После совещания в центральном штабе, народ, в смутном ожидании чуда, не в силах разойтись. Мы не можем позволить себе такую роскошь. В квартале отсюда ждут десять пар глаз, действительно это чудо заслуживших, в вихре авральной работы, сносящей последние детские идеалы. Сегодня город опять крутанулся жгутом под их, пока еще, детскими ручками.

Мы спускаемся по широкой лестнице к выходу, но меня кто - то отвлек и я, крикнув Лопатину, что догоню, остался выслушать очередной бред.

Когда я выскочил на улицу, Саша уже убежал далеко вперед.

Сначала, я думал его догнать, но за тем изменил свое решение. Меня остановила совершенно пустая улица. Она встала передо мной иероглифом сумерек, руслом высохшей реки, с пещеристыми берегами отшумевших домов. Казалось, все замерло.

Где то, высоко в небе, цвета тела бога Кришны, неуемные ветра нагоняли грозу. Скоро, совсем скоро она должна была пролиться на наши головы и сделать нас немного чище. Небесное воинство, очевидно проведя свое креативное заседание, решило, что мы погрязли в этих нечистотах, что для нашей санатаны-дхармы нас нужно немного помыть. Другого смысла в грозе я не видел.

Август уже перевалил за экватор. Природа меняла цвета, подготавливая нас к своему ежегодному суициду. Запахи улиц изменились. Даже проезжающие мимо редкие автомобили, казалось, делали это несколько мягче, чем в нестерпимый июльский зной. Как будто все идет своим чередом. Сейчас громыхнет гроза, как всегда это бывает в августе, скоро наступит сентябрь и юные школьники ознаменуют собой вечное колесо перевоплощений. И покою жителей планеты ни чего не грозит. И все новомодные столичные веяния пройдут мимо них, и, сидя вечером у телевизора, кто то, зевнув, подумает, глядя на опостылевших пендосов с их демократией: "зажрались".

Все это возникло в моей голове за одну секунду, став неким трагикомичным фоном для маленькой фигурки, удаляющегося от меня в сторону Ульяновской, Лопатина.

Человек очень скромно смотрится на фоне больших зданий, длинных, широких улиц. И тем более на фоне пробуждающейся грозы и умирающего лета.

Но в этот вечер, по улице Сызрани, стремительно двигался Сашка Лопатин. Мне казалось улица прогибалась, а дома пытались стать как можно более незаметнее на его пути.

Я, не спеша, двинулся за ним, зная, что не опоздаю. В этот момент, если бы Лопатин сказал мне: "Так... Ковалев! Заказчик хочет продлить лето еще на пару недель. Пиши смету", я бы не удивился и, наверное, написал бы.