Ковалёв Максим Владимирович : другие произведения.

Стражи забытого Предела

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    На чём держится миропорядок? На силе военных? На хитрости политиков? На промысле Высших Сил? Нет - всё это лишь эфемерные опоры. Мироздание держится на них - кучке ветхих пастухов-козопасов, живущих в горной глуши. Пусть прочие и забыли о том, но пока они помнят своё служение, мир способен откупиться от прихода чужеродной Погибели.

Стражи забытого Предела

   Самый рослый козёл был выведен из хлева и теперь щипал траву, пока они дожидались прихода остальных. Последняя кормёжка в жизни. По крайне мере, в родном дворе и из привычной травы.
   Мужчины их деревни подошли общей группой во главе со старейшиной. Малиновый круг солнца как раз закатился за Горбатую гору и тени померкли. Вешние горы отходили ко сну, но в селении козопасов у их подножия ближайшей ночью если кто и собирался спать, то лишь малые дети... По заведённому порядку последним заходили к тому, кто жертвовал Дар нового года. Нынче этот дом давал ещё и нового стража, за что ему был особый почёт. Дед с отцом в накидках из козьих шкур - у деда совсем линялая, у отца получше, - ждали у низкого плетня. Оба держали в руках рогатые посохи с накладками из костей Зверя, а на шеи повесили ожерелья из его зубов.
   Ули поправил свою накидку. В первый раз он надел её и, видимо, потому она казалась неудобной и жаркой даже для прохладного осеннего вечера. Стоя чуть в стороне, он думал о предстоящем ритуале и рассеяно следил за козлом. Тот воспользовался внеурочной прогулкой, чтобы лишний раз набить брюхо, ничто иное его не заботило. Ули было жаль козла. И себя немного тоже, как бы он ни крепился.
   Притихшая деревня казалась обезлюдевшей. Пустовали лавочки под окнами, не вращался с натужным скрипом ворот у колодца. Не дымили очаги. Не блеяла загнанная пораньше в хлева скотина, даже собак нынче пустили в дома. Женщинам с детьми полагалась сидеть за запертыми дверьми до рассвета, пока не вернуться мужчины.
   Чтобы хоть немного разогнать тишь Ули начал постукивать по забору посохом: свежевырезанным, без всяких накладок, но с парой рогов на закруглённом как ракушка улитки навершии. Скоро тот станет потёртым, как у деда. И он сам когда-то станет как дед: ссутуленным, морщинистым и беззубым. Брюзгливым. Мудрым. Станет таким, какими было большинство стражей. Сегодня он сделает первый шаг на этом пути. Оно-то и пугало до поджатых пальцев в стоптанных башмаках.
   Лишь появление Тамира и других - семи стариков, трёх мужчин и одного молодого парня, вырвало Ули из нахлынувшего уныния.
   Отец взял козла за конец болтающейся верёвки и повёл со двора. Всё же почуяв неладно, тот вздумал упираться. Дед ушёл к остальным, которые молчаливо теперь смотрели на них из-за плетня. Отец ругнулся и дёрнул сильнее. Козёл блеял, тряс грязно-серой бородой с висящими на ней репьями и не желал двигаться с места. Тогда Ули треснул его древком посоха по хребту. Мигом присмирев, упрямец позволил увести себя в неизвестность. Тамир одобрительно кивнул. Старейшина был облачён в вышитую бисером тунику из гладкошёрстной шкуры Зверя длиной до самых пят, а не до пояса, как у других. Опирался он на высокий посох, сверху на который был насажен жуткий череп обладателя той самой шкуры: шишковатый, с широкой зубастой пастью. Рядом со старейшиной двое несли носилки с хворостом и связкой факелов. Ули знал, для чего всё это скоро потребуется.
   - Тебя могут сожрать подземные собаки из Чёрной Ямы или кто похуже.
   Ули прикрывал дверку забора, когда услышал голос сестры.
   Мужчины потянулись к деревенской окраине, где сплошной стеной темнела буковая роща, за которой начинался подъём в гору. Вечерело. А они шли к Пещере Шёпота. Никто из детей не приближался к этому месту ни то что ночью, но и при свете дня - для того не требовалось и строгих родительских запретов. Ули не был исключением до сегодняшнего дня. Но теперь всё изменится. Потому ему не до глупостей мелкой дурёхи. А та вновь затянула свою любимую песню, и Ули, впрочем, как и всегда, не смог удержаться, чтобы не ответить.
   - Скорее они придут за тобой. Ведь это ты их то и дело зовёшь.
   Амми его угрозы не испугали. Худая как кошка, с вечно торчащими в разные стороны косицами, она как сидела на плоском камне, служившим им ступеней крыльца, рисуя на земле какие-то каракули, так и продолжила своё занятие. На брата лишь мельком вскинулись лукавые глаза.
   - Пусть приходят. Я всё равно не буду спать. К тому же, у меня есть оберег.
   В подтверждение своих слов Амми достала из-за пазухи бечёвку с висящим на ней большим потемневшим зубом. Вернее клыком. Клыком Бурдухара.
   Тут уж Ули не сдержал изумления:
   - Откуда он у тебя? Тебе не положено!
   Конечно, не положено. Он сам ещё не получил оберега, хотя давно мечтал о нём. К тому же эта задавака младше его. И она - девчонка! А им до замужества обереги не дают.
   - Мама сказала, что оставит мне его на ночь. Ну, а я взяла пораньше.
   - Воровка!
   - Пусть и так. - Амми пожала плечиком. - Зато меня никто не сожрёт.
   Ули утёр пот со лба и переложил тяжеловатый посох из руки в руку.
   - Отец и дед мне всё объяснили, - сказал он. - Я не буду оглядываться, когда они придут. Вот и всё! Завтра у меня будет свой собственный оберег - совсем новый! Не то, что твой - старый.
   - Мертвяку никакие обереги не помогут, - со вздохом просветила его Амми. - Миха Бык, который не вернулся из Пещеры, тоже, наверное, храбрился.
   - Кто тебе о нём рассказал?
   Та история была печальной. И правдивой. И не для маленьких девочек.
   - Рассказали. А уж неважно кто.
   Ули подошёл посмотреть, что она там рисовала. Художество, сделанное палочкой на земле, изображало карлика в накидке и с посохом, что был в два раза выше него. С козьей головой вместо человеческой. Но догадаться, кто послужил прообразом для "картины", труда не составляло.
   Ули гневно затоптал рисунок и замахнулся на сестру. Но та успела отбежать подальше и показывала ему язык. Клык мотался на её шеи, свешиваясь до пупка... Остальные ушли, а он всё торчал тут.
   - Дура! Я пошёл.
   - Ах, прощай мой милый братец. Как жаль, что я никогда больше тебя не увижу, - протянула Амми, усевшись на корточки и занявшись очередным художеством. - Можно, когда тебя не станет, я заберу себе твои вещи?
   - Ну, ты!
   Ули рванулся к сестре. Та этого ждала и вскочила на ноги. Не успел он сделать и пары шагов, а сшитое из лоскутьев платье, подпоясанное красной лентой, было уже на другом конце двора. Не догнать. За прошедшее лето он ни разу не сумел догнать её, хотя прежде делал это легко.
   - Я не буду смотреть на них! А когда вернусь утром, так и оттаскаю тебя за косы.
   - Не вернёшься, нет, не вернёшься, - всхлипнула мелкая "плакальщица".
   - Отец присмотрит за мной!
   - Отец тоже может не вернуться. Никто из вас может не вернуться. И в деревне останутся одни женщины. Вот тогда мы заживём, как никогда хорошо.
   Ули аж поперхнулся от подобной дурости. Нет, он не даст вывести себя и заставить без толку носиться за ней. А ведь она того и добивается, чтобы он разозлился и не пошёл с остальными!
   - Мне четырнадцать! Сегодня ночью я стану стражем Предела. И мне всё равно, что говорят всякие козявки.
   Развернувшись, он побежал догонять мужчин. Те уже заворачивали за последний дом. А про него словно забыли! Хотя до того дед целый день твердил, что все на него сегодня будут очень надеяться. Видать, не очень-то.
   Чувствую на глаза наворачивающиеся слёзы, Ули бежал по вытоптанной дороге. Из чьего-то затворённого окна донеслось собачье гавканье. Низкие дома с крытыми соломой крышами и обмазанными глиной стенами проносились мимо, а над ним плыло бесконечно высокое ало-закатное небо без единого облачка. Накидка путалась в ногах, и посох становился всё тяжелее. Ули шумно дышал, ветер свистел в ушах, но он всё равно расслышал топот босых ног позади себя. Цветастое пятно бежало следом и почти догоняло его.
   - Женщинам... и девочкам нельзя ходить в Пещеру! Вы должны сидеть дома. Отец тебя выпорет! И мать тоже, когда увидит, что ты сбежала.
   Запыхавшись, Ули сбавил шаг. Амми, ещё опасаясь его, пошла на отдалении.
   - Я не пойду в Пещеру. Я знаю, что мне нельзя туда. Только стражи могут бывать там. Но можно я тебя провожу? Ну, пожалуйста.
   Они сложила ладони у груди, а личико сделала таким миленьким. Что могло быть лишь новой насмешкой, потому Ули ничего не сказал, а пошёл дальше. Эта увязалась следом.
   - Ты боишься? - вновь заговорила Амми.
   Ули дёрнул уголком рта.
   - Боишься, - заключила малявка. - В первый раз все, наверное, бояться. Ах, я бы тоже боялась, так боялась! Если бы меня взяли в Пещеру.
   - Тебе нельзя - ты девчонка!
   - Я знаю! Но всё равно...
   - Никто из женщин не выдержит в Пещере и часа, не то, что всю ночь.
   - Я бы выдержала.
   Ули хмыкнул. Теперь они шли плечом к плечу, как ходили, сколько себя помнили - летом купаться к реке, зимой кататься на санках. В их деревне было всего четверо детей на три десятка изб. Потому гуляли они всегда все вместе, а ссоры забывались так же быстро, как возникали. Ули был среди них старшим.
   - Я вчера вечером притворилась, что сплю на печке, - призналась Амми, - а сама слушала, как дед тебя учил.
   Ули наградил сестру очередным гневным взглядом. Но здесь её вина была не столь значительна. К тому же ему самому хотелось с кем-то поговорить о предстоящем испытании. Хотя бы и с этой приставучей.
   - Дед уже много раз участвовал в ритуале. Он объяснял мне, что да как. В общем-то, ничего сложного, главное правильно петь песню. И ни в коем случае не оборачиваться, когда... Другие придут, и мы станем обмениваться Дарами.
   Даже рассказ о том, что сам он никогда ещё не видел, а только слышал, пробудил полчище холодных мурашек, побежавших по его взмокшей спине. Амми шла, о чём-то задумавшись и уставившись на свои покрытые пылью ноги.
   - А почему на них нельзя смотреть?
   Ули тоже задавал себе этот вопрос. Дед лишь сказала, что Те столь ужасны, что одного взгляда на них хватит, чтобы повредиться рассудком. Или чтобы сердце разом остановилось. Это он и пересказал сестре.
   - Такие страшные? - не унималась Амми. - А какие? Волки тоже страшные. И жуки - фу! Но на них все смотрят, и никто не помирает. Хотя, если волк голодный...
   - Это другое! - оборвал очередную глупость Ули. - Там другой страх. Потусторонний.
   Амми не стала спорить. В этом деле он всё же знал побольше её. Пока не выдал всё, что знал. Их разговор немного успокоил Ули, отвлёк от мыслей, что не давали покоя последние дни. Пусть невольно и породил новые.
   "Если на Них никто никогда не смотрел, то откуда знают, что Они столь ужасны, что не описать словами?.. И не думал ли о том же Миха Бык, идя на свой первый ритуал?"
   - А зачем им наши козлы?
   Ещё один глупый вопрос. А, может, не такой уж и глупый, если подумать. Самому Ули он прежде в голову почему-то не приходил.
   - А зачем нам их Бурдухары? - спросил уже он.
   - Чтобы сделать из их зубов обереги. А из голов Защитников.
   - Вот именно! Мы используем их Дар, чтобы сделать обереги. А они делают себе обереги из наших козлов. Из их рогов, наверное, получаются отличные обереги.
   - Наши козлы только воняют и ни на что больше не годятся! - не разделила его уверенности Амми.
   Но Ули было чем ответить:
   - Это они здесь, у нас, лишь воняют. А там, у них, могут становиться волшебными животными.
   - Как их Бурдухары тут? Это их "козлы", что они дают нам?
   - Ну, я так думаю. - Всё выходило очень даже связно.
   Минули крайний деревенский дом и теперь шли по облетающей роще. Здесь уже царили сумерки. Стоило оставить позади несколько светло-серых стволов, и ты уже словно идёшь по дикому лесу, а где твоя деревня - неведомо. Амми загребала мягкие бурые листья ступнями. Ули молчал. Мужчины впереди выстроились в цепочку. На следующую за ними парочку никто не оборачивался. А они не догоняли других. Тропинка между тем всё приобретала всё более ощутимый уклон. Поросшие деревьями склоны Горбатой горы закрывали собой полнеба.
   Где-то рядом протяжно вскрикнула вечерняя птица.
   - Тебе дадут клык от нового Зверя? - Амми поёжилась, начиная замерзать в своём лёгком платьице.
   "Ох, и влетит ей", - подумал Ули. Но сам он был рад, что той удалось незаметно улизнуть из дому.
   - Такая традиция.
   Самый большой клык дадут ему. Отец сказал, что сам вырвет его из пасти Зверя кузнечными клещами, а старейшина наложит заговор. Скоро у их деревни появится новый страж и новый Защитник.
   Последнее Ули произнёс вслух. Не смог удержаться.
   - Эти черепушки и так висят по всей округе. А на нас никто не нападает.
   - Вот потому и не нападают.
   Амми снова задумалась, смешно хмуря лоб. Ули же стал представлять себе, как утром они вернутся из Пещеры с носилками, на которых будет лежать Зверь. Начнётся большой праздник. А старейшина напоит Зверя своей кровью и испьёт его крови. Где-то к обеду или раньше Бурхдухар умрёт - задохнётся, как рыба на песке. Мужчины разделают тушу, а женщины выварят кости и изжарят мясо. Все в деревне от стара до млада вкусят его, принимая Дар Других. Тогда же отец и вырвет клык. Шесть лет назад, когда проводился прошлый ритуал, Ули был мальцом, но запомнил, как интересно и страшно было смотреть на Зверя. Амми тогда была вовсе глупышкой и ничего не запомнила. Потому и не отставала со своими расспросами, тащась за ним. Но ей, в отличие от него, не требовалось идти внутрь Пещеры.
   Они почти поравнялись с глухим и полуслепым стариком Моком, что отстав от прочих, ковылял последним в своей плешивой накидке.
   "Вместе - всё ни одному", - подумал Ули, заставляя себя не сбавлять шагу.
   Не оборачивайся, - говорил ему дед. - Плачь, пускай сопли от страха, если не в силах сдержаться, но только не оборачивайся, какие бы крики не услышал за своей спиной и какие бы тени не увидел в свете костра. Не оборачивайся, мальчик.
   Отец тогда стоял, прислонившись плечом к косяку двери, и смотрел на него с дедом, сидящих на лавке. Мать плакала в передней. А Амми, оказывается, в это время пряталась на печи и всё слышала. Вот ведь проныра!
   - Тебе надо возвращаться, - сказал Ули. - Мать и так будет ругаться.
   - Да уж...
   - Ты скажи ей, что это я попросил, чтобы ты проводила меня немного.
   Амми посмотрела на него с таким выражением, что Ули едва не прыснул со смеху. Но смеяться он бы не стал, это так, глупость, которых у него тоже хватало.
   Они уходили всё дальше в гору. Крайний деревенский дом давно скрылся из виду. Вокруг были лесные тени и шорохи. Ветви деревьев заслонили остатки света. Ещё чуть-чуть и без огня легко будет споткнуться о незаметный корень.
   Мысль о стоящем на отшибе доме потянула за собой другие.
   Тот дом давно уже был нежилой - покосившийся, со зловещими провалами окон. Дверь валялась в высокой траве, а в крыше хватало прорех, через которые во время дождя внутрь стекали целые потоки. Ули с Амми хорошо это знали. Крайний дом не раз становился для них местом "тайного сбора". Порой вечерами они представляли себе, что это и есть Пещера Шёпота. А они - даже Амми, в играх такое разрешалось, - стражи, пришедшие в неё на ритуал. Они входили в тёмное нутро дома, в наброшенных на плечи накидках, сделанных из чего попало, с палками-посохами в руках. Их сердца колотились вовсе не наигранно - колотились так, что едва не выпрыгивали из груди!
   Ули подумалось, что если он переживёт эту ночь, то уже ничего не будет бояться в жизни. И ему станет больше неинтересно лазить в брошенный дом.
   Рдяные отсветы на небе сменялись серостью. От деревни донёсся хриплый крик петуха - последний за день, знаменующий отход ко сну. С тонким свистом мимо пронеслась тень рукокрыла, вылетевшего на вечернюю охоту за мошкарой. В просвете деревьев вдруг предстал совсем чёрный силуэт горы, в самом деле, похожий на горб некоего древнего исполина, навеки уснувшего в этом месте. Шкура его поросла лесом, и люди устроили себе в этом лесу жильё.
   Ули передёрнул плечами, теперь радуясь своей тёплой накидке.
   - Ступай домой, - сказал он. - Ты босая, ещё заболеешь.
   - Ещё чуть-чуть провожу и пойду. А до Чёрной Ямы отсюда далеко?
   - Что ты всё заладила... Я не знаю. Может, и вовсе нет никакой Ямы. Ею только непослушных детей пугают.
   Они прошли ещё немного, когда Амми остановилась и предложила:
   - Давай я отдам тебе клык, а?
   - Незачем, - покачал головой Ули. - У старейшины оберег гораздо сильнее твоего. Он всех нас защитит.
   - Да... Смотри, там тоже остановились. Наверно, тебя ищут.
   Мужчины встали среди деревьев. Принялись оглядываться. Когда увидели их двоих чуть поодаль, все разговоры стихли. А кривоглазый Шуко, что жил бобылём на другом конце деревне и плёл корзины, сказал:
   - Девчонка идёт за нами - быть беде.
   - Не говори ерунды, - оборвал его дед, вместе с отцом выходя вперёд. - Она ещё маленькая, глупая. Не понимает.
   - Двенадцать лет. Уж скоро девкой станет, - пробурчал Шуко, тыкая в Амми пальцем, будто другие её не видели.
   Шуко слыл грозой немногочисленной деревенской детворы. Он запросто раздавал оплеухи, а то и такие словца, за которые потом матери костерили на чём свет стоит самого старика. А ещё говорили, что он может сглазить, потому без нужды с ним никто не общался.
   Амми покосилась на Шуко исподлобья, словно он как-то обозвал её. Негодование колыхнулось и в Ули. Ему от старика не доставалось уже несколько лет - прошёл тот возраст. Но обижать сестру он не даст, пусть даже и...
   - Тихо, - взял слово старейшина. Не самый старый из стражей, но самый знающий. Тамир единственный в деревне учился в городе, умел читать и владел письмом. Он хранил летописи, составленные прошлыми старейшинами, знал историю их земли и их службы, знал лучше всех всё, что относилось к ритуалу. Оглядев брата с сестрой, он произнёс: - Пока она не способна дать жизнь - она лишь дитя. А Бог завещал нам, что дети - радость жизни, от них не может быть зла.
   Со старейшиной спорить никто бы не стал. Тамир пристукнул своим устрашающим посохом, что-то шепнул отцу с дедом. И те пошли к Ули и Амми. Сумерки сгущались, стволы буков казались в них нагромождением мрачных колонн, подпирающих меркнущий небосвод. Лица едва различались и с десяти шагов, сделавшись лишь белёсыми пятнами.
   Ули попытался отстранить сестру себе за спину, подталкивая её, чтобы скорее бежала домой и не ждала, пока подойдёт отец. Но та упёрлась, вцепившись в его накидку обеими руками. Ничего не говоря, дед крепко сжал локоть Ули.
   - Ступай к старейшине и не отходи от него, - велел отец, а затем добавил уже Амми: - А ты возвращаешься со мной к матери. Получишь у меня розги - давно пора!
   Амми отпустила брата. Губы у неё задрожали, но плакать она не стала. Отец подхватил её на руки и быстро понёс вниз по тропе обратно к деревне.
   - Я скоро, - бросил он на ходу деду.
   А Амми шепнула Ули:
   - Ты только возвращайся обязательно! А то без тебя будет совсем скучно.
   Ули хотел что-то ответить, но его уже тянули прочь. Склонив большой горбатый нос к самому его уху, дед прошамкал:
   - Смелее, на тебя смотрят. Все очень надеются, что ты смелый и выдержишь ритуал. Они только надеются, а я это знаю. Главное помни, о чём я тебе говорил.
   - Я помню.
   Мысли вдруг стали какими-то рваными, прыгающими с одного на другое. Отчего-то именно сейчас вспомнилось, как прошлой ночью он лежал без сна и думал о том, что с ним случится, если он всё же обернётся на ритуале. Если он умрёт, то куда улетит его душа: в Райские Кущи или её сразу затянет в Преисподнюю? Или куда-то ещё, что совсем непредставимо? Потом ему вспомнились стеклянные глаза козла, которого вместо отца теперь вёл Шуко, и как тот упирался, не желая уходить со двора, словно поняв, куда и для чего его тянут... И глаза матери, когда они выходили из дома. Как она опускалась на колени, собираясь молиться за ним всю ночь...
   Старейшина взял его холодную мокрую ладонь в свою сухую и шершавую. И они продолжили подъём в гору. Тропа петляла между древесных стволов. Теперь те казались Ули колоннами огромного храма - храма самой Природы. Сумрак поглотил их. Мальчик слышал в нём лишь шарканье множества ног и стариковское покашливание. И ещё своё шумное дыхание.
   На открытом месте стало чуть светлее. В лицо ударил ветер, раскачивающий всё заметнее облетающие с каждым днём ветви и треплющий края накидок. А заодно и седые бороды. Роща осталась позади. Тропа вилась выше. Они шагали по ней, вытянувшись мрачной процессией. Поскрипывали носилки, постукивали по камням пятки посохов. Никто ничего не говорил, шли в молчании. Когда, наконец, добрались до утёса, поднялся туман. В тумане разносилось сердитое уханье, словно сама Горбатая Гора ворчала на них - нежеланных полуночных гостей.
   Многие зашептали наговоры против злой силы, мешая тёмные суеверия со святым Знамением. Дыхание оборачивалось облачками пара, похожими на частицы того же тумана. Старейшина сказал, что надо идти быстрее и что они опаздывают. Старики не убыстрялись ни на шаг. Тамир потянул Ули в начало колонны. Они обогнали Шуко с козлом. Земля здесь изобиловала каменными навалами, приходилось идти с оглядкой. Ход процессии ещё более замедлился.
   Вот начали огибать утёс и прошли мимо большого резного шеста с Защитником. Череп выплыл из полутьмы, воззрившись сверху на тропу, по которой они шли. Провалы его глазниц походили на две чёрные дыры, а отвисшая нижняя челюсть с редко посаженными клыками точно собиралась захохотать над ними. Они приближались к Пещере Шёпота.
   Что до той остановки, когда увидели идущую с ними Амми, что после, никто из стражей не разговаривал. Сейчас полагалось соблюдать безмолвие. Потому, когда Тамир остановился у шеста с Защитником и властно произнёс некую фразу - Ули не разобрал, что именно, - мальчик вздрогнул. Тут же он вздрогнул повторно. Ибо в ответ на воззвание старейшины в пустых глазницах черепа зажглось зеленоватое свечение. Тот же огонь загорелся и в глазницах оберега, что Тамир нёс на своём посохе. Теперь в темноте плавали два огнеглазых Зверя.
   При свете дня путь до Пещеры не занял бы много времени, но во мраке для Ули он растянулся на часы. Старики плелись невыносимо медленно, многие из них уже несколько лет не уходили так далеко порогов своих домов. "Копили силы", - как шутил дед. Но сейчас они шли. Все, кто мог. Поддерживая друг друга, хрипя и горбатясь, но шли.
   Над их головами проступали звёзды. Ули они всегда казались крошечными дырочками, натыканными в необъятном куске тёмной материи, туго натянутом на пяльцы небосвода, за которым некто Поистине Всеобъемлющий зажигал вселенский светильник. Его колючие отсветы и доходили до них через эти крошечные дырочки в вышине. Под разгорающейся звёздной россыпью в сопровождении настойчивого уханья за спиной стражи огибали скальный выступ, торчащий точно могучий нос на лике горы. На этот счёт шутили, что Творец лепил профили местных обитателей, беря за пример именно данный образчик. Нос-утёс выделялся более тёмным пятном на общем фоне ночи.
   Пещера Шёпота в свою очередь походила на раззяванную пасть огромного зверя, прильнувшего к боку скалы. Затаившегося, выжидающего, когда они приблизятся, чтобы прыгнуть и проглотить их. Но прыгать было необязательно, они сами шли к нему в глотку. Возле Пещеры было установлено множество шестов с насаженными на них Защитниками, что соседствовали с рогатыми черепами местных козлов. К шестам также крепились позвоночные кости, рёбра и когти, торчащие в разные стороны, словно шипастые наросты неких жутких костяных деревьев. А ещё были привязаны разноцветные ленты, и их развевал ветер. Черепа Зверей скалились на своих вознёсшихся постаментах, обозревая каждую пядь на подступах к Пещере. Ни то, что враг, мышь не проскользнула бы мимо них незамеченной. Изумрудные лучи их взглядов пронзали темноту. Пересекая их, Ули ощущал, точно по его коже проводили ледяным языком. Защитники признавали своих хозяев и пропускали их.
   У широкого проёма Пещеры старейшина остановился и отпустил руку Ули. Стражи подходили, вставали тесной кучкой, повиснув на своих посохах, дабы отдышаться. Наконец, последним доплёлся Мок. Этот шёл, опрометчиво не глядя под ноги, а задрав голову на ближайший шест и черепушку на нём. И Ули мог поклясться, что он улыбался Защитнику, словно старому приятелю, с которым давно не виделся.
   Мок оказался не последним. Следом за ним появился запыхавшийся отец. Тут уже Ули не сдержал улыбки.
   Но вот старейшина заговорил, обращаясь к ним, и все прочие мысли пришлось отбросить. Посох с огнеглазым черепом он отставил в сторону, но и этот Зверь взирал на них. Здесь было их место. И скорее пришедшие от подножия горы люди являлись чужаками, явившимися сюда из совсем иного мир, а не наоборот.
   - Сегодняшняя ночь особенная, - произнёс Тамир, придав своему голосу должной размеренности и даже величественности. - Для кого-то она наступает во второй раз, для кого-то уже в десятый, а для кого-то - в первый. Но для каждого из нас она всегда будет особенной. Это ночь ритуала. Ночь обмена Дарами в знак вечного мира. Ночь страха. Ночь спасения. Мы - стражи Предела, и это наша ночь.
   Они слушали, сбившись плечом к плечу, будто стремясь прикрыть друг друга от задувающих с гор холодных порывов. Тамир стоял в своей длиннополой накидке как в плаще, и, когда он вздымал руку с посохом, точно то был царский скипетр, во мрак над их головами устремлялись призрачные лучи. В их отсветах поверхность утёса представлялась сплошной чёрной глыбой.
   - Не в первый раз мне предстоит провести ритуал, - продолжил старейшина. - Я знаю, что мы должны делать, чтобы всё прошло правильно, как завещали нам предки. Ритуал - это не ужас, а испытание ужасом. Сейчас я говорю преимущественно нашим молодым братьям, если дрогнет один, если хотя бы один обернётся, он не только погубит себя, но может потянуть за собой и других. Так что сегодня мы должны стать единой семьёй, в которой все будут поддерживать всех. Ведь, чем нас больше, тем меньшая нагрузка ложится на каждого в отдельности. В особенности на Ули, что впервые примет участие в ритуале... Мы выполним своё предназначение как должно... Зажигайте факелы. Время пришло.
   Все должные слова были сказаны, а время не только пришло, но и поджимало. Потому началось активное движение. То была ещё возможность занять руки и тем отвлечь мысли от грядущего, хотя в подобном никто бы не признался.
   Чтобы высечь огонь пришлось повозиться, но вот, подожжённые друг от друга, воспылали шесть факелов. Пламя трепетало и шипело. Частокол шестов с черепами вокруг них стал виден отчётливее. Мрак отступил, но за пределом круга огней сгустился вовсе в непроглядное "ничто".
   Старейшина первым направился внутрь Пещеры. Остальные потянулись следом. Козёл вновь заупрямился, но на этот раз отец, под присмотр которого тот вернулся, быстро с ним совладал. Ули этого не заметил. Он ощущал себя как в полудрёме и будто не управлял своими ногами, а те сами отказывались направляться, куда бы то ни было. И этого Ули тоже не замечал. Он ни о чём не думал, у него не получалось думать. Он просто стоял. Но вот кто-то - это был дед - слегка подтолкнул его в спину, помогая сдвинуться с места.
   ...Пещера Шёпота представляла собой округлую залу полсотни шагов в поперечнике. Покрытый толи насыпной, толи нанесённой ветром землёю ровный пол. Пещера была пуста, за исключением самого центра, где помещался сложенный из крупных камней очаг. Здесь никогда не селились дикие звери и даже рукокрылы избегали этого сухого и, казалось бы, такого подходящего для их обитания места. Лишь раз в шесть лет сюда приходили люди. А между их визитами Пещера пустовала, словно само время останавливалось в ней.
   Старейшина убедился, что всё в порядке и с их прошлого визита сюда ничего не изменилось. Но вот они вновь здесь, и Пещера пробуждалась ото сна.
   Хворост с носилок был переложен в очаг, где из него соорудили подобие шалаша, остальное свалили рядом, чтобы потом подкладывать в огонь. Козла привязали у входа к вбитому здесь железному кольцу. Факелы укрепили в скобах на стенах, распределив их, чтобы осветить всё пространство. Тамир раздавал указания, стоя у очага. Ули, которому никто никаких поручений не давал, а сам он не знал, что делать, замер рядом. Сперва он пытался помогать, но скоро понял, что потребности в его участии нет, а скорее есть помеха. Потому он решил не путаться под ногами, - когда понадобится, ему всё объяснят.
   Пока шли приготовления, Тамир всё же взялся ему кое-что рассказать о предстоящем ритуале, чего дед с отцом толи не знали, а скорее, предвидя эту беседу, посчитали излишним говорить самим. После первых же слов старейшины Ули обратился весь в слух. Лицо Тамира в свете факелов казалось древним, словно вырезанным из дерева. Глаза же под седыми бровями сверкали, как драгоценные камни.
   Старейшина говорил о Пределе и "той стороне".
   - Послушай меня, мальчик. Тебе могло показаться, что все мы тут сошли с ума и занимаемся какой-то ерундой. Кучка повредившихся рассудком стариков, что на ночь глядя лезут в горы, и тянут за собой тех, кому заморочили головы.
   Ули так никогда не считал, вовсе нет. Старейшина не обратил внимания на качания его головы. Он наблюдал за тем, как стражи, сгибая негнущиеся спины, с помощью меловых камешков начали обновлять изображения, некогда уже начертанные на стенах. Изображений здесь оказалось множество - витиеватые линии, круги и квадраты, что, сложно сплетаясь друг с другом, "украшали" все доступные поверхности. С прошлого своего начертания контуры рисунков потускнели да запылились, а потому были едва различимы за совершающимся в Пещере танцем из дрожащих теней и рыжих пламенных всполохов.
   Старейшина говорил. Раз начав, он привык доводить свою речь до конца.
   - Да, наша деревня пребывает в плачевном состоянии. Сколь бы безрадостно это ни звучало, менее печальным оно от того не сделается. Соседи нас сторонятся. Так всегда было и так будет - с этим ничего не поделать. Мы же стареем и умираем. Ты сам видишь, что седых бород и сутулых плеч среди нас гораздо больше, нежели вихрастых кудрей и горящих взглядов. В этом году число тех, кто может подняться в гору, убавилось на трое, а прибавился лишь ты один. Значит - минус два Стража. И те двое убавились не только из нашего числа, но и из жизни, а не остались лежать дома у печи.
   Всё было правдой. Ули знал это, пусть прежде о том особо не задумывался. Теперь, может, будет задумываться.
   Старейшина вздохнул, и Ули показалось, что болотные огоньки в глазах черепа на посохе мигнули в такт его дыханию. Тамир прикрикнул, чтобы остальные скорее заканчивали обводить рисунки и уже рассаживались.
   Потом вновь обратился к Ули:
   - Дела наши отнюдь не прекрасны. Мы живём в глуши, из которой редко когда выходим. И глушь медленно наступает на нас. Это ещё одна ноша - можно сказать, плата, за то, что мы делаем. За то, что будем делать этой ночью... А что мы, по-твоему, делаем, мальчик, которого утром я надеюсь назвать мужчиной? И стражем.
   Ули чуть опешил от вопроса. Порой Тамир любил говорить "по-учёному" и тогда понять его становилось не всегда легко. Благо, здесь ответ был очевиден.
   - Мы стережём Предел и обмениваемся дарами с... с теми, Другими.
   Старейшина издал новый вздох. Его борода качнулась из стороны в сторону. Ули почувствовал в её волнистом движении разочарование от своего ответа.
   - Вовсе нет. Обмен дарами и сам Предел - это лишь внешнее проявление нашей миссии, но не её суть. Суть же в том, что мы спасаем мир, мальчик. Запомни это хорошенько. - Тамир посмотрел прямо на Ули, и тот поспешил закивать. - Мы - дряхлые старики, и вы - молодые поколения, живущие в нашей деревне, в запустение и глуши, - мы единственные, кто каждые шесть лет избавляет этот огромный, невероятно огромный и прекрасный мир от гибели. От смерти в кровавом побоище, от конца всех времён и всех племён.
   Голос старейшины всё повышался. На них начали оглядываться. Ули поймал взгляд отца, и понял, что вновь дрожит, хотя под накидкой ему оставалось жарко.
   - Мы спасаем мир - вот наше призвание. Мы стережём Предел, через который может прийти Великий Враг. Мы откупаемся от его прихода.
   Контуры рисунков на стенах вернули себе белизну. Мужчины рассаживались по одну сторону от пока не зажжённого очага. Все разговоры в Пещере стихли. Ули хотел спросить: "Почему никто не садиться по другую сторону?"
   Догадка мелькнула в голове, оборвав дыхание.
   Тамир будто прочитал его мысли.
   - Не бойся. Ещё рано бояться. Послушай, что я скажу... Во времена глубокой древности, когда миром правили Древние Божества, а о Творце проповедовали лишь избранные. - Старейшина на миг задумался: - А может ещё и до них. Тогда мир был юн. И тогда же он едва не погиб в огненной гиене.
   Свечение глазниц черепа на посохе разгорелось ярче, подтверждая истинность слов его носителя. Ули показалось, что в Пещере сделалось жарче.
   - Да... как рассказывает древняя легенда, что передаётся в нашей деревне из поколения в поколение, от стариков к входящим в возраст мужчинам, мир был на грани и горел от горизонта до горизонта в пламени колоссальной безжалостной битвы. Захватчики с "той стороны" рвались покорить наш лист бытия. Они вели несчётные орды тварей - демонов, наверное, самое правильное назвать их именно так. Изрыгающие пламя бестии шли по нашей земле, уничтожая всё живое на своём пусти: древние народы людей и не-людей, животных и даже траву с деревьями. Всё наше было им ненавистно. Они желали истребить его, после чего, вероятно, заселить и засеять всем своим. Желали переделать наш мир по иному образу, точно гончар, что сминает только что вылепленный горшок, который ему не приглянулся, и изготавливает из него совсем другой... Крылатые демоны носились в вышине, наполняя воздух пеплом и гарью, от которых темнели небеса, солнце не могло пробиться сквозь полог туч, и птицы падали замертво в воцарившихся душных сумерках. Чёрные масляные дожди изливались на землю, и земля дымилась, а любой, угодивший под их струи, вспыхивал, как сухая щепка. В морях плавали демоны водные, похожие на огромных змей, что пожирали рыбу огромными косяками, а если им попадался корабль, то заглатывали его целиком. Были и такие твари, что двигались под землёй. От жара их пламени почва обращалась в стекло... Казалось, наш мир обречён. Народы его были малочисленны, многие попросту дики и, что главное, разобщены. А зачастую и враждебны друг другу. Древние Божества молчали, толи уже отдав мир на откуп захватчикам, толи будучи сами порабощёнными ими... Враг успел далеко продвинуться, и все, кто успевал, бежали от него. Пока глубинные инстинкты не собрали остатки народов в одной сокрытой долине - последней долине, где ещё сохранялась неискажённая жизнь. Легенда говорит, что когда-то в самом начале времён из этой же долины жизнь и вошла в наш мир. Это было место её истока, её колыбели. Ему же предстояло стать и её могилой... Лишь тогда на самой грани, дабы не сгинуть окончательно, в последней надежде остатки народов всё же заключили между собой союз. Тогда же мудрецам из царственного народа фэари после долгих молитв к Высшим, после проб и страшных ошибок, был открыт секрет поистине смертоносной волшбы, и они стали обучать ему остальных способных. Никогда в ином положении ни одно из разумных существ не прибегло бы к подобному средству, ибо последствия от его применения представлялись едва ли не ужаснее самого действа. Благо, легенда не сохранила секрета управления той разрушительной Силой. Но именно она явилась залогом будущего спасения наших предков... Ведомые мудрецами фэари, у которых был великий чародейский дар, но многие из которых погибали, выжигая себя изнутри, объединённые рати перешли в наступление. Враг не ожидал такого поворота - люди и еже с ними были полны ярости и желания отомстить захватчикам. И словно сам наш измождённый мир стал помогать своим обитателям. Землетрясения, от которых разверзались широкие пропасти, разрушали лагеря врага. От страшных бурь ходили ходуном моря. Оглушительные грозы с беспрестанными извивами молний сотрясали небеса, рассеивая и уничтожая демонические полчища. Среди учинённого пепла и гари тварям недоставало пищи, и тяжесть иного, ещё не "перелепленного" бытия ослабляла их. Та война длилась несколько столетий...
   Старейшина перевёл дыхание. Голос его охрип. Но Тамир продолжил говорить, а предстоящая ночь была длинна. Ули слушал так внимательно, как ещё никогда и никого не слушал.
   - И вот наступил момент, о котором прежде не смели и мечтать - орды захватчиков были уничтожены почти полностью. Их согнали к месту первого прорыва в наш мир - бездонной пропасти в одних дальних горах. В наших горах. Та пропасть действительно была бездонна, так как другой её конец вёл в мир тварей, из которого они лезли в наш. Проход оставался широко раскрытым многие годы, но теперь был заперт, словно его не существовало вовсе. Видя, что поражение неизбежно, вожаки захватчиков бежали в свои исконные владения, запечатав за собой путь. Остатки их армии были брошены и вскоре истреблены. Но торжествующим великую победу мудрецам фэари захотелось большего. Они пожелали покарать врага за понесённые страдания в его собственном мире. Фэари сумели вновь открыть проход на бытийный лист демонов, и объединённая армия устремилась жечь уже чужое обиталище, сама сделавшись в момент перехода из защитников захватчиками. Но тут бестии встали насмерть, а наши войска были ослаблены, так что их порыв быстро иссяк и им пришлось отступить в родной мир. Наступило шаткое равновесие. Две обессиленные армии стояли по разные стороны перехода, собираясь с силами для рывка, что должен был окончательно склонить чашу победы в пользу одних или других... Когда мудрецы фэари приготовились повторно открыть проход, та сторона прислала "гонца" с предложением мира... Совет на нашей стороне продолжался три дня. По его окончании наши предки приняли перемирие. Так закончилась древняя война миров. Наш лист бытия начал постепенно оправляться от понесённых ран, возвращая себе былую жизненную силу... Так гласит легенда. И я ей верю. Потому что каждые шесть лет вижу подтверждение её истинности.
   Ули тоже верил. Но он жаждал подробностей. Он хотел расспросить, кто такие фэари, что спасли всех на этом "листе бытия"? И что это за "листы"? И сколько их: только два - наш и тех огненных демонов - или есть и другие? А если есть, кто обитает на них? И что всё же за секрет волшбы открыли фэари? И где они теперь, почему он в первый раз слышит об этих... существах? Они как люди или... А как выглядели демоны?.. На последний вопрос у старейшины мог быть ответ в том роде, что он сам сегодня ночью, если так хочет, сможет увидеть их . И сойти с ума... Но главное, как Тамир зажёг огонь в глазницах давно опустевшего черепа? Звери, Бурхдухары, они ведь могут быть одними из тех захватчиков...
   Но ни один из своих вопросов Ули задать не решился.
   Мужчины, считая деда и отца, уже расселись на полу пещеры, подложив под зады края накидок. Все по одну сторону от очага, лицом ко входу в Пещеру, где стоял привязанный козёл. Места хватило с избытком. Пора было начинать, потому старейшина быстро завершил свой рассказ:
   - В знак мира наши и их вожаки обменялись Дарами. Никто уже не скажет, что выступало в качестве Даров тогда. Теперь это звери. Срок, когда должен был проводиться очередной ритуальный обмен, как знак продления мира на следующий период, в продолжение которого ни одна из сторон обязуется не вступать на землю другой, установили раз в шесть лет. Так было решено. И решение скрепили Неотменимой Клятвой... У подножия гор, в которых возник разлом меж двух бытийных листов, наши предки заложили поселение стражей, стерегущих Предел. Мало кому известная и мало кого привечающая, захолустная и унылая наша деревня древнее самых величественных мировых столиц... Шли века, и все прочие давно забыли о Клятве. Все, кроме нас. Бессчётные поколения наших предшественников стояли на страже Предела и, пока нам достаёт сил подняться на эту гору и зажечь костёр, дабы подать знак мира, мы продолжаем нести стражу. Каждый божий день я молюсь, чтобы и на "той стороне" оставались такие же хранители как мы, что помнят и чтут, и зажигают ответный огонь для нас... Покуда мы отдаём свой Дар и принимаем их, остальным в целом мире незачем помнить о древнем ужасе.
   Старейшина пожевал губами. Очевидно, о последнем сам он думал иначе, но традиция требовала от него этих слов. Когда-то ими же наставляли и его самого. Тамир потрепал Ули по плечу. А тот стоял рядом, опустив руки и уставившись в одну точку.
   - Ну, да хватит разговоры говорить. Пора заняться делом. Ты будешь нашим проводником этой ночью, Ули. Ты молод и открыт миру. И тому, что находится за ним. Через тебя пойдёт наш призыв на "ту сторону", что приоткроет врата между мирами. Совсем чуть-чуть, на маленькую щёлочку. Основная тяжесть при этом ляжет на остальных. Ты должен будешь лишь удерживать призыв... Хм, я говорю "лишь", словно прошу тебя принести воды с родника. Но жизнь такая, какая есть. И слава Творцу Небесному, что она всё же есть... Я вижу в твоих глазах вопрос: "Что же именно я должен делать? И как?". Ты поймёшь что и как, когда для того настанет момент. Словами этого не объяснить, не стоит и пытаться. Но поверь - ты поймёшь.
   Все приготовления завершены. Сидящие на полу Пещеры мужчины ждали только их двоих, что единственные оставались на ногах.
   - На, выпей, - добавил старейшина, отстёгивая с пояса небольшую баклагу с водой и протягивая её Ули. У него самого от разговоров горло должно было пересохнуть.
   Ули принял и стал глотать, проливая себе на подбородок. Прохладное питьё вернуло его в реальность, точно это была сказочная Живая Вода.
   - Возьми факел со стены, - велел Тамир, когда Ули напился. - Подожги хворост в очаге и садись рядом со мной. Делай, что стану делать я. В первый раз многое не будет получаться, это ничего. Старайся, как сможешь. И главное, - старейшина развернул его к себе, чтобы посмотреть Ули прямо в глаза, - тебе это должны были повторить уже множество раз, а я повторю ещё - во имя своей матери и всех нас, ни в коем случае не оборачивайся. Не смотри на них, когда они придут. Именно это, а ни что-либо иное, даже из всего, что я сам наговорил тебе, твоё главное и труднейшее поручение. Будет страшно - да, будет. Но и только. Ты увидишь тени и услышишь голоса, может, крики - их тени и их крики. Но только тени и только крики. Не более. Они не могут пройти к нам, как и мы не можем пройти к ним. Покуда соблюдается Клятва - Предел нерушим. Только тени и крики. А их ли бояться столь мужественному стражу как ты, Ули, если даже столь немощный старик как я, едва обращает на них внимание?.. Ступай за факелом. Всё у нас будет хорошо. Всегда было и сегодня будет.
   Ули понял, что должен сидеть у костра рядом с Тамиром и пытаться повторять за ним то, что будет делать он. А там... там всё должно случиться как-то само. Ничего больше из слов старейшины он не запомнил, хотя, когда тот говорил, понимал, вроде, больше... И да - ни в коем случае не оборачиваться!
   Под молчаливыми взглядами остальных Ули сходил за одним из факелов и вернулся к очагу. Посмотрел на успевшего усесться Тамира. Дождался от него короткого кивка и сунул факел в груду хвороста. Сушняк занялся почти сразу.
   Только сейчас Ули заметил, что на камнях очага тоже нанесены рисунки. Белые линии изображали крылатых чудищ, напротив которых стояли воины с двузубыми копьями и в рогатых шлемах. Или это были не шлемы?.. А в очаге под хворостом словно бы лежали большие кости. Зверя? Или козлиные?.. Времени рассмотреть не было. Ули уселся возле старейшины. Свой посох, как и другие, он положил на пол у колен.
   Они сидели и смотрели на разгорающийся костёр. В Пещере быстро светлело. На стенах заплясало ещё больше теней. Пока их собственных. Треск плюющегося искрами огня, чернота ночи снаружи за проёмом входа, морщинистые лица, глядящие на возносящиеся к высокому своду пламенные языки.
   Во всём происходящем ощущалась таинственность волшбы.
   И волшба была в действительности.
   Старейшина запел первым.
   Остальные поддержали его немелодичным, но слаженным хором. Их песнь была стара как сами горы и наполнена такой же дремлющей до поры, глубинной мощью.
   Ули тоже пытался петь. Получалось не важно. Дед лишь недавно начал учить его. К тому же слова были чуждые, и их приходилось повторять по многу раз, чтобы запомнить правильно. Дед сказал, что это древнее наречие. Но о чём в ней поётся, он не знал. Смысл утерялся, остались лишь непривычно звучащие строки, которые усердно заучивались из поколения в поколение. Ули повторял их за остальными, стараясь петь, как можно правильнее. Дед предупреждал, что это очень важно.
   Голос старейшины сильный и твёрдый. Их общий хор тянет за ним грубоватый напев, наполняя пространство Пещеры многоголосым гудением. Огонь быстро пожирает хворост. Когда пламя обратится углями, и если они сделают всё правильно, именно в этот момент грань между мирами истончится совсем. И врата откроются.
   -Ауэээрррэээээ-ауэээрррэээ-до-боэрррэээээ-омо-мооорррэээ...
   Ули не спал прошлую ночь, тревожные мысли владели его головой, прогнав сон. Он ворочался на соломенном тюфяке, не находя удобного положения, и всё думал.
   - Мииирррааа... Ауэээрррэээээ-омо-мооорррэээээ...
   Дневные заботы и вечерние страхи заглушили вялость от недосыпа. Но сейчас в расцвеченном пламенем полумраке, согретый его близостью и убаюкиваемый монотонным напевом он задрёмывал.
   - Ауэээрррэээээ-аэээрррэээ-бо-боэрррээээээ...
   Неудержимо проваливался в сон, сидя на полу Пещеры и раскачиваясь в такт древней песни. Он словно бы падал в пустоту. И вместе с ним, шепча ему в уши, падали голоса деда, отца, Тамира и даже Амми. Они звучали все разом, так что он почти не понимал их. Лишь отдельные слова:
   - Лети... лети... лети... не падай... лети... не падай!
   - Стань руслом реки... стань широкой дорогой... стань полым желобом.
   - Направляй... Позволь тому, что течёт, течь сквозь тебя... Пропусти это... излей это потоком... излей всё без остатка!
   Ули потянулся за голосами, послушал их и прекратил падать. Вместо этого он полетел. Он пожелал полететь. Не "вниз", а "вверх". Он позволил невидимым крыльям подхватить себя, позволил замедлить своё падение, а затем понести себя. Воздеть ввысь от земли, ввысь к небесам, ввысь, ввысь - в свободный полёт излияния.
   Он почувствовал страх. Он почувствовал болезненное возбуждение. А ещё радость, счастье, безумство и восторг... Он распахнул свои руки-крылья, мерными упругими толчками загребающие и отбрасывающие воздух вспять. Он поймал восходящую струю, опёрся о неё, и помчался, всё выше, всё быстрее набирая скорость. Всё быстрее и быстрее. И вот он уже подобный сорвавшейся стреле несётся впереди потока. Он ведёт его! Направляет и тянет за собой. Туда - вперёд! Туда, где в бесцветной пустоте возникает пульсирующее и алое, будто проблески уже отгорающего костра. Знак. Ему подали знак. И теперь он должен успеть привести поток. Успеть выплеснуть его. Поток раздует тлеющие угли. Возродит пламя.
   И тогда...
   дверь...
   - Мииирррааа... Дааарррааа...
   откроется.
   Не останавливая полёта, он вонзился в кострище посреди пустоты. Подёрнутые пеплом угли тут же полыхнули обжигающим пожаром, что вознёсся ревущей стеной. И в ней, в этой гудящей стене жидкого пламени был круглый как дыра проход. На другую сторону... Словно гимн его победы над всем миром - мирами - раздалось козлиное блеяние. Ответом которому прозвучал клокочущий рык.
   Дверь открылась.
   - Ауэээрррэээээ-омо-мооорррэээээ...
   Ули распахнул глаза и успел заметить, как что-то вспыхнуло, но тут же опало. Он был весь мокр и тяжело дышал. Жар, что существовал лишь в его разуме, продолжал опалять его. Удары колотящегося сердца отдавались в ушах, словно бы заткнутых шерстью. Он пробудился ото сна, вовсе не бывшего сном.
   Ули не сразу понял, что изменилось вокруг.
   Теперь все они сидели спиной к очагу, глядя на дальнюю стену Пещеру. Пока он "спал", а другие пели, кто-то успел развернуть и его тоже. Затылок мальчика ощущал тепло костра, хотя вокруг сгущался сумрак. Уложенный ими хворост прогорел и теперь лишь на стенах слабо светились факелы.
   Песнь стражей отзвучала, но в Пещере ещё разносились её последние отзвуки.
   Старейшина коснулся потной ладони Ули и тихо прошептал:
   - Ты очень силён и сделала всё замечательно. Теперь только не оглядывайся.
   Глаза Ули округлились ещё больше, хотя казалось, больше некуда. Боясь моргнуть, боясь пошевелиться, он смотрел на стену, что была перед ним. На ней, среди начертанных козлиных голов с непомерно длинными рогами, в неровных отсветах отображались многие тени.
   Помимо света, что давали факелы, на стене лежали ещё пятна, как если бы рядом зажгли ещё огней. Ули видел их собственные силуэты, образующие волнистый вал из голов и сливающихся тел в нижней части стены. Над ними же до самого свода Пещеры поднимались другие тени. Худые искривлённые руки - лапы? - крупные головы, утыканные шипами, а может выростами - не разобрать. Число их было меньше, чем самих стражей, но каждый выглядел стократ отвратнее. И опаснее.
   По другую сторону очага и в то же время, словно бы рядом с ними, возможно, также спиной к своему огню, глядя на стену своей Пещеры, сидели те, с кем их предки заключили договор перемирия. Те, чьи предки когда-то едва не истребили всё живое в этом мире. Обитающие на "той стороне". И даже если Ули видел не их самих, а только их тени, оно было немногим лучше.
   Установившуюся в Пещере тишину нарушали шорохи, скрежет и иные звуки, похожие на стоны и хрипы. Люди если и издавали, то лишь шорохи. Звуки доносились приглушённо, как если бы Те пребывали далеко, а их близкое отображение было обманом зрения. Значит, Предел, пусть истончившийся, сохранялся, и кроме теней со звуками ничто не могло пройти сквозь него, как и говорил Тамир.
   Но он всё равно не станет оглядываться, ни за что не станет.
   - Не оборачивайся, не оборачивайся, - одними губами твердил себе Ули, как будто уговаривая сам себя, как будто он только и думал, как обернуться. По лицу стекали капли пота, на губах соль, а немигающий взгляд приковало к стене. Сердце колотилось всё также гулко, но сам он сидел неподвижно - и уже одно это Ули считал огромным достижением.
   - Ауэээррроооооо! Мииирррааа! - возгласил старейшина.
   Ули подпрыгнул на месте от его... что это было? Приветствие?.. Сидя на полу, Тамир вскинул подбородок, смело, даже с вызовом глядя на стену. Ещё несколько мгновений почти абсолютной тишины. И с их стороны и с другой. Мельтешение длинных лап прекратилось. Тени на стене "переглянулись".
   Потом:
   - Мииирррааа...
   Низкий голос произнёс ответ, что прокатился под сводом Пещеры. Этот голос скорее мог принадлежать горе, в чреве которой они находились, но не человеку... конечно, не человеку. Тамир сглотнул. Скосив глаза в его сторону, Ули увидел, как подрагивает борода старейшины. Ему вдруг стало жаль этого хорошего человека, добровольно идущего на подобное испытание, и уже он сам взял его ладонь в свою.
   "Неужели никто больше не ощущает жаркого напора позади них?"
   Тамир смотрел на стену, но руку Ули сжал.
   - Стражи Предела приветствуют наших вечных в мире соседей! - продолжил говорить старейшина. - Мииирррааа!
   Свет факелов дрогнул. Ули успел лишь моргнуть, а когда вновь открыл глаза, случились новые изменения. Окружающий пещерный сумрак подался далеко в стороны, и теперь они сидели не в замкнутом пространстве, а где-то посреди голой пустоши у едва тлеющего костра. Стена, правда, осталась на месте. Где бы они ни оказались, здесь властвовала чёрная ночь. Ули даже почувствовал на своём лице ветер, остудивший его жар.
   Ветер пах иным миром.
   Рядом послышалось тихое блеяние. В нём звучала обречённость. Вернулась тишина. Вот кто-то из стариков - кажется, Мок - захрипел, готовый закашляться, но пересилил себя и сдержался.
   - Мииирррааа ... Крооомо-ому-омуэрррооо.
   Им ответили. Тамир кивнул, подтверждая, что всё идёт, как и должно. Ули поморщился от боли, так крепко тот сжал его руку, но высвободить её не попытался.
   - Пусть произойдёт обмен Дарами, как установили наши... к-кх, предки!
   "А может, и вы сами, - подумал Ули, смотря, как тени на стене вновь зашевелились. Ему показалось, что это их движение походило на движение кошки, приготовившейся к прыжку на зазевавшегося воробья. - Может, вы бессмертные демоны огненного мира. Недобитые. Злопамятные. Зубастые и голодные".
   - Пусть перемирие между нашими мирами и впредь остаётся вечным и нер... незыблемым. Эээрррооо! Обмееенннааа!
   Голос старейшины дал едва заметную слабину, и Ули посетила ещё одна незваная мысль:
   "Следующий ритуал придётся проводить кому-то другому. Тамир к этому времени будет уже несколько лет, как лежать в земле. И его последователь будет ему завидовать".
   - Обмееенннааа... Эээрррооо
   Голос с "той стороны" был громок и доволен.
   - Примите наш Дар, и мы примем ваш!
   Вновь молчание. Свет костерка дрожит. Дрожат и алые огоньки, что временами мерцают в окружающей чёрной пустоте. Стражи сидят без движения. На плечи что-то давит незримым мокрым покрывалом. Пустота огромна и всеобъемлюща. А они лишь горстка слабых искорок жизни, что так легко задуть, плывущих на жалком клочке тверди посреди её бескрайности.
   "Эта пустота - она то, что находится в пропасти между двух миров, - догадался Ули. - Она заполняет невообразимую пустошь межмировой Чёрной Ямы. Это и есть пограничье - Предел".
   Молчание затягивалось. Чужие тени на стене задвигались, отдалились и вновь приблизились. Они перемещались, а не сидели на одном месте. Всё происходило в тишине. Старейшину била крупная дрожь. Ули понял, что и он дрожит. Жар, что грел его изнутри, выгорел. Взопревшая кожа под шерстяной накидкой покрылась пупырышками.
   Молчание. Старики по эту сторону тоже зашевелились. Завозились. Доносящееся от них сопение становилось более натужными.
   Тени мечутся по каменному квадрату. Лишь эта стена и то, на чём они сидят, - последние кусочки реальности, оставшиеся во мраке. Их реальности. Порывы чужого ветра. Тревожные отблески чужих огней, проходящие сквозь пустую тьму. Тени вздымают лапы, словно бы атакуют. Всё в немом безмолвие. Силуэты людских голов под ними беззащитны.
   - Бееееееееееээээээээээээээээ!!!
   Козлиное блеяние раскололо тьму подобно громовому раскату. На один краткий миг сверкнуло алым, жёлтым и зелёным, высветив стену до последней трещинки, тут же погрузив мир в ещё более чернильный мрак.
   Козёл оставался за их спинами, а значит на "той стороне" очага.
   - Он ведь привязан. Как они... - подумал Ули, не заметив, что говорит вслух.
   - Я отвязал его, пока ты вёл Призыв, - пояснил Тамир полушёпотом, не поворачивая головы. - Ничего не говори. Нельзя.
   Животный вскрик. И ни звука, ни стона. Но их Дар был принят. Вроде бы... Ули почувствовал, что старейшина успокоился. Вернее, начал успокаиваться. Дрожащая хватка его ладони ослабла. Теперь они ждали ответного жеста.
   Пляска теней на стене продолжалась, не замирая ни на мгновение. Что там у Них происходит?.. Стражи сидели и ждали. На их стороне не происходило ничего. Предназначенного для них Дара не было.
   Тени прыгают. Они словно бы начали бороться друг с другом, ударять друг друга. Большие головы толкают друг друга. Длинные лапы тянутся к людским силуэтам, сидящим под ними. И звуки - прежние звуки: многоголосые хрипения, шипения, постанывания... Шорохи во мраке, что более не был "внешним", а постепенно вновь становился "своим", вполне обычным, серо-ночным сумраком. Новый скребущий звук. Гораздо громче, ближе прежних. Его могли издавать лишь огромные когти, цепляющиеся и скользящие по камням, так показалось Ули.
   Кто бы его ни издавал, он приближался к их дотлевающему костерку.
   У Бурдухара когти есть. Но не то, чтобы огромные. Главное его оружие - клыки на мощных челюстях.
   Старики снова завозились. Некоторые начали привставать. А молодой парень - его звали Драм, сын отцовского друга Ольба, стал что-то говорить сидящим рядом.
   - Тихо! - полушёпотом рявкнул Тамир.
   Шум и возня приутихли, но не до конца. Скрежет же усилился. Тени на стене замерли. Они тоже смотрели и ждали.
   - Такого прежде не было. - Старейшина говорил сам с собой.
   Про мальчика, руку которого продолжал сжимать до боли, он попросту забыл.
   Там ждали. И они ждали. Ответный Дар сам шёл к ним. "Такого прежде не было". Не должно было быть.
   Тамир отбросил руку Ули. Схватил свой посох и поднял его вертикально вверх. Глазницы черепа засияли ярче, плеснув на стену призрачными лучами. Ули задрал голову и посмотрел на оберег. Старейшина не оборачивался, никто из них ещё не должен был этого делать.
   Ули видел как многие из стариков, в том числе и дед, сгорбились под своими мохнатыми накидками, укрывшись едва ни с головой. Они выдохлись. Он тоже боялся - и ещё как! - но ему было и интересно. До ужаса интересно!
   Зверь был уже совсем рядом.
   Теперь каждый из них мог слышать его натужное дыхание. Переступающие лапы с трудом несли массивное тело. Одно дыхание и шум шагов говорили для знающих, что этот зверь совсем не походил на Бурхдухара. Он был гораздо больше.
   Тамир зашептал какие-то слова. Развернул посох, чтобы сияние из глазниц вознесённого над ними Защитника изливалось в ту сторону, откуда доносились звуки. Кости черепа сделались точно прозрачными, сияние проходило сквозь них.
   Приближающийся рыкнул. Это прозвучало, как смесь сиплого блеяния, переходящего в шипение. Ули мог поклясться, что дыхание Зверя коснулось его волос.
   Дар стоял в Пещере за спинами стражей.
   - Храмршшш...
   Кто-то - не Драм ли? - заскулил. И Ули невольно вспомнилась Амми, которая хвалилась, что выдержала бы любой страх, если бы её пустили сюда.
   Если дыхание Зверя могло ему почудиться, и на самом деле он ощутил дуновение сквозняка, то принесённый им дух был самым, что ни есть настоящим. Смердело помойкой. Гнилыми отходами, испражнениями, падалью. На стене возникла новая тень. Гибкая змея, чью узкую морду венчали два рога, поднялась над прочими тенями.
   Его вздыбленный хвост.
   Ули сразу понял это и не сдержал крика. Он зажал себе рот ладонью. Его взгляд не сходил со стены.
   "Что теперь? Что они будут делать с этим Даром? Это ведь и есть Дар?"
   - Мы... принимаем ваш Дар! - словно отвечая на его невысказанный вопрос, произнёс Тамир. - Пусть же...
   Что-то полыхнуло. Новая вспышка залила пространство Пещеры, ударив по глазам. Раздались отдалённые визги, точно там сцепилась в ожесточённой драке целая свора собак. А затем Зверь завопил.
   Вторя ему, завопил и Ули. И не он один. Тамир свободной рукой схватил его за плечо. Но, если старейшина и был способен совладать с самым молодым из своих спутников, то с другими он ничего поделать не мог.
   Зверь вопил на противной хриплой ноте, топчась посреди Пещеры. Он рвал глотку не столько от ярости, сколько от... испуга. Последняя вспышка ослепила и его. Но сейчас в подобные тонкости никто не вникал. Позади них творилось... они не видели что. Они даже не могли обернуться, чтобы хотя бы увидеть это!
   После мгновений полной черноты, как от брошенного в пруд камня, в глазах побежали цветные круги. Всякая ориентация была потеряна, и если бы они не сидели, то попадали бы с ног. А потусторонний зверь бушевал под самым их боком.
   Шуко сидел с краю, недалеко от очага. Слух его давно оставлял желать лучшего, и левый глаз застилало бельмо, но свечение и рёв ударили по нему столь же оглушающе, как и по остальным. Старик обмочился, и теперь под ним растекалось тёплое саньё. Он скулил, как побитый пёс, втягивал голову в плечи и молил всех богов, чтобы всё поскорее закончилась. Несмотря на свою дряхлость, он не хотел умирать. Шуко закрыл глаза и зажал руками уши, надеясь, что это поможет ему продержаться. И вроде немного помогло. Но, когда что-то вёрткое хлестнуло его по спине, Шуко поднялся на ноги и устремился прочь из Пещеры. Сделал это он столь ретиво, как прежде не бегал и за лазающими в его сад неслухами.
   Если бы ритуал проходил как обычно, он вынес бы испытание - всё-таки не лыком шит, всегда справлялся, пусть и не так стойко, как тот же Тамир. Однако прежний порядок был нарушен. Утомлённый долгим подъёмом в гору и бессонной ночью, разум старика помутился, приблизив его конец.
   Тамир обладал знаниями, он предупреждал. Каждый раз всех предупреждал.
   Когда Шуко, чей бег почти сразу сменился неуклюжим ковылянием, проходил мимо Ули, ноги его запнулись. После долгого сидения на одном месте те, конечно, затекли, и никакие порывы рассудка не могли этого исправить. Старик упал, но сумел не растянуться плашмя, а удержался на коленях. Остальные стражи сидели как каменные, а после случившегося, окаменели ещё больше. Они не понимали, что происходит и боялись, что любое их движение, может лишь усугубить ситуацию. У некоторых до сих пор ещё не прояснилось зрение. На поднявшегося с места Шуко мало кто обратил внимание.
   Это случилось прямо перед Ули. Шуко поднимался с колен, когда его испуганный и одновременно удивлённый взгляд остановился на чём-то в направлении выхода из Пещеры. Истёртое годами лицо старика посетило словно бы внутреннее прозрение. Дряблый рот раскрылся шире, морщины на лбу и щеках разгладились. Он вроде бы произнёс некое короткое, но крайне важное слово. Ули но не смог прочитать по губам. А затем лицо Шуко исказил ужас. Рот скривился, на губах запузырилась пена. Колени старика ослабли окончательно. Он повалился навзничь и забился в судорогах, путаясь в своей накидке.
   Алая вспышка угасла, как и её отсвет. Но света в Пещере хватало, чтобы Ули видел происходящее с Шуко во всех подробностях, которые предпочёл бы и просмотреть. Судороги продолжались невыносимо долго. Он хотел подползти, попытаться как-то помочь.
   - Всем сидеть на своих местах! - на этот раз Тамир не шептал, а приказывал в голос. - Ритуал ещё не завершился. Дверь закрывается... Ещё немного. Никому не огля...
   - Хрррррамммшшшшш...
   Протяжное шипение и последующий скрежет когтей заглушили его слова. Но хватило и того, что он успел сказать. Зверь больше не вопил. И Шуко уже затихал, распростёршись в неестественно скрюченной позе.
   - Тише! - вновь призвал их к спокойствию Тамир. - Это Дар. Не такой, как всегда, но оно не суть важно. Главное...
   Преподнесённый им Дар решил пробежаться по Пещере, показав себя во всей красе.
   Если Бурхдухар походил на откормленную свинью с лобастой башкой и зубастой пастью - плотоядную свинью, то этот Зверь напоминал небольшого медведя или скорее раздутого козла. Серая шерсть висела на нём клочьями, а под ней и в местах, где она отсутствовала, поблескивала чешуя. Приземистое туловище несли аж шесть лап, на самом деле опирающихся на серповидные когти. Длинный гладкий хвост имел на конце рогатину. Чешуйчатая голова крепилась на подвижной шее. Морда являлась труднопредставимой, если не видеть этого собственными глазами, помесью из козьих и ящеровидных черт. С жёлтыми, точно варёный желток, буркалами. С продольными щелями зрачков.
   - Хрррааамммшшшшш.
   "Бурхдухара назвали так, потому что, задыхаясь, тот без конца хрипел: бурррх-ду-хххррр, - мелькнуло у Ули. - Этого назовут Храмширом".
   И, в отличие от прежнего, новый Дар, оказавшись по эту сторону Предела, задыхаться не собирался.
   Зверь вперевалку, но весьма ретиво прорысил мимо них, наступив по пути на Шуко - тело старика промялось под ним, как мешок с зерном, и, не сбавляя хода, врезался в стену с поблекшими тенями. Треснувшись о преграду, Храмшир повалился на пол. На стене остался влажный отпечаток. Зверь бил лапами, длинный хвост извивался и скручивался в узлы.
   - Ещё немного, - ободрил их Тамир. - Дверь почти закрылась.
   Дар поднялся, помотал головой и уставился на смирно сидящих перед ним людей. Зашипел, показав раздвоенный язык. Дёрнулся в их сторону. И вновь упал. Бока его вздымались и опадали, как кузнечные меха. Вздымались и опадали. Но эти меха работали впустую. Из пасти доносилось бульканье. Зверь задыхался.
   Хвала Отцу Небесному, Всеблагому и Всемилостивому, он всё же задыхался!
   - Ещё немного, ещё немного, - шептал себе Ули. Внезапные слёзы текли по его щекам, он не пытался их утереть.
   Зверь дёргался некоторое время. Затем затих у стены, когти перестали скрести камни. Похожая на сплюснутый шар голова упала на передние лапы. Но не стоило радоваться раньше времени. Он лишь затаился, сберегая силы. Его полуприкрытые буркала поблёскивали, отражая свет факелов. А хвост свернулся хлыстом, готовый стегануть всякого, кто рискнул бы приблизиться.
   Сидящие на полу Пещеры люди смотрели на Зверя. А тот смотрел на них.
   - Сейчас закончится, - пообещал Тамир, всё также держа свой посох стоймя.
   Ули и сам ощущал, что проход-дверь, как называл его старейшина, закрывается. Он послужил ключом для открытия. Закрывался же проход без его участия. Вот только, не смотря на ободряющие слова, что-то всё же было не так. И это он тоже ощущал.
   - Что?.. Нет! - вскричал Тамира, заставив Ули сжаться в комок. - Не смейте!
   Что "не сметь" и "кому", Ули понять не успел, потому что вновь полыхнуло. Ярчайшая, ярче всех предыдущих, вспышка погрузила Пещеру в кровавую зарю.
   На "той стороне" взвыло с новой силой. Сперва Ули показалось, что там задул ураганный ветер, но это был не ветер, а голоса. Зверь встрепенулся, все три глаза раскрылись одновременно. Хвост стеганул воздух. Храмшир поднялся. Его хватило на то, чтобы проковылять пару шагов, и он рухнул обратно на брюхо.
   За первой вспышкой последовала вторая. Потусторонний вой не утихал. Ули почувствовал дрожь, что передавалась ему через пол Пещеры.
   - Нет, нет, нет, - точно заговор твердил старейшина.
   Остальные стражи пришли в смятение.
   - Сидеть! Всем сидеть на своих местах! - в какой уже раз повторил Тамир.
   Но когда древняя основа скалы вспучилась под ними волной, как если бы горный исполин заворочался во сне, а затем его глубинные недра издали тяжкий вздох, молодой Драм вскочил на ноги. Старикам и мужчинам приходилось не легче. Но у одних задеревеневшие мышцы ни за что не распрямились бы столь резво, а у других хватило выдержки, дабы не совершать подобной глупости. У Драма сил доставало. Как и у Ули. Но последний пребывал в оглушённом состоянии, точно это и не он, а кто-то другой сидел сейчас на полу Пещеры, а он сам смотрел на него со стороны, как во сне.
   - Куда?! - ни голос старейшины, ни что-либо иное не смогло бы более удержать Драма на месте.
   - Ааааааа!!! - Драм отвернулся от Зверя и от стены с беснующимися на ней тенями. Отвернулся, чтобы увидеть перед собой зев Пещеры - спасительный выход из подгорной тьмы. Всего полсотни шагов, и он будет бежать под гору как ветер до самой деревни! Бежать и орать во всё горло от счастья! И ужаса... Ведь кроме выхода там, напротив него, колебалось в воздухе, там было... были... в огненной купели... там...
   Зверь среагировал на рывок и вскинулся. Разинулась безгубая пасть, верхняя и нижняя челюсти подались в стороны как у змеи, и два кожистых мешка на его шее вздулись пузырями. Пронзительное блеяние ударило по ушам и в спину бегущему. Драм замахал руками, точно это могло ему чем-то помочь. Лицо его, на котором первое возбуждение сменилось содроганием от увиденного - того, что ужаснее любого Храмшира! - претерпевало очередное изменение. Застывшая маска в разводах алых бликов легла на него. И её уже ничто не сменяло. Зрачки парня съехали куда-то вбок, он рухнул как подкошенный, как если бы крепкие молодые ноги его вдруг размякли. Драм растянулся на спине. Всё тело его напряглось и выгнулось дугой, двумя опорами которой были затылок и пятки. Из ободранного лба потекла кровь. Сплошные белки глаз полезли из орбит от внутреннего напряжения, но стиснутые до хруста челюсти не выпускали крика наружу. Лишь сдавленный стон.
   - Не двигайтесь! - твердил им Тамир. А потом заорал: - Ради своих родных и всего мира - не двигайтесь!
   Ещё двое мужчин уже начали вставать, но окрик старейшины, точно удар кнута, усадил их обратно на пятую точку. Видя, что все они вот-вот готовы потерять голову и броситься прочь из Пещеры, Тамир сам поднялся на ноги.
   Старейшина встал в полный рост, сжимая свой посох обеими руками. Свечение глазниц Защитника из болотно-жёлтого сделалось белым и холодным, точно внутри черепа зажглись две ледяные звезды. Произнося неведомые слова, старейшина обратился лицом к чужому вою.
   Ули подташнивало от нахлынувшей слабости. Но тут он вытаращился на старейшину, забыв про всё на свете. Он испугался, что тот собрался пожертвовать собой, дабы спасти их. Но нет - глаза Тамира были крепко зажмурены.
   Старейшина повысил голос. Один во всём мире он знал эти отрывистые грозные слова, и один он мог найти в себе мужество говорить их так и тем.
   "Это заклятье. Ещё с тех времён", - понял Ули.
   Но чем оно поможет? Ни Тамир, ни они все вместе не остановят Их, если после стольких веков Те решились начать новое вторжение, скопив сил и наплевав на всякие клятвы.
   Тамир стоял, широко расставив ноги, и его всё равно шатало. Он говорил, вновь и вновь повторял тайные слова. А пол Пещеры продолжал вздрагивать под ними. Лежащий Зверь хрипел и без разбора хлестал хвостом направо и налево, благо ни до кого не доставая.
   Что это? Ули сперва не понял, откуда доносится...
   Остальные стражи принялись тянуть за своим старейшиной прежний заунывный мотив - их песнь. И Ули присоединил к общему хору свой осипший голос. Ему было плохо. Голова гудела, в глазах расплывалось. Пещера вращалась вокруг него, точно он был осью, проходящей через её центр, через толщу всей сотрясающейся горы. Он тонул в круговороте...
   Когда Ули пришёл в себя круговерть остановилась.
   Судя по всему, в беспамятстве он пребывал не так уж долго. И на том спасибо. Хотя его позора это нисколько не оправдывало.
   Рядом ходили и разговаривали. И если это не значило, что всё закончилось и закончилось благополучно, то значит, он умер, и это была лишь его мечта. Ули лежал на полу Пещеры, глядя на её неровный свод. Под голову ему подложили свёрнутую валиком накидку, а его собственной укрыли сверху как одеялом.
   Возле него сидел дед, помешивая палочкой в очаге, куда доложили остатки хвороста. Тепло от огня грело бок Ули, и от этого было так хорошо. Тёмные мешки свисали под глазами деда, делая его ещё старея. Дед заметил, что он смотрит, и улыбнулся ему.
   Все стражи, кроме Ули и деда, были на ногах. Пока кто-то отдыхал, у других хватало забот. Четверо мужчин, и отец в их числе, окружили Зверя. Остальные во главе со старейшиной наблюдали за ними со стороны, готовые прийти на помощь.
   Ули понимал, что ему нужно подниматься и тоже помогать. Но он... пригрелся. Да и не нужна была никому его никчёмная помощь. Потому с почти спокойной совестью он остался лежать и смотреть.
   Мирные отсветы огня ложились на пол Пещеры, на покрывшиеся пеплом камни очага, линии рисунков на которых вновь стали едва различимы. Освещали они и оставленный здесь же посох старейшины, вернее его снятую верхнюю часть. Глазницы Защитника более не светились. Теперь это был лишь жуткий пожелтевший череп с треснувшей лобовой костью. Оберег погас и, должно быть, навсегда. Тамир оставил себе древко от него в качестве опоры. Старейшина следил за тем, как отец и помогавшие ему пытались справиться с их новым Даром. Кожа на лице Тамира даже в неровном свете костра выглядела красной и бугристой, точно обваренной кипятком. Но держался он вполне твёрдо.
   Дверь между мирами закрылась до следующего ритуала, и по стенам Пещеры двигались лишь их собственные тени.
   Ули всё же приподнялся со своего ложа.
   - Вздремнул? - спросил дед, взглянув на него и переведя взгляд обратно на Зверя.
   - Я уснул? - в горле пересохло, слова произносились с трудом. - Я упал и...
   - Всё хорошо, ты молодец. Полежи. Тут ещё долго будут возиться.
   Но Ули перехотелось лежать. Он желал если не участвовать в поимке Зверя, то хотя бы понаблюдать за ней.
   Зверь не сдавался до сих пор. Четверо мужчин пытались загнать Бурхду... то есть Храмшира в угол Пещеры. Двое стариков держали наготове верёвки, вязать ему лапы. Бурхдухар, как говорил дед, тоже случалось взбрыкивал, но чтобы его утихомирить хватало десятка ударов посохом. В этот раз предстояло попотеть.
   Зверь прижался к стене, выпучив на окруживших его жёлтые буркала. Он более не наводил оторопи, как при своём появлении, но слишком приближаться к нему не решались. Дыхание вырывалось из его груди со свистом, лапы подкашивались, хотя сил держаться ему ещё хватало.
   Вот отец попытался огреть Зверя закругленным навершием посоха по башке. Храмшир извернулся, схватил древко зубами и рванул на себя. Отец едва удержался на ногах. За свой посох ему пришлось побороться. Когда он сумел-таки отвоевать его, на древке остались глубокие зазубрины.
   Ули протиснулся вперёд, чтобы всё видеть.
   Противостояние со Зверем продолжалось изнурительно долго. Забивать его в Пещере, для чего можно было бы использовать рога на тех же посохах, не допускалось, потому Тамиру и другим всё же пришлось прийти на помощь. Храмшир шипел и хлестал хвостом. Отец стоял ближе прочих, ему попало по ногам. Хромая, он отступил в сторону.
   Зверь двигался всё медленнее, хрипел, задыхался. И никак не умирал. Но, сколь ни селён он оказался, в этом мире судьба его была предопределена. Наконец Храмшира удалось оглушить. На него навалились все разом. Упираясь посохами, обездвижили. Стянули верёвками лапы, а заодно и хвост.
   Только тогда Ули позволили подойти. Не без опаски он провёл рукой по спутанной шерсти на боку Зверя, под которой нащупывалась мелкая чешуя. Из такой шкуры выйдет тёплая и крепкая накидка для старейшины. Не хуже прежней. Сперва, правда, придётся хорошенько отстирать вонь. А трёхглазый череп станет ещё более устрашающим, а значит сильным оберегом. Мяса же хватит вкусить всем в деревне.
   Храмшир под его ладонью дышал через раз. Рядом Зверя гладил ещё кто-то.
   Лицо Драма было в потёках засохшей крови, которые пытались оттереть, но до конца не оттёрли. Его это не заботило. Он стоял с широкой улыбкой и весь был увлечён тем, как пальцы скользили по шерсти. Ули порадовался, что Драм жив. Но вот его потускневший, будто сонный взгляд и в то же время эта улыбка...
   Подошёл отец, на всякий случай подёргал путы. Ули спросил, когда он вырвет для него клык. Отец хмыкнул в бороду и сказал, что вместо клыка Тамир разрешил ему взять один из хвостовых рогов. Ули сразу принялся искать под верёвками хвост Зверя. Ребристые заострённые наросты на его конце были ещё лучше любого клыка.
   Передохнув, общими усилиями при помощи посохов они перевалили тушу Зверя на подставленные носилки. Храмир слабо задёргался.
   Теперь можно было возвращаться в деревню.
   Но прежде выпили воды и ещё посидели, собираясь с силами перед спуском, что с такой ношей обещал выдаться не легче подъёма. Некоторые из стариков так вовсе задумали прилечь. Тамир не торопил их. Они заслужили отдых.
   Сначала Ули не отходил от Зверя, но тот совсем перестал шевелиться, будто издох. Он приложил к нему ухо, услышал редкие удары. Потом пошёл к выходу из Пещеры, подышать свежим воздухом... Горы укутывал сумрак. Сверху за зыбким пологом туч мерцали звёздные искры. Было прохладно и тихо. Ему показалось, что на востоке уже различается светлеющая полоса. Неужели с того момента, как они поднялись сюда, прошла вся ночь? Слишком быстро, а может, и не слишком.
   Он долго стоял и глядел в темноту. В отяжелевшей голове было глухо, как в дупле. Невдалеке угадывались шесты с Защитниками, ни один из них не светился, лишь ленты развевались по-прежнему. Ули зевнул и поёжился. Задел башмаком обрывок верёвки, так и оставшийся мотаться на вбитом в камень кольце. За его спиной, оказывается, стоял ветхий Мок. Привалился к стене и, как Ули, смотрел наружу. Могло показаться, что он заснул стоя, но его глаза были открыты. Эти маленькие слезящиеся глаза полнило изнеможение. Больше ничего. Словно не их стараниями весь мир был спасён ещё на несколько лет, словно они впустую прошлялись всю ночь по горам, и теперь старик думал только о том, хватит ли ему сил добраться до дому. Ули прошёл мимо, не сказав ни слова.
   Тамир начал их расшевеливать. С кряхтением поднимались на ноги, прямили спины. Пока отряхнули накидки, пока затушили головни в очаге и разобрались, где чей посох, прошло ещё время. Снаружи темень успела выцвести до предрассветной серости. Стали видны силуэты деревьев, между которыми разлилась туманная дымка.
   Мужчины взвалили носилки со Зверем на плечи. Понесли из Пещеры. Остальные двинулись следом. Тело Шуко решили оставить здесь и вернуться за ним потом. Забрать его сейчас было просто некому. Ольб, отец Драма, нёс носилки. Сам Драм, когда не дали больше гладить Зверя, принялся махать руками. Благо посох ему не вернули. Тамир взял его под локоть и повёл с собой. Запёкшиеся губы старейшины говорили что-то успокаивающее. Улыбка сошла с лица парня, но давешняя сонливость так и застыла на нём.
   - Что с ним? - спросил Ули.
   Дед вздохнул, утёр рукавом нос. Прокашлялся.
   - Он тяжело заболел. Кхе-хе... такой молодой.
   - Он поправится?
   Молчание.
   - Это потому, что он обернулся? - не отставал Ули.
   - Да.
   Ули понял, что дед не хочет говорить об этом. Об алых вспышках и голосах, что доносились, как эхо близящейся грозы, о полёте, что он испытал толи во сне, толи наяву.
   Пещера Шёпота - теперь, скорее, Крика! - её тёмное нутро и таящиеся в нём страхи остались позади. В лица им задул ветер. Старики плотнее кутались в накидки. Начался спуск с горы, внимательнее смотреть под ноги.
   Старейшина запел негромкую песнь. Из привычных слов. Песня была не ритуальная, а о тех же горах, о лесе и небе, о сбегающих с вершин холодных ручьях и людях, живущих посреди всего этого. А ещё о козах, куда же без них.
   Пока шли, занялся рассвет. Они шли в тумане и по туману, точно по улёгшимся на землю облакам. Башмаки сделались мокрыми. Далеко-далеко разнёсся крик птицы. Может, той самой, что сопровождала их накануне. Старики плелись гуськом по тропе. Носилки покачивались на плечах носильщиков. Несколько раз останавливались и снимали их - этот Дар был потяжелее прежнего. Буки за последнюю седмицу заметно облетели, лес сделался светлее и будто просторнее. Лишь тёмно-зелёные конусы елей сохраняли извечную угрюмость. Когда проходили по широкой прогалине, открылся вид на долину в изложине меж Горбатой горой и её соседкой. Долину затопило мглистое озеро, в котором плавали соломенные крыши домов.
   Остановились ещё раз перевести дыхание. Без того редкие разговоры утихли совсем. Опёршись на свои посохи, они вдыхали утреннюю прохладу. Небо прояснялось. Над горами разгорался новый день. В лесу прибавлялось птичьих голосов. Проведённая в Пещере ночь растянулась точно не на одну ночь. Но она прошла, и мир пробуждался от тревожного сна.
   Ули подошёл к отцу. Тот прихрамывал, но нёс носилки. Они смотрели на связанного Зверя, бывшего, в общем-то, не страшнее Бурхдухара.
   Кто-то указал на трещину, что пролегла через тропу. А у Пещеры видели несколько упавших шестов, и там же словно бы сдвинулся с места один неподъёмный валун. В ближайшее время следовало восстановить Защитников в прежнем виде.
   Обменялись на сей счёт соображениями.
   Когда собрались поднимать носилки и двигаться дальше, Ольб отвёл взгляд от Драма, которого старейшина вновь брал под руку. Повысив голос, он сказал:
   - Это всё девчонка накликала! Недаром им велено сидеть по домам и не высовываться.
   - Не говори точно Шуко! - Дед дёрнулся как ужаленный. - Дурной старик, разве девочка заставила его встать с места, когда другие сидели?
   - Мне плевать на Шуко! - горячился Ольб. - Сын, сына моего... Что я скажу его матери?.. Она всё! Она, девчонка!
   Дед шагнул в его сторону. Отец оказался быстрее. Они с Ольбом были давними приятелями, но тут уж... Если бы Ули не встал между ними, а там не подоспел Тамир, быть бы беде. А так вроде обошлось. Позыркали, посопели друг на друга. И подняли носилки прежним составом - что ни думай, а общее дело доделать надо.
   Все вымотались, что и говорить. Нет, Амми кроме Ольба никто ни в чём не винил. А тому нужно было время, чтобы смириться со случившимся. Просто что-то изменилось на "той стороне". И теперь что-то должно было поменяться на этой. Чтобы хорошенько подумать о том, у них имелось в запасе шесть спокойных лет.
   Старики положили остатки сил на обратную дорогу с горы. Трава и листья кустов блестели от капель росы. Хотелось собрать её в ладони и умыться, но лень было сгибаться. Влагой напиталась шерсть накидок. Ничего, днём, пока женщины будут заняты готовкой праздничного обеда, а мужчины прилягут отдохнуть, накидки вывесят на плетни заборов, и солнце их просушит.
   Тропа делалась нахоженнее. Из-за деревьев выступил тёмный угол окраинного дома, увитый высоко вскарабкавшимся плющом. Донеслось блеяние проснувшихся в деревне коз, а с ними просыпались и люди. Ночные тревоги уходили окончательно.
   Ули даже не пытался подавить зевка от уха до уха. Дед растянул рот за ним, аж хрустнула челюсть. Мальчик - мужчина, совсем молодой, но уже мужчина - улыбнулся. Крепнущий свет изгонял сумрак, и окутавшие мир туманные пелены рассеивались под ним. Утро полнило душу лёгкостью. От того и шагать становилось легче. Ноги сами летели по вылезшим на тропу древесным корням, спеша к дому. Закончилась роща. Несущие носилки мужчины замедлил ход, но не чтобы вновь отдохнуть. Прошёл старейшина, проверяя, не отстал ли кто-то. Дед переложил посох из руки в руку. Ули посерьёзнел, расправил плечи. Следовало выглядеть, как подобает стражу Предела, исполнившему своё поистине нелёгкое служение.
   Ведь их встречали.
   У первых домов стояли все женщины деревни. Стояли и ждали возвращения своих отцов, мужей, братьев, сыновей. И по тому, как они смотрели, было понятно, что ночной грохот в горах напугал их до полусмерти. Вместе с хозяйками пришли собаки и вездесущие козы. Всем скопом.
   Женщины подступили к ним, но пока оставались чуть в стороне.
   Тамир распорядился опустить носилки на землю. И возвестил:
   - Стражи выполнили свой долг! Наш Дар был принят, и мы получили ответный. Новый. Больший. Как знак большего почтения. Впервые за сотни лет... Когда вновь придёт срок, мы также преподнесём больший Дар. Дикого кабана или рысь. Дабы мир сохранялся вечно, и Предел сохранялся вечно!.. Стражи вернулись домой.
   На последних словах голос старейшины сорвался.
   Ули стоял возле деда. Про себя он думал, что Храмшир (а с ним дрожащие горы и обжигающий свет с "чужой" стороны очага) мог быть знаком отнюдь не почтения... Но дальше мысли его не шли. Да и старейшине было виднее. Пока Тамир говорил, вспомнились пролитые в Пещере слёзы. Ничего, в следующий раз их не будет. И, как же хорошо, что следующий раз наступит ещё нескоро.
   Тамир указывал своим обезглавленным посохом на лежащего на носилках Зверя. Он вещал о том, как целый мир держится на них одних, какая великая миссия возложена - не только на мужчин, но и на женщин. На всё их селение. Ули смотрел в скопление знакомых лиц, что слушали старейшину посреди нарождающегося утра. И читал на них отнюдь не гордость или радость, и даже не удивление от вида нового Дара. А усталость от бессонной ночи.
   С некоторым недовольством Ули отвернулся.
   - Так пусть будет пир! - возгласил Тамир, раскинув руки. - Воздадим хвалу Небесам за то, что поддержали в нас силы и мужество. Примем Дар, как полагается.
   По его знаку отец и остальные подняли носилки. Храмшир издал булькающее хрипение. Кожаные пузыри на его шее вздулись и опали. Хвост выскользнул из верёвок, свесившись безвольной змеёй. Зверь оставался жив до самого конца - хорошая примета.
   Тут уж всё смешалось. Женщины обнимались с вернувшимися мужчинами. Разговоры. Но ещё в полголоса. Для шумного веселья время наступит позже. Гомонящая толпа следом за носильщиками и их ношей направилась к центральной площади, где всё уже было приготовлено для праздничного костра.
   Ули двигался в гуще людей. Мать поцеловала его и отошла к отцу.
   - Дед, почему погиб Шуко? Что там на самом деле за Пределом, что мы стережём за весь мир? Тамир говорил, но...
   Дед провёл ладонь по его волосам, думая про себя, что после сегодняшней ночи в их чёрном буйстве могут замелькать ранние белые нити. Два рогатых посоха слаженно постукивали по деревенской улочке.
   - Я не знаю. Никто не знает. Забылось за давностью лет. У нас уж точно. А может, и у Них тоже... Ты ещё слишком юн, многого не поймёшь. Знать-то оно не главное. Главное, чтобы Предел стоял. Чтобы был мир, и всё шло своим чередом... Ладно, беги вперёд. Я тихонько поковыляю, а тебя вон - ждут.
   Мать была в своём всегдашнем платье с платком из козьей шерсти на плечах. Держа её за руку, рядом шла Амми. Клык, что висел у малявки на шее, та крепко сжимала в кулаке. На брата она косилась огромными глазищами.
  
  

Конец

  
  
  
  
  
  
  
  

28

  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"