- мол, дождитесь меня на крыльце
-Они не придут сюда.
-Обязательно придут.
-Берта не осмелится, и Гизелу не пустит.
Генри закрыл глаза, вспоминая сцену, только что увиденную на улице -- миссис Стивенс, озираясь по сторонам, ловит мальчишку-посыльного, сует ему клочок бумаги и соверен.
И пригоршню чесночных долек.
-Блажен, кто верует, - проговорил он, улыбаясь Уолтеру.
Ему снова повезло.
Хотя везло ему всегда, с тех самых пор, как он обнаружил ту коробку.
***
Но первые двенадцать лет его жизни протекали безрадостно и, можно сказать, бессистемно.
Родители Генри, Уильям Томпсон и Элиза Бентам, с младых ногтей готовились к служению Господу, для коих целей закончили семинарию и выучили несколько африканских языков. Включая и наречие пигмеев мбути, которое так тонко различает степень перехода от бытия к небытию - "мертв," "мертв окончательно," "мертв навсегда."
Любовь к Африке, стонущей под гнетом язычества, сплотила два юных сердца. Даже познакомились они в библиотеке, когда одновременно потянулись к географическому атласу и руки их нечаянно соприкоснулись. Прямо там, посреди лабиринта книжных полок, Уильям Томпсон прошептал незнакомке стих из "Песни Песней" Соломона, и она улыбнулась, радуясь его набожности, а пуще всего тому факту, что юноша сумел повторить этот стих на суахили и банту.
Через год молодая чета готовилась отчалить на Черный Континент, но помешало одно досадное обстоятельство. Батистовые платья, в которых миссис Томпсон собиралась встречать африканскую жару, стали ей узки. Что за напасть? А когда выяснилось, какого рода несчастье стряслось с бедной женщиной, поездку пришлось отложить.
Генри всегда был уверен, что получился по ошибке. Юные энтузиасты, едва перешагнувшие порог семинарии, просто не подозревали, что дети заводятся именно так. А как догадались, то начали спать в отдельных спальнях.
То есть, в отдельных палатках.
До Африки они добрались, как только младенца можно было отлучить от груди. Взять его с собой означало бы пойти на риск, ведь там хрупкому детскому здоровью угрожала тропическая лихорадка, сонная болезнь и каннибалы, которые не прочь употребить английского ребенка в качестве легкой закуски. Так что Генри передали с рук на руки мисс Беттани Бентам, тетушке Элизы, с клятвенным заверением вернуться за ним год спустя.
Или еще год.
Или еще.
Чету Томпсонов нельзя было называть равнодушными родителями. Каждое Рождество они присылали сыну подарки -- погремушку из калебаса либо открытку, нарисованную ребятишками, никогда не видевшими снега. А фотографии приходили и того чаще. Изображали они то отца за строительством часовни, то мать в окружении чернокожих девочек, склонившихся над шитьем. Общих фотографий у них не было, доверить туземцам столь сложный механизм, как фотоаппарат, Томпсоны не отваживались (вдруг те его съедят?) Фотографировали попеременно. Поначалу Генри вырезал фигурки родителей и приклеивал их рядышком на листке бумаги, потом забросил это бесполезное занятие, сосредоточившись на их подопечных. Щелк, щелк -- работали ножницы, перерезая пополам незнакомых, но уже ненавистных ему людей. Однако их древняя магия была сильнее. Раз приворожив его родителей, они уже не отпускали их от себя.
Понемногу в Генри зарождалась обида, но не вскипала, а текла медленно, как смола, обволакивая все на своем пути, людей и события, удерживая их памяти. Кто виноват? Он сам, что поспешил появиться не свет, не дождавшись, когда отец с матерью окажутся в Африке и уж тогда не смогут его сбыть? Родители, присылавшие снимки, на которых обнимали маленьких лупоглазых дикарей? Или Тот, чьему зову они последовали?
Если бы хоть с кем-то поговорить...
Но тетушка Беттани считала, что приготовлением обедов ее обязанности по отношению к племяннику исчерпываются. Школьный наставник же по большей части дремал прямо в классе, а когда бодрствовал, то лупцевал шалунов тростью и заставлял их твердить зубодробительные имена англосаксонских королей. И хотя Генри бегал взапуски с другими мальчишками, катал с ними мраморные шарики и совершал рейды на окрестные сады, даже в разгар игры ему случалось затосковать. Крики сверстников, беспричинно-радостные и потому совершенно бессмысленные, не могли насытить его жажды.
Жажды слов.
Жажды слов, адресованных ему лично.
А время между тем ползло, скучно, как муха по пыльному окну, и хлебные крошки на столе казались огромными, как валуны, и взор вязнул в чернильных кляксах. Но в один прекрасный день тетушка Беттани показала ему телеграмму. Уилл и Элиза возвращаются в Англию! Настала пора отчитаться о построенных церквях и попросить у благотворителей денег на новые. Дел невпроворот, но сына они обязательно навестят. "Учи язык мбути" увещевала его телеграмма.
Генри попытался обрадоваться, но не получилось. Интуиция была настороже.
Слишком долго мистер и миссис Томпсон провели в джунглях, закаляя тела против замысловатых тропических хворей и начисто отвыкнув от родных европейских. Вспышка тифа на корабле положила конец их блистательной миссионерской карьере. Обоих похоронили в море. Но и оплакать родителей он тоже не смог. Вязкая, густая обида никак не желала излиться слезами.
Но прежде чем тетушка Беттани успела дошить себе и племяннику траурные одежды, произошло событие, которое стряхнуло пыль с их маленького мирка. Появление адвоката в их коттедже привело обоих в замешательство. Кто бы мог подумать, что Уилл Томпсон оставил завещание! И, что всего удивительнее, упомянул там кого-то, кроме своей паствы! Движимое имущество, как-то телега и коллекция душеспасительной литературы, отходили туземцам, зато сыну он завещал дом.
Дом?! Позвольте, какой еще дом?
На *** Стрит, пояснил адвокат. А когда мисс Бентам, двенадцать лет растившая Генри на свои сбережения вместо того, чтобы жить на ренту от сего лакомого кусочка, возмущенно раскудахталась, адвокат повернулся к мальчику и на протяжение всего вечера беседовал только с ним. Как выяснилось, дом был куплен предком Генри еще в середине прошлого столетия, но ввиду -- тут адвокат замялся -- определенных обстоятельств, долго там прожить ему не довелось. Сын невезучего предка тоже не спешил там селиться, так что дом пустовал до конца века. Когда же с деньгами стало туго, туда въехал внук, но покинул новые апартаменты уже через неделю. На тот момент нестарый еще мужчина был белее собственного парика. Своему сыну он строго-настрого запретил переступать порог этого дома, причем во время сей достопамятной беседы бедняга собственноручно заколачивал дверь. Тем самым мальчуганом, что дрожащими руками подавал отцу гвозди, был дед Генри, в свою очередь передавший наказ Уильяму. Подобные суеверия приводили миссионера в исступление, но нарушить отцовский наказ он не смел -- вдруг проклянет из могилы? Зато Генри он не только разрешил поселиться в доме, но и посоветовал устроить там христианскую читальню.
Вооружившись ломом, тетушка с племянником отправились осматривать столь внезапно обретенную собственность. Вокруг кипела жизнь. Осовело хлопая окнами со сна, пробуждались дома, зевали, выпуская на рынок кухарку, и вежливо приоткрывали рты для нарядных дам, пришедших навестить миледи в 11 утра, вздрагивали от двойного стука почтальона и надменным молчанием встречали уличных торговцев. Только один дом держался в стороне от всей этой кутерьмы. Закрыв ставни, он спал и видел плохие сны. Краска на фасаде облезала золотушными хлопьями, перила торчали вкривь и вкось, наслоения копоти на давно не чищенном крыльце могли заинтриговать и палеонтолога. Но все это можно починить в два счета, восхищенно курлыкала тетушка Беттани.
Откинув с лица траурную вуаль, она прицелилась ломом к доскам, но Генри опередил ее и от души пнул дверь. Прогнившая древесина треснула от одного удара. Посетовав на спертый воздух, тетушка кинулась распахивать окна. То и дело чихая от пыли, она забормотала про жильцов и про ренту в этом квартале, а мальчик, заскучав от ее причитаний, взбежал по скрипучей лестнице, медные перила которой позеленели настолько, что казались малахитовыми. Весь дом был, как сокровищница. Хотелось захохотать и промчаться по коридору, заглядывая в каждую комнату.
Дверь напротив была приоткрыта, и Генри толкнул ее легонько, на всякий случай отступая назад. Поскольку вихрь призраков так и не вылетел навстречу, можно было начинать исследовательскую экспедицию. Вот бы еще пробковый шлем и взаправдашнее ружье! Но и так сгодится. Громко топая, мальчик вошел и огляделся, приставив ладонь к глазам. Когда-то очень давно комната эта была хозяйским кабинетом, судя по массивному столу и книжному шкафу, беззубому из-за пустых полок, припорошенных густым слоем пыли. Диван в углу едва держался на прогнивших ножках и был частично прикрыт отслоившимся куском обоев. Давно потерявшие цвет, эти обои были набиты прямиком на другие. Это обстоятельство Генри очень заинтересовало. Уж не скрыт ли за ними потайной ход? Дернул за край обоев, и они послушно потянулись за рукой. На стене проступили неясные, но все еще различимые очертания райских птиц и переплетения диковинных цветов. Воодушевленный открытием, мальчик дернул сильнее. А когда отвалилось сразу все полотнище, обнажив первоначальный рисунок, Генри замер, позабыв закрыть рот.
Стену покрывали бурые пятна. От самого крупного пятна в центре разлетались брызги , точно лепестки с увядающего цветка. В иных местах обои висели бахромой. Переборов страх, мальчик подошел поближе и рассмотрел глубокие царапины на стене. Какой зверь их оставил? Одичавший пес? Лев из зверинца?
Точно такие же царапины скрывал полуистлевший ковер. Генри осторожно потрогал желобки, дивясь их глубине, но пальцы продолжали двигаться, нащупав другую трещину. Квадратную. В полу открывалась ниша, а в ней лежала плоская черная коробка без единой пылинки. На крышке белел контур руки. Что за диво? Прямо у него на глазах белые линии зашевелились, и контур уменьшился в размерах. Теперь в нем уместилась бы и ладошка Генри. Стоило только приложить руку!
Он и приложил, но сразу отдернул - в палец впилась иголка. Со злости мальчик едва не пнул коробку в дальний угол, но тут ее крышка откинулась, и он сразу же позабыл про боль. Давясь от любопытства, нагнулся над ней, но не обнаружил ничего, кроме вороха исписанных листов да глиняной трубки. Как-то вместе с приятелями он стащил у учителя трубку, чтобы поиграть в индейцев, и с тех пор чувствовал себя заправским курильщиком. Усевшись по-турецки, Генри обслюнявил чубук и выдул облачко табачной пыли.
Бумаги интересовали его гораздо меньше, но и на них он в конце концов обратил внимание.
"Ежели ты читаешь сие, я не умер, но воплотился в тебе, и стали мы единым целым. Ты потомок мой. Имя твое мне неведомо, но ведаю я, что ты мужчина, поелику токмо наследник мужеского пола может сию шкатулку открыть. Внимай же, любезный потомок, и да будут мои советы небесполезны тебе и к мирскому почету тебя да приведут. Честь, долг и смирение, кои людишки во все века добродетелями почитали, суть тенеты для слабых волей..."
Губы мальчика шевелились, старательно проговаривая непонятные слова. Медленно, как звезды на вечернем небосводе, проступал их смысл. В первую очередь его заинтересовал тот факт, что кроме него коробку никому открыть не под силу. Только его кровь приводит ее в действие, а больше ничья. Значит, в ней можно столько всего упрятать! И коллекцию мраморных шариков, и перочинный ножик, и карикатуры на школьного учителя, сделанные когда тот спал за кафедрой, причем так неподвижно, что рисовать с него можно было не портрет, а натюрморт. А еще яблок напихать! Наверняка они там долго не сгниют, ведь листки бумаги казались такими свежими, что страшно было их переворачивать -- вдруг размажешь чернила? Чтобы не искушать судьбу, послание он отложил подальше. "А вот лук со стрелами туда поместится?" мальчик продолжал дивиться неисчерпаемому потенциалу шкатулки. То было блаженство. Вцепиться бы зубами в каждую минуту и высосать счастье до последней капли, пока не останется от нее лишь сморщенная оболочка.
Из глубины веков ему улыбался родной человек, который оставил Генри первый в его жизни стоящий подарок. Которому было до него дело.
Оглядываясь назад, вспоминая, как когда-то он елозил голыми коленками по полу и крутил коробку так и эдак, мистер Генри Томпсон содрогался от омерзения. Самому себе он напоминал дикаря, готового расстаться с пригоршней алмазов ради пары блестящих пуговиц. Настоящее-то сокровище заключалось не в коробке, а в словах!
Возвращаясь в тот день, он словно бы наблюдал себя со стороны, жалкого взъерошенного мальчишку, пускающего пузыри от счастья в комнате с заляпанными кровью обоями, и злорадствовал, потому что миг восторженной глупости не затянулся. Стоило только свести все воедино.
"Ричард Томпсон" гласила подпись. Его предок. Но кем он был? И -- Генри вновь потрогал искромсанные половицы -- что с ним произошло?
Тут он заметил на дне ниши еще листок, пожелтевший и сложенный вдвое. Наблюдая за метаморфозами коробки, Генри не обратил на него внимание, зато теперь развернул и, разгладив на колене, вчитался. Находка оказалась бульварным памфлетом. Напечатан он был старинным шрифтом, где буквы "s" походили на "f", так что создавалось впечатление, будто автор отчаянно шепелявит. Генри прищурился. Но уже рамочка вокруг текста, на которой живописно переплелись могильные кирки и берцовые кости, не предвещала ничего хорошего.
"Касательно обстоятельств СМЕРТИ м-ра Томпсона и НАСИЛИЯ, учиненного над его супругою.
Сего августа в 22е число, в вечернем часу, жильцы дома на улице ***, что в *** приходе, заслышали ужасные крики. Рассудив промеж собою, что крики оные доносятся из апартаментов мистера Ричарда Томпсона, соседи сочли за благо выяснить, не учинено ли в его доме какое душегубство. Долго стучали они в дверь, но поелику никто не открывал и не чая уже застать хозяев живыми, взломали ее. В сенях увидели они служанку, почивавшую глубоким сном. Пробудившись же, она их в хозяйский кабинет проводила, где застали они картину столь натуре противную, что несколько человек так на месте и сомлели. Мистер Томпсон лежал посереди комнаты, платье на нем было изодрано, так же и обои на стенах, а мебель была изломана вся, будто ее нарочито крушили. Пятна кровавые виднелись повсюду, однако же, как коронер на другие сутки заключил, в самом трупе крови не было ни единой капли. На шее под челюстью зияла преглубокая рана, точно кто-то из оной раны всю кровь его изъял. Супруга мистера Томпсона на софе возлежала и пребывала в беспамятстве от лютого страху и от насилия, коим душегубец ее предерзостно оскорбил. Платье ее так же было в лоскутьях, но сии нескромные обстоятельства непозволительно и разглашать. Автор сего послания почитает за чудо, что малолетний сын Томпсонов пребывал в пансионе, в противном случае и он пал бы жертвою сего невиданного злодейства.
Доселе остается неизвестным, кто сей варварский поступок учинил. Однако автор полагает, что поелику мистер Томпсон прослыл превосходным ловцом воров и многих из сего гнусного племени на эшафот отправил, душегубы с ним поквитались, для коих целей привели с собою балаганного медведя. Сей же зверь, известный свирепым нравом, всю мебель в комнате сокрушил, покуда душегубы мистера Томпсона убивали и его супругу жестоко мучили.
При жизни мистер Томпсон славно порадел ради общего блага. Весьма печально, что его звезда закатилась столь преждевременно, память же о нем никогда не умолкнет."
Памфлет был украшен оттиском медведя с цепью на шее, но Генри вспомнил совершенно отчетливо, что медведи кровь не пьют. Буквально на прошлой недели он рассказывал про них на уроке естествознания.
Вспомнил он и тех, для кого кровь является насущным продуктом. В учебниках про них не пишут, но вот бульварной литературы об этих гурманах пруд пруди. На переменах мальчишки пугали друг друга дешевым книжонкам, позаимствованными у старших братьев, которых куда больше интересовали девы в полупрозрачных пеньюарах, чем твари, склонившиеся над ними. У тварей были лохматые гривы, блуждающий взгляд и клыки размером с ятаган. Вампиры.
Ричарда Томпсона убили вампиры.
Они же сделали что-то непонятное, но явно нехорошее с его женой. Поколотили ее и порвали ей платье.
Растопырив пальцы, Генри снова провел рукой по полу. Показалось даже, что именно его ногти оставляют рваные раны на паркете. Но расстояние между царапинами было слишком велико. Ну и лапищи у них! А он сам еще такой маленький! Такой маленький, слабый и глупый!
Ненавижу!
Хотелось биться головой об пол, чтоб слезы навернулись на глаза, но они застряли где-то в груди, застыли острыми кристалликами соли и разъедали ему душу. Ну и ладно. Ну и пусть так. Не надо рыданий, не надо выспренных речей и траурных повязок, опущенных штор и дурацких кокард на конских головах. Как там говорил его пращур? Тенеты, а? Узнать бы еще, что такое "тенеты," но, наверное, дрянь еще та. Ну их! Только месть. Пусть он не бросил пригоршню земли на гроб того, кто не поленился написать ему длинное письмо, зато он найдет его убийц. И поквитается с ними! Но сначала отнимет у них то, что они отняли у его предка. Обязательно отнимет. Вот увидите.
Зажав коробку подмышкой, Генри спустился вниз.
-Что с твоими глазами? - рассеяно бросила тетушка, но тут же вернулся к разглядыванию моли, с размахом крыльев как у взрослого воробья. За сто с лишним лет, проведенных обособленно, эта моль доэволюционировалась до невероятных размеров. Знай о ней Дарвин, он включил бы ее в "Происхождение Видов."
-Ничего, - буркнул мальчик.
-Нашел что-то?
-Да, нашел. Кого-то, - еле слышно добавил Генри.
Своего деда. К чертям собачьим все "пра," всю эту вереницу дураков, отделяющих его от единственного умного человека в их роду. И не только умного, но и справедливого! Отважного рыцаря, державшего в страхе весь преступный мир Лондона - вот кем он был! И он во всем был прав.